В 1969 году, получив повестку из военкомата, я прямиком отправился в то самое здание. Где комиссаром этого заведения был подполковник по фамилии Промах. Будучи в этом чине, он производил впечатление неотёсанного солдафона и горлопана. Иногда, выбегая из кабинета, он набрасывался на молодых призывников с руганью и оскорблениями? У многих отбивая всякое желание служить в армии. Но в этот раз в фойе военкомата меня встретил знакомый старшина. С ярко-рыжими волосами и таким же лицом. Который был добряк, в противоположность комиссару Промаху. 'Наконец-то ты пришёл', - сказал он с порога. - 'А то мы тебя уже заждались. Все собрались, не хватает только тебя'. Он с порога стал объяснять, как вести себя в дороге и как добраться до пункта отправки на службу. Быстро взглянув на меня, он сказал: 'В этой группе ты будешь старший', - и тут же, протянув мне папку с документами, сказал: 'Как доберётесь, передашь тому, кто вас встретит'.
Чтобы подготовиться к отправке в армию, на всё про всё нам дали сутки. Затем мы должны были встретиться на станции Асбест и оттуда отправиться уже до станции Егоршино. На перроне вокзала нас было только трое, а провожающих было довольно большое число. Многие из них были в состоянии алкогольного опьянения, что привело к небольшому конфликту. Я на тот момент избегал разного рода потасовок. Потому что хотел попасть в армию, а не в руки милиции.
И вот, устроившись в вагоне, наконец-то мы тронулись в путь. К вечеру без происшествий благополучно добрались до временных казарм. Которые находились недалеко от места прибытия. И довольно быстро добрались до них пешком. Где и предстояло провести время до следующего этапа службы.
Хотя на календаре было первое июня, погода не баловала теплом. Временные казармы, куда нас поселили, оказались без окон и дверей. Вместо стекла были установлены старые фанерные щиты. В казарме было темно, но фанера хоть как-то защищала от ветра. Лето 1969 года выдалось холодным, и на потепление не было даже намека. Деревья тоже не торопились зеленеть. Войдя в барак, мы увидели широкие деревянные нары. На которых предстояло провести время в ожидании отправки к месту постоянной службы. Прибывшие за нами новобранцы так же искали свободные места на двухъярусных нарах. Кто-то из прибывших был пьян, а кто-то и вовсе с трудом стоял на ногах.
После проведенной ночи нас повели на завтрак в столовую. Атмосфера там была гнетущей, есть не хотелось. Суп оказался водянистым и безвкусным. Во второй части ужина нам предложили сухую рыбу хек. Но почему-то только в виде хвостов. На зубах рыбьи сухожилия казались резиновыми. Мы не знали, сколько времени нам предстоит пробыть здесь. Поэтому были вынуждены жевать это, то что называлось рыбой. И пить темный напиток под названием какао.
Вновь прибывающие новобранцы из разных уголков Свердловской области. Шумно передвигались по территории, образуя большие группы. Находясь так же, как и предыдущие, в состоянии алкогольного опьянения. Конечно же, пьяных были в меньшинстве. Однако вели себя они агрессивно по отношению к одиночкам и меньшим группам людей.
Лёжа на нарах, мы с товарищем гадали, куда нас отправят и когда.Как вдруг к нам подбежал невысокий парень с пьяным блеском в глазах. 'Деньги есть?' - потребовал он. Я спокойно ответил, что деньги у нас есть, но они сейчас нам нужнее.
Отбежав в безопасное место, он прокричал: 'Скоро вернусь с ребятами, мы с тобой разберёмся'. Но больше мы его не видели. Вокруг царила суета и гул. Было трудно понять, где мы и что нас ожидает. Неопределённость и мрачная обстановка вызывали тревогу. Вдруг на соседних нарах поднялся крик.
Поднявшись, я увидел, что у одного из новичков начался приступ эпилепсии. Люди, которые были рядом с ним, пытались удержать его на боку, чтобы он не задохнулся собственными выделениями, вытекающими изо рта. Кто-то крикнул: 'Не переворачивайте его, он задохнётся!' Но вскоре подошли те, которые, очевидно, знали, как поступить с больным. И оперативно увели его под руки с собой. После этого о нём больше не было никаких известий. Вероятно, отправили домой.
И вот наступил обед, снова нестройной колонной мы направились в столовую. Знакомую нам своими отвратительными блюдами. После первого завтрака её сразу прозвали 'рыгаловкой'. В обед меню не изменилось: каша на воде и мутный напиток в стаканах, который выдавали за чай.
Вернувшись в казарму, мы увидели новых новобранцев. Через некоторое время нас, сто пятьдесят человек, выстроили на улице в две шеренги. Кто-то в строю из более осведомлённых громко объявил, что нас забирают покупатели и сегодня же увезут к месту службы.
Услышав слово 'покупатели', я вспомнил сцену из 'Хижины дяди Тома'. И вдруг все увидели человека в военной форме. Его уверенный голос сразу поднял настроение и дал понять: наша судьба скоро решится. Этим 'покупателем' оказался Иван Иваныч Сухоруков - старшина, под началом которого мне предстояло пройти службу все два года.
Пересчитав всех пофамильно, он громко спросил: 'У кого есть вопросы?' Несколько человек вразнобой неуверенно спросили, куда нас отправят служить. Широко улыбнувшись и обнажив прокуренные большие зубы, он сказал: 'Я ждал этого вопроса'. Ответ был быстрым и, как мне показалось, заранее продуманным: 'Мы отправимся туда, где всегда светит солнце, где растут яблоневые сады и вьются виноградники'. Добавив, что вам невероятно повезло. Но если кто-то нарушит правила или будет бегать за выпивкой во время перерывов, тех ждёт суровое наказание.
Нарушителей отправят домой и сразу под суд. Сказал старшина Сухоруков. И закончив своё волшебное повествование о райских виноградниках и яблоневых садах, он мгновенно скомандовал: 'Равняйсь, смирно и шагом марш'.
