Вышагивая по улицам Воллдрима, Харм, если можно так сказать - сиял! Сытый, наверное, первый раз в жизни и полный впечатлений он возвращался домой. Найти путь назад не составило труда. Дорога, украшенная в честь начала занятий, никуда не делась. Шарики, стрелочки, буквы на длинных кусках тканей, - все это убирать не спеши. И слава мечте, иначе Харму пришлось бы туго. Некоторые вэйосы, как и малыш Дриммерн, возвращались тем же маршрутом. Детки постарше не попадались, ведь с первого дня они усердно принимались за учебу, и потому сейчас перемещались где-то в стенах школы, а не тут с новичками.
Харм не мог поверить - жизнь бывает другой! Столько вокруг происходит, а он не видел ничего. Семь лет только семья была его миром, однако жилось в нем так неуютно.
Старший Дриммерн - Константин - никогда не ругал детей. Да он вообще не разговаривал. Бывало только во сне бормотал. Но, к сожалению, он не выказывал и ласку. Даже к малютке Соре. Пройдет мимо, будто никого нет не только в доме, да во всем мире. Не отец, а постоялец: поест, поспит, прогуляется по двору, а потом усядется у окна и будет смотреть неведомо куда. Уляжется на кулаки, станет вздыхать и мучиться тоской. Попытки изменить свою жизнь не входят в его планы. Все это неважно. Разломанная печка в бане или рухнувший сарай на дворе - починить? Нет! Зачем?
Его жена Вольга - рыжеволосая женщина с когда-то красивым лицом. Сейчас из-за прилипшей к ней угрюмости, из-за бесконечных домашних дел, она обжилась глубокими морщинами. Неаккуратно скрученные волосы, прищепленные старой заколкой, загрубевшие кисти рук и кривые ногти, высохшее тело, усталый взгляд - вот что стало с молодой женщиной за годы домашней каторги, которую она сама себе организовала. Она, как ястреб, металась по дому, рыская в поисках пыли или не протертого после ужина стола, с постоянными мыслями о недоделанных делах, о невымытой посуде или невыполотой грядке. Бывало, Вольга вскочит посреди ночи и пойдет драить печь, поливать огород, чистить кастрюли. Сначала ей хотелось переделать все домашние дела, но работы меньше не становилось. Постепенно бытовые проблемы заняли все ее существо, и теперь в том исчез всякий смысл, а жизнь превратилась в бесконечную хозяйскую рутину.
Стив двенадцати лет отроду чем-то походил на Харма. И не только внешне. Старший из сыновей всегда молчаливый и безучастный, старался не попадаться на глаза. Он жил в тени и это не фигура речи, а чистейшая правда. Он забирался в самые темные места и просиживал там часами. 'Жил' ли он внутри себя, никто не мог сказать. Страдал ли он или же его наполняло безразличие? На это мог ответить только сам Стив; но он, как и Харм, ни с кем не говорил. Трудная повседневная работа не выматывала его, бездействие не вгоняло в тоску. Он словно не существовал. Лишь выполненные поручения указывали на его присутствие. А ведь когда-то, когда он только родился, его любили, он был желанным! Пожалуй, единственный из всех детей Дриммернов он был хоть ненадолго одарен этими благами. Жаль, но он не помнил этого, ведь уже в два года все пошло, хотя правильней сказать 'полетело', у Дриммернов не туда.
Средний сын Майкл - белокурый мальчуган с огромными голубыми глазами. Не такой суровый и замкнутый, но ужасно боязливый и нерешительный. Он все же обладал некоторыми несвойственными Дриммернам качествами. Добрый по своей сути мальчик не мог найти понимания в семье, сочувствия и помощи. Лишь рождение младшей сестры наполнило его жизнь хоть каким-то смыслом. Выражать любовь Майкл не посмел бы, да и вряд ли понимал значение этого слова. К счастью маленькой Соры душа его не опустела, но, к ее же сожалению, наполниться ей не позволяло тяжелое гнетущее окружение.
Младшая, Сора не могла пока принять или не принять семейные особенности, ведь была совсем крохой. Ей исполнилось пять буквально недавно. Она вряд ли понимала, что семья несчастна, и каждый в ней одинок и никому не нужен. Она просто хотела общаться, она хотела играть, однако приходилось довольствоваться малым: Майкл накормит, уложит спать и обнимет, если приснится страшный сон. Поговорить и успокоить он толком не умел.
