Бруссуев Александр Михайлович
Миллиард

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда-то Анатолий Гладилин писал свои эмигрантские романы, впрочем, как и другие замечательные писатели. У Гладилина получалось совсем не весело. Я тоже написал свой роман, будучи в эмиграции, ну, типа постапокалипсис. Здесь представлена первая часть его. Мир, какой он должен быть по замыслу Господа, обрел свой конец. В этом, конечно, нет вины Творца. В этом вина мойдодыра-трумпа, козломордого пыня, местной финской правительственной швали и прочих китайских виннипухов. Тот, кто устроил подобный апокалипсис, живет вместе с нами. Тот, кто меняет наш порядок - уповает на смерть и хаос. Я не хочу, чтобы мой роман сделался жизнью. Я хочу, чтоб главнй персонаж фарса пандемия-война-голод изошел грязью и почил в беззвестности. Я хочу, чтобы вся провластная шняга во всех дэмократиях мира знала: вы совсем не боги, и вас разорвут трамваями. А иначе нет в моей кнгие никакого смысла.
   Миллиард. Бруссуев Александр. Роман.
  
   В глубине глубин
   Остаюсь один, выключаю свет и в темноте
   Я рисую дом на окне своем, поражаюсь этой простоте.
   Миллионный дом построен мной на облаках.
   Облака меняют свет, вот и дома больше нет
   В окне и облаках.
   Группа "Мануфактура".
   Он отправился и нашел тело его, брошенное на дороге;
   Осел же и лев стояли подле тела.
   Лев не съел тела и не изломал осла.
   3-я Царств, глава 13, стих 28.
  
   1. Пробуждение.
  Я ничего не помнил. Проще было сознавать, что так было всегда но это, конечно, не могло быть правдой: не мог же я появиться на свет под перевернутым чаном из нержавеющей стали, не совсем глубоким и продолговатым по форме. Это я не про себя. Это я про чан. Именно под ним я впервые осознал, что я есть. Хотя правильнее было бы заключить, что я есть опять.
  Тогда я открыл глаза и узрел темноту. Только слабый лучик то угасающего, то появляющегося света через маленькую прореху где-то в районе ног говорил мне: да будет свет, брат! Не здесь, конечно, но там - стоит лишь выбраться отсюда.
  Я, разумеется, не знал, что лежу, как в саркофаге, внутри купели на несколько кранов для холодной и горячей воды, давным-давно уже отключенных за ненадобностью. Сама ванна сохранилась в первозданном своем виде и в нее выливали всякие остатки от жизнедеятельности - грязную воду от помывки пола, то, что натекало в виде конденсата в сборники, и, наверно, всякое другое.
  Я лежал под этой ванной, которая была ранее выдрана неведомой силой из своих креплений на стене, перевернута и расположена в том же месте пространства, что и я. На ней покоился кусок потолка, вывалившийся из разбитого к чертям собачьим чердака. Вот этот кусок и продырявил дно моего саркофага, и через эту трещину иногда пробивался лучик света.
  Я не задыхался и приступы клаустрофобии никак меня не одолевали. Сначала я следил за этим лучиком совершенно бездумно, потом в мою голову начали прокрадываться мысль. "Что все это значит?" Другой мысли, ответной, конечно, не было.
  Зато я услышал сверху голоса, незнакомые, мужские. Я понимал, что они говорят.
  Пройдись тепловизором по углам, - сказал один.
  Уже прошелся, - сказал другой. - Пусто.
  А за той дверью? - предположил первый.
  Та дверь, вероятно, с трудом открылась и выпустила наружу тягостный стон.
  Немедленно цокнули два выстрела, стон резко оборвался.
  Ну? - спросил первый голос.
  Этот остывает, больше никого, - отозвался второй. - Пошли дальше.
  Ага, - согласился первый. - За час, пожалуй, управимся.
  Управимся.
  Голоса ушли, сделалось тихо. Лучик света больше через прореху не пробивался. Разве что в том месте сделалось несколько светлее. Я пошевелился и приподнял ногу. Нога оказалась смутно видна.
  Я выставил перед собой руку. Рука оставалась невидимой. То ли у меня не было руки, то ли света решительно не хватало. Мне хотелось склоняться ко второму варианту.
  Неожиданно я нашел разницу в тех словах, что слышал мой слух некоторое время ранее, и тех мыслях, что были в моей голове. Оказывается, думал я совсем на другом языке, а слова людей попросту переводил про себя. Это было хорошо. По крайней мере я владел двумя языками. Стало быть, есть шанс не оказаться полным дураком. Неполный дурак - это ладно, можно приспособиться.
  У меня был час перед тем, как попытаться отсюда выбраться. Во всяком случае, хотелось рассчитывать именно на это время, чтобы вылезти наружу - и не встретить никого, кто бы мог скупыми выстрелами по моим жизненно важным органам сказать мне "здрасте".
  Я был наивен. Во-первых, чувство времени в замкнутом пространстве меняется, утрачивается связь с реальным миром. Во-вторых, одним движением плеч сбросить с себя эту ванну у меня не получилось.
  Однако на момент принятия решения об освобождения я уверовал сам себе, что мой организм не поврежден, ничто не болит и может шевелиться в темноте, даже невидимое моим глазам. Разве что временами голову сжимали тиски боли, но их можно было перетерпеть. Раз я не мог вспомнить, что же, собственно говоря, было до того, как - значит, на голову пришелся самый большой вред. Либо от удара тупым предметом, но ни шишек, ни кровоподтеков я не нащупал, либо от контузии. Последняя могла быть, а могла и не быть. Но что-то определенно было - я не помнил о себе ни черта.
  Наощуп я сумел убедиться, что я не гол, как сокол, а в каком-то тканевом комбинезоне. Также наощуп я выяснил, что я был мужчиной. Но никакое ощупывание не подсказало мне, как меня зовут, сколько мне лет, моя принадлежность к той или иной социальной группе, да даже моя расовая принадлежность была мне неизвестна. Ну, не араб или еврей - это точно. Это я нащупал на сто процентов.
  Со всем этим предстояло разбираться позднее.
  Как я уже выяснил, поднять эту ванну мне было не под силу. Я пытался толкнуть ее вверх руками и коленями, потом, перевернувшись, спиной - ни получалось ничего. Пробовал сдвинуть вбок, но и это не получалось. Хотя на несколько сантиметров она ушла, вроде бы, в одну сторону. Но потом замерла и шевелиться прекратила вовсе.
  Тогда я извернулся и начал сдвигать ванну возле ног. Как мне показалось, удалось отвоевать еще пару сантиметров, но уже в другую сторону. И опять же - мой саркофаг замер.
  Я перевел дух и снова уперся возле головы. И снова успех в паре-тройке сантиметров. Также и в ногах. Ванна медленно вращалась вокруг оси, которая, вероятно, образовалась от тяжести, придавливающей этот саркофаг снаружи.
  Спустя время, может быть - полгода или год, мне удастся провернуть мое узилище на целый оборот. Это будет большим успехом.
  Я вспотел в своих усилиях и сразу же отчаянно захотелось кушать. Нет, год или полгода я здесь не выдержу. Я здесь выдержу гораздо меньше времени. В общем, выдержка моя стала слабеть.
  Однако после очередного моего толчка возле головы ванна сдвинулась вполне ощутимо. Я не успел обрадоваться этому успеху, как над головой с грохотом что-то обвалилось, гулко ударяя по своду саркофага и даже двигая его в сторону вместе со мной.
  Не хотелось думать, что это крыша обвалилась и погребла меня под собой, как в могилу. Думать об этом не хотелось, но все равно думалось. Ситуация складывалась самым пренеприятным образом. Я уперся руками над собой - это вышло, скорее, инстинктивно - и приподнял ванну. Образовалась щель, через которую я пока не мог пролезть.
  Тогда я уговорил себя перевернуться спиной вверх и начал осторожно поднимать свой саркофаг. Он, падла, подниматься все же начал, и совсем скоро в образовавшуюся щель могла бы уже подлезть собака.
  Но собак здесь не было, поэтому я продолжил движение вверх - и это оказалось несложно. Ванна поддалась, я из под нее выкрутился, а потом замер, не веря такому событию: я стоял, согнувшись в три погибели, задрав край моего саркофага на уровень полуметра над полом. Надо было его бросить, но отчего-то я не решался.
  Спустя несколько секунд все-таки решился. Немедленно на него обрушился весь оставшийся потолок и сплющил в блин. Я об этом, правда, узнал чуть позднее, отскочив одним прыжком под открытое ночное небо, там где раньше была входная дверь и стены. Это здание было разрушено практически полностью.
  Надо было прислушиваться, потому что присмотреться как-то не получалось. Где-то, правда, плясали лепестки огня, но никакого освещения они не давали. Небо не было темным, из звезд виднелись всего несколько. То ли время года такое, то ли скоро рассвет. В общем, из всех чувств полагаться можно было только на слух.
  И он мне предлагал картину зоны моей слышимости. Она была лишена любых звуков техногенного характера, также как и свидетельств жизнедеятельности любых организмов. Лишь кое-где потрескивал угольями затухающий огонь и что-то обваливалось и разрушалось. Наверно, я был один.
  Те люди, чьи голоса я слышал под ванной, убрались отсюда, предварительно уничтожив все живое. Они проделали это очень тщательно, используя всякие штуки, которые могли обнаружить затаившихся, либо беспамятных людей. Зачистили всю территорию, а вот меня не нашли. Нержавейка, еще не та, что производится в Китае и от этого охотно ржавеет, сослужила мне службу. Сделанная в те далекие годы, когда нержавейка не ржавела, она окружила мне защитным экраном. И на это мне обязательно следует обратить внимание.
  Я должен осмотреться снаружи, мне нужно найти еду и воду, также следует раздобыть костюм огнеборца из фольги, подробную инструкцию по выживанию, ну и оружие для защиты.
  Двигаясь вдоль стен, полуразваленных и вполне себе целых, я прошел до забора, над которым неряшливо болтались кольца колючей проволоки. Добравшись до одного проломленного участка, достаточного для проезда сквозь него легкого танка, я выглянул наружу. Нет, конечно, я не встал в проломе так, чтобы чей-то глаз мог зафиксировать мой силуэт последнего человека на этой земле, а постарался слиться с краем стены.
  Сколько бы я ни смотрел вдаль - ничего стоящего не обнаружил. Пустырь, а вдалеке лишь развалины чего-то и одиноко стоящие деревья не пойми чего. Значит, сюда можно добраться лишь на транспорте, или авиатранспорте. Это должно сопровождаться известным шумом.
  Поэтому я пошел обратно в надежде раздобыть еду и питье.
  Мне попадались людские тела, хаотично разбросанные взрывами, группы тел, изрешеченные пулями - и это не способствовало повышению моего настроения. Кто-то из покойничков был одет в такой же, как у меня комбинезон, кто-то в форменную одежду. В последнем я не был уверен, но мне так казалось.
  Раз здесь было сосредоточено столько людей, значит обязательно должен быть пункт их питания. Вполне возможно, что там же окажутся средства противопожарной борьбы и аптечки для оказания медицинской помощи. Или, вдобавок, склад с оружием. Мало ли когда-то была такая рабочая необходимость: с оружием в руках контролировать прочий народ без этого самого оружия?
  Если насчет питания и еды а также противопожарных мер и аптечек медицинской помощи я оказался прав, то вооружиться не удалось от слова "совсем". Даже попадающиеся мне тела в форменной, как мне казалось, одежде, были лишены оружия: пустые кобуры, никаких ножей или чего-нибудь колющего-режущего. Кто-то столь же методично, как до этого умерщвляя все живое, выискал и собрал арсеналы и уволок их в неизвестном направлении.
  Ну, на самом деле это меня не огорчило. Пока главным было то, что я перекусил хлебом с колбасой и запил все это газированной водой из бутылки. Также нашлось немалое количество консервов, которые имеют свойство сохраняться гораздо дольше, нежели прочая еда из рациона здорового, или не очень, питания. Аптечек попадалось тоже изрядное количество. Вот на пожарный набор удалось натолкнуться лишь раз. Зато в нем было все, что положено, в том числе и "бланкет" - одеяло из специальной фольги на тканевой основе. С ее помощью можно минимизировать потери тепла по ночам, осторожно укрывшись, а также сделаться невидимым для всяких вредных для здоровья тепловизоров. Замечательная находка!
  Конечно, отсюда мне следовало уходить как можно скорее. Здесь живому человеку нельзя было долго находиться. Там где смерть и разруха не должно обретаться доброй и сострадательной душе. Иначе и она очерствеет и вымрет, как цветок хризантемы без воды.
  Я нашел натовский зеленый сак, совершенно неиспользованный, среди поваленных полок, на которых раньше что-то было, а теперь не было ничего. Этот зеленый рюкзак покоился под изломанными плитами древесно-стружечной плиты, которые в иные времена несли на себе пронумерованные и прошнурованные папки с документами. Их, конечно, тоже не было, разве что некоторые завалились под обломки, почти невидимые человеческому глазу.
  Все выпотрошили те, что явились сюда с особой миссией сразу же после ракетного удара. Сомневаться в том, что весь этот комплекс одномоментно пришел в полную негодность не по причине чудовищной природной катаклизмы, а в следствии направленной бомбардировки, не приходилось. Да и пресловутые миссионеры - это отнюдь не спасатели.
  Папки с бумагами я уложил в сак, намереваясь обязательно ознакомиться с содержимым. Туда же я упаковал консервы с тунцом и свининой. Банок с говядиной я не нашел, а искать специально не стал. Там же разместил банки с бобами и несколько плотных упаковок с картофельными чипсами "Принглс". Не здоровое питание, но ничего не поделаешь. Газированной воды загрузил всего несколько бутылок. Иначе мне будет совсем тяжело нести на плечах такую ношу. Ну, и сверху осторожно, стараясь избежать ненужных сгибов, поместил пожарное одеяло.
  Тяжело, но не очень. Пару десятков километров, наверно, смогу одолеть.
  С одеждой было сложнее. Ее не было. Разве что неприятный для меня едко оранжевый, заметный, вероятно, из космоса комбинезон. Или другие комбинезоны на трупах, или форменная одежда - тоже на трупах. Покойных беспокоить я не решился.
  С оружием, даже с ножами - был полный кризис. Каким-то совершенно волшебным образом все обнаруженные кобуры, чехлы и перевернутые арсенальные ящики попадались совершенно пустыми. Зато во время этих моих поисков - не скажу, что я занялся ими со всем тщанием - нашлась целая горсть разноцветных одноразовых зажигалок. Про добычу огня я как-то забыл. Хорошо, что она меня не забыла.
  Вместо средства для защиты или нападения я решил приспособить пожарный топор на длинной неудобной ручке. Таскать его было неловко, но не ходить же с пустыми руками.
  А рассвет, действительно, уже занимался, небо начало светлеть, поэтому следовало уходить, чтобы не оставаться еще на день в этом царстве разрухи и смерти.
  Закинув рюкзак за спину, перехватив топор обеими руками, я выбрался из пролома в стене и, стараясь передвигаться плавно, пошел в сторону ближайших зарослей. Требовалось преодолеть почти полкилометра. В этот момент я был наиболее уязвлен со всех сторон, будь то из леса, будь то из развалин, да даже с воздуха. Но мне ничего не оставалось делать, как идти, доверившись случаю.
  Куда мне двигаться в целом - я не имел ни малейшего понятия. В ближайшем будущем - к развалинам ближайшего магазина. Ведь должны были где-то поблизости находиться населенные пункты, пусть сейчас и совсем ненаселенные. Существовал весьма приличный шанс того, что я смогу раздобыть себе нечто необходимое, чтобы прожить еще один день на этой земле.
  Название места, где я пребывал ныне, никак не приходило мне в голову. С удивлением и ужасом я осознал, что и имя этой планеты мне неведомо. Вообще, все знания улетучились, остался лишь опыт и навыки.
  У меня больше не было имени. Я терялся в своей гражданской принадлежности. Мне неведома была моя национальность. Несомненно я знал несколько языков, но вот признать, какой из них мой родной, пытаясь думать на нем, у меня не получалось. Мои мысли формировались совсем из разных слов, которые, по идее, означали одно и тоже.
  Что произошло с тем местом, где я был заточен - уверенность в том, что я находился там не по своей воле крепла с каждой прожитой минутой - было загадкой. Ну, разбомбили, ну убили всех, но зачем? В каждом действии обязательно должен быть смысл. Здесь смысл не угадывался.
  Хотя, конечно, если бы я помнил свою прошлую жизнь и, вообще, всю жизнь, что прошла вместе со мной - тогда, может быть, причина произошедших событий была бы мне ясна. Но я не помнил.
  Также забыл, что перед выходом в путь надо было найти соль. Рано или поздно предстоит жить на самообеспечении, без соли - никуда. И без лекарств. Например, от давления. Почему-то это было для меня важно. Может быть, возраст?
  Я шел по обочине дороги по самой кромке леса и знал, что непременно приду к морю. Все свое внимание обратил на небо - мало ли что-то всевидящее может прилететь? Дорога была пустынна, но если бы кто на ней и появился - непременно бы услыхал. Прочее меня не волновало. Я пока не научился думать о прочем.
  Очень не хотелось встретиться с какими-нибудь людьми. Во-первых, это угроза, а, во-вторых, очень большое беспокойство. Я и себя-то не познал, а представляться перед кем-нибудь еще - это все равно, что глухонемому выступать на сцене с комическими куплетами. У меня не было никакой задачи. Разве что одна, пожалуй - выжить сегодня.
  Я не знал, зачем мне это было нужно, но доверял сам себе. Иначе выживание несло бы несколько обреченный на гибель оттенок. Можно, наверно, жить просто так. Бесцельно и бессознательно. Вся жизнь, как чистый листок бумаги, заново наноси на него свои ощущения, добытые экспериментальным путем. Все прошлое перестало существовать, все прошлое куда-то делось и по личным наблюдениям с момента моего перерождения под перевернутой ванной возвращаться не торопилось.
  Конечно, это было трагично. Конечно, это было что-то из ряда вон выходящего, но ситуация была именно такой, какая она есть, поменять ее вряд ли удастся, ну, а пожить в ней придется. Мне отчего-то хотелось добраться до сути произошедшего. И почему-то совсем не хотелось вспомнить, что было ранее. Вернее, хотелось - но не получалось. А раз не получалось, то уже не очень и хотелось.
  Я шел с неудобным топором в руках, размышляя: может, выбросить его к чертям собачьим? Рядом со мной шло мое одиночество, и оно мне говорило: кочумай, старик, топор выбросить можно всегда, а, вдруг, он пригодится? Но для чего?
  В этом мире я не один. Кроме меня есть еще другие, которые заинтересованы в физическом уничтожении мне подобных. У них в наличие много разных прибамбасов, чтобы их задача была решена со стопроцентным результатом. Стало быть, топор мой тут не поможет.
  Кроме того наверняка существуют иные опасности, которые могут воспользоваться моей беззащитностью и постараются уничтожить меня с целью, предположим, поедания. Тут топор очень даже может выглядеть устрашающе и на подсознательном уровне сделать меня более опасным, нежели эти самые опасности. Это означало, что без подобного неудобного элемента на длинной ручке мне пока не обойтись никак.
  День наступил, однако он сулил мне и то, что непременно наступит ночь. Мне нужно было как-то переночевать, чтобы восстановить потраченные силы и через сон перезагрузить голову. Валить деревья своим топором я не собирался. Зато он вполне мог сгодиться для того, чтобы наломать еловых веток и соорудить шалаш, и в нем набраться новой энергии на новый день. Полезная вещь.
  Я позволил себе перекур, когда посчитал, что удалился от разбитого комплекса за колючей проволокой на достаточное расстояние. Еда из запасов моего сака оказалась как нельзя кстати. Мне ее вполне хватит на пару дней, а потом можно устроить суп из топора. Опять же - польза!
  Во второй половине дня я выбросил топор. Тащить его на себе сделалось совсем невмоготу. Для очистки совести я отметил в своей памяти местоположение, где я отказался от столь необходимой для выживания вещи: где-то в тридцати километрах от места моего пробуждения в этой реальности как раз невдалеке от исковерканной выстрелами из автоматического оружия заправки.
  
  2. На заправке.
  Заправка, как это принято, была совмещена с кафе на два столика и прилавком с дорожными товарами. Людей не было. Люди, точнее, их тела лежали на заднем дворе возле ящиков с газовыми баллонами. Их расчетливо, не тратя лишних патронов, расстреляли. Вероятно, служащие заправки и парочка случайных покупателей попытались укрыться или даже сбежать в лес, но это им не удалось.
  Мне было жаль эти ни в чем неповинные жертвы до остервенения. Я сжал кулаки и тряс ими над головой, изредка позволяя себе некие всхлипы. Со стороны мое поведение выглядело глупым. Но некому было меня оценивать. Людей уничтожали только потому, что они были людьми.
  Среди товаров в дорогу на заправке я нашел туристический топорик, удобный, хорошо заточенный и в чехле. Его можно метнуть в цель. Им можно бриться. Да, в принципе и дом построить без единого гвоздя - тоже можно. Смущало лишь то, что произведен он был в Китае. Я был глубоко, на уровне подсознания, уверен, что в загадочном Китае способны делать только дерьмо в различных его проявлениях. Например, дерьмо бытовое - это домашняя техника, дерьмо передвижное - это автомобили и дерьмо расходное - это одежда и обувка. Мое подсознание не ведало толерантности.
  Но выбирать не приходилось. Не таскать же с собой пожарный топор. Также я раздобыл моток зеленой синтетической веревки длиной в 15 метров. На этой веревке можно запросто висеть на высоте в 15 с половиной метров. Мой вес она способна выдержать. Ну, или вес не совсем упитанного слона в возрасте полового созревания.
  Ножей опять не было.
  Зато была еда, несколько более разнообразная, нежели та, что я носил в своем рюкзаке. И самым удивительным было то, что в этом помещении имелось электричество и вода.
  На стоянке мрачно темнела парочка автомобилей и еще пара стояла на заднем дворе. Они не темнели, потому что оба были веселого светлого окраса. Без всякого сомнения на любом из них можно было мчаться на все четыре стороны, давя на газ и повизгивая на поворотах тормозами. Однако это было бы свидетельством того, что в машине кто-то есть. Если автомобиль едет, значит в нем как минимум имеется шофер. Убийцы запросто смекнут, что по крайней мере шофера непременно нужно прихлопнуть Средств для контроля над любыми дорогами существовало довольно много, хотя бы видеокамеры, что лепились на каждом втором столбе освещения.
  Можно быть уверенным, что и на этой заправке имелись камеры наблюдения на заправочные колонки и на кассовый зал. Только у меня были большие сомнения, что эта видеоинформация передается куда-нибудь еще, кроме установленных здесь же накопителей жестких дисков. Вряд ли человекоубийцы решат тратить свое драгоценное время на просмотр этих дисков. У них задачи гораздо прозаичнее и приземленнее.
  Тем не менее, передвигаясь, я старался не попасть в фокус видеонаблюдения. Не факт, что не попался - да и пес с ним.
  Одежды здесь, как это и ожидалось, не было. Разве что один синий халат рабочего покроя и шерстяная шапочка черного цвета. Ну, и рабочие перчатки.
  Я собрал приглянувшуюся мне еду в пакет, добавив туда же несколько флаконов антимоскитного аэрозоля "Off" и ушел в лес. Жаль, что никаких газет или журналов найти не удалось. Вероятно чтение бумажной продукции было не особенно популярно среди посетителей заправки. Здесь не имелось в наличии ни карт ни путеводителей, что меня, признаться, несколько разочаровывало.
  Нагруженный всем полезным и питательным скарбом, я прокрался к лесу и самым решительным образом начал готовиться к предстоящей ночевке. Место для этого нашлось на ближайшем холме, поросшем елками и соснами. Отсюда можно было видеть прочий лес, но это было не столь важно. Важно было то, что отсюда можно было слышать гораздо дальше, нежели позволяло зрение.
