Белоус Олег
Беглецы. Новая реальность

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 9.08*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мастерград 7, продолжение Армагеддон. Беглецы

Предисловие

  
  Тридцатые годы 21 века. Ядерная война продлилась всего несколько дней, но пронеслась по планете огненным штормом, погубив сотни миллионов. Маленький южноуральский городок уцелел, но впереди неотвратимо надвигалась ядерная зима с морозами за сорок и минимумом продовольствия. Горожанам грозила гибель.
  
  Главный герой - лейтенант Егор Петелин, военный летчик, застигнутый войной в родительском доме в отпуске, - и не подозревал, что судьба готовит ему нечто большее, чем выживание в апокалипсисе. Близкий ядерный взрыв открыл портал в Русь, в незагаженный мир 9- го века - обнаружил его отец Егора, Александр. Собрав друзей и родных, более сотни человек, с автомобилями, инструментами и верой в лучшее, Петелины перебрались в прошлое. Новая жизнь началась в верховьях Днепра, ниже Смоленска, где они основали колонию попаданцев. Попаданцы обустраиваются, строят деревянную крепость, заводят ремесла и выстраивают отношения с хроноаборигенами.
  
  Годом ранее. Торговцы солью из града Руса снабдили деньгами варяжского князя Олега - владыку земель приильменских славян. Следующим летом он должен нанять войско и покорить славянское Приднепровье, чтобы купцы могли свободно торговать по днепровскому пути из 'варяг в греки'.
  
  Бажена, юная ученица волхва Белотура, отправилась к пришельцам с Урала. Ее миссия проста и жестока: если они служат добру - помочь, а если злу - погубить.
  
  В это время бывший глава южноуральского города, где жили Петелины, по фамилии Пустоцветов, с приближенными и нанятыми бандитами перешел через портал. Он требовал безоговорочного подчинения. Колонисты отказываются. Во время боя Пустоцвет нашел бесславный конец, а семьи новых переселенцев становятся колонистами. В новый мир переселились остатки городской полиции с семьями. Колонисты получили возможность основательно почистить центральный район города и привлечь новых колонистов.
  Город колонистов рос и креп. Однажды в окрестностях схватили лазутчика киевских князей, и колонисты поняли: надвигается новая угроза.
  
  882 году боевые ладьи пристают к смоленским берегам и город мирно покоряется князю Олегу, все как в летописях. Колонисты попытались договориться с варяжским владыкой, но тот требовал покорности и высадил войско у стен колонии. В сражении князь гибнет, остатки войска попали в плен. История Руси, казалось, навсегда изменилась.
  
  Главный герой Егор влюбляется в мертвую варяженку. Бажена глазами парящей над полем боя птицы наблюдала за главным героем.
  

Глава 1

  
  Жизнь продолжалась своим чередом, независимо от намерений и мечтаний, возомнивших себя повелителями планеты, людей.
  
  К исходу клонился август - после ожесточенной битвы колонистов с войском князя русов Олега прошло десять дней. Мертвых похоронили. Раненых разместили в палатках при больнице и лечили, богатые трофеи собрали и поместили на склад, а не успевшие сбежать лодьи варягов - почти два десятка, перегнали к пристани. Корабли планировали потихоньку распродавать на торге в Смоленске.
  
  Совет колонии несколько раз собирался и обсуждал как распорядится трофеями.
  
  Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло. Работали производства колонии, а ребятня, не помня о недавних грозных событиях, снова бегала по улицам и играла в свои бесконечные игры. В воздухе все чаще слышался смех - знак того, что самое страшное осталось позади. И каждый понимал: впереди много работы, но главное - они выстояли, пережили нападение русов и теперь могут строить будущее.
  
  Целиком погрузившись в невеселые мысли, Марина Шушпанова неторопливо брела по пляжу. Ветровка девушки ярким, желтым пятном выделялась на фоне серо-синих волн Днепра и загрунтованных свинцовыми белилами рваных облаков - солнца едва пробивалось сквозь их полог. Шаги на влажном после ночного дождя песке оставляли ровную цепочку глубоких следов. Конец августа выдался на редкость промозглым и мокрым: то моросил мелкий дождь, то обрушивались настоящие осенние ливни. И холодные ветер. Даже аборигены дивились погоде - подобной не припоминали даже старики. По песку червонными слитками лежали опавшие листья берез - лето растеряло, уходя. На противоположном берегу Днепра среди зелени уже жирно желтел лист, наливался предсмертным багрянцем, и издали казалось, что деревья - кровоточат алой древесной кровью. Тишина. Лишь белопенные волны, накатывали на берег и нарушали мертвую тишину монотонным шуршанием, да печальные крики чаек. От реки тянуло холодными запахами осенней реки и студеный ветер продувал не только тело, но и само сердце.
  
   Вид на рощицу, каким-то чудом выросшей на илистом берегу открылся в полукилометре от пляжа как всегда неожиданно, хотя, шла туда Марина Шушпанова далеко не впервые и могла бы уже привыкнуть. Деревья раскачивались под ветром, и по зелени под ними скользили их фигурные тени. Мало кто знал об этом месте - человек не любопытен, если что-то не касается его лично и не сулит прибыли и Марина еще не разу не встречала здесь колонистов. А зачем, если отличный пляж гораздо ближе? А вот она полюбила это место. Возможно за то, что здесь можно остаться наедине и, никто не потревожит...
  
  Вчера профессор Кононова, начальник Марины, отметив ее усердие и энтузиазм в учебе, настояла на выходном дне. 'Так и до переутомления недалеко', - заботливо заметила она. Похвала была приятна, но мысли девушки занимало совсем другое - Егор Петелин. При редких встречах он неизменно находил способ избежать разговора наедине. При мысли о парне глаза девушки стали грустно-мечтательными и тяжелый вздох невольно вырвался из груди.
  
  Внезапно взгляд ее упал на что-то блеснувшее в песке. Марина остановилась, словно вкопанная. Присев на корточки, извлекла из песка блеснувший золотом крестик, влажный от мельчайших капелек воды. Ахнула - это была ее потерянный месяц тому назад крестик!
  
  Дрожащими руками ощупала находку. Крестик выглядел так, будто его только что достали из шкатулки - ни песчинки, ни следа эрозии.
  
  Она так долго искала его, так расстраивалась, что потеряла. И вот теперь, когда смирилась с потерей, крестик вернулся к ней словно по волшебству.
  
  Сердце наполнилось теплом и радостью - впервые за последние дни. Она бережно вытерла крестик носовым платком и решила, что обязательно отнесет его батюшке Павлу, чтобы тот его заново освятил. Теперь он стал для нее еще ценнее - как знак того, что иногда чудеса случаются, и то, что теряем, может вернуться самым неожиданным образом.
  
  Медленно поднявшись, Марина улыбнулась и, прижав крестик к груди, направилась к выходу с пляжа, а внутри разливалось удивительное ощущение чуда и веры в лучшее.
  
  Краем глаза увидела нечто белое, у самого берега. Она повернулась и увидела обнаженное тело мертвого мужчины, оно покачивалось в такт волнам в мутной, почти черной воде.
  
  Ив этот миг время словно остановилось - взгляд застыл в немом ужасе.
  
  Холодный пот выступил на лбу, заливая глаза, когда она разглядела безжизненное лицо с остекленевшими глазами, в которых навсегда застыло выражение последнего мгновения. Белокурая курчавая голова, словно насмешка над жизнью, покачивалась на воде. Оранжевые губы, тронутые синевой, кривились в безмолвном крике, выражая недоумение и боль.
  
  Но настоящий кошмар развернулся перед ее глазами, когда она окинула взглядом реку - там, словно жуткие поплавки, покачивались людские тела, уносимые течением вниз, в неизвестность. Они показались ей призраками, восставшими из глубин ада, чтобы преследовать до конца дней.
  
  'А-а-а-а!' - истошный крик вырвался из ее груди, эхом разлетевшись над водой, отражаясь от берегов и множась эхом в сто крат. Чайки, вспугнутые ее воплем, с громким хлопаньем крыльев взмыли в свинцовое небо, оглашая воздух пронзительными криками.
  
  Маринка, не разбирая дороги, бросилась прочь, спотыкаясь о камни, царапая руки о колючие ветви кустов. В голове пульсировала единственная мысль, раз за разом терзавшая сознание: 'Зачем, Господи, зачем я только спустилась к этой проклятой реке?'
  
  Страх сковал разум, превратив его в ледяной комок паники, парализующий волю и мысли. Сейчас она хотела только одного - убежать, убежать как можно дальше от этого места, стереть из памяти кошмарное зрелище, забыть, будто всего этого никогда не было. Но она знала - увиденное навсегда останется в ее памяти, как неизгладимый след ночного кошмара, который будет преследовать ее до последнего вздоха...
  
  На следующий день после сокрушительного поражения в битве с попаданцами остатки русского флота, насчитывавшие почти четыреста воинов на пятнадцати ладьях, пристали к берегу напротив Смоленска. Изможденные и деморализованные поражением, беглецы надеялись хотя бы ненадолго остановиться, чтобы перевести дух и собраться с силами.
  
  Спустя пару дней, поредевшая флотилия двинулась вверх по течению, держа путь к столице русов, городу Великому Новгороду. Каждый взмах весел, каждый поворот руля напоминал выжившим о страшной битве, где они потеряли столько товарищей.
  
  Но судьба готовила новый удар. Когда беглецы достаточно удалились от Смоленска, в городе раздался тревожный звон вечевого колокола. Собравшиеся на вече жители приняли роковое решение. Не прошло и часа, как разъяренная толпа штурмом взяли дома, где располагалась дружина князя Олега.
  
  Никому из дружинников не удалось спастись. Раздетые тела сбросили в реку на прокорм ракам и речным гадам.
  
  Никому из дружинников не удалось спастись. Раздетые тела сбросили в реку на прокорм ракам и речным гадам.
  
  Общие потери русского войска оказались ужасающими: 501 человек погиб в бою, 354 воина попали в плен, 187 раненых были захвачены попаданцами. Лишь около 400 человек сумели избежать этой страшной участи, растворившись в бескрайних просторах Руси. Особую загадку представляла судьба юного князя Игоря, которая так и осталась неизвестной для попаданцев.
  
***
  
  Десятью днями раньше, берег Днепра у городка попаданцев.
  
  Толпа растерянных пленных воинов войска князя Олега, уже без броней в одних холщовых рубахах, в окружении импровизированных 'броневиков' и суровых бойцов спецназа с автоматами, встретила Петелина - старшего угрюмым молчанием. Люди перешептывались, бросая тревожные взгляды на конвоиров и гадая о собственной судьбе.
  
  Полуденное солнце нещадно палило с небес, пытаясь выжечь дотла все живое на земле, заставляя искать хоть малейшую тень. Мерные взмахи прибоя почти не заглушали стоны раненых. Жаркий ветер, слегка смягченный близостью воды, свистел по-разбойничьи нес пряные запахи реки, смешанных с железистыми крови и гари.
  На пляже кипела работа. Второй и третий взвода грузили на носилки тела погибших, складывая их в одну сторону, а трофеи: кольчуги, мечи и копья - в другую. Медики и приданные им женщины -добровольцы, оказывали раненым первую помощь. После осмотра грузили в грузовики, немедленно отправлявшиеся в больницу колонии. Однако мест там было мало и для легкораненых уже готовили временные шалаши. Параллельно возводился лагерь для пленных: натягивалась колючая проволока, строили шалаши. По реке медленно скользили за катерами попаданцев захваченные боевые ладьи варягов, их паруса безвольно повисли в неподвижном, горячем воздухе.
  
  В руках Петелин держал жестяной рупор, на миг взгляд задержался на носилках с очередным мертвым. Мальчику вряд ли стукнуло шестнадцать. Крупный осколок пробил штаны и засел глубоко в бедре, несколько мелких изрешетили грудь в кровавую кашу. Только по закатанным рукавам рубахи можно было догадаться об ее истинном, белом цвете. Из-под прилипших ко лбу белобрысых волос в небо немо таращились мертвые голубые глаза.
  
  'Будь оно все проклято, Будь оно все проклято...'
  
  Поднес рупор его ко рту:
  
  - Ну что русь, чудь, словене, меря, весь и кривичи напали вы на град наш и что с вами делать теперь? А? - разнесся над полем усиленный голос и звуки плыли в теплом прозрачном воздухе, пока в толпе не стихли тревожные шепотки, а с противоположного берега не откликнулось звонкое эхо.
  
  Толпа молчала. Пленники понимали, что их судьба в руках врагов и они вольны хоть порубить их, хоть продать в рабство в далекие страны, а Петелин продолжил:
  
  - За нападение на град наш вы приговариваетесь к трем годам холопства. После отбытия урока все свободны. Можете отправляться к себе, а можете и попытать счастья на службе граду нашему.
  Понурые пленные выслушали приговор в тягостном молчании. Их ждала изнурительная работа: валка леса, пахота, возведение стен и башен. Вдруг из рядов пленных, где стояли богато одетые воины, раздался дерзкий голос:
  
  - А ежели не буду работать? Я вой, а не челядин!
  
  - Кто там такой смелый? А ну покажись, коль не трусишь!
  
   Миг царило молчание, потом расталкивая широкими плечами пленников, протолкался парень, под двадцать, в искусно расшитой рубахе. На сухом лице сверкали ненавистью острые, словно у степного коршуна, глаза. Шагнул вперед, сопровождаемый движением ствола ближайшего автоматчика, упер руки в бока и посмотрел в лицо попаданца, презрительно щуря светлые отчаянные глаза.
  
   - Аз есмь смелый! - губы кривились от бездны эмоций в душе: гнева, страха и ярости вместе с оскорбленным самолюбием. Адский коктейль.
  
  Петелин ухмыльнулся с превосходством. Подошел, остановившись в шаге от пленника. Смелый - это хорошо, но придется тебя обломать.
  
  - А что же ты, такой смелый да в плен попал? А?
  
  Смельчак промолчал, тело его пробила нервная дрожь, но взгляд дерзких глаз лишь на миг дернулся в сторону. 'Ниче, придет и наше время! Ужо посчитаемся!' - подумал он.
  
  - Продадим грекам в Царьград тогда! Нам нахлебники не нужны, а им рабы завсегда потребны!
   Серьезная угроза. Греки живут далеко, так что даже выкупиться большая проблема, Немигающие глаза пленника ползали по изрытвленному следами шагов песку, поднявшись, скрестились с презрительно-изучающим взглядом Петелина, полыхнули тяжкой ненавистью.
  
   - А коли выкуп за себя дам, сколько возьмешь?
  
  Петелин на мгновение замер - на совете колонии такой вариант не обсуждался, но, быстро сориентировался. На смоленском торге продавали и рабов.
  
  - Выкуп? Пусть будет выкуп! Цена - 18 арабских дирхемов за каждого! (серебряная монета весом 3,9 грамма)'
  
  По толпе прокатился ропот. Сумма немалая, но не запредельная. Некоторые из пленных переглядывались с соседями, прикидывая возможности.
  
