Аннотация: Произведение из "Собрания стихотворений Дж.Р.Р. Толкиена" (2024)
Последний из Старых Богов
Вот башни между Землей и Небесами - возвышаются, словно древние стражи, стена поверх стены. Их вершины, дикие и свободные, касаются ветров, а основания их уходят в морскую глубину. Там, в высоте, исполненной света и снега, едва слышно доносится шепот зеленых волн и белых морей, и слабый рокот бурь, что кажутся отсюда лишь легким дуновением.
На одной из этих вершин сидит в одиночестве некто. Его взгляд, усталый, серый и древний, устремлен вдаль, за пределы мира, каков он есть ныне. Но глаза его никак не находят того, что ищут - хоть толику света на угрюмом краю этого мира под солнцем, хоть эхо далекого мерцания за морским горизонтом, отблеск древней радости, давно утраченной на сером острове Земли.
Что там, за грозными белыми горами, за бледными холмами, воздвигнутыми над ночной тьмой? Лишь ледяные пустыни и зияющие бездны, лишь моря без берегов и приливов, где в молчаливой глубине плывут звезды. Его взгляд достигает даже Древней Тьмы, зрит в ничто, в первозданный мрак, из которого родилось все сущее, время, боги и свет.
Но его взор, устремленный за пределы зримого мира, не находит никакой надежды. Он видит лишь мертвые холодные развалины под бледными лучами усталых солнц, тени и унылые тучи над стенами, что некогда гордо высились вокруг границ мира, но теперь обращены в прах. Чертоги богов лежат в руинах, и дамбы, что некогда защищали мир от внешних морей, обрушились, осыпавшись в каменные осколки.
Уши его помнят время прежде времени, когда музыка росла и ширилась, когда гармонии ее спели мир в бытие, медленно разворачиваясь, как хрустальный цветок лилии, раскрывающий свои лепестки во тьме и пустоте хаоса. Цветок давно мертв, и мир, некогда новый, теперь состарился, а его красота и волшебство угасли, оставив лишь холод увядания.
Что же он слышит теперь? Лишь только гул смертных - мелких людишек, что приходят и уходят, все приходят и уходят, творя свои игрушки в жалких, ничтожных, шумных сборищах. А Тьма все наблюдает за ними из-за пределов мира, безглазая и безмолвная, Древняя Тьма, первозданный мрак, ничто, что есть их судьба и конец людей, и всего на свете, и самого света. Она наблюдает и ждет - ждет последней ночи.
А мы все копошимся внизу и не помышляем даже взглянуть туда, ввысь, где между морем и звездами стоит его трон, тусклый и далекий, как рябь в небесах. Мы не думаем о Тьме, что ждет вовне, и о богах, что пытались когда-то отгородиться от судьбы. А если и думаем - ну что же? Мы пожимаем плечами, поворачиваемся спиной и щелкаем пальцами, зажигая еще одну крошечную искру света, что теплится в сгущающейся тьме.
И еще у нас есть песни. Короткие, хрупкие, может, и вовсе неслышные из наших глубин в тех высях, где сидит последний из Старых Богов. Его мудрые глаза, что зрят ужасы непостижимого отчаяния, едва ли заметят проблески нашего маленького мужества под вечными небесами. Да, мы обречены на смерть, но мы не желаем умирать. Боги не возведут больше стен, но мы, люди, как яростные муравьи, все строим маяки против надвигающейся тьмы. Разве не нам ныне вновь воздвигнуть эти грозные твердыни, стены против внешних морей, чтобы отсрочить то, чему суждено случиться?