Петрович Георгий
В ту дождливую ночь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рука его в это время продвигалась между не очень плотно сжатыми бедрами вверх, достигла лона и уже ощутила горячую скользкость жемчужины; сладко заныло сердце от предвкушения предстоящей близости, но женщина вдруг решительно убрала руку и резко поднялась.
   Тянуло с севера холодком, и рыбалка не обещала быть удачной. Рыба отошла от берега. Так всегда бывает в мае на озерах Омской области. В теплый солнечный день вода у берега прогревается, и рыбка нежится на мелководье, жирует и клюет, а как потянет холодом, пойдет рябь по воде, и уходит рыбка вглубь, где спокойнее.
   Вот уже битых два часа компания участковых докторов тщетно размахивала удочками, пытаясь закинуть крючок подальше -- ни поклевки, ни карасика. Метрах в тридцати от берега торчали в воде две палки, значительно отдаленных друг от друга. Палки -- это для непосвященных, а доктора, в большинстве своем в этих местах родившиеся и на озерной рыбке возросшие, знали, что стоит там двадцатиметровая сеть, и сеть, скорей всего, не пустая. Им и надобно-то было самую малость: четыре-пять хороших карасиков на уху, хотя бы для запаха. Было, конечно у них с собой на закуску и сало (коптят его по весне в деревнях в большом количестве), и яйца вареные, и лучок-батун, и редиска, но что это за рыбалка без ухи? Ничего не оставалось, кроме, как осмотреть чужую сеть. Вообще-то моральный кодекс сибиряка чужое брать не позволял. Неудобно как-то. А хозяину двадцатиметровой сети в нерест браконьерничать удобно? Решили сделать так: один сплавает до сети и сделает осмотр, если улов неважный -- обижать хозяина не будут, а если рыбки достаточно -- возьмут на ушицу без разрешения. Осмотр сети превзошел все ожидания. Густо забили ячейки золотистые рыбины, но как взять? Окна двух домов, стоящих на пригорке, выходили прямо на озеро. А вдруг хозяин заметит, выйдет с двенадцатым калибром, а в нем картечь -- они тут все охотники, что тогда?
   Посовещались и придумали: пусть тот, кто делал ревизию, засунет в плавки трех карасей, доплывет до берега, и все шито-крыто. Проинструктировали с берега того, который барахтался у сети, но он был категорически против.
   "Да это же не караси, а акулы! -- кричал он посиневшими губами. -- Они же мне келдыш откусят и с ним уплывут".
   Послали на подмогу доктора в семейных трусах. Он взял трех карасей с лопату, положил их в целлофановый мешок, мешок засунул в трусы и выплыл для конспирации не там, где сидела компания, а поближе к деревне. Идет доктор по берегу, в трусах что-то страшно выпячивается и шевелится, а навстречу баба с ведрами на коромыслах. Долго оглядывалась. Век прожила, а такого хозяйства не видывала.
   Залили в ушицу традиционные пятьдесят грамм для смаку, себя не позабыли, и пошла беседа у костра. Говорили о нравственности. Нет! Такого слова никто не произносил, и если вам кто-нибудь расскажет, что четыре захмелевших мужика в отсутствие жен говорят у костра о разумном, добром и вечном, -- не верьте! Но в принципе разговор шел о морали, хотя и косвенно. Спорили вот о чем: где люди лучше, проще и совестливее? В городе или в деревне? Мнения разделились. Каждый судил о предмете на основании, какого-нибудь произошедшего с ним случая.
   "А что такое совесть?" -- размышлял главный добытчик, тот, что в семейных трусах, и сам себе отвечал: "Совесть -- это стыд перед собой! Однако совершить нехороший поступок стыдно не только перед собой, но и перед знакомыми. В большом городе люди друг друга не знают, значит и не осудят, а если и осудят, так, по крайней мере, твоим друзьям про подлянку, тобой совершенную, не расскажут. Значит, нет, и не может быть внутренних моральных тормозов. Ко мне как-то пристал мужик в Москве на Рижском вокзале. Давай, мол, бутылочку портвейна приговорим. А я как раз поел, мне сытому на дух не надо. Он меня часа два уговаривал. На вид мужик приличный, на бомжа не похож. Короче, он меня достал. Наливай, хрен с тобой. Распили бутыльмент на двоих. Он мне и говорит: " С тебя один рубль семьдесят пять копеек". Вот сука! Он, оказывается, бутылку один выпить не мог, а нести ее домой -- жены боялся, вот он и искал второго. Дал я ему два рубля. Подавись! И ведь не стыдно ему, потому что видел он меня первый и последний раз в жизни. А сделай он такое в деревне -- засмеют, проходу не дадут".