  Первым делом пленных отправили мыться в реке. Несмотря на то что славяне славились своей чистоплотностью, меры предосторожности никто не отменял. Попаданцы не хотели рисковать занести в колонию какую-нибудь заразу.
   После подсчетов выяснилось, что из полуторатысячного войска профессиональных воинов 601 человек погибли, 254 попали в плен, а 187 были ранены. Еще четыреста, в основном, остававшихся на ладьях, сбежали. Более половины раненых скончались, либо остались калеками. Увечных, после того как они оправились, отпустили на все четыре стороны.
  
***
  
  Дневник Егора Петелина
  
  9 сентября.
  
  Вечером после боя с войском князя Олега собрался совет колонии. После него отец пришел домой не в духе. Он предлагал немедленно идти на Смоленск и поменять городское руководство. Чепанов выступил против. Дескать что смоляне могли сделать против воли князя Олега, если согласились войти в его державу? Поменять то руководство города можно, но наверняка придется применить силу и тогда о хороших отношениях с кривичами придется забыть, а это для маленькой колонии попаданцев, критически зависящей от торговли, смерти подобно. Хотя, отца и убедили, что он не прав - вины смолян в нападении на нас нет и он сам снял свое предложение, но осадочек остался. Остался. Как говорится двум медведям в одной берлоге не ужиться. Нда...
  
  А вчера было общее собрание колонистов - обсуждали закон об армии. Споров с криками было много, но все-таки приняли.
  
  Ударной силой колонии будет полевая армия: сводная рота из трех стрелковых взводов. За основу приняли аналогичный взвод армии Российской Федерации. В каждом по три отделения по девять человек возрастом от 18 до 35 лет и командир взвода. На вооружении стрелков состояли:
  
  - охотничьи ружья и самоделки.
  
  - гранаты.
  
  
  - шпаги.
  
  Из защитного вооружения - латы и шлемы-морионы.
  
  Дежурство на городских стенах будет по принципу посменной службы. Взводы несут охрану городской стены поочередно, сменяясь каждую неделю. В свободное от службы время люди будут работать на производстве.
  
  Для выполнения тайных операций сформировали взвод спецназа из десяти боевых двоек. Вооружены автоматами Калашникова. Командир у них Шварц. Он же возглавляет отделение дроноводов. (боевых и разведывательных дронов три десятка).
  
  Еще сформировали взвод механизации: мотопулеметное отделение (три пулеметчика и три водителя. Три автомобиля и, соответственно РПК и два переделанных в пулеметы автомата) и отделение минометчиков. (водитель и четыре минометчика, миномет и грузовой автомобиль)
  
  Остальные колонисты боеспособного возраста, мужчины и женщины вошли в состав ополчения.
  
  - Кто помоложе: мужчины от 16 до 45 лет и женщины от 25 до 30 лет вошли в состав ополчения 1 категории.
  - 2 категорию составили мужчины 46-55 лет, а женщины от 30 до 35 лет.
  
  Вооружено ополчение разномастно:
  
  - охотничьи ружья и самоделки.
  
  - арбалеты.
  
  - копья, топоры.
  
   Выводить в поле его не планировали, но стоять на стенах они вполне способны.
  
  Всего, с ополчением получилось 405 человек. Вполне прилично для раннего средневековья. Ведь даже для завоевания Киева князь Олег привел всего полторы тысячи воинов. Так что с учетом подавляющего технического превосходства попаданцев взять стены колонии не сможет ни одно аборигенное войско!
  
  С чем повезло, так это с дежурством. Пока вся колония пахала на уборке картофеля, мой взвод был на охране городской стены и лагеря пленных. Не люблю я эту возню в поле, да в грязи - ну не мое это! По мне уж лучше часовым через день! Короче решил пойти во взвод спецназа. Переговорил со Шварцом - тот дал добро - уходит у них один, не подошел. В общем, немного волнуюсь, но летчики нигде не пропадут!
  Я отвлекся, в общем по картошке - собрали прилично. Больше ста килограммов на человека. До следующего урожая, конечно, не хватит, но до середины весны будем с картошкой и на посадку точно хватит, чтобы с лихвой себя в следующем году обеспечить! И с овощами, более или менее. И главное, успели до непогоды все собрать. А вот у местных с урожаем ржи, а это здесь основная культура - плохо. Неурожай!
  Мать вчера на обед пожарила свежей картошки с белыми грибами, да на свином сале - объедение! Как же я соскучился по картошечке!
  
  В теплицах поспевает второй урожай овощей - скоро снимать будем, жаль, что мало у нас теплиц! Но с учетом грунтовых овощей, женщины под руководством мамы, а она там главный организатор, прилично заготовили консервированных овощей ну и, естественно, грибов всяких, ягод и мяса. Погреба полны заготовок! До самого верха на стеллажах забито банками, благо их - полно, а у кое-кого из женщин сохранились даже крышки для консервации, жестяные и многоразовые. Но в основном герметизировали консервы воском - его местные натаскали много!
  
  18 сентября.
  
  Короче, вчера утром пришла ладья из Смоленска с давним знакомцем нашим: Малом, сыном Храбра. Он похоже, стал неофициальным переговорщиком со стороны верхушки кривичей. О чем разговор был в подробностях, не знаю, но отец кое-что рассказал. Он, вместе с Чепановым разговаривали с ним в бывшем шатре княжеском. Его специально ради такого случая поставили на берегу. Вы бы видели взгляд Мала, когда он увидел - видимо признал шатер то!
  
  В общем как узнали смоляне о разгроме олегова войска, так подождали, пока беглецы на пару дней пути уйдут, ну и поднялись под утром под звон вечевого колокола. Дружину русов перебили всех. В общем они теперь решают. Или остаться сами по себе или вернуться в подданство киевских князей. И еще наши нажали на Мала, так отныне мы торгуем в Смоленске беспошлинно- а сами и так ни с кого поборов мы не брали. А еще он привез выкуп за смолян из войска Олега. Уж не знаю, откуда он узнал про выкуп. В общем, оставив за своих серебро и, забрав своих, вечером он уплыл обратно.
  
  И еще в сердце запала погибшая русинка. То снится, то ловлю ее черты в лицах девушек. Пристыл я к ней! Никого не хочу, кроме нее, хотя и знаю, что это дурь. А тут еще мать начала эдак осторожно интересоваться планами на женитьбу. Не выдержал,, вспылил, пришлось потом извиняться. Вот такие дела.
  
***
  
  Климатический оптимум (9-12 века) представлял собой уникальный период в истории Европы, и его пик пришелся на X-XI века.
  
  Климатические изменения в этот период были настолько существенными, что вечная мерзлота значительно отступила к северным широтам, в виноград успешно вызревал даже в таких северных регионах, как Англия и Северная Германия. Географические открытия этого периода впечатляют размахом. Новгородские мореплаватели достигли Новой Земли и Шпицбергена, норвежские викинги освоили Исландию, открыли Гренландию (Эрик 'Рыжий' Торвальдсон) и достигли берегов Северной Америки (Лейф и Торвальд Эрикссоны). Освободившееся ото льдов море позволило викингам не только достичь этих земель, но и успешно заниматься в Гренландии земледелием и, выращивать зерновые.
  
  Сельскохозяйственная деятельность в период климатического оптимума сталкивалась преимущественно с проблемой засух. Ярким свидетельством этого служит появление в древнем Киеве в середине XI века знаменитого произведения 'Слово о ведре', посвященного засушливому периоду.
  
  Однако климатическая картина того времени была неоднородной. Несмотря на общее потепление, периодически случались тяжелые климатические периоды. Так, конец X века ознаменовался рядом природных катаклизмов:
  
  - 979 год - разрушительные ураганы и сильные ветры;
  - 991 год - масштабное наводнение;
  - 994 год - катастрофическая засуха, уничтожившая урожаи;
  - 1000 год - очередное крупное наводнение.
  

Глава 2

  
  Простором и покоем веяло от широкой долины Днепра.
  
  Часовой на вышке, на высоком обрыве у спуска к реке, зябко поежился. Холодно, блин! Скорее бы смена, черт возьми! Еще несколько дней тому назад стояла жара, а теперь холодный, напоенный пряными запахами тины с рыбой, ветер продувал едва не насквозь. Сквозь летящие стремительными птицами тучи солнце волновалось на посиневшей реке. Сентябрь... Он вытащил руки из карманов и поднял воротник, но это помогло мало. Проклятая промозглая сырость просачивалась сквозь толстый армейский бушлат, заставляя дрожать от холода. Он вытащил из кармана платок. Трубно высморкался и спрятал обратно.
  Потом мысли перескочили на другое. Завтра день рождения у Лариски, и она заранее намекнула, что ждет достойного подарка. А где я его ей найду? Чертова баба! Мы не в благополучном двадцать первом веке, где достаточно сходить в магазин и купить, а в диком девятом! Не подаришь - такой скандал закатит, что мама не горюй! Черт!
  
  А если... Точно! Попробую попросить чего-нибудь из трофеев! Наши ведь ювелирный магазин из города вывезли, да и у варягов немало золотых цепочек забрали. Точно!
  
  Он довольно потер ладони и тут же спрятал обратно в карманы. Холодно! Проклятая сырость, проклятый ветер! Но хорошее настроение даже они не смогли испортить.
  
  Вдали, в ниже по течению, что-то мелькнуло. На инструктаже Петелин - старший особо напирали на враждебность к попаданцам киевских князей и велели внимательно присматривать за низовьями реки.
  Часовой прищурился - и правда, что-то мелькает. Раздраженно хмыкнул и приложил к глазам бинокль. Изображение рывком приблизилось, и он увидел караван из двух-трех десятков гребных судов. Силуэты совершенно незнакомые - явно не славянские ладьи или челны. Вполголоса выругался - повезло, так повезло! И все мне так! Как какое дерьмо, так ко мне! Караван мог быть чем хочешь - и торговой экспедицией и, пиратским набегом, и войском, идущим завоевывать новых данников. А кто сказал, что и их - попаданцев не считают потенциальной жертвой? Тот же князь Олег попытался овладеть городом! Вытащил из кармана телефон. Доложил, поминутно хлюпая простуженным носом, в 'дежурку', спрятал назад и принялся наблюдать за кораблями, время от времен посматривая на ведущую к реке дорогу.
  
  Из-за лесистого поворота Днепра, щучкой выскользнуло судно, рассекая серебристые реснички волн. Весла разом шли вниз, отталкиваясь от упругой речной волны и толкая корабль вверх по течению. Парус на мачте, свернутый в трубку, оттопыривался по сторонам, точно пухлые щеки у ангелочков, носовое украшение в виде опустившего голову быка, носовое украшение в виде опустившего голову быка. А за ним еще одно и еще...
  
  Из-за непроницаемого полога деревьев вырвался грузовик, машина притормозила, осторожно проехала по круто спускающейся вниз дороге к реке, резко прибавила скорость. Лихо затормозила у белевшей не успевшими потемнеть мокрым досками пристани, около которой покачивался на волнах десяток лодок от маленьких, рыбацких до вполне приличных катеров. Из-под колес полетели фонтаны песка. Пятеро караульных выпрыгнули из кузова на манер спецназов, не дожидаясь полной остановки машины. Тускло сверкнули сталью в лучах нежаркого солнца доспехи. Спрыгнул из кабины на песок дежурный по городку Ушаков.
  
  Дружными усилиями попаданцы спустили из кузова опорную плиту миномета, потом ствол и двуног. Ушаков поднес к глазам бинокль. И правда, никакого сходства со славянскими ладьями, ни одной надстройки не возвышается над бортом, мачта на фоне серого неба и, размеров немалых. Метров десять, не меньше - все как доложил часовой. Кто бы это мог быть? Похоже гости иноземные. Вы то нам и нужны - вопрос о налаживании заморской торговли уже не раз обсуждался на совете колонии. Интересно. Кто это? Арабы? Византийцы?
  
  Трое попаданцев осталось собирать миномет, двое, с ружьями в руках, вслед за Ушаковым попрыгали в патрульный катер.
  
  Двигатель глухо зарычал, и его утробный голос эхом разлетелся над по-осеннему потемневшей водой.
  - Поехали давай! - Ушаков оттолкнулся ногой от причала.
  
   - Пошли, а не поехали! - в ответ проворчал на 'сухопутную крысу' рулевой - бывший моряк. Полковник нахмурился, но промолчал - не время и не место для 'разбора'. С оглушительным ревом лодка помчалась наперерез каравану, с каждой секундой увеличивая скорость и, оставляя за кормой пенный след.
  
  Резкий, холодный ветер хлестал лица, развевал волосы, заставляя прищуривать глаза. Корабли каравана стремительно приближались, увеличиваясь в размерах. Еще несколько секунд - и невозмутимо следующий своим курсом корабли еще больше выросли - караван уже в ста метрах.
  
  Ушаков повернулся к рулевому, крикнул, наклоняясь к его уху и перекрикивая рев мотора:
  
   - Глуши мотор! - еще несколько метров катер проплыл по инерции вперед, с каждым мигом замедляясь. Остановился, слегка раскачиваясь на по-осеннему серых волнах. Повисла тишина, нарушаемой плеском волн о борт.
  
  Ушаков поднял к губам рупор и крикнул в сторону каравана.
  
  - Внимание на кораблях! Приказываю пристать к берегу. Повторяю! Пристать к берегу!
  
  Но корабли невозмутимо проигнорировали предупреждение.
  
  Ушаков пожал плечами - дескать сами виноваты - ну не может не быть на кораблях переводчика - значит игнорируют! Ну-ну! Пренебрежительно цыкнул зубом и повернулся к берегу. Нашел взглядом пристань и людей над минометом, махнул рукой.
  
  В следующее мгновение над катером, рассекая воздух, по крутой дуге пронеслось что-то темное. Глухой, утробный звук выстрела еще висел в воздухе, когда его мгновенно оборвал оглушительный грохот взрыва, в нескольких десятках метров на пути ведущего судна вспучилось пронзительно-желтое, ослепительное облако. Над рекою с пронзительными криками взлетели испуганные птицы, закружили в небе.
  
  Ушаков удовлетворенно кивнул, губы тронула едва заметная улыбка. Вот это он понимает!
  
  - Последнее предупреждение! - усиленный мегафоном голос, разнесся над водой, - При неповиновении открываем огонь по кораблям! Пристать к берегу! Немедленно!
  
  На палубах каравана началась суета и крики и корабли останавливались, словно наткнувшись на невидимую стену, а на губах Ушакова мелькнула неприятная, как бы не презрительная улыбка.
  
  Новые крики, корабли начали медленно разворачиваться к берегу. Ушаков поежился - ветер с реки продувал сердце.
  
  Катер Ушакова, намного опередивший гостей, к этому времени прочно пришвартованные к пристани, колыхался на волнах. Попаданцы торопливо разобрали миномет, посматривая на приближающиеся корабли, загрузили в кузове грузовика и вернулись на пристань. Водитель остался в машине.
  
