«Дневник воспоминаний» // 2025.11.09
        Довести до такси


        9.11.2025
        Это было ровно год назад. Вчера днём я вспоминал о том случае и думал, что завтра, 9-го, непременно об этом напишу. Вчера же, но уже ближе к вечеру, позвонила Юлия Васильевна. Сказала, что завтра будет ровно год с того «чёрного дня», когда...

        Тот день, субботний день 9 ноября прошлого года, для нас оказался очень трудным, став настоящим испытанием. А было — так...
        Погода в тот день была очень скверная.
        Днём, где-то примерно в полвторого, только-только мы с моей хозяйкой вернулись домой /.../, — зазвонил телефон. Беру трубку — звонит Ирина Вавилова, жена поэта Игоря Вавилова и невестка его мамы Юлии Васильевны. И, вся в тревоге, говорит, что боится за Юлию Васильевну, совершенно не зная, что делать. Оказалось, та днём пошла на тентюковское кладбище на могилу Игоря, и там ей вдруг стало плохо: в какой-то момент, ни с того ни с сего совершенно ослабев, она стала просто валиться на землю и не мочь не только ходить, но и просто подняться, встать на ноги. Сама Ирина раньше 16 часов с работы уйти никак не может (работает в детском интернате, там детей оставлять нельзя), да и пока сможет потом добраться до кладбища (с другого конца города) — много времени уйдёт. Говорит, что Юлия Васильевна по телефону её «успокаивает»: ничего, мол, — я подожду, вот на скамейке пока полежу. А понятно же — какое там «на скамейке», когда не лето и так холодно да ещё и сыро (температура воздуха была около нуля градусов, склоняясь к минусовой). Это одно — когда ходишь, двигаешься, и совсем другое — когда просто лежишь. Через пять минут закоченеешь. А часа два-три так пролежать — это уже совсем беда.
        Словом, Ирина, надеясь на меня, говорит: давай я тебе такси вызову (она умеет по телефону такси вызывать и даже сразу по телефону же как-то и оплачивать). Я говорю: нет, это такси пока ещё приедет, пока ещё доедет дотуда (там дорога очень плохая, особенно в периоды дождей, притом надо ехать через скотный двор — иного пути нет, — где тебе ещё должны открыть ворота, а потом дальше по грязи — кладбище ведь не в городе, а в лесу, за железной дорогой), так что, говорю, я сразу из дому и туда, насколько возможно быстрым шагом. Это хорошо ещё, что мы было только-только зашли домой и я не успел даже раздеться, так что сразу смог выйти и отправиться, верно рассчитывая, что так будет быстрее. (А такси, — говорю Ирине, — ты уже потом нам вызовёшь, чтоб нам оттуда до дома Юлии Васильевны доехать).
        Чтоб уж совсем бегом, — конечно, не смог, но шёл как можно более скорым шагом. В принципе-то от нас не так уж далеко (вот только что — за городом, не асфальт уже, а тропки не все прямы и ровны), так что, думаю, уже минут через двадцать пять-тридцать я подходил к нужному месту. Приближаюсь и вижу: там, между деревьями, кто-то двигается. Сначала подумал, что, может, кто-то из других людей случайно оказался поблизости, увидел Юлию Васильевну и пытается ей помочь. Хотя вероятность этого практически равна нулю, ведь если кто-то на том кладбище и бывает, то обычно всё-таки в первой половине дня, тем более в ноябре, когда часам к трём уже явные (и очень угрюмые, особенно если снега ещё нет) сумерки.
        Подхожу — оказалось, это сама Юлия Васильевна уже на ногах. Кажется, ещё и свечи собирается было зажечь. Она обрадовалась, я вздохнул с облегчением. Что, говорю, случилось? Она рассказала, как не могла было даже на ноги подняться, так и проползла, говорит, вот здесь (показывает на расстояние между оградками у могил её родителей и Игоря) прямо на четвереньках. Испугалась, конечно, очень. Но теперь, особенно — увидев меня, — говорит, — уже успокоилась.
        Я тоже, как будто уже и с некоторой беззаботностью, спокойно киваю: очень хорошо. Но давайте уже сразу будем выходить, а то темнеет вон уж вовсю.

