Петрович Георгий
Запах гибели

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как могло случиться, что в результате беспорядочных случек деревенских собак всевозможных мастей, размеров и пород мог получиться такой красавец - объяснить невозможно, но факт остается фактом: пес получился великолепный, крупный, широкогрудый, светло-бежевого окраса, с очень густой и блестящей шерстью.

Георгий Петрович

Запах гибели

   "Джек! Бессовестный нахал! -- Изобразила хозяйка недовольство, и даже шлепнула пса понарошку по сытой холке, -- ты куда опять морду суешь?"
   -- Как будто бывают совестливые нахалы, -- подруга хозяйки тоже шлепнула Джека разок совсем небольно, и тут же, как бы извиняясь, погладила его, чтобы он не обиделся. -- Это он к тебе под хвостик заглянуть пытается, распутный дворянин. Он же волочится за тобой, неужели ты не видишь? Воспылал нежной страстью. Допрыгается! -- И уже обращаясь к Джеку: "Вот расскажу про твое поведение Сергею Николаевичу, он тебе живо кое-чего ампутирует, и как мы после этого дружить с тобой будем? Ты знаешь, что я не выношу кастрированных мужиков: ни котов, ни кобелей?"
   Подруга хозяйки была рыжая, а рыжие, по глубокому убеждению Джека были ароматнее других женщин. Все молодые женщины, по мнению Джека, пахли Жучками. Так изумительно, например, пахнет его знакомая соседская собачонка, с которой он бегал однажды в лесу.
   Джек не понимал, конечно, всех человеческих слов, да это было ему и не нужно. Главное -- это интонация и запах. Интонация главнее смысла, а запахи главнее интонации. Вот ругается вроде бы хозяйка, а он точно знает, что ее даже веселит его манера задирать ей юбку, а если бы это было иначе, он бы получил по шее так, как однажды получил от хозяина, когда он задрал соседского бройлера.
   "Вообще-то, хозяин у меня хороший и пахнет он вкуснее всех, -- думал Джек, -- и потом я всегда сыт, у меня всегда стоит свежая водичка, цепь у меня на блочке, так что свободно могу бегать по двору. Не то, что соседский Трезор. Сидит, бедолага, на коротенькой цепи. Жара, а у него пить нечего. Издеватели! Но он и на вид песик неказистый, не то, что я. Как меня вчера рыжая назвала? Лабрадор!"
   Джек, действительно, был хорош. Как могло случиться, что в результате беспорядочных случек деревенских собак всевозможных мастей, размеров и пород мог получиться такой красавец -- объяснить невозможно, но факт остается фактом: пес получился великолепный, крупный, широкогрудый, светло-бежевого окраса, с очень густой и блестящей шерстью. Загадка для генетиков. Какие только определения не слышал Джек в свой адрес! И что он цвета какао с молоком, и что он палевый, и что он розово-фланельный, и что он чалый и даже буланый.
   "Что я им, лошадь, что ли?" -- обижался пес, но лабрадором гордился. Он не знал такой породы, но само звучание слова ласкало слух. Джек подолгу рассматривал себя в лужице около будки, оставался, как правило, доволен своей внешностью и всегда говорил, отходя на сухое место: "Ну, вылитый лабрадор!"
   А между тем, он стал замечать, что хозяин стал пахнуть иначе. Он и раньше приносил с собой иногда запах незнакомых Жучек, но сам по себе всегда пах благополучием, достатком и уверенностью в собственных силах. Не было случая, чтобы он не потрепал Джека, возвратившись домой. А вынося собаке ужин, всегда садился рядом и разговаривал с Джеком негромко и ласково: "Ешь, мой красавец! Красивый, красивый! Сейчас я тебе водичку заменю. Что ты опять туда набросал?"
   И Джеку после этого общения становилось не так тоскливо сидеть на цепи. Хозяин с удовольствием отпускал бы Джека на ночь побегать, но после того, как выяснилось, что Джек становился абсолютно неуправляем при виде любой живности, будь то курица, коза, баран или корова, решено было отпускать его побегать только в присутствии хозяина, а затем снова сажать его на цепь, потому что оставленный без присмотра пес легко перемахивал через высокий забор и куриц душил, а всех остальных животных гонял по деревне. Не со зла, а просто потому, что любил за кем-нибудь погоняться. Не принадлежи он доктору, давно пошла бы его красивая шкура на шапку, а так приходили селяне, жаловались на собаку, в результате чего и сидел Джек сиднем на цепи, ожидая прихода хозяина с работы.
