Размышляя о том, что искушённые в риторике, и прочих искусствах учёные мужи, называют жизнью, я часто спрашиваю себя, смогли бы они назвать жизнью, моё существование? Я часто размышляю, когда находишься в вечной темноте, это единственное доступное занятие, которое не даст умереть со скуки, но зато очень легко доведёт до крайней степени тоски.

Я очень мало помню о своём рождении и первых днях жизни. В сущности, начало моей жизни мало отличалось от жизни большинства живущих на земле людей. Как и многие люди, я пришел из темноты, покинув тепло чрева матери, и был принят холодными объятьями реки жизни, которая неумолимо тянет на тёмное дно каждого из нас. Наверное, я отличался от большинства людей лишь в том, что свет был недоступен не только моей душе, но и моим глазам. Сначала, в первые годы пребывания в темноте я мог различить очертания и силуэты, со временем и без того тусклые они растворялись всё больше пока не исчезли совсем. Я помню своё имя. Меня назвали: - Астерий, на языке людей, среди которых я родился, оно означает: Звёздный. Наверное, те, кто одарили меня этим именем, получали искреннее наслаждение от своей иронии, ведь, по сути, я собрал над собой все несчастливые звёзды разом.

Хотя, наверное, всё должно было быть иначе. Во времена, когда я еще не сделал шаг в абсолютную темноту, и жил в мире теней, со временем я выяснил что моё холодное, сырое и тёмное жильё совсем не такое одинокое, как мне казалось. Я помню время, когда безмолвие, казавшееся мне нерушимым, было прервано. Это был голос, голос старика, он надрывно кричал, и пытался кого-то убедить в своей невиновности. Словно зачарованный я шёл к источнику этих звуков, они становились всё громче, пока я не увидел его. Он был облачён в длинный белый хитон и плащ, цвет которого я не мог определить в темноте, еще я разглядел пряжку, украшенную драгоценными камнями, которые сверкали даже в темноте. Его волосы были белее снега. Вот он увидел меня, приближающегося к нему и, я никогда не смогу забыть его взгляд в этот момент.

Лишь мгновение, и его руки взметнулись к груди, а рот широко раскрылся, то ли в безмолвном крике, то ли в судорожной попытке поймать воздух. Он страдал, и через очень долгое время, которое я не смогу определить, он издал последний вздох. Я ничем не мог ему помочь и отступил от него, чтобы не видеть, как он умирает. Я мог лишь слышать его хрипы, которые он издавал, силясь вздохнуть, в отчаянной попытке продлить минуты своей ускользающей жизни. Я не смог ему помочь, но зато он невольно помог мне. Видите ли, до появления этого несчастного, моей пищей становились лишь мыши, крысы, иногда юркие ящерицы, которых я ловил, полагаясь на слух и осязание, к счастью они меня еще не подводили. Я думаю, вы уже догадались, к чему я веду, в тот момент я стал тем, для кого мои предки придумали слово антропофаг, или говоря проще людоед.

Со временем, темнота наполнилась голосами, они были мужскими и женскими, старческими и совсем юными. Они приходили сюда разными путями, и от них я узнавал много нового, как о мире снаружи, так и о себе. Каким образом? Они рассказывали мне сами, и из их отдельных слов и фраз, я смог составить некоторое представление о себе. Я уже говорил, что всё должно было бы быть иначе, что я должен был жить среди света, а не кромешной тьмы. Ощущать тепло, а не холод и вероятно, ощущать счастье, среди людей но Отчего-то всё сложилось иначе. С людьми, брошенными в мою темноту, отношения у меня не складывались. Они либо боялись меня, либо ненавидели, либо всё вместе. Завидев меня, эти тени кричали, пытались ударить меня, или сбежать, но никогда не предпринимали ничего иного. Впрочем, я не мог их за это винить, очень трудно ожидать чего-то иного от человека, которого поглотило несчастье.

