|
|
||
Экспериментальная генерация. Ужо с сюжетом. | ||
Второй закон
|
|
ГЛАВА 1. Возвращение Марко Воздух в Триесте не встречал, а проверял. Он входил в него не как в пространство, а как в вещество - влажное, плотное, насыщенное памятью соли, ржавого железа и выдохшегося угля, которое даже спустя двадцать лет не смешалось с безликим воздухом канадских прерий, а осталось в лёгких отдельным, стойким слоем, как архивная пыль на корешках невостребованных дел. Марко Осиан стоял на краю тротуара у терминала, и его тело, ещё не поняв ничего умом, уже начало подстраиваться: плечи сжались против влажного ветра с залива, ступни вспомнили неровность брусчатки под тонкой подошвой городских ботинок, глаза, привыкшие к плоским горизонтам, сузились, вылавливая знакомые силуэты кранов и черепичных крыш, проступавшие сквозь утреннюю морось. Такси ехало в город не по дороге, а по шву времени. Справа мелькали новые склады с ровными логотипами, слева - облупленные стены с фресками в стиле ликбеза, которые помнили иные границы и иные языки. Языки эти висели теперь на вывесках, сменяя друг друга без всякого порядка, как сбой в системе отображения: строгий итальянский "Farmacia" сменялся мягкосердым словенским "Mlekarna", через квартал всплывало немецкое "Backerei", выжившее чудом, будто опечатка, которую зачем-то сохранили. Он смотрел в окно, и город прокручивался перед ним не как последовательность улиц, а как наложенные друг на друга слайды - один и тот же перекрёсток в австро-венгерском, итальянском, югославском изводе, и теперь вот в этом, новом, европейском, который не отменил предыдущие, а лишь прикрыл их тонкой, прозрачной плёнкой гладких фасадов и цифровых табло. Его собственное отражение в стекле накладывалось на эти слои, становясь частью палимпсеста - призраком, вернувшимся в уже написанный, но неоконченный текст. Он приехал из-за смерти. Смерти тётки Анны, последней из линии Осианов, державшей где-то в ящике комода ключи от квартиры на улице, чьё название за годы его отсутствия успело смениться дважды. Формальность. Подписать бумаги, принять ключи, продать или сдать, закрыть вопрос. Быстрая процедура, требующая его физического присутствия как печати, как галочки в графе "наследник явился". Он повторял себе это, глядя, как по щеке за окном стекает струйка дождя, повторяющая траекторию трещины в стене какого-то старого здания. Но в городе, который помнил тело, формальностей не существовало. Каждое движение здесь было жестом, каждое присутствие - возвращением, а каждая смерть оставляла после себя не просто имущество, а пустую ячейку в сложной, невидимой решётке, которую кто-то должен был занять. Такси остановилось на набережной, недалеко от того места, где когда-то был его дом. Он вышел, и запах ударил в полную силу - уже не просто соль и ржавчина, а специфическая смесь кофе из портовых баров, рыбы с раннего рынка и сладковатого дыма из труб какого-то стоящего в доке судна. Этот запах не просто узнавался. Он воскрешал. Не события, а состояния: чувство сырости на коже после купания в запретном заливе, вкус горячего, слишком сладкого пончика из ларька, звук сирены отходящего парома, который когда-то означал возможность уехать, а теперь означал лишь то, что кто-то уезжает. Марко взял чемодан и пошёл по направлению к гостинице, его шаги отстукивали чёткий, чуждой ритм на знакомой брусчатке. Он был здесь одновременно собой и не собой - человеком, помнящим запахи, и административной единицей, приехавшей закрыть дело под номером. На углу он остановился, чтобы дать пройти группе туристов, и его взгляд упал на витрину небольшого бюро - "Agenzia Pratiche Amministrative. Visti, Permessi, Successioni". Агентство административных практик. Наследства. За стеклом, в глубине, сидел мужчина и что-то печатал, его лицо было освещено голубоватым светом монитора. И тут, внезапно и без всякой причины, Марко почувствовал острое, почти физическое ощущение - будто он уже стоял здесь, глядя внутрь, но не сейчас, а давно, и не снаружи, а изнутри, из той самой голубоватой глубины, и смотрел на свою же фигуру на улице, не узнавая её. Ощущение длилось мгновение, ровно столько, сколько нужно, чтобы моргнуть. Оно не принесло с собой ни образа, ни памяти, только странную пустоту в висках и лёгкую дрожь в пальцах, сжимавших ручку чемодана. Он глубоко вдохнул, и воздух снова оказался просто воздухом - влажным, солёным, триестинским. Может, просто усталость с перелёта. Или город, играющий с теми, кто слишком долго отсутствовал, подсовывая им эхо их же собственных, несостоявшихся здесь жизней. Марко потянул чемодан дальше, к призрачному, но оттого не менее реальному ключу от номера в гостинице, который пока что был единственной бесспорной вещью в этой поездке. А завтра предстояла регистратура, бумаги, начало процедуры. Наследство. Формальность. Он повторял это слово про себя, как мантру, но его шаги по мокрому камню звучали всё нерешительнее, будто он шёл не вперёд, а вглубь - в тот самый многослойный текст города, на одной из страниц которого уже было заранее вписано его возвращение, его замешательство и его имя, написанное тремя разными способами, между которыми ещё предстояло