   Не так давно привел хозяин с собой гостей. Жены не было дома. Развели костер, затопили баньку, пили эту вонючую гадость, сами пахли потом этим пойлом отвратительно, но все становились почему-то веселее, и все норовили погладить и потрепать собаку, думая, что псу это нравится. Джек делал вид, что ему приятно прикосновение чужих рук, изображал из вежливости блаженство, а сам со страхом ожидал, что опять начнут стрелять огнем из железных палок по пустым бутылкам.
   Вот уже хозяин запьянел немного и рассказал в сотый раз, как Джек встал грудью на защиту хозяйки от домогательств пьяного мужика, а это означало, что по окончании повествования о подвиге Джека гости станут еще больше приставать с телячьими нежностями.
   "Черт с ними, -- думал воспитанный пес, -- пусть гладят, лишь бы не стреляли"
   Хозяин не врал про случай с мужиком. Действительно, получил он как-то вызов, сел в подъехавшую за ним машину скорой помощи и не успел скрыться за углом, как во двор зашел пьяненький парень с соседней улицы. Джек знал его давно и ненавидел. Он отвратительно пах.
   "Что это он так на Кольку Скотникова лает, -- удивлялась хозяйка, -- идет парень по другой стороне улицы, а Джек прямо с ума сходит со злости".
   "Лаю потому, что он вонючка, -- думал Джек, -- неужели они не чувствуют, что от него за версту туалетом прет? Человеческое дерьмо вообще отвратительно. Вот лошадка или козочка уронит -- ничего страшного, коровка нашлепает -- уже есть кой-чево, но в основном травкой пережеванной отдает, а вот то, что эти двуногие после себя в лесу оставляют, запах имеет ну просто отвратительный. Отчего это, интересно?"
   А вонючка этот, он же местный сердцеед, увидел, что доктор отъехал, и прямиком к его молодой жене.
   "Что Вы хотели? -- вежливо спросила хозяйка. -- Да прекрати ты, -- крикнула она Джеку, -- оглохнешь от тебя".
   А проницательный пес рвался с цепи, хрипел, задыхался в ошейнике, и такая ненависть полыхала из глаз, что будь сосед потрезвей, может быть, и образумился бы.
   -- А что хотят от женшыны, когда мужа дома нет, -- дышал Колька сивухой в лицо.
   -- Да Вы с ума сошли? Я сейчас Джека спущу.
   -- Спускай, Нина Максимовна! Я же твоего кобеля и покусаю, -- пьяно бормотал Колька, сатанея от желания и пытаясь обнять хозяйку.
   "Возьми его!" -- крикнула Нина, спуская пса с цепи.
   Этого она могла и не говорить. Ни "возьми его", ни "ату его", ни "фас" произносить было без надобности. Джек и без команды знал, что нужно делать. Молнией рванулся он из рук, в три прыжка догнал убегающего кавалера, полоснул по бедру белым клыком, как кинжалом, и вырвал клок мяса, сам удивившись податливости и непрочности человеческой шкуры. И не вгрызся в кровавую плоть, как это сделал бы какой-нибудь глупый бультеръер, а тут же отпустил ногу и вцепился в правое запястье пытавшегося ударить его Кольки. Вот тут он уже намертво закусил челюсти, таская, как куклу, Скотникова по траве.
   -- Что же это вы Коля? Перепили, что ли? -- спрашивал доктор, зашивая рану на бедре.
   -- Ничего не помню, хоть убейте, -- врал Скотников, -- насосались у Миронихи первача, а он у нее, вы же знаете, -- чистый спирт, а может, даже и покрепче будет. Простите меня, Христа ради.
   -- Бывает, -- соглашался доктор, не веря ни на йоту в потерю памяти аборигена.
   Хотел, было, он разобраться с этим хамом другим образом, но потом насчитал двенадцать швов на бедре и семь на запястье и решил, что мстить дураку не стоит. И так получил сполна -- будет с него.
   -- Может, мне прививку от бешенства сделать?
   -- Да нет, пес абсолютно нормален, -- успокоил пациента доктор, подумав про себя: "Чего нельзя сказать про тебя, идиот!"