  Через несколько минут караван остановился в паре десятков метров от пристани, шуршание канатов, трущихся об древесину заглушил торжествующий всплеск воды, в которую один за другим обрушились каменные якоря. Помня о недавнем взрыве, пришельцы не стали близко подходить к берегу, но и особо не опасались. Незнакомцы на пристани, да, в добрых стальных бронях. В руках - странные предметы, отдаленно напоминавший арбалеты, но без дуги. Латная пехота выглядела грозно и внушала. Очень даже внушала! Но их мало - меньше десятка. Что они смогут сделать каравану, в котором две сотни человек?
  
  После рева мотора и свиста в ушах ветра тишина показалось Ушакову просто поразительной. Такая тишина, которую нарушал только ветер, шелестящий в желтеющей листве, да ленивый плеск волн об берег. Поэтому треск автомобильного мотора спускавшегося с обрыва грузовика заставил его вздрогнуть. Он посмотрел на часы. 'А быстро босы собрались', - подумал с усмешкой, демонстративно потянулся, разминая затекшие мышцы.
  
  Над бортом ближайшего корабля, около странного носового украшения в виде опустившего голову быка выпрямился во весь рост человек. Худой и жилистый, с длинными руками и лицом, словно вырубленным топором, на котором выделялся только внушительный нос. В меховой безрукавке, выглядевшей на нем так органично, что, казалось, он не снимал ее ни днем ни ночью. Человек облизал губы и глянув на кого-то невидимого Ушакову, согласно наклонил голову и, обернувшись, крикнул на славянском:
  
  - Почто озоруете тати? Почто обиду творите гостю заморскому Али ибн Хайсаму из царства-государства Ширваншахов, коего князья киевские Аскольд да Дир по защиту свою взяли!?
  
   Ушаков придал лицу надменное, несколько недовольное выражение - мол, а ты кто такой, чтобы с меня спрашивать? Не на того напал! Я сам наеду получше чем каток асфальтовый!
  
  - А ты кто такой, что, придя ко мне в гости, лаешься аки пес?! Ты что, пес? - Губы у него неприятно кривились, а в его голосе звучало неприкрытое раздражение.
  
  Неизвестный несколько мгновений, выпучившись, смотрел на попаданца, потом склонился к кому-то невидимому. Ветер донес обрывки гортанных фраз, напоминающих клекот орла - явно неславянская речь. После короткой паузы выпрямился.
  
  - Почто лаешься и псом кличешь? - в голосе слышалась искренняя обида. - Я толмач гостя заморского! А он не позволит творить татьбу!
  
  Ушаков сделал успокаивающий жест, его лицо смягчилось.
  
  - Не бойся, никто не причинит вам зла и не обидит. Мы хотим предложить вам свои товары. Об уральцах слыхал?
  
  Рев мотора приближался и Ушаков на миг повернулся - грузовик стремительно приближался по песчаному пляжу всего в сотне метров от пристани. 'Ну что, отцы командиры. Что смог - сделал. Дальше сами - сами!'
  
  - Как не слыхать, - всплеснул руками толмач, несколько мгновений смотрел с отвисшей челюстью на невиданную самобеглую повозку, потом кое-как справился с изумлением и продолжил гораздо тише, - О них только и бает торжище киевское. Бают колдуны они и знаются с Чернобогом да кровь дитячью пьют! Но богатые - страсть! И товары чудные да богатые, за которые гости торговые готовы платить любые деньги.
  
  - Лжу бают аки дурни жены, а уральцы - это мы и есть!
  
  Толмач залупал глазами и только через пару мгновений сумел открыть рот:
  
  - Охти мне! - всплеснул руками и снова наклонился к невидимому собеседнику, на этот раз разговор длился значительно дольше.
  
  Наконец, рядом с толмачом появился смуглолицый мужчина с иссиня-черной бородой. На нем был роскошный синий восточный халат, подпоясанный алым кушаком. Карие глаза с золотистыми искрами, смотревшие на попаданца с хищным интересом, выдавая острый ум и проницательность.
  
  Человек, а это был, как понял Ушаков сам гость торговый Али ибн Хайсаму, с достоинством поклонился, приложив руки к груди, потом увидел грузовик и удивленно замер, но спустя несколько мгновений справился с чувствами. Ушаков склонил голову в ответ.
  
  Грузовой автомобиль, лавируя по извилистой дороге, стремительно спустился по склону, промчался по песчаному пляжу и резко затормозил у пристани, взметнув веера песка. Из кузова высыпали вооруженные стрелки второго взвода - не меньше отделения. Начищенные доспехи стрелков тускло поблескивали в лучах осеннего солнца. Из открывшихся дверей кабины показалось руководство колонии попаданцев: Александр Петелин - он был за водителя, следом - Чепанов.
  
  С полминуты купец и попаданцы молча изучали друг друга. Затем торговец склонился к толмачу, коротко прошептал что-то на ухо.
  
  - Гость торговый бает: почто остановили? - нарушил молчание толмач.
  
  Старший из уральцев, улыбнувшись, произнес:
  
  - Уж извиняй, гость торговый, за такое приглашение, но поговорить нам надобно, а ты приглашения не принимал, - Чепанов развел руками. На лице разочарование и простодушие, - Добро пожаловать, гость торговый, в шатер.
  
  Чепанов повернулся и махнул в сторону автомобиля. Стрелки, сбросив с кузова какую-то материю, подхватили ее втроем и потащили. А из кузова уже подавали легкие пляжные кресла и стол из пустоцветовских трофеев.
  
  Торговый гость, сохраняя внешнее спокойствие, медленно обвел взглядом вооруженных людей, затем снова посмотрел на Чепанова. Повернувшись к толмачу, произнес что-то с вопросительными интонациями в голосе.
  
  - Как ваш град называется? - выкрикнул толмач, - Гость торговый Али ибн Хайсаму спрашивает! В прошлом году здесь еще ничего не было.
  
  Попаданцы невольно переглянулись. И правда, как? До этого дня они просто говорили 'город', и всем было понятно. За всеми заботами они так и не удосужились дать название колонии. Неожиданно для самого себя Чепанов произнес:
  
  - Мастерград, - попаданцы переглянулись, а Петелин с досадой подумал: удачное название и как я раньше об названии не подумал?
  
  Слово было сказано, и, как часто бывает, оно обрело материальную силу. Название как-то незаметно прижилось и стало официальным, отражая суть владевших недоступными никому в мире технологиями города мастеров и умельцев.
  - А ты откуда, гость торговый, уж не знаю, как тебя звать-величать?
  
  После недолгих переговоров с толмачем, попаданцы выслушали ответ и представились сами.
  
  - Что ж, - произнес после недолгой паузы, закончив переговоры с купцом, толмач, - коли приглашаете, отчего не поговорить? Только чур, по-честному, без подвохов.
  
  Через несколько минут на берегу уже возвышался роскошный шатер, еще несколько дней тому назад принадлежавший князю русов Олегу. Солдаты заносили в него последнюю мебель, а лодка с купцом, толмачом и двумя матросами ткнулась в берег.
  
  Чепанов с Петелиным с достоинством поклонились, приложив руку к сердцу, вновь склонившемуся в уважительном поклоне купцу.
  
  - Пойдемте, гости дорогие, - как можно радушнее произнес Чепанов, широким жестом приглашая следовать за собой.
  
  Внимательный взгляд сузившихся глаз купца остановился на шатре. Это было поистине царское жилище, достойное князя или шаха. Искусно расшитый позолоченными и серебряными нитями, он сверкал в лучах солнца, словно драгоценность, а мастерство исполнения вызывало восхищение.
  
  Матросы остались у лодки, а купец с толмачем последовали за хозяевами, предвкушая, возможно, выгодную сделку. Их шаги были неторопливыми, словно время здесь текло по-другому, подчиняясь законам восточного гостеприимства и делового этикета.
  
  Купец медленно переступил порог шатра. Просторные пестрые кресла с незамысловатой резьбой, небольшой стол в центре - все это выглядело слишком скромно для того величия, которое он себе напредставлял. Во взгляде купца мелькнуло разочарование. Где богато вышитые ткани? Где золоченая утварь? Где роскошь, достойная самого царя? От трофейного серебряного кувшина, на столешнице, шел парок, аромат свежезаваренного чая смешивался с запахом сдобы, создавая уютную атмосферу.
  
  Стрелки остались снаружи, но их присутствие чувствовалось повсюду - они заняли позиции вокруг шатра, внимательно наблюдая за кораблями каравана.
  
   - Присаживайтесь уважаемый, - Чепанов жестом гостеприимного хозяина указал на одно из кресел, уселся первый.
  
  Купец тяжело опустился в кресло, пальцы его нервно поглаживали подлокотники, выдавая внутреннее беспокойство. Глянул Петелин ему в лицо - уловил тревожный взгляд его глаз. Толмач застыл за спиной купца, готовый в любой момент прийти на помощь. Взгляд гостя опустился на фарфоровые чашки на столе и на миг застыл. Видимо узнал фарфор, в то время производившийся только в Китае и чудовищно дорогой. Не верил он до конца в чудесные товары, которые есть у уральцев. А тут сразу два чуда: некое орудие, метавшее брызжущее огнем снаряды и фарфор. Ой не зря, не зря он согласился на беседу с уральцами!
  
  - Угощайся гость дорогой! - Чепанов неторопливо разлил по чашкам чай, пододвинул поближе к купцу тарелку с печением, - У нас попросту, без слуг!
  
  Купец тряхнул головой, отбрасывая в сторону многообещающие перспективы поднял чашку и принюхался к коричневому напитку. Лицо расплылось в довольной улыбке. Напиток - страшно дорогой, привозимый караванами из далекой и сказочно богатой восточной страны Чина (Китай) и пришелся купцу по вкусу.
  Петелин не сводил с лица купца взгляда, в котором равно смешались тревога с любопытством. Чепанов, напротив, сохранял невозмутимость, словно подобные встречи были для него делом привычным. И лицо его, и глаза выражали радушие, словно он был хозяином, принимающим дорогого гостя, а не одним из лидеров непонятных уральцев, о которых говорил купцу разное. Даже, что они знаются с иблисами и, от них их богатство и искусство в разных ремеслах.
  
  Чепанов глотнул чая и положил кружку на стол.
  
  - Позвольте узнать, куда держите путь, уважаемый? - произнес нейтральным тоном, разглядывая застывшее в вежливой гримасе лицо гостя.
  
  Купец положил чашку на стол и повернулся к толмачу, выслушал перевод и задумчиво огладил густую бороду.
  
  Заговорил, энергично жестикулируя и, показывая то на себя, то в сторону реки, то но попаданцев, пока не замолчал и толмач, поскреб в затылке и перевел речь, гораздо короче.
  
  В планах купца было добраться по реке до Смоленска, неспешно распродать привезенные с далекой Родины экзотические для северных краев товары, перезимовать и по весне, после ледохода отправиться в дальний путь домой, в родную Шемаху (город - столица государства кавказского государства Ширваншахов). Однако, гулявшие по киевскому торгу странные слухи о взбудоражили его настолько что купец решил изменить планы.
  
  Закончив говорить, купец величественно повернулся к толмачу. Рука, украшенная тяжелыми перстнями, взметнулась в повелительном жесте, приказал что-то. Толмач безмолвно склонил голову и бесшумно покинул шатер.
  
  Прошло несколько томительных минут, прежде чем он вернулся. За ним осторожно, словно несли бесценный груз, шагали моряки с закрытыми грубой дерюгой носилками в руках.
  
  Носилки с едва слышным шорохом опустились на песок, а купец стремительно поднялся из кресла. В его глазах плясали отблески предвкушения, а губы тронула едва заметная улыбка триумфатора. Подходя к носилкам, сделал небрежный жест рукой - моряки торопливо сбросили дерюгу.
  
  Попаданцы увидели большой сундук, чья поверхность была покрыта искусной резьбой.
  
  - Гость торговый Али ибн Хайсам покажет образцы товаров! - громко перевел слова шемаханца толмач.
  С торжественной неторопливостью купец откинул крышку сундука. Первым извлек туго завязанный мешочек, развязал его и по палатке разлился неуловимо знакомый, пряный запах. Купец произнес незнакомое слово и словно в восторге, поднял руки к небу. Толмач перевел, но название было незнакомо попаданцам. С большим трудом они разобрались что это пряность: зира. Один за другим появлялись мешочки с шафраном и кориандром, связки ароматных сухофруктов, рулоны шелковых и хлопковых тканей, искусно выделанная кожаная обувь, богато украшенная конская сбруя с небольшими коврами, искусно изукрашенными причудливыми орнаментами. Завершали показ золотые и серебряные перстни и браслеты.
  
  Последнее сокровище легло на песок, купец, склонив голову в торжественном поклоне, замер. Его взгляд, полный нескрываемого превосходства, без слов вопрошал: 'Что же можете предложить вы, дикие аборигены, в обмен на эти несметные богатства?'
  
  Но сдержанные, почти равнодушные лица уральцев сбивали его с толку. Не привык он к тому, что кто-то может оставаться равнодушным к его товарам.
  
  Купец начал энергично что-то быстро говорить, энергично жестикулируя.
  
  - Славное у вас машины, кои метают огонь и грохочут аки гром. Не продадите ли? - глаза купца жадно блеснули.
  
  - Свое оружие мы не продаем никому, - без колебаний ответил Чепанов, - Это не предмет торговли.
  
  - Жаль очень жаль... - покачал головой шемаханец, но как-то с разочарованием что ли, хоть и едва заметным и тут-же поинтересовался, - А что еще у вас есть?
  
  Мастерградцы продемонстрировали собственные товары: отполированные до зеркального блеска стальные топоры, ножи и мечи, на которых можно увидеть собственное отражение; изысканные фарфоровые сервизы, украшенные затейливой росписью; и удивительную новинку - работающие на смеси древесного спирта со скипидаром керосиновые лампы, дающие яркий, ровный свет без копоти и дыма, озаряющие помещение мягким, теплым светом, примусы и мясорубки, косы и плуги, металлические лопаты и кирки, сковородки изумили шемаханца.
  
  - Славные у вас товары, - с нескрываемой завистью произнес главный купец, его голос дрогнул, а про себя он подумал: 'И ремесленники хороши. Вот бы таких в рабы. Я бы озолотился!' В его голове уже крутились планы, как использовать мастерство уральцев для собственной выгоды. А потом он подумал - и визирь Исмаил, несомненно заинтересуется...
  
  Попаданцы обменяли сухофрукты, специи и ткани на свои товары и заказали купцу привести на следующий год привести хлопок с свинцом, серу и рабов-ювелиров. Довольные покупками шемаханец вечером отправился в Смоленск.
  
***
  
  Двадцать пять лет совместной жизни - солидная дата, и отец не пожалел ни сил, ни средств на празднование. На столе в родительской комнате, за которым собралась вся семья, царило настоящее гастрономическое изобилие, в котором гармонично соседствовали местные разносолы и припасы из 21 века.
  
  Длинный дубовый стол в своей комнате Александр Петелин застелил белой пластиковой скатертью, произведенной уже здесь, в Древней Руси. Вместе с сыновьями нырнул в коридор и через пару минут вернулся из общей для дома кухни с подносами. По сравнению с остальными попаданцами Петелины еще неплохо устроились, в то время как многим другим семьям приходилось ютиться втроем или даже вчетвером в одной комнате. Некоторым предстояла непростая задача - встретить зиму в бывших летних домиках и, они срочно их утепляли.
  
