Затхлый воздух спальни стал как будто еще более густым от запахов ладана, камфорного масла и мокрой шерсти (не кресле у кровати появились нагретые компрессами овечьи шкуры). Сквозь тяжелые шторы пробивался солнечный свет, выхватывая из полумрака посеревшую от пота бороду Александра и его опухшие пальцы, беспокойно теребящие одеяло.
- Я подумал. Долго думать - времени нет. Я знаю, что умру сегодня. Надо торопиться. - Александр надолго замолчал, тяжелое дыхание свидетельствовало, как непросто даются ему слова.
Ленин стоял у кровати, погруженный в свои мысли. Сейчас решалось многое, но, в то же время, не решалось почти ничего. Александр уже не имел сил что-либо изменить, однако демонстрация его поддержки могла бы помочь. Одно дело - сын, предавший начинания своего великого родителя, с другой - верный продолжатель дела почившего самодержца. Сопротивление родственничков, министерской бюрократии, церковников и генералов в первые дни могло вылиться в реки крови. Лучше бы без них.
- Сын, сам видишь, я не в силах не вести с тобой дискуссии о будущем империи, но в одном я уверен, твёрдо уверен, что ты хочешь лучшего для России. Мой долг как отца и как императора помочь тебе. - Александр снова замолчал, но на этот раз пауза продлилась совсем недолго. - Прошу лишь об одном: не руби с плеча, обдумывай каждый шаг, а, обдумав, испытай свои прожекты на малом. Взять ту же землю, начни с Курской губернии, там управитель Баранов, он свой.
- Ваше слово для меня - закон.
- Не лги! - умирающий возвысил голос, - знаю ведь, что сделаешь всё по-своему. Потому и не приказываю - смысла нет. Прошу только. И помочь хочу как сыну и как императору. - Александр, прижав палец к губам, остановил встрепенувшегося Николая, собравшегося было возразит. Затем запустил руку под подушку и вытащил испещрённые карандашными пометками мятые листы, - Мои заметки... о чиновниках. Кто предаст... кто поможет...
Николай взял бумагу. Записи читались не везде чётко.
- Сколько всего не успел. Жаль уходить, не завершив дела. - Александр схватил Николая за запястье, его ногти больно впились в кожу, оставляя созвездие полумесяцев. - Там, - император отпустил руку сына и указал на сейф у стены, - там, бумаги... 40 миллионов. Золотом. Мои... сбережения. - Его глаза, внезапно прояснившись и наполнившись огнём жизни, стали похожи на глаза молодого царя-миротворца, - Трать с умом, на заводы, на училища... на Россию...
Ленин стоял в оцепенении. Он не мог решить для себя, как относиться к Александру: любить как отца или ненавидеть как убийцу брата. Сейчас он не просто жалел умирающего великана, он чувствовал к нему какую-то теплоту, которую никак не мог объяснить, разве что реакция тела. Но самое удивительное, что Ленину не хотелось бороться с этом проявлением Николая в себе самом.
Еще в молодости он уяснил, что ненависть - это недостойное чувство, которое разрушает в первую очередь того, кто ненавидит. Революционеру тем более нельзя ненавидеть, иначе вся борьба теряет смысл, иначе в этой борьбе ты побеждаешь сам себя и превращаешься в то самое чудовище, с которым сражаешься. Даже клятого врага нужно любить, пытаясь понять мотивы, победившие его к действию. Ленин был уверен, что смог удержать власть и победить в Гражданской войне только потому, что руководствовался этой простой житейской философией. Сколько раз, преодолевая сопротивление своих товарищей, он прощал врагов, сколько раз продавливал через Совнарком и ЦИК постановления об амнистии даже жестоких палачей, которые в борьбе с большевиками створили невообразимые зверства, проливая реки крови. И он победил.
Попы называют это христианским милосердием. Но Владимир Ильич ещё в юности утратил веру в сверхъестественное и считал себя убеждённым атеистом. Ему приходилось читать священные тексты, а Библию довольно подробно проштудировал ещё в гимназии. Хотя с большим удовольствием гимназисты читали запрещённую "Забавную Библию" авторства французского журналиста Лео Таксиля. Прекрасный образчик полемической литературы, кстати сказать.