   А Джек получил в тот вечер на ужин целый бараний бок и стал главным героем частых застолий на все последующие годы.
   "Вот, -- говорил хозяин, подвыпив, показывая на Джека, -- стоит на страже узаконенного ЗАГСом брака, оберегает меня от рогов, блюдет нравственность моей жены. Самый ревностный домостроевец из всех существующих псов на земле. Точно знает, убежден, что только я имею право обнимать законную супругу. Чуть не загрыз охальника".
   И всегда целовал доктор после этих слов Джека в холодный и влажный от здоровья лакированный кончик носа, и всегда в этот момент пес хотел умереть за хозяина.
   "Из него мог бы получиться отличный охотничий пес" -- говорили гости, но хозяин разочаровывал гостей, рассказывая им про интересную с точки зрения собачьей психологии особенность Джека.
   "Самый интеллектуальный собакиш в мире, -- хвалился доктор, -- любит Высоцкого до слез. Вот включаю его вариации на цыганскую тему "В чистом поле васильки, дальняя дорога", начинает подвывать и плачет при этом слезами. Не верите? Могу продемонстрировать. А еще Джек не выносит запах пороха. Ну, после выстрела, разумеется. Я сначала думал, что он шума боится. Такое бывает и довольно легко устраняется. Нужно стрелять сначала издалека, а потом все ближе и ближе, и, как правило, собачка быстро привыкает и к грохоту, и даже к выбросу пламени из дула. Попробовал этот метод -- никакого эффекта. Дрожит, пугается, убегает. В чем дело? Неужели запах пороха вводит его в депрессивное состояние? Решил сделать эксперимент. Почистил ружье, сначала дуло с маслицем продраил, а потом чистой тряпочкой просушил. И что вы думаете? Завожу Джека в комнату, где ружье висит, -- он хоть бы что. Затем стреляю во дворе холостым и снова вешаю ружье на гвоздь. Вы себе не представляете, что с ним делается. Скулит, поджимает хвост, пытается спрятаться, закрывает лапами морду. Так что охотничий пес из него не получится, не могу же я из-за него после каждого выстрела ружье чистить. Вообще странно все это. Я лично нахожу запах из дула восхитительным, иногда даже пыж поднимаю и нюхаю втихаря, как фетишист".
   Доктор не обманывал гостей, рассказывая им про вой собаки под песню Высоцкого. Джек и сам не понимал, что это с ним делается, когда он слышит хриплый, как лай отважного и искусного в драке пса, голос. Он, конечно, не мог понять, о чем там поется, но почему-то хотелось в этот момент, чтобы напали на хозяина злые собаки, а он бы защищал его, не обращая внимания на боль и кровоточащие раны, и самое необычное было в том, что хотелось под эту музыку не выжить, а умереть, и чтобы соседская Жучка видела, какой он сильный пес, бесстрашный и самоотверженный.
   И про непереносимость пороховой гари не врал Сергей Николаевич. При вдыхании запаха ружья после выстрела Джеку становилось так тоскливо, так страшно, как-то так безнадежно, как если бы случилось в его жизни самое скверное, самое трагичное, как, если бы умер, не приведи господи, хозяин и все умерли бы вместе с ним, а он -- Джек, -- остался бы сидеть один на цепи, не в силах перекусить железные петли. Храбрый пес и сам стыдился своей слабости, сто раз обещал себе не обращать внимания на эту трупную вонь после выстрела, но всякий раз не мог совладать с собой, не мог перенести этот ужас, эту обреченность, это ощущение приближающейся смерти. Он так и называл про себя эту дымную гадость: "запах гибели".
   В тот раз все обошлось, никто не стрелял по бутылкам, но именно после этого вечера стал хозяин пахнуть тревогой, или, как сказали бы люди: стал хозяин тревогу источать. Да и как ее было не источать, если попал доктор в историю.