  Я не стал располагаться в корнях вывороченной ели, я расположился в том месте, где толстый ствол практически ровно лежал на земле, то есть у меня была одна стена, прикрывавшая меня с одной стороны. Сверху я приспособил нарубленный тут же лапник, отчего получилась крыша, хотелось бы в это верить - непромокаемая для дождя. Я осторожно снял верхний слой земли вместе со мхом и скудными кустиками какого-то ягодника. Копал я новым топором и делал себе внушение: не забыть найти лопату, точнее - лопатку, типа саперной.
  Тем временем начало смеркаться.
  Натаскав себе в гнездо свежего мха, я решил, что таким образом смогу вполне дожить до следующего утра. Наверно на ближайшее будущее в моих планах будет всегда стоять лишь один рубеж: завтра. Никаких "послезавтра" и "на следующей неделе". Несколько позднее такая категоричность у меня пройдет. Не может человек не планировать свое ближайшее будущее. Это не значит уверенности в завтрашнем дне, это значит всего лишь движение жизни. Жизнь замирает, когда человек мертв, или его в ближайшей ментовке забили до беспамятства. В противном же случае всегда возникает мечта, цель или перспектива. И к ней все движутся. Или, что не так уж и часто - от нее.
  Ужин мой был скромен, но питателен. Хотелось вмазать стакан виски, дабы прошедший день не столь сурово терзал мою память, но его не было. Да и кофе не было тоже, впрочем, как и чая. Я не решался развести огонь, поэтому довольствовался газировкой, что было совсем неплохо.
  Моя голова была пуста, то есть, в ней не было никаких воспоминаний. Едва я пытался отматывать время назад, как голова начинала ужасно болеть. Так началось с сегодняшнего дня. Так продолжилось и завтра. И я сдался, просто поплыл по течению изо дня в день. Пусть мое прошлое от меня ушло, но оно непременно где-то осталось. Может быть, в чьих-то воспоминаниях, может быть, в полустертой новостной ленте былых времен.
  Я лишь отчетливо представлял себе, когда голова после напряжения переставала болеть, как на моем плече кусок водопроводной трубы, конец которой сжат в руках. Я иду, очень осторожно, по темному коридору и бесшумно вхожу в пустое помещение, где по краям кресла и столик посредине. Здесь же рядом прикрытая, но незапертая дверь, за которой сидит человек спиной ко мне. Он что-то говорит по телефону, прижатому к уху одной рукой, а другой рукой гладит себе волосы, то ли успокаиваясь, то ли жалея себя.
  Он внезапно поворачивается ко мне, резко крутанувшись на своем офисном стуле, а я бью его трубой прямо по голове так сильно, как только могу. Телефон отлетает к стене, туда же летит горсть зубов, а голова у человека лопается и брызжет в разные стороны кровью. Теперь его не узнать, теперь человек уже мало похож на Дмитрия Анатольевича Медведева.
  Вот и весь мой багаж воспоминаний за все мое существование доселе. Больше смахивает на прохождение одного из эпизодов "Half life".
  Я тепло оделся, растянул над собой пожарное одеяло, которое по моему замыслу должно было препятствовать тепловому излучению тела в пространство, и устроился так удобно, насколько мне это позволяло мое ложе. Как там у Саймона и Гарфункеля?
  "Hello, darkness, my old friend,
  I've come to talk with you again
  Because a vision softly creeping,
  Let its seeds while I was sleeping.
  And the vision that was planted in my brain
  Still remains with the sound of silence."
  Здравствуй тьма, мой старый друг,
  Я снова пришел поговорить с тобой.
  Потому что мои сны тихо крадутся,
  Оставляя свои семена, пока я сплю.
  И видения, что произрастают в моей голове
  До сих пор остаются со звуками тишины.
  Я знал, что Они когда-нибудь придут за мной. Живой человек - это мишень, которую не в силах упустить ни прочие живые, устроившие весь этот ужас, ни мертвые, слетевшие на весь этот кошмар. Конечно, к встрече с Ними мне полностью подготовиться, вероятно, совсем никак, но что-то предпринять можно. Это что-то - отсутствие растерянности.
  То, что я заснул, я понял лишь утром. Вроде была полная тишина, а уже где-то в деревьях защебетали птички, и рассвет полностью выдавил тьму.
  Я не знал, что надо мной несколько раз пролетали маленькие, оборудованные тепловизорами дроны. Меня они не заметили, зато заметили прочих обитателей леса: зайцев, лис и грызунов. Наверно, не самый умный человек отправил свой дрон с тепловизором для наблюдения над дикой ночной жизнью дикой природы. Люди в природе встречаются в основном в домах, особенно когда темно. А в нынешних домах, пожалуй, уже никто не встречается.
  На сегодня у меня были задачи, которые мне бы хотелось решить.
  Первая - это выпить горячий кофе с пока еще не прокисшим молоком.
  Я спустился обратно к заправке и прислушался: мертвые не воскресли и не производили никакого шума, живые не нагрянули, прочие звуки можно было отнести к техногенным. Изредка включался холодильник, что свидетельствовало в пользу электричества и моего завтрака.
  Пока я выполнял первую свою задачу, я размышлял над второй. Она была куда более трудоемкой, затратной и опасной. Но бросить ее я не мог, даже несмотря на то, что от меня требовались усилия и время. И тем, и другим я пока мог распоряжаться по собственному усмотрению.
  Здесь в хозяйстве обязательно были лопаты, в чем я очень скоро убедился. Памятуя о подготовке к прошлому ночлегу, среди полезных товаров для автолюбителей мне попалась также модель лопатки с артикулом: "средство для рытья ям туристическое". Производили такие средства, конечно, в известной стране, и была она, эта страна, отнюдь не европейской. Такой лопаткой, словно сделанной из консервной банки, можно было резать мох, копать песок, но против всяких разных корней она была совершенно бессильна. Но зато она прекрасно помещалась в мой походный рюкзак. Ладно, если у меня будет какое-то будущее, то в нем я обязательно раздобуду вещь надежную и опасную для окружающей среды. Чтобы не только корни рубить, но и рассечь на две неровные половины любого недоброжелателя.
  На заднем дворе я, тщательно проверившись против всякого нежелательного присутствия, начал копать яму. Использовал я, конечно, большую лопату, которая для этой цели была в самый раз. Чем больше лопата, тем быстрее выбирается земля. Если бы я был великаном, то братскую могилу для людей выкопал бы за десять минут.
  Но мне пришлось изрядно потрудиться, постоянно прерываясь, чтобы прислушаться, пока не получилось то, что должно было получиться. Я даже несколько раз брал паузу и пил кофе с молоком. Ну, там туалет, изучение каких-то путеводителей и чтение надписей на стенах и прилавках.
  В общем, могила была готова далеко за полдень, если верить положению солнца в небе, а точнее - по наручным часам, которые я взял с витрины. Лучше бы, конечно, что-нибудь механическое, либо на солнечной подзарядке, но здесь предлагались всякие ширпотребовские полуфабрикаты от "Timex", срок действия которых максимум в две батарейки. Но время узнавать по ним было можно.
  Надписи на заправке я понимал практически все. Однако этот язык не был моим родным - я его, вероятно, освоил по какой-то надобности в своей прошлой жизни. Ну, или этот язык был моим родным, просто сам по себе я был дебилом, так не научившись его естественно воспринимать на старости лет.
  На дно получившейся ямы я постелил брезентовую накидку, какой накрывают автомобили. Теперь предстояло самое ужасное: то, на что я решился по велению своей совести, но то, что я никак не решался начать делать. Тем не менее мне следовало взять себя в руки и завершить до захода солнца все мои стремления.
  Мертвые люди лежали все там же возле газовых баллонов. Девушка, парень и два бородатых мужика различной степени волосатости. Один был лыс, второй с косичкой, у обоих были животы, скорее, даже, небольшие брюшка. Им не целились в головы, но одежда на груди была черной от запекшейся крови. За сутки тела не распухли, только лица сделались восковыми и носы заострились. Наверно, в карманах у них были телефоны, документы, банковские карточки и деньги, но все это теперь не имело значения.
  Я натянул на руки рабочие кожаные перчатки весьма неплохого качества и ухватился за руку лысого бородача. Мне он показался самым тяжелым, поэтому я решил начать именно с него. На удивление рука подалась, предполагаемое трупное окоченение почему-то прошло. Впрочем, я не был специалистом по мертвым телам, поэтому постарался не придавать этому никакого значения. Но на всякий случай я отыскал на прилавках зеркало и с минуту подержал его перед носом и ртом несчастного. Дыхания никакого не было.
  Уложить тело в могилу оказалось совсем несложно. Оно само закатилось, стоило лишь верно расположить вверху и столкнуть. Я поправил ему руки, чтоб поза была самой правильной. Ну, для покойника - правильной.
  С другой стороны ямы также ровно удалось поместить волосатого дядьку с бородой. Он тоже не был закоченевшим и не проявлял никаких признаков дыхания.
  Зато с оставшимися парнем и девушкой пришлось повозиться. У тела девушки руки не разгибались, оно было неподатливое, словно противилось совершаемому мной странному и непривычному ритуалу. В заднем кармане ее джинсов слабо квакнул, жалуясь на маленький заряд, телефон. Беда, да и только.
  А парень лег прямо на волосатого бородача и никакими лопатами не удавалось его сковырнуть на свободное место. Ну, не наступать же мне на покойников, чтобы его заправить в нужном положении! Пришлось искать какие-то доски, чтобы протянуть их над могилой и с них же закончить это мрачное соборование.
  Но досок не было. Зато обнаружилась лестница, которую я и приспособил для этой цели. Наверно именно сейчас я был особенно в уязвимом положении. Но дроны-задроны на мое счастье не летали - я бы их услышал. А если бы они были практически бесшумными, то все равно я бы услышал приближение тех, кто или на машинах, или на вертолетах.
  Но никого не было. Была лишь тишина и легкий шелест колыхающихся под слабым ветерком веток деревьев и кустов.
  Я закрыл тела еще одним куском брезента и закидал могилу землей. Почему-то могильный холм получился совсем невысоким. Тогда я решился и завел первый автомобиль, желтый, потому что возле кассового аппарата обнаружил ключ зажигания. Я нажал на кнопку и машина охотно среагировала. Движок не запустился, но это был гибрид, поэтому мне хватило пары минут, чтобы заехать прямо на могильный холмик.
  Второй автомобиль, синий, не был гибридом. Он был старый и заводился по-старинке поворотом ключа. Ключ обнаружился здесь же, возле кассы. Я не стал заводить машину, просто включил зажигание и на аккумуляторе заехал на могилу почти впритык с желтой Тойотой.
  Получился надгробный памятник.
  Надо было, конечно, сказать какую-то молитву, чтобы души упокоились с миром, но я, оказывается, молитв не знал. Или полностью забыл.
  Пусть земля вам будет пухом, - прошептал я. - Господь воздаст вашим убийцам. Покойтесь с миром, люди.
  Удивительно, то, как я обращался с погибшими людьми, не казалось чем-то из ряда вон выходящих. Я сомневался, что в прошлой жизни работал в ритуальных услугах или служил при больнице патологоанатомом. Все мои действия были совсем не отработанными, спонтанными. Просто человек, волею случая оказавшийся посреди смерти, перестает воспринимать ее как нечто незаурядное. Это становится обычным явлением. Не привычкой - нет, просто ощущается обыденность трагедии. Сегодня их поубивали нахрен, завтра это может случиться с любым и каждым. Даже со мной, блин.
  Я не собирался работать могильщиком и хоронить все трупы, которые окажутся на моем пути, но вот этих четверых, самых первых - я не считал мертвецами, оставшихся в том заведении, откуда я поспешно бежал - я если и не оплакивал, то испытывал огромное чувство жалости. Через них я сострадал всем людям, которые в одночасье лишились своих жизней. Причина уничтожения населения в этом месте, может быть, в этой области или стране, была мне неизвестна.
  Однако ничто на свете не происходит беспричинно. Существует какая-то цель, для достижения которой это все и делается. Она не всегда понятна, она кажется сумасшедшей, но она есть. А если цель есть, то есть и те преступники, которые пытаются ее достичь.
  Хотя, если мыслить широко, пути Господни неисповедимы. Но вряд ли во всем нынешнем хаосе воля Господа. Ею может прикрываться конченый негодяй, возомнивший себя невесть кем, чья душа корысти ради стала прибежищем бесов. Почему находятся люди, охотно подчиняющиеся этому негодяю - наверно такова природа человеческая. Мне этого не понять, а если пытаться мыслить философски, то голова сломается непременно и снова возникнет ощущение куска водопроводной трубы на плече и пустынного коридора впереди.
  Я знал, что сегодняшний день на этой заправке - последний, надо двигаться дальше. Где-то поблизости населенный пункт, тоже обезлюдевший. Мне нужно было посетить магазины и сделать запас, который бы поддерживал мое жизнеобеспечение некоторое время. Мне нужны были ножи, мне необходима была одежда и какое-то оружие для защиты.
  Я хотел сориентироваться в пространстве и, собственно говоря, постичь это самое пространство: где я, куда двигаться, что искать и что ждать. Ответы могли оказаться где-то в цивилизации, или, точнее, в остатках цивилизации. Бесцельно бродить и ждать своей участи - к этому моя душа не лежала совсем. Мне нужно было действовать, бороться и находить ответы. Мне нужно было жить.
  На ночь глядя уходить я, конечно, не собирался. Еще одна ночевка, проведенная в моем логове, ничего не решит. Какими-то временными рамками я себя не ограничивал. Дикие звери из дикого леса пока меня не тронули, летающие патрульные задроны - не обнаружили, выспаться нужно на весь следующий день. Если, конечно, утро для меня наступит. Всякие ситуации бывают, случаются и самые неожиданные вещи, ведущие к весьма роковым последствиям.
  Ободрившись горячей едой, да еще и приняв душ в подсобном помещении, я все-таки не решился заночевать здесь. Больше мне на заправке делать было нечего. Все самое нужное, что отыскалось, теперь было в моем рюкзаке, тела несчастных людей преданы земле, держаться за этот островок относительного удобства - глупо и опасно.
  Все равно я испытывал некоторое чувство сродства с этой неизвестной заправкой в этом неизвестном мире. Она была первым моим очагом исчезнувшей цивилизации. То место за колючей проволокой и с надзорными вышками по периметру к цивилизации не имело никакого отношения.
  А ночью впервые пришли Они. Точнее, это был пока лишь Он, на расстоянии в полусотне шагов, то ли в плаще, то ли в халате с капюшоном, поблескивая красными огоньками укрытых в густой тени глаз.
  Я проснулся от смутного беспокойства и в серой мгле ночи увидел силуэт, которого прежде не было. Это меня не обеспокоило, я был уверен, что пока мне ничто не угрожает. Бояться нужно было живых, а этот - то ли призрак, то ли фантом - опасности не представлял. К тому же я знал, что так будет. Без этого не может обойтись, когда вокруг слишком много смертей.
  
   3. Первая засада.
  Зима прошла хорошо. Не то, чтобы очень, но все познавалось в сравнении.
  Я остался жив. У меня остались руки в работоспособном состоянии. У меня остались ноги, которыми я мог ходить. У меня осталось здоровье. У меня осталось мое человеческое достоинство.
  Чувство голода меня не сильно беспокоило. Чувство холода меня не сильно донимало. Чувство одиночества мне было незнакомо. Очнувшись под ванной прошлой весной, я его потерял.
  Я не знал, кто я такой, и, глядя в зеркало, порой не узнавал. Моя борода выросла в форме лопаты и я ее подстригал ножницами. Мои волосы выросли, не особо густые, чтобы их называть "шапкой", но могли бы доставать до плеч. Однако я их тоже стриг, особое внимание уделяя челке - чтобы та не лезла на глаза.
  Одет я был хорошо, обут - тоже весьма прилично. У меня были широкие охотничьи лыжи, а также замечательные снегоступы.
  Мой дом, совершенно не приспособленный, чтобы принимать в нем гостей, я собрал из обнаруженной где-то на пустынном хуторе бани. Я ее раскидал по бревнышку, а потом, перетащив в облюбованное место, вновь собрал, подогнав под ландшафт.
  С одной стороны был холм, который я подрезал лопатой на манер отвесной стены. К нему я присоединил отличное архитектурное сооружение. В нем был дощатый пол, крыша в один скат, выложенная землей и мхом. Ну, дверь, одно оконце, да еще печка финской фирмы Harvi с варочной панелью и змеевиками отопления. Трубу я пустил вдоль сосны, которая росла на моем холме. Конечно, трубе положено быть кирпичной, но я не мог себе это позволить. Поэтому она была из железных труб, из-за чего пришлось потрудиться на крыше, устанавливая теплоизоляцию с целью недопущения всяких разных возгораний - от пиролиза ли, либо от перекала, либо от прогара.
  В общем, с высоты над лесом мой дом был не виден совсем, с земли - разве что при ближайшем осмотре. Я постарался, как мог. Мне не нужны были гости из плоти и крови. Ну, а прочие, в основном, придерживались определенных правил, которые за нынешнюю новую эру я познал и даже почти приноровился к ним.
  Мое жилище располагалось на берегу огромного озера, бывшего, конечно же, пресным. От моря я ушел через несколько дней после моего, так называемого, "освобождения". На этом озере жил не только я, скрываясь и маскируясь. Где-то на острове жило много людей, которые не скрывались и совсем не маскировались.
   У них там был огромный подземный бункер, который именовался "Одноклассники". Время от времени от них вылетали в разные стороны задроны, временами и целые вертолеты, в которых, ощетинившись всяким разным огнестрельным оружием, плевали себе под ноги ряженые в одинаковые униформы преступники. Правда, вылетали они в свои рейды все реже и реже.
  То, что я устроил похороны на заднем дворе заправки, больше не повторилось. Слишком много встречалось мертвецов, особенно когда приходилось пробираться по былым жилым застройкам. Запах, конечно, преследовал меня, приходилось повязывать нос и рот на манер актера Олега Видова из далекой фильмы "Всадник без головы". Я подсмотрел краткий обзор этой фильмы 1973 года в полуобгоревшем глянцевом журнале. Наверно, это кино сняли очень давно и совсем для других людей. Во всяком случае не для тех, кто в считанные дни истребили большую часть человечества.
  Где-то через неделю после начала этого конца света я попал в засаду.
  Может быть, какой-нибудь запоздалый задрон уловил мое смутное движение в лесу на окраине очередного городка. Может быть, это был всего лишь профилактический рейд. Тем не менее вопрос моего выживания оказался омрачен целой кучей восклицательных знаков. И отражали они отнюдь не мое воодушевление, а замешанное на страхе отчаянье.
  Я тогда почувствовал еще чье-то присутствие где-то рядом. Вряд ли это было животное - их теперь вообще почувствовать невозможно. Это был человек и, скорее всего, не один.
  Они ничем не пахли. Случившиеся беглецы - из счастливчиков, переживших эту неделю - должны были вонять старой одеждой, воспаленными ранами, застарелым потом. В отличие от меня они помнили все, что предшествовало ужасному дню, а, стало быть, находились в состоянии нервного срыва и отчаянья. Тут уж не до гигиены.
  Но эти невидимые мне люди не имели запаха. Так может быть лишь при систематическом умывании под душем и полным пренебрежением парфюмом и косметикой.
  Совсем скоро они стали слышны, потому что нисколько не скрывались, наступали на землю плотно и уверенно. Они переговаривались между собой, используя гарнитуру, выговаривая скупые слова.
  Нет. По сектору пусто.
  Следов на почве не обнаружено.
  У меня также.
  Говорили они не на том языке, который некогда был в ходу на этой территории, но я отлично понимал их слова.
  Значит, я специалист по лингвистике. Когда-то я был умным.
  Их было трое. Но где-то их было больше. И все они пытались меня выследить, чтобы лишить жизни самым злодейским образом. Хорошо, что задрон сверху не шелестел своими лопастями, не то у меня бы не было ни одного шанса остаться в живых.
  Надо было прятаться. Я пока еще не вполне овладел этим навыком. Конечно, исключить тот факт, что когда-то в прошлой жизни маскировка и скрытность были моими козырями нельзя, но все-таки проверять свои навыки в боевых условиях было бы крайне опрометчиво. Однако другого выхода просто не было.
  Возле меня было целое нагромождение крупных валунов, из тех, что иногда встречаются прямо посреди леса. Камни обросли мхом и лежат уже давным-давно. Сквозь них не прорастают деревья, и они имеют обыкновение падать. Это происходит нечасто, но срывается, вдруг, валун с самого верху и катится вниз, подскакивая на других камнях, ломая деревья и круша все по пути без разбору.
  Позднее я выяснил, что эти нагромождения больших булыжников принято считать могилами великанов, когда-то называемых метелиляйненами. А почему они срываются вниз раз в сто лет - ну, так какие-нибудь естественные причины. Или мертвый метелиляйнен в могиле шевельнулся.
  Среди этих камней можно и было попытаться спрятаться. По склону, словно бы специально уложенному в виде удобных для подъема выступов, я добежал до вершины и перебрался на другую сторону. Здесь же обнаружилась темная ниша, в которую мне удалось бы поместиться полностью, да еще и рюкзак свой запихать, и срезанную с утра дубину типа посоха.
  К сожалению препятствием служил нависающий над этой пещерой булыжник, не огромный, но внушительный. Я подсунул под него свой посох и не без усилия сковырнул валун со своего места.
  Камень будто того и ждал - весело покатился вниз по пути наименьшего сопротивления, а именно - по тем удобным выступам, ведущим на вершину. Конечно, как любой человек, я проследил за сорвавшимся валуном, но только не вытянул голову сверху, как ротозей, а осторожно выглянул сбоку.
  То, что я увидел, подтвердило мое желание забраться в нишу и затаиться. Погоня, оказывается, была уже совсем близко. Конечно, они не гнались именно за мной, но сноровисто и быстро перемещались по лесу, высматривая любые подозрительные следы неестественного происхождения.
  Если бы я бежал от них и ронял за собой навоз, то был бы уже вычислен и приговорен. Но в каждый прожитый день я уделял огромное внимание своему передвижению: не оставлять следов и не производить шума. Надеюсь мои навыки в этом деле не ухудшались, а медленно и верно двигались в сторону обретения статуса "эксперт".
  Тем временем я заполз в нишу и затаился. Опасаться следовало двух человек. Третий лежал у подножья могилы метелиляйнена и выл. Конечно, если бы он в свое время выбрал другой маршрут восхождения, то не выл бы сейчас, а разговаривал бы со своими коллегами через гарнитуру или отдавал бы мне заученные приказания ленивым и капризным голосом.
  Но именно этот путь наверх был самым удобным, а вылетевший ему навстречу валун - самым неожиданным. Именно от этого человек с оружием сделал неловкое движение и угодил своей ногой в небольшую расселину, которая сыграла роль капкана. В любом другом случае чтобы освободиться, ему потребовалось бы меньше минуты, но сейчас у него времени не было совсем.
  Большой булыжник ударил его в нижнюю часть туловища и сбросил прочь со своего пути. Нога почему-то не оторвалась, но прекратила быть ногой. Крошево костей и плоти вместо конечности - это ужас для любого хирурга. А для жертвы - это полный капец.
  Жертва верещала, как джунгарский хомяк в минуту агрессии. Скорее, от страха, нежели от боли. Боль придет позже.
  Что такое, братишка? - услышал я голос другого рейдера.
  Помоги! - срываясь на визг, ответил несчастный.
  Вертушка, нужен задрон для контроля местности, - громко проговорил третий человек. - У нас трехсотый.
  Я не особо видел из своего убежища, но судя по всему на помощь "братишке" другие "братишки" спешили не очень. Они ждали задрона, а потом слушали отчет кого-то, кто этим задроном управлял и осматривал местность.
  Раненный выл и требовал немедленной помощи. Мне показалось, что голос его стал несколько слабее.
  Да, понял, - громко сказал тот, что был на связи. - Забирай свою гляделку. Дальше мы сами.
  Что там еще? - простонал раненный. - Помогите мне.
  Медведь, - ответил ему связист. - Бежит сейчас от этой кучи камней. Он тебе и помахал ручкой.
