Я устал быть один. Не физически. Не морально. Просто… устал от отсутствия вопросов. В лесу всё просто: есть вода — пей, есть еда — ешь, есть опасность — уходи. Никаких диалогов. Никаких недопониманий. Никаких «привет, как дела?». И сначала это было спасением. После Перекрёстка, после лаборатории, после всего — тишина казалась раем. Но человек не создан для вечной тишины. Даже если он программист, который привык общаться с машинами. Потому что машины не смеются. Не плачут. Не делятся последним куском хлеба. А я, как ни странно, вдруг вспомнил: я — не машина. Я — человек. И мне, чёрт возьми, хотелось услышать человеческий голос.
Дым на горизонте появился утром. Не густой. Не костровой. Тонкая серая нить, уходящая в небо, как нить связи в отключённом мире. Я увидел её, стоя у реки, и сразу понял: это не лесной пожар. Это кто-то живёт. Кто-то, кто умеет разводить огонь, не сжигая лес. Кто-то, кто знает, что дым — лучший способ сказать: «Я здесь».
Я не побежал. Не стал прятаться. Просто пошёл. Шаг за шагом, как будто проверял, не начнёт ли мир снова рушиться. Потому что после всего, что я пережил, доверие к реальности было на уровне «только чтение, без записи». Но ноги несли. Вперёд. К дыму. К людям.
Через два часа лес начал редеть. Появились просеки. Потом — огороды. Не заросшие. Ухоженные. Грядки ровные, межи чистые, колья подвязаны аккуратно. «Отлично, — подумал я, — значит, цивилизация не вымерла. Просто решила жить по-тихому».
И тут я вышел на холм — и увидел деревню.
Не бедную. Не примитивную. Не сборище хижин, как в дешёвых фильмах про «добрый народ». Настоящую деревню. Добротную. Избы из бруса, с резными ставнями и черепичными крышами. Дворы — чистые, с колодцами, садами, ульями. Дорожки вымощены булыжником. Всё ухожено, спокойно, как будто время здесь течёт не в агонии, а в ритме.
А ещё — дети.
Они бегали по улице, играли в прятки, смеялись, кидали друг в друга сухими листьями. Один мальчишка ловил бабочку, другой — пытался удержать на палке вертевшуюся вертушку. Девочка плела венок из полевых цветов. Их смех — не записанный, не синтезированный — живой, с перекосом, со сбоями, с искренностью, которую не подделаешь.
Я остановился. Не от страха. От недоверия.
Потому что после «Асклепия», после Перекрёстка, после всего — слишком красиво. Слишком идеально. Слишком… настояще.
— Ну что, Ник, — сказал я себе, — либо ты наткнулся на лучшее место на Земле, либо на самую хитрую ловушку.
Взрослых почти не было. Только один старик, подметавший дорожку у самой большой избы. Остальные, видимо, в поле или в лесу — за работой.
Я начал спускаться с холма. Медленно. Открыто. Не скрываясь. Пусть видят: я не крадусь. Я иду.
Сначала никто не заметил. Потом — девочка с венком подняла глаза. Увидела меня. Замерла. Потом — крикнула что-то. Не испуганно. Скорее — удивлённо.
И всё изменилось.
Из изб начали выходить люди. Сначала женщины. Потом — мужчины. С косами, с топорами, с вилами. Не как с оружием. А как с инструментами, которые всегда под рукой. Они не бежали. Не кричали. Просто окружили меня.
Я остановился посреди улицы. Поднял руки. Ладони вперёд. Универсальный жест. «Я не вооружён. Я не враг».
— Привет, — сказал я. — Я путник. Потерялся.
Они молчали. Смотрели.
— Я не причиню вреда, — добавил я. — Просто хочу воды. И, может, хлеба.
Ничего. Ни слова. Ни жеста. Только глаза. Осторожные. Настороженные.
И тут я понял: они не понимают ни слова.
Их язык — другой. Грубый, слоговой, с щелкающими согласными и певучими гласными. Не похож ни на что, что я слышал. Это — местный.
Один из мужчин шагнул вперёд. Высокий, широкоплечий, с лицом, изрезанным шрамами, как старый диск с царапинами. Он что-то сказал — коротко, резко. Голос — хриплый, но не злой. Скорее — командный.
Я покачал головой.
— Не понимаю.
Мужчина кивнул. Потом махнул рукой. Двое других взяли меня под руки — не грубо, но твёрдо — и повели вперёд.
Я не сопротивлялся.
Потому что сопротивление — для тех, кто верит в чудо.
А я знал: если это ловушка — я в ней уже.
Если не ловушка — тогда это шанс.
Меня привели к самой большой избе. У крыльца — старик. Седая борода, прямая спина, глаза — острые, как лезвие серверного ножа. Он сидел на лавке, но встал, когда нас увидел.
