В 1969 году я получил повестку из военкомата и сразу отправился туда. В фойе меня встретил старый знакомый лейтенант с ярко-рыжими волосами и красным лицом. С порога он мне весело сказал: 'Ну наконец-то, а то мы уже заждались. Все собрались, только тебя не хватает'.
И, не теряя времени, сразу начал объяснять, как вести себя в дороге и на чём добраться до места временного пребывания. Затем снова взглянув на меня, протянул: Ты будешь за старшего'. После чего он тут же вручил мне папку с бумагами, повторив: 'Как только доберётесь, передашь её тому, кто вас встретит'.
Каждому призывнику дали день, чтобы подготовиться к отправке в армию и попрощаться с близкими. После чего мы должны были встретиться на вокзале станции Асбест, а затем отправиться на станцию Егоршино. На перроне нас, отправляющихся в армию, было всего трое, но провожающих собралось много. Некоторые из них были пьяны, что привело к небольшой потасовке между провожающими.Я старался не вмешиваться в эти конфликты, поскольку моей целью было попасть в армию, а не в полицию.
Наконец, устроившись в вагоне, мы тронулись в путь. В конце дня мы прибыли в пункт назначения. Временные казармы располагались неподалёку от места прибытия, и мы легко добрались до них пешком. Там нам предстояло провести время до следующей отправки к постоянному месту службы.
Хотя на календаре было первое июня, погода не радовала теплом. В казармах не было ни окон, ни дверей, а вместо них были установлены старые фанерные щиты, которые хоть как-то защищали от ветра. Лето 1969 года было настолько холодным, что даже намёка на потепление не было, и деревья не спешили покрываться зелёным цветом.
Войдя в барак, мы увидели большие деревянные нары. Здесь нам предстояло провести время в ожидании отправки к месту постоянной службы.
Новые группы новобранцев, подобно нам, искали свободные места на двухэтажных нарах. Некоторые из новобранцев были в состоянии алкогольного опьянения, а кто-то и вовсе с трудом стоял на ногах. Мы с товарищем расположились на нижнем ярусе нар и просто вели беседу.
После ужина нас собрали и повели в столовую. Атмосфера в помещении была такой, что есть не хотелось. И наши опасения подтвердились: суп был жидким и безвкусным.
Вторая часть трапезы - рыба хек - оказалась сухой и жёсткой. Но, не зная, сколько времени нам предстоит здесь провести, мы были вынуждены есть эту рыбу и пить тёмный напиток, который назывался какао.
Те, кто был в состоянии алкогольного опьянения, свободно перемещались по территории, собираясь в большие компании. Они громко кричали и вели себя агрессивно по отношению к тем, кто был один или в меньшинстве.
Мы с товарищем лежали на нарах и спокойно обсуждали, куда и когда нас отправят. Вдруг к нам подбежал невысокий парень, явно в состоянии алкогольного опьянения. Он громко спросил: 'Есть деньги?' Я ответил холодно, что деньги есть, но они нужны нам самим.
Он отбежал на безопасное расстояние и крикнул: 'Сейчас вернусь с ребятами, разберемся'. Но как появился, так же быстро исчез. Мы так и не дождались его возвращения.
Вокруг царили суматоха и гвалт. Было сложно определить, где мы находимся и что нас ожидает. Неопределённость и мрачная атмосфера вызывали беспокойство.
Внезапно на соседних нарах поднялся шум. Я привстал и увидел, что у одного из новобранцев начался приступ эпилепсии.
Люди вокруг пытались удержать его на боку, чтобы он не задохнулся от пены, вытекающей изо рта. Кто-то кричал: 'Не переворачивайте его на спину, чтобы он не задохнулся!'
Однако люди, которые пришли на помощь, очевидно, знали, как поступить, и оперативно увели его с собой. После этого о нём больше не было никаких известий. Вероятно, его отправили домой, поскольку он был нездоров.
Наступило утро, и мы отправились на завтрак в уже знакомое нам место - столовую, которую все называли 'рыгаловкой'. Как и прежде, выбор был невелик: каша на воде и непонятная жидкость в стаканах, которую выдавали за чай.
Вернувшись в казарму, мы увидели новых призывников из других районов Свердловской области. Вскоре нас, сто пятьдесят человек, построили. Один из новобранцев громко объявил, что за нами приехали покупатели, которые отвезут нас в часть для прохождения срочной службы.
Услышав слово 'покупатели', я вспомнил сцену из 'Хижины дяди Тома'.Когда мы стояли на плацу, перед нами появился человек в военной форме. Его громкий уверенный голос сразу всех взбодрил и дал понять: скоро решится наша судьба. Этим 'покупателем' оказался Иван Иваныч Сухоруков - старшина, под началом которого нам предстояло служить два года.
Пересчитав всех пофамильно, он громко спросил: 'Есть вопросы?' Несколько человек вразнобой неуверенно спросили, куда нас отправят служить. Он широко улыбнулся, обнажив прокуренные большие зубы, и сказал: 'Я ждал этого вопроса'. Ответ прозвучал быстро и, как мне показалось, заранее подготовленный: 'Мы поедем туда, где всегда светит солнце, растут яблоневые сады и вьются виноградники'.
И всем нам невероятно повезло. Однако если кто-то будет пренебрегать правилами, а тем более бегать за выпивкой в перерывах, то нарушителя ждёт гауптвахта, а затем отправка домой и суд, - заключил старшина, завершая свой рассказ, от которого у всех присутствующих в строю перехватило дыхание.
И вот наша разношёрстная компания разразилась нестройными возгласами 'ура!' и новыми радостными криками. Кто-то снова спросил: 'А есть ли там море, далеко ли оно?' Старшина широко улыбнулся и ответил: 'Да, там, куда я вас везу, целый океан, и он очень большой'.
Он снова скомандовал: 'Равняйсь! Смирно! Разговоры в строю прекратить!' И под команду 'Шагом марш!' мы покинули место временного пребывания и направились к тому же железнодорожному вокзалу, откуда прибыли. Там мы снова сели в поезд, который вёз нас в Свердловск (ныне Екатеринбург).
По прибытии на вокзал, нас ожидали три автобуса, которые оперативно доставили нас в аэропорт Кольцово. Там уже стоял самолёт.
В салоне ТУ-134 нам сразу напомнили, что нужно вести себя спокойно и не ходить по салону группами. Многие из нас, в том числе и я, летели на самолёте впервые.
Наш самолёт взял курс на Братск, где после дозаправки продолжили путь на Хабаровск. По прибытии в Хабаровск с небольшой передышкой нас пересадили на другой рейс. И снова ТУ-134, где стюардесса объявила, что наш пункт назначения - это город Магадан. И вдруг даже самые наивные парни из уральских деревень начали понимать, что старшина говорил неправду. Но были и те, кто продолжал верить в тёплые края, яблоневые сады и виноградники за городом Магадан.