   Правду говорят: "Лучше с умным потерять, чем с дураком найти". Смысл этой народной мудрости блестяще подтвердился в тот злополучный вечер. Жены, как уже упоминалось, дома не было. Она уехала с дочерью к маме на выходные, так что доктор принимал гостей один. Приехал коллега с женой и с ее очень даже недурной подругой. Чуть попозже забежал на запах шашлыков главный инженер совхоза. Ему для пары подошла бы незамужняя дамочка, но что-то они друг другу не приглянулись, и для пущего веселья была приглашена старая его пассия -- медсестра из больницы. Ну, а подружка жены коллеги, вроде как и довольна осталась этим обстоятельством, потому как глаз на хозяина положила. И все было бы нормально, не окажись в компании человек с не совсем нормальной психикой. Коллега врач-эпидемиолог Василий Тищенко страдал интересной формой психического заболевания под названием "циклофрения". Ну, представьте! Совершенно нормальный на вид, приятный во всех отношениях мужик на фоне полнейшей семейной гармонии приходит домой и на вопрос жены о зарплате спокойно ей объясняет, что он, дескать, закупил на все деньги лопат совковых и штыковых, несколько тачек и даже одно кайло приобрести не позабыл.
   Для чего?
   Ну, как не понимает глупая женщина таких элементарных вещей, ну, до чего же несознательная гражданка. Что у них за огородом? Правильно, болото! Пропадает бесцельно для страны громадный участок земли. Значит, что должен сделать настоящий патриот своей Родины? Болото это осушить. Ну, что тут неясного? Инструмент закуплен, на следующую зарплату нужно будет нанять рабочих и начать мелиоративные работы. Вот только на экскаватор деньги понадобятся и на дренажные трубы тоже, но и эту проблему можно решить умному человеку. Взять в стройбанке ссуду, и все!
   И такое возбуждение, такая энергия от него прет, такой юношеский блеск в глазах, такой, можно сказать, задор, такое обилие аргументов в пользу утопического предприятия, что просто любо-дорого смотреть. Теперь скажите: "А что ж тут ненормального? Да будь таких сумасшедших побольше -- давно б уже при коммунизме жили".
   Все верно, да только не выполнит он задуманное никогда! В том-то и беда! Пройдет немного времени, успокоится этот доморощенный Сен-Симон и даже сам себе вопросы задавать станет: "Да что это за наваждение такое было? Лопат накупил, а жить на что? Детишек чем кормить? Альтруист долбаный!"
   И так благоразумно он будет рассуждать до следующего приступа. Болезнь так и называется потому, что циклична. И еще есть одна особенность у этой патологии: алкоголь провоцирует приступы неукротимой деятельности. Считается, что именно он и продуцирует самые невероятные идеи. Поэтому для того, чтобы период психического благополучия -- ремиссии по-научному продолжался, как можно дольше подобным пациентам категорически запрещается употребление спиртного. Все об этом знали, Васе не подносили, но сами наклюкались основательно. Вот уж и водку в камин плескать начали -- первый признак утраты контроля хозяином. Махнут стопарь на угли, а из очага как полыхнет синим пламенем. Того и гляди, дом спалят. Кричат дамы в притворном ужасе. Шум, восторг, веселье! А вот уже и анекдоты пошли, да не столько смешные, сколько скабрезные, а тут и частушка вспомнилась неприличная. Пели на уральский манер, характерно окая.
   Я иду, она стират белу комбинацию,
Повалил ее в корыто, сделал дефлорацию.
   Почему это пьяных так на фривольности тянет? Не потому ли, что трезвые все время про это думают, а вслух сказать боятся? Ну, а что у трезвого на уме... А вот и вторая частушка прямо на банно-прачечную тему на ум пришлась:
   Я иду, она стират, я давай подмигивать,
Повалил ее в корыто и давай намыливать!
   Тут и банька прогрелась, изготовилась. "Сергей Николаевич! -- кричит из предбанника незамужняя. -- А кто мне спинку потрет?"
   Да он что? Не мужик, что ли? Али всю галантность от общения со Скотниковыми порастерял?
   А как пивцом на каменку плеснули, и дух хмельной и хлебный в голову шибанул, тут уж и последние остатки благоразумия утратили. Развеселились не в меру.
   "Что это вы там так долго намыливаетесь? -- под окном гости кричат. -- Не угорели ли часом?" Словом: свинство, безумие, вакханалия. Даже Джек принял участие. Непрожаренных кусочков шашлыка много оказалось, все ему кидали. Наелся до отвала. Мясо с дымком -- такая прелесть. Прилег пес у костра, положил умную морду на лапы, и показалось ему, что он был уже когда-то точно в такой же ситуации, только в какой-то другой, прошлой жизни. Грезилось ему, что помогал он сильным, бородатым и вкусно пахнущим мужчинам охотиться на большого зверя в первобытном лесу, а потом он вот так же сидел у огня, и так же бросали ему куски дымящегося мяса, а потом хозяин улегся на шкуру, а он -- Джек -- стал охранять его сон, и самому от счастья спать ни капельки не хотелось.