После рассказа старины наша разношёрстная компания разразилась нестройными возгласами 'ура!' и радостными криками. Кто-то снова стал задавать вопросы: 'А есть ли там море, далеко ли оно?' И снова, широко ощерив свой большой рот, поступил ответ: 'Там, куда я вас везу, целый океан'. И сразу же команда: 'Равняйсь! Смирно! Разговоры в строю прекратить! Шагом марш!' - и мы покинули место временного пребывания, направившись к тому же железнодорожному вокзалу, откуда и прибыли. Где, усевшись в поезд, который повёз нас в Свердловск (ныне Екатеринбург).
Когда мы прибыли на железнодорожный вокзал в Свердловске, нас уже ждали три автобуса. Они быстро перевезли нас в аэропорт Кольцово, где нас встретил самолёт ТУ-134. Стюардесса обратилась к пассажирам с просьбой сохранять спокойствие. И не ходить по салону без надобности, особенно группами. Многие из нас, и я в том числе, впервые летели на самолёте.
И вот наш лайнер направился на город Братск. После приземления и дозаправки мы отправились в Хабаровск. Потом по прибытии в Хабаровск нам дали небольшую паузу для пересадки. А затем пересадив на другой рейс. Стюардесса объявила, что мы летим в Магадан. В этот момент даже самые наивные парни из уральских деревень начали понимать. Старшина обманул нас о тёплом море и виноградниках. Уже мало кто мечтать о тёплых краях, В яблоневых садах и виноградниках за пределами Магадана.
После приземления в Магадане, где нас обрадовали, что до части уже близко - нужно только пересесть на другой самолёт, и будем на месте. Многие уже не проявляли интереса к тому, куда их отправляют. Все устали от дороги, и лишь хотелось поскорее добраться до места службы.
Те, кто перебрал с алкоголем дома, постепенно приходили в себя. А те, кто был особенно буйным, наконец-то успокоились. Похмелье было тяжёлым. Кто-то сидя тихо, шуршал пакетами, которые выдала стюардесса. Издавая неприятные звуки, похожие на рвотный позыв. Похмелье напомнило о себе, смешавшись с угощениями домашнего застолья. Но теперь уже никто из них не мог избавиться от него. С помощью очередной рюмки, как бы им этого ни хотелось.
Кроме того, старшина Сухоруков стал более жестко относиться к тем, кто пытался задавать лишние вопросы. И вот мы снова в воздухе, держим курс в сторону города Анадыря. О котором никто из нас не имел ни малейшего представления.
У меня после долгого путешествия с короткими пересадками затекли ноги. Иногда мне казалось, что они почти деревянные. Приходилось вставать и разминаться. За иллюминатором тянулся однообразный пейзаж. Горные породы острыми пиками устремлялись в небо.
Скоро сообщили о посадке в аэропорту Анадырь. Выйдя на платформу, снова построение в шеренгу. Впереди строя виднелись небольшие сопки с заснеженными вершинами, с которых дул довольно холодный для лета ветер. По прибытии в аэропорт Анадырь старшина Сухоруков резко изменился. Его голос стал строгим и холодным. Он внезапно закричал, нарушив тишину. Стало очевидно: время для шуток и тёплых воспоминаний о виноградниках и море закончилось.
Старшина выглядел измотанным после долгого перелёта. Он явно устал от бесконечных претензий к нему. Ему хотелось переложить все дела на других и отдохнуть. 'Прекратить разговоры!' - снова скомандовал он: 'Сейчас мы отправимся к месту вашей службы, но сначала - в баню. Затем - в столовую. После всех процедур - в роту'. И отдав команду 'Равняйсь! Смирно!', наш разношёрстный отряд направился в баню.
По пути в баню мы увидели казармы, похожие на бараки, где жили солдаты. Их форма выглядела удручающе: у одних она была грязной и засаленной, у других - с болтающимися бляхами на ремнях, свисающими ниже прорех их штанов.
В тот момент они скорее напоминали обычных слесарей или участников банды Махно, а не военных. Ни один из них не напоминал Ивана Бровкина из фильма о его армейской службе.
Проходя мимо этого сборища, из толпы стоящих вдруг кто-то заорал: 'Ну, салаги, держитесь, будем на вас пахать!' Мы молча прошли мимо и направились к небольшой бане. Где нас встретил молодой сержант, который сам недавно вернулся из учебки. И которому помогали солдаты-срочники-каптерщики. Они спокойно объясняли, куда идти и что делать.
Все выстроились в очередь на стрижку перед тем, как отправиться мыться. Быстро и почти без разговоров нас лишали волос. Перед входом в моечную каждому выдали по кусочку хозяйственное мыло. По очереди заходили в моечный зал, где были только призывники, включая и меня. Некоторые из молодых солдат выглядели старше меня. На телах некоторых новобранцев были видны татуировки с изображением цепей, орлов и колоколов. Я поговорил с одним из них и узнал, что у него судимость за преступление. Он, как и я до армии, привлекал внимание милиции и состоял на учете. В обычной жизни меня тоже привлекли к ответственности за участие в уличной драке. И дали десять суток ареста.
Я вспомнил, как наш военком, Промах, родом из Западной Украины, разговаривал с молодыми призывниками. Он часто пытался их обидеть и унизить. Когда он увидел моё дело на комиссии, он начал кричать на меня, как будто я отправлялся не в армию, а в тюрьму.
'Ты поедешь к белым медведям', - сказал он. Сначала я подумал, что это шутка. Но оказалось, это было его намеренное решение.
После бани мы небольшими группами вернулись в роту, где нас ждал месяц карантинных мероприятий. Снова построение, и нас повели в столовую - длинное здание, напоминающее барак.
Зайдя в столовую, в самом конце барака я увидел огромных крыс, которые сидели на задних лапах, как крупные кошки. При нашем появлении в столовой крысы спокойно и без паники скрылись в своих дырах в полу.
Усадив нас по команде за столы по десять человек, где стояла уже расставленная еда с посудой, ложками и половником. Я заметил, что посуда выглядела непромытой и жирной, и от ужина решил отказаться.