выбрать. ГЛАВА 2. Регистратура: три жизни на экране Внутри муниципалитета царил специфический холод - не от кондиционера, а от времени, законсервированного в тонких папках и экранах мониторов. Воздух пах старым картоном, пылью от принтеров и слабым отголоском кофе, выпитого несколько часов назад где-то в служебной комнате. Марко занял очередь под номером С-147. Красные цифры на табло менялись с гипнотической медлительностью, будто отсчитывая не минуты, а целые эпохи бюрократического безвременья: вот в 80-х здесь еще стучали печатные машинки, в 90-х ввели первые зелёные мониторы, а теперь бесшумно скользили сенсорные панели, но суть - ожидание под флуоресцентными лампами - оставалась неизменной. Когда его номер наконец вспыхнул, он подошел к стойке 12. За ней сидела женщина лет сорока, Сильвия Беллини - имя гласила акриловая табличка, прикреплённая к перегородке. У неё был усталый, но собранный вид, взгляд, привыкший скользить по документам, а не по лицам. - Добрый день, - сказал Марко, протягивая паспорт. - Мне нужна справка о проживании для нотариуса. В связи со вступлением в наследство. Сильвия кивнула, не улыбаясь, и взяла паспорт. Её пальцы - аккуратные, с коротко подстриженными ногтями без лака - легли на обложку уверенно, как на клавиши знакомого инструмента. Она открыла его, нашла страницу с фотографией, сверила лицо с человеком перед собой. Микро-пауза. Её взгляд задержался на дате рождения на секунду дольше необходимого. - Осиан, - произнесла она вслух, скорее для себя, и её голос прозвучал нейтрально, как голос системы, озвучивающей ввод данных. Она развернула клавиатуру, её пальцы затанцевали - быстрый, слепой набор. Tap-tap-tap-tap. Звук был сухим и безличным. Она ввела фамилию, имя, дату рождения. Нажала Enter. Марко наблюдал, как её глаза скользнули к монитору, настроенному под таким углом, что с его стороны экран был невидим. Он увидел лишь отблеск зелёного света на её линзах, а затем - едва заметное изменение в её позе. Она не вздрогнула, не нахмурилась. Просто слегка отодвинулась от экрана, как от чего-то неожиданно занявшего слишком много места. Её брови чуть приподнялись - не удивленно, а с выражением профессионального любопытства, с которым механик рассматривает нестандартную поломку. - Странно, - сказала она тихо, почти шёпотом, и это слово - "странно" - повисло в воздухе между ними, куда более зловещее, чем "проблема" или "ошибка". Ошибку можно исправить. Со странностью приходится иметь дело. Она повернула монитор к нему. Не до конца, не предлагая взять управление, а просто позволяя увидеть. На экране, в строгих рамках интерфейса базы данных, горели три строки. Три записи. Как три варианта одной и той же жизни, представленные на выбор, но без инструкции по выбору. 1. OSSIAN, MARCO 2. OSIAN, MARCO 3. OSIANI, MARCO Марко смотрел на эти три строчки, и его мозг отказывался их складывать в осмысленную картину. Это была не ошибка, это был абсурд. Целая вселенная абсурда, упакованная в аккуратные колонки с выравниванием по левому краю. - У вас - Сильвия сделала крошечную паузу, подбирая слово, которое не содержало бы её личной оценки, - три записи в системе. Она произнесла это так, как сказала бы у вас закончились чернила в принтере. Констатация технического факта. Но её руки, сложенные теперь перед собой на столе, были сложены чуть слишком тщательно. - Это ошибка, - сказал Марко, и его собственный голос прозвучал глухо, будто доносился из-за стекла. - Я же здесь. Я жив. Я никогда не пропадал в 1991-м. И не умирал в 1999-м. Сильвия кивнула, этот кивок означал не согласие, а принятие информации к сведению. - Конечно, - сказала она. - Но система видит три разных идентификатора. Разное написание фамилии, разные статусы. Для неё это три разных человека. Или один человек с тремя разными жизнями. Она сказала последнюю фразу абсолютно ровно, без тени иронии или метафизики. Просто ещё один факт: система так видит. - Что что нужно сделать? - спросил Марко, чувствуя, как почва под ним, твёрдая ещё пять минут назад, превращается в цифровой зыбучий песок. - По регламенту, при таком конфликте данных мы не можем выдать стандартную справку, - объяснила Сильвия, её голос снова стал инструктивным, ровным. - Нужно провести сверку с архивными фондами, возможно, запросить подтверждающие документы из других ведомств. Это занимает время. Она достала из лотка бланк, заполнила несколько полей быстрым, наклонным почерком и протянула ему через стойку. На бланке стоял штемпель муниципалитета, дата и крупная надпись: "CERTIFICAZIONE PROVVISORIA. Dati in fase di verifica." - "Временное свидетельство. Данные уточняются." - Этого достаточно для первого визита к нотариусу, - сказала она. - Но для окончательного оформления вам придётся определиться. - Определиться? Она посмотрела на него прямо, и в её глазах на мгновение мелькнуло что-то, что могло быть либо профессиональным сочувствием, либо простой усталостью от подобных случаев. Потом её взгляд снова скользнул к табло, где уже мигал следующий номер. Марко взял бланк. Бумага была прохладной и невесомой. Он вышел из-под флуоресцентного света в серый свет триестинского утра, сжимая в руке этот клочок