Лежит камбала на дне морском. Лежит и лежит на боку. Сама в песке, а глаза-то на улице. Никто камбалу не видит. А кто и видит - внимания не обращает. Шкура грубая, мясо постное. Наклоняться к ней - позориться только.
Зато уж камбала сама все видит. Все примечает. Кто куда, кто с кем, кто почем и кто почему - ничего от камбальих глаз не скроется. Вот и лежит себе камбала, скучает помаленьку. А уж когда совсем невмоготу скучать стало, попросила она чернил у каракатицы, взяла морское перо давай писать - что видела, о чем слышала. Писала она на большом листе морской капусты. Потом его на берег штормом выбросило, а я подобрал случайно. Так что ежели что и не так - извиняйте, конечно, а я тут ни при чем. Это все камбала насочиняла, а ваш покорный слуга лишь переводил с рыбьего языка.
Сказка про устрицу
Жила-была устрица. Всю свою жизнь прожила она за створками раковины. Лежала устрица на теплой отмели, и, когда кругом все было спокойно, осторожно-осторожно открывала створки своей раковины, готовая тут же захлопнуть их при алейшей опасности.
Но если хотите знать, устрица наша очень мечтала пожить с распахнутыми створками. Вот взять так просто, да и распахнуться во всю ширь навстречу яркому миру, нежному солнцу, ласковому ветру. Пожить как живется, а там хоть трава не расти.
Увы, не пускал ее инстинкт самосохранения. Это такое природное приспособление, что не позволяет разгуливать без защиты вкусным существам не имеющим ни зубов ни ног.
Всю жизнь боролась устрица со своим от природы данным инстинктом. Хочет, бывало, плюнуть на все, да и... А инстинкт не пускает. Ну хоть ты плачь.
Но вот однажды кто-то - не будем говорить: кто - взял нашу устрицу и бросил ее в кастрюлю с кипятком. Створки раковины при этом мгновенно раскрылись - никакой инстинкт их больше не удерживал. Радостная устрица хотела, может быть, расправить свое затекшее тело. Хотела, возможно, пискнуть: "Ура! Долой заборы!"
Но сварилась она тоже почти мгновенно.
После чего ее с наслаждением съели - не будем говорить: кто. Мы с вами не бывали в других странах, но по непроверенным, доходящим оттуда слухам, там устриц в кипяток не бросают.
Там их пожирают сырыми, обильно сбрызгивая лимонным соком.
Сказка про акулу
Плавала по морю акула. Разумеется, как всякая уважающая себя акула, она была хищницей. И хапала все подряд - и то что движется и то, что просто себе лежит. Такова уж акулья природа - куда от нее денешься.
А при акуле, между прочим, состоял штат рыб-лоцманов. Эти мелкие рыбешки плавали вокруг и подбирали крошки, которые хищница теряла. Главная же и небезвыгодная их работа заключалась в том, чтобы чистить акуле зубы. Так что зубы у акулы никогда не болели. А рыбки-лоцманы всегда были сыты.
Но вот как-то раз истощилось терпение морских существ. Ух очень много стала хапать акула - прямо беспредельно. Обнаглела она до такой степени, что стала хапать не только то, что плохо лежит. Все, что хорошо лежало, она тоже не оставляла своим вниманием. И хапнула даже то, что хорошо стояло, а конкретно - бронзовый памятник трем мифологическим китам, на которых вся земля по преданию держится. Посягнула хищница, стало быть на национальное историко-океаническое всерыбное достояние.
Тут и потащили акулу на рыбий суд. Все честь-честью оформили. Прокурор обвинение зачитал. Адвокат свою речь отбарабанил не слишком ретиво потому - народного мнения о себе несколько опасался. Собрались было уже судьи на совещание.
Но тут акула зевнула случайно, притомленная адвокатской речью. Глянули судьи ей в пасть. Призадумались. И тут же не сходя со своих судейских кресел вынесли хищнице оправдательный приговор. А чтобы время даром не пропало, осудили вместо нее рыб-лоцманов. Ведь если бы не эти корыстолюбивые твари, глядишь - акула б уже давно без зубов была. Лишенная, значит, всякой хапальной способности.