        Она спорить не стала, и мы, не задерживаясь, почти сразу и пошли. Ну почти как обычно — идём себе потихоньку спокойно, разговариваем. Прошли до выхода с кладбища, спускаемся по грунтовой дороге; пересекаем маленькое овсяное поле, которое мы с ней чаще обходили по дороге же, но в этот раз я решил пройти прямиком — чтоб короче, а тропинка там есть. Но, только мы перешли это маленькое овсяное поле и оказались на тропинке между деревьями и кустами, как в какой-то момент она вдруг разом осела, неожиданно для себя самой повалившись прямо на землю. Очень испугалась. И я испугался. Перед этим ведь думал, что с ней уже всё нормально и как-то дойдём.
        Что делать? Даю ей конфеты, карамели, она отказывается, но я сначала уговариваю, а потом и просто заставляю: нужно! — в крови кончился сахар, оттого и слабость. Помогаю ей подняться, держу, прижимая к себе, — как-то вместе перемещаемся. Но недолго. Через несколько шагов она всё-таки опять валится. Опять поднимаю, ещё крепче прижимаю сбоку к себе, — как бы волоку. Как-то передвигаемся, но еле-еле. Иногда она сама просит отпустить её, чтоб отдохнуть. Но сесть ведь нельзя — под ногами сыро, мокро и холодно. Тогда просто стоим, я, прижав её к себе, как-то поддерживаю. А дорога — что тропинки, что, особенно, небольшой отрезок, где по мосту через речку Дырнос проезжают (проползают) тракторы, — совсем скверная: грязь, глина, мокреть.
        И то ещё худо, что никакое такси-то и не вызовешь, причём сразу по двум причинам. Первая — вдруг проявившиеся проблемы со связью. Мой телефон, который — мне только — прослужил уже девять лет, а до этого сколько-то лет был у моего отца, а ещё до этого — у моего зятя, мужа моей сестры Ольги (а в целом ему было уже двадцать четыре года), на холоде звонить отказывается — батарейка, говорит, села, так что, хоть временами и грею его во внутреннем кармане, дозвониться до Ирины мне никак не удаётся. У Юлии Васильевны целых два телефона, но оба они далеко в сумке, а когда их всё-таки достаём, с испуга она в них разобраться не может — забывает, как надо звонить. Я пробую — тем более не могу разобраться, как позвонить конкретному человеку с её сложных аппаратов (у меня-то — допотопный, так с ним привык уже). Так и бултыхаемся — то проковыляем несколько шагов, то опять делаем попытку дозвониться. В какой-то момент мне это всё-таки удалось — с одного из её телефонов (смог как-то разобраться с абонентами). Быстро сообщил Ирине, как мы и где мы.
        Но проблема ещё и в том, что в лес ведь — такси не вызовешь (да к тому месту, где мы к тому времени были, никакое такси бы и не проехало — только трактор если); на вызовы сейчас отвечают роботы, а не человек, а этому роботу нужна конкретная информация: улица, номер дома, номер подъезда. А у нас — какая там улица, какой дом с подъездом? Роботу ведь не скажешь (да и человеку на расстоянии не всегда объяснишь), что надо доехать до той ёлки, а потом свернуть возле той сосны и продраться меж теми кустами...
        Словом, надо хотя бы перейти железнодорожный путь, а после него дойти до хорошей асфальтовой (загородной, объездной) шоссейной дороги, а нам это — при нашей скорости передвижения — совсем не просто. Такси и туда легко не вызовешь (ну не объяснить дураку-роботу, что это «метров за двадцать-тридцать до такого-то поворота»), но там хоть можно будет попробовать рукой остановить какую-нибудь проезжающую машину (сразу скажу, что с машинами в такой день, в такую погоду, там оказалось не очень). Ну а прямо за этой объездной трассой — два или три новых четырнадцатиэтажных жилых дома (только в том году, кажется, и построили, а до этого там тоже были лес и поля). Но и тут, опять же, надо знать хотя бы номера этих домов и к какой улице они приписаны (потому что стоят они очень уж на отшибе, уже как бы и не в городе — какая уж там «улица»), то есть — назвать точный адрес.
        Но нам и до этой трассы — дойти ещё, а пока что всё ещё ковыляем по грязи, по мокрой, полузамёрзшей траве. Уже почти совсем стемнело (а мы ещё практически «в лесу», фонарей нет). Вдруг в какой-то момент (и откуда только он? из леса, получается?) нас догоняет и едет дальше... велосипедист (это в таких-то сумерках да по такой-то грязи!), молодой мужчина. Я сразу к нему: не знаете ли номера этих вон домов (они уже видны, да, собственно, и вообще уже почти рядом — рядом... для обычного здорового человека). Повезло: он тут же назвал номер ближайшего дома и название улицы. Я опять звоню Ирине, говорю ей, по какому точно адресу надо будет вызвать такси. Но пока, говорю, мы до него ещё только добираемся, когда дойдём — опять позвоню. А идём — всё медленнее.
        Но вот перешли уже железную дорогу, осталось совсем чуть-чуть (хотя... до этого ведь прошли тоже такое же «чуть-чуть», вообще всё преодолеваемое нами расстояние было совсем маленькое), там — меж кустов боярышника, там — по уже почти открытому месту. В какой-то момент смотрю — пенёк. Давайте, говорю, Юлия Васильевна, садитесь отдохните. Она — нет, пойдём дальше, могу пока. Проходим буквально метра два-три — она вновь валится-оседает, мне даже не удаётся её удержать подле себя. Так мало что — падает, а ещё и просто ложится на землю: всё, не могу больше двигаться.
        Ну лежать-то уж на такой холодной земле никак нельзя. Надо ли здесь говорить, что за это время от дружеских интонаций, какие у нас с ней приняты, и мягких уговоров, мне приходилось всё больше переходить на твёрдые, буквально — командные, даже сердитые. То заставляя взять ещё конфету («Я больше не хочу». — «Надо! Берите!»), то — не освобождаться от меня, от моих рук, пытаясь «прислониться к земле» («Только не валиться!»).

