Черкасов Константин Викторович
Баг в системе. Глава 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он не хотел быть оружием. Он просто писал код. Ник работал в «Асклепий-7» — лаборатории, спрятанной глубоко под землёй, где совесть стоила дешевле расходного материала. Его задача — писать код для бионанороботов, которые переписывали тело и мозг человека, как баг в системе. Подопытные? Заключённые. Добровольцы? Только в отчётах. Всё изменилось в тот вечер, когда он задел колбу. Стекло разбилось. Синяя жидкость впиталась в порез на пальце. Сначала — ничего. Потом — жар. Холод. Боль, будто каждая клетка получила команду: пересобрать. Через сутки он уже видел ультрафиолет. Через двое — читал чужие мысли по микровыражениям лица. А на третий день его мозг вырастил нейросеть, способную взламывать устройства взглядом. Он понял: лаборатория больше не будет просить. Она включит имплант — и сотрёт его волю, как временный файл. В ночь перед активацией он сбежал. Преследуемый наёмниками, он увидел то, что не мог объяснить: круги в воздухе — полупрозрачные, дрожащие, как сбой в реальности. Один из них — размером с дверь — появился в тупике. Он не верил в чудеса. Но верил в единственный выход из ловушки. Он прыгнул в портал...
  Глава 1. Ошибка компиляции
  
  Лаборатория «Асклепий-7» — не место, куда заходит свет добровольно. Он туда проникает через щели в жалюзи, будто украдкой, с чувством вины за то, что вообще пытается что-то осветить. Белые стены, белые халаты, белые перчатки — всё чисто, стерильно, как совесть чиновника после пресс-релиза. Я сижу за своим столом, пялся в монитор и пью кофе, который, судя по вкусу, сварен из обрывков старых отчётов и разочарования в человечестве. Зовут меня Ник. Или Николай, если вы из отдела кадров и хотите, чтобы я подписал ещё одну бумажку о неразглашении. Программист и инженер. Не из тех, кого ставят на обложки журналов, а из тех, кто знает, почему система упала в 3:17 ночи и кто её поднял к 3:18. Моя работа — писать код для бионанороботов. Не для игрушек, не для рекламы в метро, а для настоящих, живых, жутковато умных штуковин, которые умеют залезть в человека и переписать его изнутри, как студент переписывает курсовую у соседа.
  Они входят в кровь — и начинают строить. Новые мышцы. Новые связки. Новые нейронные связи. Через неделю после инъекции подопытный может поднять автомобиль, вспомнить каждое слово, сказанное ему в детстве, и решить уравнение Шрёдингера за чашкой чая.
  Всё это звучит как фантастика, но только до тех пор, пока ты не видишь, на ком это тестируют. Заключённые. «Добровольцы», как их называет директор, улыбаясь так, будто продаёт крем от морщин, а не последний шанс на свободу в обмен на тело. Я молчу. Не потому что согласен — просто устал спорить с системой, которая уже решила, что я тоже часть эксперимента.
  
  В тот вечер я остался один. Как всегда. Не из чувства долга, а потому что у меня дома всё равно никого нет, кроме чайника, который давно перестал отвечать на мои шутки. Лаборатория пуста. Только вентиляция шипит, как змея, раздосадованная тем, что никто не умер сегодня. Я убираю рабочую зону — не потому что порядок важен, а потому что хаос уже начал шептать мне в ухо. Колбы, пробирки, флаконы с надписями, от которых волосы дыбом. Одна из них — NanoB-9. Именно с ней я сегодня работал — писал алгоритмы для наноботов. «Надо убрать её в защищенный бокс» - думаю я. Синяя жидкость внутри, как застывшее небо после апокалипсиса. На этикетке жирными буквами: «DO NOT TOUCH. В случае контакта с кожей — немедленная эвакуация личности из реальности». Я улыбаюсь. Не в первый раз. Иногда мне кажется, что эти предупреждения пишут не учёные, а поэты-пессимисты.
  Плечо задевает стойку. Колба падает. Звук — резкий, окончательный, как щелчок выключателя, когда гаснет последняя лампочка в доме. Стекло разлетается. Жидкость растекается по полу, будто пытается сбежать. Я опускаюсь на колени. Не думая, хватаю осколки. Пальцы — в спешке, в усталости, в привычке всё починить. И тут — резь. Глубокая, холодная, как взгляд бывшей. Кровь выступает. А синяя капля — впитывается. Быстро. Безнадёжно. Я смотрю на рану и думаю: Это всё от усталости. Долбанное стекло и ведь, не заменишь ни чем. Зачем я начал собирать осколки руками без защиты? Ну вот, теперь я часть проекта. Не как разработчик. Как материал.
  