  Потом было много нецензурных слов, которые, вероятно характеризовали и случайного медведя, счастливо оказавшегося поблизости, и раненного, и природу, мать нашу и друг друга. Обзор у меня был ограничен, поэтому я практически ничего не видел, но слышал неплохо. Камни словно резонировали с громкой человеческой речью, будто бы даже усиливая ее.
  Мне казалось, что эти двое не горят желанием спасать своего "братишку".
  А потом раздалась стрельба, какая-то приглушенная, словно бы кто-то с силой бросал в воду камушки, и те чмокали, не поднимая брызг, прошивая ее.
  Люди внизу энергично шевелились и бегали, но мне оставалось только гадать, что происходит. Кто-то в кого-то стрелял и даже попадал. Потом они шевелиться прекратили и начали беседовать между собой.
  Ты зачем, трах-тиби-дох, братишку завалил? - спросил связист. Нецензурных слов было много, около пятнадцати. Чувствовалась культурная составляющая воспитания.
  Так вы и меня тоже порешить надумали, - возразил раненный. Сил на матерщину у него уже не хватало, поэтому он говорил почти прилично.
  Тебе все равно крышка, чего же мучиться? - очень логичный вопрос повис где-то в небе. Несчастный калека хватал ртом воздух и хрипел, но ответ ему не давался.
  Этого быть не должно же? - наконец, простонал он. - Меня бы вылечили в "Одноклассниках".
  Да брось ты, - возразил связист. - Там лишь здоровые нужны. Во всяком случае среди наших подразделений.
  А потом случилась еще пара выстрелов, и все хрипы раненного прекратились.
  Так-то будет лучше, - сказал связист и добавил уже в микрофон. - Два двухсотых из отделения. Бытовой конфликт. Беру все оружие и выдвигаюсь к вертушке. Больше никого нет.
  Он побряцал амуницией, посопел, приноравливаясь к дополнительному грузу, собранному с "братишек", потом сказал:
  Не серчайте, пацаны. На вас греха много. И мне получить лишнего - уже без разницы. Так что увидимся в аду, если он еще существует.
  Связист ушел, оставив у подножья могилы метелиляйнена два мертвых тела. Почему-то никто теперь не заботился об усопших. Такое отношение к смерти говорило об обесценивании любой жизни.
  Я для пущей важности пролежал в своей нише, старательно прислушиваясь к природе. Природа издавала естественные звуки: кашель, кряхтение, перебор гитарных струн, бульканье алкоголя и прочее. Эх, если бы так! Только шелест леса и далекий крик сойки. Можно было идти своей дорогой, радуясь удачному случаю в виде ничего не подозревающего медведя, но я спустился вниз.
  Ничего полезного для хозяйства - автоматическое и холодное оружие - я найти не надеялся, но тело все же решил осмотреть. Это был мой первый опыт встречи с убийцами человечества, пускай и совсем мертвыми. Может, это и не люди вовсе, а пришельцы из далеких миров?
  Но это были люди.
  Один лежал, словно указатель - руки в стороны, тело и ноги прямые - как стрела. В голове у него была дыра, и, предположив, что если это не его нормальный внешний вид по жизни, то вполне ясным становилась причина смерти. Ни в карманах, ни на шее не было никаких отличительных знаков. Принадлежность к некой группе убийц, именуемой "Одноклассники", определить невозможно. Разве что специалист разберется по стилю военной одежды. Но я к таковым себя не причислял.
  Когда я пошел на осмотр второго тела с полуоторванной ногой, тело внезапно открыло один глаз и спросило меня:
  Ты кто?
  Медведь, - ответил я, лишившись в мгновении ока способности реагировать на вопросы и давать остроумные ответы. - А ты?
  Я мент, - ответил он мне, и прозвучало это странно. Также мог бы сказать спортсмен: "я, мол, олимпийский чемпион". Словно высшее достижение, первая строчка в табели о рангах. - Хорошо, что ты русский.
  Почему? - спросил я.
  Но тело мне не ответило. По нему прошла судорога, и он умер окончательно.
  Также, как и на его коллеге, ничего идентификационного найти не удалось. Остались лежать два неприбранных тела, таких же, как сотни тысяч на этой земле и, пожалуй, миллионы миллионов по всему миру. Символы времени.
  Вряд ли я был русским, потому что разговаривал с этим умирающим парнем на его родном русском языке. До этого я вполне неплохо разбирался в другом диалекте, читал другие буквы и составлял из них слова и предложения. Почему-то русским мне быть совсем не хотелось.
  Однако где-то на расстоянии вертолетной доступности была собрана некая общность людей, именовавшаяся "Одноклассники". Там помимо ментов гнездятся другие люди. И они, вероятно, этими ментами управляют.
  Конечно, все они представляли для меня большую угрозу. Их много, а я один. Они все знают, я не знаю ничего. Справиться с этим, найти выход, чтобы не подвергать себя смертельной опасности - вот, что мне было нужно на самое ближайшее время. Впрочем, нужно ли это мне?
  Я не чувствовал себя одиноким, потому что не помнил, что это такое - быть среди людей. Но на меня порой накатывали волны тоски, настолько лютой, что я готов был в них утонуть. Рано или поздно это, конечно, произойдет. Но побороться и поплавать следовало. Например, узнать об этих "Одноклассниках" настолько много, чтобы можно было попытаться их уничтожить, как они уничтожают вокруг себя все разумное.
  Ну, не всех, а пару-тройку одноклассников, взять кого-нибудь, как "языка" и выведать все, что тот знает. А потом уже можно об уничтожении этой секты мечтать.
  На самом деле никакой войны я развязывать не собирался. Просто такие мысли неожиданно оказались спасительными от тоски. Здравый смысл говорил, что это нереально, но вера в чудеса отвечала: без цели жизнь бесцельна и жить не стоит. И это на самом деле успокаивало. Жить можно, когда в ней, в жизни, находится какая-то цель. И надежда помогает двигаться к этой цели, неважно с какой скоростью.
  Я пошел вслед за медведем. Или в обратную сторону. Мне никто не докладывал, куда тот побежал. На сегодня мои дневные намерения закончились. До завтра предстояло отсидеться в ожидании, когда все эта шобла на вертолетах улетит на свою базу.
  Вообще-то никаких срочных дел я не планировал. По мере продвижения от одного населенного пункта, лишенного жителей, до другого я методично делал припасы. Собирал продукты, которые не должны портиться, и закапывал их на недосягаемую высоту.
  Частично разрушенные супермаркеты стояли практически неразграбленными. Некому было этим заниматься, а те, кто временами появлялись здесь с целью полного уничтожения чудом оставшихся людей, брали ювелирку или что-то особо ценное на свой вкус. Продукты, одежда, обувь их не интересовала. Я был воспитан по-другому. Меня интересовало все.
  Я брал орудия труда, отбирая их по степени надежности. В рыбацком отеле нашел сетки и даже гарпунные ружья для подводной охоты. Одно было пневматическое, Salvimar Predathor, другое - арбалет с кольцевыми тягами марки MVD Predathor и совсем простецкое с пружинным боем без определенной маркировки.
  Простецкое годилось для того, чтобы под водой тыкать в спящую рыбу а потом ждать, когда та подохнет от смеха. Арбалет был хорош, но несколько громоздок. А пневматика, как я понял из краткого описания при стрельбе вне воды ломалась в 90 процентах. В воде и арбалет, и пневматика стрелялись на 4 метра. Без воды, вероятно, на несколько километров. А потом неизбежно ломалось.
  Ну, практиковать подводную охоту я не намеревался, поэтому придумал раздобыть себе арбалет обыкновенный фирмы "Гепард". Все-таки, отказавшись от огнестрельного оружия, мне нужно было иметь под рукой какой-то оборонительный арсенал. Однако "Гепарды" водились только в специальных магазинах, совсем не связанных с супермаркетами.
  После встречи с "одноклассниками", чуть не ставшей для меня роковой, мне снова привиделось, как я иду по коридору с обрезком водопроводной трубы на плече. До этого я пытался вспомнить, что такое эти "Одноклассники", но вспомнил лишь головную боль. А потом я бил трубой по голове некой Рантанен, некогда женского полу. У нее были пустые глаза и брезгливо поджатые губы. Что Медведев, что Рантанен - нахрена они мне сдались?
  
   4. Новые персонажи.
  Я знал, что нахожусь на территории страны Финляндии. Теперь это уже была не страна, а пустошь с прежним названием. Тайну моего пребывания мне открыли туристические проспекты, где в стиле наскального рисунка печатали карты. К действительности эти карты имели мало отношения, но что-то примерно соответствовало.
  Оказавшись едва ли не в западне, я каждый миг до одурения прислушивался к окружающему меня миру, чтобы подобное впредь не повторилось. Мне даже начали попадаться по моему пути какие-то животные, которые не сумели вовремя уловить мое осторожное передвижение по лесу. Ну, не большие звери, типа мамонта или медведя гризли, а так - зайцы, лисы, еноты, косули. Они от меня удирали со всех ног, застигнутые врасплох, а я замирал, глядя им вслед.
  С лосями и медведями я не пересекался, если возникало подозрение на их присутствие, я уходил обратно, откуда пришел, не пытаясь развеять или наоборот укрепить свои догадки. Охота меня не привлекала вовсе.
  Меня привлекала рыбалка. Наверно, не как развлечение или хобби, а как средство пропитания. Мои запасы консервов и сухих пайков были надежно закопаны по ходу моего передвижения на расстоянии одного дневного перехода, но ситуации бывают разные.
  Мои схроны были не более полуметра в глубину, чтобы их можно было выкопать в любом, пусть даже в самом бессильном состоянии. Продукты в упаковках я помещал в пластиковые ящики, так что никаких запахов они не должны были издавать, но стоило только одной самой завалявшейся лесной мыши из чисто спортивного любопытства прогрызть тонкую пластмассу и еще более тонкую оболочку - и все, им можно всем лесом жрать мою еду и при этом нахваливать. На пару сотен дней калорийного стола хватит.
  А пойманная рыба - это вкусно и питательно, а также экономия для бюджета. О чем это я! Какой, к чертям собачьим, бюджет?
  Когда ночь застигла меня невдалеке от мертвого города, где я рутинно занимался своим промыслом еды, ко мне наведались неживые создания. Мне всегда казалось, что нежить - это угроза психике, но никак не физическому здоровью. Призраки, фантомы по большой вероятности появляются в мозгу, где они пытаются угнездиться и время от времени напоминать о себе. Соответственно и бороться с ними надо только лишь напряжением душевных сил и взывая к здравому чувству и логике вещей.
  Не тут-то было.
  Добытая еда, старательно уложенная в пластиковую коробку, была закопана в неглубокую яму, как я это уже делал не один раз. Место схрона тоже было уже традиционным: десять шагов от дерева на север и пять - на восток. Дерево я тоже выбирал приметное, ну, и маркировал его для пущей важности колечком из мягкой проволоки вокруг ствола.
  Несведущие люди, если таковые случатся, ни за что не найдут, разве случайно. Ну, про зверей - разговор особый. Для зверья не так жалко.
  Несмотря на то, что город этот все еще ужасно смердел мертвыми телами, мой визит в супермаркет, а потом и в расположенный рядом Агримаркет были успешными. В последнем я нашел себе арбалет "Гепард" с силой выстрела в 43 килограмма. Цифра меня не поразила, как характеристика, поэтому я ей пренебрег. Все равно никаких других арбалетов в наличие не было.
  Были воздушки и мелкашки, не было к ним патронов. Скорее всего они скрывались где-то в надежных сейфах, недоступных для свободного доступа. А вот болты и спицы под арбалет сокрыты не были. То есть, теперь я был вооружен оборонительным оружием на случай какой-нибудь нежеланной встречи.
  Я взял себе дюжину болтов с тяжелыми тупыми наконечниками и полдюжины спиц, острых и опасных. Против огнестрельного оружия, лазеров и бомб - конечно, чепуха, не справятся. Но для успокоения духа - самое то. Всадил свою стрелку в ничего не подозревающего "одноклассника", находящегося в рейде, а уж он после этого всех своих коллег перестреляет к едрене-фене. От обиды и в состоянии душевного стресса.
  Глупость, конечно, но для взятия "языка" в оглушенном состоянии, наверно, годится, как вариант. 43 кг в голову - это хорошая встряска мозгов, дезориентация и позывы к тошноте. А тут я, меткий чингачгук, с ошеломительно обескураживающим вопросом: "где и когда вы родились?" Немедленно расколется, как гнилой орех.
  Так размышляя, я устроил себе навес от задронов, если, вдруг, какой из них приблудится ночной порой в сопредельное воздушное пространство, облился средством против комаров и почти заснул. В лесу было тихо, рядом покоился новехонький арбалет, сбоку над макушками сосен перемигивались звезды. Почему бы не расслабить свой организм в преддверии очередного дня?
  Там, где проглядывалась полоска ночного неба, произошло движение. Дремота не позволила мгновенно оценить произошедшее, но мгновение спустя я понял, что тьма колыхнулась и перетекала, как перетекают капли воды по наклонной поверхности.
  Я почти бесшумно выскользнул из-под походного одеяла и схватил свой тактический топорик. Такое название было у этого острого и небольшого - в локоть длиной - топора, подобранного как-то возле обгорелого магазина с военной амуницией. Ничем полезным тогда мне разжиться не удалось, даже форменная одежда в милитаристском стиле хаки была потрачена огнем, вот топорик сохранился в неприкосновенном виде. Сейчас я отдал предпочтение именно ему, отчего-то позабыв о новом арбалете.
  Я перекатился к сосне охватом в мои объятия и сел, прислонившись к ней спиной. Теперь оставалось только осторожно выглянуть в ту сторону, где мне что-то почудилось, что я и сделал.
  Немедленно перед моим лицом оказалась серая голова, поросшая диким волосом. Рот головы был открыт, обнажая мерзкие кривые гнилые зубы, среди которых, застряв, висели волокна недожеваной плоти. Ввалившийся нос напрочь утратил все сходство с человеческим, ну, а глаза, едва не вылезавшие из орбит, круглые и покрытые слизью, горели красным огнем. Голова кричала, или шипела, или выла, или даже пела, только я не слышал ничего. Зато мерзкое зловоние, исходившее от нее, чувствовалось превосходно. Так бывает: запах какой-то парфюмерии - отвратителен, когда его в избытке, а смрад - превосходен в своей вони. О, такой душок еще надо поискать!
  Конечно, мое сердце едва не остановилось от страха. Я даже не смог как следует отпрянуть назад. Ужас ледяными объятьями сдавил грудь, воздух прекратил поступать к легким. Вероятно поэтому я и не закричал. Но в то же самое время я взмахнул правой рукой с зажатым в ней топориком. Я не целился угодить по ужасной голове, но инстинкты сработали сами по себе.
  Мысль, что меня сейчас разорвут на части, была первой. Второй была - если бы захотели разорвать, то сделали бы это без предварительных ласк. Хотя, может быть, жертва тем вкуснее, чем больше в ней страха. Третья мысль была постыдной - а не испортил ли я свое нижнее белье?
  Именно это соображение вернуло мне способность действовать и, что было самым главным, думать. Я выставил перед собой топор и встал спиной к дереву. Ужасная тварь, сгорбившись, предстала передо мной. Она все также скалила зубы, но бросаться в атаку сломя голову все же не решалась. Оказывается, даже такую голову такие монстры ломать не хотят. А еще она явно принюхивалась к воздуху своим обрубком вместо носа.
  Вряд ли у нее было желание удостовериться в крепости моего организма. Уж я бы сам первым почувствовал свой конфуз. Нет, тварь принюхивалась к моему топорику. Наверно, неспроста, но об этом я буду думать позднее. Я взмахнул своим оружием, и монстр без промедления отступил. Ну вот, хоть какой-то лучик надежды в достаточно безвыходной ситуации.
  Но тут сбоку образовалась еще одно чудовище, ничем не симпатичнее предыдущего. Была ли это атака, либо тоже устрашающий маневр - разбираться некогда. Ледяные мурашки стремглав промчались по моей спине, добежали до макушки, по пути подняв стоймя все мои волосы. К таким ночным встречам я был не готов, поэтому очень переживал, чтобы сердце мое выдержало, как выдержал до этого мой живот.
  Я непроизвольно взмахнул топориком и по логике событий должен был поразить новую тварь секущим ударом по голове. Но здесь работала другая логика: мое оружие легко прошло сквозь плоть чудовища и капюшон, не выказав им никакого повреждения. Зато по инерции я хватанул по плечу первого монстра, и логика вернулась в привычное логическое русло: лезвие топора легко рассекло грубую ткань и царапнуло по телу твари. Та неожиданно завертелась юлой и отскочила назад.
  Я вновь прислонился спиной к сосне и смахнул со лба холодный пот.
  В небе полоскалось северное сияние, северная белая ночь стояла в своем расцвете, вокруг моего дерева собралось едва ли не четверть дюжины ужасных страшилищ. Все они были одеты в какие-то рясы с капюшонами, все они бесшумно для моего уха шипели, выли или улюлюкали, у всех раскаленными угольками светились глаза - в общем, они напомнили мне монстрика с конвертов альбомов "Iron Maiden", которого я видел в попавшемся мне когда-то глянцевом журнале.
  Ну, раз большая часть человечества лежит, разлагаясь, в местах общего скопления - что было невероятно, почему не поверить в реальность монстров, у которых намерения в отношения меня очень недружелюбные?
  Летняя северная ночь недолга, стали блекнуть звезды, северное сияние подернулось серо-черными цветами, где-то вдалеке запела первая птица. Мои пальцы на топорище занемели от напряжения, глаза отчаянно слезились.
  Твари ушли - одна за другой отступая за деревья, большие камни и холмистую землю - будто их и не было. Я почувствовал, что опасность миновала. Но не почувствовал, откуда она взялась и, вообще - что это было такое.
  Мою жажду сумела утолить целая полуторалитровая бутылка газированной воды, но дрожь в коленях и руках не унялась даже спустя несколько минут после того, как я сел, упершись спиной в сосну.
  Итак, опасность была не только в "Одноклассниках", но и в монстрах. Первые существовали физически, вторые были нематериальны. Мир накренился и перед тем, как вернуться в устойчивое положение, зачерпнул из ада адских тварей. Или это и есть Ад, как таковой, куда я попал после своей кончины в людском мире? Это моя Преисподняя, в которую я заточен навечно?
  Откусив приличный кусок шоколада и запив его хорошим глотком местного коньяку "Mewkov", я сверился с часами: солнце скоро взойдет, но пока утро настолько раннее, что это не будет моветоном, чтобы прихватить пару-тройку часов сна. Мне нужна была отдохнувшая голова, способная мыслить и анализировать.
  Это было правильным решением, как я сказал сам себе, проснувшись перед полуднем. Потом, свершив свой утренний туалет и испив теплого кофе из термоса, я начал размышлять о своих ночных ужасах. Я вспомнил все, задал себе вопросы и на большую часть из них не нашел ответов. А ответы нужны были для моей безопасности.
  Поэтому вполне осознанно пришло решение: следует осмотреться, чтобы добыть информацию более той, что у меня уже имелась.
  Следов ночной атаки чудовищ не удалось обнаружить вовсе. Конечно, может быть я и не был следопытом, но хоть какое-то свидетельство должно сохраниться. Например, продавленный мох в том месте, где монстр отпрянул от моего удара. Увы, мох не продавился.
  Меня спасла не моя решимость к сопротивлению, а вполне осязаемая вещь - мой топорик. Никаких священных рун на нем не было, мистические знаки по рукояти тоже не выделялись. Сам по себе топор вполне зауряден, тогда причина может быть в том материале, из которого он, собственно говоря, сделан.
  Железный - это понятно, но качество железа всегда разное. Скотская составляющая характера всех барыг - это удешевление производства с одновременным повышением цены. В основном магазинные топоры делаются из дерьма с примесью железа. Для того, чтобы проверить мой топорик, нужен был магнит. Что-то закралось ко мне в голову подозрение, будто бы мое оружие - это аустелит, то есть твердый раствор углерода в железе. Изделия из такой стали не магнитятся. Может, именно к нему принюхивался ночной монстр?
  Чудовища не вполне материальны, они, как призраки, следовательно не относятся к миру живых. Однако что-то делает их опасными, то есть материальными. Такие вполне себе могут голову несчастному встречному человеку оторвать, откусить полруки или иным образом навредить здоровью. Хочется верить, что аустенитное железо является оружием против них. И еще больше хочется верить, что оно досталось мне в пользование.
  В мои размышления постоянно вмешивалась рациональная мысль: чудеса бывают только в сказках, а нежить - это тоже из разряда чудес. Я верил в это, но также я верил в то, что пережил сегодняшней ночью. Таких галлюцинаций не бывает!
  Надо было искать мертвые тела в больших количествах. Если в этот мир проникли нежити, то именно там им самое место. Надо было, ориентируясь по запаху разложения, обнаружить, оценить и провести рекогносцировку. И лучше бы этим заняться при свете дня. При свете ночи они меня сами найдут в два счета. У них, похоже, имеется ко мне какой-то интерес. Вполне возможно, что плотский.
  Большого труда не составило достичь ближайшего человеческого укрытия. Когда раздались первые взрывы и застрекотали первые выстрелы, люди отправились прятаться в специальные подземные помещения, приспособленные под такое дело. Может быть, и по всем интернет-мессенджерам поступили такие рекомендации. Идти именно туда, где разместились расстрельные команды.
  Однако до подземного укрытия я не добрался. На самой окраине городка возле какого-то хозблока - то ли гаража, то ли станции техобслуживания - лежало несколько тел. Их было около десятка, и некоторые из них выглядели неестественно для расстрелянных людей.
  У меня уже начали вырабатываться навыки по определению естественности мертвецов. Какие еще качества я заполучил? Похоже, что степень моей личной циничности, приобретенная от потери памяти, помогает мне адаптироваться под новую жизнь. Жизнь в мертвом мире. Ну, или в полумертвом мире.
  Некоторые мертвецы выглядели так, будто их грызли дикие звери. Хотя, нет - словно они участвовали в непальских "небесных похоронах". Там собранных за некоторое время усопших в различной степени разложения вываливали перед храмом. Потом какие-то специально подготовленные люди резали покойников по частям, а уж стервятники и грифы сбегались со всех непальских гор и начинали этим пировать.
  Вот и здесь: мертвыми телами, похоже, пировали. Не разрывали на части, а аккуратно обгладывали, помогая себе руками или какими-то конечностями, приспособленными для хватания и удержания.
  Меня немедленно замутило.
  Хорошо, что позывы к тошноте никак не повлияли на мою восприимчивость к изменению окружающей меня природы вещей. Если где-то что-то происходит, то становится другим звуковой фон, игра светотени, запах или температура. В моем случае изменился звук.
  Это не были какие-то шумы, связанные с передвижением по земле, это был легкий едва уловимый гул - даже шелест. Сначала я кинулся к гаражу, но потом изменил свое решение: именно там в первую очередь будут искать. Уличный холодильник, где на полках стояли бутылки с водой и ждали своей участи охлажденные фаст-фуды, наверно, не самое удобное место, куда можно залезть, но лучше, пожалуй, не придумать.
  Моя накидка против задронов, снабженных бытовыми тепловизорами, осталась в моем лагере, где я ночевал, а скрыть тепло своего тела среди холодных тел и мертвых строений - та еще задача. Сюда летел задрон - в этом у меня не было никаких сомнений. Я пришел к такому мнению уже когда вытаскивал из холодильника полки с едой. К моему удивлению агрегат до сих пор был в рабочем состоянии и поддерживал внутри себя рабочую температуру в 5-6 градусов тепла. Некоторое время мне можно было потерпеть, и оставалось надеяться, что инспекция задрона не продлится сверх обычных пяти минут.
  Конечно, задроны - это так, бытовуха. Спутники-шпионы из космоса способны были выявить любого человека, как бы он ни прятался, в два счета. Но это было дорого или сложно для той группировки, которая контролировала эту территорию. Во всяком случае мне так хотелось верить. В противном случае я бы уже давно был схвачен и, так сказать, навечно обездвижен.