  Даже те, кого считали счастливчиками - получившие комнаты в одной из десятиподъездных двухэтажек - сталкивались с неудобствами. В зданиях была только канализация, а все остальные удобства располагались на улице. Даже воду приходилось самим приносить - прокладку водопровода планировали только на следующее лето. Однако была одна отрада - настоящая русская баня! Просторный предбанник с вместительными шкафами для одежды, длинными скамьями, двумя столами и даже настоящим бильярдом создавал атмосферу уюта и комфорта. За предбанником располагались душевые кабинки и небольшой бассейн и сердце бани - горячая, словно термоядерный реактор, парная, где в банные дни на пол и стены падали из открытой топки массивной каменной печи багровые блики. Вмурованный в печь котел бурлил кипятком, а у дальней стены возвышались огромные приземистые бочки с холодной водой, готовые освежить распаренные тела.
  
  Блюда одно за другим появлялись на столе, создавая живописную картину изобилия. Тонкие ломтики розового сала, копченое мясо и домашние колбасы соседствовали с местными сырами. Шпроты из двадцать первого века источали пряный аромат, а в глубоких мисках алели соленые помидоры, украшенные чесноком и брусничным листом. Влажно поблескивали пупырчатые соленые огурчики, горкой возвышалась соленая красная икра. Жареные грибы и рыба дополняли гастрономическую симфонию, а в завершение появился горячий круглый ржаной хлеб, от которого исходил умопомрачительный аромат свежеиспеченного хлеба.
  Ольга смотрела на это великолепие, это буйство и разгул красок и запахов с изумлением и чуть ли не страхом, а Петелин-старший - возбужденный, какой-то яростно-веселый - завершая сервировку, выставил на стол бутылки. В одной плескалось привезенное из Крыма вино, красное, словно кровь, пролитая на осеннюю траву. Вторая бутылка хранила тайну его собственной, сорокаградусной настойки.
  
  - Прошу к столу. К делу! - провозгласил глава семейства, указывая на гастрономическое буйство и отодвигая перед женой стул.
  
  Это была их первая годовщина в новом мире, да и вообще их первый здесь праздник. Старший Петелин был бодр и свеж и полон жизнелюбия, словно и не было никаких неприятностей. Оля, несмотря на праздник, была как называл такое ее настроение Александр - 'хреновато задумчивой'. Егор, как обычно в последние дни, мрачен и только младший - Алексей беспечен и весел.
  
  - Ну что, семья, отставить грустить! Наливаем рюмки! - старший Петелин дождался пока по рюмкам разольют настойку, а Оле и младшему Петелину в бокалы вина, поднялся, улыбаясь.
  
  - Тост, как известно, должен быть кратким и емким как выстрел, За семью Петелиных, долгих им лет и процветания!
  
  Краем глаза он заметил, как уголки губ Ольги едва заметно дрогнули в болезненной усмешке. Она медленно поднесла к губам бокал вина - напитка, по мнению старшего Петелина, полностью оправдывавшего каждую заплаченную за него на смоленском торжище серебряную монету. Старший - Егор лишь слегка пригубил настойку - через час ему предстояло отправиться на тренировку спецназа, и хмель был неуместен.
  
  Ольга искоса посматривала вправо, где муж, навалившись грудью на край стола и жестикулируя рукой с зажатой в ней вилкой и наколотой шпротиной, горячо увлеченно что-то объяснял сыновьям. В глубине души она радовалась тому, как хорошо у него складываются отношения с детьми - он был для них не только отцом, но и настоящим другом. Однако тревога за старшего сына не покидала ее. Особенно беспокоило его странное поведение в отношении девушек. Если бы не ее скептическое отношение ко всевозможным суевериям и приворотам, она бы всерьез заподозрила, что покойная русинка околдовала сына! Она поняла, что глаза у нее вот-вот увлажнятся. Ослабли нервы.
  
  Прозвучало еще несколько тостов, после чего старший сын, извинившись, поспешил на занятия. Младший же состроил такую умоляющую гримасу, что Ольга, не в силах устоять, отпустила его на танцы.
  Александр с тревогой наблюдал за женой. После того как сыновья ушли, настроение Ольги еще больше испортилось.
  
  Он пытался разрядить обстановку шутками и тостами, но получалось как-то неестественно, натянуто и Оля подумала, что это из-за недавних конфликтов с Чепановым, но когда она попыталась поговорить об этом напрямую, муж лишь отмахнулся, отводя взгляд:
  
  - Ольга отстань!
  
  Они еще немного выпили и внезапно по упругой женской щеке сбежала холодно блеснувшая слезинка. Александр замер на полуслове, не закончив тост. Рука, в растерянности, отпустила рюмку.
  - Ты что, Олененок? - озадаченно хлопнул глазами.
  
  В этот момент Ольге следовало бы рассказать мужу о своих тревогах за старшего сына, но вместо этого она закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Слишком многое навалилось на нее в последнее время: война, побег из 'старого' мира, стычка с пустоцветовскими бандитами и война с князем Олегом.
  
  - Что? Что случилось то? Может, воды принести? - в голосе мужа слышалось столько искреннего недоумения и стремления помочь, что она только молча кивнула.
  
  Когда Александр вернулся с водой, женщина, не глядя, выпила и неожиданно для самой себя произнесла совсем не то, что собиралась сказать еще секунду назад:
  
  - Петелин, Петелин, куда ты нас затащил?! Ни воды, ни электричества, как дикари какие-то! - смахнула ладошкой со щеки слезинки, губы кривились от бездны эмоций в душе.
  
  Александр несколько мгновений ошеломленно смотрел на жену, судорожно сглотнул и сжал губы в бледную нить. Следом обрушилась обида. Он так старался сделать любимой жене сюрприз! Перерыл все продовольственные склады - да что там, использовал служебное положение. И все для того, чтобы праздничный вечер сделать незабываемым!
  
  Обида породила гнев и захотелось заорать, ударить кулаком по столу, но он только отвернулся к окну и, не сдержавшись, выругался вслух.
  
  - У тебя претензии ко мне? - повысил голос Александр, рука машинальным жестом пригладила короткий ершик седеющих волос. Тяжелый взгляд не отрывался от лица жены с мокрыми дорожками слез, - По-моему, уйти из 'старого' мира было нашим общим решением? Или я не прав?
  
  Ольга опустила взгляд в пол. В этот момент она походила на воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Подняла бокал, задумчиво глядя на вино, поставила на стол. Растерянная и покрасневшая, молчала, не поднимая глаз.
  
  Двумя теплыми ладошками подняла руку мужа, приложила к своей щеке:
  
  - Ты прости меня, дуру - не сдержалась. Я так беспокоюсь о Гоше, - она с надеждой посмотрела в мужские глаза. Александр знал о чувствах сына к погибшей русинке, но не представлял, насколько это серьезно.
  
  Он наклонился и легонько коснулся лбом к гладкому женскому. В семье Петелиных это означало что прощен, или прощена, в зависимости от того, кто виноват.
  
  Ольга вздохнула и произнесла с нотками ворчливости в голосе:
  
  - И все-же... Нет...чего-то не хватает.
  
  Петелин поднял голову. Несколько мгновений смотрел на жену непонимающим взглядом.
  
  - Ну что тебе не хватает... хочешь бананов?
  
  - Нет бананов не хочу, - женщина непонимающе хлопнула глазами.
  
  - А зря нам приматам без бананов никак! - Петелин с самым серьезным видом поднял указательный палец вверх.
  
  - Стоп... бананы? Какие бананы? Откуда здесь бананы? Прикалываешься надо мной, зараза! - Оля звонко рассмеялась, словно только-что и не плакала горько.
  
  Они еще поговорили о Егоре. И Оля призналась, что, если бы это не было полной чушью, она подумала бы что Гошу заколдовали, а после начали носить грязную посуду на кухню - единственное место на этаже, помимо умывальника где была вода. На следующий год планировали провести воду в квартиры - благо, труб из 'старого' мира вывезли достаточно.
  
***
  
  Егор Петелин, погруженный в собственные мысли, возвращался домой, обходя многочисленные лужи. Очередной нудный осенний ливень щедро полил землю, которая уже не могла впитать излишек влаги. Вечерние занятия в отряде спецназа оставили после себя усталость и напряжение. Луна бледными пятнами отражалась в лужах.
  
  Внезапно краем глаза он заметил движение справа - что-то темное промелькнуло в полумраке. Егор молниеносно выхватил пистолет из кобуры, на взмахе руки передернул затвор и развернулся, одновременно приседая.
  
  Но это оказалась всего лишь собака - крупный пес, испуганный резким движением, метнулся в сторону. 'Черт знает что, так и свихнуться недолго', - пронеслось в голове у Егора. Крутанулся на каблуках - вокруг ни души. 'Нервы совсем ни к черту!' - мысленно выругался он, убирая оружие.
  
  Дома стояла тишина. Из-под двери родительской комнаты пробивалась тонкая полоска света. Егор на цыпочках направился к комнате, которую делил с братом, но не успел переступить порог, как дверь родительской спальни негромко распахнулась. В неярком свете керосиновой лампы он увидел мать.
  
  - Егор, зайди к нам, нужно поговорить, - ее голос звучал непривычно серьезно. Она сделала приглашающий жест и отступила вглубь комнаты.
  
  Егор насторожился. Мать редко обращалась к нему с такой интонацией. Он знал, что она всегда уважала его самостоятельность и старалась не вмешиваться в его дела без крайней необходимости. Что же могло произойти на этот раз?
  
  Он вошел в родительскую комнату и замер на пороге. У окна, в том самом кресле, которое помнилось ему с самого детства, сидел отец. Это кресло, как и всю остальную мебель, Петелины вывезли из старой квартиры во время того самого 'разграбления' старого мира - даже двери тогда сняли.
  
  Отец поднял глаза, бросил на него короткий взгляд и тут же отвел глаза в сторону. Это насторожило Егора еще больше. Что-то было не так.
  
  Мать подошла к отцу и встала рядом, положив руку на высокую резную спинку кресла.
  
  - Сынок, - начала она голосом, в котором явственно слышалось смущение и даже, как показалось Егору, тревога. - Мы, - последнее слово она подчеркнула и бросила быстрый взгляд на отца, упорно не глядящего на сына, - хотим поговорить о твоей судьбе.
  
  Она сделала паузу, и Егор ощутил, как все внутри сжалось. Родители смотрели испытующе, словно пытались прочесть мысли. - он уже примерно предполагал, о чем пойдет разговор.
  
  - Тебе уже двадцать пять, а ты все как тополь на Плющихе, один, - решительно закончила мать, и в комнате повисла тяжелая тишина.
  
  Егор ощутил себя школяром старых времен, вынужденным снимать портки перед строгим учителем, уже державшим наготове пучок розог. Сделав над собой усилие, чтобы не опустить глаза, ответил, стараясь говорить как можно ровнее:
  
  - Мам, ну не начинай. Ты же знаешь причины.
  
  Он отвел взгляд, и в комнате установилась неловкая, звенящая тишина.
  
  В памяти Егора, словно кадры старого фильма, промелькнули воспоминания. Русинка, ее лицо, ее глаза - все это было как вчера. Он не мог забыть ее, не мог предать ее память, выбрав другую.
  
  Мать посмотрела сыну в лицо и уловила сухой, непримиримый блеск глаз молодого мужчины.
  
  - Сынок, - произнесла, ломая тонкие пальцы, - Ну что же делать. Я понимаю твое горе. Понимаю, что ты полюбил ее, но что же делать - она ушла, а живым нужно продолжать жизнь! Не можешь же ты ради мертвой губить собственную жизнь!
  
  На шее Егора змеями вздулись жилы. Достали! А может перейти в общагу для неженатых? Необходимо подумать!
  
  - Мам, я же говорил тебе - не могу я так. Не могу предать ее. Ее память, - голос сына звучал непривычно резко. Мать заметила в лице, в глазах сына, что он на грани. Если бы с ним разговаривали не родители, он, наверное, не сдержался бы и вспылил.
  

Глава 3

  
  В конце месяца Вересня (древнеславянское название сентября) произошло событие, которое изменило жизнь детей из ближайших поселений кривичей. Хроноаборигены наконец-то решились отправить детей на обучение в населенный загадочными уральцами город Мастерград...
  
  День у маленького кривича по имени Молчан не задался с утра. Был у него троюродный брат - Первак, старше на одну весну и выше на полголовы. Его отец торговал с самим Смоленском и с ним считались даже старейшины, отчего тот вечно ходил с высоко задранным носом. А младшие ребята, да и ровесники признавали его предводителем, но Молчан держался сам по себе, что дико бесила 'родича', Чернобог его унеси к себе! Доходило и до драк, бывало, то один, то второй возвращались домой с расквашенным носом. А что он задается и хвастается своим луком? Молчан попросит отца и ему такой же сделают! Вот и сейчас дошло до драки - благо заметила последствия только мама, но лишь вздохнула.
  
  Вся семья, собралась вокруг грубого дубового стола. Светлица, где жил Вторак, два младших брата и старшая сестра с родителями и дедом Втораком, высоким и сухим, как щепка, стариком, отцом матушки из-за своей продолговатой формы и постоянно царившего здесь полумрака по мнению попаданцев скорее, пожалуй, походила на склеп, чем на жилое помещение.
  
  Отец, серьезный и немногословный, положив на плечо сыну тяжелую руку, объявил, что старейшины постановили: дети их веси (деревни по-древнерусски) отправятся в город уральцев, чтобы перенимать у них уму-разуму и всякие хитрые штуки. Самому Молчану уже миновало восемь лет - пора.
  
  Сердце мальчика сжалось. Ехать к этим непонятным уральцам, про которых ходили самые противоречивые слухи? Одни шептались, что они колдуны, творящие немыслимое зло, а другие - что добрые ведуны. Но ведь именно они побили и пленили войско русов! Молчан панически боялся колдунов и любой нечисти - только их и никого больше! Он с мольбой посмотрел на матушку, и та ответила ему сочувственным, полным тоски взглядом.
  
  Налитый слезами взгляд мальчика поднялся вверх, на покрытый черной патиной сажи потолок, сшитый из тесанных вручную досок. На столбе, покрытом грубыми резными узорами, между потолком и стеной, висел на деревянном гвоздике связанный толстыми нитками пучок сухой травы с крупными, фигурными продолговатыми листьями.
  
  Бам! - стукнул об утрамбованный до каменной плотности земляной пол посохом дед Вторак и все взгляды обратились на него.
  
  - Поедешь! - отрезал он, и в его голосе не было места возражениям, - Ума-разума будешь набираться!'
  Его взгляд был так суров, что Молчан сразу понял: ни слезы, ни уговоры не помогут. Приговор окончательный.
  
  На следующее утро дядька Крик усадил на телегу перепуганных детей. К удивлению Молчана, там же оказалась и соседская девочка-ровесница по имени Лада - особа дюже вредная, с которой Молчан не раз сходился в честном бою.
  