официальной неопределённости. За его спиной мягко щёлкнул автомат, выдав следующий талон. Очередь продолжалась. Система работала. А где-то в её недрах, в холодной электронной тиши, продолжали существовать параллельно три Марко: пропавший, живой и умерший. И один из них, физический, стоял теперь на улице, не зная, кем из этой троицы ему предстоит стать, чтобы доказать системе право на собственную жизнь. ГЛАВА 3. Дом тётки и соседка Радмила Подъезд пах старым деревом, капустой и слабым, въевшимся в штукатурку запахом моря, который не выветривался даже на пятом этаже. Табличка на двери квартиры тётки Анны была проста: А. Осиан. Буква н в фамилии слегка отходила от стены, будто кто-то пытался её поддеть. Марко замер с ключом в руке, слушая тишину за дверью - ту самую, что теперь принадлежала ему по бумагам, которую предстояло принять, распаковать, разобрать на части. Дверь соседней квартиры внезапно приоткрылась, и в щели показалось лицо - округлое, с морщинами, собранными у глаз, как у человека, который часто щурится. - Марко? - голос был хрипловатым, с мягким, почти певучим акцентом. - Это ты, да? Марко Анны? Женщина, не дожидаясь ответа, распахнула дверь шире. На ней был просторный домашний халат с выцветшим узором. - Я Радмила. Радмила Крстич. Соседка, - она сделала шаг вперёд, и её взгляд, тёплый и изучающий, скользнул по его лицу, будто сверяя с невидимым образцом. - Я тебя ждала. Анна говорила, что приедешь. Ну, когда когда всё случится. Она говорила Анна с такой естественностью, словно тётка была жива и просто вышла в магазин. - Проходи, проходи, - засуетилась Радмила, уже отступая вглубь своей квартиры, создавая поток воздуха, который понёс Марко за собой. - Не стой в коридоре. Я только чай ставлю. Её кухня была тёплым, плотным миром, сопротивлявшимся внешней серости. Воздух гудел от запаха тушёного лука, сушащегося на верёвке белья и ещё чего-то сладкого - варенья или старых яблок. Марко сел на стул, который она пододвинула, и его колени упёрлись в клеёнчатый край стола. Радмила поставила на конфорку чайник, и тихое шипение воды добавилось к гулу холодильника. - Бедная Анна, - вздохнула она, садясь напротив. Её глаза снова пристально рассматривали его, но теперь с оттенком грусти. - Она так тебя ждала. Всегда говорила: "Марко вернётся, всё уладит". Хотя Она замолчала, поправила салфетницу, поставила её ровно по центру подставки. - Хотя что? - спросил Марко. - Хотя ты же уже возвращался, - сказала Радмила просто, как о погоде. - Помнишь, в девяностые? После всего того, на границе. Ты тогда был другим. Молчаливым. Анна тебя выходила, откормила. А потом ты снова уехал. Она плакала, но понимала. Говорила: "Ему здесь тяжело, слишком много всего напоминает". Марко почувствовал, как холодок пробежал по спине, несмотря на духоту кухни. - Радмила, я уехал с матерью в Канаду в восемьдесят девятом. И не возвращался. Ни в девяностые, ни позже. До сегодняшнего дня. Женщина махнула рукой, будто отмахиваясь от назойливой мошки. - Ах, ну да, с матерью, конечно, сначала, - она кивнула, соглашаясь с частью правды, чтобы тут же нанизать на неё свою. - А потом вернулся. Один. Без неё. Ты тогда совсем фамилию свою не выговаривал, как местные, - Осъян что-то такое. Я даже спрашивала: Марко, да ты ли это? А ты только смотрел. А потом, помнишь, чемодан у тебя сломался, на колёсике? Мы его под лестницей так и оставили, думали, починишь. Он, наверное, до сих пор там. Её слова не были ложью. Они были твёрдыми, обкатанными, как галька, с отполированной до блеска поверхностью многократного воспоминания. В них жила уверенность, которая не оставляла места для сомнений. - Я не помню этого, - тихо сказал Марко. - Ну как же, - настойчиво прошептала Радмила, наливая в две кружки тёмный, крепкий чай. Она поставила перед ним ту, у которой была отбита ручка. - Ты тогда много говорил про границу. Про проверки. Говорил, что на той стороне тоже живут люди, а не черти. Анна боялась за тебя. А ты всё твердил: Тётя, я уже там был. Я знаю. Марко взял кружку. Фарфор был горячим, почти обжигающим. Он смотрел на пар, поднимавшийся над тёмной жидкостью, и пытался представить этого другого себя - молчаливого, сломленного, живущего с тёткой и говорящего о границе. Образ не складывался. Но под лестницей в подъезде, он знал, сейчас можно пойти и найти сломанный чемодан. И эта материальность пугала больше всего. - Он я куда потом делся? Тот, который вернулся. Радмила отхлебнула чай, её лицо стало печальным. - Исчез. Однажды утром Анна постучалась - его кровать пуста, вещей нет. Только записка: Не ищите. Я туда, где мне место. Она думала, ты на ту сторону ушёл. Опять. Больше мы тебя не видели. - Она посмотрела на него с внезапной остротой. - А теперь вот вернулся. Опять. Но другим. Опять другим. В её голосе не было упрёка. Было принятие странной, необъяснимой закономерности: этот человек из фамилии Осиан возвращается, но никогда не бывает одним и тем же. Так устроен их мир, этот дом, эта граница. Марко допил чай, ощущая, как рассказ Радмилы - подробный, бытовой, наполненный реальными деталями - обволакивает его, как паутина. Это был не сбой базы данных. Это была память, человеческая