Эти голоса поведали мне, что я родился в венценосной семье, я понял это, когда они называли меня "Царским выродком". Блуждая по бесчисленным коридорам, я слышал, как голоса проклинали свою злую судьбу, и вероломную подлость моего царственного отца. Говорили, будто он, желая показать, что власть дана ему свыше, дал обет морскому богу. Этот бог, явил чудо, и породил из морской пены чудесного быка. Отец мой, взамен, согласно обету, должен был принести его в жертву. Но узрев быка, он был так восхищён им, что забрал его в своё стадо, а в жертву принёс другого, обычного, хоть и породистого. Этот бог разъярился и отомстил весьма изощрённо. Он внушил безумие жене моего отца, и она воспылала к этому быку страстью.

Проклинали и мастера, сотворившего мою темницу, которую называли лабиринтом, и который, как утверждали, потворствовал порочной страсти жены моего отца, к божественному быку. Иногда, голоса проклинали и сами себя, за самые разные пороки, мнимые или правдивые, которые привели их сюда и столкнули со мной. Проклинали и меня, называя чудовищем и людоедом. Я же не проклинал никого. Ни этого мастера, тем более, что жизнь итак немало наказала этого порочного, хоть и талантливого человека, не проклинал женщины, чрево которой породило меня на этот свет, лишь для того чтобы я его не увидел. Не проклинал и этих людей, которые бросали в меня камни и наносили удары. Хотя признаться, временами во мне вскипала злоба, и тогда я рычал и пытался поймать их, и иногда мне это даже удавалось, и я ощущал, как мои когти врезаются в их плоть, как они кричат от боли и как под моими пальцами бежит их кровь. Обычно мне было этого достаточно, и я отпускал их, слыша, как удаляются их быстрые шаги в темноте. Но, тем не менее, я не проклинал никого, просто потому что находил это бессмысленным.

Лишь однажды, я столкнулся в отношении себя с чувством не похожим на страх или ненависть. Это произошло во времена, когда меня постигла совершенная слепота, и в своём доме я мог ориентироваться лишь на ощупь и звук. Сначала, я услышал лишь некий шорох, прислушавшись, я различил звук шагов, а затем я услышал её голос, совсем юный, мягкий и печальный. Вероятно, она решила, что я преследую её и загнал в угол. Она умоляла меня отпустить её. Сказала, что здесь находятся её сестра и брат, она потеряла их в темноте. Она рассказала, что прибыла из другой страны, по велению моего отца, обложившего их данью. Раз в девять лет, её страна посылала моему отцу восемь юношей и восемь девушек. В течение двух дней их принимали во дворце как почётных гостей, а затем отправляли сюда, ко мне, в эту темноту. Она говорила, что люди снаружи верят, что пока будет соблюдаться этот ритуал, их будет ждать благополучие, земли их будут плодородными, а во всех делах будет сопутствовать удача. Разговаривая со мной и вероятно думая, что забалтывает меня, она превозмогла отвращение и, подойдя ко мне, коснулась лица. Это было непривычное для меня чувство, я не ощущал ничего подобного раньше но, я ощутил еще большую боль, большую, чем, если бы в меня бросили камнем или поразили лезвием. Она воспользовалась моим смятением и убежала прочь, а я даже не собирался её преследовать.

Я больше никогда не встречал её, как не встречал её сестру, и её брата. Но вероятней всего, я нашел и поглотил их тела где-то в закоулках лабиринта. Я уже не могу этого сказать. Всё чаще я передвигаюсь на четвереньках, ощупывая пол и иногда, натыкаясь под своими пальцами на нечто скользкое и липкое, я понимаю, что нашел то, что искал. Со временем, само это пространство пропиталось тошнотворной смесью из запахов, которые можно было бы признать самыми омерзительными для человеческого восприятия. Это была смесь из смрада разложения, экскрементов и царившего всюду запаха затхлости и запустения. Поначалу меня тошнило, но со временем я привык к этим запахам настолько, что просто перестал их воспринимать, впрочем, у меня впереди было слишком много времени, для того чтобы привыкнуть к чему угодно.

