Аннотация: Рядом с нами живут дорогие нам люди. А что бы мы могли рассказать о них? Попробую рассказать о своём муже.
МУЖИК СКАЗАЛ - МУЖИК СДЕЛАЛ
РАССКАЗ
(июль 2025)
Рядом с нами живут дорогие нам люди. А что бы мы могли рассказать о них? Попробую рассказать о своём муже.
В 1976 году мы с сестрой поступили в Полтавский инженерно-строительный институт. Моя сестра только закончила десятый класс, а я уже год поработала. В те времена учёба в институте начиналась с работ в колхозах и совхозах. Практически два месяца, даже чуть больше мы работали на полях Полтавщины. Иногда это были ежедневные поездки в ближайшие хозяйства, иногда нас отправляли на несколько недель в отдалённые районы. Там мы, новоиспечённые студенты, и знакомились друг с другом.
Почти сразу нам с сестрой дали клички "Гимназистки" - мы были вежливыми, воспитанными, говорили литературным языком, к мальчикам обращались на "вы" и вообще были не такими, кому место в строительстве. А нам было всё равно, своего призвания мы пока не нашли, а диплом получать было надо - все в нашем роду имели высшее образование, поэтому никогда даже не возникало вопроса, зачем оно нам нужно. Папа - в то время полковник, кандидат философских наук, специалист по социальной психологии, доцент, начальник кафедры в военном училище - нашим выбором ВУЗа был просто шокирован, а нам хотелось показать свой протест хотя бы таким образом.
Надеюсь, не открою ни для кого Америку, сказав, что в строительном институте преобладали мальчики, вернее мужчины. Многие были уже после армии, некоторые направлены с производства* - взрослые люди, а не вчерашние школьники. Всех представителей мужского пола, даже если они были младше нас, мы для себя называли "дядьками".
*Направлены с производства - в Советском Союзе существовала практика добровольно-принудительного направления на обучение в ВУЗ для получения высшего образования. Направление включало в себя подготовительные курсы при ВУЗе, а затем обучение в нём до получения диплома. Студент, учащийся "по направлению" получал стипендию от предприятия, направившего его на учёбу, и должен был отработать за это на предприятии два года.
Мы с Маринкой привыкли всегда быть вместе, поэтому и работать в колхозе тоже пытались вместе. Работа была непривычной: если в Крыму, где мы заканчивали школу, нас отправляли на сбор клубники, розы или винограда, то здесь надо было выбирать и перебирать картошку, собирать помидоры или арбузы и выдёргивать кормовую свёклу. Пока было тепло, было вполне нормально, но с наступлением холодов...
Сидим мы как-то кружком вокруг картофельной кучи и перебираем её в вёдра - отдельно крупную, среднюю и мелкую. Рядом с нами расселись человек восемь "дядек". Я, как всегда, что-то рассказываю, "дядьки", как павлины, "распускают хвосты" и пытаются нам понравиться... И вдруг проходящий мимо нашей группки "дядька", подходит, молча снимает с меня мой плащ-рябинку* и надевает на меня свою замшевую куртку на собачьем меху. Сам надевает мой плащ и, ни слова не говоря, идёт дальше высыпать своё ведро на общую кучу. Так же молча, он возвращается к группе, сидящей в нескольких метрах от нас вокруг своей кучи.
У нас всех просто отняло речь. Человек просто так, не заигрывая и не "распуская хвост", молча, сделал то, что никому и в голову не пришло. Он увидел, что я дрожу от холода и просто помог. Когда первый шок прошёл и "наши" дядьки опомнились, кто-то предложил свою куртку и Маринке.
Согревшись, я хотела отдать куртку незнакомому "дядьке", но он сказал, что возьмёт её уже в машине, по дороге в Полтаву... Мужик сказал - мужик сделал...
Уже много позже, наверное через пол года, он говорил, что даже не пытался за мной ухаживать, так как считал, что "не проходит по конкурсу" - уж слишком много вокруг меня было ухажёров со значительно более привлекательной внеш-
*Плащ-рябинка - модное в то время демисезонное пальто из клеёнки, имеющей вид "жатой кожи", с тканевой подкладкой.
ностью, чем у него.