  Мастерград поразил с первого взгляда. 'Хорошо живут', - невольно подумал мальчик. Прямо перед ним высились огромные, в два жилья, избы - целых пять штук! Говорили, такие же есть в Смоленске, но сам Молчан видел их впервые. Дома в его веси были скорее полуземлянками, где взрослый человек возвышался над крышей. Даже воздух здесь был иным - чистым и пахнущим чем-то незнакомым. Люди носили диковинную одежду, а мимо, пыхтя, прокатилась знакомая самобеглая телега - такая же однажды приезжала в деревню, так что чудом это уже не казалось.
  
  Попрощавшись, дядька Крик пообещал вернуться после полудня и укатил. Детей встретила женщина в странном платье - не до земли, как у кривичей, а едва прикрывающем колени. Назвавшись Вероникой Ивановной, она повела их во двор большой избы, где уже ждала толпа мальчиков и девиц разного возраста. Всех построили, словно воинов перед битвой, выстроив по старшинству.
  Перед строем вышел седой, словно лунь, короткостриженый уралец.
  
  - Меня зовут Степан Викторович, и я один из старейшин, - объявил он. - Будем учить вас, как своих. А самые смышленые и трудолюбивые постигнут наши главные чудеса и даже смогут управлять самобеглыми телегами!
  
  При этих словах в груди у Молчана что-то вспыхнуло. Ему так захотелось научиться управлять телегой, чтобы потом дура Лада сгорала от зависти! Не сдержавшись, он показал ей язык. Вероника Ивановна, заметив это, лишь добро улыбнулась и беззлобно погрозила пальцем.
  
  Затем их повели в огромную избу, называвшейся школой, и усадили в светлой горнице-классе. Вероника Ивановна - она сказала, что это она будет их учить, потом долго рассказывала о диковинных законах Мастерграда и их школы, а потом стала расспрашивать детей, кто что умеет и до скольки может считать. Молчана она похвалила, и от этого на душе у него стало немного спокойнее.
  
  Внезапно раздался пронзительный звон.
  
  - Перемена! Можете выходить и играть, - объявила учительница.
  
  Дети с радостным визгом высыпали во двор. Молчан так увлекся игрой, что не заметил, как вокруг никого не осталось. Очнувшись, он с ужасом понял, что забыл, где их класс. Холодный комок страха подкатил к горлу, и по щекам покатились предательские слезы.
  
  - Что случилось, малец? Чего ревешь? - услышал он над собой.
  
  Перед ним стоял незнакомый юноша. Размазывая слезы, Молчан объяснил, что потерялся. Тот кивнул, взял его за руку и повел вдоль длинного коридора, заглядывая в двери, пока они не нашли нужную светлицу.
  
  'Добрый вьюнош, - с облегчением подумал Молчан. - Значит, уральцы - не злые колдуны, а добрые ведуны!'
  
  За день было еще несколько перемен, но теперь Молчан зорко следил, чтобы не отстать, и накрепко запомнил дорогу.
  
  После их вкусно накормили, а вскоре приехал и дядька Крик. Возвращаясь в телеге домой, Молчан подумал: 'День выдался хоть и страшным поначалу, но в общем - все было здорово. В общем было здорово и он никогда не забудет первый день в школе!'
  
***
  
  'Урр-урр-урр' - донеслось от распахнутого окна голубиное воркование, смешиваясь с витавшим в горнице запахом дыма из печи и едва уловимым духом сушеных грибов и вяленой рыбы.
  
  Борич, седовласый старец градской, чье слово весило в делах Русы едва ли не больше княжеского, сидевший на массивном, украшенном резьбой столе (кресло по-древнерусски), с изображениями переплетающихся змей и волков, символами силы и защиты, - рывком крутанулся на звук. Дубовые половицы под его мягкими сапогами из сафьяна чуть скрипнули. Его взгляд, до этого задумчиво блуждавший по закопченным матницам (потолочным балкам), с свисающими пучками целебных трав, стал острым и цепким.
  
  'Голубь! Точно голубь! Ну наконец вести!' - голова его качнулась совершенно по-змеиному из стороны в сторону, словно у атакующей гадюки.
  
  Рука, иссохшая, испещренная коричневыми пятнами, но с цепкими, сильными пальцами нетерпеливо хлопнула по массивному подлокотнику. Властным жестом подозвала застывшего у дверей в сенях слугу - мальчишку лет пятнадцати, щуплого и бледного, словно росток, пробивавшийся в вечной тени могучего дуба. Одежда отрока - простая холщовая рубаха до колен - казалась еще беднее на фоне резных, тяжелых лавок вдоль стен.
  
  - Хватай его! - прозвучал приказ, короткий и жесткий, как удар бича. В его интонации была та самая власть, что заставляла трепетать не только слуг, но и княжих мужей.
  
  'Урр-урр-урр' - продолжал ворковать голубь.
  
  Слуга, побледнев еще больше, робко шагнул к окну, затянутому дымчатым слюдом (слюдяной пластиной), и посмотрел вниз - два яруса - высоко! Замер на мгновение, глядя в сырую бездну за стенами терема, а затем, оглянувшись на не отводящего от него взгляда хозяина, судорожно дернул кадыком и, пересилив себя, перешагнул через высокий, обитый грубым деревом подоконник. Хозяин поднялся со стола и неспешно подошел к окну, его тень накрыла мальчика, словно крыло хищной птицы.
  
  Босые мальчишеские ноги осторожно ступили на крутой скат крыши. Старая осиновая дранка, скользкая и почерневшая от влаги, немилосердно впивалась в стопы и угрожающе подрагивала под его весом, скрипя, словно шевелящаяся в ночи нежить.
  
  - Не мешкай! - раздражение в голосе Борича походило на шипение опущенного в воду раскаленного железа. Он ненавидел нерешительность, это качество было ему отвратительнее самой нищеты.
  
  - Спешу, господин... Спешу! - не поворачиваясь, ответил отрок, голос его сорвался на визгливый шепот. Сердце колотилось в горле, его стук сливался с шумом крови в ушах. Словно рак, пополз по мокрому склону, цепляясь пальцами за шероховатые стыки между досками, чувствуя ими липкую холодную влагу мха.
  
  Дрожащая рука наконец сомкнулась вокруг тельца измученного голубя. Птица забилась в его ладонях, и это биение было похоже на его собственный страх. Повернулся и, в последнем усилии, протянул добычу хозяину, по поцарапанному запястью стекала капля теплой крови.
  
  И в тот миг, когда птица покинула ладони, нога, ища опору, резко соскользнула с влажной, отполированной временем и дождями деревянной пластины. Грузно осел на кровлю, отчаянно замахал руками, пытаясь уцепиться за воздух, но вместо этого заостренный край другой драночной щепы глубоко впился в ладонь. Пронзило болью, острой и жгучей.
  
  - Господин, помогите! - единственный крик, на который хватило дыхания, сорвался с его губ, а пальцы другой руки судорожно впились в узкую щель между кровлей и отходящим от стены водосточным желобом - грубым корытом из расколотого надвое бревна. Дерево хрустнуло, подаваясь, и этот звук был страшнее любого звериного рыка.
  
  Борич не удостоил слугу ни взглядом, ни движением, торопливо отвязал крохотный свиток, привязанный к лапке птицы. Его пальцы, привыкшие перебирать дирхемы в резной костяной шкатулке, торопливо развернули написанное на бересте послание. Присел назад на стол, спиной к трагедии, разворачивавшейся за его спиной.
  
  - А-а-а! - отчаянный крик, обрывающийся на полуслове, сорвался вниз и тут же его поглотил глухой, влажный стук, от которого на мгновение перестали чирикать даже глупые воробьи на крыше. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь воркованием голубя в руке хозяина.
  
  Но Борич и глазом не повел. Все его существо было поглощено посланием. Холодные глаза старца пробегали по строчкам, и по мере чтения лицо, обычно непроницаемое, озарялось жестким, хищным светом. Вести ужасные: князь Олег погиб, войско разбито. И это означало, что деньги, вложенные в поход - те самые, что хранились в дубовых судьях-сундуках, укрытые тяжелыми замками-ключами, - потрачены зря и не вернутся в виде полноценного серебра в закрома Борича. Гнев, холодный и расчетливый, уже сменял в душе первое оцепенение, рождая новые, мрачные планы.
  
  На этом фоне падение слуги не более значимо, чем сорвавшийся с ветки кровавый осенний лист.
  Спустя два дня весть о гибели князя Олег и сокрушительном разгроме дружины, стремительным лесным пожаром перекинулась через заставы и достигла Новгорода. А точнее - того хрупкого конгломерата трех поселений-концов, составлявшим город: Неревского и Людина на левом берегу, Славенского - на правом, разделенных темными водами Волхова и вековой враждой, которую трагедия под Мастерградом вывела на поверхность, словно гной из старой раны.
  
  И Новгород вскипел. Замерли в недоумении гончары у дымных горнов на Гончарском конце, прекратили на время вечный спор о цене купцы-скотники с Людина конца, возвращавшиеся с лова рыбаки с ильменских причалов, не понимали куда девать улов. Город стал клокочущим котлом, где ярость густо замешивалась на страхе, а скорбь по погибшим - на холодном политическом расчете.
  
  В тот же день над холмом у Волхова взметнулся в небо столб густого дыма - первый зов. Вслед за ним с капища Перуна прорвался низкий, протяжный рев тура, тут же подхваченный частыми, тревожными ударами в бии по всем трем концам. По утоптанным, грязным улицам, мимо бревенчатых срубов, крытых берестой и дерном, мимо частоколов, за которыми слышалось мычание скота, понеслись отроки, хрипло выкрикивая: 'Ко вечу! Ко вечу!'. Из низких дверных проемов выходили вооруженные мужчины - кто с секирой за поясом, кто с луком за плечами, хмуро переглядывались, спешили к капищу богов, над которым бился на ветру знакомый стяг.
  
  Вече началось с приношения богам кровавой жертвы - молодого быка, дым от которого густо стлался по холму, смешиваясь с запахом пота и влажной земли. Следом выступили старцы градские от всех трех концов и посланник солеторговцев Русы Борич, чья фигура в дорогих мехах резко контрастировала с одетыми в грубый холст и кожи простолюдинами.
  
  С одной стороны, горсточка русов, сторонников погибшего князя. Еще вчера - правящая элита. Сегодня - осажденное меньшинство, на лицах которых застыла смесь ярости и животного страха - слишком много их родичей и воинов не вернулось из рокового похода. Вместе с ними выступили и солеторговцы и их многочисленные сторонники из числа тех, кого прикормили щедростью.
  
  'Собрать новую рать! Отомстить за князя! Сжечь Мастерград дотла!' - их призывы, полные огня и ярости, тонули в гуле враждебной толпы.
  
  Им противостоял куда более многочисленные голоса: словене, чудь, меря, весь. Те, для кого гибель Олега не трагедия, а долгожданный шанс. Шанс возродить времена, когда у ильменских племен не было пришлых правителей из-за моря, а правили собственные родовые старейшины. В толпе, словно заклинание, шепотком передавали имя, ставшее символом сопротивления, - Вадим Храбрый. Его тень вновь витала над собравшимися. Гибель князя Олега для них была карой богов за гордыню и ясным знаком: пора сбросить чужеземное ярмо.
  
  'Хватит лить нашу кровь! - слышится с другого края площади. - Пора вернуть себе право голоса!'
  Чаша весов качнулась. Успех Мастерграда, сумевшего отбиться от княжеской дружины, стал для противников русов и солеторговцев лучшим аргументом. Призывы к новому походу разбились о стену молчаливого сопротивления и открытого неприятия.
  
  К вечеру, когда багряное солнце стало опускаться за укрытый тучами горизонт, окрашивая воды Волхова в цвет крови, стало ясно: вече не приняло никакого решения. Ни 'за', ни 'против'. Оно не смогло консолидироваться ни вокруг мести, ни вокруг мира.
  
  Город разошелся по составлявшим его концам неудовлетворенным и озлобленным. На улицах, где еще недавно звенели топоры, гудел и шумел торг, нависла тяжелая тишина, нарушаемая только тревожным мычанием скота за частоколами. Формально - ничья. Фактически - стратегическое поражение русов. Их власть, державшаяся на силе и авторитете князя, дала первую глубокую трещину. Над Новгородом повисла зловещая тишина, предвещавшая не внешнюю угрозу, а бурю изнутри. Гроза над Волховом только начиналась.
  
  В тот же вечер, когда на востоке остался лишь кровавый отблеск спрятавшегося за горизонтом солнца, две противоборствующие силы сошлись на обрывистом берегу. Место было выбрано не случайно - ничейная полоса между Славенским холмом и Неревским концом, где пахло влажным песком, гниющими водорослями и дымом очагов, доносившимся с ближайших промокших подклетей.
  
  С одной стороны плотной стеной стояли те, кто требовал мести Мастерграду. Не только дружинники-русы - к ним примкнули солевары из Русы в пропахших солью посконных рубахах, чей промысел зависел от княжеского порядка; гости-купцы в дорогих, хоть и запыленных, плащах, успевшие нажиться на торговле с югом; и молодые удальцы из словен и чуди, вкусившие сладость военной добычи и побед. Всех их сжигала ненависть к неведомому врагу, разбившему Олега, и к своим же соседям, в чьих глазах они читали молчаливое осуждение.
  
  Напротив выстроилась иная стена - более пестрая, но не менее грозная. Здесь были молодцы из дальних весий, где помнили времена восстания Вадима Храброго. Рядом - ремесленники с Людина конца, их мозолистые ладони, привыкшие к топорищу и молоту, сжаты в каменные кулаки. Охотники из чащоб, с плечами, истерзанными тетивой, в плащах из медвежьих шкур. Их не объединяла ярость, их объединяло одно стремление - положить конец власти пришлых варягов.
  
  Поначалу это был лишь гул - глухой, нарастающий ропот сотен глоток, где проклятья на славянском языке смешивались с руганью на наречии чуди. Но стоило одному из молодых варягов, швырнуть в лицо противнику горсть грязи, как воздух разорвался.
  
  Подкова - скотник, получивший прозвище оттого, что стукнул его жеребец копытом, проломив нос и порезав губы, отчего остался на лице овальный шрам, крепкий и бравый, выкрикнул:
  - Наших бьют! - и пошла потеха.
  
  Это был уже не спор, а стена на стену, по старинному обычаю. Могучие русы, привыкшие к бою, напирали единым строем, как привыкли в сече, но навстречу им шли коренастые, приземистые кузнецы, чьи удары, отточенные у наковальни, точны и неумолимы. Охотники, ловкие как рыси, уворачивались и били наверняка, целясь в поддых. В воздухе - кислый запах пота, крови и разгоряченного дыхания.
  
  - У-у-у-у...
  
  - А-а-а-а-а...
  
  - А-я-я-а-а-а-а-а!..
  
