Гендель Валерий Яковлевич
Достоевский -- второй по величине пророк России (ч.1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Путь домой" все великие искали, и более прочих искали его Толстой и Достоевский, и более прочих не могли найти, потому что вел их самый главный специалист "пути из дома" 2. Но и на оборотном пути бывают находки: методом исключения Достоевский определил, что такое русскость
  Достоевский - второй по величине пророк России (ч.1)
  (глава 31 книги 19)
  1. "Путь домой" все великие искали, и более прочих искали его Толстой и Достоевский, и более прочих не могли найти, потому что вел их самый главный специалист "пути из дома" 2. Но и на оборотном пути бывают находки: методом исключения Достоевский определил, что такое русскость (когда не в этом мире центр присутствия) 3. Все нации в чувствах своих центрируются и поглощаются (порабощаются) чувствами, все, за исключением русской нации 4. Чувства делают живущего страстным и выбивают ум из головы 5. Чувства сильны своей интуицией, но не интуиция рождает сознание, а ум-разум 6. Однако не бежать надо от чувств своих, а прежде добраться до корней их, чтобы разобраться с ними 7. До корней их добираются великие мира сего, но сами при этом оказываются в перевернутом виде; а это как через стекло пообедать 8. Через стекло можно увидеть свой дом, и все 9. Увидеть в перевернутом виде 10. Еврейская и русская - две нации, в которых скрыта тайна бытия прошлого и будущего 11. Обязательно надо было стать евреем (в определенной мере) в этом еврейском мире, чтобы получить вид на жительство 12. Надо заплатить Хозяину мира сего самим дорогим, что есть у тебя, чтобы войти в его владения 13. В идеале, душу хочет получить Хозяин за право жить в его подлунном мире 14. Хозяин хочет получить больше, чем положено, входящий не отдает 15.Все тянут потихоньку каждый в свою сторону, и в результате получается то, что надо 16.Однако никого не устраивает то, что получилось в действительности 17. В действительности получается такое, что в крайностях своих на одном конце имеет утопическую веру в Эго, на другом - полное неверие ни во что 18. Самые умные ищут смысла там, где его, в принципе, не лежало и не стояло 19. Днем с фонарем искали и нашли веру в безверие 20. Если скунса считать человеком, то еще и не то можно найти 21. Можно и нос заткнуть, и глаза, и уши, и вообще голову в песок засунуть... 22. А лучше всего эту вонь облагородить 23. Благородство не порок, а неотъемлемое следствие порока 24. Люди мечтают, совершенствуются, приобретают, а производство тем временем производит из их душ что предназначено 25. Слепой, в лучшем случае, способен констатировать факт, и то лишь фрагментарно 26. Не знают творцы мира сего и тем более сотворенные ими, что они сотворили и для чего 27. И знать не хотят ничего такого, что противоречит их знанию
  1. Потребность в поисках "пути домой" возникает с появлением ума. А ум не сегодня начал развиваться. То есть давно уже человек задумывается над смыслом жизни. Но сколько ни думай, пока ты в пределах Инволюции, ничего не придумаешь и никакого, если не считать ложных, пути не найдешь. Не найдешь потому, что Повелитель ума (Сатана) не заинтересован, чтобы кто-то что-то без него нашел. Вот с ним, как это было у Толстого, пожалуйста, ищи. Однако, вот незадача, если пойдешь искать справедливости к самому главному разбойнику, не потеряешь ли остатки своего достояния!? Толстой имел самый великий ум, был допущен к самым близким путям и чувствовал, что где-то совсем рядом он, но... Мог ли Толстой догадаться, что не с той стороны подошел к логову зверя! Нет, конечно. Да хоть еще тысячу мудрых голов ему пристегни, не догадался бы, потому что, такой вот парадокс, вел ловить главного вора сам главный вор. Да хоть наизнанку вывернись, сам себя вне себя не найдешь. И чем старательнее ищешь, тем более плоть твоей души раздирается. Страдания такие, что легче разорваться до конца, чем терпеть муки разрывания. Не позавидуешь Толстому. Достоевскому было легче, потому что его проводник ровно вполовину меньше: он как вторая ипостась по отношению к первой. Но и здесь страданий столько, что простому смертному ничто подобное даже не снилось. Никому не снились и не приходили в голову откровения, которые нас как раз интересуют. При этом Достоевский разрабатывал совсем другую жилу, в отличие от Толстого. Что для Толстого было само собой разумеющимся и потому не подлежащим разработке, Достоевскому представлялось как корень бытия, извлекая который он надеялся добраться до истины.