Наконец у нас начались занятия! Из-за плохого зрения я всегда садилась за переднюю парту, а Маринка, любившая рисовать, выбирала заднюю, чтобы преподаватели не видели, чем она занимается. Там, на галёрке, людей было много, а возле меня - никого, чего я и добивалась. Но на иностранном языке преподавательница нарушила этот порядок.
- Поднимите руки те, кто хорошо знает немецкий язык! - Сказала она.
Руки подняли мы с Маринкой и ещё одна девочка. Преподавательница поговорила с нами и определила, что лучше всех язык знаю я, потом Маринка, а на третьем месте та девочка.
- А теперь поднимите руки те, кто совсем не знает языка!
Руки подняли ещё трое. Она поговорила с ними и распределила их так, что тот, кто знал язык хуже всех, сел рядом со мной, кто чуть лучше - рядом с Маринкой и так далее. Таким образам за каждой партой оказалось средне-арифметическое знание языка.
- Я сделала это для того, чтобы вы могли подтягивать тех, кто языка совсем не знает. - Сказала преподавательница.
В те времена я строила вокруг себя "баррикады", возводила "крепостные стены", выкапывала и наполняла водой "ров вокруг замка", за которыми пряталась от ухаживаний парней да и вообще от людей. Именно поэтому со мной никто не должен был сидеть. Но преподавательница всё испортила.
Рядом со мной оказался тот "дядька", который дал мне свою куртку. Через день он подсел за мою парту на другом предмете.
- Можно? - Спросил он. - Раз уж на немецком сидим вместе, то, может, и на других парах тоже можно?
- Пожалуйста! - Ответила я, видя, что заигрывать со мной он не собирается. - Только от лекций не отвлекать!
- Не буду. - Ответил он.
И он не отвлекал. Просто сидел рядом и, как и я, слушал преподавателей и писал конспекты. Мужик сказал - мужик сделал.
Позанимались мы всего неделю и нас снова отправили в колхоз, на этот раз на продолжительное время. Теперь мы с Маринкой были не в "рябинках" - папа достал нам офицерские бушлаты и кирзовые сапоги сорокового размера, в которые помещались и тёплые носки, и байковые портянки. Целый час накануне поездки он учил нас правильно наматывать портянки, чтобы не натирать ноги. Теперь холода нам были не страшны!
Поселили нас в здании, имеющем несколько помещений - в одной комнате - девочки, в остальных - парни. Кто-то в шутку назвал наше общежитие "Мотелем", а главной задачей теперь для нас был сбор кормовой свёклы.
На поле нам всем распределили по два ряда свёклы и сказали, что выдёргивать надо от начала поля и до леса. Там можно будет сделать перекур, а потом по другим рядам - назад.
Мы с Маринкой начали дёргать свеклу, но у нас ничего не получалось: свекла так крепко сидела в земле и была такой крупной, что как и репка из известной сказки, выдёргиваться не хотела. Минут через двадцать мы заметно отстали от всех остальных.
- Давай помогу! - Услышала я возле себя чей-то голос.
Это был тот самый "дядька". Как-то так незаметно получилось, что нам с Маринкой осталось по одному рядку, а двое парней, оказавшихся рядом с нами, взяли на себя по три. Раз уж нам помогают, то надо общаться. А рассказывать я умела! И вот, совершенно незаметно вся наша четвёрка догнала остальных и теперь шла наравне с ними. Причём выдёргивали свеклу парни, которых, как оказалось, обоих звали Пашами, я что-то рассказывала, а Маринка шла рядом и иногда меня дополняла. К лесу мы добрались вместе со всеми. Немного передохнули, нам распределили новые рядки
и мы пошли назад.
А по вечерам в нашем "Мотеле" устраивали танцы под проигрыватель с пластинками. И мы с Маринкой, в благодарность за помощь, больше, чем с другими, танцевали с Пашами. И в кино в сельском клубе ходили с ними. Оба Паши не проявляли признаков ухаживания, им просто было с нами интересно, поэтому "баррикады" вокруг себя возводить было не надо, можно было просто расслабиться.