  Задроны сами по себе не появляются, это не мыши, которые по версии некоторых видных русских биологов, заводятся в корзине с грязным бельем. Опять где-то в районе группа зачистки промышляет, доставленная вертолетом. Неужели у них есть повод поиска кого-то сродни мне?
  Холодильник, куда я забрался, немедленно запустился на максимальную мощность, чтобы меня как следует охладить. Стеклянная дверца запотела, так что мне со своего убежища не было видно практически ничего. Где-то поблизости стрекотал задрон, его оператор осматривал мертвецов и входы-выходы из ближайших зданий.
  Я осторожно оттер себе глазок для осмотра и обнаружил, что летательный аппарат в этот момент завис задней частью к моей прятке. Людей по близости быть не должно, поэтому я открыл дверцу холодильника, вскинул свой арбалет, прицелился и спустил тетиву. Болт силой в 43 килограмма сбил задрон, отколов от корпуса одно из пластмассовых креплений пропеллера. Ну, а потом своим топориком я раскрошил окуляр, направленный в землю.
  Невидимый мне оператор, наверно, сейчас принялся разговаривать на нецензурном языке. Он и не подозревал, что я выхожу "в люди", пусть без защитной ткани от тепловизоров, но не без арбалета и топора. Да, пожалуй, он вообще обо мне не подозревает.
  Не знаю, может быть эти задроны оснащены GPS-маячками, я не стал детально разбираться. В два удара топора я вскрыл корпус, выудил начинку, уничтожил блок питания, запихнул в карман то, что мне показалось встроенным диском памяти, прочий фарш задвинул в карман ближайшего мертвеца, а сам обезображенный корпус взял с собой, чтобы утопить его в ближайшем пожарном водоеме.
  На то, что сюда прибудут для расследования люди с вертолета, я давал полчаса.
  За это время я должен был осмотреться на предмет камер наблюдения с производственных площадей, которые могли зацепить мое нахождение именно здесь. Они, конечно, были. Точнее, она была.
  На ресепшене ангара стоял компьютер и два монитора. Один для работы с клиентами, другой для наблюдения над клиентами. Здесь же обнаружился внешний хард-диск с питанием от сети. На него непременно записывались данные с камеры, а потом перезаписывались снова по истечении какого-то времени. Надеюсь, в кэше компьютера сохранилось лишь то, что выводилось на монитор, а более позднее время, когда никто к этому делу не прикасался, так и осталось на автономном носителе.
  Его я и взял, попытавшись замаскировать былое наличие.
  Провод от камеры наблюдения оказался коротким и до компьютера не доставал. Тогда я его обрезал на входе в кабель-трассу, ну, и вытащил с другой стороны, сколько было надо. Получалось при беглом осмотре, что обзор непосредственно связан с машиной, и в ней уже хранится все. Это, конечно, не выдерживало критики со стороны системного администратора, но для ментов вполне годилось.
   Прятаться в холодильниках я был больше не намерен, поэтому отступил в лес и занял там выгодную позицию на ближайшем холме. Мой призматический монокуляр, добытый в той же торговой точке, что и арбалет, меня не подвел. Он показал троих людей в камуфляже, поводящих стволами своих автоматов вправо-влево, вверх-вниз. Их поиски, понятное дело, должны были оказаться пустыми. Правда, один из них все-таки сбегал в ангар и мгновенно вернулся обратно с компьютером под мышкой.
  Поговорив немного между собой на нецензурном языке, они ушли, повесив свое оружие на шеи в положении "вольно". Никакой атаки на себя они не ожидали. Ладно, я не буду вмешиваться и разрушать их мировоззрение.
  Мой наблюдательный пункт оказался удобным, поэтому я решил потратить оставшийся световой день для того, чтобы перенести сюда весь свой лагерь, то есть, рюкзак с поклажей и небольшим запасом пищевого рациона.
  Спускался в город я вовсе не затем, чтобы уничтожить вражеский задрон. Цели у меня была гораздо серьезнее, а вражеский патруль просто невовремя подвернулся.
  Кроме того, что я обустроился здесь для ночлега, я еще раз сходил в ангар. Конечно, предварительно я дождался, когда мой "Berkut" своей призматической оптикой выявит среди крыш и облаков крошечную стрекозу вертолета, улетавшего за горизонт.
  Обратно я вернулся с мотком проволоки из нержавейки. Рабочий магнит подтвердил мою догадку о материале моего топора, поэтому я надумал обнести мой лагерь таким же немагнитящимся материалом наподобие барьера, через который нежить переступит весьма неохотно. Для этой цели нержавейка могла подойти, единственно меня смущало качество.
  Китайцы делают такой металл из качественного китайского дерьма, дешевых пластмасс и легкой примеси металлических соединений. Изделия из него не ржавеют до полугода. Для внешней эстетики может и подойти, вот для экспертного заключения, которое, без всякого сомнения, нежить выдаст не в пользу китайских, так сказать, производителей - не очень. Однако на сегодняшний день у меня не было выбора.
  
  5. Пэбэ.
  Я залег в оборудованной для наблюдения щели между камнем и пнем, сверху приспособил одеяло из фольги на тканевой основе, вокруг размотал проволоку из якобы нержавейки. Монокуляр был способен разглядеть детали обстановки на приличном расстоянии даже в тусклом свете воцарившей белой ночи. Ночь не обещала мне покоя, но сулила надежду на следующее утро.
  Если бы враги человечества, которые прилетают на вертолетах, облачились в полный боевой комплект для ведения ночных боев, шансов у меня не было никаких. Я бы и одной ночи не прожил. Но люди с автоматами шастали по окрестностям городов только в светлое время суток. Причина этого, вероятно, не в отсутствии специальной экипировки, а в психологических особенностях карателей.
  Одно дело расстреливать людей, покорных, как бараны, днем. Тут получается выполнение работы. Потом поехал в свое логово, выпил водки, поржал вместе с такими же работниками над псевдо-шутками - и спать.
  Ночью - это уже опасно. Напряженность возрастает кратно, отсюда и возможные срывы на товарищей по оружию. Да и кого по ночам выискивать? Всех уже днем нашли.
  Время туманов еще не настало, поэтому видно мне было относительно неплохо. Когда минула полночь, трупы внизу начали шевелиться.
  Нет, они не встали на ноги и с криками "душно мне" не принялись бродить по улице, натыкаясь на стены. Они начали менять положения своих тел. Вначале это было страшно, хотя совсем непонятно, потом страхи исчезли. Никаких угроз для меня это непонятное шевеление не представляло, пока не случилась первая волна северного сияния.
  Часть неба над головой посерела и начала колебаться, заслоняя тусклые звезды. Потом серость принялась насыщаться малиновым и изумрудным цветами. Обычно северное сияние не случается летом, да и зимой в этих широтах оно необычно. Но вот оно - колеблется, словно красочный половик под ветром.
  Я опять взглянул на неспешно шевелящиеся трупы. На этот раз картина несколько изменилась. Покойники меняли свое положение не сами по себе, их деловито пожирали силуэты в каких-то ризах, или власяницах, или в халатах, или не пойми в чем. Я сопоставил одежду с той, в которой минувшей ночью ко мне наведывались призраки, и пришел к неутешительному выводу: она самая. Стало быть, где-то рядом эти чудовища и обитают.
  Ну, ладно, дел у них много, еды - еще больше, какого лешего они ко мне прицепились? Позднее, конечно, я понял, что самая важная миссия этих тварей - это очаровать живого человека, напугать его до смерти, а потом воспользоваться мигом смерти по своему усмотрению, которое мне осталось неведомо. Вот поэтому-то они и пренебрегают едой, рискуя своим страшным бытием, и нападают на людей.
  И этой ночью кто-то из чудовищ меня почуял. Вполне возможно, что не из тех, что полуночничали возле ангара, а другие, проходящие мимо.
  Я почувствовал движение у себя за плечом и перехватил свой топорик поудобнее. Я не очень доверял качеству аустенита в позаимствованной проволоке, которая держала мою оборону, но какая-то польза от нее все-таки была. О мою проволоку можно было споткнуться. Конечно, лишь в том случае, когда мои враги материальны.
  Монстры каким-то образом отличались друг от друга. Одни были бестелесны и состояли из образов, других можно было определить на ощупь. Может быть, такова их иерархичность, а, может быть, приобретенные качества. Мне бы не хотелось встречаться как с первыми, так и вторыми.
  Моя проволока была дрянного качества, потому что чудовище, случившееся поблизости, прошло через и сквозь нее, как игрок американского футбола, несущийся к своему тач-дауну. Но я его спугнул своим топориком, не позволив даже ритуально оскалиться.
  Больше на мои владения не позарился никто, а перед ангаром ничего нового не происходило.
  Страх мой прошел, уступив место деловому подходу. Голова начала работать и анализировать.
  Если судить лишь по предметам туалета, не отвлекаясь на внешний вид, то эти твари напоминали монахов. Ну, во всяком случае, так можно было представить себе работников каких-нибудь культов. С другой стороны на подобные мерзкие рожи горазды только бесы, демоны и прочая нечисть. Тогда можно классифицировать их, как явление, и назвать, к примеру, "бесо-попы". От "бесо-поп" в единственном числе.
  Название, конечно, предварительное, но какое-то несерьезное, несколько двусмысленное, тяготеющее к синониму "задница". Хотелось же чего-нибудь жуткого, устрашающего, чтоб слово было леденящее кровь.
  Еще один монстр задел мою проволоку, проходя сквозь нее, но, тем не менее, каким-то образом цепляя. Его это удивляло, и несколько замедлило переход на боевой лад.
  Ах, оставьте, - сказал я со вздохом и прочертил дугу своим топориком по воздуху как раз на уровне вражеской головы.
  Голова внезапно дернулась, за нее горестно ухватились две когтистые руки, и монстр неуклюже попятился. Так, поддерживая череп, словно бы не давая ему развалиться на две части, чудовище скрылось в кустах. Больше от него не было ни слуху, ни духу.
  В стройную цепь моих размышлений мне вкралось другое название: "попо-бес". Тоже получалось не очень внушительно. Ну, тогда можно использовать аббревиатуру. "ПБ" - загадочно и сурово.
  Тем временем северное сияние начало блекнуть, в своем гнезде запела, просыпаясь, первая пташка, мертвые тела, которых глодали пэбэ, перестали шевелиться, наступало утро. Почему-то я очень устал, хотя ничего особого не делал.
  Мне предстояло сегодня провести некие изыскания, которые могли бы приблизить меня к созданию картины наступившего мира, по крайней мере - отдельной его части. И сон одолел меня, оставив после пробуждения всю ту же картину: с куском водопроводной трубы я вхожу в комнату, а ко мне оборачивается надменная морда Артуси Парфёнчикова. Ну, и я ее сношу отработанным ударом к чертям собачьим.
  Я очень надеялся, что группа быстрого реагирования сегодня сюда не нагрянет, тем не менее сторожился очень напряженно. Мой серый костюм "Umbro" помогал сохранять тайну моего существования как в лесу, так и в развалинах жилых застроек. У меня не получалось принудить себя специально искать военное хаки для маскировки. Я ненавидел хаки.
  Мертвецы, которых я обошел по большой дуге, были сильно потрачены. Скоро от них вообще останутся одни лишь костяки. Что не сожрут пэбэ, то уничтожится тленом, солнцем, дождями и снегом. А что дальше? Чем будут питаться ненасытные монстры, вырвавшиеся из преисподней? Это не вопрос, это просто восклицание, пусть и без восклицательного знака.
  Стараясь не шуметь, я пробрался в какое-то офисное здание. Во всяком случае на его фасаде было написано, что "все зашибись, и всем рады". Мне нужно было электричество, которое по неведомым причинам пока никто нигде не удосужился обрубить. Здесь оно тоже было в наличии.
  Здесь же был компьютер, но будто его и не было. Какой-то нехороший человек из ныне покойных сотрудников офиса запаролил его к едрене фене. Ну, да, может там хранилась секретная информация, касающаяся коммерческой тайны и персональных данных.
  Я сделал себе кофе с почерствевшими пирожками, тем самым поднимая боевой настрой, и решил: если в офисе есть офисный компьютер, то должен быть и еще один, где офисные работники режутся в "Косынку".
  Вторая машинка нашлась в помещении, через которое я прошел, посчитав его за раздевалку. Она тоже была под паролем, который удалось взломать титаническим усилием моего интеллекта. Я вбил 1234, и все заработало.
  Конечно, карточные пасьянсы меня совсем не интересовали, как не интересовали любые подробности этой организации. Мне важно было просмотреть видео из двух доставшихся мне источников: с задрона и с камеры наблюдения. Последний источник казался мне очень ненадежным. Совсем не хотелось видеть кадры расправы над безоружными людьми.
  Но я все-таки начал именно с него. Просматривая с недавних записей к более ранним, я увидел себя, захваченный по самому краю обзора. Там я прятал начинку сбитого задрона в одного из мертвецов. Ну, да - было такое дело. Но дальше было нечто интересное.
  Была ночь, были самопроизвольно шевелящиеся мертвецы, не было ни одного пэбэ, лакомящегося мертвечиной. Они не фиксировались видеооборудованием. Но зато фиксировалось какое-то преломление света от зажегшегося фонаря с датчиком движения. В эти моменты, наверно, северное сияние бликовало наиболее активно.
  Я просмотрел ночную съемку несколько раз, вглядываясь в те моменты, когда, вдруг, включался фонарь. Точнее, фонари. И по мере их зажигания можно было выстроить траекторию, которая была примерно одинакова: туда, к мертвецам, и обратно, от мертвецов. Но где в конечном итоге та точка, откуда движение начиналось?
  Лишь только при местном осмотре я сумел бы это понять. Мне не хватало детального знакомства с этой территорией. Впрочем, это дело поправимое. Всегда можно осмотреться, зная при этом, в какую сторону именно смотреть.
  Я отсоединил камеру наблюдения и подключился к задрону. Задрон взбрыкнулся слабым жужжанием и показал несколько видеофайлов. В них не было ничего интересного. Оператор фиксировал пустынную местность с безлюдными улицами и домами, скопления трупов, а также отдельно лежащих мертвецов. Иногда задрон зависал и поводил своим окуляром направо-налево.
  Меня интересовало не это. Вся эта видео-отчетность была нужна лишь для вышестоящего начальства, которое изображало заинтересованность в выполнении поставленных задач. И я нашел, что искал.
  Самый первый запуск задрона осуществлялся с проверочной целью в базовом лагере. В самом деле - зачем брать с собой неисправный агрегат, если предварительно всегда можно удостовериться в его надежности и корректном функционировании. То, что я увидел в этом пилотном полете дало мне всего лишь информацию. Понимания не было никакого, тем более - узнавания.
  Задрон взмыл на максимальную высоту, и я понял, что рядом с базой - море. Куда ни кинь взгляд - темные волны, облизывающие прибрежные валуны и одинокие островки, поросшие кустами и редкими чахлыми деревцами. Природа - типично северная. Камни, березы, сосны и елки. Брусчатка улицы, переходящая в круглую площадь. Деревянные постройки примыкают к богато выглядящим церковным зданиям. Таких здесь большинство.
  Монастырь, что ли? Конечно, монастырь. Или церковный объект, примыкающий к монастырю. Никаких тебе указателей или разъясняющих надписей. Наверно, это и есть то сообщество, именуемое "Одноклассники". Неужели попы им руководят?
  Весь тестовый полет не превысил и трех минут, но я запечатлел в памяти все, что попало в его фокус. Неважно, что пока не могу разобраться ни в чем. Будут другие дни, будет другая информация. Одно непременно дополнит другое. Таковы были мои самые оптимистичные надежды.
  Я сделал себе в кофе-машине еще один капучино, посмотрел по сторонам и послушал воздух. Похоже на сегодня у бандитов с острова это место не входило в планы патрулирования. Поэтому можно было возвращаться к моей изначальной точке в этом безымянном для меня городке. Его название встречалось мне на каждом углу, но оно мне было совершенно ни к чему. Париккала - так Париккала.
  И так, и эдак расположившись возле ангара, я пришел к выводу, что все колебания и преломления воздуха в картинке с камеры вели к цокольному этажу еще одного помещения. Скорее, это был подвал, устроенный так по причине рельефа. В нем было темно, а из освещения - какая-то крошечная лампочка возле входа.
  Дверь, старая и испачканная известкой, была не заперта. Когда-то давно здесь было какое-то складское помещение, может быть, размещался сезонный инвентарь. Воздух был затхлый, но все с тем же удушающим запахом тлена, пусть и не столь явным, как на улице.
  Перед тем, как войти внутрь, я долго прислушивался и ничего не услышал. Да и что мне, собственно говоря, хотелось обнаружить? Пожалуй, ответа я сам не знал. Лампочка давала настолько скудное освещение, что, казалось, просто наполняла атмосферу подвала призрачным желтым цветом. Внутри было пусто.
  Снежные лопаты и скребки висели в дальнем углу, грабли и еще что-то из разряда садово-огороднического хозяйства - тоже. Я дошел до стены, за которой уже ничего не было и пожал плечами. Пусто. Ничего любопытного.
  В этот самый момент с легким хлопком перегорела лампочка. Тьма после этого не нахлынула, разве что сгустилась слегка и перестала быть желтой. Именно в это момент мне начало казаться, что я в этом подвале не один. Еще мгновение - и входная дверь закроется, и мрак нападет на меня, визжа и царапаясь, норовя укусить за горло, дергая за одежду и проводя по лицу мохнатыми когтистыми лапами.
  В горле у меня пересохло и как-то захотелось немедленно выбраться на свет к неподвижным покойникам. Именно мысль о том, что с той стороны подвала лежат мертвецы, соседство с которыми мне теперь кажется безопасным, отрезвило меня, придушило страх и даже устыдило.
  Ненормально для живого человека в этом мире везде. И на свету, и в темноте. Живой человек - сам по себе ненормален, здесь норма - смерть. Ну, в таком случае я буду против такого порядка вещей. По крайней мере до той поры, пока у меня есть на это силы.
  Я в подвал спустился вовсе не для того, чтобы испытать себя страхом. Мне показалось, что я ищу ответы, а не пытаюсь ностальгировать по детским ужастикам. Темно здесь и пусто - буду искать в другом месте.
  Однако ощущение того, что я не один, никуда не делось. Я похлопал себя по нагрудным карманам в поисках маленького фонарика, но нащупал зеркальце размером в пол-ладони. С его помощью я привыкал к своему лицу. Смутно осознавая причину своего поступка, я достал зеркало и посмотрел в него, держа под углом так, чтобы получить отражение от светового пятна входа и увидеть стену, то есть, пустить "зайчика".
  В следующий миг я вздрогнул всем телом и едва не выронил зеркальце из рук. То, что мне привиделось в отражении, не была мифическая Горгона. Я стоял среди монстров, которых ранее назвал "пэбэ".
  От ужаса я присел,словно бы прячась. Ох, лучше бы я этого не делал.
  Все еще прикованный взглядом к зеркальцу, я увидел, что со всех стоящих возле меня чудовищ из-под ряс что-то сыпется на пол. Что-то, бывшее некогда чужой плотью, что-то мерзкое и настолько зловонное, что у меня потекли из глаз слезы.
  Я не помню, как выбрался на свет. Я пришел в себя лишь только возле своего лагеря, не в силах сдержать то ли рыдания, то ли судорожные спазмы пустого желудка. Зеркальце до сих пор сжималось в кулаке. Если верить классику Михаилу Афанасьевичу Булгакову, "только глоток бензина спасет несчастного кота". Я достал из рюкзака початую бутылку трофейного коньяку и сделал из нее два гигантских глотка. Огонь растекся по моему желудку и немедленно добрался до моей головы. Из нее, наверно, пошел дымок.
  На сегодняшний день хватит изысканий. Как мог тщательно, я свернул свой лагерь, уместил его в свой замечательный рюкзак, проверил, что не оставил за собой никаких следов, и пошел прочь от Париккалы. Довольно с меня мертвецов, несмотря на то, что сам я, вроде бы, психически уравновешен, но всякому равновесию есть свой предел. Мне нельзя подходить к своему.
  Постепенно мне делалось легче. Шагая между камнями и деревьями, прислушиваясь к шумам леса, внимательно осматривая путь, которым я шел, жизнь вновь наполняла меня силами. Я уходил от смерти, и она была не в состоянии преследовать меня.
  Человек, как и любое живое существо, не может обитать на могильниках. Все люди смертны, но свидетельство об этом не должно быть постоянно перед глазами. Помнить об этом - жизнь, жить рядом с этим - это смерть. Уничтожается сама надежда, а это, как и совесть, нам всем дар от Творца.
  Я настороженно шел, сверяясь с проложенным еще ранее маршрутом. Мое сознание как бы раскололось. В одном я оставался прежним скитальцем, скрывающимся от всех, готовым к любым неожиданностям. В другом - полностью растерянным и раздавленным. Хотелось вспомнить, кем я был и, главное, с кем я был. Тогда бы я стал человеком, потому что тогда бы у меня был свой выбор. Но голова начинала болеть, едва я пытался представить что-то из своей прошлой жизни, мысли начинали бесцельно ходить по кругу. В общем, все тщетно.
  Так, пробираясь сквозь лес, я наткнулся на оленя. Он был совсем небольшой, и никаких рогов на голове. Мы смотрели друг на друга и не находили друг в друге опасности.
  Привет, Бемби, - едва слышно сказал я.
  Тот в ответ потянул носом и кивнул мне безрогой головой.
  В городах я боялся заходить в чужие квартиры, в чужие дома. Мне было невыносимо представить убитых или страдающих домашних животных. Почему-то именно это, а не мертвые люди, было препятствием к квартирной "мародерке". Но потом меня начало удивлять, что нигде я не встречал ни одной кошки, бредущей сама по себе, ни одной собаки, трусящей через улицу, даже крыс возле помоек не было видно.
  Оказавшаяся по пути ферма тоже была пуста. Мертвые хозяева лежали, где их застали автоматные очереди, а ни коров, ни овец, ни страусов не было и в помине. Исправные поилки - стояли, ясли с овсом - полные, навоз еще свежеубранный. И больше никого.
  Пожалуй, исчезли лишь одомашненные животные. Ну, и крысы с городской пропиской тоже пропали. Конечно, это чудеса. Однако я знал, что в истории пропадали целые людские поселения - не оставалось ни единой живой души. Китеж, Атлантида, деревни в Африке, города в Южной Америке. Тоже чудеса, о которых не принято говорить серьезным людям. Одного чуда больше, одного меньше - какая, в принципе, разница. Главное, что никто не страдает - ни я, что важно, ни животинки, брошенные на волю судьбы - что очень важно.
  Конечно, может быть, им пришлось совсем туго, но для меня этому не было никаких доказательств. На сегодняшний день мне это приносило огромное облегчение.
  А вот встреченный мною Бемби, никак не связанный с цивилизацией, смотрел на меня и не особо беспокоился. Дикие животные в диких лесах вновь сделались хозяевами большей части нового мира. Однако не могут же они столь быстро подавить в себе инстинкт, выработанный тысячелетиями: человек - это опасность? Не могут.
  Просто я не пах, как человек. От меня веяло смертью, то есть неживой материей. Животные к таковому объекту относятся философски - это не железо, что причиняет боль, это не живое двуногое существо, что причиняет страдания. Так что плюнь и разотри, опасности нет.
  Мы прошли мимо друг друга - я, и Бемби. Он пошел своей дорогой, чтобы окончить век в пасти довольного волка, я отправился в ближайшую баню.
  Опасно, конечно. С воздуха могут разглядеть, но очень хотелось верить: кому это, нахрен, нужно именно сегодня?
  
  6. Очищение.
  Я двигался на юг, ориентируясь по своему компасу. От Париккалы меня пока еще отделяло не слишком большое расстояние, поэтому я рассчитывал по своему пути встретить дачу, отдельно стоящую на берегу озера. Они, как известно, без бань в природе не встречаются. С города я взял все, что мне нужно было для сауны, еще до того момента, как меня одолели Пэбэ, поэтому дело было за малым.