  2. Очень интересовало Достоевского, что такое русскость. Русский, говорит Достоевский в "Дневнике писателя", всегда старается показаться под обликом англичанина, немца или еще кого-то, словно своего облика у него нет или он стыдится его. Все нации Хозяин дал возможность определить, а вот с русской проблема. Проблема потому, что и сам он не знает, что такое русский. А хотелось бы ему это узнать, поскольку в русской нации, как он не без оснований подозревает, спрятана тайна его жизни и смерти, что, в принципе, должно быть интересно всем живущим, потому что освобождение от смерти это задача для всех, по образу и подобию.
  3. Достоевского ведет не самый Главный, то есть не Отец, а Сын его, которого мы также будем называть Хозяином, так как Антихрист в наших земных представлениях уж очень ругательное слово. Куда привлекательнее выглядит вторая ипостась в космической схеме, где мы знаем его как Повелителя тела чувств и всесильного волшебника Сириуса. Практически астральный план бытия в Космосе это центр, вокруг которого вращается все, в том числе и ментальная сфера. Так было и так должно было быть, так как жили мы в период Инволюции. Соответственно, Сын, как Хозяин центральной сферы, не очень признает Отца, но иерархически ему подчиняется и потому тоже ищет, ищет, конечно же, в своей сфере. Мало того, с точки зрения схематической, если "плясать от печки", именно в центре вращения должна находиться фокусная точка соединения. То есть в чувствах (в любви...) логичнее искать истину и смысл бытия.
  4. Итак, свой Хозяин ведет Достоевского к центру своего же бытия, чтобы найти там выход из создавшегося положения. Положение такое катастрофическое, что срочно нужен выход. Поэтому, хочешь-не хочешь, а вести надо. И вот Зверь ведет. Ведет, а сам думает, не дурак ли я. Точнее, так он думал бы, если бы был простым смертным. Все это думание у Повелителя происходит на абстрактном плане, а действует он (ведет) примерно так, как это делает обычно женщина, которая соблазняет и даже что-то обещает, но даст или нет - это еще вопрос, ответ на который она сама не знает. В принципе, Зверь не хочет, чтобы кто-то залез в его логово. С одной стороны, не хочет, а с другой - обстоятельства требуют того. Вообще вся жизнь в период Инволюции это как бы вечный соблазн (любовью, счастьем, успехом, славой...). Соблазн - и все. Кто-то, примера ради, что это вообще возможно, иногда взбирается на какую-нибудь большую или маленькую горку, остальные карабкаются, пока не умрут. Задача режиссера заинтересовать актеров, чтобы им было интересно играть в его игру, решается параллельно с задачей соблюсти свой интерес (то есть режиссер имеет свой интерес, но, никому о нем не сообщая, ставит актеров в такие обстоятельства, чтобы они исполнили требуемое). Поэтому режиссер, ничего прямо не говоря, провоцирует, дразнит, злит. Правильного ответа сам режиссер не знает, он его чувствует. Должны почувствовать, как он думает, и люди, тем более самые верные его подопечные.
  5. Написано предыдущее не совсем логическим языком, то есть несколько сумбурно. Так обычно выражает свои мысли настоящая женщина, так излагает Хозяин мира сего задачу жизни для людей. "Излагает" - тоже сказано слишком конкретно: задача сообщается абстрактно в разных идеях, подстрочно и обстоятельствами. Хозяин хоть и мудр, но мудрость его несколько затуманена влиянием тела чувств. Поэтому, в результате, получается не просто ясная мысль, а свойственная женщине неопределенность, что мы иногда называем абстракцией, но это не абстракция, а больше интуиция. Сейчас мы с разных сторон смотрим на сложную вещь и описываем увиденное так, как оно может быть представлено, если эту сложную вещь разобрать на детали.