Мужчины что-то сказали ему. Старик кивнул. Посмотрел на меня.
И в его взгляде не было ни страха, ни злобы.
Было знание.
Как будто он знал: я приду.
— Староста, — подумал я. — Конечно. Кто же ещё.
Он махнул рукой. Мужчины отпустили меня.
Староста показал внутрь избы.
Я вошёл.
Там было тепло. Чисто. Пахло травами, деревом и чем-то сладким — возможно, мёдом. На столе — глиняные кружки, деревянные ложки, миска с ягодами. На стенах — полки с книгами. Не пергаментом. Не свитками. Книгами. С переплётами, с обложками, с закладками.
«Интересно, — подумал я, — а что в них написано? Или это просто для вида?»
Староста закрыл дверь. Указал на лавку.
Я сел.
Он сел напротив. Смотрел. Молчал.
Я попытался жестами объяснить. Показал на себя.
— Я.
Потом — на лес.
— Потерялся.
Потом — на рот.
— Голоден.
Потом — на кружку.
— Пить.
Староста кивал. Но не верил. Или не понимал. Или ждал чего-то. Потом он вдруг встал. Подошёл к углу избы. Открыл большой сундук. И достал медальон.
Медальон лежал в руке старосты, и я сразу понял: это не украшение. Не амулет вроде тех, что продают у храмов за пять монет и обещают «защиту от злых духов». Это было что-то иное. Простое. Грубое. Из тёмного металла, будто выкованного не в горне, а в самой земле. Форма — круглая, но не идеальная: края слегка неровные, как будто его делали не для красоты, а для дела. А на лицевой стороне — узор. Не руна, а может и руна. Не символ. Спираль. Простая, но завораживающая, как если бы её начертил кто-то, кто знал: начало и конец — одно.
Староста подошёл ко мне. Медленно. Не как тот, кто боится. А как тот, кто знает, что делает. Он протянул медальон. Потом жестом показал на свой лоб. Потом — на мой.
— Приложи, — сказал он. Не на моём языке. На своём. Но смысл был ясен без слов.
Я замер.
В голове мгновенно запустился внутренний сканер. Мои наноботы начали работать.
— Цель: неизвестна.
— Метод: контактный.
— Риск: высокий.
Это выглядело как шаманство. Как ритуал. Как что-то, что должно было вызвать у меня насмешку. Но я не смеялся. Потому что после Перекрёстка я знал: невозможное — просто то, чего ты ещё не понял.
Но всё равно… прикладывать кусок металла ко лбу? Серьёзно?
— Вы издеваетесь? — спросил я вслух, на своём языке, зная, что он не поймёт. — Это что, магия прямиком из дешёвого фэнтези?
Староста не ответил. Просто стоял. Ждал. В его глазах не было насмешки. Было терпение.
Я оглянулся. Дверь закрыта. В избе — только мы двое. Мужчины остались снаружи. Если я откажусь — они решат, что я опасен. Если соглашусь — возможно, получу ответ.
— Ладно, — сказал я, — но если меня сейчас превратят в жабу, я подам в суд.
Я взял медальон.
Он был тёплым. Не от руки старосты. От внутри. Как будто в нём что-то жило. Пульсировало. Не сердце. Не двигатель. Просто… было.
Я посмотрел на старика.
— Вы уверены?
Он кивнул. И так понятно, без перевода, что я спросил.
Я приложил медальон ко лбу.
И в этот момент мир перестал быть.
Не взорвался. Не исчез. Просто — остановился.
Сначала — тишина. Абсолютная. Такая, какой не бывает даже в глубоком космосе. Потом — всплеск.
Не звука. Не света. Знания.
Оно хлынуло не через уши, не через глаза, не через кожу. Оно залилось в сознание, как готовый модуль в пустую систему. Слова. Грамматика. Интонации. Исключения. Правила. Идиомы. Культурные коды. Всё. Сразу.
Я почувствовал, как череп раскалывается. Не от боли. От перегрузки. Мозг, привыкший к логике, к последовательности, к строчкам кода, вдруг получил целый язык — не как данные, а как состояние.
Я упал на колени.
Руки впились в пол. Зубы стиснулись. В горле стоял ком, как будто я пытался проглотить целую библиотеку.
— Нет… — прохрипел я. — Стоп…
Но остановить было нельзя.
Это было как sudo apt-get install language --force, когда система решает, что ты должен понимать, даже если не готов.
Где-то в глубине сознания наноботы завыли тревогу:
Unknown data stream!
Source: non-technological!
Cannot analyze! Cannot block!
Они не могли отфильтровать. Не могли отключить. Потому что это было не излучение. Не сигнал. Это было передачей знания напрямую.