Незадолго до этого мне попалась дореволюционная книга о хиромантии, чтению человека по почерку и по выступам на голове. Поэтому в качестве развлечения я "читала" характеры людей по руке и по почерку. Сначала только девочкам, а потом и некоторым парням. Обратила внимание на подпись Паши, которого на немецком посадили рядом со мной. Звали его Павло Малый, а поэтому расписывался он примерно так:
Это подчёркивание своей фамилии указывало на значительные амбиции и большое самомнение, хотя сам он ничем особым не выделялся и ростом был всего сантиметров на девять выше меня.
Потом мы ходили с ними в кино и после колхозов, когда у нас начались полноценные занятия, а ближе к зимней сессии узнали, что звали их вовсе не Пашами. Один оказался Лёшкой Козельским, а второй, тот который сидел со мной за одной партой, - Володей Гайдученко. Оба были уже взрослыми - Володя старше меня на три года, а Лёша - на шесть. Тогда же я увидела и настоящую подпись Паши-Володи, которая выглядела примерно так:
Вот это обведение фамилии указывало на скрытность характера. Получалось, что в одном человеке уживался уверенный в себе амбициозный Павло Малый и скрытный и непонятный Володя Гайдученко.
Володя оказался направленным с производства. Закончив ПТУ, он уже работал токарем и имел четвёртый разряд с хорошей зарплатой. Однажды на производство пришла разнарядка, согласно которой кого-то надо было направить в институт. Холостой молодой парень вполне подходил. Таким образом, его направили из Казатина Винницкой области в Полтаву. Оба Паши оказались на подготовительном курсе, где и подружились.
В своём рассказе я не хочу воспроизводить события согласно хронологии. Я просто хочу вспомнить некоторые факты, которые характеризуют Володю.
Например, он выглядел простым и мягким, но при этом его нельзя было взять на "слабо". Уже не помню, по какому поводу, но кто-то сказал ему;
- Что, не можешь этого сделать? Ты что, не мужик?!
На что Володя ничего не ответил, а просто стал внимательно оглядываться вокруг.
- Что ты ищешь?
- Ищу настоящего мужика. - Ответил Володя, показав таким образом, что и своего собеседника за мужика не считает.
Он никогда не торопился с действиями, всегда сначала наблюдал, анализировал, а потом делал. Например, когда группу с его работы отправили на экскурсию в Венгрию, наши люди там впервые дорвались до пивного разнообразия. Купили пиво, стали наливать его в кружки и всё оно выбежало на столы. Володя не торопился, он посмотрел, как это делают венгры, спокойно открыл бутылку, поставил кружку под нужным углом и налил её полную, не проронив ни капли.
- Как ты это сделал? - Удивлялись его сослуживцы.
- Как-то так... - Пожав плечами, ответил он.
Он первым замечал и сообщал мне, когда у кого-то что-то было не так, возникали какие-то проблемы или болезни, происходили беременности или другие радости.
Он не курил, а всем говорил, что уже бросил. И он не врал. Впервые папиросы он попробовал ещё в раннем детстве, лет в пять, ему не понравилось, и с тех пор он говорил, что бросил. Точно так же он не пил. Хотя, выглядел он в 22 года настолько молодым, что водку ему не продавали. (Напомню, что тогда спиртное продавали с 18 лет). Когда на геодезической практике он подвернул ногу и понадобилась водка для компресса, её пришлось покупать нашему однокурснику Коле, которому только-только исполнилось 19
лет, но который уже имел усы.
Володя выглядел моложе 18-ти, а я, наверное, на 13,
потому что в транспорте со мной пытались заигрывать школьники, у которых из карманов торчали пионерские галстуки. Посторонние люди принимали нас за брата с сестрой - у обоих длинные и густые золотисто-русые волосы,
голубые глаза и одинаково торчащий передний зуб. Потом, когда мы писали заявление в ЗАГСе, оказалось, что и почерки у нас одинаковые.
- Я же сказала, что каждый должен заполнить свою сторону сам, своим почерком! - Возмутилась работница ЗАГСа, принимая наше заявление.
- А мы так и сделали... Ой, и правда, почти одинаково! - Удивились мы.
Вначале Володя с учёбой не очень напрягался: даже учась на одни тройки, он получал стипендию от производства, которая была выше, чем у отличников, учащихся самостоятельно. Но, когда он стал встречаться со мной, сдававшей сессии только на пятёрки, он сказал, что тоже станет отличником. Мужик сказал - мужик сделал. На пятом курсе из всех трёх групп нашего потока на доске почёта висело только две фотографии самых лучших отличников - Володи и нашего кума Коли.
