|
|
||
Квадратура слов
Диссертация лежала на столе, аккуратно разложенная, с карандашными пометками, подчёркиваниями, стрелочками. Герой - трижды проверенный кандидат наук, штатный рецензент при кафедре теории урбанизма - сидел перед ней, держа в руке ручку, как хирург скальпель перед вскрытием. Он читал третий абзац введения, где автор приводил термин "город как гетерогенный организм" и начинал его анатомировать, сравнивая улицы с нервными волокнами, площади - с социальными синапсами, а высотки - с урбанистическими опухолями, растущими вопреки логике инфраструктуры.
| Герой поставил запятую, затем зачеркнул её. Отложил ручку. Потёр глаза. Посмотрел в окно. Снаружи - мудак с дрелью. Один и тот же, каждый день, в одном и том же окне напротив. Или, может, их несколько, но дрель - одна на всех, ротационная, вечная, как метафора времени. Он прищурился и подумал: дрель - это ведь тоже архитектура. Миниатюрная. Направленная на разрушение. Парадокс в том, что любой акт строительства содержит акт насилия. Даже в языке. Особенно в языке. Он снова посмотрел на диссертацию. Автор утверждал, что городская ткань - это "переплетение функциональных и аффективных узлов". Он даже не заметил, как начал стискивать зубы. Узлы. Ткань. Всё это звучало как попытка описать бешенство с помощью одеяла. В голове выстрелила мысль: "Ты пишешь о городе, а сам не был на улицах, где пахнет плесенью, кошками и выдохшимися словами. Где асфальт как кожа после ожога. Где маршрутка едет, как шизофреник на кофеине, а пассажиры смотрят в пол, потому что в глаза смотреть - это уже интимность, это уже вызов." Он встал, прошёлся по комнате. Скрип паркета, грязная чашка с остатками чая, старая куртка, повешенная на спинку стула - всё вызывало раздражение. Он не был голоден, но съел полсухаря, потому что рот требовал действий. Тело скулило, как пёс без повода. Он вернулся к столу, снова посмотрел на текст. Теперь он читал фрагмент про "репрезентацию страха в архитектурной типологии подземных переходов". Автор предлагал рассматривать эти пространства как "лиминальные зоны между контролируемым и дикарским". Он мотнул головой и пробормотал вслух: "Ты сам был в подземке на Курской в три часа ночи, мудила?" И снова отметил это маргиналией на полях: "концепт не соотносится с телесной правдой". Ему стало душно. Он открыл окно. С улицы влетел запах перегретого асфальта, бензина, чего-то подгоревшего. Сквозняк тронул штору, как будто кто-то хотел войти. Он снова сел. Снова взял ручку. Он знал, что должен писать сдержанно, академически: "Актуальность темы не вызывает сомнений", "Автор демонстрирует владение материалом", "Предложения по реконцептуализации городской среды интересны". Но у него выходило другое. Рука сама писала: "Город - это не концепт. Это ранение. Это способ сойти с ума, когда ты слышишь, как сосед орёт в три ночи на свою мебель. Это жара, от которой склеиваются трусы. Это трещина в стене, которую ты считаешь картиной. Это невозможность отключить себя от фона. Это когда ты идёшь по улице и слышишь, как за тобой идут, но никого нет. Это архитектура. Настоящая." Он зачеркнул это. Потом снова прочитал. Потом переписал, убрав мат. Потом вернул обратно. Снизу заорал ребёнок. Где-то в доме завыла сигнализация. У него снова дрогнули пальцы. Он посмотрел на текст, на свои пометки, на свою рукопись. А потом взял и написал: "Рецензия прилагается. Работа заслуживает высокой оценки. Рекомендую к защите." Он закрыл документ. Выключил ноутбук. Подошёл к окну. Город смотрел на него, как старший брат, у которого всегда есть ответ, но он никогда его не даёт. Только дрель. Только мусорный контейнер, от которого пахнет сжатыми днями. Только маршрутка, зевнувшая у светофора. Он понял, что ничего из этого он не может описать. И всё, что он написал, - это враньё. Но другого способа выжить у него не было.
| ||