Увы, будучи плотью от плоти божьего творения, я унаследовал главный недостаток в моём положении: - нетленность. Я призываю в свидетели сотворивших меня на потеху богов, - я пытался. Я бросался на каменные стены, в надежде раздробить свою голову, хоть и нечасто, но пытался свершить подвиг смирения, в ожидании гибели от рук одной из теней, пришедших в мою темноту. Но отчего-то никто из них не доводил дела до конца, словно бы зараженные той же апатией, от которой страдал и я. Они наносили удары, но когда наступал момент последнего, довершающего удара, они отступали и уходили в темноту, для того чтобы там мучительно умереть от голода и истощения. Впрочем, даже убив меня, их судьба осталась бы неизменной, ведь когда за твоей спиной закрываются врата лабиринта, они откроются вновь лишь для того, чтобы впустить кого-то еще. Те, кто надеялись покинуть лабиринт, обычно никуда не уходили от дверей, в надежде что рано или поздно они откроются. Следуя моему примеру они ловили грызунов и мелких гадов и питались ими в надежде продлить свои дни, иногда, превозмогая отвращение, они поедали тела своих павших товарищей по несчастью. Они отчаянно боролись за свою жизнь, но ни один из них не дожил до дня, когда ворота открылись вновь.

Да, я родился с серебряной ложкой во рту. Я живу в собственном дворце, общаюсь с мужами державными и знатными вельможами, пусть и осужденными за растраты и преступления против своего государя и народа, но разве это имеет значение? Кто из нас не безгрешен? Иногда встречаются люди попроще, совершившие преступление против ближнего своего, поддавшись гневу или зависти. Словом, у меня всё было великолепно, пока не случилось страшное: - мне подарили надежду. Одна из теней, в свой смертный час предсказала мне, что придёт и мой черёд для слёз, что придёт некто, кто расправиться со мной и избавит мир от зла в моём лице. Я не уверен, какие в точности звуки я издавал, но вероятно это был мой смех. Да, я смеялся, громко и радостно.

С тех пор я ждал. Я перестал вслушиваться в голоса, больше не слушал, что они говорят мне, я вслушивался лишь в движения, прислушивался к шорохам, и ждал. Моё сердце радостно ликует, когда я слышу звуки похожие на скрежет вынимаемого из ножен лезвия. Да, вот он я, ползаю тут на четвереньках в темноте, словно собака, слепая и глупая собака, давай же, один короткий удар и всё будет позади. Но нет, мне снова показалось. Очередной мираж, обман слуха, какое же Какое жестокое разочарование. Если бы я мог, то верно бы заплакал. Время идёт, но ничего не меняется, только вечная темнота и голоса в ней, оплакивающие своё одиночество и жестокую судьбу.

Но вот, что-то случилось, плач затих и голоса смолкли. Наступила тишина и я услышал нечто, подобное раскатам грома. Обычно звуки внешнего мира не приходят сюда, что это? Я слышу плач и вой, уже не похожий на человеческий, но звериный. Земля содрогается под моими ногами, сверху с потолка на меня осыпается каменная крошка. Похоже, не нашлось героя, который снизойдёт до того, чтобы замарать руки моей кровью и Природа, эта великая мать, решила взять дело в свои руки. Сотрясаются стены, я чувствую, как они раскаляются. Чувствую, как вокруг меня начинает растекаться жидкий огонь. Я слышу, как в бесконечной темноте смолкли тени, они больше не молят, не плачут и не проклинают, они молчат.

А я? Я танцую в темноте, ощущая как под ногами, растекается жидкий огонь, он обжигает меня и его становится всё больше. Скоро он сожжёт меня, или же на меня рухнут стены и потолок моего дворца, но до этого момента я буду танцевать, и, кажется, мой голос издаёт еще какой-то звук. Я не уверен на что это похоже но, кажется, это был мой громкий и радостный смех.