        Ах, вот ведь ещё что чуть не забыл! А ведь оно-то, может, и было главным — тем, что меня в те часы особенно напугало, буквально ужаснуло. Я глядел на неё буквально со страхом: «Юлия Васильевна! А как вы стоите? Вы не чувствуете, как вы стоите?» Она, тоже испуганно: «Нет. Что такое?» Я говорю: «Да вы же стоите под углом градусов в семьдесят! Вы же из-за этого — не можете не падать». А она — ничего этого не чувствует, ей кажется, что она стоит прямо. А какое там — «прямо»! — отклонение назад такое, что чуть только я её отпущу, её сразу повалит. Притом мне ещё — просто чтоб удержать её в равновесии — много сил приходится применять, очень много, настолько сама она пытается откинуть себя назад, полагая именно то положение прямым, правильным. То есть ясно — что-то с вестибулярным аппаратом. Так что — из-за всего этого — мой страх перешёл уже просто в панику: как же мы дойдём, как выберемся, если она сама уже не чувствует, где верх, где низ. Но — шли как-то. Через час по чайной ложке, но — как-то переступали же ногами. Или, если она совсем уж не могла, я её, всё время продолжая прижимать к себе, просто потихоньку переставлял.
        О, кто бы знал, о каком ничтожном в действительности расстоянии тут речь! Буквально рукой подать. Только для нас оно оказывалось словно всё более непреодолимым...