Когда я прибыл в расположение роты, с аппетитом доел пирожки, которые мама собрала в дорогу. Но к утру почувствовал сильный голод. Не обращая внимания на крыс и, как мне показалось, грязную посуду, съел всё, что подали на завтрак, не выбирая, что именно было в тарелке.
Вот и снова построение, новые командиры объясняют правила. Я вдруг осознал, что больше не принадлежу себе. За короткий срок карантина я выучил много нового. Если что-то не нравилось или не успевал, спрашивали: 'Ты ЧО такой борзый?' Если нужно было что-то принести, кричали: 'Мухой!' Все новобранцы торопились выполнить приказы. В тот же день нам выдали военную форму. Надев её, я заметил свою тонкую шею и то, что форма сидит мешковато.
Отбой был в девять вечера, и я сразу уснул. Проснувшись по команде 'подъём', я вдруг понял, что нахожусь не дома. В шесть утра дневальный громко крикнул: 'Рота, подъём!' Вскоре послышался ещё один голос, а кто-то рядом объяснял, как правильно и быстро одеваться. Было трудно понять, кто из них главный, но ясно, что им это нравилось. В первый же день после подъёма сержанты объявили внеочередные наряды тем, кто одевался медленно или где то ошибался.
После подъёма нас отправили на утреннюю зарядку. Мы бежали по длинному коридору, где в открытых дверях стоял солдат-грузин по фамилии Рухадзе. У него был орлиный нос, а в руке он держал солдатский ремень. Рухадзе хлестал им тех, кто, по его мнению, бежал недостаточно быстро. От этого люди, бегущие мимо него, выгибались в обратную сторону от боли. Я смог быстро проскочить этот участок, избежав удара. Но для себя понял, что скоро может прийти и моя очередь.
Неприятно было думать об этом, но для себя я уже решил, что не позволю никому унижать себя, а тем более бить. Я был готов к таким ситуациям и знал, как правильно действовать. Прежде чем отправиться в армию, я успел пройти через свои уличные "хулиганские университеты", где не раз приходилось защищать себя.
Лет с двенадцати я перестал рассчитывать на помощь других, даже если речь шла о более сильных сверстниках, способных меня защитить. Однако именно в самые трудные моменты они, эти сильные ребята, часто оказывались ненадежными.
В детстве, когда я приходил домой после того, как меня избили два сверстника, мать просила отца: 'Сходи и разберись с ними'. Но отец отвечал: 'Не пойду. Вот увидишь, он вырастет и сам решит с теми, кто его обижал'. Перед армией, когда мне было около восемнадцати лет, я уже научился давать отпор местным хулиганам. Которые бродили по нашим улицам и подворотням. Кто-то из них носил ножи, но часто даже не успевали их даже достать, как падали.
Впоследствии битые мной иногда становились моими приятелями.Потому что начали меня уважать. Я не выглядел как хулиган. Худой, с тонкой шеей и легким пушком на лице, я сбивал с толку тех, кто осмеливался обидеть меня. Но после того, как они лишались передних зубов, всё вставало быстро на свои места. А слухи распространялись стремительно. Ну а те, кто не знал и пытался вести себя со мной, как и в моём детстве, вскоре жалели об этом.
Я пробовал алкоголь, чтобы не отставать от друзей. Но не могу сказать, что он мне нравился. Ни пиво, ни алкоголь не приносили мне радости, и после них я чувствовал себя плохо.
Меня всегда привлекали борьба и подтягивания на турнике. Как только представлялась возможность, я помогал соседям колоть дрова. Лесовоз с берёзовыми дровами мог расколоть всего за три рубля. От чего появился очень хлёсткий удар, особенно с правой руки, который я добавил почти случайно на авторемонтном заводе.
Когда мне было 17 лет, мать привела меня на завод, где я стал учеником слесаря.
Мастер поставил меня на конвейер по сборке двигателей ГАЗ-51. Где я и проводил целую смену, стоя на конвейере, работая ключом-шпильковертом, чтобы вывернуть шпильки из блока двигателя. Где мой боковой удар стал для меня настоящим спасением. Иногда те, кто хотел меня ударить, засыпали прямо на месте. Я же успевал нанести ещё один или даже два удара, от которых противник скручивался в штопор.
Но это было не самое главное. В какой-то миг я понял: в любой драке страх - худший враг. Порой он и мешает достичь победы.
В условиях карантина я заметил, что некоторые наши новобранцы стремились утвердиться и завоевать влияние в коллективе. Между ними иногда случались конфликты, которые порой напоминали петушиные бои. У меня, который пришёл с улицы, кроме смеха, ничего не вызывали. Но в любой момент эти драки могли привести к серьёзным травмам.
Во время карантина было заметно, что некоторые новички старались утвердиться в коллективе. Между ними возникали конфликты, напоминающие петушиные бои. Мне, пришедшему с улицы, смотреть это было интересно. И я, как эксперт уличных драк, среди наших задир-новобранцев пока не видел хороших бойцов.
Особенно мне запомнился один из новобранцев - Александр Макаров. Больше всего меня поразило, что, несмотря на русскую фамилию, у него были мелкие кудряшки. И он больше походил на человека с кавказскими корнями, что вскоре и подтвердилось.
То, что его поведение было вызывающим, этим ничего не сказать, он каждую ми
нуту задирался и провоцировал конфликты. Если кто-то осмеливался ответить ему, не боясь, он хватался за первый попавшийся предмет - стул или что-то еще. Многие, увидев это, предпочитали отступить.
На карантине я не пересекался с ним и другими новобранцами. Большую часть времени мы были с земляком, с которым потом попали в одну роту после карантина.
Как и многие другие новобранцы, я скучал по дому. Два года казались мне бесконечностью. Но я понимал, что нужно привыкнуть к армейской жизни и влиться в коллектив.
Прошла неделя. Командир собрал всех и спросил, кто хочет заняться стенгазетой. Мой товарищ Иван Березовский, который приехал сюда вместе со мной, сразу предложил свою помощь. Я с радостью присоединился к нему, чтобы не отставать. Собрав всё необходимое, мы устроились в ленинской комнате и с энтузиазмом принялись за дело.