Эти близкие, но совсем неблизкие люди, ждали Харма за воротами его родного дома.
Мальчонку Дриммерна переполняло нечто светлое и хорошее, и он жаждал поделиться этим с остальными. Он почти поверил, что так и будет! Харм смело вошел во двор.
- Харм? Ты где был? Мама искала, - тихонько сообщила младшая сестра, сидя на ступеньках перед входом. - Ты не начистил картошки к обеду. Она злится.
- Сора! Я видел такое... Ой, я тут принес столько всякого... мама обрадуется... там, где вот эти высокие... ну вот там, - он указал на шпили школы, - там... такое огромное... а внутри еще лучше и красивее. Столько комнат, столько разных. Можно даже потеряться. Вот бы мама позволила туда вернуться!
Сора слушала с изумлением. Очевидно было, что она не привыкла лицезреть брата в таком настрое. Она смотрела на Харма и радость брата будто бы от него перетекала ей самой. Она, конечно, обрадовалась, она аж вскочила. И захлопала в ладоши:
- А что? Что там такое? Красивее? Что ты там делал? Как ты туда попал? - но как будто что-то вспомнив, она изменилась в лице и прошептала: - мама... - и любопытство тут же исчезло. Она напряглась и зажалась, приложила кулачок к губам, испугано затараторила: - Ты ушел и никому не сказал. Мама в огороде. Иди. Она очень разозлилась на тебя. Сейчас надо кушать, а ничего не приготовили...
- Я сказал, я принес! Ты такого еще не пробовала! Маме понравится. Я пойду покажу ей. А ты ставь посуду на стол, будем обедать!
- Хорошо. Как знаешь. - Сора пошла в дом.
Папа, как обычно, сидел у окна на старом табурете и пялился на двор. Сора расставляла тарелки, раскладывала ложки. Она гремела посудой, вероятно пытаясь привлечь внимание отца, но ему было безразлично. Он повернулся, посмотрел на стол, потом встал и вышел на улицу. Сора прикусила губу от досады:
- Опять не заметил меня...
Ее слова, сказанные на крыльце, не произвели на Харма никакого впечатления.
Харм верил - своим энтузиазмом он должен убедить родную маму в чем угодно!
И вот он шел, почти вприпрыжку. Но как только шагнул из-за угла и увидел знакомый силуэт, склоненный над переросшей ботвой картофеля, его задор иссяк. Когда-то цветной сарафан сейчас пыльный и выгоревший топорщился на ее сухощавом теле. Даже не успев заговорить, Харм ощутил чужой гнев. И от него теперь никуда не деться - она заметила его!
- Мама, - тихо, почти шепотом, позвал провинившийся сын. Но мама глянула и отвернулась.
- Мама, я пришел. Я знаю, я не начистил картошки...
Согнутая спина, пластиковое ведерко в руке - Вольга собирала вредителей с обглоданных кустов.
Харм все понял. Такое бывало и раньше. Мама теперь не будет говорить с ним. Она не будет обращать на сына внимание. Подобное наказание могло продолжаться неделями и даже месяцами. К несчастью, Харма, в его короткой жизни происходило это довольно часто, и поэтому, как вы уже наверняка догадались, ему вовсе стало не нужно общение.
- Мама. Не злись. У нас есть обед. Вот посмотри, - Харм выставил вперед бумажный пакет, совсем не надеясь.
Однако этот его жест разрушил привычную манеру ее поведения. Она повернулась и недоуменно произнесла:
- Что?
- Вот... - Харм виновато вжал плечи.
Она подошла и заглянула в пакет.
- Ты откуда это взял?
- Мама... Я был... Я был в школе...
- Какие глупости. Зачем ты туда пошел? Школа бесполезна, - выговорила она, разглядывая содержимое пакета. - Столько времени я там зря потеряла...
- Меня угостили вот этим. И директор, тетя Брегантина, разрешила мне туда прийти опять, - он опустил глаза, ожидая шквала ругательств, но мама вдруг задумалась.