  Гул от удара кулака о плоть, хриплые выдохи. Стон. Хруст носовых хрящей и скрежет зубовный ...
  Молодой, кряжистый рус - настоящий богатырь, втесался в середину вражеского строя, расталкивая противников могучим плечом, валяя встречных одним ударом; а вот его на кулаках вынес и могучий словен, по виду кузнец, приложил к его короткостриженому затылку кулак - свинчатку. Рус рухнул, словно подкошенный.
  
  Чей-то крик взлетел высоко над побоищем, как взвихренная осенняя нитка паутины.
  Вот муж, по лицу и одежде - мерянин, ударил руса в грудь, тот, захрипев, попятился, беспомощно размахивая руками, и рухнул на землю, где его тут же стоптали десятки ног...
  Бой был яростным, но по-своему честным - без железа, на кулаках. Никто не хотел смерти соседа - еще оставались родственные связи, еще помнили общее прошлое.
  
  Через несколько минут, оставив на влажном песке выбитые зубы, кровавые пятна из разбитых носов и обрывки одежды, подхватив под локти обеспамятевших, противники начали расходиться, отползая и утирая кровь, отступая в темноту своих концов.
  
  Но после этой ночи все в Новгороде поняли - словами спор не закончен. Он только перешел в новую, куда более опасную стадию.
  
***
  
  Месяцем раньше.
  
  Владения ятвяжского князя, одного из многих предводителей воинственного лесного племени, по имени Скирмонт, мало походили на княжеский двор в том виде, к какому привык Яромир, доверенный человек старца Борича из Русы. Скорее это разбойничье, волчье логовище в глубине непроходимых прибалтийских чащ, походный воинский стан. Несколько полуземлянок, закопченные очаги под открытым небом и растянутые на кольях звериные шкуры, в окружении зеленых крон деревьев, мир был невероятно свеж - все сияло столь пронзительно-чистыми оттенками аквамаринового, изумрудного. Невидимый дятел звонко барабанил по стволу. Чужие запахи наплывали со всех сторон - дыма, сырости и внутренностей, хотелось бы, чтобы звериных, а не человеческих. Хотя здесь Яромир был не уверен - 'слава' у ятвягов специфическая.
  
  - Жих! Жих! - скрежетало впереди железо по камню. В сопровождении воина с равнодушными до жути глазами убийцы и коротким копьем в руке, он осторожно обошел полуразложившееся тело человека. Много таких в окрестностях лежало... перешедших дорогу отважным и умелым воинам-ятвягам.
  
  Яромир вынырнул из густого подлеска, окружавшего невеликую поляну. Князь Скирмонт, могучий, с медвежьей проседью в черных волосах и цепкими, холодными глазами на загорелом, обветренном лице, сидя на пне, точил широкий нож о каменный брусок. Стараясь не выказывать страха, Яромир, остановился в паре шагов, голова склонилась в поклоне.
  
  - Привез, говоришь? - не глядя на гостя, бросил Скирмонт. Грохочущий голос князя походил на отдаленный гром.
  
  Яромир молча снял с плеча тяжелую кожаную торбу и бросил ее к ногам князя. Развязавшийся узел открыл взгляду тусклый блеск серебра. Ятвяг бесстрастно копнул дирхемы ножом.
  
  - Половина сейчас, - сказал Яромир, - Вторая - после выполнения.
  
  - Какое дело? - Скирмонт вскинул голову и Яромиру почудилось, что в глубине ледяных глаз лесного князя шевельнулась тень голодного зверя.
  
  - Городок уральцев, слышал о таких?
  
  Скирмонт молча кивнул, не отводя взгляда от лица словена. Еще бы не слышать! Удальцы князя Комата пошли в набег на кривичей, да натолкнулись на уральцев и не вернулся домой никто.
  
  - Так вот на днях оттуда выйдет отряд. Небольшой. Человек десять - не больше. Ночью их можно подстеречь и взять. Живыми. За каждого заплатим серебром.
  
  Скирмонт перестал точить нож и сунул в ножны на поясе и несколько мгновений молчал.
  
  - Ты мне за серебро свою же братию в петлю тащишь? У вас, славян, свои счеты. Я в них не лезу.
  В голове у Яромира вдруг всплыла картина: низкий, подклет в доме Борича, пахнущий страхом и кровью - пыточная. Он сам стоял там, слушая тихий, мерный голос хозяина, в то время как в темном углу двое дюжих холопов волокли труп одного из уральцев, который рассказывал странные и удивительные вещи.
  'Новый транзитный град будет душить нас пошлинами за каждое судно по Днепру, Он не нужен никому, Яромир, - говорил Борич, не глядя на верного помощника, - А вот единая Русь, где товар идет без задержек и пошлин от греков до моря Варяжского... это выгодно. Крайне выгодно. А эти 'уральцы' сеют смуту. А их умения и знания - опаснее меча. Их нужно вырвать с корнем, а их секреты - стать нашими секретами'.
  
  - Не братия они мне, - отрезал Яромир, глотая сухой комок в горле. - У них свои пути- дороги. А нам - свои.
  
  Князь ятвягов настороженно прищурился.
  
  - Откуда знаешь, когда и куда они пойдут? - деланно безразличный голос стал тише и оттого сам князь опаснее, - Такие походы в тайне великой держат.
  
  Яромир ощутил, как по спине пробежал тревожный холодок. Он вспомнил лицо Борича, его последнюю, брошенную на пороге пыточной фразу: 'Солнце не любит, когда на него смотрят слишком пристально. Мы - лишь тени, что делают свое дело'.
  
  - Знаю, и все, - ровно ответил Яромир, глядя в холодные глаза Скирмонта, - Можешь считать, что ветер нашептал.
  
  Молчание затянулось, князь опустила глаза вниз, взгляд стал задумчивым, снова взглянул на серебро, поднял глаза на незваного гостя. В его голове, привыкшей к прямой хитрости зверя и воина, складывалась простая картина: у соледобытчиков из Русы есть человек среди этих 'уральцев' или тех, кто имеет к ним доступ. Подсыл. Шпион. А где есть одна крыса, всегда найдется и вторая. Значит, дело пахнет не обыкновенной, привычной междоусобицей, а большой игрой. А в большой игре платят хорошо.
  
  Поднял ледяной взгляд.
  
  Яромир увидел подобие улыбки, более похожей на волчий оскал и понял - его взяла.
  
  - Ладно, - проскрипел Скирмонт, - Будь по-твоему. Покажем мы твоим 'уральцам' нашу ятвяжскую дорогу.
  
***
  
  Дневник Егора Петелина
  
  1 октября.
  
  Давно не писал - некогда, да и неохота. Настроение ноль, тем более после разговора с родителями. Не удивлюсь, если они меня каким-то долбанутым считают... А черт с ним! По-другому я не могу, не могу забыть ее, ну вот не могу и все - через день снится!
  
  Ладно, хватит о моих проблемах, расскажу, что у нас нового появилось. Короче, наконец, после постройки домов, выделили бетон для дорог. Раньше- чуть дождь - не пройдешь! Или точнее пройдешь только в резиновых сапогах, а сейчас между нашими 'небоскребами' вполне цивилизованные дороги и к бане проход есть с караулкой! Кстати, вовремя подсуетились, третий день под вечер дождь - даже утреннюю физзарядку сегодня отменили- там не спорт получается, а заплыв по ручью вдоль бывшей дороги у стены! Обещают, что к следующему лету в Мастерграде все дороги станут или бетонными, или с бревенчатой мостовой. Ну посмотрим-посмотрим...
  
  Что касается производства боеприпасов. Собственно, и серу, и свинец, на Русь привозят, но не в том количестве, какое нам необходимо. Заказали их купцам из Киева и из Смоленска и Новгорода, даже двух греческих, которые византийцы, с будущими азербайджанцами привлекли, но когда-то они привезут заказанное! Только на следующий год, не раньше, а до подвоза необходимо как-то дожить! Но что смогли - сделали: весь свинец из Смоленска выкупили, прилично из 'старого' мира привезли. Опять же вышедшие из строя аккумуляторы! Несколько мешков с серой нашли на складах района, говорят, ее применяют то ли для защиты растений, то ли от вредителей - не знаю, но факт, что привезли. Селитра своя есть - не зря нюхали привезенный окрестными кривичами навоз! Короче, там наша профессор главная. Готовят раствор - 50 г селитры разводят в 10 л теплой воды. После каждого полива компостную кучу накрывали пленкой и периодически перемешивали компост. Два 'урожая' получили!
  
   Так что прорвемся, я надеюсь... ну точно прорвемся!
  
  Что по ружьям... Я и про боеприпасы вспомнил потому, что вчера был в цеху металлообработки Архиповича - отвозили железо со склада. Прошелся там. Ну он и монстр оружейной индустрии! Короче у него там пресс, самодельный прокатный стан с приводом от самодельной плотины, текущего по нашей территории ручья, да несколько горнов, где кованная болванка пробивалась и раскатывалась в бесшовную трубу. Токарные станки - ими выравнивали и калибровали канал ствола; обрезали заготовку по размеру. Там же цементировали внутреннюю поверхность ствола и закаливали. В результате мягкий и вязкий снаружи ствол имел внутри гладкую, твердую поверхность.
  
  2 октября.
  
  Иду я такой, утром мимо школы. В первую смену там дети аборигенов учатся, а во вторую наши. Солнце палит, как не в октябре. И форменным образом обалдел - батюшка Павел, тот самый учитель по холодному оружию и настоятель доморощенного храма, из-за которого отец нехило сцепился с Чепановым, валяется, схватившись за лодыжку, в окружении галдящих старшеклассников в спортивной форме на футбольном поле, напротив ворот. На скамейке - аккуратно сложена ряса и рюкзачок поверх нее. А вокруг крики: Пенальти! Не пенальти - он сам упал! Короче гвалт и ор!
  
  Остановился я. Интересно же, что будет дальше! Короче решили все же. Батюшка поднялся, прохромал к мячу и, все-таки забил гол.
  
  Вот что за комедия? И... разве им, то есть священникам, так разрешено? Или я что-то не понимаю?
  
  Вот некоторые считают, что зря на обучение детей аборигенов средства тратят. Так вот - тут я с отцом согласен. У нас рук не хватает для поддержания производства, но нужны не просто руки - людей то вокруг хватает. Нужны образованные люди, способные работать с нашими механизмами и автомобилями! Промышленность начинается с образования. Сначала готовите рабочих и инженеров, а только следом стройте заводы.
  
  На следующий год будут внедрять норфолькский четырехпольный севооборот. Урожай по первому году на расчищенных землях неплох, но это ненадолго. Почва то без химической подкормки утрачивает плодородие! Так что будем чередовать на одном поле: бобовые, пшеницу, на следующий год корнеплоды и ячмень. Мясо в 9-м веке можно добывать и охотой, но следует помнить, что разведение скота и использование части пахотной земли под пастбища существенно помогает сохранять плодородность полей.
  
  А вот торговля с местными идет прекрасно. Архипович освоил серийное производство на слое расплавленного олова небольших зеркал - сантиметров десять в диаметре вполне приемлемого качества. А опыты по 'большим' зеркалам и оконному стеклу идут несколько недель и результаты многообещающие. Так что скоро и это выбросим на рынок, но и 'маленькие' зеркала продаются прекрасно. Зеркало меняется по весу на золото. Что еще продаем нового: бумагу, но спрос, конечно не такой - книжников единицы. В основном пользуются для записей берестой и, только самое важное записывают на пергаменте. Еще самодельные зажигалки на древесном спирту наладили выпуск умельцы. Пока их берут немного - только богачи из Смоленска, но и это хлеб! Так что в казне города накопилось почти две тонны серебра и серебряных изделий и, более 10 килограммов золота. Ну вот вроде и все новости.
  
  Зы: Видел Маринку Шушпанову, еле сбежал. Заметила меня или нет - не знаю. Да и черт с ней!
  

Глава 4

  
  Рутинное заседание совета Мастерграда текло по накатанной колее и клонилось к завершению. Обсудили текущие дела, предложение Петелина приняли единогласно. Тот уже заносил решение в протокол, когда слово попросил Чепанов.
  
  Александр внутренне напрягся. Взгляд скользнул по лицам: седой Чепанов, смотрел на него прямо; Евдокимов, не отводил взгляд от собственных рук; Деревянко ссутулился над бумагами; женщины сидели с непроницаемыми лицами. 'Что затеял старик?'
  
  - Пожалуйста, - медленно склонил голову Петелин. Воздух в зале загустел, стал тяжелым.
  
  - Я хочу поднять вопрос о системной неэффективности хозяйства, - начал Чепанов. - Неэффективности, которая напрямую связана с отсутствием в Мастерграде денежного обращения. Вся история Земли доказала: уравниловка и пайки ведут не к развитию, а к застою! Безусловно, наш 'военный коммунизм' был оправдан, когда нас было сто человек. Но сейчас нас - больше тысячи! Мы сравнялись по численности с крупнейшими городами аборигенов! И мы используем труд окрестных деревень! - голос Чепанова, обычно рассудительный, прозвучал как удар топора по льду.
  
  Он поднялся, пальцы впились в грубую поверхность самодельного дубового стола.
  
  - Колония задыхается без элементарных экономических стимулов! Я настаиваю на немедленном - к примеру, со следующей недели - введении обеспеченных серебром денег. Назвать их, предположим, рубли.
  Чепанов присел. Лицо Петелина, словно высеченное из гранита, не выражало ничего, кроме усталого раздражения.
  
  - Я не против введения денег в принципе, Степан Викторович, и вы это прекрасно знаете, - его голос был ровным, но в нем звенела сталь, - Но я категорически против того, чтобы делать это именно сейчас, сгоряча! Колония с трудом накопила запас продовольствия на зиму. Запасы серебра и золота в казне явно недостаточны для обеспечения денежной массы! Сначала нужно укрепить производство и накопить достаточный объем ликвидных товаров, а уже потом запускать финансовый механизм. Иначе получим вымывание золотого запаса и социальный взрыв, а не ваши пресловутые 'стимулы'.
  Воздух в комнате совета Мастерграда, пропитанный запахом свежезаваренного чая, мокрой шерсти и напряжения, копившегося последние месяцы, стал густым и тяжелым, как свинец. Это был далеко не первый спор Чепанова и Петелина и каждый раз казалось, что вот-вот - и трещина между лидерами совета колонии станет пропастью.
  
  Чепанов снял очки и тщательно протер стекла носовым платком, потом поднял на Петелина взгляд. В его глазах плясали яростные огоньки.
  
  - Запасов недостаточно? - его голос стал нарочито тихим, отчего каждое слово звучало еще отчетливее, - А когда их будет достаточно, Александр Иванович? Когда мы все погрязнем в этой трясине еще глубже? Вы говорите о взрыве, но именно застой и порождает самые страшные взрывы! Уравниловка, разве это справедливо? Это тупик! Цель - дать людям стимул производить больше, чем им положено по пайку!
  
  Он надел очки, и теперь его взгляд через линзы казался еще более острым и обезличенным.
  
  Петелин медленно выпрямился во весь рост. Его тень, удлинившись, поползла по стене, на мгновение поглотив карту, на миг заслонив Мастерград.
  