        Но вот доцарапались же как-то и до асфальта. Тут уже проезжают машины, уже люди. Вот только эту шоссейную трассу (неширокую) перейти — и вот он уже, ближайший четырнадцатиэтажный дом. Вот подойдём к нему, и Ирина сможет вызвать для нас такси.
        Но дорогу — всё-таки надо ещё перейти. Не помню, много ли тогда на ней машин было или совсем не было (погода-то в тот день была вообще ужасная, до того тоскливая, так что умные люди вообще предпочитали дома сидеть), но, оставив Юлию Васильевну (даже, наверно, разрешив ей как-то присесть хотя бы на траву), решил сначала сам посмотреть. Пересёк асфальт и... расстроился. Дом-то уже близко, но вдоль дороги, с той её стороны, — проходит канава, слишком глубокая для нас да ещё заросшая травой и кустарниками. Понял, с Юлией Васильевной — нам её не преодолеть. Осталось только идти уже вдоль этой асфальтовой дороги (к этому году по её обочине уже шёл узкий, но очень ровный асфальтовый же тротуар) в сторону города до следующего из стоящих там высоких домов, потому что там есть заасфальтированный же поворот к этим домам, соединяющий их дворы с этой трассой. Это опять метров двести с небольшим. Юлия Васильевна совсем уже выбилась из сил, идём (точнее — перемещаемся) всё трудней, всё медленней. Но доходим же наконец до того въезда к тем домам, там переходим дорогу и оказываемся уже как бы на территории большого двора одного из этих домов. Я звоню Ирине (опять с телефона Юлии Васильевны): всё, мы здесь — вызывай такси, только номер дома назвал уже другой (потом окажется, что она это не расслышала).

        Нам осталось только ждать. Но — я-то надеялся, что там будут хоть скамейки. Скамеек не было. Темно (свет из окошек помогал, но не сильно), неуютно, сыро кругом да ещё начало сверху моросить. Юлия Васильевна всё просит опустить её на землю — сесть негде, так хочет хоть «полежать». Вижу недалеко маленький сувенирного вида памятничек не то из гранита, не то ещё из чего-то. Посадить Юлию Васильевну никуда не могу, так хоть просто подвожу её к этой «стеле» и, как бы прислонив её к плите, сам прижимаю-поддерживаю её. Такси уже вызвано — ждём.
        Через какое-то время (не так уж и скорое, на те мои ощущения) с трассы во дворы действительно въезжает какая-то легковая машина, по виду похожая на такси, и... не увидя нас (темновато ведь), проезжает мимо — дальше. Я успеваю выскочить на асфальт и громко машу ему вслед, надеясь, что водитель увидит в зеркале заднего вида. Он действительно видит, машина разворачивается, подъезжает к нам. Это оказалось действительно «наше» такси, мы садимся. (Признаться, было ещё у меня опасение, что таксист вдруг скажет: а что это, дескать, вы такие мокрые и грязные садитесь, но — нет, тут обошлось). Адрес Юлии Васильевны таксист — молодой мужчина — уже знает (было сообщено во время заказывания машины), довозит прямо до подъезда. Ехать там всего ничего, но немного успели и поговорить. Рассказал ему нашу историю — о том, как слабая женщина пошла на кладбище, да как потом еле выбрались оттуда. Он с удивлением (и, как мне показалось, с долей правильного осуждения) головой покачал: в такой-то день, в такую погоду! Даже я, говорит, сегодня, как-то не так себя чувствую, а женщина в восемьдесят шесть лет в такую погоду одна в такие глухие места отправляется!.. Я только повторяю Юлии Васильевне, кивая в его сторону: вот слушайте-слушайте, что умные люди говорят.
        Притом таксист ещё добавил: «А я ведь не должен был заехать там, где заехал и где вы меня увидели. Там запрещающий знак стоит, я нарушил правила, а должен был заехать с другой стороны двора у другого дома, и там бы вас ждал — туда ведь было и ехал. И не дождались бы — ни я вас, ни вы меня». Вот такая ещё, оказывается, могла нас ждать неприятность (притом ведь она была бы совсем не очевидной для нас — то есть мы так бы и ждали неизвестно сколько, пока не решили бы снова позвонить и вызвать заново).
        Но главное — в такси мы всё-таки сели и скоро уже были у её дома.