и тёплая, которая свидетельствовала против него. Она подтверждала не жизнь эмигранта из Канады, а жизнь пропавшего Осъяна - того самого, что значился в первой строке на экране Сильвии Беллини. Он поблагодарил и вышел в коридор. Прежде чем открыть дверь в квартиру тётки, он спустился на пол-этажа вниз и заглянул в нишу под лестницей. В полумраке, за старыми вёдрами и сломанной детской коляской, торчал угол потрёпанного чёрного чемодана. На одном из его колёс отсутствовало пластмассовое покрытие, и виден был голый, ржавый подшипник. Марко не стал его трогать. Он поднялся обратно, вставил ключ в замочную скважину. Щелчок был громким в тишине подъезда. Дверь открылась, впустив его в пыльную, застывшую темноту чужой, но теперь его жизни. А за его спиной, в тёплом свете своей кухни, Радмила Крстич мыла кружку с отбитой ручкой, тихо качая головой. Для неё загадка разрешилась просто: один из Марко вернулся. Какой именно - не так уж важно. В этом доме они все рано или поздно возвращались. И все были немного чужими самим себе. ГЛАВА 4. Церковный архив и дон Пьетро Приходской архив размещался не в подвале, а на самом верху колокольни, куда вела узкая, бесконечная каменная винтовая лестница, ступени которой были стёрты в середине до вогнутой гладкости потоками времени и ног. Поднимаясь, Марко чувствовал, как меняется воздух - уходила влажная морская тяжесть, её сменяла сухая, неподвижная прохлада, пахнущая старой бумагой, воском и каменной пылью. Здесь, наверху, город замирал, превращаясь в тихий гул, а главным звуком становилось собственное дыхание и далёкий, через толщу стен, скрип флюгера. Дон Пьетро Вуколич ждал его у тяжёлой дубовой двери с коваными петлями. Он был невысок, сухопар, в простой чёрной сутане, и его лицо, изрезанное глубокими морщинами, напоминало старую географическую карту с забытыми маршрутами. - Господин Осиан, - сказал он тихим, но отчётливым голосом, в котором угадывались отзвуки другого, более твёрдого языка. - Проходите. Анна звонила мне о вас перед тем как её не стало. Говорила, что могут понадобиться метрики. Он отворил дверь, и Марко шагнул в царство бумаги и тлена. Комната была длинной и низкой, со стрельчатыми окнами, сквозь которые лился рассеянный серый свет. Вдоль стен стояли не шкафы, а массивные деревянные стеллажи до потолка, уставленные толстыми фолиантами в потёртых кожаных переплётах, скоросшивателями, картонными коробками с от руки написанными ярлыками: "Крещения, 1890-1910", "Браки, 1945-1960", "Смерти, 1970-1990". Воздух здесь был настолько густ от времени, что казалось, его можно резать ножом для бумаги, который лежал на конторке дона Пьетро рядом с медной лупой. - Вы ищете подтверждение для нотариуса, да? - спросил священник, подходя к одному из стеллажей. Его пальцы, длинные и костлявые, легко скользнули по корешкам, будто он читал их шрифт кончиками пальцев. - Дата рождения, смерти Анны, возможно, ваше родство. Но в вашем случае - он обернулся, и его взгляд, острый и спокойный, задержался на Марко, - в вашем случае, я думаю, стоит посмотреть шире. Осианы в Триесте - это не одна семья. Это несколько семей с одним именем, переплетённых границами и ошибками писцов. Давайте начнём с вас. Он достал тяжёлый том, сдул с обложки облачко пыли и положил на широкий пюпитр. Кожа переплёта потрескалась, обнажив серый картон. - Книга рождений, 1968 год, - пробормотал дон Пьетро, листая страницы с мягким шелестом, похожим на шёпот. Его движения были ритуально точны. - Вот. 15 апреля. Марко Осиан. Родители: Антонио Осиан и Мария, урождённая - он провёл пальцем по строке, - Вуколич. О, однофамилица. Знакомая фамилия. Он улыбнулся сухой, почти невидимой улыбкой и перевернул несколько сотен страниц вперёд, к более новым, но уже пожелтевшим разделам. - Теперь посмотрим помянники. Здесь записывают имена для молитвы. Родственники, усопшие, те, о ком просят - его палец замер. - Вот. Марко Осиан. Внесён для поминовения в 1991 году. Внесла Анна Осиан. Причина не указана. Но год знаковый. Марко молчал, наблюдая, как под ладонью старика его жизнь, словно непослушный ручей, растекалась по разным руслам церковной летописи. Дон Пьетро закрыл помянник и, не говоря ни слова, двинулся к другому стеллажу, к ящику, помеченному "СЯ, 1995-2005". Он выдвинул его, порылся в папках и извлёк не книгу, а скоросшиватель с выцветшей голубой обложкой. - И последнее, - сказал он, и в его голосе впервые прозвучала лёгкая, профессионально-сочувствующая усталость. - Акты о смерти. Не из главной книги, а из приходской регистрации. Для тех, у кого не было близких, кто был неустановлен. Часто это просто копии из муниципалитета, но иногда иногда мы записывали раньше них. Он открыл папку, и Марко увидел машинописные листы, подшитые в хронологическом порядке. Палец дона Пьетро опустился на середину страницы. - 17 ноября 1999 года. Марко Осиани. С двумя и на конце. Возраст соответствует. Место проживания - улица, которой уже нет, она вошла в портовую зону. Причина: длительная болезнь (не указана). Запись внесена на основании устного свидетельства родственницы. Подпись: Анна Осиан. Он отодвинул папку и посмотрел на Марко поверх очков, которые съехали на