И я понял. Не выучил. Не запомнил. Понял. Как будто язык всегда был во мне, просто спал. А медальон — просто ключ.
Когда поток прекратился, я лежал на полу, дыша, как после марафона. Пот стекал по вискам. Руки дрожали.
Но в голове — тишина. И чёткость.
Я поднял глаза.
Староста смотрел на меня. Не с ужасом. Не с торжеством. С ожиданием.
Он что-то сказал.
И я понял.
— Теперь ты понимаешь? — спросил он на своём языке.
Я открыл рот. Хотел ответить на своём. Но вместо этого…
— Да, — сказал я.
На его языке. Без акцента. Без запинки. Без ошибок.
Слово прозвучало чуждо. Но естественно. Как будто я говорил на нём всю жизнь.
Староста улыбнулся.
— Хорошо.
Я сел. Медленно. Осторожно. Как будто боялся, что реальность снова треснет.
— Как? — прошептал я. — Это что… магия?
Он кивнул.
— Да, сын мой. Это дар Предков.
Я замер.
Не от страха. От шока.
Потому что в моём мире магии нет.
Есть физика. Есть код. Есть логика.
Магия — это слово для тех, кто не может объяснить, как работает чайник.
А здесь… здесь невозможное стало реальностью.
Я посмотрел на медальон в своей руке. Он уже не пульсировал. Просто лежал. Тёплый. Тихий.
— Это… как? — спросил я. — Как можно передать язык… вот так?
Староста сел напротив.
— Не передать. Пробудить.
— Пробудить?
— Да. В каждом человеке есть семя знания. Но оно спит. Медальон — не даёт язык. Он открывает то, что уже есть.
— Это… бред, — сказал я, но уже не с иронией. С растерянностью.
— Для ума — да, — сказал староста. — Для сердца — истина.
Я молчал.
Потому что не знал, что сказать.
Мой разум, привыкший всё разбирать на части, теперь столкнулся с тем, что нельзя разобрать.
Это было как пытаться отладить чудо.
— А откуда он? — спросил я, показывая на медальон.
— От Предков, — ответил староста. — Они ушли, но оставили нам ключи.
— Ключи к чему?
— К пониманию.
Я усмехнулся. Слабо.
— Вы серьёзно? Магия — это просто… понимание?
— А что ещё? — спросил он. — Разве огонь — не понимание тепла? Разве вода — не понимание потока? Разве ты — не понимание себя?
Я замер.
Потому что он был прав.
Все технологии — это попытка понять.
А магия… магия — это когда понимание становится реальностью.
— Я не верю в магию, — сказал я.
— Ты не должен верить, — ответил он. — Ты должен чувствовать.
Я посмотрел на свои руки.
Потом — на медальон.
Потом — на старосту.
— Что теперь?
— Теперь ты можешь говорить. А значит — ты не чужак.
— И что?
— Значит, ты можешь остаться.
Я не ответил.
Потому что понял: я уже не могу уйти.
Не потому что хочу остаться.
А потому что вопрос изменился.
Раньше я спрашивал: «Как выжить?»
Теперь — «Как понять?»
А это — совсем другой уровень сложности.
(Хотя, честно говоря, я всё ещё думал: «Отлично. Теперь я говорю на их языке. Осталось только объяснить, что я не демон, а просто парень, который хочет кофе». Но, видимо, даже в мире магии кофе — это отдельный квест.)
Староста встал. Подошёл к столу. Налил из глиняного кувшина воды в кружку. Подал мне.
— Пей. Ты потратил много сил.
Я взял кружку. Вода была прохладной, чистой, с лёгким привкусом трав.
— Спасибо, — сказал я.
На его языке.
Он кивнул.
— А теперь расскажи, откуда ты пришёл.
Я сделал глоток. И начал говорить. Не как беглец. Не как чужак. А как человек, который впервые за долгое время понял, что его услышат.
Я допил воду. Поставил кружку. Руки всё ещё дрожали, но не от страха. От перегрузки. В голове гудело, как после трёх суток без сна и восьми чашек кофе. Язык сидел в сознании, как готовый модуль: не чужой, не заученный, а свой. Я мог говорить. Думать. Шутить. Но не хотел. Потому что каждое слово напоминало: реальность сломана.
Староста сел напротив. Положил медальон на стол. Тот лежал тихо, как выключенный сервер.
— Меня зовут Боривой, — сказал он. — Я староста деревни Велгор. А ты?
— Ник, — ответил я. — Просто Ник.
— Просто Ник, — повторил он, как будто пробуя имя на вкус. — Необычное имя.
— У нас так называют тех, кто… не любит длинных слов.
Он усмехнулся.
— Ты говоришь, как человек, который привык экономить даже на звуках.