  Нашлась не одна и даже не две дачи. Но все они были богатой отделки, ухоженные и легко доступные с дороги. То есть, если приду я, то таким же незатрудненным ничем образом придут и другие. Кто в таком случае окажется более несчастным - решил бы арбалет в моих руках, либо иное оружие, не исключено, что стрелковое, в других.
  Наконец, обнаружился маленький дом на самом берегу поросшей кустами ламбушки. В этом домике не было электричества, зато была комната отдыха с кушеткой. Ну, и сауна, как таковая, с печкой-каменкой, навесным нагревательным баком для воды и прочими лавками, тазиками, кадушками.
  Сюда в баню приезжали престарелые и не самые обеспеченные жители Париккалы. Два раза в неделю, чтобы погреться в сауне, искупаться в озере, либо в сугробе со снегом, а потом ехать домой смотреть бесконечный конкурсный сериал, попивая пыво или даже водку "Коскенкорва" и вспоминать былые деньки.
  К этой бане даже подъезда никакого не было, тропинка вела от развилки, где, как предполагалось, оставлялась машина. Сейчас это место пустовало.
  Я не мог придумать никакого другого лечения для себя, кроме, как сходить в сауну. Когда в печке загорелся огонь, из трубы пошел слабый серый дым, вероятно, видимый с ламбушки, мне подумалось, что без бани я скоро умру, потому что на сей раз слишком близко соприкоснулся с миром мертвых. Если кто-то нагрянет, значит, такова моя судьба. Жить тогда незачем.
  Дрова были сухие, поэтому не прошло и пяти минут, как дым перестал быть видимым. Присев на старую потрескавшуюся скамью возле самой кромки воды, я налил себе в пластиковый стакан грамм пятьдесят водки. Уже вечерело, над озером, суетливо махая крыльями, пролетали утки-поганки, изредка противно крякая противными голосами. Ветерок, слабый днем, вообще перестал шевелить прибрежные камыши.
  Водка обожгла мне горло и согрела желудок. Я добавил дров в печку, вернулся на скамейку и заплакал. Наверно, так называется состояние, когда из глаз текут совсем непрошеные слезы. Водка призывно показывала свой уровень через оранжевую стенку полуторалитровой канистры, в которой изначально был залит ядовитый химический сок неизвестного фрукта.
  В Париккала был алкогольный магазин в супермаркете, чего нельзя сказать про другие населенные пункты. Я взял местную водку "Коскенкорва" крепостью 38 градусов и перелил ее в емкость с соком. Химию из канистры, едко пахнувшую то ли апельсином, то ли хлоркой, я предварительно вылил в раковину.
  Я не рыдал в голос, не прикрывал глаза и не отворачивался. Стыдиться мне было здесь некого, разве что самого себя. Мое одиночество, усугубленное тоской, подошло к краю, именуемому "отчаянье". Если бы оно не пролилось слезами, то утопило бы меня.
  Я никому не нужен. У меня никого нет. Я не такой, как все прочие, оставшиеся в живых. Я не такой, чтобы закрыть глаза и не обращать внимание на мертвых. Я не нужен этому миру.
  Для хорошей бани нужна вода, чтобы мыться, веник, чтобы париться, еда, чтобы было, чем закусывать. Слезы мои высохли, сердце превратилось в камень. Водка слегка смягчила его, но настолько слегка, что вскорости он будет тяготить своим грузом мою душу опять. Я натаскал из озера воды, нарезал себе пышный березовый веник и приготовил нехитрую снедь на вечер.
  В филе копченого лосося я добавил мелко порезанный лук и залил все это оливковым маслом. Пока блюдо настоится, я успею хорошенько вымокнуть и попариться в сауне. Почем-то это меня не радовало. Но я не посчитал это поводом, чтобы отказаться от реализации своих приготовлений.
  Когда термометр парилки перевалил за сто градусов, я пошел греться на полки. На верхнем полке было даже деревянное изголовье, чтобы возлежать, но мне такая манера париться не подходила: я же был, сука, один, поэтому и парить буду себя сам. Пар был легким и совсем не дурил голову. Когда я первый раз поработал над своим организмом веником, наступило время броситься в озеро.
  Это было великолепно, хотелось громко в голос ухнуть, но я от этого воздержался. Поплыв в озеро, я подумал, что хорошо умею плавать. Обернувшись назад, на берег, я подумал, что не очень хорошо умею плавать. Медленно, неторопливыми гребками, я добрался до мелкой воды и перевел дыхание. Да, проплыть сто метров для меня было необычно и даже сложно. Зато прекрасно бодрит!
  Опять поддав пару, я почувствовал, что мне стало хорошо. Не так, чтобы очень хорошо, может быть, даже и плохо, но гораздо лучше, нежели часом ранее.
  Я снова залез на полки и бросил воды на каменку. Пар был все такой же легкий, и голова оставалась светлой. Значит, угаром здесь и не пахло. Значит, дух бани - баннушко - ничем не раздосадован, не пытается меня прогнать, как непрошеного гостя. Похлеставшись веником, хотелось громко сказать: "зашибись!", но я, понятное дело, промолчал. По воде звуки передаются на многие сотни метров, практически без искажения.
  Еще раз окунувшись в озере, я присел на скамью, дернул еще немножко водки и закусил рыбным блюдом. От моего тела исходил пар, можно сказать - струился, вечер набирал силу, тишина наваливалась, как туман: все в ней тонуло. Оказывается, я был совсем некурящим, поэтому мне ничто не мешало вдыхать полной грудью красоту вечерней зорьки.
  Еще раз попариться не удалось, потому что листья на моем венике неприятно почернели и казались мертвыми. Тогда я просто сел наверху и добавил пару.
  Дай Господи тебе здоровья, Баннушко, - сказал я вполголоса и добавил. - Приходи со мной поговорить.
  Конечно, никто не пришел, но я был уверен, что мои слова не пропали просто так. Кому надо - их обязательно расслышит. Однако требовалось избавиться от веника, неспроста его так покорежило. Большая часть смертной тоски оказалась на листьях, поэтому нельзя было его оставлять поблизости от живительной парной силы.
  Отслуживший свою службу веник я бросил в воду, отойдя по берегу метров на десять. Он немедленно утонул, словно бы имел вес железных прутьев. Я этому не удивился, будто такие вещи со мной происходят постоянно. Вместо этого я нарвал старых пожухлых листьев камыша и сделал из них мочалку.
  Печка в бане практически прогорела, и на угли я поместил картошку, завернутую в фольгу - пусть сама готовится. А рукотворной мочалкой я долго и усиленно терся, не жалея мыла, оставшегося от прежних хозяев. Вода в тазике сделалась бурой, хотя, вроде бы, я нигде не извозился, да и душ ранее принимал более-менее регулярно. Такую воду стыдно было выливать в бане, я ее вынес и плеснул на тропинку.
  Вообще, я удивлялся себе самому: какие-то обряды совершались мной совершенно бездумно. Конечно, я чувствовал огромное облегчение, но откуда я мог знать, что для этого следовало делать?
  "Память предков", - сказал мне через дверь Баннушко.
  Да, - согласился я. - Только вот я предков своих, увы, не помню.
  "Зато они тебя помнят".
  Самым логичным объяснением происходившего вокруг было то, что я очутился в своем персональном Аду. И со мной происходят муки, которые мне необходимо претерпеть. Попо-бесы, преследовавшие меня, в этой адской реальности действительно нечисть, в которую обернулись все земные попы после своей смерти. За всю Историю таких попов собрались легионы.
  Каждый священнослужитель грешен, как обычный человек. Но он свой грех возводит в ранг святости. Тем и отличается от смиренных обывателей. За что и платит после смерти. Лицемерие - это, блин, такой грех, который Иисус ненавидел, пожалуй, больше всего. Поп - это всего лишь работа, которая не приносит окружающим никакой пользы. Разве что усмиряет "рабов своих", для чего и была создана в незапамятные времена.
  Стало быть, церковь по своей сущности нисколько не отличается от любой секты. Разве что размах у нее побольше и цели поглобальней.
  Мне даже вытираться насухо не пришлось. Пока я в задумчивости стоял после полоскания, удовлетворенный тем, что вода с меня стекала чистая и незамутненная, я успел обсохнуть. Хорошо, что не заснул.
  Картошечка как раз подошла, я накрыл себе стол из трофейных продуктов и выпивки. Их на самом деле было не так уж и много, но я не привык к разносолам и излишествам. Следует заметить, это был мой первый нормальный ужин со времен моего "осознания". Вероятно, потому что в более менее домашних условиях. Не хватает, чтобы кто-то был рядом.
  Да, без друзей грустно, без родной души рядом - невмоготу. Я, наверно, раньше не был одинок. Возможно, у меня была семья, любимая женщина и дети, отдельная жилплощадь, миллионный счет в банке. Когда я попал в свой Ад, все эти воспоминания из головы стерли, как ластиком. Остались только воспоминания сердца, а они отдаются лишь болью.
  Баннушко, давай поговорим, - прошептал я.
  "Я привык слушать", - ответил Баннушко. - "Могу соглашаться или не соглашаться".
  И так пойдет, - еле слышно сказал я.
  Следовало, конечно, перед сном выстирать свою одежду, но, в принципе, в ней я не был ограничен. Да и стирать в бане в день помывки было нельзя. Очищение души несовместимо с удалением грязи с одежды.
  Пэбы сюда ночью наведаться не должны. Я так прикинул, что их очень привлекает запах тлена мертвой плоти. Как же: всю жизнь скармливали прихожанам "плоть Христа", заставляли глотать "кровь Христа", на том свете все это выработалось у них в условный рефлекс. Жрут, бесы, мертвечину, а она им не впрок - вываливается под ноги.
  Ну, наверно, не вся выпадает, что-то задерживается и даже усваивается. Недаром одни Пэбэ совершенно бесплотны, а в иных оружие оставляет свои отметины. Получается, что чем больше пропустят они через себя псевдо-Христовой плоти, тем сильнее они делаются во плоти. Со временем обратятся в кровожадных монстров, если питания им хватит.
  "Правильно мыслишь, но не все выводы правильны", - сказал Баннушко.
  Водка под такую закуску совсем не замечалась, но я себя попридержал: как бы трезво себя не ощущал, наутро может быть совсем нехорошо. Как-то незаметно я наелся, еще наутро еды осталось. На озеро спустился туман, утки-поганки прекратили издавать свои отвратительные крики, мир без людей погружался в летний сон.
  Откуда же берутся эти Пэбэ? Уже собираясь ложиться спать, такая мысль пришла мне в голову. Ну, так темнее всего под пламенем свечи. Из церквей вылазят, демоны проклятые, откуда же им еще браться. При свете дня невидимые, разве что кто-то бесстрашный, вспомнив Персея и Горгону, заберется в темный подвал и посмотрит в зеркало вокруг себя.
  "Храбрец", - отреагировал Баннушко.
  Пэбэ в сущности своей неразумные образования. Все, что у них есть - это многократно повторяющаяся прежде церковная мораль. Ну, а морали в церкви нет. Все святые, которые получились в Истории, обрели свои святости в пустошах в уединении. Вот и выходят бесы из мест, наиболее им знакомых и привычных. И делают они то, к чему призывали всю свою жизнь.
  Крестом их, к сожалению, не взять. Железо гораздо эффективней, или серебро. С серебром имеются сложности: в промышленных масштабах оно встречается редко. Да и железо, причем - нержавеющее, рекомендуется некитайской выделки.
  Баннушко, ты не против, если я у тебя тут заночую? - спросил я на всякий случай. Меня неодолимо тянуло в сон.
  "Пентти и Ирья, думаю, не возражали бы. Но их уже давно нету. Так что спи, путник, набирайся сил. Куда ты потом?"
  А куда я потом? Вероятно, пойду на юг. Оттуда прилетают вертолеты, значит, там у "Одноклассников" этих гнездо. Быть поблизости от них безопасно, потому что врасплох, если себя не выдавать, они не нагрянут. Можно изучить время их вылетов и приспособиться жить под это.
  К Озеру пойду, - ответил я.
  "К Ладоге, значит. Ну, тебе видней".
  Мой сон был чуток. Когда я устроился на кушетке, предварительно убрав снаружи все следы своего пребывания, я бросил взгляд на свои часы Citisen Eco-drive, подобранные с магазинного прилавка еще в самом начале моего пути, и отметил время 21 час. Во второй раз я посмотрел на них, когда стрелки показывали 21:30.
  Я прекрасно выспался. Правда перед пробуждением мелькнул сон, к которому я уже начал привыкать, но он не оставил никакого тягостного предчувствия или состояния тревоги. Обрезком водопроводной трубы я снял голову со старухи Матвиенко. И голова, и я при этом радостно засмеялись.
  Сквозь занавески пробивалось солнышко, что было несколько удивительно. На ночь глядя солнце уже не светит, оно отсвечивает перед тем, как уплыть за горизонт. Мои отдохнувшие мозги пораскинули собой и представили мне расклад: 9:30 утра. Ночь прошла, новый день наступил. Ни задроны, ни Пэбэ мной не заинтересовались.
  Я решил, куда мне идти дальше. Пойду, но не сегодня. Сегодня надо вспомнить, куда проложен мой маршрут. Свое имя я никак не мог вызвать из памяти, словно бы я Джейсон Борн в секретной шпионской акции. Быть может, у меня и навыки имеются подобные? С закрытыми глазами разобрать и вновь собрать ядерную бомбу, голыми руками нейтрализовать пятьдесят человек не с голыми руками?
  Вероятно, я отдохнул очень даже неплохо, потому что мое существование окружило не только безысходность, но и какие-то поиски перспектив. На себя, как на второго Борна уповать, конечно, не стоит. Но и отчаиваться совсем из-за своей беззащитности не стоит. Я умею выживать, и это пока самое главное.
  Налив себе подостывший кофе из термоса, я вышел из бани. Вокруг не изменилось ничего. Интересно, было ли сегодня на небе северное сияние? Наверно, было, как новое природное явление, характерное для этой эпохи.
  У меня в рюкзаке до сих пор лежали несколько бумажных папок из тюрьмы, в которых можно было поискать ответы на мои вопросы, но я пока к ним решил не прикасаться. Все равно ничего изменить нельзя, а поверхностное ознакомление с документами создаст всего лишь поверхностное мнение, которое зачастую в корне неверно. Надеюсь, у меня еще будет время, чтобы вдумчиво прочитать то, что по недосмотру оставили мне каратели.
  Я присел на скамью и посмотрел в озеро. Погода стояла до того тихая, что все мирские мысли, одна за другой, вывалились из головы и оставили после себя пустоту. В ней еле ощутимо дул теплый ветерок, шелестел камыш, вода шепталась с берегом, а облака в вышине были легкими и прозрачными.
  А еще в моей пустоте обнаружилось воспоминание из детства - я ведь тоже был когда-то ребенком. Как-то вечером перед сном к нам случился какой-то гость, скорее всего - родственник. Я его не помню, помню лишь жвачку в зеленом фантике, которую он мне подарил.
  В ту пору в стране, где я жил у родителей, жвачки не было. Ни в магазинах, ни в уличных аппаратах - вообще, нигде. Жвачка была в изобилии заграницей, и оттуда ее привозили редкие счастливчики. Наш вечерний родственник, наверно, был моряком и по долгу службы отоваривался жвачкой в далеких странах.
  А меня отец, которого я никак не мог себе представить, отправил вместе с моим подарком спать. Жвачку-то я уже разжевал и подивился изысканному мятному вкусу зубного порошка, который не растворяется во рту. Ну, долго ли коротко я спал, но проснулся посреди ночи, потому что кто-то настойчиво отрывал мне палец на руке.
  Это моя мама пришла с полуночной рабочей смены. А жвачку я для верности прилепил к пальцу, чтобы до утра ее никто не уволок. Она была фирменная, неплохо разжеванная, и застыла, как цемент Портленд 400.
  Это моя жувачка, - сквозь сон, ночь и тревогу, сказал я маме и потерял всякие чувства. В то время я умел так спать.
  Я не помнил ни мамы, ни следующего утра, но палец, на котором крепилась моя "жувачка", до сих пор со мной.
  Нет, все-таки я не Джейсон Борн. Может быть, я такой же старый, как и автор Роберт Ладлам, раз у меня в голове воспоминания древнейших эпох, но пока я еще не разваливаюсь на части. Тем не менее для каких-то специальных секретных миссий я уже не гожусь. Так что мое спасение в этом мире - всего лишь случайность. Или, как я не раз уже думал, весь мир построен под меня - мой Ад.
  В тот день я не решился никуда выходить. Скорее для порядка, нежели для необходимости, я старательно выстирал всю свою одежду и позволил себе несколько раз выкупаться в озере. Прислушиваясь к своим ощущениям я склонялся к тому, что, случись сегодня в лесу наша встреча с Бемби, олень бы убежал от меня, как от опасности. Я был живым человеком разумным. Стало быть, от меня можно было ждать всякой пакости.
  Со временем дикие животные из дикого леса пообвыкнутся, выкинут из головы тревожные воспоминания о людях и заживут в свое удовольствие. Люди не перестали быть менее опасными, люди просто перестали быть.
  Но я пока остался. Для подтверждения этого я поплавал в озере, стараясь не отфыркиваться и не крякать от удовольствия. Северное лето коротко, плавание в озере - редкий удачный случай и стечение обстоятельств.
  Я прибрался в бане, скорее не для неведомых мне Ирьи и Пентти, а для баннушки, выстирал свою одежду и разложил перед собой туристический проспект. Никаких других карт найти мне не удавалось.
  Действительно, от этих мест был самый короткий маршрут до Ладоги. Озеро находилось за границей, стало быть, в другой стране. Там находилась база "Одноклассников". Название это мне вообще ничего не говорило. Также, как и фамилии тех, кому во снах я сносил трубой головы. Ну, это меня печалить должно в самой меньшей степени.
  Так как сегодня я решил никуда не выдвигаться, то пятьдесят грамм водки никак не могли испортить мне настроение, к тому же под прекрасную рыбную закуску, оставшуюся со вчерашнего ужина. Водка согрела желудок и теплотой поднялась в голову. Легкое головокружение преобразовалось в музыку. Оказывается, я скучал по тем, с кем я когда-то проводил редкие часы одиночества.
  A-ha, Metallica, Duran Duran, Erasure, Judas Priest, Def Leppard и прочие, прочие коллективы - я их слушал, когда никому не мешал и никто не мешал мне. Мое настроение, мой ритм дня совпадал с гитарными рифами, барабанами или вокалом - и мне жилось дальше. Теперь этого не было.
  Change Your heart, look around You.
  Change Yor heart, it will astound You.
  I need Your lovin'
  Like the sushine.
  Everybody's gotta learn sometime.
  Так когда-то пели Corgis, а потом их перепевал Джэфф Бэк.
  Может быть, я был музыкант? Я посмотрел на свои руки и не смог представить их на каком-нибудь музыкальном инструменте. С молотком, отверткой или гаечным ключом - пожалуйста.
  Ну тогда я был попсовый музыкант - там не надо уметь играть на гитаре, бить в барабаны или стучать по клавишам, там не нужен голос и музыкальный слух. Там ничего не нужно, только расположение спонсоров.
  Я сплюнул, помотал головой из стороны в сторону и налил себе еще водки.
  Я не был музыкантом. Я просто любил музыку.
  
   7. Россияния.
  Утром следующего дня, еще не развеялся туман, я отправился в путь.
  Минувшей ночью я уже не был без чувств, ближе к полуночи проснулся и стряхнул с себя вечерний хмель, а потом, решившись окунуться в озеро, полностью смыл его. Мне никогда, наверно, не доводилось плавать в легком тумане, когда над головой трепещется багряное и, временами, изумрудное северное сияние. Вода была теплой и ласковой, как руки русалок, готовые сомкнуться на лодыжке и утащить в бездну.
  Где-то бродят в поисках жертв и мертвечины Пэбэ, где-то спят каратели из "Одноклассников", где-то в коматозном состоянии лежит Господь, некогда создавший этот мир, а теперь полностью бросивший его на произвол судьбы. Где-то покоится моя память, которая убьет меня, если пробудится.
  Смерть страшна не для смертного, а для тех, кто остается жить. Покойный и не замечает, как дело было. Жил, жил - бац, и уже не жилец. А для близких целая трагедия. Им все это нужно пережить, свыкнуться с мыслью, что кого-то нет рядом и приспособиться к новой жизни с новыми условиями.
  У меня здесь не было никого из тех, кем бы я дорожил, ради кого бы я жертвовал. Вранье, конечно, но в моем случае грех уповать на эфемерных призраков прошлого. Они остались в прошлом, а я сейчас - не пойми где.
  После ночного купания, слегка обсохнув, я вновь завалился спать и при этом очень успешно. Ну, ладно, под утро снес трубой косоглазую голову Валтонен - но это теперь для меня дело привычное. Каждую ночь я наотмашь луплю по чьей-то голове, причем я точно знаю, какое имя у моей очередной жертвы. При всем при этом у меня нет ни чувства вины, ни колебаний, хотя и нет ни малейшего понятия, кто это передо мной был по жизни. Словно работу работаю.
  Эта банька была уютна, потому что в ней я чувствовал себя в безопасности. Хозяева, Пентти и Ирья, сюда уже никогда не приедут. Да, вообще, никто в нее больше не придет. Баннушко обречен на одиночество. Впрочем, как и я.
  Закрыв на щеколду полюбившуюся мне избушку, для порядка поклонившись закрытой двери, я вновь начал прислушиваться и присматриваться к открывающемуся мне новому миру. Банька, в сущности, осталась такой же, как и до моего прихода. Она не была заперта ни на ключ, ни на замок, все следы своего пребывания я тщательно уничтожил. Дай, Господи, тебе здоровья, Баннушко.
  "И тебе удачи", - прошелестел мне ответ.
  Я намеревался покинуть страну, некогда, если верить путеводителю, называвшейся Финляндией, и вступить в страну, опять же, доверяясь путеводителю, которая была Россиянией. Никакого чувства эта информация во мне не вызывала. Однако существовало некое опасение и беспокойство: все-таки здесь где-то базировались чрезвычайно злобные "Одноклассники".
  Я шел, а в голове звучала песня Оззи Осборна, словно подстать моему настроению.
  "Voices, a thousand, thousand voices.
   Whispering, the time has passed for choises.
   Golden days are passing over, yeah.
   I can't seem to see you, baby,
   Although my eyes are open wide,
   But I know I'll see You once more.
   When I see You, I'll see You on the other side.
   Yes, I'll see You, I'll see You on the other side".
  Странно, но события минувших дней теперь казались мне неправдоподобными и невероятными. Вероятно моя прошлая жизнь была совсем другой. Из дурацких газет, попадавшихся мне, а также из глянцевых журналов невозможно было представить себе то, какой она была, прошлая жизнь. Надо было у Баннушки расспросить.
  Мое движение к югу омрачила приграничная полоса. Здесь была вывеска на пограничном столбе, типа "Не влезай - убьет". Чтобы попасть из этой страны в другую требовалось перейти распаханное поле лесного суглинка, простиравшегося в обе стороны, куда хватало взгляда. Наверно, такая была задумка, чтобы эта контрольная полоса, на которой были видны всякие разные следы, отпугивала потенциальных перебежчиков.
  Конечно, это касалось только человекообразных существ, потому что существа из мира дикой природы ходили туда-сюда невозбранные. Черт, может и камера видеонаблюдения где-то висит и запоминает проклятых нарушителей государственной границы.
  Я никак не мог представить себе надзор над границей. Кроме заборов, обустроенных идиотами, и погранпостов с переходами, автомобильными и пешеходными, в памяти ничего не было. Ни той, ни другой страны уже нет, а граница осталась. Пограничники с обеих сторон мертвые валяются, а опасность перехода все равно остается.
  Пока я в задумчивости разглядывал из-за кустов границу, начало смеркаться.
  В темноте, пожалуй, включатся камеры ночного видения. Но пока еще стоят "белые ночи", да северное сияние полыхает в полнеба. Стало быть, видеофиксация должна быть на обычном уровне. Может, чувствительность оптики будет не такой чувствительной.