Кстати, в школе у него четвёрок не было. По всем предметам у него были пятёрки, кроме алгебры и русского языка - здесь у него были двойки. Уже тогда проявилось его упрямство. Он считал, что алгебра ему в жизни не пригодится, а русский язык "не знал" принципиально, считая себя настоящим украинцем. Посмотреть на него приводили даже целые комиссии. Любое правило русского языка он рассказывал наизусть, но когда ему диктовали предложения, соответствующие этим правилам, он умудрялся делать по две ошибки в слове. Талант! В итоге и по алгебре, и по русскому языку ему поставили в аттестате тройки. Все пятёрки и две тройки.
Разговаривал он только по-украински, хотя ему очень нравился мой чистый русский с ленинградским акцентом. Вот так всю жизнь мы и разговаривали - я по-русски, он по-ук-
раински.
Когда Володя попытался заговорить со мной о любви, я испугалась.
- Или мы перестаём встречаться, или о любви ни слова! - Заявила я.
- Хорошо, о любви ни слова. - Ответил он и больше о лю-
бви не говорил. Примерно полгода.
Однажды он рассказывал, что, ещё учась в школе, они с друзьями размышляли, какими у них будут невесты. Володя тогда сказал:
- У меня будет невысокая, с голубыми глазами и длинной русой косой.
Мужик сказал - мужик сделал! Именно такую меня он и нашёл.
В начале второго курса запрет на разговоры о любви был снят и Володя решил на мне жениться. Сначала я сказала, что мы сделаем это после окончания института. Потом он уговорил меня на после четвёртого курса. Потом я согласилась на конец третьего. В итоге мы расписались после зимней сессии второго курса.
- Ты же знаешь, что не в моём вкусе. - Говорила я. - А вдруг у меня не любовь, а временное умопомрачение? Вот пройдёт это умопомрачение и нам придётся разводиться.
Тогда я и подумать не могла, что это временное умопомрачение растянется на всю жизнь.
- Ну, как-то так...
Тогда я и подумать не могла, что это временное умопомрачение растянется на всю жизнь.
- Тогда давай договоримся, что если будем разводиться, то тихо, мирно, без скандалов. И уже после пятого курса, чтобы однокурсники не знали.
- Согласен.
- Мои родители ни за что не согласятся, чтобы ты стал моим мужем, поэтому мне придётся уйти из дома.
- Согласен.
- А где мы будем жить? Подадим заявление только тогда,
когда ты снимешь нам квартиру.
- Согласен.
Мужик сказал - мужик сделал. Он нашёл квартиру всего за неделю. Отступать больше было некуда, и мы подали заявление в ЗАГС. И хотя воду приходилось носить вёдрами от уличной колонки, а печку топить углём, с милым, как говорится, был рай и в шалаше.
Двух наших повышенных стипендий вполне хватало на жизнь, но Володя ещё и подрабатывал. Ставку ночного сторожа в парке, находившемся рядом с институтом, трое студентов разделили между собой, а ещё были аттракционы, каток и танцплощадка, куда требовались сезонные билетёры.
Однажды зимой мы вышли из театра и собирались идти домой. Володя в порыве чувств взял меня на руки и сказал, что донесёт до самого дома. С транспортом в те времена было плохо, а идти надо было километра три. В тяжёлых шубах и сапогах. Но мужик сказал - мужик сделал! Он нёс меня, не обращая внимания на мои уговоры опустить. Он нёс, останавливаясь передохнуть, но не давая мне спуститься. Он нёс, когда идущий рядом крепкий мужчина предложил свою помощь. Тогда он был очень упрямым и очень влюблённым. Он и в дальнейшем часто носил меня на руках и из-за большой любви, и из-за моей болезни...
Володе очень нравилось, что на меня обращают внимание прохожие. Он никогда не ревновал меня, не требовал одеваться скромнее, а наоборот, покупал красивые вещи, следил за тем, чтобы я ходила на каблуках, чтобы я была красивой. Иногда, идя рядом со мной, он вдруг переходил на другую сторону улицы, чтобы полюбоваться мной со стороны и посмотреть, как на меня оглядываются встречные мужчины. Понаблюдав так некоторое время, он снова возвращался ко мне и брал меня за руку.