Иван работал, а я сидел рядом. Он справлялся лучше меня, поэтому я просто болтал, наблюдая за солдатами. Они убирали казарму: носили ведра с водой и тряпками, отрабатывая наряды вне очереди за свои провинности. Вдруг я заметил, что молодые призывники выглядят растерянными и испуганными. Внезапно раздался голос с кавказским акцентом. В комнату вошел Рухадзе, и тут стало ясно, почему ребята нервничали и чего-то опасались.
Он то входил в комнату, то стремительно выбегал, громко крича на кого-то в коридоре. Кричал там, где работали нарядчики, громко раздавая им указания.
В очередной раз стремительно ворвавшись в комнату отдыха. Он легко, с подскока, Запрыгнул задом на гладильный стол и, поёрзав на нём своим задом, Рухадзе уселся на него поудобнее. Затем, достав папиросу 'Беломорканал', Он с удовольствием затянулся и внимательно посмотрел на нас. Его взгляд остановился на мне.
Я же не мог оторвать от него взгляд. Он был похож на пирата из фильма - только повязки на глазу и ножа за поясом не хватало. Чёрная кожа, орлиный нос и зловещие синеватые белки с чёрными зрачками делали его образ зловещим.
Гимнастёрка плотно облегала всё его мускулистое тело, а голенища сапог плотно врезались в икры. Сидя на гладильном столе, куря папиросу играя с коробком спичек, то подкидывая его рукой и снова ловя, он остановил свой взгляд на мне и вдруг резко спросил: 'А ты тут что сидишь?' На что я спокойно ответил, что мне дали задание подготовить стенгазету. Но он тут же не выслушав резко меня перебил Рисоваль и поль мить тама пийдёшь, сказал мне вдруг Рухадзе, указав на то место, где работали напуганные молодые солдатики.
Я не получал наряд, - спокойно ответил я ему, предполагая, что он ошибается и имеет в виду кого-то из тех солдат, кто мыл полы.
Однако он не дал мне даже начать свою мысль, и его реакция на мой ответ была крайне агрессивной. Он внезапно бросил коробок спичек прямо мне в лицо. Он вскочил со стола и ринулся на меня, как коршун, готовый атаковать. Я мгновенно ответил боковым ударом в челюсть.
Пропустив удар, он бросился к противоположной стене. На его лице отразилась растерянность, если не ужас. Высокомерия больше не было. Он прижался к стене, как настоящий кавказский джигит. Широко раскинув руки и прижав ладони к поверхности, будто стоял на краю скалы. Затем быстро скрылся в дверях, хотя я ожидал кулачного боя.
Призывники, которые были свидетелями этой сцены, замерли, сжимая в руках тряпки. Иван, мой друг, остался спокойным и сказал: 'Рухадзе сейчас кого-нибудь приведёт'.
Через несколько минут после конфликта с Рухадзе в дверях возник новобранец моего призыва с тряпкой в руках. С растерянным выражением лица, напоминающим Пьеро из сказки 'Буратино', он с грустью сказал: 'Тебя зовут'.
'Кто?' - спросил я его, он указал на дверь командира роты, а сам стремительно исчез. В тот момент я подумал, что меня вызвал командир, но, открыв дверь кабинета, увидел, что за столом сидит Рухадзе, держась за левую сторону лица и глядя исподлобья. Сверкая своими чёрными глазами, он сказал: 'Я твою маму еб@л'. На что я тут же спарировал, что я тебя самого смогу, и к тому же не раз. А затем добавил: 'Давай вставай и пошли один на один!'
'Ты что, боксёр, что ли?' - неожиданно спросил он меня. 'Да, боксер', - соврал я, хотя никогда не занимался этим видом спорта.
Он вдруг спокойно и примирительно произнёс: 'Ты, пожалуйста, никому об этом не рассказывай, хорошо?' Я не ответил и вышел из кабины, чтобы отправиться спать.
Его просьба тогда меня озадачила. Я начал понимать, что если бы я поделился этой информацией с другими, это могло бы негативно сказаться на его репутации среди сослуживцев. Однако после инцидента с Рухадзе он перестал обращать на меня внимание. Больше он не стоял в дверях с ремнём и не устраивал утреннюю зарядку.
После месяца карантина нам сообщили, что мы будем стажироваться в разных ротах вместе с опытными солдатами, которые готовятся к увольнению.
Вскоре нас перевели в новую роту. Там меня направили на стажировку к невысокому, улыбчивому парню по фамилии Медведев. После вечерней проверки он сам подошел ко мне, и представившись протянул руку для знакомства. Я впервые увидел старшего солдата таким дружелюбным и лишенным высокомерия. Он спросил мое имя и пригласил меня осмотреть объекты, которые нам, как водителям, предстояло обслуживать.
На следующий день мы с Медведевым отправились в автопарк. Там стояла техника всего автобатальона. Он указал на старый самосвал ЗИЛ-ММЗ-585 и сказал: 'Вот моя ласточка'. Аккумулятор машины не работал, и для запуска двигателя нужно было использовать заводную ручку. Так началась моя работа, где я был и стажером, и стартером.
Раньше, ещё до армии, я часто заводил машину с помощью ручного стартера. Это случалось и во время службы. Процесс приносил мне удовольствие и заряжал энергией.
Мой новый напарник Медведев был человеком с позитивным настроем. Одним своим появлением с утра он поднимал мне настроение. Главное, что он не был высокомерным, как многие из тех, кто служил дольше нас и называли себя 'стариками'. На следующий день он показал мне, как правильно держать заводную ручку. Это нужно было для того, чтобы не сломать пальцы, если зажигание отрегулировано неправильно. Хотя я раньше об этом и не подозревал.
На рабочих объектах он старался не глушить двигатель самосвала во время погрузки. Однако, если это всё же происходило, я был готов завести его в любой момент. Что у меня получалось на отлично. Залезая обратно в кабину, Медведев, смеясь, говорил мне: 'Ну ты даёшь, паря! Вроде с виду поджарый, а здорово это у тебя получается'.