        Ну, словом, как-то обошлось всё в тот день. И даже странно — вернувшись домой, Юлия Васильевна почти и забыла о своём, так встревожившем нас, состоянии. Я думал, что нам и до её квартиры на втором этаже будет подняться непросто, но оказалось, что достаточно было её лишь чуть-чуть поддерживать под руку. Уже в остаток того вечера у неё всё было как ни в чём не бывало.
        Тут нужно заметить, что сколько бы мы ни гуляли где-нибудь вместе (вот и сегодня успели нагуляться-повспоминать, причём погода сегодня — точно как и была в том году, но здесь хоть просто ходили по улицам, правда опять уже лишь к вечеру, в темноте и сырости), домой к Юлии Васильевне я никогда не захожу. Провожаю до подъезда, а дальше — чтоб в квартиру, — сколько б она ни приглашала чай попить, — нет. Тут у меня буквально табу.
        (Может, надо пояснить. Это табу — «пережиток» наших ещё с Игорем отношений. Когда мы были с ним друзьями, я не раз бывал в той квартире, где он жил тогда с матерью, когда его собственная семья — жена Ирина и дочери — жили на юге у родителей Ирины. Но, к сожалению, ещё при жизни Игоря Вавилова наши с ним дорожки как-то совершенно непонятно для меня вдруг стали понемногу расходиться и разошлись совершенно, почти до полного отчуждения. То есть Юлия Васильевна мне друг, но вот входить в дом, напоминающий мне об уже бывшем друге-поэте, — мне уже совсем не хочется).
        Но в тот день, год назад, мне по понятным причинам это табу пришлось нарушить. В тот день проститься с Юлией Васильевной на улице, хотя бы и у самого её подъезда, я, понятно, не мог. Конечно, поднялся с ней до её квартиры, завёл домой. Но сам глубоко заходить (то есть раздеваться и проходить дальше коридора) — всё равно не стал. Лишь, как был одетый, уселся на табурете прямо у входной двери и сказал, что просто посижу здесь, подожду, пока Ирина после работы не зайдёт (чтоб как бы ей передать опеку над больным человеком).
        Сидеть пришлось не очень долго, Ирина довольно скоро и пришла. Конечно, хотела сразу вызвать врача или скорую помощь. А Юлия Васильевна вдруг: «Нет, врача не надо, сейчас у меня уже всё нормально». Ей отвечают: да это сейчас, а через час, может, опять что-нибудь начнётся. А та — нет, и всё...
        9.11.2025

        - - -

        19.11.2025
        (Никогда ничего не удаётся дописать в тот же день, сразу. Кстати, в этот раз оттого и не удалось, что Юлия Васильевна позвонила, предложила встретиться, погулять, вместе повспоминать тот день. Тогда и неплохо бы погуляли, несмотря на опять скверную погоду, и поговорили хорошо, но вот дописать в тот же день — уже не получилось, на это времени уже не хватило. Ну что ж, продолжим сейчас. Прямо с того места, где остановились).

        ...А та — нет, и всё. Тогда Ирина с показной невозмутимостью говорит: «Ну раз врачи уже не нужны, тогда и я тоже пошла домой». Я увидел, что лицо Юлии Васильевны стало растерянным, но, ни секунды не раздумывая, тут же поддержал Ирину: «А пойдём вместе, как раз по пути». Мы тут же вдвоём и ушли. Потом ещё зашли к ней — оба были ещё в сильном волнении, хотелось хоть как-то успокоиться, выговориться. Ну и попробовать обдумать, как же быть дальше, учитывая то, как же неосторожно привыкла вести себя Юлия Васильевна, её свекровь, и как же она привыкла не слушаться вразумляющих её советов (ну чисто ведь как дети обычно себя ведут).