   Все хорошо, вот только Вася совсем закручинился, посмотрел трезвым глазом на все это безобразие и раздосадовался. Не от зависти ли, что другие могут веселиться, а ему нельзя. Непьющих вообще гнать из-за стола нужно, чтобы не шпионили. Пошел Вася на кухню, хотел горе минералкой залить, а там бутылка спирта томится. Как жахнул он стакан неразведенного, так сразу в разнос пошел. Сначала в фазу тихого помешательства впал. Потребовал перо и бумагу, объявил, что непременно, сегодня же должен научный труд написать, потому как эпидемии человечество одолели. Уселся поудобнее за кухонным столом, написал размашисто название темы: "Расстрел как гуманная акция советского врача-эпидемиолога в борьбе с инфекцией!", и давай строчить. Уже все утихомирились, а он все пишет. Тут, правда, под утро небольшая неприятность получилась. Напрудили главный инженер с дамой на семейную кровать. Кто это сделал, неизвестно, но надо полагать, что случилось это недоразумение от избытка чувств и от избытка пива в особенности. Хохот, взаимные обвинения, не протрезвели еще проказники.
   -- Это не я!
   -- А кто? Я, что ли?
   Кабы спали одетые, так по трусам можно было бы определить виновника, а так докажи, попробуй, у кого сфинктер подкачал. А матрац непременно просушить надо, жена завтра вечером возвращается.
   -- Ерунда! Утром новый купим!
   -- На календарь взгляни, завтра воскресенье, закрыто все!
   Решили феном сушить, да разве поможет хилый аппаратик. Пока судили да рядили, Вася для стимуляции мыслительного процесса еще спиртику принял и перешел во вторую фазу умалишения -- буйным стал. Взгромоздился на подругу жены коллеги с добрыми намерениями. Крик, возня. Жена вбегает в комнату, а голый Вася сидит на груди у мадам. Главное, не лежит, а сидит на ней верхом. Может быть, именно, это обстоятельство и возмутило супругу больше всего. Раз! Кавалеристу по мордасам. Бац! Кобылке за компанию. Пока жену успокаивали, Вася сбежал в лес с заряженным ружьем, залег в засаду, видимо, решил, что он партизан, а кругом недобитые фашисты, и бабахнул из двух стволов в проходящий мимо автобус. Никто, к счастью, не пострадал, дробь третий номер только вмятины на кузове оставила и в двух местах окна пробила. Ну, а дальше милиция, поимка партизана, протокол и главный вопрос к обвиняемому: "Где и с кем пил?"
   Знамо дело, с кем: "С главным врачом участковой больницы и с главным инженером совхоза".
   Ах, вот как? Значит, горбачевский указ об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом для сельских специалистов и не указ вовсе? Ну, так пожалуйте на ковер к первому секретарю райкома партии. И хоть был Сергей Николаевич убежденным беспартийцем, но первым предстал пред очами главного большевика района. Только он врать изготовился, как его перебили и всю правду ему рассказали. И о посещении баньки с чужой женщиной, и об обсиканном матрасике, и все остальные мерзости до мельчайших подробностей. Откуда информация? Известно откуда! Все тот же Вася вообразил себя сотрудником деревенской полиции нравов и вложил всех за всю масть, письменно показания дал, все бордельеро описал и даже свое отношение к произошедшему выразил -- осудил коллегу за поведение, порочащее высокое звание советского врача. Возмездие за организацию попоища не заставило себя ждать. Сергей Николаевич был уволен с работы, главный инженер переведен в рядовые, а Вася был направлен на принудительное лечение в психушку. Про то, что и жена хозяина была обо всем проинформирована, и говорить не приходится. Чуть на развод не подала. Спасла от разрыва дошедшая до нее деталь допроса.
   -- Вы, что же, жену свою не любите?
   -- Очень люблю и чувствую себя свиньей после случившегося, -- совершенно искренне возразил доктор.
   -- А почему тогда чужой женщине спинку в бане натирали?