Настал момент, и однажды вечером ко мне обратился старшина. Он сообщил, что завтра мне предоставят другой автомобиль, на котором я буду работать в одиночку. Однако перед этим мне необходимо будет его отремонтировать, чтобы я мог самостоятельно выезжать на линию. Я был счастлив, что наконец-то смогу работать на своей машине без посторонней помощи.
На следующий день после завтрака нас построили и повели в гараж. Механик подвёл меня к моей 'ласточке', стоявшей у забора. Где я увидел машину, уставшую от долгой работы по чукотским дорогам. Колёса казались вросшими в землю, а фары смотрели на меня с грустью и укором. Механик сразу сказал, что машина неисправна. Он предложил мне самому разобраться, как устранить неполадки, чтобы она снова могла работать на линии. 'Если что, обратись к старослужащим', - добавил он, и сам тут же быстро ушел. 'Может, кто-то поможет советом', - бросил он на прощанье. После этих слов я пришёл в замешательство и, оказавшись один на один с доверенной мне машиной, не представлял, как действовать дальше.
Оставшись один в своей старой-новой машине, я услышал свист и тут же увидел солдата. Лежавшего на левом боку своего грузовика, такого же, как мой ЗИЛ.
Его лицо, покрытое загаром или грязью, выражало явное раздражение. На нём и его одежде виднелись следы моторного масла.
Он выглядел как Соловей-разбойник из фильма про Илью Муромца.
Лёжа рядом с открытым капотом, он без слов махнул мне рукой, чтобы я подошёл. Его жест не сулил ничего хорошего, но не для меня. Такие высокомерные выходки всегда вызывали у меня раздражение.
Подойдя к нему ближе, я увидел, что он лежит на крыле автомобиля с отвёрткой в руках.
Взглянув на меня исподлобья и приняв это за знак подчинения ему, он снова не попросил, а приказал покрутить заводной рукояткой двигатель его машины. 'Хорошо, ответил я, сейчас помогу'. Однако, глядя на его выражение лица и слушая его интонацию, я уже догадывался, что в этой ситуации он считает себя главным и принимает решения за меня. В то же время я осознавал, что это не приведёт ни к чему хорошему и что кто-то из нас получит по заслугам, но только не я.
К своему удивлению, я испытал непреодолимое желание продолжить игру в кошки-мышки и решил ему подыграть. Хотя я не хотел усугублять и без того непростую ситуацию, а лишь наивно полагал, что это всего игра моего воображения.
Взявшись за кривой стартер, который уже был установлен, я начал с силой его вращать. В это время лежащий на крыле солдат, казалось, был полностью поглощён работой под капотом. Он то подносил отвёртку к бобине, то убирал её, внимательно глядя внутрь моторного отсека, как в космическую бездну, похоже, сам не понимая, что делает.
Все мои усилия запустить двигатель его самосвала оказались напрасными. Но солдат, казалось, не обращал на меня внимания. Внезапно я ощутил себя рабом, что злило меня всё сильнее. Бесцельные действия раздражали, но я старался не показывать этого, убеждая себя, что помогаю ему. Глупо надеясь, что сначала мы заведём его машину, затем свою, и станем друзьями, как с напарником Медведевым. Но двигатель самосвала оставался безмолвным, не подавая никаких признаков жизни. В итоге я резко прекратил попытки оживить его технику.
Увидев, что я стою, он не просто сказал или спросил меня, в чём дело, а зарычал на меня: 'Ну ты чо уставился, давай крути!' И, сгрудив брови на своём лбу, стал орать на меня. Но я уже видел в нём простого слизняка и мою жертву, возомнившую из себя не пойми кого. Я просто ждал, когда он кинется в мою сторону.
Но по какой-то причине я решил предложить ему альтернативный способ: запустить обе машины, сначала его, а затем мою. 'Дай мне отвёртку, - сказал я, - а ты крути. Я не хочу делать бесполезную работу, ты тоже помогай', - сказал ему я.
Моё предложение привело его в ярость. Резко спрыгнув с крыла машины, держа в руках отвёртку, он бросился на меня. Его возмутила моя бесцеремонная рационализация. Несколько боковых ударов - и он рухнул у моих ног. Так как ему хватило и этого, я больше не стал его трогать, а он, воспользовавшись моментом, тут же быстро заполз под свою так и незаведённую машину.
(Позже я узнал, что это был Мокшаков, боксёр из Москвы), но в тот момент я даже не заметил в этом его навыков.
После всего произошедшего я забрался в кабину стоявшего рядом грузовика. Где начал обдумывать свои дальнейшие шаги. Внезапно на подножке ЗИЛа я вновь заметил чью-то наглую физиономию,которое неожиданно для меня показалось за окном и нагло прокричало: 'Эй, салабон, быстро найди сигарету для дембеля Васи!'
Я не успел понять, о какой сигарете он говорит и где её искать. Внезапно он распахнул дверцу кабины. и схватив меня за рукав, он вытянул меня на землю.
Несмотря на своё положение, он не осознавал опасности и продолжал давать указания на поиск сигареты. Даже лёжа подо мной, он по инерции угрожал мне.
Но после первых же ударов он уже визжал, как поросёнок, и пытался вырваться из моих рук. Лёжа на спине подо мною в грязной чукотской луже.
Придержав его ещё какое-то время, я позволил ему сбежать. Так как в любой драке я не был кровожадным.
Не успел я и отряхнуться, как ко мне уже шла группа из шести человек. Во главе со вторым мною побитым солдатом. Подойдя на расстояние двух-трёх шагов, один, как я понял, самый авторитетный, спросил меня: 'Ты что такой борзый?' И, откинув свою голову с длинной кудрявой шевелюрой чуть набок, и посмотрел на меня, как на кусок дерьма, снова спросил: 'Ты зачем нашего парня избил?'
Не знаю почему, но с первых же минут мне показалось, что среди них нет стоящих соперников, способных противостоять мне один на один. Потому что все прибывшие 'заступники' стояли и смотрели на этого кудрявого с чёрной шевелюрой. Ожидая его решения и при этом прижимаясь к его телу. Даже не понимая, а что им дальше делать. А у самого крутого весь вид выдавал, что одни понты и не более. Было видно, что биться со мной он не хочет и не будет.