  - Стабильность, Степан Викторович, - это когда дети не ложатся спать голодными, - он отчеканил каждое слово, - Я настаиваю на том, чтобы не рисковать хлебной безопасностью колонии ради сомнительных экспериментов!
  
  В комнате поднялся нестройный гул. Петелин обвел взглядом собравшихся, ища поддержки. Евдокимов, наконец, оторвал взгляд от рук и кивнул Петелину. Деревянко отвернулся. Женщины переглянулись - одна из них, профессор Кононова, чуть заметно покачала головой, глядя на Петелина. Расклад сил был ясен.
  
  - Разрешите? - поднял руку Ушаков и, дождавшись тишины, продолжил густым басом, - Я не экономист, но даже большевики в двадцатые годы прошлого века разрешили нэп - мелкий бизнес. А мы идем против истории. Не можем мы контролировать из совета каждый гвоздь, ну не можем! Думаю, Степан Викторович прав в главном: без свободы инициативы мы задохнемся.
  
  Он потер гладко выбритую щеку.
  
  Совет раскололся надвое. Два лидера, два курса, две правды. Каждый хотел блага колонии, но представлял его по-своему. Так и не приняв решения, они разошлись на краткий перерыв, унося с собой груз неразрешимого противоречия. Следующая схватка была неизбежна.
  
  Чепанов и Петелин неторопливо курили самокрутки с эрзац-табаком (пропитанные никотином капустные листья) на узкой дорожке из свежего бетона, ведущей к запертой двери одноэтажного здания совета - точь-в-точь дачи из 'старого' мира. На друг друга они не смотрели. Осенний ветер, некстати разыгрался, пронизывал насквозь накинутые на плечи бушлаты: армейский у Петелина и синий, мчсовский у Чепанова. И тем неожиданней было небо над ними - абсолютно безоблачное, густо-синее, до индиго. Воздух был свеж, прозрачен и звенел, словно хрусталь.
  
  Чепанов затянулся, и взгляд его скользнул по лицу соратника. Противника? А бог его знает! Дым был едким и горьким, точь-в-точь как слова.
  
  - Странно, - произнес Петелин. Он задумчиво следил, как струйка дыма тянется к небу, а потом перевел взгляд на залитую светом осеннюю тайгу, подступившую к оборонительному валу колонии. Тайга полыхала благородными оттенками старой бронзы и багрянца. Изумительный день. Прямо как говорится, кто вчера умер - сегодня жалеет. - Вы старше меня, но склонны к авантюрным решениям, я младше, но предпочитаю осторожность. Вот как так?
  
  - Да не в возрасте дело, а в характере, Александр Иванович! - выдохнул Чепанов.
  
  В его пристальном взгляде Петелин разглядел сожаление - словно смотрел на несмышленыша, - и нахмурился.
  
  - Но дело даже не в этом, - продолжал Чепанов. - Мы тонем в этих бесконечных 'сперва'. Ты ждешь идеальных условий, но их не будет никогда! Уж поверь старику: выживают те, кто действует, а не выжидает.
  
  - А ваша поспешность может привести к кризису! - отрезал Петелин, и его скулы напряглись. - Вы хотите получить быстрый результат, но не думаете о цене. А она может быть высока. Неподъемно высока!
  Чепанов усмехнулся, коротко и сухо. Горький дым вырвался из рта и был тут же разорван ветром.
  
  - Кризис? - переспросил он, и голос прозвучал хрипло. Он наклонился и ткнул окурок в сырой после дождя бетон, оставив на серой поверхности угольно-черный след золы. - Он уже наступил, Саш. Мы в нем сидим по уши. Ты называешь это ценой, а я - единственным шансом не уйти на дно. Твоя осторожность - это медленная гарантированная смерть. Моя 'авантюра' - хоть какой-то шанс.
  
  Петелин отвернулся. В его глазах на мелькнуло что-то неуверенное. Но мгновенно прошло.
  
  - Значит, нам не по пути, - произнес жестко, - Очень жаль.
  
  - И мне... - Чепанов вздохнул и тихо закончил, - жаль.
  
  Петелин уловила во взгляде оппонента легкую грусть и словно бы снисходительное сожаление. Как будто он действительно старше не на двадцать с лишним лет, а не меньше чем на сотню.
  
  После перерыва Чепанов был спокоен, как космонавт в кресле перед стартом корабля.
  
  Страсти снова накалились, и он поднялся с места.
  
  - Товарищи! - голос, негромкий, но отчеканивающий каждое слово, заставил умолкнуть последние споры. - Видимо, решить поднятый мной вопрос здесь невозможно. Предлагаю вынести его на общее собрание. И скажу больше - эти склоки губят все дело. Нам нужен Председатель. Оба вопроса - к народу. Пусть решает, чей путь верен.
  
  Обе идеи витала в воздухе, но именно Чепанов озвучил их, тем самым перехватив инициативу. Совет, измотанный бесконечными препирательствами, с облегчением ухватился за это предложение.
  Солнце давно кануло за горизонт, но площадку в центре Мастерграда заливал ярый свет факелов и автомобильных фар, подключенных к аккумуляторам. Толпа - почти все взрослое население колонии - гудела негромким, тревожным гулом. Она колыхалась единым массивом, тысячеглавым существом, рожденным из тьмы и света.
  
  На импровизированной трибуне стояли двое: Петелин - прямой и несгибаемый, в пятнистом армейском бушлате, и Чепанов, в простом рабочей ватнике, с руками, испачканными машинным маслом. Он только что вернулся из хозяйства Архиповича.
  
  Петелин выступил первым. Он говорил об осторожности, о взвешенных решениях, о том, что прочный дом нельзя построить на сыпучем песке поспешных реформ, призывал к терпению и к планомерной работе. Речь была умной, логичной, но отстраненной, словно инженерный расчет.
  
  Потом взял слово Чепанов. Он смотрел в толпу. Мелькание. Пятна лиц. На кузнецов, плотников, воинов, врачей.
  
  - Я не буду говорить о великом, как уважаемый Александр Иванович, - в его голосе не слышалось пафоса, только усталость и железная уверенность. - Я скажу о простом. О том, чтобы у ваших жен было по два платья, а не по одному и то, заштопанному до дыр. О том, чтобы ваш труд ценился. Чтобы человек, придумавший, как усовершенствовать плуг, мог получить за это не только благодарность, но и кусок мяса для своего больного ребенка. Мы не боги. Мы - люди. И я не обещаю вам рая. Я обещаю вам справедливость. И шанс.
  
  Он сошел с трибуны под гробовую тишину, которая оказалась красноречивее любых аплодисментов.
  Голосование длилось недолго. Когда огласили результаты, даже сторонники Чепанова ахнули. Подавляющее большинство проголосовало за введение денег, а Председателем совета был избран он.
  
  Дневник Егора Петелина.
  
  13 октября
  
  А вчера отец опять пришел с заседания совета смурной. Не стал лезть к нему, но мама утром проговорилась, что произошло. Папа опять поцапался с Чепановым. Тот настаивал на разрешении организовывать частные производства. Ну то есть все основное будет принадлежать Мастерграду, а всякая мелочь - пожалуйста, открывай свое. А отец считал, что это рано при нашем дефиците рук! Короче, поругались они, но совет пошел за Чепановым. Думаю, он не прав, но разве ему скажешь - обидится! Такие вот дела... Нда...
  
  В общем теперь у нас главный появился - Чепанов Степан Викторович. А отец с ним в порядочных контрах, так что не знаю даже как к этому относится. И да, еще, кончился наш военный коммунизм. Со следующего понедельника вводят рубли. Их напечатают на принтере - а они все в собственности колонии, на привезенной из 'старого' мира мелованной бумаге - так что не подделаешь.
  
  Рубли обещали свободно обменивать на привычные местным серебро и арабские дирхемы. Так что я теперь весьма обеспеченный человек. Моя месячная зарплата спецназовца будет 200 рублей. А это при обмене где-то 200 грамм серебра. Существенная сумма, если учитывать, что корова стоит 80 грамм серебра, а конь от 150 до 300 грамм.
  
  Кстати, есть такой дядя Ашот - он сапожник, и классный. Так вот, как-то разговорились, так он и говорит: 'Слушай, ремонтировать обувь я еще смогу, а вот новую шить - рук не хватит, никак не хватит. Пусть дадут мне наладить сапожный бизнес, а я привезу обувные лекала в Смоленск - о производстве с местными сапожниками я договорился. Буду закупать готовые сапоги, туфли мужские и женские всякие и следить чтобы все было качественно и по-нашему, а не как у местных - что на правую ногу, что на левую - одинаковая обувь'
  
  Ужас! Как они только ходят в ней? И, по-моему, схема, которую предлагает дядя Ашот, нормальная!
  
  Зы: Еще начали приходить выкупы за пленных, и папа надеется на хорошие деньги в казну. Так что казна ничуть не обеднеет!
  
***
  
  - Ха! Теймураз, ну е-мое, - бывший милиционер и один из старожилов Мастерграда Трофим Владыкин скептически покосился на двух матерых воинов в нарядных красных рубашках с затейливой вышивкой. Их простые шерстяные плащи, снятые с могучих плеч, покоились на лавке, а сами они были усаты, обветрены и тверды, словно высечены боевой секирой из цельного куска дуба. Они были похожи как две капли воды, отличались лишь оттенком загара: один был заметно смуглее. Потом посмотрел в сторону стойки кабатчика. - Доблестным воинам Дражко и Чедрагу подать им какое-то пиво? Да это ж насмешка над доблестными русами! Мужи водку пьют!
  
  Он отчего-то смутился, зыркнул на Ушакова Семена Степановича по кличке СС, во главе стола и, добавил, - Ну ладно, самогонку... Но чтоб огурцом - знатную!
  
  Близнецы переглянулись, потом, тот, что смуглее - старший, Дражко, с некоторым сомнением прогудел и оглянулся на Ушакова:
  
  - Добро. Отопьем водку.
  
  Ушаков недовольно хмыкнул и укоряюще посмотрел на глядящего на него ясным взором младенца Владыкина. Но промолчал. Близнецы первые среди пленников нанялись на службу Мастерграду, а к ободритам, известным верностью клятве 'на земле' (человек, дававший клятву символизировавшую обращение к Матери-Земле в случае ее нарушения отрекался от земли, которая его кормит, и обрекал себя на смерть и бесплодие. Одна из самых сильных и нерушимых клятв западных славян), доверяли.
  
  Маленькое происшествие вызвало одобрительные кивки компании за столом.
  
  - Теймураз! Дорогой! - сиреной взревел Трофим, поворачиваясь к стойке трактирщика, - Еще две рюмки для наших уважаемых другов!
  
  Подкатился кругленький и юркий, словно ртуть, дядька Теймураз - хозяин заведения и трактирщик - он не стал доверять обслуживание суетливым официанткам.
  
  Перед носом Трофима, между блюдами с жаренными поросенком и рыбой, на дубовый стол из широких, плотно подогнанных досок опустился поднос с двумя глиняными рюмками и кувшином. Расплылся в довольной улыбке.
  
  - О-о-о, другое дело, - налил варягам, как и всем, отмеряя на глаз: на полпальца не доходя до края.
  Дражко наклонил голову и тихо, по-звериному, втянул воздух. По его лицу поползла тень настороженности.
  
  - Кушайте дорогие, кушайте, - слегка склонил голову перед Ушаковым. Большой человек, как не уважить? - А компот за счет заведения!
  
  В этот вечер в таверне, построенной спустя неделю после разрешения мелкой частной собственности, было немноголюдно. Большую часть занятых столов заняли мастерградские компании, в основном чисто мужские. Лишь у самого выхода о чем-то шептались за кувшином пива и немудреной закуской двое местных. Судя по виду - купцы из Смоленска.
  
  Двадцать первым веком здесь и не пахло - Теймураз делал все, чтобы в трактире 'Приют странника', царила средневековая атмосфера, конечно, в пределах разумного. Большие стеклянные окна под самым потолком (трактир, по местному архитектурному обычаю, был наполовину в земле) впускали последние лучи заката, а по углам, выхватывая из сгущающихся сумерек уютные круги света, горели лампы 'Летучая мышь', несколько дубовых столов с лавками, чистота... И главное - здесь хорошо готовили и всегда имелось в достатке, чем промочить горло, в том числе местное пиво, мед и заморские вина, в основном из Византии. Мастерградцы еще не успели привыкнуть к пошлой роскоши, и то, что спустя считанные месяцы после переселения появилось свое 'питейное' заведение, казалось чудом. Особенно тем, кто ценил возможность пропустить пару рюмок в достойной обстановке.
  
  Но сегодня большую часть завсегдатаев обуревало сумрачное настроение. Виной тому был угол, оккупированный странной и излишне шумной компанией.
  
  Во главе стола восседал член городского совета Ушаков. Рядом с ним - четверо спецназовцев в полной форме, со штатными шпагами на поясах: Петелин Егор и его напарник по боевой двойке, здоровенный, словно медведь, Плотников Максим по кличке Балу; резкий, словно ртуть, небольшого роста Мельников Роман и вечно улыбчивый Абухан Юсупов, откликавшиеся на 'Метлу' и 'Хана'. Замыкал этот ряд Трофим Владыкин.
  
  А напротив, вызывающе спокойные, сидели двое явных варягов.
  
  Вот это и вызывало вопрос: что они делают тут? Компания складывалась более чем странная. Все знали, что пленные содержались в импровизированном лагере, а не пировали в трактире. Не будь за тем же столом члена совета и не сохраняй хозяин Теймураз обычный невозмутимый вид, нашлось бы немало желающих немедленно прояснить ситуацию.
  
  Ушаков дождался, когда варягам нальют и поднялся с рюмкой в руках.
  
  - Ну что, предстоит нам нелегкое дело и должны мы доверять друг другу полностью... Вот чтобы мы узнали немного друг друга я и собрал вас друзья и сослуживцы. Ну, за нас, за вас и Мастерград! Чтобы рос и процветал наш общий дом!
  
  Мастерградцы, с рюмками в руках, поднялись, варяги, помедлив, последовали их примеру.
  Выпили, присели с усмешкой наблюдая ошеломленные, с выпученными глазами, лица варягов. Не приходилось им еще пробовать мастерградский самогон. Положение спасли вовремя подсунутые братьям стаканы с компотом.
  
  Негромко заиграла музыка. Электронную технику из двадцать первого века использовали вовсю. Все равно как не береги, через три-пять лет, в лучшем случае через десять-пятнадцать она выйдет из строя без возможности восстановления.
  
  Через некоторое время, когда разлили по второй, Петелин - а он был замом в их маленькой компании спросил деланно небрежным тоном:
  
  - Уважаемый Чедраг, сын Годлава, а я тебя помню. Видел я тебя, когда войско князя Олега побили. Нехорошо ты смотрел на нас. Словно волк на овец. Вот и не могу в толк взять почему ты поклялся в верности Мастерграду. Уж не обижайся, но в товарищах я должен быть уверен - жизнь им в походе доверяю!
  
  Он замолчал, выжидательно глядя на не прятавших взгляд варягов. Замолчали и остальные мастерградцы. Видимо, это вопрос интересовал всех.
  
