|
|
||
![]() |
|||||
Прах
| Я оказался в Монреале в январе. Это было не путешествие, а пауза в тёплой стране тела: я сбежал из Нью-Йорка, потому что там всё знали, а здесь - никто. Снег валил, как будто город хотел быть не городом, а поверхностью воспоминания. Мне казалось: если остаться здесь ещё немного - я забуду, зачем вообще люди прикасаются друг к другу. И именно в этот момент - я встретил её. Она читала Письма к Милене в кафе на Сен-Дени. Снег на её шарфе не таял - она вошла, как экспонат из хранилища климата. Я спросил: Мы пошли к ней. В Монреале - все живут на третьем. Лифт не работает - у города своя система отбора. Я шёл за ней как за словом. Которое не выучил. Но которое рвётся первым - в диалоге. С кем-то. С телом. С тем, что не прочитано. У неё была спина, где между лопатками можно было писать мелом. Не стихи - адрес. Внутри у неё было тепло. Плед. Рюмка. Свет - как из раннего детства: жёлтый и ждущий. Она сказала: Мы занимались телом - не из желания. Из согласия. Из погоды. Из города, который слишком хорошо звучит, чтобы в нём быть одному. Наутро я проснулся в звуке кипящего чайника. Она стояла у окна - без макияжа, но с историей. Я сказал: Мы пили кофе. Молча. Всё уже было. Кроме финала. Я вышел. Улицы были заметены - как письма, которые никто не отправит. Под ногтями у меня была соль от её кухни. И вкус фразы, которой она могла бы меня остановить, но не сказала. Я вернулся в Монреаль ровно через год. Не потому что хотел - скорее, потому что так совпало. Меня позвали на похороны. Не её - тогда бы я, возможно, не поехал. Умерла её сестра. Я знал её плохо: несколько общих вечеров, один разговор о Сильвии Плат и фраза на кухне, которую мы оба сделали вид, что не услышали. Но теперь - похороны. Зима, минус восемнадцать, лица, закованные в капюшоны и вежливость. Церемония прошла почти без слов. Только отец сказал: Она не хотела цветов, просила оставить только чай. Это прозвучало слишком интимно. Почти как исповедь чужой спальни. После панихиды все разошлись по группам, кто-то пошёл на совместный обед, кто-то - по номерам. Она - та, с кем я был в ту ночь, - пригласила меня к себе. Без приглашения. Просто: Если тебе некуда - заходи. Я зашёл. Та же квартира, но теперь стены казались ниже. Не из-за времени - из-за тишины. На комоде стояла урна. Я не стал спрашивать, настоящая ли. Просто кивнул. Мы оба знали, что это не предмет, а контур того, что не удержать. Она выглядела старше. Не уставшей, не измождённой - просто той, кто научился быть с отсутствием. Я снял пальто. Мы говорили медленно, как будто слова могли что-то нарушить. Она сказала: Я не плакала. Я ответил: Ты и тогда не говорила лишнего. Мы выпили немного вина. Красного, крепкого, не по вкусу - по функции. Она села рядом. Я не дотронулся первым. И всё же коснулся - сначала локтя, потом шеи. Она не отстранилась. Мы занимались сексом, как будто это была форма горения. Не желания, не страсти, не привычки. Просто тела, которые всё ещё могли быть чем-то большим, чем сосуд. В какой-то момент я почувствовал, как дрожит её рука - не от возбуждения, от чего-то другого. Я ничего не спросил. Она ничего не объяснила. Мы не разделись до конца. Это был не акт. Это был ритуал, совершаемый против времени. Когда всё закончилось, мы долго молчали. Я лежал рядом и смотрел на потолок. Она отвернулась. На стене висела фотография, которой тогда не было - двое детей на качелях. Я понял, что это они. Я не спросил, почему она осталась одна. Я просто почувствовал: сейчас - не то время, когда можно говорить. Перед тем как уйти, я подошёл к урне. Не тронул. Только сказал: Я вышел. Снег шёл мягко, как оправдание. На пальцах у меня остался запах её кожи, и соль - не с кухни, с плеча. Я шёл по улице, не ища смысла. Просто знал: тело, которое ты не удержал, иногда возвращается, чтобы напомнить - не тебе. Себе. Но я так и не понял, чей это был голос: "... я тоже кое-что хотела". В комнате, кроме меня, больше никого не было. Или была. Только не та. Я не стал оборачиваться. Просто кивнул - себе или кому-то, кто всё-таки остался в этих стенах.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
|