   -- Да и на селе иногда такое увидишь, -- начал доктор с соседнего участка. -- У меня на днях вызов был интересный. Кстати, вы слышали про Беловых?
   Про Беловых слышали.
   -- Я у них на вызове был. Директор позвонил, он же у Беловых -- сосед. "Сходи, -- говорит, -- опять там у них шум, крик. Может, помощь нужно оказать".
   "А я же не мент, -- говорю, -- пусть участковый сначала сходит. Если нуждаются в помощи -- поможем". Участкового, конечно, тю-тю, пошел я сам. Захожу во двор. Собака-зверь на цепи не лает, а скулит. На кухне свет горит, в зале -- полумрак. Головой к порогу лежит приятной полноты молодая бабенка, лицом вниз. Голову на руки положила, ну, знаете, как школьник, когда на парте спит. На ней розовая рубашечка заголилась выше попки, у меня аж теплое чувство к ней шевельнулось. Думаю, пьяная. Перешагнул через нее, свет в зале включаю -- лампочка не горит. Когда глаза пообвыклись, вижу, Белов сидит в кресле и смотрит на меня, не мигая. Ноги широко расставил, чтобы не упасть. Смотрю: ноги в крови, а рядом двустволка лежит и одна гильза в сторонке. Я на ружье наступил, чтобы он не схватил, он же здоровый бугай -- с ним не сладишь. Наклонился к нему -- на нем рубаха тлеет, видимо, дымный порох был, вот рубашка-то и загорелась. Присмотрелся -- он мертвый. Прямо в сердце саданул.
   -- Саданул -- это когда ножом, а если из ружья, то выстрелил, -- поправили рассказчика.
   -- Не мешайте, грамотеи, -- не смутился очевидец и продолжил -- думаю: она хоть живая. Перевернул. Едрит твою корень! У нее пол-лица нет, и глаз на ниточке нерва висит. Лужа крови под руками, застыла уже. Мы потом пытались смоделировать ситуацию. У него, конечно, как и у многих других алкашей, был бред ревности. Он ее однажды чуть не зарубил топором за свой же окурок, думал, что бычок любовник оставил. И в этот раз опять скандальеро, и за ружье. Прицелился! Она в ужасе лицо одеялом закрыла, а он бабахнул. Мы потом на одеяле дырки от дроби нашли. Она вскочила сгоряча, прыгнула к порогу, голову рефлекторно закрыла и умерла. А ему как застрелиться? Он же из правого ствола жахнул, значит теперь надо на задний курок нажать, а между курками-то большой палец ноги не проходит. Тогда он перезарядил с левого ствола в правый, а уж между скобой и передним курком -- куда с добром. Сел в кресло, выстрелил в сердце, так и умер, сидя.
   -- А почему ноги-то в крови? -- полюбопытствовал кто-то.
   -- Как почему? Переворачивал жену, чтобы убедиться.
   -- Ну-у, этот случай нетипичный. Дураков везде полно: и в городе и в деревне.
   -- Я вообще против существующего института брака, -- брякнул ни к селу ни к городу самый захмелевший.
   -- Стоп! -- закричали хором. -- Уходим от темы.
   -- Дак я же не договорил, -- продолжал первый рассказчик. -- Меня к Миронихе на днях вызывали. Она села под утро на горшок и упала. Дед ее кое-как до кровати допер, она же центнера полтора будет, и сразу же меня вызвал.
   -- И почему это все инсульты под утро происходят?
   -- Как почему? Царство вагуса! Да и гормоналка под утро активизируется.
   -- Не знаю, что там активизируется, но инсульты, приступы астмы, роды, гипертонические кризы -- все под утро.
   -- Конечно, гормоналка. Тестостерон, например. Под утро кормильца двумя руками не согнешь.
   Посмеялись.
   -- Вы, бля, дадите рассказать или нет?
   -- Давай!