  Я нарвал целую кипу веток, повтыкал их во все доступные места моего гардероба, прихватив для надежности липким скотчем. Особое внимание уделил голове, так что скоро меня невозможно было отличить от типичного шагающего по своим делам куста. Сзади приспособил мохнатые еловые лапы, так чтобы они ровняли на песчаном суглинке мои следы. Оптимизма, однако, все мои приготовления мне не добавили.
  Тем временем, не обращая на мой маскарад никакого внимания, через полосу деловито прошел крупный заяц. Сколько бы я ни всматривался в недалекий россиянский берег, зловещего отблеска линзы заметить не удалось. Тогда я решился двигаться сам.
  Шагать пришлось медленно, практически не поднимая ноги над суглинком. Иначе еловые лапы могли не справиться со своими обязанностями. Тут-то на середине перехода меня и настиг братец Лис. Скорее всего ему было дело до того зайца, поэтому он озадачился бегом трусцой, нежели осмотром окрестностей.
  Однако мой вид не мог не привлечь его внимания. Лис резко остановился, потом долго принюхивался, крутя острой мордой из стороны в сторону, а потом захохотал, как гиена. При этом ему и в голову не приходила мысль, что надо бежать и прятаться. Да и заяц, поди, в Россиянии уже заждался.
  Ну, смех лиса не так оскорбителен, как смех судьи народного суда, когда ей робко заикаются о Законе, едином для всех. Я продолжил свое движение, не издав никакого звука. И наглое животное пошло вместе со мной несколько поодаль, просто подыхая от восторга. Вероятно для зверя встреча со мной была сродни эффекту от фильмов с Чарли Чаплиным или цукербергерского "Совершенно секретно" с Вэлом Килмером в главной роли.
  Ладно, пусть себе ржет. В конечном итоге хорошо тому, кто смеется последним.
  Так мы и перешли границу. Если в это время все равно работала какая-то скрытая камера, то ее съемка однозначно озадачит наблюдателя. Обычно так люди и лисы себя не ведут. Значит, это кто-то другие. Чужие, например.
  "Leaving, I hate to see You cry.
   Grieving, I hate to say goodbye.
   Dust and ash forever, yeah.
   Though I know We must be parted,
   As sure as stars are in the sky.
   I'm gonna see You when it comes to glory,
   And I'll see You, I'll see You on the other side.
   Yes, I'll see You, I'll see You on the other side, yeh".
  Я ушел в лес на россиянской стороне, лис ушел в расцвете. Вероятно, он преизрядно позабавился, теперь можно было вернуться к своим зайцам. Я разнес ветки по разным участкам леса, чтобы никакая падла не определила мой переход, и пошел в указанном зайцами и лисами направлении. Следовало позаботиться о ночевке на вражеской территории.
  Компас указывал мне путь, опыт подсказывал, что ночь пройдет спокойно, настроение мрачно соглашалось: хреновей уже не будет, лучше - тоже. Не нравилось мне по эту сторону границы. Причины этого крылись где-то в прошлом, а оно, как я успел убедиться, открываться не торопилось.
  Видимо потому, что до этого отдыхал во вполне человеческих условиях, наслаждаясь комфортом и чистотой, ночевка задалась не вполне.
  Устроился спать, но было неудобно, потом прилетели комары и тревожно гудели где-то на грани слуха, не в состоянии приблизиться из-за антикомариного спрея. Мысли, что рядом крадутся дикие Пэбэ, возникали, но были несущественны. Задроны в ночном небе тоже не казались реалистичны - чего им в такие часы летать над глухим лесом? Дикие животные и дикие птицы не наполняли лес звуками ночной жизни. Мне мешала полная изоляция от мира.
  На самом деле, когда удалось найти более-менее удобную позу, я конечно, заснул. Северное сияние полоскалось, как обычно, звезды перемигивались между собой, а сон мой был беспокоен. Мне никогда не снились люди, я не видел каких-то интерьеров, мои сны были снами главного бухгалтера во время горячки годового отчета.
  Я считал цифры, у меня возникали в голове запасы еды и чего-то еще - и это было настолько важным, что я начинал горевать, потому что у меня не получалось нихрена. Иной раз для разнообразия мне снилось черное небо над головой. И в нем я видел огоньки, которые формировали контуры космических кораблей. Это были пришельцы, и вот-вот они ринутся на Землю, чтобы уничтожить всех и вся. Ну, а потом коридор - обрезок трубы - и разбитая вдребезги голова некоего известного мне по имени человека. Нечего сказать - вещие сны.
  Причина тягостности моих сновидений крылась в том, что мой мозг не мог выдать никаких образов прошлого - ни мест, ни людей. Даже в самой глубокой глубине моего сознания не осталось моего прошлого. Может быть, стоило узнать мое имя - и тогда многое бы для меня открылось. Но спросить некого, на арестантской робе вообще не было никаких опознавательных знаков. Даже мое лицо, отраженное зеркалом, было мне не очень знакомо. Ну, теперь-то я попривык, а много раньше не узнал бы себя в толпе.
  В какой толпе? "Я один в этом мире отчаянья и зла. А на Земле как всегда то весна, то зима", - как спел Поэт Анатолий Романов.
  Тем не менее это не повод опускать руки. Может быть, я никогда не узнаю, кто я таков. Но об этом также не узнают таинственные и злобные "Одноклассники". Они враги человечества, стало быть, они - враги мне. Ужасные Пэбэ не могут быть на их стороне, как, впрочем, и на моей.
  Я пробудился достаточно рано, едва только снес с постамента круглую голову некоего Володина. Лес вокруг был, как всегда. Все было, как всегда. Единственно, мне здесь не нравилось. Я осознал это чувство, едва пересек границу. Мне не нравилось быть в Россиянии. Безосновательно, без всякого повода, но мне здесь было нехорошо. Следовало в первом же деревенском магазине сварить себе кофе, потому что тогда непременно сделается хорошо.
  Я уничтожил все следы своего пребывания, запил газировкой пару бутербродов с сыром "Пармезан", перехватил поудобнее арбалет и пошел в указанном компасом направлении. А указывал он, как нетрудно догадаться, на дорогу, проселочную либо асфальтированную. К сожалению, на дорогу из желтого кирпича мой компас указывать не мог.
  Чуть позднее полудня на моем пути неожиданно вырос населенный пункт, а ни одна дорога не встретилась вовсе. Наверно, компас был китайский, доверять ему можно было чисто условно. У меня в принципе выбора не было: в магазинах выбирать либо китайскую шнягу, либо очень китайскую шнягу. Качественный товар из качественных материалов теперь встречался лишь в музеях прикладного искусства, или в краеведческих.
  Я не очень ориентировался в стране Китай, верил лишь в то, что китай - это чистое зло, не поддающееся пониманию, где бы этот китай не располагался. Ну, и в китае живут черти. Или жили до недавнего времени, а теперь все вышли. Иначе бы эти черти встречались на каждом углу. Только дрянь в магазинах от них и осталась.
  Судя по запаху в россиянском населенном пункте мертвецов было немного. Может быть с десяток в одном месте и еще три десятка разбросаны по окрестностям. Тем не менее повязку на нос я все-таки нацепил - какая разница сколько тел разлагается, смрад тлена одного тела такой же, как двух и более.
  Но меня интересовал местный магазин, а вовсе не количественный анализ. Я передвигался вдоль покосившихся заборов, предпочитая по дороге не ходить. Не уверен, что это было оправдано, но так мне казалось безопаснее.
  И заборы привели меня к одноэтажному зданию с облупившейся краской на вывеске: "Магазин Фортуна". Конечно, любая россиянская дыра имеет свою "фортуну", или "фарватер", или, на худой конец, "форвард" какой-нибудь. С торца здания стеснительно пряталась другая вывеска, выполненная в голубом цвете: "Почта России". Перед ней разлагались пара трупов престарелых жительниц населенного пункта. Покойницы не были потрачены зубами и когтями, стало быть, Пэбэ сюда не захаживали. Вероятно, по причине отсутствия церкви или часовни. На какие-то поминальные кресты бесы не клевали.
  Примечательно было то, что я прекрасно понимал вывески. Оставалось лишь надеяться, что мое знание русского языка, великого, как водится, не ограничивалось магазинными названиями.
  Магазин меня удивил. Нет, конечно, электричество в нем было, но не было ни кофе-машины, ни простой кофеварки. На полке пылились стеклянные банки с растворимым кофе неизвестного производства, да в подсобке обнаружился чайник в ржавых потеках. Хорошо, что в холодильнике все еще охлаждалось молоко, которое вполне уже могло по своим физическим кондициям скиснуть.
  Кофе получился дрянным, даже молоко не могло его спасти. А на обед были только печенья ядовитого окраса, да что-то быстрого приготовления. Ни хлеба, ни гамбургеров не обнаружилось. Да что там - даже хамоном не пахло! Зато пива на полке стояло в избытке, а под полкой в недоступном для взора картонном ящике - пластиковые бутылки с синими крышками. Водка "Финка", как гласило название, качественный продукт из вкусовых заменителей, опилок и ацетона вторичной выделки с добавление этилового спирта на химической основе. Приятного, блин, аппетита.
  А куда, интересно мне знать, подевалась продавщица? Вряд ли мертвые бабки и были ей, одна - торговала, другая - грузчик. Хотя зачем мне это знание? Оставлять деньги за потребленный товар я не собирался. Во-первых, денег у меня не было, во-вторых, товара у них не было, в-третьих, для выживших наступил коммунизм. Только никто не выжил, иначе бы всю водку сожрали, а на самое видное место наложили бы кучу фекалий. Уж такова человеческая сущность вне зависимости от национальности.
  Я отправился в путь налегке, все мои запасы ждали своей участи в надежных схронах. Мой расчет был на то, что пока еще можно питаться с магазинов по пути - не все и вдруг испортилось. Но в Россиянии этот вариант не работал. Я облажался.
  В более крупном населенном пункте, через который шла асфальтовая дорога, в магазине "Магнит" было все то же самое, что и в "Фортуне", разве что количеством побольше. И трупов было больше, некоторые выглядели растерзанными.
  Можно было предположить, конечно, что это сделали потерявшие страх лесные звери, но к чему себя обманывать? На самом видном месте в этом поселке, или селе, или даже городе Москва, столице нашей родины, если брать все человечество, стояла ухоженная церковь. Конечно, хоть на Москву эта тмутаракань и походила очень, но все-таки не очень. Это была типичная дырка в заднице европейской части россиянии, одна из миллиона. А церковь, типа "храм", выделялся всем, чем может выделяться храм: позолоченным крестом, куполами и утоптанной территорией, будто все дороги идут именно сюда. Вот отсюда-то и выходит армия Пэбэ, чтобы натужно пожрать мертвечины. Там-то, они и стоят, упираясь лбами в стенку в ожидании ночи.
  А может быть, и не там. Есть в этой церкви подвал? Если это новодел - то нету. Ну, а коли ее возвели на древнем фундаменте, тогда - да. Я не собирался заниматься изысканиями, меня заинтересовал совсем другой вопрос.
  Если этот населенный пункт достаточно большой, то в нем должно гнездиться превеликое множество ментов. Так их, кажется, именуют на всех частях света. Но ни одного покойника в погонах с надменной рожей мне не попалось. Опять же загадка: или их всех поубивали, а потом складировали где-то вне населенного пункта, либо складировали, а потом поубивали где-то вне населенного пункта, либо вообще не убивали, и теперь где-то поблизости бродит обезумевшая банда вооруженных ментов.
  Разобраться можно лишь по месту, посетив местное управление всех внутренних дел. Как в тюремной администрации, так и в управлении всегда присутствовали какие-то озабоченные уставными обязанностями личности в форме мышиного или небесного цветов. В нынешних новейших условиях они будут трупы, но с них и весь спрос.
  Когда я бежал с тюремной территории, административная часть горела. Тогда мне это показалось следствием бомбардировки. Позднее - результатом удары задронов или беспилотников. Теперь моя уверенность пошатнулась.
  Там, где некогда кипела установленная Законом жизнь, где в каждом углу просматривалось установленное Конституцией право, где неукоснительно соблюдались установленные нормы государственного строя, было пепелище. Сгорело все - от двух портретов, которые должны были освящать эту юдоль дэмократии своими мудрыми и проницательными взглядам до несгораемых сейфов. Может быть, там обуглились и местные менты, собранные в штабеля, может быть и нет. Ковыряться в угольях в поисках костей я, конечно, не намеревался.
  Я перешел вдоль забора к другому пожарищу. Здесь был суд, а с другой стороны - прокуратура.
  Как известно, огонь не оставляет никаких улик, ни следов. "Одноклассники" сожгли все материалы, скопившиеся в этих островах злобы и ненависти, чтобы не пропустить ничего, что могло бы сохраниться для потомков. Хотя, кому производить этих самых потомков?
  "Never thought I'd feel like this
   Strange to be alone, eah.
   But we'll be together
   Carved in stone. Hold me tight I'm falling. Far away, distant voices calling.
   I'm so cold, I need Your, darling, yeah.
   I was down, but now I'm flying
   Strait across the great divide.
   I know You're crying, but I'll stop You crying.
   When I see You, I see You on the other side.
   Yes, I'll see You, see You on the other side
   I'm gonna see You, see You on the other side.
   God knows I'll see You, see You on the other side".
  Этот маленький населенный пункт, безымянный для меня, сделался показательным для всех столиц, городов и весей - где имеются отделения полиции или родственных структур, там уничтожено все. Администрации заводов, отделов культур или научно-исследовательских институтов остались стоять, и будут таковыми, пока не развалятся от природных явлений, потому что до них нет никому дела. А вот эти порождения удручающей человеческой воли стерты, будто их и не было.
  Значит, именно выходцы из, так называемых, "силовых ведомств" и стоят за всеми произошедшими убийствами. Иными словами, государство, неважно какое, уничтожило тех, кто этому государству не нужен. Они убили рабочих, учителей, врачей, ученых - всех гуманитариев, отличающихся по своему образу жизни от самого завалящегося полицая. И как они намерены дальше выживать?
  Стоп. А откуда я знаю, что менты вырезали всех нементов? Ладно, они на 90 процентов представляют из себя тупой скот, жадный и безжалостный, но вряд ли они способны организоваться таким образом, чтобы устроить совершенно новую жизнь и абсолютно новые реалии. Тогда кто?
  Дед Пихто. Конечно, то меньшинство, которое сумело подчинить себе эту часть государства. И теперь оно, меньшинство, выстраивает новую модель существования общества. "Одноклассники", блин.
  Мне опять же не хватало информации. А для того, чтобы ее получить, надо было возвращаться в соседнюю страну за ресурсами. Нищая и отсталая Россияния не соответствовала моим потребностям. Жить здесь счастливо могли только ограниченные люди, которые не представляли себе существования без ограничений. По крайней мере, бытовых ограничений.
  И, в сотый раз прокручивая в голове песню Оззи Осборна, я отправился к границе. Она уже не была на замке.
  
  8. ДОТ.
  Я старался выйти к границе в том, месте, где незадолго до этого ее нарушил. Однако мне это не удалось, несмотря на то, что я сверялся со взятыми ранее ориентирами и выдержанным азимутом. Эдак, мои продуктовые схроны окажутся без вести пропавшими. Перспектива не самая оптимистичная, но она предлагала мне научить себя самого вниманию и наблюдательности. Вероятно, до этого мои потуги были весьма легкомысленны, что должно быть проанализировано, скорректировано и принято на вооружение.
  А не сделать ли для этого небольшой глоток водки - грамм, эдак, в двести? Я провел достаточно времени на территории враждебной Россиянии, собираюсь переходить на суверенную землю не менее враждебной Финляндии, ночевал не в самых комфортных условиях, опасался нашествия армии Пэбэ, особенно после обнаружения церкви, перед пробуждением снес головы очередным представителям парламента или правительства Финляндии, или дэбилам из Россиянской думы и руководства государства - мог и ошибиться в своих топографических выкладках. Мог ведь?
  Пока я мысленно уверял себя в чем-то, мимо прошел незнакомый заяц. На мой взгляд он отличался от того, кто переходил со мной границу в первый раз. Вот если бы следом за ним пришел веселый Братец Лис, я бы не был так уверен в этом. Но лис не прошел, значит, я действительно несколько отклонился от своего маршрута.
  Задроны не пролетали уже несколько дней. То ли они выполнили все поставленные им задачи, то ли сместили вектор поиска в сторону от моего передвижения. Никакого оптимизма такое наблюдение у меня не вызывало. Вот если бы я оказался свидетелем того, как все эти задроны, вертолеты и операторы управления разом бы прекратили свое существование, тогда можно бы было перевести дух.
  Где-то в облаках собирался дождь, стремительно вечерело, комары энергично толкали меня на пограничную полосу. С прошлого раза ее вид несколько потерял свою ухоженность и грозность. Звери определенной марки наладили целую тропу и пользовались ею по своему усмотрению. Не будучи зоологом, определиться с этой маркой мне не удалось. Зато рядом с тропой суглинок был словно перепахан. Я предположил, что так по-свински могли себя вести только свиньи, то есть кабаны.
  Следов человека обнаружить не удалось. То ли он старательно, как и я до этого, заметал их, то ли не оставлял. Вариант, что людьми здесь и не пахнет не сразу пришел мне в голову. Можно было, конечно, двинуться вдоль этой полосы отчуждения с инспекционной, так сказать, целью, но для чего? Не для чего.
  Я пошел по кабаньему пути спиной вперед, маскируя для верности следы от своих Найков. Если здесь нет видеонаблюдения, то никто и не заподозрит, что сюда ступала нога человека. Впрочем, убедиться в этом можно уже в течение часа. Именно столько времени я давал мифическим пограничным наблюдателям, чтобы поднять заставу в ружье и нестись, высунув язык на перехват нарушителя. Никто не прибежал, поэтому я перевел дух, но уже как-то лениво. Отсутствие задронов и Пэбэ непроизвольно создавало атмосферу некой расслабленности.
  Ну, да она не мешала мне воплотить свой замысел.
  Вблизи границы я намеревался устроить некий замаскированный склад, куда хотелось бы перенести ближайший продуктовый магазин. И прочие магазины - тоже было бы неплохо сюда. На это дело я отвел себе половину лета. Другая половина мне была нужна для обустройства зимовки в такой близости от Ладоги, чтобы я видел все, а меня - никто.
  Вот такой вот я молодец, план создался оптимистичный, рабочий, а для чего он - буду думать долгими зимними вечерами. Если выживу, конечно. Заботиться, увы, мне не о ком, сосредоточу внимание на себе самом. А сам я повышенного внимания не требую.
  На финской территории в лесу на возвышенности я обнаружил заросший мхом и деревьями ДОТ, что в простонародье обозначало долговременную огневую точку. Понятное дело, что создавалась она на века не из дерьма и палок, а из корпусов отслуживших свой срок межзвездных кораблей.
  В отличие от ДЗОТа - дерево-земляной огневой точки - ДОТ сложно было прошибить пушечным или танковым снарядом. Древние финцы, те которые жили здесь во время очередной россиянской войны, замутили такой жесткий железо-бетон, что он неподвластен времени, как и фундаменты ветхозаветных церквей. Поэтому, когда очередная война закончилась, взрывать ДОТы ядерными бомбами никто не удосужился - забросили их на произвол судьбы.
  Ну, а произвол судьбы, как известно, кроется в неконтролируемом зарастании преобладающими породами деревьев и кустарников. В этой местности не преобладала агрессивная флора, типа лиан и бамбука, поэтому березки и елочки выросли весьма деликатно, кое где перемежаясь ивовыми кустами.
  Я пробрался внутрь ДОТа, мрачного цементного мешка, и огляделся. Конечно, то место, откуда я залез, вовсе для этого было не предназначено - из него вели огонь посаженные на цепь несчастные финские оккупанты по неисчислимым толпам советских защитников, прущих в очередную лобовую атаку. Настоящий вход был либо сбоку холма, либо люк на верху ДОТа.
  Когда я начал биться топором с корнями диких растений, проросших откуда-то снизу, я подумал, что все-таки это лианы и бамбук - уж больно неуступчивы они были. Сверху был залит железо-бетонный свод, теперь местами треснутый с торчащей арматурой, а вот с полу поднимались целые заросли, как застывшие щупальца мангровых деревьев.
  Здесь-то в пылу санитарной борьбы меня и застала ночь. Она не была ничем примечательна: северное сияние, снос головы финского дэпутата Линдмана, опасения внезапного визита Пэбэ. Конечно, может быть где-то возился и стенал погибший в цепях финский пулеметчик, люто не понимая, зачем же живой человек по собственной воле забирается в эту цементную нору. Еще в прошлой жизни я бы тоже не понял, но теперь времена наступили другие.
  Старые призраки меня вовсе не пугали, их заменили новые монстры, на фоне которых прежние выглядели обезоруживающе наивными и от этого печальными. Все, что было раньше, в том числе и давние страхи, теперь были несостоятельны. Новое время принесло тот ужас, к которому никто не оказался готов.
  Основная причина этой неготовности - в новые реалии не верилось. Так, как сейчас, не может быть никогда. Именно поэтому все население всех стран - я понимал, что Финляндия и Россияния не являются исключением - позволило себя перебить, практически не оказывая сопротивления. Их всех уничтожало государство, в которого они с младых ногтей верили, потому что обязаны были верить.
  Уничтожив своих граждан это самое государство не распалось и никуда не делось. Теперь оно называется "Одноклассники" - вот уж поистине дурацкое название. Я представил себе, как новые герои творят новые подвиги и в патриотических потугах объясняют: "я так поступил от любви и беззаветной преданности "Одноклассникам".
   Мысли, которые забили мою голову, располагали к отчаянью, полнейшему и всеподавляющему. Однако у меня была работа на сегодняшний день. И на завтрашний. И до зимы.
  В ближайшем Эс-маркете я провел ревизию. Населенный пункт Йоуккио был небольшой, но считался, наверно, городом - я не вдавался в подробности. По размерам он, наверно, соотносился с первой полуразваленной россиянской деревней с магазином "Фортуна". Но на прилавках можно было найти все, что меня интересовало для моего склада. Разве что алкоголя не было, хотя он меня тоже, если честно, интересовал.
  Для транспортировки добытого, чуть не сказал - награбленного, пришлось изъять из одного полупустого двора тележку на больших и широких колесах. Дом был богатый и основательный, теперь его хозяева лежали возле ворот сарая, с которых случайной пулей сбили подкову "на счастье". Ну, простите меня, граждане финцы, за мародерство. На том свете обязательно сочтемся.
  Мой ДОТ обрел вторую жизнь. Я расчистил совершенно заросший вход, типа "нора", из нарубленных березок соорудил полки и настилы, а также подготовил все необходимое для маскировки. Огневое окно прекрасно заделывалось подогнанными под него камнями и засыпалось старыми сучьями. Для входа в нору прекрасно подошел старый ствол сосны, не утративший способность передвигаться, вращаясь, по земле, когда его толкают. Был он волшебным образом обломан с обеих сторон и представлял из себя полутораметровый пень практически лишенный коры.
  Люди ДОТ не найдут, если, конечно, специально не узнают, где искать. Звери в него не проберутся, разве только дикие орангутанги и гориллы, имеющие донельзя хваткие руки и ноги. Однако я очень надеялся, что такого сорта твари в наших лесах еще не прижились.
  К тому же все мои запасы были в неповрежденных упаковках, что исключало одурманивающий запах и толкало на инстинкт совершить подкоп. Мыши, падлы, конечно, все равно проберутся, но я надеялся, что в ближайшие пару месяцев почти весь запас я транспортирую, как контрабанду, заграницу. Мыши лютуют долгими зимними вечерами, а пока им и так хватает всякого дерьма, чтобы не жить впроголодь в летнем лесу.
  Во избежание протоптанного следа, я каждый раз подходил к своему складу с разных сторон, что позволило мне досконально изучить близлежащий рельеф и особенности ландшафта. Через неделю труда мой ДОТ был забит под завязку. В него уместился весь продуктовый отдел Эс-маркета.