Да нет, я не борзый, спокойным тоном ответил кудрявому. Но один на один с любым из вас готов хоть сейчас. Ну а если кинетесь толпой, то буду решать по ситуации. Повторил снова , не моргнув глазом уже им всем. И сразу заметил растерянность в глазах главного.
Но тут дин из них, светловолосый, сутулый, с торчащими лопатками и приплюснутой головой, словно у цыплёнка табака, зажаренного под гнётом, сказал кудрявому: 'Ну давай, Боря'.
Но тут вдруг один из них, с жиденькими светлыми волосиками, с длинной сутулой спиной, с торчащими из-под гимнастёрки острыми лопатками, головой, будто сжатой с двух сторон, словно у цыплёнка табака, зажаренного под гнётом на сковородке, обратился к кудрявому: 'Ну давай, Боря'.
Но Боря не торопился. Плоскоголовый снова, повизгивая своим тонким, как писк комара, провокаторским голосом, произнес: 'Ну что ты, Боря? Если что, мы поможем'.
С первых минут общения с Борей всё стало ясно. Его взгляд напомнил мне героя из мультфильма 'Волк и телёнок' - папу-няню. Волк утащил его от коровы, хотел съесть, но потом накормил и полюбил как родного сына. Так и Боря смотрел на меня с той же теплотой без какой либо кровожадности. У него были такие же чёрные длинные ресницы и кудряшки, как у того бычка из мультфильма, спадающие на лоб.
Как я потом узнал, плосколицый провокатор, по фамилии Попков, тоже был родом из Хабаровска, как и их 'авторитет' Боря хабаровский. Повернувшись к солдату, которого я избил, Попков по-дружески произнёс: 'Ну что, Савел, тогда давай ты, мы же с тобой'.
И тот, который только что вырывался у меня из рук, лёжа в грязной луже. Сделал шаг в мою сторону. Я отшатнулся на полшага от группы, резко повернулся к нему и увидел в его глазах страх. Он тут же с криком 'Да ну его на х-й!' быстро отскочил от меня. Сразу было видно и понятно тем, кто пришёл разобраться со мной вместе с ним, что он уже получил хорошую 'прививку'. И всё ещё помнит боль от моих кулаков на своём лице.
И тут снова раздался крик: 'Макшаков, а тебя-то кто? Тоже он?' Это кричал плоскоголовый Попков, который хотел избить меня с помощью других людей. И все увидели, как из-под машины вылезает мой первый побитый Макшаков. Тот самый, который недавно заставлял меня крутить свой кривой стартер. Я даже успел подзабыть о нём из-за всей этой истории со вторым солдатом. 'Да', - тихо сказал Макшаков, не подходя к нам. 'Вот это да!' - воскликнули все.
И, словно Х с горы, внезапно появился тот самый дембель Вася. Который громко, но почему-то не подходя близко, а издалека спросил всю толпу: 'Ну что вы там застряли?' А потом повторил ещё громче и уже в приказном тоне: 'Савел, а где моя сигарета, ты её нашёл?' Вася закричал, плоскоголовый, как бы жалуясь: 'Да тут один борзый избил наших двоих!' И Вася с расстояния метров тридцать, не подходя близко. Стоя на ногах, которые были натурально круглым колесом, а сам дембель Вася был метр с шапкой. Уже издалека изрёк, почти заорал: 'Передайте ему от меня, что он будет пахать на полах до самого моего дембеля!' Затем, медленно развернувшись, тут же укатился на своих ногах-колесах. Куда восвояси по своим делам.
И, оставшись в одиночестве, все шестёрки дембеля Васи по поиску для него сигарет. С недовольным видом, наклонив головы, пошли кучей своей дорогой. А я направился к своей машине, с которой так и не успел поближе познакомиться. Если не считать её грустных глаз.
Наконец-то наступило время обеда, и нас всех организованно повели в столовую. После этого я вернулся в гараж, чтобы продолжить работу над автомобилем. Однако, к моему сожалению, мне не смогли или не захотели помочь. Пришлось ждать до вечера, когда нас снова отправят в столовую, а затем в казарму.
Вернувшись к вечеру с работы в роту, ко мне подошёл сержант Саранцев. Который был старше меня на полтора года по службе, а по годам лет на шесть. Сам он был родом из города Саранска. Увидев меня, он тут же повторил заезженную фразу, как мантру, всех старослужащих солдат: 'Ну ты чего такой борзый?'
Но на этот раз я ничего не ответил. А просто смотрел на него молча и ждал, что он будет делать дальше. Но он ушёл, сказав мне на прощание: 'Ну смотри, салага, служба у тебя будет нелёгкая'.
Этот сержант Саранцев с первых дней привлёк моё внимание, когда только мы прибыли в роту. Невысокого роста, старше нас и большинства своих призывников, хотя в армию мы попали одновременно. По словам товарищей, он пытался уклониться от службы, но всё же оказался в рядах. С первых дней я почувствовал его высокомерие и насмешки над солдатами.
Он отличался от остальных своей красной кожей, которая покрывала его тело от шеи до ступней. На нём была тёмная офицерская форма, которая сидела на нём безупречно. Его ноги, размер которых был тридцать пятый, с тонкими икрами, свободно болтались в сапогах. Напоминая пестики в церковных колоколах. А маленькие кисти рук были похожи на детские. Вероятно, именно эти черты характера и определили в нём склонность к зависти и желание доминировать над окружающими. Которые могли быть связаны с его личными или физическими несовершенствами.
У него было слишком много амбиций, и он часто вмешивался в разговоры солдат. Которые просто отдыхали в кругу своих товарищей. Его голос, звучавший как наставление с нотками приказа. Можно было услышать в любом уголке казармы.
Когда солдаты отправлялись на работу или в столовую, он успевал найти кого-нибудь. Над кем можно было бы посмеяться, даже когда они были в строю. Но никто не видел его с гаечными ключами в гараже или лежащим под машиной в процессе ремонта.