  6. Ведет Хозяин и Толстого и Достоевского так, как вел людишек до того, с полной уверенностью, что никто никогда не найдет его логова. (А логово зверя обязательно надо найти, если хочешь вернуться домой, потому что в нем все ключи). И настолько Зверь уверен в себе, что начинает подпускать все ближе и ближе. Риска, с точки зрения режиссера, никакого, так как правила игры он всегда волен поменять, и вообще всю игру он начинает и он заканчивает. Стучите, сказано, и вам откроют, ищите, и обрящете. Ищите и стучите. Толстой и Достоевский это крайности, которые ищут и стучат гораздо более других. Но и Толстой, и Достоевский вынуждены констатировать факт, что в человеке все не так, а то, что так, не поддается осмыслению. "Вряд ли мы столь хороши и прекрасны, - пишет Достоевский в "Дневнике" (М., "Современник", 1989, стр.145), чтоб могли поставить себя в идеал народу и потребовать от него, чтобы он стал непременно таким же, как мы... "Что лучше - мы или народ? Народу ли за нами или нам за народом?" - вот что теперь все говорят, из тех, кто хоть капельку не лишен мысли в голове и заботы по общему делу в сердце. А потому и я отвечу искренно: напротив, это мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего, и мысли и образа; преклониться перед правдой народной и признать ее за правду, даже и в том ужасном случае, если она вышла бы отчасти и из Четьи-Минеи. Одним словом, мы должны склониться, как блудные дети, двести лет не бывшие дома, но воротившиеся, однако же, все-таки русскими, в чем, впрочем, великая наша заслуга".
  7. Великая заслуга Достоевского и прочей интеллигенции, которая заодно с ним в этой мысли, в том, что они произнесли вслух, казалось бы, абсурдные вещи. И не один раз Достоевский указывает на "нелепость" поднятого им вопроса. Нелепость в том, что учители, которые хотят "образовать" грубый народ, оказывается, должны учиться у народа. Чему же? Достоевский отвечает: "Его простодушию, чистоте, кротости, широкости ума и незлобию, в противоположность всему изломанному, фальшивому, наносному и рабски заимствованному" (стр.145 "Дневника"). Сказано очень хорошо, как это всегда бывает у фарисеев. Но вот Толстой не смог, как ни старался, хоть чему-нибудь научиться у народа. Достоевский вообще опрощение не проповедовал и сам опроститься не пытался. Он дальше слов не пошел, как и положено второй ипостаси, гораздо менее глубокой, чем первая. Зато говорил много, освещая вопрос с другой стороны.
  8. "Воротившиеся русскими" говорит о том, что автор этих слов все-таки считает себя и иже с ним мыслящих воротившимися домой. Увы, преступившие все грани на деле возвращаются домой не с той стороны. Это как по циферблату подойти к яблочку "12" вместе со стрелкой. Возвратиться можно лишь в том случае, если на цифре "6" повернул обратно и пошел против течения.
   9. Однако и подход с обратной стороны открывает в определенной степени истину. В определенной степени даже говорить о ней можно, что Достоевский и делает, но истина эта не совсем та, а, по большому счету, совсем не та, потому что видна она как бы через зеркало, которое искажает все вплоть до наоборот. Известно каждому, что в зеркале левая сторона представляется правой настолько, что надо доказывать ее левизну. За это нелегкое дело берется Достоевский. В результате, "нелепость" получается. Толстой даже школы устраивал для "образования" народа, но как его нутро не желало "опроститься" до народа, так народ не захотел "образовываться" до уровня образованных людей.
  10. Русский и еврей это две нации, которые так же близки, как близки на часах цифры 0 и 12, но и далеки они настолько, насколько не могут быть далеки никакие другие нации и те же самые цифры на часах. 12 - это вершина и конец предыдущего дня, О - это начало следующего дня. 12 - это вершина достижений ума, 0 - это полное отрицание как достижений, так и самого ума. То есть, в самом начале так надо очиститься от всего фарисейства, чтобы ни одной искусственной одежды на душе не осталось. А потом, как после бани, надо опять одеваться в чистые одежды, в данном случае - в одежды новые, которые отличаются от еврейских отсутствием фарисейства, то есть двуликости, в результате которой и получается "нелепость", которую заметил Достоевский.
