***

Осень в Монреале пахнет так, будто кто-то открыл окно в старую, давно пустующую спальню. В воздухе стоит усталость - не романтическая, а такая, как у тела после медленной любви, когда ни одна деталь не нуждается в объяснении. Ты идёшь по мосту Жака Картье, и ветер с реки касается щиколоток, словно проверяет, не осталось ли в них той молодости, которую можно вернуть.

На углу, где кофейня держит окна настежь, я вижу женщину с седыми волосами - их белизна режет так же, как блеск сырого асфальта. Она пьёт эспрессо, смотрит сквозь улицу, и мне кажется, что её плечи держат на себе осень целиком. Невольно думаю, что тело - как город: пока оно молодо, его трещины кажутся декором. Но стоит старости прикоснуться к коже - и всё, что было архитектурой, становится руинами.

Позже, в полутьме квартиры, я чувствую запах дождя, осевший на её пальто. Мы не говорим - только касаемся друг друга так же осторожно, как Монреаль прикасается к ночи. Там, за окнами, такси разрезают улицы, а здесь - кожа и дыхание становятся мостами, по которым можно перейти на другую сторону возраста. И странно понимать, что старость - это не про годы, а про взгляд, который перестал ждать.

***

Когда ночь накрывает Монреаль, он становится похож на старое тело, в котором каждая морщина горит собственным светом. Улица Сант Катрин сверкает витринами, как кожа, чуть влажная после душа. Такси ползут по мостовой медленно, как капли пота по позвоночнику. Я иду к ней, а в каждом окне мерещится сцена, где люди стареют, целуются и теряют друг друга в одном и том же движении.

Она встречает меня без слов, в том же пальто, с запахом дождя и кофе. В её взгляде нет вопроса - только приглашение к памяти, к той молодости, которую мы оба когда-то оставили на чужих вокзалах. Мы стоим рядом у окна, и мне кажется, что Монреаль - это огромное тело женщины, где даунтаун - это её позвоночник, а Дорчестер парк рядом с собором Мэри-Королевы-Мира - лёгкие, наполненные холодным воздухом.

Потом мы садимся на диван, и я ощущаю её ладонь на своей шее - медленный жест, в котором нет страсти, только дыхание. Мы словно вспоминаем, как касались кого-то двадцать лет назад, но теперь делаем это с осторожностью реставраторов, трогающих потрескавшуюся фреску. За окном мерцают огни Бруклина, и они похожи на старые шрамы, которые всё равно светятся - даже если ночь густая и сырая.

***

К утру осень лежит на улицах Монреаля так же тихо, как её ладонь на моей груди. Город, отдавший ночи свои огни, пахнет металлом и усталостью - будто старое тело, которое всё ещё дышит, но уже не стремится бегать. Я смотрю в окно: дождь, утренние автобусы, женщина с зонтом - и понимаю, что старость не приходит внезапно. Она как эта осень - мягкая, терпкая, со светом, преломлённым в мокром асфальте. Ты принимаешь её не потому, что хочешь, а потому что в какой-то момент всё - даже любовь - звучит на полтона ниже, но от этого становится честнее.