Он появился в дверях кухни, как будто просто вышел покурить, а не десять лет назад умер и сгнил. Я смотрела - не дыша, не думая, не ощущая себя живой. Дверь скрипнула, как если бы извинялась. Он стоял - тот же, но не тот. И не испуг, а холод взошёл по спине, как будто комната сдвинулась на градус вправо, и весь мой мир стал чужим.

- Чай есть? - спросил он. Обычным голосом. Не потусторонним, не затянутым эхом. Просто спросил. Я кивнула - не телом, а чем-то внутри, глубже шеи.

Он сел. Не туда, где раньше. А на место отца. Мы оба это поняли, но не сказали. Он молча достал сигарету, которой не было, и так же молча её не закурил.

На нём была куртка, ту самую - мы её сожгли, чтобы легче отпускать. Она пахла золой. Ботинки - с опалёнными краями. Я знала этот огонь. Я сама его поджигала.

- Ты умер, - сказала я наконец. Это не был вопрос.

- Было дело, - ответил он. - Сбой. Или не сбой, я сам не понял.

Он ел. Жадно. Не потому что голоден, а потому что забыл, как это - есть. Руки у него были живые. Почти. Но ногти ногти отставали от мяса, как будто тело прилетело раньше души.

Он не спрашивал, как я жила. И я не спрашивала, как он умер.

Ночью он остался. Лёг в той комнате, что закрыта десять лет. Обои на стенах облезли, потолок просел. Я слушала, как он дышит. Тихо. Ровно. Слишком ровно - не живой так дышит, а скафандр.

Утром он собрался. Побрился. Посмотрел в зеркало - и не отразился.

- Я, пожалуй, обратно, - сказал. - Здесь как-то... не то.

Я не стала спрашивать, что именно. Потому что знала. Он не ко мне вернулся. Он вместо меня вернулся.

Он ушёл. Как пришёл. Открылась дверь - и запах гари остался висеть в воздухе. А я... я почувствовала, что ночью кто-то дышал мной. Изнутри.