Приговорили их, впрочем, условно. А то ведь кто в дальнейшем будет акуле зубы чистить?
Сказка про белугу
Кто-то пустил про белугу слух, что она ревет. На весь мир опозорил бедолагу. Каждый теперь вправе сказать: чего ты, дескать, ревешь, как белуга.
А ведь она реветь и не умеет вовсе. Молчалива белуга как и все рыбы. А реветь зато умеет тюлень. Белухой его зовут. Он нашей рыбе, выходит, не то, что не родственник, но даже и не однофамилец.
Часто так бывает: один ревет, а другому достается. Достается одному, а ревет другой.
Если послушать ученого филолога, много полезного узнать можно. "Г", мол, взрывное и "г" фрикативное. Ассимиляция, дескать и диссимиляция. Общность языковых групп и прочая там лингвистика с праязыками. Белуге то от этого не легче. Оклеветали ведь белугу. Написала она письмо в газету. А там журналисты обрадовались на безрыбье-то. Круглый стол на целый газетный разворот оприходовали.
Комментировал белужье письмо ученый зоолог высоких научных степеней. Объяснил, между прочим, что зоологи кстати тут совсем ни при чем. Они больше латынью пользуются. А там и для тюленя и для рыбы названия сильно отличаются - ведь конфуза жди, если зоолог рыбу с млекопитающим перепутает. Да и пословицы такой про то, кто как ревет, на латинском языке не существует. Зато есть другая. В русском переводе, чтобы понятней было, гласит: о, времена, о нравы. Это к тому - до чего же мы еще докатимся, ежели каждая селедка в газету писать станет, занятых людей от научной деятельности отрывать.
Юрист еще выступил. Прокурорский советник большого класса. Дал подробное разъяснение - что следует понимать под клеветой и оскорблением. Ведь белугу-то, оказывается, никто и не оскорблял. Если б ее по матушке крыли, тогда, может быть, прокуратура бы и вмешалась. А в вопросе ревет она или нет состав преступления отсутствует начисто, да и баста. Можно, в принципе, поставить вопрос о диффамации. Но поскольку такова в океанских водах, да и в прибрежных тоже преступлением не признается, то широкая юридическая общественность повода для скандала вовсе не усматривает.
Еще слово взял маститый фольклоровед. Так тот вообще никак не мог в толк взять - чего же этой рыбе надо? Ведь в самую, что ни на есть, сокровищницу океанического фольклора попала - а все недовольнва. Мало ли как оно там в реальной жизни. Разве можно отказать художнику слова в праве на вымысел. Тем более, если творчество народное. Хочет народ, чтобы ты ревел, значит будешь реветь. Хоть белугой, хоть медведем, хоть даже выхухолью - если понадобится. И точка. И все. И разговаривать больше не о чем.
На том дискуссию и закрыли к вящему неудовольствию газетных борзописцев.
Горько белуге. Обидно белуге. Впору и впрямь белугой зареветь.
Сказка про рыбу-прилипалу
Жила была рыба-прилипала. Она к кому попало не прилипала. И за это ее ругали и папа-прилипала, и мама-прилипала, и дедушка - заслуженный прилипал.
Выбрала, наконец, прилипала себе акулу. Та, как мы уже знаем, рыба очень хищная. Все подряд хапает. Чтобы хапать как следует, имеет акула громадную пасть. Только рыба-прилипала не боялась туда попасть. Прилипала то она крепко. Но ей другое очень не показалось. Уж очень акула в хапанье своем неразборчивой оказалась. Хватает все, что под зуб подвернется. Дохлую собаку. Пробковый тюфяк. Пустую бутылку из-под конопляного масла, какую ни в один приемный пункт стеклотары не примут. И акуле самой с такой добычи никакой корысти, а уж прилипале - и того меньше.