И вот мы приземлились в Магадане. Где нас обрадовали: до части осталось совсем немного - нужно лишь пересесть на другой самолёт, и мы окажемся на месте. Но было заметно, что интерес у многих призывников, куда их везут, уже угас. Те, кто был в состоянии алкогольного опьянения, практически пришли в себя, а другие, ранее буйные, теперь вели себя спокойно. Они лишь шуршали пакетами, которые им дала стюардесса, и издавали неприятные звуки, похожие на рвотные.
Похмелье напоминало о себе, смешавшись с закуской из домашнего застолья. Никто из них уже не мог избавиться от него с помощью рюмки, как бы им этого ни хотелось.
Кроме того, старшина Сухоруков начал более строго относиться к тем, кто пытался задавать лишние вопросы.И вот мы снова в воздухе, летим в сторону Анадыря - города, о котором никто из нас не имел ни малейшего представления. Некоторые вели беседы, другие погрузились в сон, а у меня после долгого путешествия с короткими остановками и пересадками ноги затекли и порой казались мне почти онемевшими.
Мне приходилось вставать и разминаться. Иногда я смотрел в иллюминатор и видел однообразный пейзаж с острыми скалами.
И вот в аэропорту Анадыря объявили о начале посадки. Когда мы вышли на платформу, нас снова выстроили в шеренгу. Вдали виднелись небольшие холмы с покрытыми снегом вершинами. С них дул довольно прохладный ветер.
Внезапно старшина изменился, и его голос стал резким и суровым. Он начал кричать на кого-то в строю, и я понял, что шутки и воспоминания о виноградниках и тёплом море закончились. Старшина Сухоруков больше не хотел слышать упрёки в свой адрес, связанные с виноградниками и тёплым морем.
'Прекратить разговоры!' - снова скомандовал он и продолжил: 'Сейчас мы отправимся к месту вашей службы, но сначала - в баню. Затем - в столовую. После всех процедур - в роту'.
И вот, скомандовав 'Равняйсь! Смирно!', наш разношёрстный отряд направился в баню.
Когда я шёл в баню, то заметил казармы. На крыльце и вокруг них толпились солдаты-срочники. Их форма была в плачевном состоянии: у одних она была грязной и замасленной, у других бляхи на ремнях болтались ниже прорех на брюках. Многие из них больше походили на обычных слесарей или на людей из банды Махно, чем на военных. Ни один из них не был похож на Ивана Бровкина, из фильма по его армейской службе.
Проходя мимо этого сборища, вдруг кто-то крикнул нам: 'Ну, салаги, держитесь, будем на вас пахать!' Но наш неровный строй молча прошёл мимо и направился к небольшому зданию - бане. Там нас встретил молодой сержант, недавно прибывший из учебки. Которому помогали солдаты-срочники-каптерщики, они спокойно объясняли, куда идти и что делать.
Встав в очередь на стрижку перед тем, как отправиться в душ, я быстро лишился волос. Мне выдали небольшой кусок хозяйственного мыла, и я направился в душевую.
Где сразу же я обратил внимание на новобранцев, некоторые выглядели старше меня. А у кого-то из них на теле и ногах были татуировки в виде цепей и орлов.
Позже я узнал, что у некоторых из них были судимости на небольшие срока. Так как попадали в милицию или стояли на учете, как и я до армии. На гражданке меня тоже привлекали за участие в драке и дали десять суток ареста.
Помню, как наш военком Промах, уроженец Западной Украины, общался с русскими призывниками. Он часто пытался их оскорбить и унизить.
Когда он увидел моё дело на комиссии, то начал кричать на меня, словно я отправлялся не в армию, а в тюрьму. 'А ты поедешь к белым медведям', - сказал он мне. Сначала я подумал, что это шутка, но оказалось, что это его окончательное решение.
Сразу после мелкими группами мы добрались добрались до роты, где нам предстояло провести месяц карантина. Вскоре нас снова построили и повели в столовую - длинное здание барачного типа. Когда мы вошли в самый конец столовой, я увидел огромных крыс. Они сидели на задних лапах, напоминая крупных кошек. При нашем появлении крысы спокойно, без сумятицы развернулись и важно скрылись в дырах под полом.
По команде нас рассадили за столы по десять человек, где стояла уже расставленная еда с посудой, ложками и половником. Алюминиевая посуда выглядела непромытой и жирной. Я решил отказаться от еды. Но когда я прибыл в расположение роты, с удовольствием доел пирожки, которые заботливо собрала в дорогу моя мама.
Но к утру я чувствовал сильный голод и, не глядя на встречающих нас крыс и, как мне казалось, жирную посуду, съел всё, что было подано на завтрак, не разбирая, что именно находилось в тарелке.
И вот снова построение, и новые командиры объясняют нам правила. И тут внезапно я осознал, что больше не принадлежу сам себе. За короткий срок карантина я выучил много новых слов и выражений. Если что-то не устраивало или не успевал справиться, сразу спрашивали: 'Ты что, такой борзый?' Если нужно было что-то принести, кричали: 'Быстро мухой!' Все новобранцы торопились исполнить спешили отдаваемые им приказы. В тот же день нам всем выдали военную форму. надев которую я заметил свою тонкую шею и мешковатость формы, которая ,которая была мне велика сидела.
Отбой был в девять часов вечера, и я сразу же погрузился в сон.
Проснувшись по команде 'подъём', я осознал, что нахожусь не у себя дома. В шесть часов утра дневальный закричал во всё горло: 'Рота, подъём!' Затем раздался ещё один громкий голос, а рядом стоял кто-то третий и объяснял, как правильно и быстро одеваться. В тот момент было сложно понять, кого слушать и кто из них главный, но было очевидно, что им это доставляет удовольствие.
В первый же день после подъёма я услышал, как старшие по званию объявляли наряды вне очереди тем новобранцам, которые медленно одевались или совершали какие-либо ошибки.
После подъема нас отправили делать утреннюю зарядку. Мы бежали по длинному коридору, где в дверях стоял солдат грузин с орлиным носом по фамилии Рухадзе. В его ладони был скрученный солдатский ремень, которым он с удовольствием и силой бил тех, кто, по его мнению, бежал медленно. От неожиданности бежавшие выгибались в обратную сторону. В тот момент мне удалось быстро пройти этот рубеж, не получив удара ремнём. Тем не менее я осознал, что очередь может дойти и до меня.
Конечно, мне неприятно было думать об этом, но для себя я уже я решил, что не позволю никому унижать себя, а тем более бить. Я был морально готов к таким ситуациям и знал, как действовать в подобных обстоятельствах.Так как прежде чем пойти в армию, я уже прошёл свои уличные 'хулиганские университеты' в которых не раз мог постоять за себя.