  11. До Петра-I на Руси все бояре ходили с бородами и в длинных платьях. На рубеже 18 века (1700), вернувшись из Европы, где он в течение полутора лет "образовывался", Петр, в первую очередь, обрезал всем бороды и кафтаны. Не просто было это сделать. Приближенный боярин Шеин, более прочих клявшийся при встрече в своей преданности самой жизнью своею, стал первым обрезанным. "Жизни не пожалеешь ради меня?" - спросил царь. "Нет", - ответил Шеин, не ожидавший подвоха. Петр ухватил его за бороду и махнул ножницами. Всем своим приближенным боярам Петр тут же обрезал и бороды и кафтаны. Бояре схватили свои бороды и побежали в церковь замаливать свое обесчещение. Именно честью была для русского борода, а голый подбородок считался как для женщины одежда Евы. Грязными басурманами называла вся Россия чистых лицом и в коротких платьях немцев, и скинула бы Россия учившегося у немцев, спавшего с немкой (Анной Монс) царя, если бы не вышняя воля. Хозяину надо было приобщить русского к современной европейской цивилизации. Почему? По той же самой причине, по какой младенец, чтобы жить в этом мире, должен научиться дышать воздухом этого мира. Евр-опа - опа и евреем стал. Петр, поскольку ему это дано было, ясно понимал, что без фузей (ружей), пушек, обученной профессиональной армии, флота в этом мире, где все воюют, не выжить. То есть, по малому счету, надо было "образоваться" под европейца: научиться грамоте, геометрии, арифметике, чтобы уметь изготавливать оружие и стрелять из него. Параллельно еще уничтожалось двуперстное Православие, которое на идейном уровне не просто сдерживало, а стопорило движение вперед. Петр, как и большевики позднее, фактически ограбил церковь, экспроприировав их драгоценные каменья, коими были украшены иконы, и колокола. Все это (преобразование), в целом, русскому народу так же было необходимо, как младенцу необходимо научиться дышать, ползать, ходить, чтобы жить.
  12. Обрезание бород для русских это аналогия обрезания у евреев крайней плоти. Так сотворил Бог богоизбранную нацию, что без обрезания они не могут совершить половой акт. То есть жить не смогут евреи в этом мире по правилам этого мира, если не принесут в жертву эту свою крайнюю плоть. Точно так русские, если бы не приобщились к европейской культуре (образу жизни), то не выжили бы. Надо было пожертвовать своей патриархальной чистотой, чтобы родиться в этом мире. Точнее, полурождение уже случилось (период жизни в язычестве), теперь, чтобы полуребенком не застрять в рождающем яйце, надо рождаться дальше. Вот Петр, сам того не осознавая, и помог ценою многих жертв родиться ребенку. Таковы условия, что надо быть в определенной степени евреем, чтобы жить здесь. Величина степени, если образно, у еврея - это обрезание крайней плоти (то есть еврей это как бы и не еврей, если ритуально не приобщился к клану Бога своего), у русского - это обрезание бороды.
  13. Не случайно у Петра в первых помощниках были как раз переродившиеся евреи. Он сам, образовываясь у европейцев, стал (во всяком случае, очень стремился к тому, чтобы стать) европейцем. В результате, стали русские ко времени Толстого и Достоевского не только способными соперничать с европейцами, но и как государство выросли в "жандарма Европы". И вот тут образованная часть России в лице Достоевского вдруг заметила, что их образование как-то очень уж отрицательно сказалось на состоянии их души.
  14. Если очень стараться, то палка перегибается обязательно. Если учитель учит ученика, то невольно становится примером для подражания. Естественно, что, образовывая мужика, господа в качестве примера образованного предлагают себя, со всем своим фарисейством. С одной стороны, это нормально, поскольку иначе не вырастет Эго, с другой, так как именно самое дурное заразительно, - взращивается не нормальное эго-качество, а гораздо худшее, чем то определено нормой 50. Петр намеренно хитрит, когда указывает просителям на свои рваные башмаки и штопаные порты, мол, царь, себя не жалея, все средства употребляет на укрепление государства, однако благополучно забывая о своих богатых подарках любовнице, шутейных свадьбах и прочих загульно-разгульных оргиях, на что денег уходит несчетно. Образовывая русского "европству", еврей не о русском заботится, в первую очередь. В первую очередь, свои интересы он преследует.