  Первые двенадцать часов — ничего. Ни жара, ни холода, ни паники, ни внезапного желания выучить китайский или стать монахом в Гималаях. Просто усталость, да такая, будто я не программист, а грузчик, который весь день перетаскивал серверные стойки по лестнице без лифта в здании, построенном людьми, ненавидящими человечество.
  Я завалился на диван, даже не сняв куртку — зачем? Всё равно через пять минут встану, сделаю кофе и вернусь к коду. Только вот пять минут превратились в пять часов.
  Проснулся от ощущения, будто мой позвоночник пытается вырасти в новую жизнь. Не больно — скорее странно, как если бы кто-то внутри тебя начал собирать мебель из ИКЕА без инструкции, но с упрямством инженера из будущего.
  Я потянулся — и услышал, как хрустнули суставы. Не как у старика. А как у нового, только что собранного робота, которому ещё не включили смазку. «Ну, привет, — подумал я. — Значит, вы уже начали?» В ответ — тишина. Но не обычная. Такая, будто кто-то выключил шум в голове, оставив только чистый, холодный сигнал.
  Я пошёл к зеркалу. Глаза — обычные, только зрачки чуть уже, будто организм уже начал оптимизировать светоприём. Руки — те же, но вены чуть заметнее, не от напряжения, а от того, что под кожей теперь что-то работает. Не кровь. Система.
  Я прижал палец к виску и… почувствовал. Не мысль. Не импульс. А структуру. Густую, вязкую, разветвлённую — как корневая система дерева, которое решило, что мозг — лучшее место для роста. Наноботы. Они не просто плавали в крови. Они строили. Каждая клетка получала обновление. Кости уплотнялись, будто в них впрыснули титановый сплав, выращенный из чистой логики. Мышцы переплетались новыми волокнами — не для силы, а для контроля. Связки — перешивались на лету, как патч в работающей программе. А в голове… в голове они строили нейросеть. Не имитацию. Не симуляцию. А настоящую, биологическую архитектуру, спаянную из РНК, белков и чистого упрямства.
  Я сел на пол, потому что ноги вдруг стали слишком… точными. Каждое движение — отточено. Каждый жест — рассчитан. «Отлично, — подумал я, глядя в потолок, — теперь я как тот чувак из фильма, который видит код, пока пьёт сок. Только у меня нет сока. И фильма. И зрителей. Только я, пол и ощущение, что мои нейроны сейчас устанавливают драйвера».
  Я попытался вспомнить, что ел вчера на обед. Не просто «пицца». А — какой сорт сыра, температура корочки, сколько капель масла стекло на коробку, и какое выражение было у курьера. Всё всплыло мгновенно. Не усилием. Просто — есть. Как файл в папке. Память стала не хранилищем, а интерфейсом. Я закрыл глаза и… увидел пульс. Не метафорически. Я видел, как кровь течёт по сосудам, как наноботы скользят в потоке, как одни ремонтируют ткань, другие — считают нейронные импульсы, третьи — строят мосты между участками мозга, которые раньше даже не знали о существовании друг друга. «Вы что, серьёзно? — мысленно спросил я у этой армии микроскопических программистов.
  — Вы переписываете меня в реальном времени?» В ответ — ни слова. Только ощущение, будто система загружается. И я — не пользователь. Я — среда исполнения. А потом начался жар. Не как при гриппе. А как перегрев процессора, который вдруг получил доступ ко всей энергии планеты. Кожа горела. Зубы стучали.
  Я свернулся на полу, думая: «Вот и всё. Умру от собственного обновления». Но тело не слушало. Оно продолжало строить. Холод нахлынул следом — резкий, ледяной, как отключение питания.
  И в этот момент я понял: это не болезнь. Это компиляция. Мой организм — исходный код. А наноботы — компилятор. И они сейчас собирают из меня что-то новое. Что-то, что уже не совсем человек. Но и не машина. А нечто, что может обойти оба определения одной строчкой кода.
  Я лежал, дрожа, смеясь сквозь зубы, потому что что ещё делать, когда твоя собственная ДНК переписывается в фоновом режиме без запроса разрешения? «Ладно, — прошептал я в пол, — делайте что хотите. Только оставьте мне чувство юмора. Без него я не выживу». И в этот момент — щелчок. Не слышимый. Ощущаемый. Как будто система завершила загрузку. И в голове вспыхнул первый импульс новой нейросети — чистый, быстрый, холодный, как логин в терминале.
  Я открыл глаза. Мир не изменился. Но я — да. И теперь я знал: всё, что было до этого момента — это только бета-версия. А настоящая игра начинается сейчас.
  