Они стояли молча. Тягостное безмолвие затягивалось, но Харм не решался заговорить первым. Сердце билось о грудину и спазм, то сжимал, то отпускал мышцы горла. Мальчишка стиснул зубы, а фантомные букашки, взбесившись, щекотали голову. Еще несколько минут и от наливающегося холодом затылка Харм мог бы потерять сознание. Вдруг мама как будто очнулась:
- Брегантина?.. Мне кажется, я уже слышала о ней. Не могу вспомнить... - она кивала головой. - Старуха с огромными глазами? Злая и уродливая? - мама глянула на сына. - Это она?
- Она... она директор... - Харм не хотел перечить, ведь Брегантина вовсе не была ни злой и ни уродливой, но и не стал противиться. - Мама, пожалуйста. Можно мне пойти в школу опять?..
Внезапно она переключилась и затараторила:
- Надо поесть... Пойдем в дом... Неси пакет... Сначала поедим... Ничего, ничего... Потом. Потом. Но теперь... Школа какая-то... Брегантина... Проголодались... Без обеда нельзя... - так и не ответив на просьбу сына, неуклюже цепляясь о земляные горбы, она поковыляла к дому, наклонилась и схватила мотыгу, проволокла ее по земле, а у заднего входа выронила, и та осталась лежать острием вверх.
- Пойдем... - прошептал Харм и побрел следом.
Сора встретила брата, взяла из его рук пакет. В присутствии мамы дети вели себя тихо. Сора сжималась, когда бумага звонко шелестела, и малышка поглядывала на маму, видимо ожидая замечания. Однако этого не последовало. Мама вела себя не так. Что-то бормотала, ругалась с кем-то невидимым. Или сама с собой?..
Сора шепнула Харму:
- Я позову Стива и Майкла, и... папу, - брат кивнул. Она вышла.
Харм боялся смотреть на маму, но в то же время все ждал от нее ответа. Любого ответа! Пусть она скажет хоть что-то! Он был готов отказаться от школы, лишь бы этот устрашающий бред прекратился. Всегда суровая и молчаливая, теперь та вела себя, как сумасшедшая. Томимый неизвестностью и полный раскаяния мальчишка вспомнил свой сон и испугался, ведь у женщины, которая сегодня ему приснилась, были такие же рыжие волосы, как у его мамы.
А вдруг сон про нее?
'Зачем мне школа? Опять я думаю всякую ерунду. Не надо было мне идти. Цветок этот! Откуда он взялся? Снова я все испорчу. Прости, прости мама! Я стану прежним! Как раньше! Не нужна мне школа. Прости... Прости... Я больше не буду думать...' - в глазах стояли слезы. Харм, не упуская из виду спину болтающей абы-что матери, подошел к двери в кладовую. Он тихонько толкнул перекошенные доски и исчез в своей комнатке. Теперь слезы хлынули, и вряд ли что-то могло бы их сдержать. Харм рыдал и не мог остановиться. Он привык к такой жизни, но как теперь быть, как забыть все то, что он увидел, другое и новое? Веселую детвору, чьи-то чужих, но любящих родителей, добрых людей, как тот мужчина, который подарил ему цветы...
- А где цветы? - сокрушился Харм. - Забыл! Подарить бы их маме! Прости, мысли все портят, я попытаюсь не думать ни о чем. И о тебе опять попробую не думать. Зачем я подумал, что мама сумасшедшая? Ты дурак, Харм! Дурак!
Харм остался в своей комнате. За дверью семейство Дриммернов пробовало новые блюда. Вероятное, многое понравилось Стиву и Майклу. Сора, наверное, просто счастлива, и может папа улыбается? Из-за закрытой двери не доносилось ни слова, потому что за обедом, как обычно, сидели молча. Лязг ложек по глиняной посуде - вот все что различил Харм. Лишь изредка мама делала замечания неловким движениям своих детей.
Харм лежа на кровати, размышлял. Он укрылся старым пледом. Дырки и дырочки испещряли плед по всему шерстяному полотну, ведь долгие годы им лакомилась домашняя моль. День был знойным, но мальчишка дрожал. Харм кутался и вспоминал прошедшее утро. То с восхищением, то корил себя за радость, то вновь возвращался в мечту о школе. Плакал, улыбался, ужасался поведению мамы. Однако больше всего терзал его недавний сон, приснившийся в столовой. Харм с содроганием вспоминал ту страшную женщину, и она все больше напоминала ему маму.