Я не стал объяснять, что это привычка программиста. Вместо этого спросил:
— Откуда у вас медальон?
Боривой взял его в руки. Погладил большим пальцем по спирали.
— Это артефакт Предков. Перешёл ко мне от отца. А ему — от деда. И так — многие поколения. Говорят, Предки ушли в звёзды, но оставили ключи для тех, кто остался. Этот медальон — один из них. Он не учит языку. Он пробуждает знание, спрятанное в крови.
— В крови? — переспросил я.
— Да. Каждый человек рождается с семенем понимания. Но оно спит. Медальон — как искра.
Я посмотрел на свои руки.
— Значит, я… должен был знать этот язык?
— Ты — человек. А все люди — от одного корня.
Я замолчал. Не потому что поверил. А потому что не мог опровергнуть.
— А письменность? — спросил я. — Я вижу книги на полках.
— Медальон даёт и её, — сказал Боривой. — Просто ты ещё не попробовал читать.
Я встал, подошёл к полке, снял одну книгу. Обложка — кожа, тиснение — простое. Открыл.
И понял.
Не слова. Смысл.
Это была летопись деревни. О пожаре тридцать лет назад. О засухе. О нападении волков. Всё — чётко, просто, по-человечески.
— Чёрт, — прошептал я. — Это работает.
— Магия всегда работает, — сказал Боривой. — Просто не всегда так, как хочется.
Я вернул книгу на место.
— Расскажите мне… где я?
Он кивнул, как будто ждал этого вопроса.
— Ты в землях Королевства Вельдара. Это южная окраина, приграничье. За лесом — земли эльфов. За рекой — владения гномов. А на севере — столица, Град Лориэн.
— Эльфы? Гномы? — переспросил я, уже чувствуя, как в голове начинает формироваться ошибка segmentation fault.
— Да. Ты не знал?
— Я… не отсюда.
— Это я понял. Ты говоришь, как человек, который никогда не слышал имени Предков.
— А кто они?
— Те, кто создал мир. Те, кто соткал магию. Те, кто ушли, но оставили след.
Я сел. Потёр лицо.
— Подождите. Давайте по порядку. Вы говорите… о магии?
— Конечно.
— Не как о метафоре. Не как о вере. А как… о реальной силе?
— Да.
— И она… работает?
— Ты только что увидел.
— Но как?
Боривой усмехнулся.
— Как работает твой язык? Ты же не думаешь о каждом звуке. Ты просто говоришь. Так и магия. Это плетение. Ты берёшь нити мира и связываешь их в узор.
— Нити?
— Энергия. Жизнь. Дыхание. Называй как хочешь.
— А руны? Артефакты?
— Руны — письмена магии. Артефакты — сосуды для неё. Как кувшин для воды.
Я замолчал. В голове кружилось.
— А маги?
— Есть. Не все могут плести. Нужен Дар. Или артефакт. Или знание.
— И государства? Аристократия?
— Конечно. Король в Лориэне правит землями. Бароны — уездами. Мы, в деревне, платим дань зерном и лесом. В обмен — защита и право жить.
— Как в Средневековье, — прошептал я.
— Что?
— Ничего.
Я встал, подошёл к окну. За стеклом — деревня. Дети всё ещё играли. Женщина варила что-то в котле. Мужчина точил косу. Всё так же мирно. Так же… обычно.
Но теперь я видел иное.
Каждое слово Боривоя было кирпичом в стене, которая рушила моё мировоззрение.
— Я думал… это Земля, — сказал я. — Параллельная, но Земля.
— Это не Земля, — сказал Боривой. — Это Арвия.
— Арвия…
— Да. Мир Предков.
Я обернулся.
— А портал? Тот, через который я пришёл?
— Не знаю. У нас нет порталов. Только легенды. Говорят, Предки ходили между мирами, как мы — между деревнями. Но это было давно.
Я сел.
— Я не верю в магию.
— Ты не должен верить, — сказал он. — Ты уже использовал её.
— Я?
— Медальон — артефакт. А ты принял его. Значит, у тебя есть Дар. Или… что-то иное.
Я посмотрел на свои руки.
— У меня нет Дара. У меня… другое.
— Что?
Я хотел сказать «наноботы». «Технологии». «Код». Но понял: он не поймёт.
— Я просто… другой.
Боривой долго смотрел на меня. Потом сказал:
— Останься.
— Что?
— Останься в Велгоре. Пока не поймёшь, кто ты.
— Почему?
— Потому что ты — первый, кто пришёл извне за пару десятков лет в нашу деревню. И потому что… ты смотрел на медальон так, будто видел в нём не магию, а что-то другое.
Я вздрогнул.
— Вы заметили?
— Я стар. И устал видеть, как молодые боятся того, чего не понимают. А ты… ты пытался понять.