  15. "По образу и подобию" создан еврей как учитель. По образу и подобию Бога своего, говорит Сатана, называя себя Богом. Умалчивает так называемый Бог о самом главном, что может, в конечном итоге, служить ключом к разгадке смысла бытия. Умалчивает и еврей о многом, когда учит, потому что всегда хочет быть у руля, как всегда Хозяин мира сего желает оставаться на своем посту. Но нет худа без добра: сразу много знаний никому и не нужно; мало того, что перебор губителен принципиально (трудно жить без иллюзий), слишком большое Эго вырастет, если его хорошо взращивать, что также чревато невозможностью возврата. Достаточно 0,5 Эго и 0,5 знаний. Остальные знания приобретаются на обратном Пути, когда душа возвращается домой и когда, поскольку параллельно нейтрализуется Эго, уже не опасен перебор.
  16. Обладание способностью замечать обычно никем не замечаемые вещи находится в прямой зависимости от величины сознания. При этом чем больше Эго, тем больше сознание. Если Достоевский видит то, что другие, даже самые умные, не видят и что может быть ключом к самым важным смысловым дверям, значит его близость к Хозяину и заинтересованность самого Хозяина в открытии этих дверей (освободиться Хозяин хочет, вот и открывает то, что раньше тщательно скрывал) достигла своего апогея. Кому, например, какое дело в девятнадцатом веке в России было до противоречий в европейском католичестве!? Почти никому, кроме Достоевского, которого тупиковые противоречия католичества волнуют потому, что они характерны вообще для религии. "Католицизм велик, прекрасен, премудр и могуч, - (стр.189-190 "Дневника"), - он самое устойчивое, самое благоразмерное из зданий, какие воздвигал человек, но он не воспитателен и вследствие того обречен на смерть; мало того, повинен в смерти, ибо причиняет вред, и тем больше вреден, чем совершеннее его устройство. Протестантизм узок, безобразен, бесстыден, неразумен, непоследователен, несогласен сам с собой; это Вавилон словопрения и буквальности, это клуб состязаний полумыслящих педантов, полуграмотных гениев и неграмотных эгоистов всякого рода, это колыбель притворства и фанатизма; это сборное праздничное место для всех вольноприходящих безумцев. Но он воспитателен, и вследствие того ему суждено жить. Мало того: его следует питать и устраивать, окружать заботой и отстаивать в борьбе, как необходимую потребность... духовной жизни для человека". Это высказывание государственного деятеля Сиднея Доббеля замечает Достоевский и с иронией говорит о следующем из всего этого выводе Доббеля: "Бога нет, разумеется, и вера вздор, но религия нужна для черного народа, потому что без нее его не сдержать". "О, тут глубокая искренность, но не правда ли, что эта искренность граничит как бы с отчаянием", - сокрушается Достоевский.
  17. Искренен государственный деятель, который делает свой сугубо практический вывод, а вот отчаяние у Достоевского, вперед смотрящего и видящего, что без веры в бога остается верить лишь в Человечество, и, словно в насмешку, сам не замечая, что это насмешка, приводит пример-описание того, как эта вера осуществляется в Европе: "Вы входите в церковь, - служба благолепная, богатые ризы, кадила, торжественность, тишина, благоговение молящихся. Читается Библия, все подходят и лобызают святую книгу со слезами, с любовью. И что же? Это церковь - атеистов. Все молящиеся не верят в бога; непременный догмат, непременное условие для вступления в эту церковь - атеизм. Зачем же они целуют Библию, благоговейно выслушивают чтение ее и плачут над нею? А затем, что, отвергнув бога, они поклонились "Человечеству". Они верят теперь в Человечество, они боготворили и обожают Человечество. А что было человечеству дороже этой святой книги в продолжение стольких веков? Они преклоняются теперь перед нею за любовь ее к человечеству и за любовь к ней человечества. Она благодетельствовала ему столько веков, она как солнце светила ему, изливала на него силу и жизнь; и "хоть смысл ее теперь и утрачен", но любя и благодаря человечество, - они не могут стать неблагодарными и забыть ее благодеяния ему..." (стр.190).