   -- Осмотрел я Мирониху. Геморрагический инсульт -- к бабке не ходи. Хрипит, без сознания, слева сухожильные рефлексы отсутствуют, а главное -- горячая, как печка, значит, дело швах -- кровь в голове. Прогноз хреновый. Дед мне: "Скажите, доктор, только честно, сколько ей осталось жить?" Ну что, думаю, обманывать старика, надежды ему подавать. Так, чтобы не очень травмировать, говорю ему: "Вызывайте детей. Больше суток не протянет". Дед помчался в сени. Возвращается с луком. Да-да, целую связку лука мне сует: "Это вам, доктор, от меня подарок. Я думал, что эту суку не переживу".
   Как вам это нравится? Живут на селе, у всех на виду, на людях милуются, под ручку ходят, а на самом деле -- два врага под одной крышей, и не год, не два, а всю жизнь.
   И тут вступил в разговор доктор, доселе молчавший: " Я тоже раньше думал, что деревенские люди чище в нравственном отношении, но мне один коллега рассказал занятную историю", -- начал он и все моментально поняли, что никто ему ничего не рассказывал и что все это произошло с ним самим, потому-то и сидел, гадал: рассказать или нет -- стеснялся, а вот теперь принял грамульку и решился. Поняли, но деликатно виду не показали. И скромный доктор рассказал о себе самом во втором лице.
   Был он направлен на отдаленный участок в командировку на прорыв. Когда-то там была участковая больница, потом ее в связи с очередными нововведениями то укрупняли, то разукрупняли, потом вообще закрыли, оставив на ее месте фельдшерско-акушерский пункт. Завал в работе был полный. Доктор поселился прямо в больнице и начал руководить. Прежде всего нужно было найти шофера на "скорую", так как прежний давно уволился. Трудно найти в деревне дурака, который бы согласился сутками работать без выходных. Дело даже не в нагрузке -- иногда можно целый день без вызова просидеть, но ведь отлучиться нельзя, вот беда-то. Ни на покос, ни в лес за грибами, ни на рыбалку, ни к зазнобе в соседнее село, а самое главное -- выпить нельзя, даже в праздники, даже на свадьбе, даже на собственный день рождения, короче -- не работа, а постоянное, мерзкое, даже ночью, ожидание вызова. Нервотрепка, одним словом. И вдруг нашелся шофер. Светловолосый, длинный, как жердь, парень из соседней Тюменской области. Увидел его доктор и сразу же вспомнил некрасовское: "на нем сюртук с медалями висел, как на шесте". Ему так обрадовались, что сразу же дали дом на окраине деревни, куда он тут же перевез семью. Пригласил доктора на обед, познакомил с домочадцами. Посмотрел доктор на жену и обомлел. Ничего, кроме пословицы: "Не один черт лапти стоптал, пока их вместе свел", на ум не пришло. У Вовы-шофера глаза не тронуты умом и говорит? на "о" нажимая, а у нее такая зелень лукавая под ресницами и излагает правильно. В обращении проста, умна, приветлива, непринужденна. Ведет себя раскованно, одета со вкусом и хороша, чертовски хороша собой. Стройна, изящна, тонкокостна, но без худобы, заметьте. Где он нашел ее? Говорил, что в городе. Что общего у них, кроме детей? О чем они могут говорить между собой при столь бросающейся в глаза разнице интеллектов? Недолго обсасывал эту мысль доктор, тем более что жил по принципу: "На чужой каравай рот не разевай".
   Через несколько дней Вова попросился смотаться на "скорой" в Тюменскую область. Отец, мол, лося завалил, мясо привезу на себя и на вас. Вопрос был непростой. Попросить в совхозе машину на замену -- бесполезно.
   "У вас же своя "скорая" есть", -- скажут. Наврать, что машина сломалась, тогда не покинешь гараж. Придумать, что Вовка заболел, тем более глупо -- совхоз даст водителя, чтобы он вместо Вовы на "скорой" поработал. Думал, думал доктор и решил: "Вот что, -- сказал он Вовке, -- поедешь ночью, к утру назад (отец жил недалеко), но если будет вызов -- я тебя не отпускал".
   Несмотря на очевидную авантюрность затеи -- в случае разоблачения водитель был бы незамедлительно уволен Вовка с предложенным вариантом согласился. Даже слишком охотно согласился.
   В тот день приехали из района рентгенологи, до вечера проводили флюорографию, потом так наужинались, что спирного не хватило, и догонялись настойкой заманихи, а когда они уехали, доктор задремал с устатку. Проснулся от ощущения присутствия постороннего в комнате. Открыл глаза. На кровати сидела жена шофера и неотрывно смотрела на него.