  Первым нарушил молчание Дражко. Он не стал вставать, лишь медленно повернул стопку в грубых, исцарапанных пальцах.
  
  - Справедливый вопрос, - его голос, низкий и хриплый, прозвучал особенно громко в давящей тишине. - Волком зырил? Возможно. Вы были ворози. А на ворог и надо зыреть волком. - Он прищурился, и его взгляд скользнул по лицам мастерградцев, будто отыскивая что-то. - Но волк - зверь не подлый. Он за дружину стоит горой. И помнит, кто помог ему.
  
  Дражко сделал небольшую паузу, давая словам улечься.
  
  - Брат мой, Чедраг был ранен люто. Чрево распорото... смерть неминуча. - Голос варяга на миг дрогнул, он с силой сжал стопку. - Ваш лекарь, та самая, что в очках, врачевала его и промыслом Рода он оживе... Я стоял рядом и видел, как вы бьетесь за его жизнь, будто это он ваш родич, а не чужанин.
  
  Он поднял на Петелина прямой, твердый взгляд. Ни тени лукавства в нем не было.
  
  - Вы ему душу вернули. Мне - брата. После сего, - Дражко отпил из стопки, словно скрепляя клятву, - я принес присягу Мастерграду, и брат мой принес. Моя рота - не от страха или корысти. Она от долга. И волк я теперь для ваших врагов. А для вас... - Он чуть заметно усмехнулся. - Для вас я - тот, кому можно хребет вверить. Или тот, кто первый пойдет в пролом. Разницы нет. Честь и благодарность моя - вот что стоит за моей ротой. Жаль, что не могу лечцю воздати за труды ее... Довлеет ли вам сего ответа?
  В воздухе повисло новое молчание, но теперь оно было иным - тяжелым, но не враждебным, а полным переосмысления. И первым, откашлявшись, поднял рюмку Ушаков.
  
  - Ну за братьев наших новых. Дражко и Чедрага.
  
  - Семен Степанович, разрешите, - перебил Егор и подернул рукав форменной куртки, на запястье тускло блеснул серебром браслет из трофеев. Сдернул с руки и протянул. - Прими дар, брат. От души.
  
  Суровые черты лица Дражко дрогнули:
  
  - Благодарствую, брате! - он наклонил голову и забрал, сдвинув в сторону блюдо с остатками поросенка, вперемежку с корками от каравая.
  
  Время неумолимо бежало к двенадцати ночи - времени закрытия и, трактир неумолимо пустел. Музыка, до этого резавшая слух чуждостью, показалась Дражко знакомой. Флейта! Да это же наша! После всей этой сладкой патоки мастерградцев - наконец-то звук, от которого кровь стынет в жилах и закипает одновременно! Нет, вои они отменные, но музыка их - робичей! (рабов по-славянски).
  
  Поднялся со скамейки, хотя это было тяжело - каждая мышца кричала от напряжения. Мы... а кто мы, сыновья Годлава или уже мастерградцы? В висках стучало: Честь. Долг. Кровь. Он не знал ответа, но знал одно: долг на нем за брата, и если нужно жизнь отдать за родовича - он отдаст, не моргнув глазом!
  
  Сыны Годлава знают, что такое честь!
  
  Подошел к стене, от которой шли звуки музыки. К флейте присоединился ритмичный, яростный бой бубна. Именно такой музыкой провожали на смертный бой воев-вагров. В горле пересохло, кадык судорожно дернулся. И вдруг, без мысли, чисто на инстинкте, Дражко швырнул в пол глиняную стопку. Еще звон осколков не смолк, как он подпрыгнул, ноги, в резком и хаотичном движении выполнили движения дикого танца. Это был не танец. Это было воплощение.
  
  Сначала движения были тягучими, словно варяг двигался сквозь плотную воду, но с каждым ударом бубна они набирали скорость, превращаясь в вихрь. Ноги, казалось, не просто отбивали ритм по полу - они вбивали в него память о каждом павшем, о каждой клятве, о каждой капле пролитой крови. Взгляд, остекленевший и невидящий, был прикован к собственной танцующей тени - призраку его ярости и его скорби. В поворотах, в резких взмахах рук, в яростных притоптах жила первобытная сила зверя, сорвавшегося с цепи.
  
  И он ощутил на плече теплое, твердое нажатие. Скосив взгляд, он увидел знакомую руку, шрамы на костяшках. Чедраг! И вот они уже танцевали вдвоем, ожесточенно, с таким неистовством, будто каждый удар каблука в пол был ударом копья в щит врага.
  
  Ехо-хо, ехо-хо! Ехо-хо, ехо-хо! - в кличе под громовой перестук каблуков, звенела первобытная злоба.
  Двое танцоров ожесточенно, словно они вбивали кабуки не в пол, а в еще теплые трупы врагов, танцевали, а в таверне гремело пиратское: - Ехо-хо, ехо-хо! Ехо-хо, ехо-хо!
  
  Один за другим присоединились другие мастерградцы, спецназовцы. Сначала двое, затем еще и еще.
  Дражко скосил взгляд и увидел странно спокойное лицо Егора - сына одного из вождей города и, волна приязни ли, любви прокатилось по нему. Брат... он меня понимает! Он почувствовал руку мастерградца на плече.
  
  - Ех-хо-хо, Ех-хо-хо! - наполненные первобытной яростью и злобой ревели голоса. Крики, эхом, отражались от низких потолков, заполняли небольшой зал до предела.
  
  - Ех-хо-хо, Ех-хо-хо! - и не было никого роднее их - рожденных в двадцать первом веке и в девятом. И одинаковы были они. И за это родство они отдали бы жизнь.
  
  Дикий танец набирал обороты. Все новые участники вливались в безумный хоровод, руки ложились на плечи соседей. Мужи в неистовом вихре кружились, лица искажались в жутком экстазе. На них читался безумный восторг смерти и разрушения - такой же, с каким воины бросались грудью на вражеские клинки.
  - Ех-хо-хо, Ех-хо-хо! - и в этих криках слышалось неистовое исступление первобытного зверя, готового дорого продать свою жизнь. В них звучала священная ярость, подобная божественной - та ярость, когда собственная жизнь уже не имеет значения, когда единственное, что важно - уничтожить врага любой ценой. Они кружились, сбиваясь в плотную массу, дыша в унисон. Низкие потолки отражали и умножали их крик, наполняя небольшой зал до предела священной яростью. На лицах читался не просто восторг, а экстаз самопожертвования, та пьянящая готовность к смерти, что делает воина бессмертным.
  
  - Ех-хо-хо, Ех-хо-хо! - гремело в зале и продолжался дикий танец смерти.
  
  А древняя мелодия все плыла и плыла над и, казалось, это длится бесконечно.
  
***
  
  Прошли сутки.
  
  - Кукареку! - тревожные звуки первого петушиного крика плыли над спящим Мастерградом, предвещая скорый восход солнца. Они плыли и плыли в подсиненном скорым рассветом воздухе над темнеющим Днепром, пока не затерялись в туманной дали. И тут же его подхватили другие птичьи глотки, сливаясь в многоголосый хор.
  
   Десяток кур и петухов взяли с собой в прошлое. Кур, не желая смешивать с местной худосочной и малопродуктивной породой, берегли для увеличения стада, так что бодрых крикунов набралось с два десятка. По расчетам зоотехника - выпускника сельхозакадемии, со следующего лета Мастерград мог рассчитывать на самообеспечение яйцом и курятиной.
  
  На пахнущем смолой и сырым деревом пирсе, смешались провожающие родственники и члены разведывательная экспедиции сутки тому назад знакомившееся в Приюте странников. Тихие разговоры, последние напутствия. С тихим плеском у причала тихо покачивалась гордость местного флота, прочная парусно-моторная лодка- модернизированная городскими умельцами варяжская ладья. Ее оснастили палубой и мотором. На корме возвышалась вместительная палатка цвета хаки. Мать Егора, Ольга, не обращая внимание не недовольство сына, поправила ему воротник куртки, глаза ее тревожно блестели. Александр Петелин, чуть поодаль, стоял, сжав кулаки. Он вспоминал недавнее прошлое, где на Совете Мастерграда решалась судьба экспедиции.
  
  Всплыл в памяти тот спор, жаркий и принципиальный. Кабинет завален картами, воздух густой от напряженности.
  
  - Ждать зимы? - голос Чепанова звучал мягко, почти отечески, но каждый слог был отточен, как лезвие.
  
   - Пока мы тут рассуждаем, у князей киевских зреют планы. Разведка нужна сейчас, по последней воде!
  Полное, обманчиво добродушное лицо Чепанова располагало к доверию. Но Александр Петелин знал эту маску. Он видел жесткий прищур глаз, цепкий и колючий взгляд, который менял все впечатление. Этот взгляд нужно было уметь разглядеть - и Петелин разглядел.
  
  - Зимой река - дорога. Сейчас ловушка, - Петелин упир ладони в стол. - Русские рати ходят войной либо летом, по рекам, либо зимой, по льду. Сейчас межсезонье. Распутица, разливы, грязь по берегам. Мы не разведем ситуацию, разведка увязнет. И нас заметят.
  
  Они смотрели друг на друга тридцать долгих секунд. Два мира, два подхода сталкивались в их взглядах. Прагматичный расчет Чепанова, жаждавшего действия, против осторожной стратегии Петелина.
  
  В итоге победил компромисс: не ждать зимы, но и не бросаться сломя голову. Снарядить небольшую, мобильную группу на надежной лодке. Разведать, не ввязываясь в конфликты.
  
  Вернувшись в настоящее, Александр Петелин встретился взглядом с сыном. Никаких объятий, никаких долгих напутствий. Просто кивок. И Егор ответил тем же. Все было понятно без слов.
  
  Тишину на пирсе, полную сдержанных шепотов и плеска воды, разорвал отчаянный всхлип. Из утреннего тумана вынырнула и бросилась к сходням Наташа, жена Трофима Владыкина.
  
  - Не пущу! Трофим! Не пущу-у!
  
  Все головы повернулись навстречу.
  
  Выбившаяся прядь волос прилипла к мокрому от слез лицу Наташи и Трофим - вечный балагур и весельчак, съежился.
  
  - Наташа, прекрати... - пробормотал он, но жена уже рванулась к нему, обеими руками вцепилась в рукав походной куртки.
  
  - Детей бросил! На погибель идешь! Мало тебе одного ранения? - резал ухо визг.
  
  К бьющейся в истерике женщине бросились двое из провожающих - Ольга, мать Егора, и супруга зоотехника, оторвали от мужа, но она вырывалась, пока Трофим не обернулся. Его голос прозвучал тихо и устало, но стало тихо сразу:
  
  - Хватит. Домой иди. Прямо сейчас.
  
  Его тон подействовал сильнее уговоров. Рыдания сменились бессильными всхлипами. Трофим, не глядя ни на кого, грузно шагнул на борт катера и встал на носу, спиной к берегу.
  
  Ушаков, наблюдавший с борта катера, сжал губы. Его когтистое лицо стало каменным. Этот скандал был последним, чего ему не хватало перед отплытием. Петелин, стоявший рядом с сыном, не шевельнулся, лишь туго сжал кулаки. Он ненавидел подобные сцены.
  
  'Отдавай швартовы!' - скомандовал он.
  
  Швартовочные веревки мокрыми змеями вышли из воды, упали на палубу. Мотор, после нескольких холостых хлопков, заурчал, заработал ровно. Катер, плавно развернувшись, начала набирать ход, оставляя за собой расходящийся пенный след.
  
  С пристани еще долго несся тихий, надрывающий душу плач. Наташа стояла на коленях, и Ольга, опустившись рядом, гладила ее по спине, глядя на удаляющийся корабль, где у ее сына были свои бури впереди.
  

Глава 5

  
  Северный ветер дул ровно, будто сама река торопила экспедицию к цели. Погода стояла 'миллион на миллион', как говорили в родном 14-м гвардейском. Прямо не верилось, что на дворе поздняя осень, особенно если вспомнить недавнюю холодину.
  
  Настоящая мужская работа - поднимать и спускать парус, ловя попутный ветер, идти разведкой в неведомые... ну, почти страны. По крайней мере для попаданцев - точно неведомые.
  
  Ветер же мягко толкал Егора в спину, играя коротким 'ершиком' волос на затылке. И так по двенадцать часов в день, включая утреннюю пору и вечерний полумрак. Десять суток. Десять долгих суток, пропахших речной сыростью и едким запахом жареного масла - биотоплива. Ночные дежурства на стоянках у костра.
  
  И можно думать. Обо всем. О странном зигзаге судьбы, что привел его сюда: во времена князей Олега и Игоря. Кстати Игорь выжил или нет? Кто его знает...
  
  Душа его наполнилась щемящим чувством безмерного одиночества.
  
  Прикрыв глаза, он попытался вызвать знакомые картины, свою комнату в офицерском общежитии, пропахшую недавним ремонтом, мебель с инвентарными номерами на задних стенках, пыльные улицы Халино, лица приятелей: летчиков и техников. Но это казалось теперь таким же призрачным и невозможным, как возвращение обратно, в XXI век.
  
  Можно и о женщинах. Конкретно об одной - безымянной русинке. Длинная коса цвета спелой пшеницы и огромные, глубокие глаза, словно осколки северного льда. Десятки дней минули, но не закончилось колдовское очарование мертвой девушки. А еще о привидевшейся во сне незадолго до перехода в Прошлое девушке-медведице. Почему-то его не покидала уверенность, что он встретит ее. Обязательно!
  И еще много о чем удавалось передумать, рисуя форштевнем быстро тающий пенный след на поверхности древнего Славутича, видевшего на своих берегах киммерийцев, скифов и сарматов, аваров и хазар и, наконец, славян.
  
  И, конечно, он смотрел. Вперед по курсу и по сторонам. Славутич раскрывал перед ним пейзажи, еще не виденные никем из попаданцев.
  
  Вековые леса, пламенеющие багрянцем, отступали, уступая место лесостепи. По правому берегу стеной стояли дубравы и сосновые боры, а левый, пологий склон, тонул в серебре ковыльных степей. Одинокие лодки рыбаков. Грохот мотора, по вечерам и утром, многократно отражался от деревьев и обрывов на излучинах реки, распугивая всякую живность на много километров вокруг.
  
  До Киева - всего ничего, сущий пустяк, сотня километров. Солнце клонилось к закату, а ночью по незнакомой реке - верный путь на мель.
  
  Егор стоял на носу, а Ушаков уже высматривал место для ночлега, когда его вдруг пронзило - не взглядом, а ощущением взгляда. Темным, звериным чутьем, что дремлет в каждом.
  
  Он резко обернулся к сплошной стене засохшего камыша по левому борту. И в тот же миг оттуда, бесшумно, словно призрак, выскользнул струг. Он был похож на водяного жука - приземистый, юркий, невероятно цепкий. Высоко загнутые нос и корма придавали ему хищный, стремительный вид. И курс его был безошибочен: шел прямо на перерез.
Оценка: 9.08*9  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"