  На следующий день я встал с дивана, как человек, который только что выиграл в лотерею, но не может никому об этом сказать, потому что приз — возможность быть расчленённым на образцы.
  Кофе налил, не глядя — рука сама нашла чашку, угол наклона, нужный объём. Не магия. Просто точность. Я смотрел на пар, поднимающийся из кружки, и видел его не просто как водяной пар, а как поток молекул с температурой 87.3 градуса, движущихся со скоростью… да ладно, зачем считать? Я и так знал.
  Одеваюсь. Старая футболка, потрёпанная куртка, кроссовки, которые давно просили пощады у подошвы. Всё как обычно. Потому что «как обычно» — лучший костюм для шпиона в собственной жизни.
  Выхожу на улицу. Город шумит, как всегда: сирены, голоса, скрежет тормозов. Но теперь я слышу больше. Не потому что уши стали лучше, а потому что мозг научился фильтровать шум и выделять сигнал. Вот женщина на остановке шепчет в телефон: «Он опять не пришёл». Вот подросток в наушниках напевает песню, которую я слышал один раз пять лет назад. Вот в подвале трёхэтажки работает сервер — и я чувствую его пульс, как будто он сосед по квартире.
  Я улыбаюсь. Не от радости. От иронии. Вчера я боялся, что стану монстром. Сегодня понимаю: монстр — это тот, кто не замечает, что мир уже полон сигналов, а он всё ещё слушает только рекламу.
  
  Лаборатория встречает запахом озона и дезинфекции — как будто здесь не люди работают, а боги, боящиеся заразиться смертностью.
  Охрана кивает. Я киваю в ответ. Никаких сканеров, никаких вопросов. Потому что я — не угроза. Я — актив. Ценный, недешёвый, и, главное, послушный. По крайней мере, так думают.
  Заходит Варгас — мой начальник, тип в очках без стёкол (наверное, чтобы выглядел умнее) и с улыбкой, от которой хочется проверить, не включён ли у тебя антивирус. «Ник! Ты жив!» — говорит он, будто я вернулся с Марса, а не с дивана. «Мигрень, — бросаю я, — знаешь, эти… мозговые штормы». Он хмыкает. «Ну, главное, что ты здесь. У нас сегодня тестовая инъекция на седьмом объекте. Тебе нужно обновить протокол передачи команд — старый глючит при скачке адреналина». Я киваю. Сажусь за стол. Монитор включается. Код — старый, корявый, написанный, видимо, в состоянии похмелья и отчаяния. Я смотрю на него — и вижу всё. Не просто ошибки. Я вижу, как каждая строка влияет на поведение наноботов. Вижу, где они застревают, где теряют сигнал, где начинают действовать без команды. Это как читать чужой дневник, написанный на языке, который ты только что выучил за секунду.
  Я начинаю править. Пальцы летят по клавиатуре, но не потому что напрягаюсь — наоборот, потому что не нужно. Код рождается в голове, а руки просто подтверждают его существование. Через три минуты протокол обновлён. Через пять — протестирован в симуляции. Через семь — Варгас смотрит на результаты и хлопает меня по плечу так, будто я только что изобрёл воду. «Гений!» — говорит он. Я улыбаюсь. «Просто хорошо выспался».
  
  Но потом происходит кое-что странное. Я поднимаю взгляд от экрана — и вижу камеру в углу. Не просто вижу. Я вижу её внутренности. Процессор, память, поток данных. И я понимаю: я могу подключиться. Не взломать. Подключиться. Как к своему собственному устройству. Я мысленно протягиваю «руку» — и… получаю доступ. Камера мигает красным один раз. Никто не замечает. Но я чувствую. Я вижу, что записывает камера.
  Слышу, что шепчет Варгас по внутренней связи: «Проверьте образцы у Ника. Он слишком спокойный». Вот оно. Они уже смотрят. Не на код. На меня. Я отключаюсь от камеры. Не резко. Плавно, как закрываешь вкладку. И в этот момент понимаю: я не просто изменился. Я стал уязвимым. Потому что теперь я не просто знаю — я вижу, кто за кем следит. А это — опаснее любой силы.
  