Проповеди Христа нашли отклик в сердце Ленина, но лишь как нормы нормального общежития человека. Он был согласен с Иисусом, призывающим своих последователей возлюбить ближнего как самого себя. Но ведь жрецы христианских церквей этим принципом не руководствовались. Именем своего добрейшего бога они веками творили страшнейшие преступления. Даже сейчас, в конце XIX века, когда многие е философы и поэты поторопились провозгласить победу гуманизма, христианские священники всех конфессий продолжали не только оправдывать свои преступления, но и творить свои.
Владимир Ильич вспомним, как трудно был удержать рабочих и крестьян, освободившийся от надзора царской полиции, от погрома церквей и монастырей. Люди мстили попам за вековые обиды. Точно также, как мстили они жандармам и полицейским, чиновникам и откупщикам, шинкарям и купцам. Веками православная церковь в России была частью государственной машины, работающей ради жестокой эксплуатации податного населения. Тоненькая прослойка привилегированных классов использовала церковь, чтобы держать изнемогающий народ в узде. А люди помнили всё: и как священник донёс в полицию о том, что стало ему известно во время исповеди, и как отказался отпевать жену, умершую от голода, потому что не было чем оплатить обряд, и как дал сыну трудно произносимое иностранное имя, звучавшее по-русски очень обидно лишь потому, что ему не по нраву пришлось подношение.
- Прости, что оставляю тебя в такое время... - Голос Александра вырвал Ленина из пучины воспоминаний о будущем, которое для него было прошлым. Император откинулся не подушку, - ступай. Даст Бог, мы продолжим наш разговор. Много обсудить мы не успеем, но я подумаю, как тебе помочь.
Владимир Ильич направился к выходу. Покидая спальню, он услышал, как Александр распорядился позвать Победоносцева, а также генерал-адъютанта Черевина и отца Иоанна.
На этот раз Ленин беспрепятственно, хоть и немного поплутав, добрался до покоев Николая. Требовалось крепко всё обдумать. Жить императору оставалось совсем недолго, уже сегодня будет провозглашён манифест о его восшествии на российских престол. Абсурд, если задуматься, но мироздание преподнесло шанс сыграть в уже однажды выигранную игру, и он не упустит возможности сделать больше, чем успел в той жизни, но с меньшими потерями. Он придвинул к себе лист бумаги, обмакнул перо и, стараясь копировать почерк Николая, подсмотренный в дневнике, вывел: "Высочайший манифест..."
Примерно через час, отложив в сторону исписанные листы, Владимир Ильич удовлетворенно хмыкнул, встал из-за стола, снял китель и начал энергично делать комплекс гимнастических упражнений, к которым приучил его ещё старший брат. Тот самый, который в мае 1887 года был повешен за участие в подготовке покушения на Александра III. Сам Менделеев ходатайствовал перед самодержцем, просил помиловать Александра Ульянова. Дмитрий Иванович считал молодого Ульянова одним из самых талантливых своих студентов. Великий ученый сразу же выделил Александра из общей массы студентов: живой, пытливый ум, усердие, помноженное на потрясающее чутьё исследователя, позволяющее находить неординарные пути решения тех или иных научных задач. Менделеев был уверен, что Ульянова ждёт большее будущее, и он непременно станет великим ученым.
"Сашка, Сашка, - грустно подумал Ленин, - как жаль, что я оказался в теле Николая так поздно... Как мне не хватало тебя все эти годы, как будет не хватать. Ты бы гордился, узнай, что мы смогли сделать. Через тюрьмы, через свою и чужую кровь, через пот мыс троили Новый Мир, в которой каждый человек - это Человек, а не тварь дрожащая. Мы построим его".
Следующие полтора часа Владимир Ильич работал, не поднимая головы. На столе росла стопка писем. Работал бы и больше, но осторожно заглянувший в покои наследника камердинер сообщил о том, что её Императорское Величество направилась в опочивальню императора и требует присутствия цесаревича. Ленин с грустью взглянул на недописанное письмо. Промокнув последние строки, он сложил все письма в ящик письменного стола и запер его на ключ. Затем, облачился в китель, положив во внутренний карман сложенные вчетверо листы с манифестом, Ленин отправился по уже знакомым коридорам в спальню умирающего императора.