Вечер постепенно размывал очертания комнаты, до тех пор, пока убогая ее обстановка не скрылась во мраке ночи. Так, в борьбе с самим собой и с мыслями о своем домашнем, Харм ненадолго уснул. Правда спал беспокойно и еще до зари мальчишка проснулся.
Из-за опухших век потолок предстал размытым, а глаза горчило. За окном вычирикивала ноты звонкоголосая птица. Конечно же это был соловей, но Харм не мог знать об этом. Он вообще мало что знал. Одинокая песня среди тишины еще глубокого сна жителей Воллдрима казалась единственной настоящей сейчас. Харм слушал и ему нравилось.
- Как красиво! - прошептал он.
Харм вспомнил главный зал Купола Природы. Драконье древо, щелчки барометра, лианы, в которых прятались летучие мыши... Он вытащил из кармана позолоченное кольцо. На песочном фоне блистали расправленные крылья покорительницы ночей.
Еще на вчерашней экскурсии Харм заметил - крохотная мышь пряталась в коридоре Саванны средь скудной листвы неведомых ему деревьев, сидела на спинке изогнутых стульчиков в столовой, в пузырьке воздуха застыла в морских глубинах - украшала своим присутствием почти каждый кабинет, каждую стену в корпусе. Гранатовый бисер глаз безмолвно кричал на любое сомнение Харма: 'Не бойся! Вперед! Все получится!' Но Харму самому хотелось кричать, ведь жить, как раньше уже не удастся, да и разве он сможет забыть такое?
Харм уселся на край кровати и зажал кольцо в кулаке. Ночная песнь соловья уносила мысли далеко за пределы Воллдрима. Пред Хармом всплывали иллюстрации гор, взметнувшихся над зелеными долинами; рек, разрывающихся в дельты; песок лазурных океанов. Он видел это и еще столько... на картинах, на стенах, повсюду в Куполе Природы. Госпожа Пенелопа Хайвон сказала, что эти красоты существуют на самом деле. Они реальны и когда-нибудь Харм сможет увидеть их собственными глазами, если только захочет.
- Я хочу! Хочу! Я дурак, если не вернусь туда! Мама! Эх, мама...
Харм принял решение. Он встал, прибрал кровать и выбрался во двор через окно, набрал целое ведро картофеля и коротким ножом стал срезать кожицу с клубней. На улице не было ни души, даже коровы с курами все еще спали в своих сараях. В такой тишине песня соловья и звук бульканья воды, когда Харм кидал в огромную кастрюлю почищенные картофелины, разносились прилично далеко.
- Должно хватить на весь день, - успокоил себя Харм, когда закончил.
Он вымыл каждый клубень и залил все чистой водой, чтобы корнеплоды не потемнели, взял в руки веник и подмел крыльцо. В бочку для полива запустил руки и плеснул дождевой водой себе в лицо, затем одел кольцо с летучей мышью на указательный палец и поднял его высоко вверх. В этот момент песня соловья вдруг оборвалась.
Малыш-вэйос застыл, будто его застукали за непотребным, лишь зрачки запрыгали в поисках угрозы.
Неуютную тишину прервал колыхнувший волосики ветер, и Харм облегченно выдохнул. Он подошел к воротам и поднял засов, попытался аккуратно их открыть...
Жуткий скрип от несмазанных петель промчался по округе в тишине утра и эхом вернулся назад. Харм вжал голову в плечи, обернулся на окна, за которыми спала семья.
В этот момент соседский петух решил, что самое время проснуться и закукарекал во всю прыть. Под звонкую песню горлопана Харм кинул засов, толкнул створки и помчал прочь, не оглядываясь.
Город только готовился стряхнуть с себя дремоту, а до занятий была уйма времени. Харм забежал за угол и остановился отдышаться. Он выглянул - никого. Тревога, но одновременно воодушевление надрывали маленькое сердечко. Харм не знал правильно ли поступает, удрав из дома, но возвращаться даже не думал. Он передохнул от гонки с самим собой, а потом отправился гулять.