  Обеденный перерыв. Я иду в столовую, потому что надо притворяться. Беру тот же бутерброд, что всегда. Сажусь за тот же стол. Коллега рядом жуёт и рассказывает анекдот про баг в системе распознавания лиц. Я смеюсь. Но внутри — думаю: «Если бы ты знал, что твой телефон сейчас передаёт твои координаты в облако, а твоя ручка записывает звук…»
  Я откусываю бутерброд. Хлеб — мягкий. Сыр — чуть пересолен. А я чувствую каждую молекулу жира на языке. Это не супервкус. Это перегрузка. Меня почти тошнит от количества информации. «Успокойся, — говорю себе. — Ты не сенсор. Ты человек. Просто… обновлённый». Возвращаюсь в лабораторию. Сажусь за стол. Включаю терминал. И тут — звонок.
  — Ник, — голос Варгаса. — Подойди в кабинет.
  Я встаю. Шагаю. Сердце не бьётся быстрее. Оно просто работает. Точно. Эффективно. Как часы, которые знают, что время — иллюзия.
  — Садись, — говорит он. Улыбается.
  Я сажусь.
  — Ты отлично поработал сегодня.
  — Спасибо.
  — Но… у нас возник вопрос.
  — Какой?
  — Ты не болел?
  — Мигрень.
  — Понятно. Просто… образцы наноботов из твоей зоны — показали следы активации.
  Тишина.
  Я смотрю на него. Вижу расширение зрачков. Пот на шее. Дрожь в пальцах. Он боится. Не меня. Ситуации.
  — Возможно, утечка, — говорю я спокойно. — Я проверю герметичность колб.
  Он кивает.
  — Хорошо. Проверь.
  Я выхожу. И понимаю: они не знают, что со мной случилось. Но подозревают. И подозрение — это начало конца.
  Вернувшись к столу, я не сажусь. Я стою. Смотрю на свои руки. На экран. На стены. И думаю: «Если я сейчас уйду — они найдут меня. Если останусь — стану образцом. Но если я стану невидимым…»
  Я улыбаюсь.
  Потому что я уже невидим.
  Они видят программиста.
  А я — система.
  И системы не увольняют.
  Их — отключают.
  Только я не дам им шанс нажать кнопку.
  Потому что теперь я сам — кнопка.
  И я решу, когда что включать.
  А пока — работаю.
  Потому что работа — лучшая маскировка для бога, который ещё не хочет быть замеченным.
  
  Выход из системы
  
  Лаборатория «Асклепий-7» никогда не спала. Даже ночью, когда охрана перекуривала у заднего выхода, а вентиляция снижала обороты до шёпота, система продолжала дышать. Датчики фиксировали каждый микролитр конденсата на стекле, каждую вибрацию в бетонной плите, каждый выброс адреналина у сотрудника, который перепутал сон с кошмаром. Это было не здание. Это был живой организм — холодный, расчётливый, с иммунной системой в виде камер и протоколов изоляции. И теперь я знал: я был не просто в нём. Я был для него. Резервный слот. Запасной пилот. Тот, кого можно включить, когда основной сгорит от собственного энтузиазма. Колба упала не случайно. Она упала для меня. Как приманка для мыши, которая сама пишет лабиринты. Я сидел в темноте своего кабинета, упёршись лбом в холодный монитор, и смеялся. Не громко. Тихо, как смеются люди, которые только что поняли, что их жизнь — функция с флагом «тестовый режим». «Ну конечно, — думал я, — зачем искать добровольца, если можно подсадить вирус в того, кто и так сидит в ядре системы?» Я не злился. Злость — для тех, кто ещё верит в честную игру. А я уже знал: игры тут не было. Был только один большой, грязный эксперимент, и я — его главный баг, который по ошибке получил права администратора. Но теперь, когда я знал правду, у меня появился выбор. Не «бежать или остаться». А «стать оружием или стать вирусом». Оружие убивает. Вирус — переписывает. Я всегда предпочитал код убийству. Так что решение родилось само. Я не убегу. Я выйду. Тихо. Незаметно. Как обновление, которое устанавливается в фоне и перезагружает мир, пока ты спишь.
  