Вскоре в казарме прозвучала команда на построение. Рота выстроилась в коридоре для переклички перед отбоем. Её проводил старшина Поленец - высокий, подтянутый, строгий и всегда трезвый. При его появлении солдаты притихали и начинали шептаться. Старшина объявил перекличку, а затем велел нарядчикам выйти из строя. Несколько человек вышли вперёд. Ко мне тут же в плотню подошёл сержант Саранцев и прошипел: 'А ты что стоишь? Выходи из строя, у тебя тоже наряд!' Я удивился: 'За что?' Сержант выпучил глаза: 'За драку на производстве!' Я вышел и встал рядом с наказуемыми.
После вечерней поверки старшина подходил к каждому по очереди. Чтобы узнать, за что они получили наряды. После ответа нарушителя отправляли к дежурному. Тот распределял ему задания. Когда моя очередь дошла, я спокойно сказал: 'За драку'. Старшина переспросил, и я повторил. Он пригласил меня к себе в кабинет.
В кабинете я изложил события так, как они произошли. А не так, как их описывал сержант Саранцев. И рассказал старшине, что сначала я думал, что помогаю заводить машину. Потом не пошел искать сигарету для дембеля Васи.
В то же время я сказал, что мой друг из Уральского региона, Владимир Глухов, теперь занимается стиркой нижнего белья и носков для жителя Хабаровска, Бори. Я же не намерен заниматься подобными вещами.
Склонив голову над столом, и внимательно выслушав меня. Старшина молча кивнув головой, сказал: 'Ну-ка позови сержанта Саранцева'. Открыв дверь, чтобы позвать сержанта, я случайно стукнул его дверью. Так как он стоял прямо за ней и всё слышал.
Старшина тут же приказал сержанту Саранцеву привести избитых. Когда они вошли он, взглянув на них, рассмеялся и громко сказал: 'Это ты их так? Ну молодец!' Затем с улыбкой он обратился к пострадавшим: 'Ну наконец-то нарвались! Не все начинают службу с поиска сигарет, как вы'. И взглянул на сержанта произнёс: 'Всех троих на мытьё полов! Распредели их по разным местам. А то он снова им наваляет! И засмеялся.
Выйдя из кабинета, и подойдя к Саранцеву и спросил, какую работу мне нужно выполнить. На его лице было читалось недовольство из-за того, что всё пошло не по плану. Я снова спросил его о задании. Он молча показал мне объем работы и собирался уйти. Но я не отставал, а где Макшаков и Савелов? 'Им не положено', - ответил он. Постояв у ведра с тряпкой, я снова сказа сержанту: 'Нам дали наряд всем троим. Без них один не буду мыть полы'. Сержант ничего не ответил и молча ушел. Я убрал ведро на место и тоже пошел спать.
Спустя примерно неделю после этого происшествия, во время очередной вечерней проверки. Старшина Поленец отдал команду: 'Равняйсь! Смирно!'. Затем он громко скомандовал: 'Ефрейтор Давыдов, выйти из строя!'. Все в строю начали искать ефрейтора, включая меня. Старшина посмотрел на меня и произнёс: 'Да, это ты! Выходи вперёд!'. И сразу перед строем объявил, что назначает меня командиром отделения из девяти солдат моего призыва. И тут же вручил мне список с фамилиями молодых солдат моего призыва.
На следующий день меня вызвал командир роты, капитан Шкодюк. Известный среди солдат под прозвищем Мокша. Он провёл со мной беседу, в ходе которой попросил больше не применять силу. А, в случае необходимости, сразу писать на его имя докладную.
Примерно через два дня ко мне подошёл солдат с комсомольским значком на груди. 'Ты Давыдов?' - 'Да', - ответил я. 'А я Иванов, секретарь комсомольской организации нашей роты. Пошли в Ленинскую комнату', - сказал он. По дороге он спросил меня, комсомолец ли я? Я ответил отрицательно. Достав лист бумаги, он сказал: 'Как командиру тебе обязательно нужно вступить в наши ряды'. Я, конечно же, согласился. И он тут же продиктовал мне, как правильно написать заявление. Сняв с плеча фотоаппарат, он пригласил меня выйти на улицу к новому автомобилю ЗИЛ-555. 'Встань на бампер и открой капот', - сказал он. Опусти одну руку под капот, как будто ты ремонтируешь автомобиль. А другой рукой держись за край капота. 'И главное, улыбаясь в объектив, и не моргай', - снова повторил он.
Вскоре моя фотография заняла почётное место на доске почёта, где было написано: 'Комсомолец и участник боевой и политической подготовки ефрейтор Давыдов В.В. перевыполняет план на 120%'. А ещё через несколько дней мне вручили значок ударника коммунистического труда и перед строем прикрепили на грудь комсомольский значок.
После этого случая меня, как и сержанта Саранцева, также стали назначать дежурным по роте. В мои обязанности входило поднимать роту на утренний подъём и вести личный состав на работу и в столовую. За мелкие проступки меня уже не могли наказать внеочередными нарядами. Те, с кем у меня произошёл конфликт, при встрече со мной опускали глаза или меняли маршрут, увидев ещё издали.
Некоторые молодые, как и я, солдаты, призванные на службу, подходили ко мне и рассказывали о том, что их тоже обижают. А другие просто спрашивали: 'Ты боксёр?' или 'Я понял, ты бьёшь прямым'. Но я не подтверждал и не опровергал их предположения, а просто улыбался.
Однажды, проходя по гаражу, я увидел своего знакомого Вову Глухова. Он с огромным удовольствием занимался стиркой носков и трусов Бори Хабаровского, наполнив тазик водой. С большим удовольствием он намыливал Борины плавки. В тот момент мне показалось, что делает это Вова с особой нежностью: аккуратно доставая носки из воды. Он бережно их поворачивал то в одну сторону, то в другую. И я подумал: ещё немного - и он вот-вот начнёт их целовать.
Подойдя к нему поближе, я спросил: 'Ты Борю что ли боишься?' Он с искренней улыбкой ответил: 'Да, Боря хороший человек. Он сказал, что уважает меня. И это было сказано с неподдельной искренностью и теплотой.