В какой-то момент своей жизни, уже лет с двенадцати, я перестал рассчитывать на помощь других, даже более физически крепких ребят, которые, как мне казалось, могли бы меня защитить, но заметил как раз обратное, что именно в самый нужный момент они как раз и подводили.
Перед уходом в армию мне было всего восемнадцать лет, но я уже научился давать отпор многим местным хулиганам, которые в те времена действовали на наших улицах и подворотнях. Некоторые из них носили с собой и ножи, но порой даже не успевали их достать, как уже падали, но с кем-то из них мы впоследствии даже становились и приятелями, потому что они начинали меня побаиваться, а значит, и уважать.
Я не производил впечатление отъявленного хулигана: был худощав, с тонкой шеей и лёгким пушком на лице. И это как раз и сбивало с толку тех, кто осмеливался обидеть меня. Но после того как они лишались передних зубов, а порой мне приходилось оказываться в отделении милиции по заявлениям тех, кто хотел, но не смог.
Конечно же, я пробовал алкоголь, чтобы не отставать от друзей, но не могу сказать, что мне это нравилось. Ни пиво, ни другие спиртные напитки не вызывали у меня положительных эмоций, да и после них я чувствовал себя отвратительно.
Я всегда увлекался борьбой и подтягиваниями на турнике. При первой же возможности я колол дрова соседям лесовоз берёзовых дров за три рубля. У меня был очень хлёсткий удар особенно с правой руки, который я освоил почти случайно на авторемонтном заводе. Но это было не самое важное. В какой-то момент я осознал, что в любой драке нельзя медлить, и самое большое препятствие на пути к победе - это трусость.
Когда мне было 17 лет, мать привела меня на завод, где я стал учеником слесаря. Мастер поставил меня на конвейер по сборке двигателей ГАЗ-51, где я проводил всю смену, стоя на конвейере и работая ключом-шпильковертом для выворачивания шпилек из блока двигателя, где мой боковой удар стал для меня настоящей палочкой-выручалочкой, а порой и настоящим спасением.
Иногда те, кто хотел меня ударить, засыпали прямо на месте, я же успевал нанести ещё один или даже два удара, от которых противник скручивался в штопор.
С самого начала моего пребывания в условиях карантина я заметил, как некоторые из наших новобранцев пытались установить своё влияние в коллективе и утвердиться. Иногда случались серьёзные конфликты, которые, хотя и напоминали петушиные бои, но могли привести к травмам.
Особенно мне запомнился один из новобранцев - Александр Макаров. Больше всего меня поразило, что, несмотря на русскую фамилию, у него были мелкие кудряшки, и он больше походил на человека с кавказскими корнями, что вскоре и подтвердилось.
То, что его поведение было вызывающим, этим ничего не сказать, он каждую минуту задирался и провоцировал конфликты. Если кто-то решался ответить ему, не страшась его, он начинал хвататься за всё, что попадалось под руку: за стул или другой предмет. Многие, видя это, предпочитали отступить.
Я же с ним не пересекался, да и с другими новобранцами, большую часть времени проводя со своим земляком, с которым мы попали служить в одну роту. Так же, как и многие другие новобранцы, я очень скучал по дому, мне казалось, что два года - это очень долго. Но я понимал, что нужно адаптироваться к армейской жизни и стать частью коллектива.
Прошла неделя. Наш командир собрал нас и спросил, кто хочет создать стенгазету. Мой друг Иван Березовский, приехавший сюда вместе со мной, вызвался помочь. Я с радостью присоединился к нему, чтобы не оставаться в стороне. Мы собрали всё необходимое и устроились в ленинской комнате. С энтузиазмом принялись за работу.
Иван работал, а я сидел рядом.Было видно что он справлялся лучше меня, поэтому я просто болтал с ним, наблюдая за солдатами, которые наводили чистоту в казарме: носили ведра с водой, с тряпками в руках, отрабатывая наряды вне очереди за какие-то свои провинности.
В какой-то момент мне вдруг показалось, что они в замешательстве и как-то напуганы. И вдруг я услышал голос с сильным кавказским акцентом. В комнату вошёл Рухадзе, и я понял, почему молодые призывники нервничали и чего-то боялись.
Рухадзе то заходил в нашу комнату, то снова появлялся в коридоре, где работали нарядчики, и громко раздавал указания. В очередной раз он стремительно ворвался в комнату отдыха, легко запрыгнул на гладильный стол, усевшись поудобнее, он достал папиросу 'Беломорканал' и, с наслаждением затянувшись, внимательно посмотрел на нас, остановив свой взгляд на мне.
Я же, сидя напротив него, не мог оторвать от него глаз. Он напоминал пирата из фильма: не хватало только повязки на глазу и ножа за поясом. Чёрная кожа, орлиный нос, синеватые белки глаз и чёрные зрачки создавали зловещий образ. Гимнастёрка плотно облегала его мускулистое тело, а голенища сапог плотно врезались в икры. Сидя на гладильном столе, куря папиросу и играя с коробочкой спичек, подкидывая его рукой и снова ловя, он остановил свой взгляд на мне и вдруг резко спросил: 'А ты тут что сидишь?' На что я спокойно ответил, что мне дали задание подготовить стенгазету.
Рисовать и мыть пол потом пойдешь, сказал мне вдруг Рухадзе, показав на место, где работали напуганные молодые солдатики.
Я не получал наряд, - спокойно ответил я ему, предполагая, что он ошибается и имеет в виду кого-то из тех солдат кто мыл полы.
Однако он не дал мне даже закончить то, что я хотел сказать, и это мой ответ у него вызвал бурную реакцию агрессии. Он тут же резким движением бросил мне в лицо коробок спичек и, спрыгнув со стола, на котором он сидел, кинулся, как коршун, ко мне, намереваясь нанести удар. На что мгновенно тут же получил мой боковой удар точно в челюсть. Пропустив его, он рванул к противоположной стене, и уже через секунду я увидел на его лице растерянность если не ужас и никакого высокомерия.
Прижимаясь к стене, словно к горной скале, как настоящий кавказский джигит, раскинув широко руки и умело боком прижимая их ладонями к стене, словно он находился на краю какой то скалы, он очень быстро скрылся в дверях, хотя я рассчитывал, что мы будем рубимся с ним на кулаках.
Ставшие свидетелями этой сцены нарядчики, впали в оцепенение, держа в руках тряпки.Мой же друг Иван, не теряя самообладания, спокойно произнёс: 'Сейчас Рухадзе кого-нибудь приведёт на помощь'.
Примерно через минуты три после случившегося появился боец с тряпкой в руках. С растерянным видом, как Пьеро из сказки 'Буратино', и с грустью в голосе произнёс: 'Тебя зовут'. 'Кто?' - спросил я его, и он указал на дверь командира роты, а сам тут же стремительно исчез.