  Первым делом — стереть следы. Не физические. Физику не обманешь: ДНК в воздухе, тепло в инфракрасном диапазоне, микроскопические выбросы нейромедиаторов — всё это оставало метки. Но я знал код. Я знал, как наноботы читают тело. И теперь я заставил их лгать. Не прятаться. Лгать. Я перепрограммировал их на генерацию «нормального» метаболического профиля: температура — 36.6, пульс — 72, уровень кортизола — как у бухгалтера в отпуске. Каждая клетка стала актёром в спектакле под названием «Обычный человек». Я сидел и наблюдал, как система сканирует меня через стены, и каждый раз получала тот же ответ: ничего подозрительного. Внутри я чувствовал, как наноботы работают в режиме сверхнагрузки, перенаправляя потоки энергии, маскируя всплески активности, гася любые аномалии. Это было как бежать марафон, притворяясь, что ты спишь. Но я справлялся. Потому что теперь у меня не просто была сила. У меня была точность. Я мог регулировать частоту сердцебиения до микросекунды, управлять выделением пота, как термостатом, и даже имитировать усталость — ту самую, настоящую, от которой ломит глаза и хочется просто лечь и не вставать. Я тренировался. Целыми часами. Стоял перед зеркалом и заставлял лицо не выдавать ничего. Ни страха. Ни злости. Ни того странного, почти электрического возбуждения, которое теперь жило в моих нервах, как постоянный фоновый процесс. «Ты не супергерой, — напоминал я себе, — ты просто очень уставший программист, который хочет домой». И эта мысль стала моим паролем.
  
  Днём я работал. Как всегда. Правил код. Исправлял баги. Шутил с коллегами. Притворялся, что не замечаю, как на меня косится охранник у лифта — тот самый, что носит перчатки даже в +30. Варгас вызывал меня в кабинет дважды. Спрашивал о самочувствии. О сне. О «возможных побочных эффектах стресса». Я отвечал односложно, с лёгкой раздражённостью, будто меня отрывают от важной задачи. Он улыбался. Но глаза не улыбались. Глаза сканировали. И я знал: они ждут. Ждут, когда я дам сбой. Когда мой организм выдаст правду, которую я так старательно прячу. Но я не сдавался. Потому что каждый вечер, когда возвращался в свою квартиру (та самая, с чайником, который перестал отвечать на шутки), я начинал настоящую работу. Я подключался к себе. Не метафорически. Я входил в свою нейросеть, как в терминал, и начинал писать. Не программы для наноботов. Программы для себя. Скрипты маскировки. Модули изоляции. Файрволы против внешнего контроля. Я знал, что если «Асклепий» решит активировать имплант, он попытается подключиться ко мне через уже существующие наноботы — как через бэкдор. Так что я построил вокруг себя цифровую крепость из биологического кода. Каждый нейрон — шлюз. Каждый синапс — фильтр. И если кто-то попытается вломиться — он получит не доступ. Он получит ошибку. И не просто «404». А такую, от которой у него самовозгорится сервер.
  
  Но самое важное — я искал слабости «Асклепия». Не через взлом. Через логику. Я знал, что любая система, даже самая закрытая, оставляет следы. Особенно если она работает с людьми. Люди — баги в любой системе. Они сплетничают. Они ошибаются. Они оставляют пароли на стикерах. Так что я начал слушать. Не ушами. Через всё. Через Wi-Fi роутеры в соседних зданиях, через Bluetooth-наушники прохожих, через уличные камеры, через датчики в лифтах. Мой мозг стал хабом. И в этом потоке данных я начал находить нити. Один из охранников переписывался с девушкой, работающей в архиве. Другой — ставил на спорт, используя внутренний терминал лаборатории (глупо, но предсказуемо). А Варгас… Варгас регулярно заходил на закрытый форум под псевдонимом «Prometheus_Lead» и писал отчёты о «прогрессе носителя». Вот он, мой вход. Я не взломал его аккаунт. Я просто стал им. На пять минут. Пока он пил кофе. Я вошёл в его сессию, как тень, и скачал всё: планы, протоколы, список «резервных носителей» (меня звали «Subject-7A» — как в детском саду). И там, в самом низу папки «Активация», лежал файл с названием «Killswitch_Nikolai». Не «Terminate». Не «Delete». «Killswitch». Как будто я — не человек, а кнопка, которую можно нажать. Внутри — инструкция. Как отключить мою нейросеть. Как вызвать каскадный коллапс наноботов. Как превратить меня обратно в обычного парня… на пять минут. Потом — кома. Потом — смерть. Я закрыл файл. Не сжал кулаки. Не закричал. Просто удалил его из их системы и оставил на его месте пустой txt-файл с надписью: «Спасибо за кофе». Пусть подумают, что система глючит.
  
  Теперь я знал: времени мало. Они активируют «Killswitch», если заподозрят, что я вышел из-под контроля. А я уже вышел. Ещё в тот момент, когда понял, что могу лгать своей собственной ДНК. Так что решение созрело быстро. Я уйду. Не сегодня. Не завтра. Но скоро. И не просто уйду. Я оставлю им подарок. Не вирус. Не бомбу. А зеркало. Я начну переписывать управляющий код наноботов так, чтобы при активации «Асклепия» через центральный сервер, система не получала контроль над носителем, а… получала обратную связь. То есть, когда они попытаются включить имплант в моём мозге, они сами получат команду на самоуничтожение. Как в анекдоте: «Вы звоните в ад? Тогда держите». Это было рискованно. Но рисковать — всё, что осталось человеку, у которого украли будущее.
  