        После того случая со сложной эвакуацией из безлюдного места я строго-настрого попросил Юлию Васильевну никогда больше одной на кладбище не ходить (да ещё в такое время года! да ещё в такую погоду!! да ещё так поздно — когда уже темнеть начинает и вероятность того, что на том же кладбище окажутся другие люди, чтоб понадеяться на их помощь, — уже почти нулевая!!!). Зимой она потом действительно не ходила. Лишь где-то к середине или к концу февраля в телефонных разговорах стала всё чаще напоминать: «Ну мы ведь когда-нибудь сходим с тобой?» Отвечал, что — да, конечно же, сходим, но это когда уже сугробы подтают, а сейчас ведь там всё равно не пройти. Где-то, наверно, уже в марте чувствую — надо бы уже сходить с ней, она ведь всё время об этом думает (первые годы после смерти Игоря ходила к нему каждый день). В какой-то день я специально пошёл туда, пока что один, — чтоб хоть как-то между могилами тропу пробить-протоптать, по которой потом смогла бы пройти и она. Несколько раз по глубокому снегу, сильно утопая в нём, туда-сюда прошёл, чтоб хоть какой-то дорожкой утопталось. Потом позвонил, рассказал ей об этом, сказав, что вот теперь можно вместе сходить. Только почему-то не сходили в те дни, а вот не помню уже почему: видимо, какие-то обстоятельства — мои ли, её ли — не дали тогда, не помню сейчас. А через пару дней начались метели, и понятно было, что там опять всё замело. Пришлось снова откладывать уже до тёплых дней, когда снег растает.
        Потом за летнее время ходили с ней раза два-три. Точнее, её подвозило до кладбища такси (туда-то, вызвав его в городе, доехать на такси можно; до того случая обычно Ирина это такси для неё и вызывала) или кто-то из знакомых, которые потом уезжали. А я просто приходил туда пешком, да потом, побыв там какое-то время да помянув, мы уж вместе с ней не спеша возвращались. Таких эксцессов, как в тот напугавший нас день, в этом году, к счастью, не было. Добирались до дома спокойно. Хотя, как я и ожидал (знаю ведь человека), в нарушение обещания раз или два Юлия Васильевна всё равно ходила или ездила туда одна. А потом радостно рассказывала, как ей там лучше стало — после свежего соснового воздуха, — и как она уже легко возвращалась домой. Мне оставалось лишь головой качать.
        Когда подошла осень, Юлия Васильевна меж разговорами о разном стала намекать всё настойчивей, хоть и с той же деликатностью: ну а, дескать, к Игорю-то мы сходим ещё? Я говорил: как выпадет возможность — сходим, конечно. А ещё до этого, как-то летом, Юлия Васильевна где-то в автобусе случайно встретилась с Дианой Холоповой, большим знатоком коми литературы и много знающей обо всех наших писателях (ведь сколько лет проработала заведующей Литературным музеем имени Куратова, пока в последние годы её с этой работы буквально не выжили, вынудив-таки уйти на пенсию, — так вот мы умеем ценить людей; что ж, свои пусть маленькие, но зато наши личные интересы — для нас всегда дороже, оттого-то так и живём), и они договорились, что вместе съездят на кладбище, что сын Дианы Григорьевны сможет их свозить (сама она на том кладбище, кажется, ни разу не была, вот и хотела посмотреть). Потом и я с Дианой об этом разговаривал — решили как-нибудь втроём туда и съездить. Но всё как-то не получалось. Примерно с 3 сентября состояние моей и так уже никогда не здоровой хозяйки перешло в особенно мучительное — сильные боли стали почти круглосуточными, так что мне про многое остальное пришлось забыть. В октябре на этот счёт стало легче (где-то 25 сентября её положили в Кардиоцентр, как оказалось — на месяц, подлечивая в ревматологическом отделении), и мне было посвободней, но другие дела стали отнимать время. А с последней недели октября такие дожди пошли — серые, моросящие, почти непрекращающиеся, — всё кругом стало настолько сырым, тёмным и грязным, что и просто пройти бы не удалось, настолько дороги стали раскисшими от размякшей глины.
        Больше трёх недель стояла такая погода, что хоть из дому никуда не выходи. А в прошлую пятницу, 14-го ноября, прямо с утра вдруг показалось солнышко. Точнее, не то чтобы уж сразу солнышко, но небо как-то заметно посветлело. И главное, температура уже пару дней — минусовая, то есть всё, что было сырым и мокрым, успело если не высохнуть, то хотя бы подморозиться. Думал я недолго — тут же стал звонить Юлии Васильевне: а давайте, говорю, сегодня и сходим — день только начался, успеем ещё. Обычно-то о таких делах мы договаривались заранее, накануне (оба тяжёлые на подъём дак), а тут как-то взяли да тут же и решили, договорившись через полчаса встретиться возле магазина «Хозарсенал», это для неё по пути — уже с той стороны Октябрьского проспекта; она хотела там землю для кладбищенских цветов и кустиков прикупить. Правда, эта земля оказалась предлогом для того, чтобы Юлия Васильевна стала вдруг вызывать такси, чего мне очень не хотелось: ведь жизненно важнее для нас обеспечить не путь туда (в крайнем случае, всегда легче, вдруг почувствовав приступы слабости, ещё не дойдя, вернуться обратно — всё ближе), а обратный, для которого такси оттуда уже не вызовешь. Изрядно повошкавшись с этим такси — с самим вызовом его и, на всё-таки холодном ветру, ожиданием (я потом сказал, что дойти пешком скорее бы получилось). Ещё было немножко досадно (это — мне, потому что сама Юлия Васильевна была очень довольна и жизнерадостна), что пока потратилось это время на ожидание такси, пока доехали, сделав большой объездной крюк (притом всё равно не совсем доехав — дорога там оказалась всё-таки недостаточно проезжей для легковой машины: так-то всё подмёрзло, но зато были и большие бугры и ямы — следы одного очень сильного ливня, случившегося этим летом, которые притом оказались и скользкими от обледенелости), погода успела-таки снова чуть подпортиться — небо опять стало серым и хмурым. «Вот, — говорю, — Юлия Васильевна, а вот шли бы мы пешком, так и успели бы поговорить, пока погода ещё хорошая была, ещё с просветами между вновь затягивающей небо серой пеленой. А теперь — вот, вокруг уже и не так красиво». Но на неё эти слова, конечно, не действовали — так она была рада, что вот опять возле Игоря побывала. Очень хорошее настроение у неё было.
        Так что и всё нормально, получается. И главное — очень удачно, что сразу в этот день и успели сходить. Потому что уже к вечеру и на последующие дни погода опять стала такой, что уж и не знаешь, какой из дней и хуже. (Да и вообще ноябрь у нас — самый тягостный для меня, в смысле погоды, месяц).
        Но потом я её уже предупредил, что всё-таки зима начинается, и до весны ходить уже не придётся. (Ещё присовокупляя, что если-де когда-то захотите опять на такси, то тогда лучше с кем-то другим, с Олегом Изъюровым, например, но не со мной. Очень я как-то к такси непривычен, неуверенно себя чувствую. Если вы на такси, то я, дескать, лучше тогда сам буду прямо на кладбище приходить, а обратно уж будем вместе идти). В общем, этот год тех жуткий приключений не повторил, и то уж хорошо.