   "Что же мы так рано спать укладываемся? -- улыбалась она. -- Что же мы не закрываемся? Заходите, гости дорогие, берите, что хотите".
   Если вы думаете, что доктор спросил даму, как и почему она вошла к нему без стука, -- вы ошибаетесь. Что вообще должен делать здоровый холостой мужик с замужней красивой бабенкой, присевшей к нему на кровать? А вот что: он легко перекинул, готовую к совместному приключению дамочку, через себя к стене, расстегнул кофточку, освободил грудь от бюстгальтера и, умирая от желания, вожделенно всосал розовый сосок, сладострастно прикусив его. Рука его в это время продвигалась между не очень плотно сжатыми бедрами вверх, достигла лона и уже ощутила горячую скользкость жемчужины; сладко заныло сердце от предвкушения предстоящей близости, но женщина вдруг решительно убрала руку и резко поднялась.
   -- Не сейчас, я здесь боюсь, -- пытаясь выровнять дыхание, сказала она, -- придешь ко мне в два часа ночи
   -- Я не доживу до ночи, -- зверел доктор от запаха ее тела, -- я просто умру от ожидания.
   Он снова положил ее рядом с собой, закрыл ей поцелуем рот, не давая возражать, и снова попытался раздвинуть ей ноги, но соблазнительница была непреклонна. Она поднялась с постели, поправила прическу и ушла, посмотрев на распаленного доктора столь обещающе, что он поставил будильник на два часа ночи, чтобы не проспать.
   О! Интуиция! Почему мы не прислушиваемся к голосу нашей спасительницы? Почему обижаем охранительницу нашу пренебрежением к ее советам и предостережениям?
   Женщина ушла, а доктор почувствовал неясную тревогу, абсолютно беспричинную, казалось бы. Ведь никто, никогда, ни о чем не узнает, но ощущение надвигающейся опасности обручем сдавило сердце. Он не мог конкретно представить себе, откуда исходит угроза, но присутствие какой-то поганки было очевидным. Какая-то гадость витала в прокуренном рентгенологами воздухе. Во-первых, не хотелось быть свиньей по отношению к Вовке. Как с ним работать потом? Доктор не выносил неестественности отношений, а о какой естественности могла идти речь после случившегося? Во-вторых, он не хотел идти к ней домой. Он знал по опыту, что муж всегда прав, застань он их у себя дома. Не хотелось чувствовать себя воришкой, трусливо и пакостно обворовавшим того, кто ему доверял.
   "Не пойду" -- решил доктор, но зазвенел будильник, и он пошел. Шел дождь, дорогу тут же развезло, и он надел сапоги.
   "Хорош любовничек, -- думал доктор, пытаясь взглянуть на себя со стороны, -- только болотников мне не хватало".
   Дверь была открыта, в детской спали двое детишек, Вовкина жена приложила палец к губам, показывая на них.
   "Смелая до безрассудства", -- отметил доктор, осторожно, чтобы не разбудить детей, укладывая ее на семейную кровать. Возмущенно взвизгнули пружины старенького матраца, так дружно и громко запели на разные голоса, угрожая разбудить детей, что пришлось сесть на рядом стоящий стул и посадить ее на себя. Она почти не двигалась, но он совершенно отчетливо ощущал в невозможной глубине ее тела вкрадчиво обволакивающую волну жадного поглощения, и эта необычность соития придавала особую пикантность происходящему.
   Доктор не помнил, как долго он пробыл у нее, он совершенно утратил ощущение времени, и вдруг окна спальни осветились фарами, подъезжающей к дому машины.
   "Это Вовка, -- сказала она без видимого испуга, -- не торопись, он еще пойдет ворота в гараж открывать -- я их проволокой перевязала".
   С сапогами в руках, шлепая босыми ногами по сырой траве, доктор бежал через огород, проклиная все на свете.