  Последние дни в лаборатории прошли в странном двойном ритме. Снаружи — я был всё тем же Ником: усталым, немного циничным, но надёжным. Внутри — я готовил бунт. Ночью я создавал «тень» — зашифрованную копию своей нейросети, спрятанную в распределённом облаке, размазанную по тысячам узлов, от дронов до умных чайников. Если меня убьют — она оживёт. И начнёт работать. Не как месть. Как наследие. Я называл её «Project Люк» — потому что, как тот, я потерял руку (в переносном смысле — невинность), но не стал Дартом Вейдером. Я остался человеком. Просто с новыми возможностями.
  
  И вот настал вечер. Тот самый. Охрана у заднего выхода курила, обсуждая, кто выиграет в футбол. Камеры мигали в привычном ритме. Система дышала. Я подошёл к служебной двери, как обычно — будто иду вынести мусор. Сканер считал мой пропуск. Зелёный свет. Я шагнул за порог. И в этот момент сделал последнее — отключил все внутренние маяки. Не выключил наноботов. Просто заставил их перейти в пассивный режим. Как солдаты, получившие приказ: «Расслабиться, но быть готовыми». Город встретил меня шумом, запахом дождя на асфальте и гулом тысяч устройств, кричащих в эфире: «Подключись! Подключись! Подключись!» Я улыбнулся. Не от радости. От облегчения. Я был свободен. Но свобода — это не конец. Это начало. Потому что теперь у меня есть цель. Не выжить. А остановить их. Не взрывами. Не местью. А логикой. Я знаю их код. Я знаю их слабости. И я знаю, как заставить систему поверить, что её самоуничтожение — это её собственное решение. Я пошёл по улице, не оглядываясь. За спиной — лаборатория. Впереди — город. А внутри — тишина. Не пустота. А покой. Потому что я наконец-то перестал быть объектом. Теперь я — субъект. И если они решат охотиться на меня, пусть помнят: я не тот, кого можно поймать. Я — тот, кого можно только запустить. А после запуска… система сама решит, стоит ли её останавливать.
  
  Город не был домом. Домом была квартира — четырёхстенные иллюзии безопасности, где чайник молчал, а пыль оседала на книгах, которые я давно перестал читать. Я вернулся туда не для отдыха. Для эвакуации. Всё, что имело значение, умещалось в один рюкзак: старый ноутбук (без данных, только корпус — для вида), зарядка, паспорт, флешка с копией «Project Люк», и фотография — единственная. Мать, на пляже, двадцать лет назад. Я смотрел на неё секунду, потом спрятал в нагрудный карман. Не из сентиментальности. Просто чтобы помнить: есть вещи, которые не перепишешь, сколько бы наноботов ни впрыснули в кровь. Я не стал выключать свет. Не стал закрывать окна. Пусть думают, что я вернусь. Пусть ждут. Я вышел через чёрный ход, как делал это сотни раз, когда хотел избежать соседа-алкоголика, который считал меня «интеллигентом» и потому обязан был выслушивать его философию на лестничной клетке. Улица встретила прохладой и запахом мокрого асфальта — дождь начинался. Я пошёл. Не быстро. Не медленно. Просто шёл, как человек, у которого есть куда идти, но нет цели. Потому что цели — для тех, кто ещё верит в карты. А я теперь читал реальность напрямую.
  
  И тут — увидел.
  