  18. Тут же Достоевский приводит выписку из своего недавнего романа "Подросток", в котором, еще не зная о церкви атеистов, устами одного из своих героев (помещика) высказывает мечту о будущем человечества, которая, как и всякая подобная идея, еще более идеальна и слащаво идиллична: "Я представляю себе, мой милый, - начал он с задумчивою улыбкою ("ю" в конце вместо "й" это как завитушки на голове красавицы, округляющиеся и завораживающие), - что бой уже кончился и борьба улеглась. После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший их, отходил как величавое, зовущее солнце, но это был уже как бы последний день человечества. И люди вдруг поняли, что они остались совсем одни, и разом почувствовали великое сиротство. Милый мой мальчик, я никогда не мог вообразить себе людей неблагодарными и оглупевшими. Осиротевшие люди тотчас стали бы прижиматься друг к другу теснее и любовнее; они схватились бы за руки, понимая, что теперь лишь они одни составляют все друг для друга. Исчезла бы великая идея бессмертия, и приходилось бы заменить ее; и весь великий избыток прежней любви к тому, который и был бессмертен, обратился бы у всех на природу, на мир, на людей, на всякую былинку. Они возлюбили бы землю и жизнь неудержимо и в той мере, в какой постепенно сознавали бы свою преходимость и конечность, и уже особенною, уже не прежнею любовью. Они стали бы замечать и открыли бы в природе такие явления и тайны, каких и не предполагали прежде, ибо смотрели бы на природу новыми глазами, взглядом любовника на возлюбленную. Они просыпались бы и спешили бы целовать друг друга, торопясь любить, сознавая, что дни коротки, что это - все, что у них остается. Они работали бы друг на друга, и каждый отдавал бы всем все свое и тем одним был бы счастлив. Каждый ребенок знал бы и чувствовал, что всякий на земле - ему как отец и мать. "Пусть завтра последний день мой, думал бы каждый, смотря на заходящее солнце, но все равно, я умру, но останутся все они, а после них дети их" - и эта мысль, что они останутся, все так же любя и трепеща друг за друга, заменила бы мысль о загробной встрече. О, они торопились бы любить, чтоб затушить великую грусть в своих сердцах, Они были бы горды и смелы за себя, но сделались бы робкими друг за друга; каждый трепетал бы за жизнь и за счастие каждого. Они стали бы нежны друг к другу и не стыдились того, как теперь, и ласкали бы друг друга, как дети. Встречаясь, смотрели бы друг на друга глубоким и осмысленным взглядом, и во взглядах их была бы любовь и грусть..." (стр.191).
  19. Здесь насквозь все воняет утопией, но Достоевский ничего не замечает. Его волнует лишь "некоторое сходство" его мыслей с идеей "церкви атеистов". Разные люди в разных местах провозглашают похожие идеи, и кажется им, что совпадение это некое чудо, которое чудесным образом и осуществит то, что пока неосуществимо из-за несовершенства людей, но будет осуществлено в будущем, когда люди образуются. Увы, не учитывается ошибка в начале решения задачи, которая делает ответ не простым, каким он должен быть, а простым наоборот: хуже люди становятся от образования и уподобления самому большому Эго.
  20. Умные из умнейших проводники идей своего Хозяина, главного идеолога Сатаны, Толстой и Достоевский на раннем этапе своего духовного становления очень стараются привить на земле утопические идеи, которые призваны вдохнуть жизнь в захлебнувшееся будущее человечества, но не получается ничего, несмотря на всю магию с ее завитушками: зависает идея, поскольку никак не связана с землей, то есть с реальным положением дела жизни. Наоборот, утопия еще более удаляет то, к чему устремляет своих подопечных Хозяин, от реальности. Это как у меня на яблоне "Богатырь", которая, по природе своей, вроде бы, должна давать крупные сладкие яблоки, но дает такие, что хуже по вкусу не придумаешь, хотя внешне эти яблоки выглядят гораздо лучше природного (зеленого) богатыря; внешне они похоже на осеннее полосатое (красное с желтыми прожилками), известное своим приятным вкусом. Хозяин планировал богатыря из человека вырастить - а выросло нечто лишь внешне похожее на человека. Стоит дернуть такого человека за ниточки его качеств, как сразу увидишь, что не человек это, а мерзкая зверюшка, наподобие вонючего скунса. Эго оно и есть Эго.
  21. Заключительная фаза развития Эго это как ложка дегтя в бочку не меда, а приторной патоки ложных утопических иллюзий, это как пропасть для путешественника, главной целью которого является конечный пункт. Еще более катастрофичен конец для проводников, которые ведут за собой человечество. Моисей сорок лет водил евреев по пустыне, обещал молочные реки в кисельных берегах - но видение будущего предрекало такое, что Творец грозился уничтожить настоящее; Ленин начало "светлого будущего" увидел своими глазами. Видеть, в принципе, результат своего путешествия дело неблагодарное для проводника. Легче "ковать счастия ключи", как поется в революционной песне, на военном заводе, не зная, что на сборочном конвейере из всего скованного получается орудие убийства. Жизнь может быть очень красивой, но если в конце смерть, то это обман, а не жизнь. Если гимнастка прекрасно исполняет свое упражнение, а в конце падает с бревна, то и все упражнение ее насмарку. Если футболист быстро ведет мяч, технично замахивается - а бьет мимо ворот, то грош цена всей его игре.