Он шел вдоль фруктового сада по направлению к центральной площади Воллдрима. Деревья в городском саду, высаженные строгими линиями, прогибались от обилия плодов. Этот год, как и все предыдущие, за редким исключением, радовал воллдримцев обилием яблок, груш, апельсинов и черешни. Кстати, здесь выращивали особый сорт черешни, дававший плоды трижды в год! А сейчас черешня как раз была в самом соку. Крупные, диаметром в три сантиметра плоды разукрасили кроны, а редкие листочки едва просматривались на отягощенных ветвях. Харм стал срывать фрукты и пробовать. Теперь он хотел испытывать все на себе. Оказалось, пища может быть такой разной!
Нагулявшись и наевшись вдоволь, Харм уселся на скамейку со спинкой, раскинув руки. Он закрыл глаза и наслаждался. Порывистый ветерок раннего осеннего утра еще по-летнему теплый нежно шевелил грязные сосульки волос. Они терлись о деревянные перекладины, тихо шепча убаюкивающий мотив.
И вот Харм стоит в своем дворе.
Перед ним вырисовывается неприятная картина: гнилая ограда с выломанными планками, повсюду на металлических деталях ржавчина... Казалось, прошло несколько лет с момента, когда он был здесь в последний раз. Обернувшись, однако он обнаружил, что вместо кривой хижины стоит аккуратный дом с черепичной крышей. Ровно выструганные окна с горшочками и с цветами: в кашпо и на подоконниках; тонкие занавески. На столике перед домом графин с молоком и тарелка с выпечкой. Но что-то тут было не так. Чего-то не хватало... Наконец он понял - все было серым и бледным. Как только он догадался, дом стал насыщаться красками. Черепица и шторы стали бирюзовыми, а все цветы оказались разноцветными. Перед ним предстал идеальный дом, в котором Харму захотелось жить. И ему понравилось мечтать об этом, но длилось все недолго. Дом качнулся, как отраженный в воде, и стал скручиваться к центру в водоворот: бирюза занавесок потекла по стенам, крыша закруглилась и сползла к земле.
- О, нет, - прошептал Харм и прищурился от внезапной вспышки. Он потер глаза, пытаясь разобраться, что же произошло. Но увидел лишь полуразрушенную ограду по периметру, а внутри ровно постриженную траву; почему-то фиолетовую, на которой стали распускаться желтые цветочки. Но само здание исчезло.
Вдруг над головой пронеслась птица. Она щебетала свою песню, и Харм узнал мотив. Он помчался за ней, подпрыгнул и, оттолкнувшись руками от старых ворот, взмыл ввысь и... полетел! Харм перебирал руками, пытаясь нагнать летуна; дрыгал ногами, будто плыл, однако птица быстро удалялась. Юркий соловей уже превратился в далекую точку и почти исчез, но неожиданно застыл, а потом, стремительно теряя высоту, словно камень, пролетел сотню метров вниз и в последний момент, сделав мертвую петлю, залетел в дом. Харм приметил строение, в котором скрылась птаха, и вскоре облетев его вокруг, спустился на землю. Распахнутые окна второго этажа создавали сквозняк и потому шторки с одной стороны строения колыхались, готовые улететь вовсе. Харм знал, что делать. Он оттолкнулся от земли, подлетел. Заглянул в окно - никого, подлетел к другому - тоже никого, на подоконнике третьего стояла пухлая сахарница, а рядом валялся арахис. Харм услышал тихий голос:
- Вернулся, мой пернатик. Как слетал? Успешно? - соловей добродушно щебетал что-то в ответ, а женский голос продолжал: - Ты пел свою лучшую песню? Расскажи, что было потом? - Озорник бойко вычирикивал последние новости. - А дальше? Что ты видел? - тут певец умолк. - Ах ты, проказник! Не удержался и прилетел рассказать о кольце? Шустрый ты мой... Думаешь, Харм решился?
Харма передернуло, и он открыл глаза.
- Второй раз уже? Теперь сны будут все время? Опять? Как раньше? - он посмотрел по сторонам, но улица все еще пустовала, хотя потихоньку город начинал наполняться звуками, создаваемыми его жителями. Зачинался новый день, для кого-то будничный, для других - волшебный!