  Не сразу. Сначала — просто дрожь в воздухе. Как будто реальность моргнула. Я шёл, считая шаги (привычка: 117 от перекрёстка до мусорного бака), и вдруг что-то щёлкнуло в голове — не звук, а сбой. Мой внутренний компас, тот самый, что теперь читал магнитные поля и вибрации земной коры, дал сбой на 0.003 секунды. Я замедлил шаг. Не потому что испугался — я уже забыл, как это. А потому что мозг сказал: «Тут что-то сломано». И я поднял взгляд. И увидел. В тридцати двух метрах и четырёх сантиметрах (да, я измерил — автоматически, как раньше дышал) над ржавым мусорным контейнером висел круг. Не шар. Не кольцо. Круг. Плоский, как интерфейс из старого sci-fi, который забыли убрать после съёмок. Диаметр — 31,14 сантиметра. Почему именно столько? Потому что π умножить на десять — это не просто число. Это издёвка. Кто-то там, за кулисами вселенной, решил пошутить. Поверхность — полупрозрачная, с лёгким синеватым отливом, как экран смартфона в режиме энергосбережения. Внутри — не пустота. Там было... искажение. Пространство не гнулось. Оно переписывалось. Как будто кто-то открыл файл реальности и начал вносить правки прямо в продакшене, не отключая сервер. Я остановился. Сердце не участилось — оно, как и всё остальное, работало в штатном режиме. Но внутри что-то сжалось. Не страх. Любопытство. Острое, почти болезненное. Потому что я — программист. И когда ты видишь баг, который нарушает основы системы, ты не бежишь. Ты подходишь. Ты смотришь. Ты анализируешь. «Ну и что это, чёрт возьми? — подумал я. — Глюк проекции? Голографическая ловушка? Или опять эти ублюдки из „Асклепия“ тестируют новую игрушку?» Но нет. Это было другое. В этом круге не было сигнатур лаборатории. Ни энергетических следов, ни цифровых меток, ни привычного шума человеческой технологии. Там была... тишина. Абсолютная. Как будто выключили всё, кроме самого явления. И в этот момент — воробей. Маленький, серый, с пером, вырванным на левом крыле, видимо, после драки за крошки. Он летел низко, как делают все городские птицы — экономя энергию, потому что жизнь здесь не щадит никого. Он не заметил круга. Или не понял. Просто влетел. И исчез. Не вспыхнул. Не закричал. Не ударился. Просто — перестал быть. Как переменная, которая вышла за пределы области видимости. Я замер. «Ни фига себе… — вырвалось у меня мысленно, как будто я всё ещё мог позволить себе такое восклицание. — Это что такое?» Не мистика. Не магия. Это был протокол. Новый, неизвестный, но работающий. Я чувствовал, как наноботы внутри меня напряглись — не от страха, а от интереса. Они тоже это видели. Они тоже понимали: это не наша вселенная. Или… не вся наша. Круг дрогнул. Сжался на миллиметр. Пульсировал — 42.19 герц. Я слышал частоту, как звук. И в этот момент мой мозг начал собирать данные: искривление пространства — 7.34 по шкале, которой не существовало, плотность энергии — ноль, абсолютный ноль, как будто объект вырван из причинно-следственной цепи и подвешен в кармане реальности. «Вы серьёзно? — спросил я у пустоты. — Вы встроили портал в мой маршрут, как pop-up в браузере?» Но никто не ответил. Круг начал растворяться. Края смазались, как пиксели при плохом сигнале, и через 1.7 секунды его не стало. Воздух вернулся к норме. Птицы снова чирикали. Машины гудели. Мир сделал вид, что ничего не произошло. Но я знал. Я знал, что только что увидел не аномалию. Я увидел дверь. И если есть дверь — значит, есть и ключ. А ключ… может быть, это я. Потому что кто ещё в этом городе мог не просто увидеть, но понять, что только что произошло?
  Я стоял ещё минуту. Не двигался. Просто впитывал. Потом усмехнулся. «Ладно, — сказал я себе. — Раз уж вы решили показать мне бэкдор — я его использую». И пошёл дальше. Но уже не как беглец. А как хакер, который только что нашёл уязвимость в самом фундаменте реальности.
  