В тот момент я подумал, что меня вызвал командир, но, открыв дверь кабинета, увидел, что за столом сидит Рухадзе, держась за левую сторону лица и глядя на меня исподлобья. Сверкая своими чёрными глазами, он сказал: 'Я твою маму еб@л'. На что я точно так же ответил, что весь ваш род и твою маму тоже, и к тому же не раз. А затем добавил: 'Если ты настоящий мужик, давай один на один!'
Ты что, боксёр, что ли?' - неожиданно спросил он меня. 'Да, боксер', - соврал я, хотя никогда не занимался этим видом спорта.
И он вдруг, снова обратившись ко мне, но уже спокойно, почти миролюбивым голосом сказал: 'Знаешь, ты не рассказывай никому об этом, хорошо?'
Ничего ему не ответив я просто вышел из кабины и ушёл спасть.
Однако тогда его просьба меня удивила, хотя я и догадывался, что, если бы я рассказал об этом другим, это могло бы подорвать его авторитет в глазах его сослуживцев.Но после того случая, когда мы столкнулись с Рухадзе, он перестал замечать меня и уже больше не стоял в дверях с ремнём и не проводил утреннюю зарядку.
После месяца, проведённого в карантине, нам объявили, что мы будем проходить стажировку в разных ротах вместе со старослужащими, которые готовятся к увольнению в запас.
Вскоре нас перевели в другую роту, где меня прикрепили к невысокому улыбчивому парню по фамилии Медведев.После вечерней проверки он подошел ко мне, представившись и протянув мне руку для знакомства. И я впервые увидел старшего солдата по службе таким приветливым и лишенным высокомерия. Поинтересовавшись, как меня зовут, и представившись сам, сразу же предложил мне отправиться с ним на осмотр объектов с самого утра.
На следующий день мы поехали в автопарк, где стояла техника автобатальона. Он указал на старый самосвал ЗИЛ-ММЗ-585 и сказал: 'Вот моя ласточка'. Аккумулятор машины не работал, и для запуска двигателя нужно было использовать заводную ручку. Так началась моя работа в автобатальоне, где я был и стажером, и стартером.
В прошлом, ещё в гражданской жизни, мне неоднократно приходилось запускать двигатель автомобиля с помощью специального ручного механизма, который водители называли 'кривым стартером'. Это случалось как до службы в армии, так и во время неё, и порой я даже получал от этого процесса удовольствие и заряд бодрости.
Мой новый напарник Медведев был человеком с позитивным настроем. Он одним своим появлением с утра поднимал мне настроение. Главное, он не был высокомерным, как многие из тех, кто служил дольше нас и называли себя 'стариками'. На следующий день он показал мне, как правильно держать заводную ручку. Это нужно, было для того чтобы не сломать пальцы, если зажигание отрегулировано неправильно. Хотя я раньше об этом и не подозревал.
На рабочих объектах он старался не глушить двигатель самосвала во время погрузки. Однако, если это всё же происходило, я был готов завести его в любой момент.Что у меня получалось на отлично. Залезая обратно в кабину, Медведев смеясь говорил мне: 'Ну ты даёшь паря! Вроде с виду поджарый, а здорово ручку крутишь'.
Настал момент, и однажды вечером ко мне обратился старшина. Он сообщил, что завтра мне предоставят другой автомобиль, на котором я буду работать в одиночку. Однако перед этим мне необходимо будет его отремонтировать, чтобы я мог самостоятельно выезжать на линию. Я был счастлив, что наконец-то смогу работать на своей машине без посторонней помощи.
На следующий день после завтрака нас построили и повели в гараж. Механик подвёл меня к моей 'ласточке', стоявшей у забора. Я увидел машину, уставшую от долгой работы по чукотским дорогам. Колёса казались вросшими в землю, а фары смотрели на меня с грустью и укором.
Механик сразу сказал, что машина неисправна. Он предложил мне самому разобраться, как устранить неполадки, чтобы она снова могла работать на линии. 'Если что, обратись к старослужащим', - добавил он, быстро уходя. 'Может, кто-то поможет советом', - бросил он на прощанье.
После этих слов я пришёл в замешательство и, оказавшись один на один с доверенной мне машиной, не представлял, как действовать дальше.
Когда я остался один на один с этой машиной, вдруг раздался свист, и я увидел солдата, который лежал на левом боку крыла своего грузовика, такого же, как и мой ЗИЛ.
Его смуглое, можно сказать, загорелое лицо выражало недовольство, а на нём были видны следы машинного масла. В этот момент он напомнил мне Соловья-разбойника из фильма об Илье Муромце. Солдат лежал на крыле грузовика рядом с открытым капотом и без лишних слов махнул мне рукой, чтобы я подошёл. Я понял, что его жест не сулит ничего хорошего, но только не для меня: такие высокомерные выходки были мне знакомы, и они всегда вызывали у меня раздражение, если не сказать больше.
После того как я некоторое время молчал, он резко и повелительно произнёс: 'Чего ты ждёшь? Иди сюда, не слышишь, что ли?'
Когда я подошёл, то увидел, что он держит в руках отвёртку и, как я сразу понял, замыкает контакты зарядки напрямую, без использования аккумулятора.
Вероятно, аккумулятор его грузовика был неисправен, и машина не заводилась от электростартера.
Он увидел меня и, приняв это за знак подчинения, вдруг не попросил, а приказал покрутить заводной рукояткой двигатель его машины. Я ответил: 'Хорошо, сейчас помогу'. Однако, глядя на его выражение лица и слушая его интонацию, я уже догадывался, что в этой ситуации он считает себя главным и принимает решения за меня. В то же время я осознавал, что это не приведёт ни к чему хорошему и что кто-то из нас получит по заслугам, но только не я.
К своему удивлению, я испытал непреодолимое желание продолжить игру в кошки-мышки и поддался ему. Хотя я не хотел усугублять и без того непростую ситуацию, я наивно полагал, что это всего лишь игра моего воображения.
Я взялся за кривой стартер, который уже был установлен, и начал его вращать. В это время солдат, казалось, был полностью поглощён работой под капотом. Он то подносил отвёртку к бабине, то убирал её, внимательно глядя внутрь моторного отсека, как в космическую бездну.
Мои попытки оживить мотор его самосвала были тщетны. Он не замечал меня, будто я был невидимкой. Я чувствовал себя рабом, и это злило меня всё больше. Бесцельные движения вызывали раздражение, но я старался сдерживать себя, убеждая, что помогаю ему. Я наивно думал, что сначала заведём его машину, потом свою, и станем друзьями, как с напарником Медведевым.
Но двигатель самосвала молчал, не подавая признаков жизни. И я резко прекратил помогать оживлять двигатель его лайбы.