        Ну вот. Вроде всё уж написал (и даже, как всегда, много лишнего). Осталось только сказать о размерах тех наших тогдашних испытаний в тот злополучный день 9 ноября прошлого года.
        Позавчера, 17-го, я опять ходил на то наше тентюковское кладбище (была ровно пятая годовщина моего «лесного» друга Сергея Жеребцова). На обратном пути специально посмотрел время, за которое я прошёл то расстояние, которое мы тогда преодолели с вдруг потерявшей силы Юлией Васильевной от места, где она первый раз при мне повалилась, и до места, где мы потом смогли сесть в такси. Шёл на этот раз — нарочно — не торопясь, медленнее, чем хожу обычно. Ушло на это — восемь минут.
        А тогда, когда эвакуировал из лесу Юлию Васильевну, нам потребовалось — на это же расстояние — два часа (притом бóльшей частью уже под совершенно потемневшим небом). Вот такая разница: восемь минут и два часа.
        А каково же само расстояние? Посмотрел дома по карте. Карта показала — пройти пришлось 635 метров.
        Шестьсот тридцать пять метров до такси. Шестьсот тридцать пять метров, которые мы как могли преодолевали в течение двух часов...

        - - -

        / . . . /   (Это место из текста я потом уберу).
        19.11.2025


        9, 19 ноября 2025 г.