...когда яма памяти секундно заблагоухает шелухой вечерних зим, пропитанной желтым одиночеством и взморщенной терпкими касаниями небритого пледа, татуированной папуасски мычащим телевизором и розоватым сыром, мягко сжигаемым кофейными наплывами под блокбастер о печально-дождливом уроборосе рождений, нет, о герметичном, проспиртованном страхом сосуде рококового рокового номера в кромешной башне отеля, ему, писателю, чьи предложения невыносимо колебались меж облаками - в этот файф-о-клок, кстати, не выпуклыми, но, подобно интарсии, вдавленными в слегка вспотевшую минеральность тверди, практически столь же синими, однако с романтически-гравюрным душком - и поползновениями схватить анфиладность миров, правда, еще каких-то пять лет назад его персонажи кого-то убивали, умирали, жили, словом, были лучше, явится негр-курьер на самокате, обшитый превосходной, похожей на глянец карамельного муравья, кожей, и бог ведь не что иное, как кромка облака (того, что вдавлено вроде интарсии), и фасады домов угрожающе наклонены, точно лоб убийцы, деньги есть, зачем сейчас иззубренные, сетчатые, бахромчатые рудералы воинственно-бессильно пугают набухшими лиловыми органами, значит, это транзит из лета в осень, скоро запах неба с параболически взмывающей к запертым планетам узловатой границей облака (той, где бог), переменится, как блюда на пиру в охотничьем замке короля, на благородную вонь туманов и прелых антоновских яблок, и его душа встрепенется тетеревом, да, ты - его душа, не иносказательно, буквально, тебе доверена охрана этой жарко-льдистой жидкости, он же вечно, разумеется, в подвале младшей вечности, распялен на скрещении лыжных палок, исчезнувших с балкона сезонов сто тому, или, может, перекладин эона Предел, сумевшего сгустить до смолы зеленой телесности растекавшуюся скорбь, etc...