Увидев, что я стою, он не просто сказал или спросил меня, в чём дело, а зарычал на меня: 'Ну ты что уставился, давай крути!' И, сгрудив брови на своём лбу, просто стал на меня орать. Но я уже видел в нём простого слизняка и мою жертву, возомнившую из себя не пойми кого. Я просто ждал, когда он кинется в мою сторону.
Но по какой-то причине я решил предложить ему альтернативный способ: запустить обе машины, сначала его, а затем мою.
- Дай мне отвёртку, - сказал я, - а ты крути. Я устал крутить заводную ручку один, я же не лошадь, помоги мне.
Моё предложение привело его в ярость. Резко спрыгнув с крыла машины, держа в руках отвёртку, он бросился на меня. Его возмутила моя бесцеремонная рационализация. Несколько боковых ударов - и он рухнул у моих ног. Так как ему хватило и этого, я больше не стал его трогать, и, воспользовавшись моментом, он тут же быстро заполз под свою так и незаведённую машину.
Позже я узнал, что это был Макшаков - боксёр из Москвы, но в тот момент я даже не заметил в этом его навыков.
После всех этих событий я устроился в кабине грузовика, который стоял неподалёку, и начал размышлять о том, что же произойдёт дальше. И тут на подножке Зилка я снова увидел чью-то дерзкую физиономию. Она высунулась из окна и прокричала: 'Эй, салабон, быстро найди сигарету для дембеля Васи!' Я даже не успел сообразить, о какой сигарете идёт речь и где мне её искать.
Как он вдруг распахнул дверцу кабины, схватив меня за рукав, и, повиснув на мне, вытянул меня на землю. Не осознавая всей опасности, он продолжал отдавать мне указания на поиск сигареты и, уже лёжа подо мной, по инерции продолжал мне угрожать. Но после первых же ударов он уже визжал, как поросёнок, и пытался вырваться из моих рук, лёжа подо мною в грязной чукотской луже.
Нанеся ему несколько ударов, я позволил ему сбежать, потому что в любой драке я не был кровожадным.
Не успел я оглянуться, как ко мне уже шла группа из шести человек во главе со вторым мною побитым солдатом. Подойдя на расстояние двух-трёх шагов, один, как я понял, самый авторитетный, спросил меня: 'Ты что такой борзый?' И, откинув свою голову с длинной кудрявой шевелюрой чуть на бочок, посмотрев на меня как на кусок дерьма, он снова спросил: 'Ты зачем нашего парня избил?'
Не знаю почему, но с первых же минут мне почему-то показалось, что среди них нет стоящих соперников, способных противостоять мне один на один. Так как все прибывшие 'заступники' стояли и смотрели на этого кудрявого с чёрной шевелюрой. Ожидая его решения и при этом прижимаясь к его телу. Даже не понимая, а что им дальше делать.
Да нет, я не борзый, спокойным тоном ответил я им, но один на один с любым из вас готов хоть сейчас. Ну а если кинетесь толпой, то буду решать по ситуации. Ответил снова я, не моргнув глазом, и сразу заметил растерянность в глазах главного.
dd> И тут вдруг один из них, с жиденькими светлыми волосиками, с длинной сутулой спиной, с торчащими из-под гимнастёрки острыми лопатками, головой, будто сжатой с двух сторон, словно у цыплёнка табака, зажаренного под прессом на сковородке, обратился к кудрявому: 'Ну давай, Боря'. Но Боря не спешил, и плоскоголовый снова стал повизгивать своим жиденьким голосом провокатора: 'Ну ты что, Боря? Если что, мы поможем'.
С первых же секунд с Борей мне всё стало ясно, глядя в его глаза, которые напомнили мне героя из мультфильма 'Волк и телёнок' (Папаня!!), которого утащил волк от коровы и сперва хотел его съесть, но потом покормил и, привыкнув к нему, полюбил его как родного сына, вырастив до взрослого быка. У этого Бори был такой же взгляд, как у того бычка, с такими же чёрными длинными ресницами.
Как я потом узнал, плосколицый провокатор, по фамилии Попков, тоже был родом из Хабаровска, как и их 'авторитет' Боря хабаровский. Повернувшись к солдату, которого я избил, Попков по-дружески произнёс: 'Ну что, Савел, тогда давай ты, мы же с тобой'.
И тот, который только что вырывался у меня из рук, лёжа в грязной луже, сделал шаг в мою сторону. Я же, отпрянув на полшага от всей этой группы и резко повернувшись к нему, увидел в его глазах ужас. Он тут же с криком 'Да ну его на х-й!' тут же отскочил от меня. Сразу было видно и понятно тем, кто пришёл разобраться со мной вместе с ним, что он уже получил хорошую 'прививку' и всё ещё помнит боль от моих кулаков на своём лице.
И тут снова раздался крик: 'Макшаков, а тебя-то кто? Тоже он?'
Это кричал Попков, который хотел избить меня с помощью других людей.
И тут все увидели, как из-под машины вылезает мой первый побитый Макшаков. Тот самый, который недавно заставлял меня крутить свой кривой стартер. Я даже успел забыть о нём из-за всей этой истории со вторым солдатом.
'Да', - тихо сказал Макшаков, не подходя к нам.
'Вот это да!' - воскликнули все.
И тут, словно Х с горы, внезапно появился тот самый дембель Вася, который громко, но почему-то не подходя близко, а издалека спросил всю толпу: 'Ну что вы там застряли?' А потом повторил ещё громче и уже в приказном тоне спросил: 'Савел, а где моя сигарета, ты её нашёл?'
Вася закричал плоскоголовый, как бы жалуясь: 'Да тут один борзый избил наших двоих!' И Вася с расстояния метров тридцать, не подходя близко и стоя на ногах, которые были натурально круглым колесом, а сам дембель Вася был метр с шапкой, уже издалека изрёк, почти заорал: 'Передайте ему от меня, что он будет пахать на полах до самого моего дембеля!' Затем, развернувшись медленно, тут же укатился на своих ногах-колесах куда восвояси по своим делам.
И, оставшись в одиночестве, все шестёрки дембеля Васи по поиску для него сигарет с недовольным видом, наклонив головы, пошли кучей своей дорогой. А я направился к своей машине, с которой так и не успел поближе познакомиться, если не считать её грустных глаз.
Наконец-то наступило время обеда, и нас всех организованно повели в столовую. После этого я вернулся в гараж, чтобы продолжить работу над автомобилем. Однако, к моему сожалению, мне не смогли или не захотели помочь. Пришлось ждать до вечера, когда нас снова отправят в столовую, а затем в казарму.
