Он прилетел в Париж утром. Не сентябрь, но и не август - воздух дышал тяжёлым небом, мокрой глиной шоссе и утренними газетами, которыми пахнет вокзал. Ему выдали багаж - одну сумку, поношенную, как будто ею тёрли годы. Паспорт - старого образца. Пограничник поморщился: слишком старый. Но пропустил. То ли от усталости, то ли от чего-то более древнего, чем инструкция.

Он вышел и закурил. Курить уже нельзя - но это как в аду: если уж вернулся, так и закурил. Такси было жёлтое - редкость в Париже. Он сказал адрес. Шофёр не обернулся. Название улицы звучало как ошибка. Как будто её нет на карте, а в памяти - только тень от таблички.

Мимо проносились улицы: новые - стеклянные, старые - вылизанные. Но он искал не их. Он искал трещины. И на каждой остановке хотел сказать - не туда, давай обратно. Но куда - обратно? Он же и есть - обратное.

Когда машина остановилась, он сразу узнал дом. Балкон с облупленной штукатуркой. Сад, где она тогда гладила бельё. Местечковая лавка, которая стала теперь кофейней. Он вышел. Шофёр уехал. Дверь в подъезд открылась от толчка - как будто не закрывалась с тех пор.

Он поднялся - третий этаж. Деревянная ступень скрипнула, как раньше. Он постучал. Один раз. Второй. Никто. А потом вышел сосед - молодой, в спортивках и наушниках. Спросил: кого вы ищете? Он ответил - Марину. Тот пожал плечами. Давно тут не живёт. Я тут с двадцатого года.

Он остался стоять в коридоре. Как будто слышал, как она идёт за водой. Или готовит кофе. Или улыбается. Потом прислонился к стене. Закурил ещё раз. Тишина была, как студия перед записью. Всё на месте - микрофон, тишина, дыхание. Но песни - нет.

И только дождь за стеклом - он всё ещё шёл. Как будто пытался что-то сказать. Но это было уже не его голос. И не её город. И не тот свет.

...Он ещё стоял у стены. Спина касалась холодного бетона, будто хотел запомнить, как на ощупь устроен этот коридор, не её - и уже не его. Зажигалка щёлкнула глухо. Вторая сигарета - не за дым, а чтобы продолжить стоять. Он не знал, куда идти, но и уходить не хотелось. Не из-за надежды - её здесь не было. Из-за чего-то другого, ближе к телу. Как будто рядом остался её запах. Или дыхание.

Кофе.
Она варила кофе, когда он пел - и иногда не замечала. Потому что слова тогда были не к ней. Он помнил, как она, облокотившись на подоконник, глядела в чужую тьму, а он - в неё. И знал: если сказать слишком точно, она отвернётся. Её нельзя было брать лобовым. Только намёком. Только раной.

Он вышел на улицу. Париж был как шорох - не город, а эхо.
Первые капли дождя - неосознанные, как аккорды, нащупанные вслепую. Он пошёл в сторону того кафе, которое помнил. Оно было - в другой жизни, но с тем же входом.
Вывеска потускнела. Внутри - тот же пол, тот же свет. Только стулья стали легче. В них не сидели - их забывали.

Он сел к окну. Бармен молчал, но узнал. Или сделал вид.
- Чёрный. Без сахара, - сказал он, глядя в улицу.
- Конечно.

Кофе принесли быстро. Он взял чашку и, не отпивая, поднёс к губам, чтобы почувствовать пар. Вкус был прежний - горечь, разлитая по памяти. Всё остальное уже изменилось. Но запах - остался.

Он достал блокнот. Почти автоматически. Почерк - ещё держался, как старый голос, охрипший от молчания. И начал писать.. По запаху. На салфетке...

В углу кто-то засмеялся. Он повернулся - девчонка. В ней что-то было. Он не мог сказать, что. Может, изгиб руки. Может, то, как она держала чашку.

Бармен подошёл:
- Всё в порядке?
Он кивнул.
- Просто кофе.

Но это был не просто кофе.