кончик носа. - Одно тело, одна душа, но три записи, - произнёс дон Пьетро тихо. - В трёх разных книгах. Рождение. Поминание. Смерть. И каждая - в своём времени, со своей правдой. Он закрыл том с рождениями, мягко, с почтением. - У нас, знаете ли, - заговорил он, глядя уже не на Марко, а на пыльные столбы света из окон, - всегда был первый закон. Он был здесь. В этих вот книгах, в камне храма, в заповедях на скрижалях. Потом пришёл второй. Новый. Тот, что обещал писать закон не по камню, а прямо по сердцу человеческому. По живому. Дон Пьетро слегка постучал сухим пальцем по крышке пульта. - Забавно, что у вас, в вашей светской жизни, вышло всё наоборот. Сначала было живое. Потом - запись. Сначала человек, а потом его Второзаконие. Он произнёс это слово - Второзаконие - без всякого пафоса, как констатацию технического термина, вроде "инвентаризация" или "миграция данных". Но в густом воздухе архива оно прозвучало с библейской, неумолимой тяжестью. - Я не понимаю, - честно сказал Марко. - Какая из этих записей настоящая? - Все, - просто ответил дон Пьетро. - Для той книги, в которой они сделаны, каждая из них - единственно возможная истина. В книге рождений вы - рождённый. В помяннике - тот, о ком молятся, возможно, пропавший. В книге смертей - умерший. Церковь признаёт их все, потому что она ведёт учёт не граждан, а душ. А душа, - он чуть заметно пожал плечами, - может находиться в разных состояниях для разных людей. Он собрал книги и с тем же ритуальным тщанием поставил их на места. Архив снова замер в своём немом, пыльном порядке. - Нотариусу, конечно, нужна будет одна бумага. Одна запись. Та, что совпадёт с его бланком, - сказал дон Пьетро, возвращаясь к практическому. - Вы можете выбрать любую. Только имейте в виду: выбрав одну, вы сделаете две другие ошибочными. С точки зрения системы. Но здесь, - он обвёл рукой тихое пространство архива, где в лучах света кружились мириады пылинок, словно мельчайшие частицы распавшегося времени, - здесь они останутся. На своих местах. Как факт. Марко поблагодарил и вышел на крутую лестницу. Спуск казался бесконечным. В ушах ещё стоял шелест страниц, а перед глазами - три строки, три его имени, написанные разными почерками в разных веках одного и того же дня. И слова дона Пьетро, тихий приговор: "Сначала человек, а потом его Второзаконие". Теперь это было не просто странное совпадение в компьютере или путаные воспоминания соседки. Это было зафиксировано в книгах, которые переживают государства, войны и самих людей. Его третья версия, версия с двумя и на конце, была не просто записью. Она была умершей. И кто-то - тётка Анна - подписала это. Признала. Внесла в реестр. Город, думал Марко, спускаясь вниз, к шуму улиц, был не просто местом. Он был гигантским, многослойным архивом, где каждая жизнь регистрировалась несколько раз: в мэрии, в памяти соседей, в церковных книгах. И где-то в этом архиве лежала та самая, первичная Книга Закона, из которой все эти версии когда-то выписали. А ему, живому человеку с одним телом и одной, казалось бы, памятью, предстояло теперь стать редактором самого себя. Вычеркнуть две строки. Выбрать, кем он узаконен быть. Он вышел на площадь. Колокол на башне, где он только что был, глухо пробил час. Звук был тяжёлым и медленным, как удар печати на документе. ГЛАВА 5. Следы Йосипа. Архивный подвал Охранник, знакомый Марко по детским годам - сын дворника из их старого дома, - пропустил его с молчаливым кивком, больше похожим на усталое согласие с неизбежным. Ключ повернулся в замке с глухим, маслянистым щелчком, и тяжёлая дверь отворилась, выпустив наружу струю воздуха, в котором висела вековая прохлада и запах, знакомый по церковному архиву, но более резкий, химический: пыль, клей, тлен и слабый отголосок хлорки для мытья полов. Марко шагнул внутрь и щёлкнул выключателем. Ряды длинных флуоресцентных ламп на потолке зажглись одна за другой, с сухим треском, отбрасывая жёсткий белый свет на бесконечные коридоры стеллажей, которые уходили в темноту, как массивные, правильные гряды в мёртвом саду документов. Здесь не было окон. Время определялось только ритмом шагов и гулом вентиляции. Он начал с центральной картотеки - огромного деревянного ящика с выдвижными лотками, где на пожелтевших карточках убористым почерком были выведены фамилии и номера дел. Oc Od Oe Его пальцы скользили по шероховатым краям, пока не наткнулись на раздел Os. Их было несколько. Osipovic. Osman. Osolnik. И три карточки, расположенные не подряд, но поразительно близко, будто их нарочно разбросали, но не смогли отдалить друг от друга окончательно:
J.O. Эти инициалы встречались на всех трёх карточках. Йосип. Йосип Осяни. Марко вытащил карточки и, сверяясь с номерами на стеллажах, отправился вглубь лабиринта. Первым нашлось дело "ОСЪЯН". Оно лежало в серой картонной папке в металлическом шкафу с решётчатой дверцей, запертой на висячий замок, который, к счастью, был не защёлкнут. Внутри - несколько листов: официальное заявление о пропаже без вести, поданное Анной Осиан в ноябре 1991 года; справка из полиции с формулировкой пропал при попытке нелегального пересечения словенской границы в районе Сежаны; фотография молодого человека, смутно напоминающего Марко, но более худого, с напряжённым взглядом. На обороте фотографии - тот же знакомый почерк: "Субъект опознан соседкой Крстич Р. как Марко Осиан, вернувшийся в 1990. Противоречит миграционным данным. Требует проверки. 12.12.1999. J. Osiani". Второе дело, ОСИАН, было в современной пластиковой папке-скоросшивателе. Здесь царил порядок: заявление на эмиграцию в Канаду 1978 года, справки из школы, копия паспорта, уведомление о снятии с регистрационного учёта, канадские документы о натурализации. Чистая, прямая линия жизни. Но вложенная поверх всего служебная записка на бланке муниципалитета вносила диссонанс: *"В ходе сверки с фондом 14-Г выявлено частичное совпадение анкетных данных субъекта Осиан М. (эмигрант) и субъекта Осъян М. (пропавший). Фотографии недостаточно для однозначного отрицания. Рекомендую запросить отпечатки из архива МВД (не осуществлено ввиду закрытия дела о пропаже). 15.03.2000. J.O. "* Третье, самое тонкое дело, ОСИАНИ, пахло по-другому - формалином и сыростью. Акт о смерти из морга, датированный 17 ноября 1999 года. Подпись патологоанатома неразборчива. Свидетельство о смерти, выданное на основании этого акта. И заявление тётки Анны о принятии на себя обязанностей по захоронению своего племянника, Марко Осиани, в связи с отсутствием других родственников. На самом нижнем листе, на чистой оборотной стороне, чернилами, уже выцветшими до ржаво-коричневого цвета, была написана не служебная записка, а что-то вроде личной заметки, торопливой и сбивчивой: "Нашёл её. Книгу. В ящике с метриками 19 века, за делом о ремонте крыши. Она настоящая. В ней есть все три имени. Не рядом. В разных местах. Но они связаны отсылками, как в индексе. Осъян (пропал) см. Осиан (уехал) см. Осиани (умер). Это не ошибка. Это проект. Или приговор. Они все - один человек в трёх состояниях. Система не должна этого видеть. Она требует одного. Но если я объединю я убью две его жизни. Какой из них настоящий? Тот, кто живёт? Тот, кто пропал? Или тот, кого уже похоронили? Не могу. Не буду. Оставлю как есть. Пусть висит. 30.10.2001. Йосип. " Под этим текстом стояла не подпись, а странный значок, похожий на печать - круг с треугольником внутри. Марко откинулся на спинку стула, который стоял у крошечного столика в проходе. В ушах стоял гул тишины, прерываемый только далёким гулом вентиляции. Он смотрел на три папки, лежащие перед ним в жёстком свете ламп. Это были не просто документы. Это были три законченные биографии, три скелета, обтянутых официальной бумагой. В каждой из них он узнавал себя - детали, даты, фамилию матери, имя тёти. Но в каждой он был другим: жертвой, эмигрантом, покойником. И стоял за всем этим призрак Йосипа. Не злой гений, не тайный заговорщик, а мелкий архивариус, который однажды наткнулся на Книгу и увидел ужасающую логику системы, требующей однозначности там, где жизнь размножилась на варианты. Он пытался сохранить все три версии, как врач, отказывающийся ампутировать здоровые конечности из-за ошибки в диагнозе. И за это, видимо, был изгнан - его пометки обрывались на 2001 годе, больше нигде в делах его инициалов не встречалось. Марко аккуратно сложил документы обратно в папки и вернул их на стеллажи, на те самые места, где они пролежали десятилетия. Он выключил свет и вышел в тёмный коридор, где его ждал охранник. - Нашёл, что искал? - глухо спросил тот. - Да, - ответил Марко. - Нашёл. Он не уточнил, что нашёл он не ответ, а самого себя, разобранного на три составные части, каждая из которых была снабжена официальными печатями и подписями, и ни одна не была менее реальной, чем другая. И что где-то здесь, в этом же подвале, возможно, лежала та самая Книга, на которую наткнулся Йосип. Но искать её смысла не было. Потому что он уже держал в руках её плоды - своё собственное, официальное Второзаконие. Три версии одной жизни, из которых завтра, у нотариуса, предстояло выбрать одну и тем самым приговорить две другие к небытию. ГЛАВА 6. Нотариус и выбор личности Кабинет нотариуса Луиджи Кастельяно располагался не в старом палаццо, а в современном стеклянно-стальном здании с видом на порт. Интерьер был выдержан в идеальной, стерильной нейтральности: светло-серые стены, чёрный лакированный стол, два кожаных кресла для клиентов и одно, более высокое, за столом. На столе не было ничего лишнего - только компьютер с тонким монитором, держатель с ручками и стопка идеально выровненных бланков. Воздух был очищен и лишён запаха, лишь лёгкий фоновый гул системы кондиционирования напоминал, что это место тоже часть машины, более сложной, чем муниципальный архив. Кастельяно вошёл точно в назначенное время. Он был человеком лет пятидесяти, в безупречном тёмно-синем костюме, его движения были экономны и лишены суеты. Он сел, поправил манжеты, и его взгляд, холодный и ясный, как стекло, упал на Марко. - Господин Осиан, - начал он, не тратя времени на преамбулы. - Я ознакомился с предварительными материалами из регистратуры и вашим временным свидетельством. Ситуация, с юридической точки зрения, нестандартна, но разрешима. Он включил монитор, и на экране появилась схема, напоминающая алгоритмическое дерево