  22. В ауте оказывается Эго, когда говорит как о смысле жизни о любви людей друг к другу. У Марселя Пруста в романе "Под сенью девушек в цвету" показан мир высокопоставленных особ, в среде которых царит вовсе не любовь, а презрение друг к другу, умело скрываемое, Каждый барон, герцог больше любит свой титул, перстни на пальцах, чем ближнего, который может оказаться близко к нему лишь в случае, если обладает достойным титулом. И лишь тогда, если есть какое-то равенство в титулах, барон протянет для рукопожатия два свободных от перстней пальца. Сами высокие Эго, как показывает пример Достоевского, не понимают до конца своей личности, и, соответственно, в целом не осознают всей трагедии своей. До тонкостей проникая в суть вещей в отдельных фазах развития Эго, они теряют свое сознание на последней его стадии. Вместо здравого размышления, когда следует подводить итоги (конец делу венец), появляется слащавая идиллия, свидетельствующая о принадлежности данного Эго к самым высокопоставленным душам, у которых "от любви до ненависти один шаг". Это только они могут любить так же сильно, как и ненавидеть. У них все как на качелях, взлетающих к самым вершинам как с одной, так и с другой стороны. Оттого и такая, до дикости, слащавость в любви, которая мгновенно может превратиться в ненависть, вплоть до убийства. Иван Грозный любит своего сына и единственного, внешне нормального, наследника Ивана, но убивает его; царь Петр, непредсказуемой вспыльчивости которого боятся все близкие, тоже убивает своего единственного наследника Алексея, по подозрению в измене. Только себя любит Эго по-настоящему, больше никого.
  23. Марсель Пруст, в отличие от Достоевского, проникает в суть вещей на последней стадии развития Эго, не делая при этом каких-либо выводов; он писатель, каких в России называют фотографами, он просто констатирует факт. Показал что есть и все. Фотографу, конечно, далеко до художника, но если фотограф заметил то, что художник не хочет замечать, либо не считает нужным отображать увиденное, то и фотография может иметь большую ценность, тем более если изображает она предмет с недосягаемыми для прочих подробностями. "Могут возразить, - пишет Пруст ("Под сенью девушек в цвету", стр.13, изд-во "Республика", М.,1992), - что простота Свана была лишь утонченной стороной его тщеславия и что на примере бывшего друга моих родителей, как и на примере некоторых других евреев, можно наблюдать последовательность этапов, через которые проходили его соплеменники: от наивнейшего снобизма и грубейшего хамства до изысканнейшей любезности. Однако основная причина заключалась не в этом, а в черте общечеловеческой: наши достоинства не представляют собой чего-то свободного, подвижного, чем мы вольны распоряжаться по своему усмотрению; в конце концов они так тесно сплетаются с действиями, которые нас вынуждают обнаруживать их, что если перед нами возникает необходимость в иного рода деятельности, то она застает нас врасплох, и нам даже не приходит в голову, что она обладает способностью пробудить в нас эти самые достоинства. Сван, заискивающий перед новыми знакомыми и гордившийся ими, был похож на отличающегося скромностью и душевным благородством большого художника, к концу жизни вдруг начинающего увлекаться кулинарией или садоводством и простодушно радующегося похвалам, расточаемым его кушаньям или клумбам, которые он не позволяет критиковать, тогда как критика его картин не вызывает в нем раздражения; а быть может, на того, кто способен подарить свою картину, но кого сердит проигрыш двухсот сантимов в домино".