Когда к вечеру после работы я вернулся в роту, ко мне подошёл сержант Саранцев, который был старше меня на полтора года по службе, а по годам лет на шесть. Сам же он был родом из города Саранска. Он тут же повторил заезженную фразу, как мантру, всех старослужащих солдат: 'Ну ты чего такой борзый?' Но на этот раз я ничего не ответил. А просто смотрел на него, молча, и ждал, что он будет делать дальше. Но он ушёл, сказав мне на прощание: 'Ну смотри, салага, служба у тебя будет трудная'.
Этот сержант сразу привлёк моё внимание, когда мы прибыли в роту. Невысокого роста, старше нас и большинства призывников, хотя в армию мы попали одновременно. По словам товарищей, он пытался уклониться от службы, но всё же оказался в рядах. С первых дней я почувствовал его высокомерие и насмехательство над солдатами.
Он отличался от остальных своей кожей, которая была красного цвета и покрывала его тело от шеи до ступней. На нём была надета тёмная офицерская форма, которая сидела на нём безупречно. Его ноги, размер которых был тридцать пятый, с тонкими икрами свободно болтались в сапогах, напоминая пестики в церковных колоколах. Его маленькие кисти рук были похожи на детские. Вероятно, именно эти черты характера и определили в нём склонность к зависти и желание доминировать над окружающими, которые могут быть связаны с личными или физическими несовершенствами.
У него было слишком много амбиций, и он часто вмешивался в разговоры солдат, которые отдыхали в кругу своих товарищей. Его голос, звучавший как наставление с нотками приказа, можно было услышать в любом уголке казармы.
Когда солдаты отправлялись на работу или в столовую, он успевал найти кого-нибудь, над кем можно было бы посмеяться, даже когда они были в строю. Но никто не видел его с гаечными ключами в гараже или лежащим под машиной в процессе ремонта.
ВВскоре в казарме прозвучала команда на построение. Рота выстроилась в коридоре для переклички перед отбоем. Её проводил старшина Полонец - высокий, подтянутый, строгий и всегда трезвый.
При его появлении солдаты притихали и начинали шептаться. После переклички старшина вызвал нарядчиков. Несколько человек вышли вперёд. Ко мне тут же подошёл сержант Саранцев и прошипел:
- А ты что стоишь? Выходи из строя, у тебя тоже наряд!
Я удивился:
- За что?
Сержант выпучил глаза:
- За драку на производстве!
Я вышел и встал рядом с наказуемыми.
После вечерней поверки старшина подходил к каждому по очереди, чтобы узнать, за что они получили наряды. После ответа он отправлял провинившегося к дежурному, который определял ему работу. Когда дошла очередь до меня, я уверенно ответил: 'За драку'. Старшина переспросил, и я повторил. Он попросил меня зайти к нему в кабинет.
В кабинете я изложил события так, как они произошли, а не так, как их описывал сержант Саранцев. Сначала я решил, что помогаю заводить машину. Потом не стал искать сигарету для дембеля Васи. В то же время я сказал, что мой друг из Уральского региона, Владимир Глухов, теперь занимается стиркой нижнего белья и носков для жителя Хабаровска, Бори. Я же не намерен заниматься подобными вещами.
Старшина Полонец, склонив голову над столом, внимательно слушал меня, задумчиво крутя в руках авторучку. Когда я закончил свой рассказ, он молча кивнул и попросил подозвать сержанта Саранцева.
Открыв дверь, чтобы позвать сержанта, и случайно стукнул его по голове. Так как он стоял прямо за дверью и всё слышал. Как только я вошёл в кабинет, стало ясно, что всем провинившимся не поздоровится. Ведь старшина Полонец не делал различий между подчинёнными.
Старшина Полонец приказал сержанту Саранцеву привести избитых.Когда они вошли, старшина, взглянув на них, рассмеялся и сказал мне:- Это ты их так? Молодец! Затем с улыбкой он обратился к пострадавшим:- Ну наконец-то нарвались! Не все начинают службу с поиска сигарет, как вы.
И взглянул на сержанта и сказал: 'Всех троих на уборку! Распредели их по разным местам, а то он скоро снова им наваляет!' И засмеялся.
Выйдя из кабинета, я подошел к Саранцеву и спросил, какую работу мне нужно выполнить. На его лице было недовольство из-за того, что всё шло не по плану.
Я снова спросил его о задании. Он молча показал мне объем работы и собирался уйти. Я поинтересовался, где Макшаков и Савелков.- Им не положено, - ответил он.Постояв у ведра с тряпкой, я снова спросил сержанта:- Нам дали наряд всем троим. Без них я один не буду мыть полы.Сержант ничего не ответил и молча ушел. Я убрал ведро на место и тоже пошел спать.
Спустя примерно неделю после этого происшествия, во время вечерней проверки, старшина Полонец отдал команду: 'Равняйсь! Смирно!'. Затем он громко скомандовал: 'Ефрейтор Давыдов, выйти из строя!'. Все в строю начали искать ефрейтора, включая меня. Старшина посмотрел на меня и произнёс: 'Да, это ты! Выходи вперёд!'.
И сразу перед строем объявил, что назначает меня командиром отделения из девяти солдат моего призыва, и вручил мне список с фамилиями.
На следующий день меня вызвал командир роты, капитан Шкодюк, известный среди солдат под прозвищем Мокша, и провёл со мной беседу, в ходе которой попросил больше не применять силу и, в случае необходимости, сразу писать ему докладную.
Примерно через два дня ко мне подошёл солдат с комсомольским значком на груди. 'Ты Давыдов?' - 'Да', - ответил я. 'А я Иванов, секретарь комсомольской организации нашей роты. Пошли в Ленинскую комнату', - сказал он. По дороге он спросил меня, комсомолец я или нет? Я ответил, что не состою. Достав лист бумаги, он сказал: 'Как командиру тебе обязательно нужно вступить в наши ряды'. Я, конечно же, согласился, а он продиктовал, как правильно написать заявление.
Сняв с плеча фотоаппарат, он тут же пригласи меня выйти на улицу к новому автомобилю ЗИЛ-555. 'Встань на бампер и открой капот', - сказал он. Опусти одну руку под капот, как будто что-то ремонтируешь, а другой держись за край капота. 'И главное улыбайся в объектив, и не моргай', - повторил он.
Вскоре моя фотография заняла почётное место на доске почёта, где было написано: комсомолец и участник боевой и политической подготовки 'Ефрейтор Давыдов В.В. перевыполняет план на 120%'.А ещё через несколько дней мне вручили значок ударника коммунистического труда и перед строем прикрепили на грудь комсомольский значок.
После этого случая меня, как и сержанта Саранцева, тоже стали назначать дежурным по роте. В мои обязанности входило поднимать роту на утренний подъём и вести личный состав на работу и в столовую. За мелкие проступки меня уже не могли наказать внеочередными нарядами.Те, с кем у меня произошёл конфликт, при встрече со мной опускали глаза или меняли маршрут, увидев меня ещё издали.