Я всегда старалась выглядеть хорошо. Помню, даже в поход по Карпатам я отправилась в туфлях на шпильках. Все ходили в удобной обуви, а я шла на носочках, чтобы не поломать каблуки. Если я спрашивала, что мне надеть по тому или иному случаю, он всегда выбирал наиболее привлекательные наряды. Даже в 66 лет, когда я собиралась на какой-то вечер и показала ему к вечернему платью на выбор две пары туфель - на небольшой танкетке и на высокой шпильке, он выбрал шпильки.
- Но ведь мне уже 66 лет!
- Ничего, два часа потерпишь! Зато будешь самой неотразимой!
Ещё когда мы только поженились, он сказал, что у него будет сын. И у нас родился сын, хотя при родах мы с ним чуть не умерли. Нас спасали трое суток, а Володя всё это время не отходил от окон роддома. Мы сумели закончить институт, не уходя в декрет или академку*, потому что Володя сказал:
- И институт закончим, и сына вырастим. - А мужик сказал - мужик сделал.
Конечно, если бы он был таким же, как другие мужчины, у нас бы ничего не вышло. Володя помогал мне во всём: и в уборке, и в готовке, и в походах по магазинам - мы всё делали вместе. А как он готовил! Его коронными блюдами были борщ, капустняк, уха, плов и шашлык. Если мы выезжали на природу, готовил только он. Я постоянно витала в облаках, а он умел примирить меня с земной жизнью, решая все бытовые проблемы. Думаю, именно его пример и сделал таким же ответственным и нашего сына.
Я любила учиться, поэтому закончила ещё и педагогический институт. Когда в гаражах Володя с друзьями "обмывал" мой диплом, они сказали:
- Ну, теперь и тебе надо в институт поступать. Нехорошо, когда у жены есть высшее образование, а у тебя нет.
- А у меня есть. - Ответил Володя. - Мы с ней вместе учились.
Друзья даже не догадывались, что у него есть высшее образование, он это скрывал, он и с ними играл свою роль - роль простачка и добряка.
Помню, когда я несколько месяцев лежала в ужаснейшей
депрессии и не хотела видеть этого мира, я спала по 20 часов в сутки, просыпаясь лишь для исполнения физиологических
*Академка - академический отпуск, отсрочка от учёбы на год.
потребностей. А выйти из этой депрессии мне помог Володя. Как-то он, заглянув в комнату, где я спала, посмотрел на меня, вздохнул, пожал плечами и сказал самому себе:
- Тоже жизнь...
Именно эта фраза заставила меня собрать все свои силы и
вернуться к жизни.
А когда у меня случился инсульт, мне пришлось заново учиться ходить и говорить. Он выносил меня на руках с третьего этажа в машину, вёз на речку и бросал в воду. Там, плавая, я развивала руки и ноги. Потом он так же на руках заносил меня на третий этаж. Постепенно я стала ходить. А сын, учившийся к тому времени на психолога, разработал для меня новый имидж - дама на прогулке. Теперь я ходила медленно, не торопясь и в шляпах.
Многие слова стёрлись из моей памяти, а Володя заставлял их вспоминать.
- Ну, скажи, как называется вот эта штука, которой я ем! - Просила я.
- Не скажу, сама вспоминай!
- Не могу! Скажи!
- Нет! Вспоминай! Хочешь быть такой же, как Людка? - Приводил он мне в пример одну из моих соседок по палате в больнице.
И я вспоминала, снова писала сценарии, снова выступала на публике. Благодаря Володе, никаких видимых следов от моего инсульта даже не осталось.
Володины родители умерли рано. Сначала от инсульта в возрасте 70 лет умерла его мама, через год от рака, тоже в 70 лет, умер отец. На сороковой день после смерти отца мы приехали в их село. В доме хозяйничала сестра Володи Валя. Хотя родители оставили по завещанию всё своё хозяйство им обоим, Володя сказал, что на дом он претендовать не будет. Из всего, что осталось, он хотел взять только инструменты отца. Но Валя сказала:
- Пусть инструменты останутся Костику, может, он, когда вырастет, будет с ними работать.
Её сыну Костику в то время было всего лет десять. Володя
промолчал.