  За эту неделю мимо не пробрел ни один Пэбэ, и это укрепило меня в уверенности, что для появления на свет им необходимы церкви, типа "храмы". Там они рождаются и учатся кусаться. Точнее, там они, гады, возрождаются - они же бывшие в употреблении попы, где им, как не в оскверненных святынях и появляться? Церкви-то абы где не устанавливались. Что-то святое было на тех местах, а потом их месяц за месяцем, год за годом оскверняли слуги государства, словно специально протаптывая тропу для врага рода человеческого.
  Лишь один раз мне удалось различить среди естественных шумов леса и городского запустения слабый шелест пролетающего вертолета. Очевидно, что интенсивность облетов стала снижаться. Наверно, живые люди повывелись, а мертвые их не интересовали.
  Несколько раз я посетил цивилизацию, то есть, центр этого края Париккалу. Ох, сколько литров алкашки я перелил в пластмассовые полуторалитровые канистры из-под ядовитых соков "mehu". Порой даже забывал сам делать глоток-другой, до чего увлекался процессом заготовки.
  И в баню ходил, которую когда-то обнаружил на берегу озера. Думаю, баннушко был этому только рад. Хозяева, Пентти и Ирья, так и не появились.
  Вообще, никто не появился. Вертолет мог и не летать - живых в округе никого не осталось. Только я еще как-то существовал.
  Особенно мне нравилось существовать, распарившись березовым веником, плюхнуться в озеро и плыть, соотносясь со своими возможностями пловца на какие-то дистанции. Водки выпить или подвернувшегося коньяку и смотреть на водную гладь.
  Кто я, черт побери? Из памяти только полуоторванный мамой палец со жвачкой. Да еще то, что я сидел в финской тюрьме. Наверно, я был опасен для финского государства. И уж безо всякого сомнения - финское государство было опасно для меня. Как и россиянское.
  Если бы я знал, как меня зовут, можно было бы поискать следы своего существования. Однако я твердо знал лишь, как меня не зовут. Я не рантонен-валтонен-пурро и прочие финские предводители - те, кого я под утро методично лишаю головы обрезком трубы. Я не володин-медведев-матвиенко и иные россиянские воротилы - их я тоже скрупулезно обезглавливаю. И спросить-то не у кого.
  Эта мысль мне не показалась оформленной. Есть "Одноклассники", и они несут информацию - каждый по мере своих служебных возможностей. На этом моя фантазия буксовала. Выкрасть кого-то из несущихся на вертолетах команд быстрого реагирования практически невозможно. Они всегда на связи между собой и бросают своих лишь в случае смерти. Ну, ладно, кто-то попался в устроенную мною ловушку и там потерял всякое сознание - но тогда другие группы будут прочесывать территорию, пока не найдут меня, утратившего всякую самую хитрую маскировку. Это неминуемо.
  Да, информацию какую-то я получу, но она тут же умрет вместе со мной мучительной смертью. Мысль моя упорно отказывалась формироваться. И это было еще одним кирпичиком, созидающим стену моей депрессии. Когда она подымется до определенной высоты, то непременно разрушится, похоронив меня под собой.
  Нельзя думать о будущем - ни загадывать о чем-то, ни планировать. Можно строить перспективы, но настолько недалекие, например - на завтра, что их несостоятельность не вызовет ничего серьезного. Так, легкое сожаление, но никак не упадок и разочарование в жизни.
  Мне бы поговорить с кем-нибудь, было бы легче. С баннушкой разговоры не в счет, потому что это попахивает сумасшествием. Не то, чтобы я очень скучал по собеседнику, но дальше выживать было бы легче. Я начал отвыкать от человеческой речи, а это оказалось весьма болезненно. Иной раз пробовал говорить вслух, но само собой мой голос утихал, а потом я начинал говорить про себя. Не о том, что я такой молодец, а просто беззвучно, даже не шевеля губами и не напрягая голосовые связки.
  А еще больше, особенно в состоянии покоя, я скучал по женщинам. Или, если быть точнее, по одной женщине. Кто она - я представить себе не мог, но она должна была быть в моей жизни. Может быть, из-за нее я и оказался в финской тюрьме. Хотя туда можно было загреметь по любому пустяку, например, из-за неоплаченного счета, который до тебя не дошел по халатности почты. Или по показанию какой-то полицейской дуры о твоей угрозе финскому обществу.
  У меня в голове не укладывалась мысль, что моя женщина погибла, также, как и большая часть населения Земли. Никто из моей семьи не мог пострадать. Все они остались в безопасности, а я в-одиночку провалился в этот ад за свои грехи. Весьма суровое наказание, но мне трудно было определить ужас, потому что церковь нас учила о вечных муках. Досадно, конечно - моя вечность прошла только свой первый месяц.
  Последнюю ходку в Париккалу я сделал уже тогда, когда закрыл и замаскировал свой склад в ДОТе. Тележка на толстых колесах оказалась донельзя удобной для моих целей, я даже позаботился о специальном наборе ремонта на случай прокола шины. Теперь предстояло испытать относительно дальний переход: от моего схрона до берега Ладоги, где мне судьба сулила зимовать долгую снежную зиму. Конечно, там еще не было ничего готово, но я собирался начать обустройство незамедлительно, едва осмотрюсь.
  Вроде бы я запасся всем необходимым мне инвентарем, но вставал еще один вопрос, касающийся моего возраста. Пока я деятелен и не особо прислушиваюсь к своему организму. Но беречь его следует уже сейчас, не дожидаясь досадных осечек.
  А первый тревожный звоночек случился, когда я прокрался в мертвую аптеку. У меня ничего не болело, всякого рода головокружения отсутствовали, и питание усваивалось должным образом. Но существовал такой аппарат, который назывался Амрон. Он мог поведать вещи, о которых догадываешься лишь косвенно. И мне он слабо пискнул: 160 на 105. Неожиданно, но вполне ожидаемо. Я испробовал другой Амрон, повинтажней, но и он не особо обнадежил. Сто двадцатью на восемьдесят и не пахло.
  Я был смертельно болен. Ну, вообще-то, с самого рождения - ведь если верить Вуди Аллену "Жизнь является смертельным заболеванием, передающимся половым путем". Однако побочные болезни могут быть разными. У меня, например, высокое давление, обусловленное возрастом, наверно. Гипертония - это такая штука, что на нее можно не особо обращать внимание. Но она на тебя внимание обратит - это точно, просто разница у каждого гипертоника - когда.
  Помимо жаропонижающего "панадола", обезболивающей "бураны", кроверазжижающего "примаспама", антибиотиков на всякий пожарный случай, всяких разных гелей для мышц и суставов мне обязательно понадобится средство для понижения давления. Его, в отличие от всего мною собранного с общедоступных полок, найти можно только в специальном хранилище, которое расположилось в стерильном складском помещении. Но что брать?
  Понятное дело, что цианистый калий в таких случаях неуместен. Но его, наверно, продавать без успокаивающего рецепта не будут. Все равно я не знал, что брать из всего упорядоченного выбора на упорядоченных специальных стеллажах. В том числе и цианистый калий, если бы он был.
  Я вернулся в зал и обратился к компьютеру, немедленно отключив его выход в сеть. Черт его знает, кто может контролировать любое попадание во всемирную паутину. Хорошо, что никакого пароля не стояло, поэтому в поисковой строке я выбрал рецепты, по которым лекарство было выдано. Их оказалось много с перечнем клиентов, их возраста и сроков действия предписаний.
  Тогда я включил фильтры по возрасту. До 40, до 50 и до 60. Фильтры я не настраивал по себе, свои года в расчет не брал, потому что я мог оказаться как престарелым мальчиком, так и молодым стариком. Просто так было легче отследить названия препаратов, распространенных для той или иной группы. В пожилом возрасте кушают сильнодействующие лекарства, в молодости - вообще не кушают, экономят.
  Несколько названий привлекли мое внимание, потому что они встречались практически у всех с 50 и у немногих с 40. Общие лекарства прописывают по общим заболеваниям, в частности по давлению и холестерину. Последний недуг я постарался исключить, потому что откуда-то знал, что контроль над количеством холестерина осуществляют не с помощью диет, активного образа жизни и правильного питания, а с помощью волшебных пилюль, которые назывались "статины".
  Всякие побочные явления, которые при этом возникают, врачами, к сожалению, игнорируются. Наверно, таков мировой фармакологический заговор - какая-то падла двигает эти статины, стараясь при этом неприлично разбогатеть. И народ морщится, страдает, но жрет по таблетке, а то и две в день - ибо, блин, так врач прописал.
  Я набрал себе много упаковок по 98 таблеток в каждой, сделав упор на вариант не очень высокого давления - у людей возрастом до 50 лет. Не отказался и от распространенных пилюль людей в летах В инструкциях было написано много, в основном, чтобы врач контролировал противопоказания. Очень хотелось надеяться, что выбранные мною таблетки не являлись средствами от запоров.
  Таким образом я посчитал себя готовым к пересечению границы в долгосрочной перспективе. Не скажу, что я буду скучать по этой стране. Раз в ней я томился в застенках, значит, мы не подходили друг другу. Но и предстоящее нахождение в Россиянии меня тоже нисколько не вдохновляло. Мне она отчаянно не нравилась.
  Но там тусовались "Одноклассники", а у меня к ним был свой интерес.
  Может быть, конечно, такие же "Одноклассники" кучковались где-нибудь в Финке, например, там, где ближе всего прочая Европа, но скитаться в поисках по стране я не решился. Сюда прилетали россиянские убийцы, значит, это им удобно. Вероятно, это их территория. Гарантировать, что европейские "Одноклассники" в своих поисках и уничтожению оставшихся людей будут таким же образом, я не мог, поэтому лучше не рисковать.
  В мою задачу не входило прятаться, я должен внезапно ворваться в самое логово, дико захохотать в лицо врагам и тут же сжечь их всех из говномета. Простите, из огнемета. Вообще-то, мне как раз надо было прятаться.
  Скрытность и наблюдение - вот, что поможет мне выжить некоторое время. Ну, а потом уже борьба за существование в решающей стадии. Черт его знает, как это будет.
  
  9. "Мой круг".
  На этот раз я обошел населенный пункт с сожженной ментовкой по большой дуге. С тележкой мое передвижение было не столь резвым - мешали старинные полузаросшие окопы времен Второй мировой войны, ручьи и поваленные деревья, но с этим можно было считаться, как с неизбежными преодолимыми преградами. Вот с речками так считаться было уже нельзя.
  Они тоже были неизбежны, вот только не стоило и думать о переходе их вброд или с помощью изготовленного на скорую руку плота. Шансов на фатальные последствия форсирования было больше, нежели на успех.
  Поэтому я шел вдоль берега на некотором расстоянии от реки, пока не обнаруживал перед собою дорогу. Здесь все реки текут в Ладогу, но мне нужно было держаться восточнее, чтобы выйти на берег там, где до острова Валаам - рукой подать. Ну, так мне говорили мои туристические проспекты в бумажном варианте, которые я выискал за прежнее время моих мытарств. Врали они, или говорили правду - некогда было разбираться. Мне важен был приблизительный маршрут. Уж, во всяком случае, ошибившись на десяток километров, в Африку попасть риска не было никакого.
  Дорога возле реки всегда подразумевала мост. К сожалению мост - это не только убежище для троллей, но и наилучшее место для сбора данных с помощью всего, что угодно. Могут быть установлены видео-камеры, могут - какие-нибудь примитивные фиксаторы на атомных батареях с жидководородным охлаждением. В любом случае - стремно. В любом случае - переходить надо.
  Я очень надеялся, что надзор за мостами с течением времени ослаб, некому больше ходить взад-вперед. Тем не менее я переходил с максимальными предосторожностями в плане скрытности и безопасности. Например, я никогда не останавливался посреди моста, чтобы справить малую нужду или плюнуть вниз в реку. Сначала мне придумалось осуществлять переправу на другой берег под покровом ночи, но первый мой мост случился, когда время еще не минуло полдень. Столько часов терять - это было невыносимо.
  Я впрягся в тележку и промчался, как почтовая лошадь, стараясь, однако, не цокать подковами. Никакой задрон на мое движение в небе не появился, никакие автоматические взрыватели не активизировались, только семья троллей из-под моста потрясли в мою сторону кулаками, а я им мило улыбнулся в ответ. С троллями всегда можно найти общий язык. Это не люди.
  В общем, на берег Ладоги я пришел с опережением графика. Еще пару дней провел в рекогносцировке, инспектируя берег туда и сюда. Я думал, что мусор возле кромки воды мне поведает, где здесь ближе к населенному пункту, но мусор был везде практически равномерно.
  И тут я увидел вертолет. Нет, сначала я его услышал, а уже потом разглядел, где он отцепился от земли и полетел над озером. Вероятно, где-то там и был тот пункт, на который ориентируются пилоты для возвращения на Валаам.
  Через несколько дней я определился с местом, где мне удобнее всего было расположиться на зимовку. Валаамский архипелаг просматривался в мою подзорную трубу, а еще лучше он будет виден, когда я установлю телескоп, с помощью которого запросто изучать лунный ландшафт. Когда будет готово жилище, я его обязательно принесу с собой из ДОТа, но не для того, чтобы пялиться на луну.
  А потом случилось событие, которое несколько изменило мое нынешнее мировоззрение.
  Но перед этим я несколько раз нарушил государственную границу и доставил себе, помимо еды, необходимый инструмент для постройки своего жилища, способного не только выдержать морозы, но и быть надежно спрятанным от враждебных глаз.
  Во время своего рейда за строительным материалом я услышал звуки, напоминавшие далекую-далекую стрельбу. Конечно, тратить время на сомнения "а, вдруг, показалось" - все равно, что впустую тратить драгоценное время, от которого зависит, останешься жив, или нет.
  Моя верная тележка, выкрашенная в грязно-зеленый цвет, укрытая сверху куском брезента ненавистного хаки, задвинутая в заросли дикой малины, чтобы скрыть рукояти, полностью визуально растворилась в лесу. Я наметил ориентиры, чтобы самому не потерять свой замечательный инвентарь, потом еще раз их проверил и пошел на звуки.
  Стрельбы больше слышно не было, но оставлять без внимания столь нетипичный для лесной чащи шум было предосудительно. Я скользил между деревьями, не тревожа сухие сучья под ногами, сжимая в руке заряженный арбалет, и поднялся на вершину холма.
  Где-то шумела Ладога, скрытая от взора, макушки сосен почти бесшумно царапали небо, а откуда-то снова послышалась и резко оборвалась далекая автоматная очередь. Вряд ли кто-то занимается стрельбой по пустым бутылкам. Скорее всего, прочие выстрелы пока до меня не доносились.
  Я пошел вперед, ориентируясь по компасу на направление стрельбы, и совсем скоро доказал сам себе, что мне ничего не почудилось. В лесу действительно случилась пальба из всех стволов. Судя по тому, что гранаты уже не взрываются, их использовали до моего приближения.
  Я осмелился предположить, что, имея ввиду близость логова "Одноклассников", совсем скоро сюда нагрянут вертолеты поддержки и у противоборствующих сторон равновесие нарушится. Кто-то кого-то победит, а проигравшие падут смертью храбрых проигравших. Хотелось бы, конечно, узнать, кто с кем бьется.
  Может быть, разумеется, типичная междоусобица, но мне все-таки в это не очень верилось. Они бы междоусобились где-нибудь на Валааме, зачем на материк для этого перелетать? Тогда оставалось, что "Одноклассники" выявили каких-то не своих одноклассников и вступили с ними в схватку.
  Я поднялся на обломок скалы, проросший соснами, и попробовал обозреть окрестности с помощью подзорной трубы. Стрельба тем временем прекратилась, но это вряд ли означало, что все друг друга убили. Наверно кто-то принялся резко отступать, в то время, как оппоненты организовались в погоню.
  В погоне самое важное - не нарваться на засаду. Но тот, что убегал, о засаде и не помышлял. Я видел в свой моноокуляр, как тревожились верхушки молодых березок и осинок, которые задевал беглец по своему пути. Погоня задерживалась, вероятно получая последние инструктажи. Ну, тогда засада - это я.
  Сопоставив маршрут передвижения бегущего человека со своими возможностями, я, уже на ходу, решил, что к берегу Ладоги я доберусь быстрее. Ландшафт там позволял затеряться среди обломков скал, величиной с пятиэтажный дом и домами поменьше. Ну, расселины там, пещеры, деревья, опять же, бодрые и уже павшие - то есть, выбор был, чтобы затеряться и затаиться. Глядишь, преследователи и отступятся, махнут рукой и пойдут по своим делам.
  Но я-то не отступлюсь. В кои-то веки выпала такая возможность поразить неизвестного врага своим внезапным появлением! У меня не было огнестрельного оружия, но с помощью арбалета можно было оглушить жертву метким выстрелом в голову. Вроде бы я каждый день немного тренировался в стрельбе болтами, дальности добиться не удалось, но меткость существенно улучшилась.
  Человеку некуда было больше бежать, только на меня, расположившегося между двумя камнями - большим и очень большим. Как выскочу, закричу "хенде хох", вот будет сюрприз. Я надеялся на утомленность врага, на ослабление реакции и, конечно, на фактор неожиданности.
  По мере того, как мой враг становился все ближе, мои намерения как-то слабели. Это был здоровенный бритый под ноль монстр с кривым носом, одетый в черный полицейский комбинезон, без каски и с коротким автоматом за спиной - так, наверно, бежать было удобнее. Одно плечо и шея были перепачканы кровью, не знаю уж, монстра ли, или кого другого. Таких людей невозможно представить в фойе театра или на художественной выставке. Только с дубинкой в руке, прореживающим старушек на площади.
  Стоять, чертила! - прорычал я из своего убежища. Стреляться арбалетом мне отчего-то расхотелось. Да и вообще, показываться тоже было стремно. Такой порвет на части и не заметит в себе никакого душевного расстройства.
  Братишка, мы же договорились! - тяжело дыша от бега, ответил тот, оглядываясь по сторонам.
  Оказывается, мы говорили по-русски. Причем использовали язык декаданса. Еще не хватало вплести в речь "крайний", "данное", "человечек", "верховный главнокомандующий" и прочий словесный мусор.
  Стой, где стоишь, черт, мы по-быстрому обозначимся, - сурово проговорил я, удивляясь сам себе. - Руки опусти, но не рыпайся. Пуля быстрее твоей реакции.
  Ладно, ладно, - уперев руки в колени и согнув спину в пояснице, ответил тот. - Только не черти меня, братишка. Я, может, выше тебя по рангу.
  Не больно, - свирепо сказал я. - Иначе по лесу бы не бегал.
  Монстр покачал головой из стороны в сторону, то ли в состоянии подступающего гнева, то ли не соглашаясь со мной. Лишь бы не бросился на мой голос, презрев все инстинкты самосохранения, выстрелом из арбалета такого трудно остановить.
  Но он, вдруг, представился полковником гэрэу, омона, собра, альфы Петькой Петьковичем, который нужен всем и всех знает и, вообще, всем заправляет.
  И чего же ты, красивый такой, к "Одноклассникам" попер? - спросил я. - Сам-то чьих будешь?
  Мне казалось, что передо мной случилась внутривидовая борьба, как бывает в местах концентрации крутых и ненаказуемых придурков, всю жизнь прикрывающихся каким-нибудь государством. Менты начали жрать ментов - пусть жрут, меньше воздух на моей родной планете портят. Поэтому я бы не удивился, коли он сказался своим, "одноклассным", верным клану и движению. Но его ответ меня удивил.
  Мы из "Моего круга", - ответил монстр. - Там лучших из лучших собрали, поэтому нас не очень много. К вам с дипломатической миссией хотели прибыть.
  Это было неожиданно. Я даже не нашелся, чтобы такого сказать, дабы мой враг раскинул мозгами и пошел на сотрудничество. Полковник сам решил раскинуться мозгами и в этом преуспел. Только потом до меня долетел звук выстрела.
  Мне не удалось, по сути, толком ничего узнать. Оставалось лишь сидеть в своем убежище и не отсвечивать. "Одноклассник" со снайперской винтовкой будет еще долго пялиться в свой оптический прицел, пока подойдут его коллеги, убедятся в эффективности выстрела, проведут комплекс мер по реанимации, потом пустят по одной скупой мужской слезе и уйдут писать отчеты, а этого ошмонают и бросят чайкам. Или возьмут с собою. Или это будут не "Однокалссники".
  Но подошедшие к обезглавленному телу люди были как раз они. Один из них вытащил из кармана мертвеца некое удостоверение, скользнул по нему глазами и убрал к себе в жилет. Другой поинтересовался, впрочем, без всякого азарта.
  Из "Хабра"?
  Типа - да, - ответил второй. - Они теперь снова "Мой круг" называются. Для маскировки. Чтоб всех айтишников у них не вытащили.
  Суки, - предложил первый.
  Дармоеды, - согласился другой. - Но бункер у них, говорят, комфортный, хотя и небольшой.
  Они стащили с мертвеца одежду, чтобы, вероятно, потом проверить на предмет потайных карманов, и ушли обратно вдоль берега. Через полчаса где-то в том направлении затарахтел вертолет, и "одноклассники" полетели в свои классы на урок природоведения. Либо теперь в школах остался один урок - преклонения?
  Боком-боком, я просочился из своей расселины в другую сторону от действующих лиц, живых и не очень, и пошел искать свою спрятанную тележку.
  Хорошо, что я про себя проговорил отличительные характеристики, где ее замаскировал, иначе - ни в жизнь бы не нашел. Да, в прятках я преуспел, нежели в насилии. Мне было не по себе, когда убийство совершилось прямо на моих глазах. Неважно, что мертвый прежде был живым нечеловеком, выглядел он в основном так же, как и я. Правда, таких, как я, несмотря на мой природный рост, в него вместилось бы парочка. Но все равно настроение на оставшийся день было жутко испорчено.
  К тому же я ничего нового не узнал. Разве то, что где-то есть еще один бункер, слегка поменьше в размерах, и в нем сидят айтишники, раньше объединенные движением "Мой круг", потом ставших каким-то "Хабром", потом снова сделавшись "Моим кругом". И они ни хрена не друзья "Одноклассникам", хотя тоже обложились всякими разными ментами.
  Изначально я считал, что все убийцы обычных граждан, необычных граждан и просто людей объединены в сообщность, именуемую дурацким именем "Одноклассники". Типа, это секта, захватившая в мире власть, или преступная группировка, вылезшая, как фурункул, на хилом теле государства или соседствующих государств. А в англоязычных странах она называется "классмэйтс", а в финскоязычных "луоккакаверит", а в прочих еще по-прочему.
  Но не так все просто! Еще появился "Мой круг", а где гарантия, что не появится, вдобавок, какая-нибудь "Молодая гвардия", не менее преступная, чем первые две? И еще одна мысль: если эти секты привязаны к бункерам, то сколько всего этих бункеров?
  А все-таки далекий выстрел в голову этому полковнику меня здорово выручил. В противном случае выход из ситуации мог оказаться для меня крайне плачевным. А тут - красота, только этот монстр выпрямился, видимо, решив оценить свои шансы, а ему уже секир-башка. Выходит, он был последним из конкурирующей организации, которая послала своих разведчиков с целью, несомненно, разведывательной. Для переговоров или представления друг другу, как мне казалось, существовали предварительные договоренности.
  Ну, ладно, каждый выживает в-одиночку. Однако они изначально знали о существовании друг друга и при этом не затевали между собой никаких войн. Причина была одна: все это время каждая секта была сильно занята. Им приходилось зачищать от человечества прилегающую к их бункеру территорию. Теперь, когда задача выполнена, почему бы не куснуть друг друга?
  "Одноклассники" сумели обнаружить диверсантов, значит, имели представление, откуда они придут. Обо мне представления нет ни у кого. Плюс, конечно, но есть также и минус. И этот минус в том, что нет у меня атомной бомбы, нет бойцов-передвижников, нет вообще никакой угрозы.