Некоторые молодые как и я солдаты, призванные на службу, подходили ко мне и рассказывали о том, что их тоже обижают. А другие просто спрашивали: 'Ты боксёр?' или 'Я понял, ты бьёшь прямым'. Но я не подтверждал и не опровергал их предположения, а просто улыбался.
Однажды, проходя по гаражу, я увидел своего знакомого Вову Глухова. Он с огромным удовольствием занимался стиркой носков и трусов Бори Хабаровского, наполнив тазик водой, он с удовольствием намыливая его плавки. И мне показалось, что делает это Вова с особой нежностью: аккуратно доставая носки из воды и бережно их поворачивая то в одну сторону то в другую. В какой-то момент мне даже показалось, что он вот-вот начнёт их целовать.
Подойдя к нему поближе, я спросил: 'Ты Борю что ли боишься?' Он с искренней улыбкой ответил: 'Нет, просто Боря хорошо ко мне относится и даже сказал, что уважает меня'. И это было сказано с неподдельной искренностью и теплотой.
Тогда я предложил Глухову: 'Давай я выкину этот тазик вместе с трусами, а ты скажешь, что это сделал я?' Как вдруг внезапно заметил в глазах Глухова страх и непонимание. Схватив тазик со всем его содержимым, он бросился бежать от меня по территории автопарка, спасая носки и трусы Бори хабаровского.
////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
Через какое-то время после того, как меня назначили командиром отделения и присвоили звание ефрейтора, ко мне подошел старшина Сухоруков. И попросил меня пришить знаки отличия на погоны. 'Ты сейчас командир и должен выглядеть подобающим образом', - сказал он мне, улыбнувшись. После вечерней проверки я сразу отправился в комнату отдыха. Где и решил заняться пришиванием погон с знаками отличия на гимнастерку и сразу к парадному мундиру.Я был рад, что дома увидят мою фотографию с командирскими погонами.
По пути в комнату отдыха я встретил сержанта Саранцева, который шёл мне навстречу, а рядом с ним солдата. Который забегал то с одного к нему бока, то с другого, заглядывая сержанту в глаза, как мне показалось, с каким-то подобострастием.
Зайдя в комнату отдыха, я занялся своим делом: аккуратно вшивал в погоны вставки аккумуляторных пластин. Хотелось, чтобы они выглядели ровно и опрятно. В итоге погоны получились привлекательными.
Довольно долго провозившись и закончив свою работу, я стал продвигаться к своей кровати, чтобы лечь спать. В это время мне навстречу вышел солдат, который совсем недавно шел с Саранцевым. Бросив на меня короткий взгляд, он сделал вид, что пытается пройти мимо, но, поравнявшись со мной, вдруг резко схватил меня за погон и, сорвав его, тут же бегом бросился к дверям сушилки, где висели шинели.
Я последовал за ним, но он успел спрятаться под длинный ряд вешалок с шинелями. Я же за ним, где попытался его достать, но неожиданно для меня вся эта конструкция из вешалок рухнула, накрыв нас обеих.
Выбравшись из-под кучи солдатских шинелей, я продолжил вытаскивать его, но он довольно сильно сопротивлялся, держа мой погон в своих цепких руках. Нанеся ему несколько увесистых ударов, чтобы вырвать из его рук свой измятый погон, и, забрав его. Я сразу понял, что его полностью придётся переделывать.
Я крутил в руке свой изорванный погон, когда неожиданно появился сержант Саранцев. Он был без рубашки, в одних кальсонах, и от него пахло алкоголем. Его куриная грудка с покатыми плечами неприятно бросилась мне в глаза. И это недоразумение, которое угрожало избить меня толпой, вдруг показалось мне совсем слабым. Я не воспринял угрозы всерьёз, увидев, что он физически немощен и к тому же пьян.
На следующий день прямо с утра меня вызвал командир роты Шкодюк. Он отчитал меня за избиение солдата Гилёва.
- Зачем ты это сделал? Теперь ты командир отделения и должен писать рапорты, а не распускать кулаки. Будь как сержант Саранцев, - сказал он.
- Чтобы это было в последний раз, - добавил капитан. И ещё сказал капитан Шкодюк: в погоны нельзя вшивать аккумуляторные пластины, это не по уставу.
- Всё, свободен, - сказал он мне.
Писать докладные и доказывать свою правоту мне не хотелось. Но я понимал, что сержант Саранцев при удобном случае будет мне мстить.
На следующий день я закончил работу с пришиванием погон по своему плану. Перед тем как вести строй в столовую, я доложил капитану о построении. Он не стал задавать лишних вопросов, заметив, что знаки различия на погонах пришиты ровно.
Наступали выходные, и сержант Саранцев решил устроить боксерский поединок среди солдат. Я тоже дал своё согласие. Моим противником стал солдат из Приморья по фамилии Харитонов, а по прозвищу Портос, имевший разряд по этому виду спорта.
В назначенный день натянули веревки, и рота собралась. Каждому предоставили выбор: выйти на ринг или просто наблюдать за боксом. Сержант Саранцев смотрел за соревнованиями и руководил ими, хотя сам не участвовал.Но особое внимание Саранцев уделял Портосу. Он то подходил к нему вплотную и активно жестикулировал, то внезапно отскакивал и ловко уворачивался, а Портос лишь одобрительно кивал в ответ на его слова.
Нас с Портосом поставили в углы ринга. По жребию нам выпало провести бой первыми. Раздался звук гонга, возвестивший о начале первого раунда. Портос, стремительно выскочив в центр ринга, стал делать пируэты и наносить мне удары, тут же отпрыгивая от меня. Удары его я либо не почувствовал, а может, он просто примерялся ко мне. Ждать, когда он мне попадет, конечно же, я не стал, а в ответ стал его атаковать с двух рук, при этом усиливая удары, пробивая его соперника. У него не было шансов, и он просто шмыгнул под канаты и скрылся в неизвестном направлении.
Внезапно сержант Саранцев и его единомышленники выразили своё недовольство: 'Это несправедливо! Он вёл не честный бой, - кричали они, - он просто устроил уличную драку!' Я же искал взглядом Портоса и был огорчён, увидев его вдалеке, скрывающего с себя боксёрские перчатки. Зато на ринг вышел старшина Сухоруков и, подняв мою руку, объявил: 'Кто хочет, прошу', и все недовольные замолчали.
Спустя семь дней в нашем подразделении вновь объявили о проведении соревнований по борьбе между ротами.
Я и ещё несколько человек выразили готовность участвовать в соревнованиях.
И вот настал тот час, когда нас всех собрали вместе, чтобы решить, кто с кем будет бороться. Внезапно один из опытных солдат из другой роты подошёл ко мне и, указав на меня пальцем, заявил: 'Я буду с этим'. И он произнёс это так, будто я уже проиграл.