И вдруг я предложил Глухову: 'Давай я выкину этот тазик вместе с трусами'. 'А ты скажешь, что это сделал я?' Как вдруг заметил в глазах Глухова страх и непонимание. Схватив тазик со всем его содержимым, он бросился бежать от меня по территории автопарка. Спасая всё хозяйство Бори хабаровского.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Получив назначение на должность командира отделения, я заметил, что у меня появилось больше свободного времени. В этот период я заметил, что многие молодые солдаты, мои ровесники, часто злоупотребляли алкоголем. В столь юном возрасте многие из них уже страдали алкоголизмом. В те времена в нашем солдатском магазине продавали водку и зубровку без ограничений. Но что меня удивило, что некоторые из них употребляли тройной одеколон, и для этого они заходили в уличный туалет. Они быстро выпивали из пузырька пенистый одеколон, затем запивали его водой и сразу выбрасывали флакон в отхожее место. После этих процедур повсюду валялись пустые флаконы из-под одеколона.
Через какое-то время после того, как меня назначили командиром отделения и присвоили звание ефрейтора, ко мне подошел старшина Сухоруков и сказал, чтобы я пришил знаки отличия на погоны. 'Как-никак ты стал командир отделения и должен выглядеть соответственно', - с улыбкой сказал он мне.
После вечернего осмотра я сразу же прошёл в помещение для отдыха, где решил заняться прикреплением знаков различия на гимнастёрку и заодно на парадный мундир. Я был рад, что мои близкие увидят мое фото в новых командирских погонах. По пути в комнату отдыха я встретил сержанта Саранцева. Рядом с ним шёл солдат, который то забегал к нему с одной стороны, то с другой, заглядывая в глаза с подобострастием.
В комнате отдыха я занялся своим делом: стал аккуратно вшивать аккумуляторные пластины в погоны. Я хотел, чтобы они выглядели ровно и аккуратно. В итоге, как мне показалось, результат получился неплохим.**************************
Закончив эту работу, я стал продвигаться к своей кровати, чтобы лечь спать. Как вдруг мне навстречу вышел солдат, который совсем недавно шёл с Саранцевым. Бросив на меня короткий взгляд, он сделал вид, что пытается пройти мимо. Но, поравнявшись со мной, он резким прыжком схватил меня за погон и, сорвав его, тут же бросился бежать к дверям сушилки, где висели шинели. Я последовал за ним, но он успел спрятаться под длинный ряд вешалок с шинелями. Не отставая от него, я попытался его достать, но неожиданно для меня вся эта конструкция из вешалок рухнула, накрыв нас обеих.
Выбравшись из-под кучи солдатских шинелей, я продолжил доставать его. Но он довольно сильно сопротивлялся, держа мой погон в своём зажатом кулаке. После чего пришлось нанести ещё несколько увесистых ударов, чтобы вырвать из его рук свой измятый погон. Но разглядев погон ближе, сразу понял, что моё произведение придётся переделывать.
Когда я рассматривал повреждённый погон, внезапно передо мной возник сержант Саранцев. Он стоял в одних кальсонах. От него разило алкоголем. Его куриная грудка с покатыми плечиками резко бросилась мне в глаза. И это недоразумение, подумал я про себя, угрожало избить меня?
На следующий день прямо с утра меня вызвал командир роты Шкодюк. Он отчитал меня за избиение солдата Гилёва. 'Зачем ты это сделал? Теперь ты командир отделения и должен писать рапорты, а не распускать кулаки. Будь как сержант Саранцев', - сказал мне командир роты Шкодюк. 'Чтобы это было в последний раз', - добавил он. 'А в погоны нельзя вшивать аккумуляторные пластины, это не по уставу', - снова повторил он.
Писать докладные и спорить с ротным мне не хотелось. Я видел, что у сержанта Саранцева погоны не по уставу и форма не та, что должна быть у рядового. Но я решил не настаивать. На следующий день я завершил работу над пришиванием погон согласно своему плану. Перед тем как повести строй в столовую, я доложил капитану о готовности. Он не стал задавать лишних вопросов, но отметил, что знаки различия пришиты аккуратно.
Ближе к выходным замполит сообщил, что в части организуют боксерские поединки. Каждому предоставили выбор: выйти на ринг или просто наблюдать за боксом. Участникам предложили выбрать соперников, где и я тоже мог принять участие. Мне предложили сразиться с Харитоновым, который на год опередил меня по прибытию в часть. У которого почему-то прозвище было Портос. Сержант Саранцев руководил соревнованиями, хотя сам в них не участвовал. Но особое внимание Саранцев уделял Портосу. Он то приближался к нему вплотную, активно жестикулировал, то резко отскакивал, ловко уворачиваясь. Портос лишь одобрительно кивал, слушая слова и ловил жесты Саранцева.
В один из дней на импровизированной арене натянули канаты, и все солдаты собрались посмотреть бесплатное зрелище.
Нас с Портосом определили в противоположные углы ринга, так как мы оказались первыми в списке участников. Раздался звук гонга, сигнализируя о начале поединка. Портос стремительно выбежал в центр ринга и начал делать круговые движения, нанося удары по воздуху в мою сторону. Он то отскакивал от меня, то делал вид, что собирается атаковать, но снова выкидывал прямые джебы по воздуху перед моим лицом.
Ждать, пока он меня ударит, я не собирался. А сразу атаковал его с двух рук, усиливая боковые удары и пробивая защиту. У него не было шансов, и он быстро нырнул под канаты, на ходу срывая перчатки. И спрятался между двухъярусными солдатскими кроватями.
Внезапно сержант Саранцев и его единомышленники с криками выразили своё недовольство: 'Это несправедливо! Он вёл нечестный бой, - кричали они, - он просто устроил уличную драку!' Я искал Портоса взглядом и огорчился, увидев его вдалеке. Он шёл за сержантом Саранцевым. Но тут на ринг вышел старшина Сухоруков и, подняв мою руку, объявил: 'Желающие есть?' - и все недовольные замолчали.