На поминки по отцу пришло много людей. Володя отошёл
кое с кем в сторону, договориться, чтобы они помогли Вале вспахать огород.
- О чём вы тут говорите? - Подошла к ним Валя. - Что вы его слушаете? Тут я хозяйка! Со мной надо говорить!
- А я думал, что я такой же сын своих родителей, как и ты. - Пробормотал Володя.
- А хозяйка я!
- Ну и оставайся хозяйничать! У меня больше нет сестры! Галя, собирайся, мы уезжаем!
За десять минут мы собрали свои вещи и сели в машину. Валька бежала за нами, вся в слезах, и просила прощения. Я тоже просила Володю вернуться, но он был неумолим:
- У меня нет сестры! Больше мы сюда не приедем!
Мужик сказал - мужик сделал. Больше мы никогда не приезжали в его родное село, он никогда не отвечал на Валины письма и на её звонки. Даже через десять лет, уже после смерти и моего папы, когда мы с мамой уговаривали его помириться с сестрой и съездить на Родину, он стоял на своём:
- У меня нет сестры. - Мужик сказал - мужик сделал...
Так получилось, что за полтора года мне сделали десять операций. Почти всё это время я лежала в больнице, раз в полтора-два месяца меня отпускали домой отдохнуть, а потом снова операция... Володя бросил все дела и каждый день приходил ко мне в больницу и сидел в ней с утра до вечера. Он готовил еду и стирал, ухаживал не только за мной, но и за соседками по палате, вынося утки и принося обеды, ходя по их заказам в магазин и в аптеку. Он мог сидеть на балконе нашей палаты и слушать музыку, или смотреть телевизор в холле, но сразу же приходил, когда я звонила ему по мобилке. Он выгуливал меня в парке возле больницы или водил к морю (больница находилась в Одессе в районе Аркадии). Он придумал прорезать дырочку в брюках и пропустить в неё трубку катетера, а катетерный мешок с мочой поместить в красивый пакет, разрисованный цветами, чтобы со стороны ничего не было видно. Даже в таком состоянии я должна была быть красивой.
Многих женщин, ставших инвалидами, их мужья бросали. А Володя не только меня не бросил, но и во всём поддерживал. Ещё в молодости он сказал, что никогда меня не бросит. Мужик сказал - мужик сделал...
Он всегда всем помогал - и соседям по гаражу, и на работе он никогда не мог отказать, даже если ему что-то не хотелось делать. А если что-то обещал, то выполнял непременно - мужик сказал, мужик сделал.
После смерти своих родителей, он решил, что тоже умрёт в семьдесят лет.
- Но ведь твой дедушка умер в 90, а бабушка - далеко за 80! - Говорила я ему. - А наследственность проявляется через поколение. Значит, и ты должен жить до девяноста.
Но он твердил:
- Я проживу 70 лет.
Когда начались проблемы с сердцем, он отказывался лечиться. С большим трудом и скандалами удавалось заставить его пить хотя бы те лекарства, которые назначили врачи. А о том, чтобы лечь в больницу, и говорить нельзя было.
- Мама, я уже не знаю, что делать. Лечиться он не хочет. Такое впечатление, что он хочет умереть, а потом, сидя на облачке, сказать оттуда:
- Я же говорил, что умру в семьдесят. - В отчаянии жаловалась я маме.
Так и случилось. Как я ни уговаривала его вызвать скорую помощь и лечь в больницу, он отправился на работу:
- Юрка лежит в реанимации, там некому работать.
До работы он не дошёл. Потерял сознание в соседнем дворе. Прохожие вызвали скорую и позвонили по его мобилке мне. Когда я прибежала, он уже лежал в скорой с капельницей и кислородной маской. Мы приехали в больницу и он сказал:
- Мне уже легче.
Поднимал и опускал на просьбы врачей руки и ноги, подшучивал и вдруг умер. Вот так просто, шутя и с улыбкой на лице. Он даже не понял, что умирает, думал, что его прокапают и отпустят...
Мы прожили вместе 47 лет... И он ушёл с улыбкой... Теперь сидит на облачке и, усмехаясь, говорит:
- Я же говорил, что проживу 70 лет!
Ему было всего семьдесят лет и пять месяцев, но... Мужик сказал - мужик сделал...