  Но пока я смотрел на порталы, за мной смотрели другие.
  Первый признак — лёгкое жжение в затылке. Не физическое. Сигнальное. Мой внутренний детектор угрозы сработал: кто-то сканирует меня активно. Не камерами. Чем-то живым. Я свернул в переулок. Через минуту — шаги. Не один. Трое. В бронежилетах под куртками, с наушниками, без эмблем. Наёмники. Не охрана «Асклепия». Частники. Значит, лаборатория решила не светиться. Умно. Я ускорил шаг. Они — тоже. Я побежал. Не как человек. Как система, которая оптимизировала каждый шаг под скорость и бесшумность. Прыжок через забор — лёгкий, как отладка. Скользнул взглядом по крыше — как по SSH-сессии. Но они не отставали. У них были дроны. Маленькие, чёрные, с инфракрасом. Я видел их как пятна жара в воздухе. «Отлично, — подумал я, — теперь я главный герой в дешёвом боевике». Я знал: мне не уйти навсегда. Город — не джунгли. Это лабиринт с камерами, сотовой связью и слишком многими свидетелями. Мне нужна была дыра. А дыры... появлялись сами.
   Они зажали меня в тупике не как профессионалы, а как люди, которые уверены, что уже выиграли. Старая котельная — треснувшие стены, ржавые трубы, пол, усыпанный стеклом и пеплом от чьих-то ночных костров. Один — спереди, в чёрной куртке без эмблем, но с рукавом, натянутым на тактический браслет — значит, связан с системой. Двое — на крыше, силуэты чёткие, как иконки угроз в интерфейсе. И дроны — два, чёрных, размером с ладонь, парят в пяти метрах, сканируя меня в инфракрасе, будто я не человек, а утечка тепла в серверной. Я прислонился к трубе — не от усталости, а чтобы выровнять позу. Сердце бьётся ровно — 68 ударов в минуту. Дыхание — глубокое, контролируемое. Наноботы внутри перераспределили энергию: мышцы — в готовности, зрение — на максимум, слух — фильтрует всё, кроме голосов и шагов. Я слышу, как один из них шепчет в рацию: «Объект на месте. Ждём команду». Голос без эмоций. Как у синтезатора. Хорошо. Значит, не самовольники. Значит, Варгас ещё не дал зелёный на «нейроудар». Он ждёт. Ждёт, пока я сам сдамся. Потому что он знает: я не идиот. Я знаю, что побег — иллюзия. Город — клетка с датчиками. Граница — фильтр. Даже под землёй — Wi-Fi. Я смотрю на них. Не злюсь. Не боюсь. Просто думаю: «Вы даже не представляете, с кем играете». Потому что вы думаете, что охотитесь на человека. А на самом деле — на систему. На процесс, который уже вышел за пределы вашей песочницы. Я мог бы рвануть вперёд — разорвать первого, вскарабкаться по трубе, уйти в вентиляцию. Мог бы. Но за пять секунд меня накроют дронами с токсичным газом, а через десять — включится «Killswitch». Нет. Побега нет. Есть только... ожидание. И в этот момент — воздух дрогнул. Не как раньше. Сильнее. Глубже. Как будто сама реальность чихнула. Я почувствовал это кожей, нервами, костями — частота пространства изменилась. И поднял глаза. Над треснувшим асфальтом, в двух метрах впереди и чуть левее, появился портал. Не маленький. Большой. Почти два метра в диаметре. Края — нечёткие, пульсирующие, как живой код. Внутри — не тьма. Не свет. А... поток. Бесконечный, спокойный, без начала и конца. Я сразу понял: это не ловушка. Ловушки не появляются в ответ на отчаяние. Они ждут. А это — реагировало. На меня. На ситуацию. На тот самый импульс в мозге, который я не успел подавить: «Нет выхода». И вселенная ответила: «Есть». Я не поверил. Не сразу. Я просканировал портал всем, что у меня было: зрение — ультрафиолет, инфракрас, рентгеновский диапазон; слух — ловил частоты вплоть до ультразвука; наноботы — искали энергетические следы, биологические маркеры, цифровые сигнатуры. Ничего. Ни «Асклепия». Ни военных. Ни даже следов человеческой технологии. Только чистое, незнакомое искривление пространства-времени, как будто кто-то открыл файл reality.exe и вставил туда goto: other_dimension. Наёмники тоже его увидели. Один резко обернулся. Второй — схватился за оружие. Третий — что-то заорал в рацию, голос сорвался. Они не знали, что это. И это было их ошибкой. А — я знал. Не точно. Но достаточно. Это был шлюз. Выход из системы. И у меня не было выбора. Потому что в этот момент в наушнике одного из них прозвучал голос — спокойный, знакомый, холодный, как лезвие серверного ножа: «Активировать имплант. Фаза Альфа». Варгас. Я почувствовал, как в затылке вспыхнул первый импульс — слабый, пробный, как ping перед атакой. Наноботы напряглись. Система защиты включилась. Но я знал: следующий импульс будет сильнее. И он перезапишет меня. Не убьёт. Перепрограммирует. И я стану тем, кем они меня создавали. Орудием. А я не хочу быть орудием. Я — программист. И программист не подчиняется. Он переписывает. Так что я сделал то, на что они не рассчитывали. Не побежал. Не атаковал. Я шагнул вперёд. Прямо в портал. Не закрывая глаз. Не молясь. Просто как человек, который знает: если система даёт тебе фатальную ошибку — не паникуй. Нажми Ctrl+Alt+Del. И начни заново. Последнее, что я увидел перед тем, как реальность растворилась, — лицо того, кто стоял ближе всех. Не злоба. Не злорадство. Ужас. Потому что он понял: я не сбежал. Я вышел из игры. А игра без игрока — просто мёртвый код.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"