Переселилась она на касатку. Та, вроде, в еде-то поразборчивей будет. Только меню у нее очень уж однообразное. Утром дельфинье мясо, вечером тюленье. Утром дельфинье, вечером тюленье. Все мясо да мясо без всякого тебе гарнира. Так ведь и холецистит недолго заработать на такой примитивной диете.
Пересела прилипала на кита-полосатика. Уж очень он ей своей внушительностью понравился. С виду - не то депутат Госдумы, не то вообще первый министр. Только при том оказалось - клепок каких то в голове у морского чуда-юда недостает. Ему бы марочные портвейны черной и красной икрой попеременке закусывать при его данных. А он лишь планктон - представьте себе - жрет. Вот один только планктон и ничего кроме. Тьфу! - гадость то какая. Ушла от него, конечно, наша прилипала.
И вот наконец после долгих скитаний прилепилась она к трансокеанскому лайнеру. Вот тут и настала наконец для прилипалы долгожданная счастливая пора. Что ни крошка за бортом - то объедки изысканной французской кухни. Что ни капелька - то ополоски самых марочных вин. Вот совсем недавно довелось прилипале попробовать опивки выдержанного бургундского урожая - можете себе представить - 1968 года.
Вот и живет теперь себе прилипала - в ус не дует. Случается, и родным посылочку объедков соберет, перешлет с оказией. И она довольна. И родные довольны.
Довольны папа-прилипала и мама-прилипала, братья-прилипалы и сестренки-прилипалы. Доволен даже старый ворчун дедушка - заслуженный прилипал.
Сказка про трилобитика
Давным-давно.... Нет, давно-предавно.... Нет, все ж-таки еще раньше дожили в синем море-океане трилобиты. А кроме них на всем белом свете, кажется, еще никто и не жил вовсе.
Погода тогда была теплая. Солнышко тогда было яркое, промышленным смогом не притуманенное. Травка на берегу была чудо как зелененькая. И уж как хотелось этим самым трилобитам на бережок выползти. Травки, что ли пощипать. Позагорать, может быть, на золотом песочке.
Но ведь на берегу - это ж каждый сызмальства знает - живет стр-р-рашное. Живет мохнатое. Живет ж-жуткое Сикабукаляляхо. Вот живет и живет. На свет не показывается. Но того, верно, только и ожидает, чтобы первого высунувшегося на берег трилобита на ужин употребить.
Вот и лежат себе трилобиты на отмели, грустят. Тоскуют, может быть, по золотому песочку пляжа. Но на берег - ни-ни. Нема дурных среди трилобитьего племени.
И трудно сказать - сколько б они там пролежали еще в водах синего моря-океана, если б не один чрезмерно шустрый трилобитенок. Он вот взял и удрал от папы-трилобита и мамы-трилобитихи прямо 0- куда бы вы думали - прямо на бережок.
Тут, конечно, среди трилобитов паника поднялась. Которые на всякий случай поглубже нырнули. А кто посмелей - те, значит, митинг устроили. Собрались в кружок, выставили лозунги. Мол, Сикабукаляляхо, руки прочь от наших детей! Дадим, дескать, дружный отпор! Не допустим поедания потомства!. Ну и так далее. Лозунги, значит, выставили, в кружок уселись - стали ждать, что будет
Что будет, что будет. А ничего. Погода теплая. Солнышко ласковое. Травка зеленая. И вот гуляет себе неразумный трилобитенок по бережку среди всего этого великолепия. Час гуляет. Два гуляет. И никакая, представьте, зараза его не трогает.
Ни Сика, ни Бука, ни Ляля, ни Хо.
Тут и другие трилобитики, кто помоложе да позавистливей, на берег выбрались Да там и остались. И стали, знаете ли, эволюционировать. Эволюционировали они, эволюционировали. И вот до чего доэволюционировались. До наших, то есть, с вами дней.
Так что и представить сейчас страшно - что со всеми нами было бы, если бы не этот неосторожный трилобитенок, что не испугался страшной жуткой и мохнатой Сикабукаляляхо. Которой - скажу вам по секрету - и вообще на белом свете никогда не было.