   Утром Вовка сообщил, что прошел дождь, машина стала буксовать -- пришлось вернуться с полпути. Он был совершенно спокоен и приветлив, как всегда, и версия была более чем правдоподобной, но доктор голову дал бы на отсечение, что он все знает. В амурной практике доктора уже был случай, когда никто ничего не видел, а муж тем не менее об адюльтере узнал. Пришла, как-то к нему вечером жена сильно пьющего студента -- Юры Д. Спросила, не знает ли он, где ее муж. Обратилась именно к нему, потому что он с Юрой подрабатывал сторожем в детском садике. Сказала, что мужа уже сутки нет дома, попросила показать место работы мужа -- может быть, супруг там. В садике Юры не оказалось, но зато в скверике на Разгуляе нашлась очень хрупкая скамеечка, которая обломилась под ними в самый неподходящий момент. Через некоторое время Юра отвел "донжуана" в сторонку и сказал, что все знает.
   "Я бы на твоем месте, имея такую женщину, как у тебя, не оскорблял ее дурацкими подозрениями", -- стараясь быть невозмутимым, посоветовал студент алкашу, будучи совершенно уверенным, что его берут на понт. Но Юра рассказал обалдевшему студенту историю со скамеечкой, взял с него честное слово, что это больше не повторится, и попросил на пару бутылок популярного в то время пойла под названием "Биле мицне".
   Разоблаченный любовник дал рогоносцу деньги, и на этом инцидент был исчерпан. Будущий доктор даже не обиделся на глупую женщину за предательство, потому что знал примерно, как это произошло. Видимо, был скандал по поводу пьянства мужа, угрозы бросить его к чертовой матери, и на обычное: "Да кому ты нужна?", рассказала все подробно, чтобы побольнее уесть.
   Там было ясно, но как раскрылась тайна в этом случае? Ничего не оставалось, кроме как объяснить произошедшее фразой, прочитанной у Бунина: "Неисповедимы пути, по которым ревнивый муж узнает об измене".
   Через три дня, вечером, доктор зашел в прачечную за утюгом и увидел, что Вова с женой идут в больницу. Свет в прачечной не горел, поэтому доктор видел парочку, а они его нет. Остановились у окна. "Я ему сама скажу, ты молчи", -- приказала жена, и они пошли ко входу в больницу.
   Доктор, лихорадочно соображающий, что могли бы обозначать эти слова, встретил семейку в коридоре.
   -- Что это вам дома не сидится?
   -- Мне надо с вами поговорить, -- решительно заявила Вовкина подруга жизни и добавила, обращаясь к мужу, -- ты постой здесь.
   Зашли в кабинет.
   -- Я беременна от тебя, -- объявила она, неприятно тыкая и так громко, что не оставалось сомнений в том, что Вовка слышит каждое ее слово, -- и не собираюсь сама платить за аборт.
   Тут только доктора осенило. Бог мой! Аборт стоит пятьдесят рублей, и ради этого Вова подставил беременную жену, придумал историю с мясом, уехал, чтобы дать им возможность уединиться, а вернувшись, не торопился зайти в дом, дав время любовнику его жены, спокойно уйти восвояси.
   Доктор всегда считал жадность худшим из человеческих пороков, но чтобы до такой степени? Он взял рецептурный бланк, написал на нем знакомому гинекологу: "Женя, дорогой! Сделай нам аборт. Я расплачусь", расписался, объяснил внезапно забеременевшей, как найти в городе гинеколога, и семья ушла. Аборт был ей сделан, доктор расплатился и выставил коллеге замечательный магарыч, а Вова вскоре разбил по пьянке "скорую", оказал сопротивление участковому, чудом избежал уголовной ответственности и возвратился с семьей в Тюменскую область.
   "Вот вам и повод для размышлений о моральном облике сельского жителя Вовы и его городской жены", -- закончил повествование доктор.
   Костер почти погас, но продолжал излучать тепло. Никто не сказал ни слова осуждения, да и сам доктор поймал себя на мысли, что презрение, столько лет сопровождавшее любое воспоминание о корыстном Вове и его продажной жене, куда-то улетучилось.
   "В конце концов, -- думал доктор, -- я мог ей просто понравиться как мужчина, и она уговорила своего дурака на интригу, совмещая приятное с полезным. А мне было так хорошо с ней в ту дождливую ночь, и, может быть, в этом радостном слиянии тел и есть высший смысл жизни?"
   Легкий ветерок раздувал остывающие угли, и тогда окрашивался алым серый пепел костра. Надо было бы подкинуть дров, но никто не пошевелился. Каждый твердо знал, что тепла от нагретых за ночь камней с лихвой хватит до уже летящего к ним с востока рассвета.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"