  В ближайший поход за снабжением я все-таки привез себе, в ущерб иным необходимым вещам, телескоп о трех ногах. Никогда бы не подумал, что его будет так сложно установить и настроить. Малейшее отклонение трубы в пару миллиметров покрывало несколько километров в искомом пространстве. С высоты ближайшей старинной горы, ныне больше похожей на кусок камня, прилетевший с созвездия Тау-Кита, я прекрасно созерцал всю Ладогу во всей ее красе. Рябь воды, хаос облаков, чудо в перьях, промелькнувшее в мгновение ока - вероятно, чайка, или другая морская птица, ворона, например.
  Я выбирал себе телескоп в первом попавшемся магазине. Больше телескопных магазинов в моем путешествии мне не попадалось вообще. Но там, в еще цивилизованной части Финляндии, царило полное изобилие всяких марок и разной сложности. Мое природное чутье подсказало мне, что не стоит тратить внимание на аппараты в цене которых присутствует четыре нуля. Они были заточены под дальний космос и настраивались через планшет или телефон со специально установленными программами.
  Мне нужно было найти что-то такое, где три нуля в цене и непременно ручное управление, если таковые вообще в природе существуют. И такой телескоп нашелся, подмигнув мне единственным глазом из-под стекла витрины. На нем были колесики настройки, типа верньеров радиопередатчиков - и никакой электроники. Алюминиевая тренога и небольшой чемодан - вот и весь аксессуар.
  Я понял, что он ждал меня, правда, пока не знаю для чего. В то время я еще просто уходил от тюрьмы. Хорошо, что не ушел от телескопа. Теперь он мне очень пригодится. Если, конечно, я сумею его настроить под свои цели.
  Ахроматический рефлектор Sky-Watcher AZ3 ВК 67959 с 72-кратной линзой Барлоу, что давало 180-кратное увеличение. Что это давало мне?
  Наблюдение над архипелагом Валаам - вот что. Где сидят вертолеты, когда они взлетают, какие-нибудь сооружения, которые можно использовать в своих злодейских шпионских целях - мне хотелось знать много. Ну, пока без ясного понятия с какой целью, но знания лишними не бывают.
  И мне удалось добиться полной неподвижности моего волшебного глаза, закопав три ножки штатива почти на полуметровую глубину, уложив для ужесточения всей конструкции тяжелые и старательно подогнанные друг под друга камни как раз между двумя огромными валунами на вершине скалы, якобы прилетевшей с Тау-Кита.
  Телескоп можно было маскировать еловыми ветками, а когда придет время, то и брезентом, защищающем от снега. В общем, теперь вода не казалось просто рябью. На самой дальней настройке стали видны даже камни, торчащие из-под воды. Эти камни, без всякого сомнения, были другим берегом Ладоги, который, в принципе, меня не интересовал. Разве что на них будут загорать топ-лесс блондинки из страны Науру. А так-как в Науру блондинки не водятся, то и задерживаться вниманием на камнях не стоит.
  Ручки настройки не были очень свободными, но и не слишком тугими. Человеческий гений позволял другому человеческому гению вращать колесики так бережно, что пейзаж за трубой менялся плавно и легко формировался из размазанных пятен в детали старинных часовен на валаамских скитах.
  В общем, вместе с сезоном осенних дождей я "пристрелялся" и запросто мог наблюдать все доступное для меня с этого расстояния.
  В остальное время я занимался постройкой тайного дома в одну комнату в прибрежном лесу. Карельский ландшафт позволял мне соорудить свой новый дом так скрытно, что его невозможно было обнаружить, проходя мимо, или пролетая над.
  Я мог доставить себе любые строительные инструменты, какие понадобятся, а также принести любой материал, что был необходим. Причем, никакие таможенные формальности не служили мне помехой. Я не был настроен лишь на то, что находилось с той стороны границы, теперь уже - условной. Например, прекрасную печку Харвиа я обнаружил в пустом доме с претензиями на роскошь, что стоял в поселке с сожженной ментовкой. Здесь, вероятно, жил главный авторитетный вор - прокурор, судья или руководитель службы землепользования. Я не осматривал фотографии на прикроватных тумбочках, мне было пофиг, важна лишь только практически новая печка.
  Когда пришло время заморозкам и первому снегу, моя жизнь не закончилась, линия моей жизни повернулась в направлении, известном всему миру, как "зимовка". Весь мир - это и был я.
  
  10. Покойницкая эпопея.
  По моим расчетам продуктов мне должно было хватить на год вперед. Однако для разнообразия я начал ставить рыбацкую сетку невдалеке от берега. Место я выбрал, ориентируясь на косвенные намеки о рыбе, характере прибрежного течения, глубине и структуре дна. А еще у меня был рыбацкий "телевизор", который, пока не сдох аккумулятор, показал мне основные промысловые зоны под водой: куда приходят щуки, где тусуются окуни, место кормежки ладожских, а, может быть, даже валаамских сигов, укрытия лещей и язей.
  Я не рыбачил каждый день, потому что заготавливать рыбу впрок пока не было необходимости, но ни разу моя сеточка не доставалась из воды пустой. Это было большим подспорьем для моего скупого полу-химического рациона из финских магазинов, а также замечательной закуской для разнообразных алкогольных напитков, которые я не оставлял без внимания после наступления темноты.
  В случае жизненной необходимости, а именно - по субботам, я устраивал себе банный день, отгородив себе крошечный уголок для парилки прямо в своем доме. Без бани жить было совсем тоскливо, а в покинутую сауну Ирьи и Пентти, я теперь наведывался все реже и реже.
  В природе к началу зимы тоже мало, что изменилось, разве что ночное северное сияние сделалось более ярким и животрепещущим. Мой домик был готов, однако я опасался, что предстоящая зима может оказаться сурова для моего жилища. Слишком много снега, слишком лютые морозы, слишком сильные ветра - да мало ли что может случиться "слишком".
  Я приноровился топить свою печку так, что ее тепла хватало на целые сутки. При этом в безветренную погоду дым подымался практически по стволу сосны, возле которого была устроена труба, а потом терялся в кроне. Так что ни с воздуха, ни с главной колокольни на Валааме различить мое жилище было нельзя.
  Тем не менее я знал, что выследить меня - всего лишь дело случая. Как бы я ни прятал свои следы, как бы не маскировал свой домик, а внимательный человек, случись он поблизости, непременно обратит свое внимание на что-то, к чему я уже настолько привык своими глазами, что возбудит его настороженность. Оценить образовавшиеся просчеты в моей скрытности можно только незаинтересованному лицу. Сам я на такое, как бы ни старался, был уже не в состоянии.
  Из моих наблюдений через устроенную обсерваторию, я вынес следующее: "Одноклассники" тоже умерили свою активность, видимо до наступления весны. Их патрульный вертолет вылетал раз в неделю, забирая на восток и юг и возвращался обратно гораздо раньше, чем бывало. То есть, на землю он не садился, "одноклассники" в рейды больше не ходили.
  Но однажды что-то изменилось, причем, как-то задействовались сразу несколько вертолетов. Случилось это по первому снегу, совсем небольшому, но температура к этому времени уже не поднималась выше нуля несколько дней.
  Сначала одна вертушка слетала куда-то, а потом довольно быстро откуда-то вернулась. Однако не прошло и двух часов, как, один за другим, поднялись в воздух несколько бортов, скрылись в низкой туманной облачности, и тоже достаточно быстро вернулись обратно.
  У меня возникла мысль, что опять какие-то враги с "Моего круга" пытаются напасть на Валаамских обитателей, но отчего же вертолеты не оказывают никакой поддержки с воздуха? Я постарался вслушаться в пространство, надеясь на то, что листья уже облетели и не мешают звуку распространяться. Вроде бы услышал стрельбу, но на этот раз был в этом совсем не уверен. Елки и сосны к зиме сделались пушистые, так что запросто принимали на себе акустические волны, которые не способны были принять голые осины и березки.
  Внезапно откуда-то с невидимой мне площадки за колокольней взмыл еще один вертолет. И он тоже отсутствовал не так долго. Блин, непонятно. А раз так, то надо это дело непременно разведать.
  Азимут полетов машин был одинаков, я намеревался его придерживаться. В самом деле, для воздушного транспорта нет необходимости летать замысловатыми маршрутами. Ну, и сопоставив среднюю скорость вертолета со временем полетов, за вычетом взлета-посадки, я пришел к выводу, что место, куда они все летали находится на расстоянии не более десяти тысяч километров. Это при условии, что машины у "Одноклассников" способны разогнаться в сотую доли секунды до скорости звука.
  Если же ориентироваться на другие показатели, не столь реактивные, то расстояние до объекта высадки в пределах шести - восьми километров. А это уже находится в зоне моей шаговой доступности. И даже вспотеть не придется.
  Не прошло и двух часов, как моя разведывательная экспедиция завершилась. Мне стали ясно причины, по которым транспорт летал туда-сюда. На вертолетах привезли людей, верой и правдой служивших "Одноклассникам". А на одном вертолете сначала привезли, а потом увезли обратно расстрельную команду, которая решила с помощью расставленных без всяких секторов с мертвыми зонами пулеметов судьбы людей, отслуживших свое "Одноклассникам".
  Расстрелянных тел насчиталось мною двадцать восемь. Все они были упитанные мужчины в самом расцвете сил. У всех были одинаковые прически, практически не оставлявшие волосы на голове. На сельских трактористов или, наоборот, городских компьютерных разработчиков они не походили. Такой внешний вид мог соответствовать лишь одной из самых уважаемых специальностей в мире, которую только можно придумать - артисты балета. Причем, женского.
  Я не стал ломать голову, зачем же здесь перебили и бросили столько ментов без опознавательных знаков, а пошел обратно, потому что близилось время северного сияния. Мороз не усиливался, но и не спадал. Скоро смерзнутся эти тела, превратившись в окаменелости, пока зима не укроет их своим снежным покрывалом. Ну, а весной они сгинут, потраченные зимними мышами и прочими грызунами, под лучами солнышка и в потоках тающих сугробов. Останутся лежать под ветрами никому не известные скелеты, пока не прорастут травой и деревьями.
  Тем вечером я решился впервые ознакомиться с архивами, взятыми мною с тюрьмы. Эти разрозненные папки не были чьими-то персональными делами, а содержали показания нескольких заключенных, объединенных каким-то общим процессом. Имена тех, чьи слова записывались, были финскими, шведскими, русскими и еще, не пойми какими. Удивительно было то, что все это было отражено в бумажном варианте, а не на каких-то цифровых носителях. Может, так было проще, или такие правила были в тюрьмах.
  В общем, глотнув для порядка успокоительного алкоголя, я принялся читать. Фонарик, типа "летучая мышь" с батарейками и маленькими солнечными панельками для подзарядки мне в этом деле помогал. Очки не помогали, точнее, их отсутствие. Но судя по тому, что я вполне различал буквы, в жизни я пока обходился без дополнительных диоптриев.
  Записи были на финском языке, но я это дело перемог. Те, с чьих слов велось повествование, не утруждали себя литературными оборотами и совсем не переходили на казенный язык. Ну, а разговорный финский был мне знаком.
  Следователи, или кто там еще у них этим делом занимался, почему-то совсем не интересовались преступлениями, за которые сидельцы сидели. Они интересовались, так называемой, безопасностью государства - пустым словом, на самом деле, маскирующим тягу к чужим деньгам в той или иной степени.
  Я отсортировал папки по степени моего интереса, их было не так уж и много, одна, вообще, состояла из перечисления денежных трансферов между всякими разными партиями и одной, фашисткой. По ней я только пробежался глазами и оставил на растопку. Для меня не было новостью, что финские дэмократы в той или иной доле дэмократичности - "христианской", "центристской" и даже "шведской" и прочих - подпитывают нациков и фашиков из тех или иных движений. Вряд ли в других странах дела обстояли по-другому.
  В остальных, а их насчитывалось всего четыре, документировались подрывы "дэмократических устоев" с россиянской стороны. Мне были любопытны события, на которые ссылались попавшие в оборот заключенные. Например, подробным образом с различных точек зрения или наблюдения описывались события жестокой смерти некоего Путина, которого иной раз называли президентом, иной раз - диктатором, иной раз - упырем.
  Мне эта фамилия ничего не говорила, разве что чувствовалась некая смутная его связь с теми подлыми историческими личностями, у которых я сбивал головы в своих фантастических снах. Можно было и почитать, однако сделалось совсем поздно, сортировка документов отняла много времени и сил, потраченных на концентрацию внимания.
  Я отложил бумаги, закрутил яркость фонаря до самого минимума, и решил спать. Утро вечера мудренее. Назавтра мне предстояло сделать много работы, и мне бы хотелось с ней управиться до большого снегопада, который, как мне казалось, уже не за горами. Сквозь щиты ставень на моем единственном окошке не просачивался ни один проблеск северного сияния, стало быть и мой слабый свет ночника, едва обозначаемый, на улицу не пробивался.
  Где-то невдалеке шелестела льдом замерзающая Ладога, ветер практически полностью стих, так что в моем мире весь звук как будто выключился. Когда выпадет снег, мне будет сложнее маскировать свои следы. Но не исключаю вариант, что "Одноклассники" тоже займутся зимовкой и прекратят свои патрульные вылеты до лучших теплых времен. Это мне на руку.
  А чего им понапрасну летать? Направление, откуда возможна угроза, определено, там уже, наверно, всякие штучки шпионского характера установлены. Жуй кокосы, ешь бананы в своем бункере Тимбукту. Еды у них, наверняка, завались. А долгими зимними вечерами можно козни строить и о мировом господстве мечтать.
  На этот раз я смахнул голову Буцкой, о чем никто не пожалел - ни я, ни она. Уж такая участь у дэпутатов Россиянии, которых ненавидят все разумные люди, за исключением финских разумных людей - те ненавидят своих финских дэпутатов. Конечно, это все в прошлом.
  В настоящем утро выдалось бодрым, легкий морозец создавал настолько радостное настроение чистоты и света, что я, наспех перекусив кофе и яичницей с беконом, впрягся в свою тележку на широких шинах и споро пошагал по пятнам земли, не вполне заметенным снежком, в сторону вчерашнего побоища.
  Зная, куда идти, времени у меня ушло гораздо меньше, нежели вчера. Покойники, как и ожидалось, покрылись инеем и охрененно закостенели. Они теперь были похожи на статуи с перекошенными ментовскими лицами. Пэбэ о них не пронюхали, поэтому никто их не терзал.
  Ох, до чего же они все были пузатыми и тяжелыми! Хотя нашлось несколько тел не столь увесистых. Я провел сортировку и выяснил, что половина трупов была без вредных привычек: без животов и вторых подбородков. Еще половина от половины была так себе. Штук пять пугали своим внешним видом, как людоеды из детских сказок. Ну и парочка была просто огромных Шрэков.
  У всех мертвецов были уставные бритые затылки, но меня в первую очередь интересовал вес. Ну, пару сотен килограмм моя тележка выдержит без всякого ущерба для колесной оси, то есть, около трех относительных доходяг. За собой на волокуше я могу тащить тело покрупнее. Итого получалось четыре. За десять ходок смогу управиться.
  У меня на перевозку всех покойников ушло три дня и девять ходок. Это оказалось тяжеловато для моего не привыкшего к такому труду организму. Зато погода не подвела. Мне даже времени хватило на то, чтобы замести все следы своей деятельности.
  Вообще-то мертвые менты на берегу Ладоги, куда я их всех свез, мне были не нужны. Они мне были нужны на самом ближнем ко мне острове Валаамского архипелага, где стоял кривой скит, брошенный за ненадобностью. Я уже приноровился в обращении с этими мертвецами, теперь оставалось ждать пару дней хороших морозов, чтобы Ладога по настоящему встала. Я был в этом уверен, потому что откуда-то из глубин сознания помнил, что в незапамятные времена на Валаам был проложен ссанный путь, вернее - санный путь. Если озеро где-то не замерзало, то лишь в середине, да и то в самые мягкие зимы.
  Я устроил в своих заветных местах проруби, куда время от времени опускал рыболовные сети. Рыба попадалась в них регулярно, но также мне было любопытна толщина льда. Когда она превысила тридцать сантиметров, а случилось это через неделю после моей последней вылазки на место расстрела, я, облачившись во все белое, спустил на лед белые сани, в которых уложил два самых легких трупа, тоже прибранных в белый цвет.
  Было решено двигаться ночной порой при свете ночных светил и северного сияния. Конечно, все это очень смахивало на авантюру, но я потратил столько труда для изготовления саней, что отступать не хотелось.
  Пока еще лед под своим весом не трещал, поэтому я весь обратился в слух: любое потрескивание означало для меня опасность. Скоро ледовая корка наберет свою силу и вес и станет просаживаться в воду, пуская трещины, при этом выстреливая гулкими выстрелами по направлению своего проседания.
  Мой пробный заезд начался затемно, едва сгустилась тьма. Растолкавшись одетыми по такому случаю коньками марки Бауэр, я развил на санях достаточно неплохую скорость. Покойники вели себя тихо и даже не махали мне руками, свесившимися с края саней. Ледяная дорога была очень ровной, еще не подпорченная трещинами и вздыбленными торосами.
  Время от времени я сверялся со своим компасом, постоянно прислушиваясь, и неожиданно для себя заметил камни берега. Здесь же виднелась ветхая часовенка. До культурной части архипелага было рукой подать. Но мои руки были заняты совсем другим: я перегрузил тела в серую ветхую дощатую клеть. И, не теряя времени даром, отправился в обратный путь.
  На кураже, что все получилось, я загрузил еще три тела. На обратном пути меня застал рассвет, и любой наблюдатель с архипелага в сильный бинокль мог бы меня увидеть, даже несмотря на мою белую маскировку. Но повезло, никто не увидел. О, блин, да я везунчик!
  Перед сном я сходил к своему телескопу и проверил, как там поживают мои "одноклассники". Поживали они хорошо: как я не видел ни одного из их в обозреваемом пространстве, так и не увидел сейчас. Только где-то над скрытыми от моего взора массивами поднимался теплый воздух, слегка преломляя холодный. Ну, да - мощные вентиляторы гонят в бункер, то есть, под землю, дохрена воздуха, чтобы всем было комфортно. Им и скрывать выходы вентиляции, в принципе, было не нужно. От кого?
  Разве что, от меня, да я им не угроза, они обо мне и не знают.
  Последнего бегемота из мертвых ментов я доставил в покойницкую уже в снегопаде. Я изрядно вымотался со всеми этими проделками, но к наступлению зимы поспел. Хотелось, конечно, сделать из покойников некую культурную композицию, однако не было уже на это ни сил, ни цинизма. Лежали жмурики друг на друге штабелями, словно дрова в виде бревен на бирже и ждали своей участи. Ну, пускай отлеживаются, кушать, как говорится, не просят.
  Снег засыпал все следы моей жизнедеятельности, лед на озере потяжелел и по берегам уже выступила вода. Скоро потянутся трещины, а там и далекий ветер на открытой воде принесет сюда волну и подымет стоймя самые маленькие куски - торосы. На коньках уже не погонять.
  Следующие пару дней я отсыпался и отмокал в моей сауне. Как ни странно, я больше устал телом, нежели духом. Возня с мертвецами никак не сказалась на моем внутреннем равновесии. Зачерствел, наверно. По ночам я начал истреблять, по-моему, дэпутатов европарламента. Ну, сны свои контролировать практически невозможно, так что они перестали меня смущать от слова "совсем". Если подольше проживу, глядишь, и до американских парламентариев своей трубой дотянусь.
  В бане на ум всегда приходят отличные мысли. Они не всегда здравые, но их можно думать. А уже потом решать, полезно это или нет. Мне, вдруг, показалось, когда я плеснул на каменку воды и окунулся в горячее паровое облако, что меня, как такового, в природе вообще не существовало. И это все вокруг - не мой персональный ад, а ужасающая воображение действительность, плод действий человечества. Просто я создался, как био-робот и был выпущен из пробирки, а теперь за моей эволюцией наблюдают мои создатели и тихо хихикают в кулачки.
  Мои воспоминания о "жувачке" и маме - это чужие переживания. Но тогда почему мои творцы ограничились этим, прямо сказать, ничем не примечательным памятным сюжетом. Могли, к примеру, загрузить что-нибудь значительное, эпохальное, связующее.
  Могли, но не сделали. Потому что "жувачка" и мама - это мое личное, это моя память, скрытая настолько глубоко внутри, что я ее не сумел потерять. Таким образом, можно поздравить себя: я не из пробирки. И вокруг разверзся мой персональный Ад.
  Исходя потом, я выбежал на улицу и бросился в специально подготовленный для этого дела сугроб. Колючий снег едва не выбил из меня дух, настаивая на молодецком "ух!", но я, как обычно, сдержался.
  Высоко в небе полыхало северное сияние, где-то за ним звезды равнодушно моргали, сквозь планету Земля осматривая космос. На ближайшее время у меня намечался поход за припасами, а сегодня следовало выпить горячего чаю и холодного алкоголя. Соленый сиг, приправленный луком и оливковым маслом - это ли не царский стол. Правда, гарниром идут химические картофельные чипсы, но это наименьшее из неудобств моей жизни. Ведь я один, черт побери!
  Перед сном следовало, конечно, почитать бумаги, к которым я не прикасался с самой моей "покойницкой" эпопеи. Я лишь мельком помню пару строк, как злая "шойга" казнила "путина", разорвав его на части питерским трамваем, следующим по маршруту 36. Что-то я запустил познавательный экскурс в чью-то историю. Ну, не то, чтобы от этого зависело мое существование - как-то до сих пор мне удавалось обойтись без подобных знаний - но было, признаться, любопытно. Может, и про себя что-то найду.
  Но и сегодня мне это сделать было не судьба.
  Едва я, чистый и нарядный, прибрался после себя в бане, чтобы сесть за стол и доесть то, что не успел во время, собственно говоря, банной процедуры, как меня начали одолевать какие-то сомнения. Нет, к моим действиям и воспоминаниям они не имели никакого отношения, что-то было не так по направлению "извне".
  Я слегка приоткрыл дверь и выглянул во двор. Конечно, немедленно из дома вырвался целый клуб прогретого воздуха, тотчас же превращаясь в облако пара, так что я не увидел ровным счетом ничего. Тогда я сменил тактику: закрыл дверь и чуть приподнял на окошке ставни. Так сделалось видно гораздо лучше. Но не видно было ничего подозрительного.
  Все, как всегда, разве что протопленный в снегу след от моего тела свидетельствовал, что здесь есть дом, а в доме есть баня, а в бане парился человек. После ужина, слегка поостыв, я намеревался забросать этот след свежим снегом. Это тоже должно было быть понятно любому прохожему.
  Но прохожих здесь нет и быть не может. Иначе бы я услышал, как он подобрался к моему домику. В самом же деле, не на лунном же луче он спустился. Хотя Пэбэ могли передвигаться абсолютно бесшумно. Но они бесплотны, и зимой в природе не встречаются.
  Я доел рыбу, выпил еще пятьдесят грамм алкоголя, уже собрался, было, заниматься чтением, как меня осенило.
  Мир качнулся, потеряв равновесие и зачерпнул из ада чалящихся там попов, обернув их в попо-бесов. Это он одной плоскостью в преисподнюю залетел, другой же, противоположной, никак не мог в рай не угодить. А, вдруг, он и из рая кого-то зачерпнул?
  Там чалятся святые и души, искупившие свой земной грех. Но ведь история учит, что для каких-то фанатичных мирских праведников дорога туда открыта. Отринь все земное, забей на все плотское, выучи Библию в любом изложении, как Отче-наш, - и все, остается только копыта откинуть, а райские кущи сами образуются.
  Из таких фанатиков, вероятно, и формируется ангельское войско, которое не сбить с пути истинного. Этакие упоротые херувимы, они же Ухэ для простоты.
  Мне сделалось как-то не по себе, я собрал всю волю в кулак, оделся и вышел к себе во двор, якобы для того, чтобы удалить все следы своего пребывания в снегу после бани. Все опасения можно убрать только физическим трудом. На фоне замерзшей Ладоги в лунном свете и бликах северного сияния отлично просматривались две фигуры в черных деловых костюмах с галстуками и в черных очках. Люди в черном, они же упоротые херувимы или Ухэ. Они медленно обернулись ко мне.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"