Я уже встречал этого белокурого парня с атлетической фигурой. Но с первых минут меня поразило его высокомерие. Фамилия его была Штумпф, он был из русских немцев. Он всем своим видом демонстрировал превосходство над другими солдатами, особенно младшего призыва. Его высокомерие ощущалось даже при общении с людьми, в его позе общения с ними.
Конечно, не все немцы были такими, как Штумпф. Среди нас были и другие представители этой нации, которые проявляли дружелюбие и открытость, не выставляя напоказ своё превосходство.
После того как Штумпф выразил желание бороться именно со мной, ко мне сразу же подошёл секундант. Ты согласен? - спросил он меня и, получив моё да, разрешил нашу борьбу.
Не успев я пройти и половины пути до круга для пожатия рук, как Штумпф стремглав бросился ко мне. Крепко обхватив меня сразу же поднял в воздух, а затем начал крутить, готовясь бросить на пол.
Я сразу понял его намерения. За свою короткую жизнь мне уже приходилось сталкиваться с ситуациями, где нужно было противостоять более сильным соперникам.
Было видно, что он хочет бросить меня на маты. Если бы это произошло, я мог оказаться бы в проигрышном положении.
Но всякий раз, когда он пытался поднять меня и бросить на землю, я снова и снова выгибался и упирался ногами в пол не давая себя уронить. И вскоре заметил, что Штумпф начал уставать.
Я ждал, когда он ослабит хватку, чтобы самому взять инициативу в свои руки, но тут раздался сигнал к перерыву. Ничего себе, подумал я, прошло три минуты, которые я даже не заметил, всё моё тело гудело, давая понять, что напор я выдержал серьёзный.
По окончании перерыва снова раздался сигнал, но Штумпф не появлялся. Секундант и все присутствующие ждали его появления, а затем отправили за ним человека.Вернулся сообщил, что Штумпф решил не продолжать поединок.Арбитр подошёл ко мне и поднял мою руку, обозначая мою победу. А за ним подошёл командир подразделения и, похлопав меня по плечу, произнёс: 'Ну, парень, ты просто молодец!'
Вскоре все солдаты вернулись в казарму и разделившись на группы. Начали обсуждать события, связанные моей борьбы с немцем.
Солдаты, которые должны были демобилизоваться через неделю и отправиться к себе домой, бурно обсуждали, как я, молодой солдат, смог противостоять Штумпфу, который был старше и опытнее меня.
- Вы видели, как он его не ломал, а он стоит и не падает! - воскликнул старослужащий солдат Галкин. - Ну, салага, молодец!
- А ведь Штумпф-то не вышел на второй раз, потому что издох в дыхании, - добавил другой голос.- Ну, салага, молодец, - поддержал третий.И я понял, что Штумпфа недолюбливали за его высокомерие.
********************************
Спустя несколько дней, ко мне подошёл старшина Сухоруков и задал вопрос.
- Ты знаешь, - сказал он, - завтра к нам доставят солдата по фамилии Макаров. Ты его помнишь? спросил он меня? - Конечно, - ответил я. - Он еще в карантине постоянно задирал наших ребят и не подчинялся командирам.
Я впервые увидел этого скандалиста в Егоршино, - сказал старшина. - Мы перевели Макарова из нашей роты в другой отряд после карантина, но и там он не успокоился. Куда мы его отправили, там от него отказались и теперь возвращают обратно в нашу часть. Командование выразило недовольство его поведением и заявило, что он создаёт проблемы и запугивает окружающих. Где бы он ни служил, он везде создаёт конфликты с сослуживцами.
И посмотрев на меня, старшина спросил: 'Ты не возражаешь, если я назначу его в твоё отделение? Я хочу, чтобы ты помог ему измениться'.
- Давай, - ответил я старшине. - Но ротный Шкодюк может снова обвинить меня в рукоприкладстве и потребует писать докладные, - сказал я старшине. - Это я возьму на себя, - ответил мне старшина. - Ну а если по секрету, то ротный сам велел определить этого упыря в твоё отделение.
На следующий день неожиданно я встретил Александра Макарова. Он сам подошёл ко мне, возникнув будто из ниоткуда. И, как хозяин положения, откинув голову назад и встав в позу, без предисловий спросил: 'Я слышал, что ты тут самый крутой'. Почему я тебя раньше не видел? Мы ведь летели сюда вместе, да и в карантине я тебя почему-то не заметил? Снова не отставал он от меня с вопросами. При этом наблюдая за моей реакцией.
Да нет, я тебя помню в карантине, спокойно ответил я ему. А в самолёте я тебя тоже не видел, да там и не до этого было.
С самого начала нашего общения я понял, что Макаров стремится к лидерству в любой ситуации. Мне уже приходилось сталкиваться с подобным поведением в уличных конфликтах, когда оппоненты пытаются прощупать почву, чтобы определить свою позицию. Однако я решил не демонстрировать своё недовольство и отвечал на все его вопросы с улыбкой и дружелюбием.
Однажды, покидая казарму, я стал свидетелем того, как Макаров атаковал довольно рослого новобранца с Украины по фамилии Осадченко. Мне казалось, что этот молодой парень сейчас его возьмёт в оборот, но двухметровый гигант бросился от Макарова бежать что бы скрыться от него в роте.
А Макаров лишь махал кулаками по воздуху, но не разу не смог достать до этого парня,что бы ударить. В тот момент мне стало одновременно смешно и обидно за добродушного гиганта. Он упустил шанс наказать Макарова.
Вечером, после проверки, я подозвал Осадченко и поинтересовался, что произошло между ним и Макаровым. Он сказал, что просто шел по узкому коридору и вовремя не уступил Макарову дорогу. 'Вот он и кинулся', - сказал Осадченко.
На следующий день после ужина моё отделение солдат отправили разгружать прибывший с материка груз. Среди них был и в новь прибывший солдат Макаров.
Вечером, после окончания рабочего дня, я встретил своего земляка и товарища Ивана Березовского. На его лице были заметны следы от ударов.
- Что произошло? - спросил я.
- Сегодня все работали на разгрузке, а Макаров просто бездельничал, - ответил Иван. - Я ему сказал: 'Почему мы должны таскать за тебя?' Он сразу набросился на меня и начал бить, а я не смог с ним справиться, с грустью ответил мне Иван.
После того как Макаров избил Ивана, я понял: он неисправим.
Подойдя к нему, я спросил, почему он напал на друга. Но Макаров, не ответив, схватил стул и бросился на меня. Несколько ударов в голову заставили его рухнуть на пол. Приведя его в чувство, и усадив на кровать я ушёл. С тех пор он начал меня избегать. Конфликты с сослуживцами, которые у него были раньше, тоже прекратились.