решений. - Суть проблемы в следующем. Для открытия наследственного дела и перехода права собственности на активы покойной Анны Осиан, система - а под системой я подразумеваю совокупность государственных реестров: земельного, налогового, регистрационного - должна однозначно идентифицировать наследника. То есть вас. В данный момент идентификация невозможна. Он сделал паузу, достал из стопки один бланк и положил его ровно посередине стола между собой и Марко. Бланк был озаглавлен: "ФОРМА 7-У. Заявление о подтверждении/корректировке идентификационных данных в целях наследственного производства". - В базе данных существуют три учётных записи, которые с той или иной долей вероятности могут относиться к вам, - продолжил Кастельяно, его голос был ровным, как дикторский текст. - Запись А: Марко Осъян, статус пропавший без вести, 1991 год. Запись Б: Марко Осиан, статус активен, резидент Канады. Запись В: Марко Осиани, статус "умерший", 1999 год. Каждая запись влечёт за собой отдельный юридический путь. Он взял ручку, но не для того, чтобы писать, а просто повертел её в пальцах, точный механический предмет в точных механических пальцах. - Если вы подтверждаете запись А - "пропавшего", - то вам необходимо инициировать процедуру юридического объявления себя вновь обретённым лицом. Это потребует судебного решения, опровержения акта о пропаже, что займёт от шести месяцев до двух лет. Наследство будет заморожено. Он положил ручку параллельно верхнему краю бланка. - Таким образом, - резюмировал Кастельяно, и его слова повисли в стерильном воздухе кабинета, обретая вес окончательного приговора, - для движения вперёд вы должны сделать выбор. Вы должны подтвердить одну версию себя. Юридически. Система не допускает двойного или тройного гражданства в рамках одной идентичности. Требуется однозначность. Марко смотрел на бланк. Пустые строки ждали его имени, но какого именно? Осъян, Осиан, Осиани? Каждое из них было ключом к разной реальности, к разной судьбе, уже прописанной в чужих записях. - А если ни одна не верна на сто процентов? - спросил он, и его голос прозвучал глухо. - В праве, господин Осиан, действует презумпция правильности официальной записи, - ответил нотариус, не моргнув глазом. - Запись - это не отражение человека. Это его юридическое определение. Выбирая запись, вы не выбираете, кто вы "на самом деле". Вы выбираете, кем вы соглашаетесь считаться. Для целей данного дела, для этого стола, для этой системы. Всё остальное - метафизика. Она не котируется. Он отодвинулся от стола, давая Марко пространство. Его взгляд устремился в окно, где за стеклом медленно двигался кран, разгружавший контейнеровоз. Он больше не смотрел на клиента. Его работа - объяснить параметры задачи - была завершена. - Форма требует вашей собственноручной подписи в графе Я, нижеподписавшийся, подтверждаю, что следующие данные являются достоверными и полными, - сказал Кастельяно уже вполголоса, словно напоминая самому себе. - После этого выбранная вами запись будет верифицирована, две другие - маркированы как архивные дубликаты с пометкой поглощено основной записью. Наследственное дело откроется по выбранному пути. Он встал. Луиджи Кастельяно вышел из кабинета бесшумно, закрыв дверь с мягким щелчком. Марко остался один в кольце беззвучного гула кондиционера. Перед ним лежал бланк, чистый и безжалостный в своей простоте. Он взял ручку. Она была холодной и удивительно тяжёлой. Он посмотрел на три варианта своего имени, которые теперь жили не в компьютере, а в его собственной голове, обрастая плотью воспоминаний, которых не было, и чужих свидетельств, которые были. Осъян - это сломанный чемодан под лестницей и взгляд пограничника в темноте, которой он никогда не видел. Он поднёс кончик ручки к строке Фамилия, имя. Чёрная точка пасты упёрлась в бумагу, готовая поставить точку в долгом споре системы с самой собой. Выбор, который он сделает, не будет правдой. Он будет соглашением. Капитуляцией живого опыта перед силой текста, плоти - перед архивом. Его пальцы сжали ручку чуть сильнее. В окне замер кран, словно застыв в ожидании решения. Весь город за стеклом, со своими архивами, своими наслоениями и своей забытой Книгой Законы, ждал, какую из трёх предзаданных строк своей судьбы он, Марко, обведёт сейчас чернильным кругом, чтобы наконец-то стать понятным, удобным, законным. Он так и не услышал щелчка кнопки вызова. Но в тишине кабинета раздался другой звук - отчётливый, резкий скрежет пера по плотной бумаге. Звук подписи. ГЛАВА 7. Финал. Непроизнесённое решение Скрип пера был коротким и сухим, словно ломалась тонкая кость. Марко опустил ручку, и она, поставленная вертикально на держатель, замерла как памятник самому себе. Бланк лежал перед ним, заполненный. Верхняя строка - та самая, где значилась фамилия, - теперь была не пустой. Но читать её смысла не было. Решение было принято. Оно уже перестало быть его, перетекло в плоскость процедуры, стало фактом системы. Он не нажал кнопку вызова. Просто встал и вышел из кабинета. В приёмной секретарь, не глядя на него, кивнула, её пальцы продолжали стучать по клавишам, вбивая в базу, вероятно, уже его новый - или старый - статус. На