  24. Пруст, живший почти в то же время, что и Толстой с Достоевским (1871-1922), точно описывает крайности, в пределах которых развивается Эго. Пруст даже говорит об этапах развития "соплеменников" (евреев) и о том, что качества "не представляют собой чего-то свободного, подвижного, чем мы вольны распоряжаться по своему усмотрению, а тесно сплетаются с действиями, которые нас вынуждают обнаруживать их". Точно сказано. Хотя тут же, на следующей странице романа, в уста главного героя Пруст вкладывает вопрос, казалось бы, противоречащий сказанному: "В молодости Котар везде, кроме обожавших его Вердюренов, своим растерянным видом, своей робостью, своей чрезмерной любезностью подавал повод для бессмысленных острот. Какой добрый друг посоветовал ему разыгрывать неприступность?" И тут же Пруст отвечает на вопрос: " Важность занимаемого положения помогла ему принять такой вид". Отвечает не совсем в соответствии с только что высказанной своей правильной мыслью и с имеющейся у нас технологией взращивания Эго, согласно которой внутренние качества уже есть в душе, а обстоятельства лишь помогают проявиться им. Хотя и "важность занимаемого положения" может играть роль как обстоятельство, воспитывающее в душе новое качество, что также есть в технологии, поскольку вместе с задачей проявления имеющихся качеств ставится на данное воплощение и задача привнесения новых качеств. Не зная технических сторон технологии, Пруст тем не менее гениально точно воспроизводит следствия работы ее.
  25. Лучшие творцы навоза очень хорошо знают, как навоз получается, знают его положительные качества, но что делать с этим навозом дальше, они понятия не имеют. Точнее, они и знать не хотят, что может быть какое-то дальнейшее производство. И более того, не могут знать ничего, как не может знать ничего о городе крестьянин, безвыездно живущий в деревне. Конечно, графы, бароны и князья это далеко не крестьяне, отличаются они от несозревших Эго так же, как отличается перепревший навоз от свежего. Свежий навоз воняет, как воняют ноги у злых Эго в начале их развития, перепревший навоз уже ничем не портит воздуха, наоборот - в нем появляются оттенки запахов, вполне благоприятные. Перепревший навоз это уже перегной, совершенно готовый для взращивания чего-либо. Так и графы, бароны, князья считают себя венцом творения, и Марсель Пруст не без удовольствия описывает весь этот мир высокопоставленных особ, который, конечно же, не без недостатков, но в целом совершенен, как совершенен почти во всем снаружи мой бывший напарник по работе Николай А. Однако, согласно всему ходу вещей и нашему знанию, такой "конец делу венец" это лишь перегной.
  26. Человек, грудным ребенком попавший в лес и выросший среди зверей, как Маугли, невосприимчив ни к чему человеческому. Если с ним говорить о человеческом мире, он ничего не поймет. Да и сама речь человеческая будет для него как абракадабра, потому что не знает он иного средства общения, кроме звериного рычания. Даже видимое может не видеться, если глаза не привыкли это видеть. "Впрочем, если бы он и похвастался, то я вряд ли сразу разглядел бы в нем честолюбца, - издавна сложившееся представление о человеке закрывает нам глаза и затыкает уши, - говорит Пруст. - Моя мать три года не замечала, что ее племянница красит губы, как будто краска вся целиком растворялась в какой-нибудь жидкости, - не замечала, пока излишек краски, а быть может, какая-нибудь другая причина не вызвала явления, именуемого пересыщением; вся не замечавшаяся до того времени краска кристаллизовалась, и моя мать, потрясенная этим внезапным цветовым разгулом, сказала, как сказали бы в Комбре, что это позор, и почти порвала с племянницей" (стр.13-14).
  27. Просто сказать что-то новое мало, как мало человека, выросшего в лесу, привезти в город. Мало посадить культурное растение в подготовленную почву, надо еще культивировать его в продолжение всего его роста. Если это яблоневое дерево, которое живет около ста лет, то человеческой жизни может не хватить, чтобы от начала до конца проследить за ходом роста его. И тогда это дерево будут обслуживать наследники, если будут. Толстой сказал много всего, но, как отметил Бунин, почему-то никто не обратил внимания на его самые гениальные мысли, Достоевский сделал не менее открытий, имеющих огромное значение для поисков смысла жизни, но и его откровения в прошлые времена не имели каких-либо значимых продолжений, Марсель Пруст, как на блюдечке, выложил всю подноготную еврейского племени или, что то же самое, суперразвитого Эго, но и в этом случае - пуля пролетела и ага. То есть и здесь, как в термоядерной реакции, должна накопиться сумма определенных знаний, чтобы взрыв произошел.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"