|
|
||
Патриотическая гиперкомпенсация или невроз стабилизации через агрессию
|
Тип невроза: реактивно-посттравматический I. Введение: травма, которая говорит языком команд Патриотическая гиперкомпенсация - это такая форма выражения идентичности, при которой патриотизм превращается не в чувство связи, а в механизм защиты от внутреннего или коллективного расщепления. Это не любовь к родине, а перегруженное, на грани агрессии, самоутверждение через лозунг, фронт и отрицание сомнений. Она не возникает в состоянии силы. Она появляется тогда, когда субъект (или сообщество) не в состоянии выдержать уязвимость, амбивалентность, утрату сцепки - и вместо того чтобы признать слабость, начинает утверждать силу демонстративно, без меры, без паузы, без различий. Кстати. Вспомним фильм Крестный отец. Там есть фраза: Семья - прежде всего... А вспомни фльм Кретный отец. Там есть фраза: Семья - прежде всего. Эта фраза в контексте Крёстного отца и есть классический пример того, как ценность превращается в гиперкомпенсацию, когда под ней скрыта уязвимость, которую нельзя прожить напрямую. Семья в фильме вовсе не пространство любви, доверия и поддержки. Это щит от распада, сцепка против страха, фасад над бессилием. За ней насилие, предательство, страх утраты лица. И потому она должна быть прежде всего не как приоритет, а как оправдание всех форм принуждения, убийства, лжи, контроля. То же и с Родиной, с нацией, с нашими. И тогда начинается: Родина прежде всего. Ироничный финал: Это про компенсацию того, чего нет: доверия, различия, способности сказать мне больно и не быть изгнанным. Потому что если сказать я боюсь кто-то может не крикнуть в ответ предатель, а просто спросить: И тут тишина будет страшнее выстрела. Разумеется, патриотическая гиперкомпенсация не является неврозом сама по себе. Она становится им только в тех случаях, когда возникает не как выражение зрелой идентичности, а как реакция на внутреннюю нестабильность, тревогу или вытесненный стыд. Если человек чувствует связь с землёй, культурой, историей и говорит об этом без подавления других, без страха утраты себя, без агрессии - это не невроз. Это ценностная сцепка, в которой субъект соотносит себя с коллективным и способен к различию. Но если патриотическая риторика возникает в момент, когда субъект не может вынести уязвимость, когда любое сомнение в правоте своих переживается как разрушение самого я, когда голос другого воспринимается как удар - включается гиперкомпенсация. Она начинает выполнять следующие функции:
Таким образом, ключевым отличием невротической гиперкомпенсации от зрелого патриотизма является её функция защиты от внутреннего расщепления. Это не любовь, а паническая фиксация на роли, которая спасает от необходимости чувствовать утрату. Невроз возникает в момент, когда агрессия используется не как ответ, а как лекарство от страха быть без опоры. В этом смысле, гиперкомпенсация становится неврозом только тогда, когда субъект не может позволить себе быть сложным, сомневающимся, частичным - и потому прибегает к идеологическому тотализму. Почему вообще возникает эта тема? Потому что моменты исторических катастроф, травм, насилия, унижения, потери субъектности - не исчезают. Даже если память о них запрещена или заменена на героический нарратив. В теле, в языке, в культуре остаётся вытесненное переживание разрушения, и оно требует формы. Когда нет условий для траура, рефлексии и разрыва - включается компенсация. А если слабость стыдно признать - компенсация принимает облик публичной силы, гордости, милитаризации языка, демонизации сомневающихся. Тогда патриотизм уже не про родину, а про невозможность вынести разрыв с собой. Суть явления - в этих трех элементах:
Когда эта тема становится видимой? Когда общество выходит из шока (теракт, война, национальное унижение) И поэтому о ней нужно говорить: Потому что невозможность прожить травму приводит не к силе, а к ритуализированной агрессии, где каждый следующий шаг требует ещё большей жесткости. Патриотическая гиперкомпенсация может начать как мобилизация, но заканчивается вытеснением гражданского, человеческого, мыслительного. И если не назвать это - оно станет новой нормой. А в норме, где нет различий, власть и насилие неразличимы, а идентичность удерживается только криком. Вот и поговорим: Существуют типы расщепления, которые не прячутся, а оформляются как норма. Когда субъект сталкивается с ситуацией, в которой его прежняя идентичность оказывается недопустимой или небезопасной, возникает реактивный механизм: вытесненное возвращается в форме демонстративной силы. Так возникает невроз стабилизации через агрессию - не в виде вспышки, а как устойчивая стратегия существования. Он чаще всего проявляется в политической, медийной и культурной речи, где любое сомнение маркируется как измена, а любая попытка к этической рефлексии - как предательство общности. Этот невроз не боится конфликта - он нуждается в нём. Конфликт становится его стабилизирующим фоном, без которого расщепление стало бы невыносимым. II. Структура: от раны к коду Реактивно-посттравматический невроз, в отличие от истероидного или параноидного, не требует сцены или наблюдателя. Его базовая структура:
Агрессия в этом случае не является первичной: она - вторичная форма стабилизации. То, что не может быть выражено в виде уязвимости, воспроизводится в виде приказа, насмешки или наказания. Чем глубже травма, тем громче голос. III. Патриотическая гиперкомпенсация как форма Патриотизм здесь - не ценность, а контейнер. Он позволяет перевести внутреннее смятение в публичный дискурс, где слабость запрещена, а защита обязательна. Страна, народ, история, армия - всё это становится экзоскелетом, который удерживает от расщепления. Такие фигуры говорят от имени государства, но по сути - говорят с собственной травмой, которую проецируют на идеологического противника. Они не спорят - они защищаются. Не аргументируют - предупреждают. Их сила - в невозможности допустить даже возможность иной точки зрения без тотальной угрозы целому. IV. Когнитивная карта симптомов
V. Примеры дискурсивного поведения Подмена сострадания мобилизацией: Стыдитесь сочувствовать врагу. VI. Что скрывает агрессия За патриотическим рупором - часто непереработанное чувство ужаса, отвращения, бессилия, одиночества. Этот тип невроза структурирован не вокруг злобы, а вокруг невозможности быть уязвимым. Он запрещает траур, потому что траур - это признание потери. А признание потери - разрушает фигуру, которой и так едва хватает, чтобы выжить. VII. Заключение: удержание как форма существования Невроз стабилизации через агрессию - это невозможность выйти из режима мобилизации. Это тот случай, когда военное мышление продолжает действовать в мирной риторике, потому что без него не собрать собственное "я". И если не понимать, что это - невроз, а не характер, не идеология, не сила - то и отвечать на него будут либо нападением, либо молчанием. Тогда как единственный способ справиться - разобрать этот механизм на части, увидеть в нём боль, которая боится сказать: мне страшно, и потому кричит: заткнись, предатель. Но проблема в том, что этот крик не уходит. Он становится привычкой. Риторикой. Стратегией. И в какой-то момент - национальным звуком, по которому опознают своих. А дальше начинается настоящая трагикомедия: когда война закончилась, враг исчез, герои ушли в запас - кто-то всё ещё марширует. Он ищет новые формы мобилизации: моральную, меметическую, педагогическую. Он по-прежнему требует строя, призыва и дисциплины - только теперь на уровне комментариев, писем в редакцию и вечернего ток-шоу. И вот там, где могла бы начаться жизнь, начинается вечный режим исправления чужой совести. С призывом: не думай, не сочувствуй, не отклоняйся. Это и есть суть невроза: не в том, чтобы защищать, а в том, чтобы не прекращать защищаться, даже когда угроза - это просто различие. Потому что страшнее всего - остаться с собой, без лозунга, без врага, без строя. Вот поэтому и кричат. Не потому что сильные. А потому что, как только замолчат - услышат то, чего боятся больше всего:
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
|