улице Триест жил своей обычной, незыблемой жизнью. Влажный ветер с залива нёс запах мазута и рыбы. По набережной катили коляски, торопились курьеры на скутерах, уличный торговец раскладывал на прилавке ракушки для туристов. Ничто не изменилось. Мир был прочен и реален в своей бытовой неуклюжести. И эта реальность, внезапно, оказалась страшнее архива - потому что она не замечала произошедшего чуда или преступления. Город просто проглотил его выбор, как глотает дождевую воду, не спросив, откуда она. Марко шёл, не видя цели. Его шаги выстукивали по брусчатке немой вопрос. Кем он только что согласился быть? Пропавшим, нашедшимся? Живым эмигрантом, вернувшимся за наследством? Или призраком, юридически воскрешённым из мёртвых, чтобы получить свою долю и снова исчезнуть? Каждая версия отзывалась в теле смутным эхом: в виске щемило, будто от давнего удара, которого не было; на ладони вспотели линии, как перед пограничным контролем; в лёгких застыл холодный ком воздуха из церковного склепа. У моста он остановился, оперся о перила. Внизу, в мутной воде канала, отражались краны, облака, огни ресторанов. И его собственное лицо, размытое рябью. Лицо мужчины средних лет, с усталыми глазами, в котором теперь жили три разные истории, три разных набора воспоминаний, подписанных одним и тем же именем. Он попытался поймать в этом отражении того, настоящего. Но настоящий растворился, уступив место легитимному. Тому, кто прошёл проверку системой. В толпе прохожих мелькнула спина - невысокая, сутуловатая, в потёртом плаще. Мужчина нырнул в боковой переулок, и Марко на секунду показалось, что это он - Йосип. Тот самый архивариус, который пытался сохранить все три жизни в одной картотеке. Но когда он сделал шаг вперёд, в переулке уже никого не было, только кошка скреблась в мусорном баке. Возможно, и не было никого. Просто город доигрывал с ним свою игру в намёки, подсовывая тени в подтверждение любой из выбранных версий. В кармане зажужжал телефон. Радмила. Или неизвестный номер. Или Сильвия из регистратуры. Он вынул аппарат, посмотрел на экран. Гудки продолжались. Палец замер над кнопкой приёма. Ответить - значит, впустить в эту новую, только что утверждённую реальность голос из прошлого, который назовёт его тем именем, которое он, возможно, только что отрёкся. Он сбросил вызов. Экран погас, отразив на секунду его лицо - уже не размытое водой, а чёткое, цифровое, ещё один образ, претендующий на подлинность. Он повернулся и пошёл назад, к центру, к вокзалу, к гостинице, к аэропорту - куда угодно. Ноги несли его сами, выбранным маршрутом человека, у которого теперь есть чёткий юридический статус и нет ответа на единственный важный вопрос. По пути он видел вывески, и каждая казалась теперь не просто словом, а глаголом, предписывающим действие: BAR (зайди, выпей, забудь), FARMACIA (вылечи несуществующую боль), ANAGRAFE (зарегистрируй своё новое старое я). На площади перед вокзалом часы на башне пробили четыре удара. Звук был тяжёлым и металлическим, каждый удар отзывался в груди глухим толчком, будто печать, поставленная под очередным этапом его жизни. И тогда, стоя под этим медным боем, Марко Осиан - или Осъян, или Осиани - окончательно понял. Не кем он был. А где он находится. Он находился в точке, где личная история, та, что складывается из запахов, прикосновений и смутных детских страхов, окончательно оторвалась от берега и ушла в плавание по мёртвому морю архивов, превратившись в текст, который будут читать, копировать, исправлять и цитировать другие люди, никогда его не видя. Его я теперь было не внутренним чувством, не памятью тела, а строкой в реестре, принятой к исполнению. Жить с этим предстояло не системе, а ему. Одному. В городе, который будет узнавать его по-разному в зависимости от того, в какой квартал он зайдёт, и с людьми, которые будут помнить о нём то, что им удобно, или то, что вписано в их экземпляр Книги. Он вздохнул, и этот вздох слился с общим гулом площади - рёвом моторов, смехом, скрипом тормозов трамвая. Никто не заметил. Никто не обернулся. Он сделал шаг вперёд, растворившись в толпе таких же, как он, носителей имён, статусов и неоконченных версий самих себя, каждый из которых был жив ровно настолько, насколько это допускала следующая строка в том бесконечном, забытом в подвале тексте, что предписывал городу и его обитателям один-единственный, неумолимый закон - второй, окончательный, переписывающий первый навсегда. ЭПИЛОГ. Строка СЛУЖЕБНЫЙ ПРОТОКОЛ СИСТЕМЫ ANAGRAFE 2.1 РЕЗУЛЬТАТ ПОИСКА: 1 ЗАПИСЬ. ЗАПИСЬ : 88903-78-ACT
СВЯЗАННЫЕ АРХИВНЫЕ ЗАПИСИ (ТОЛЬКО ДЛЯ ПРОСМОТРА):
ДЕЙСТВИЕ ОПЕРАТОРА: Открыть основной файл для проверки адреса проживания в связи с автоматическим запросом из налоговой службы (Agenzia delle Entrate). СИСТЕМНОЕ УВЕДОМЛЕНИЕ: При попытке доступа к связанным архивным записям зафиксирован автоматический запрос от пользовательского приложения с IP-адреса, не входящего в сеть муниципалитета. Запрос отклонён. Файлы журнала сохранены. СЛЕДУЮЩЕЕ ЗАПЛАНИРОВАННОЕ ДЕЙСТВИЕ СИСТЕМЫ: Ежегодная проверка актуальности данных резидентства для субъектов со статусом "ATTIVO/за границей". Следующая проверка: 15/04/2025. СЕАНС ЗАВЕРШЁН. |
|