   -- Сам не знаю, пьяный был, за компанию, наверное.
   Первый поверил, да и как было не поверить, когда из подчиненных ему секретарш не осталось ни одной, не оценившей по достоинству собственной спиной приятную упругость импортного дивана в персональной комнате отдыха главного коммуняки. Поверить-то он поверил и даже в глубине души посочувствовал доктору, но приказал, тем не менее, уволить. Не со зла, конечно, а чтобы участие в борьбе с пьянством изобразить. Так что вынужден был доктор переехать в другой район, поближе к городу. Жалко было новый дом в деревне бросать, даже не столько о доме Сергей Николаевич горевал, сколько об усадьбе. Прямо за огородом начинался околок, где можно было и с Джеком побегать, и соку березового по весне нацедить. А летом ягоды, грибов не меряно, и даже карасики водились в махоньком озерце. Что еще желать человеку? Рассказывали старожилы, что первые переселенцы из раскулаченных столкнулись с серьезной проблемой. Какой только глубины колодцы ни копали, а воды пресной так и не нашли. Солонцы! Оттого и вода соленая, а артезианские колодцы для кулацких элементов в те времена бурить не полагалось. Вот и приходилось весной бочками березовый сок заготавливать и пить его все лето вместо воды. И ведь придумали враги трудового народа, как сок без всяких там консервантов все лето сохранять. Обычно он через три-четыре дня закисает, белеет, мутнеет, становится склизким, как кисель, выпадает хлопьями на дно посуды. Сопливится -- так этот процесс называют в народе. А вот если в сок прожаренное дочерна зерно ячменя бросить, совсем немного: горсть на ведро, то остается он прозрачным, но цвет янтарный набирает, а самое главное -- приобретает квасную ядреность и хранится в таком виде в холодном подвале до самой зимы, а там уже можно и снег для нужд своих таять. Научили местные и доктора этой премудрости, и удивлял хлебосольный хозяин гостей удивительного вкуса напитком, которым не только опохмеляться впору было, но и окрошку заварганить можно было знатную. Жаль, что и говорить, было насиженного места, но доктор никого в своей беде не винил. Сам виноват, сам дурак, потому что умный человек не станет приглашать в гости сумасшедшего. А для Джека наступили тоскливые времена. Всю неделю он находился в большом унынии и оживлялся только в субботу, когда приезжал хозяин.
   -- Ты себе не представляешь, как он по тебе скучает, -- рассказывала жена, -- стал плохо есть, запрыгивает на будку -- так ему лучше улицу видно, и стоит на крыше целый день, все ждет, когда ты появишься. Вот ты когда сегодня в деревне появился?
   -- Полчаса назад. Я еще с ветеринаром около магазина поболтал.
   -- Вот Анечка не даст соврать, -- призывала жена дочь в свидетели, -- ровно полчаса назад он начал лаять, выть, рваться с цепи. Как тебе это нравится?
   Доктор кормил Джека, потом шел с ним гулять в лесок, а потом пес всю ночь не смыкал глаз, все смотрел на дверь дома, не мигая, боясь пропустить момент, когда хозяин выйдет наружу.
   -- Вовка с Лидой опять, куда-то испарились, -- жаловалась жена, -- два дня уже их дома нет, а Трезор голодный, всю ночь выл. У меня вообще теперь веселая жизнь началась. Всю неделю Джек по тебе воет, а на выходные Трезор покоя не дает.
   -- Покормила?
   -- Да я боюсь за калитку заходить, кинула ему хлеба через забор.
   -- Ну, что это за еда, -- говорил доктор. Он собирал остатки ужина и отправлялся кормить чужого пса. Этот Вовка за свое отношение к собаке давно уже выпрашивал, и хозяин сто раз уже собирался его отматерить, но каждый раз вместо предполагаемой нотации ограничивался приветствием. Что-то было такое в Вовкином лице, что не давало доктору права обойтись с ним невежливо. А поговорить с соседом было необходимо. Он же как? Загуляет с Лидой, уедет куда-то к родне, а Трезор на метровой цепи без воды на жаре мается. Сидит на самом солнцепеке и даже будки не имеет, чтобы спрятаться. Первый Лидкин муж погиб пару лет назад на уборочной. Полез что-то там почистить в барабанах комбайна, а двигатель не заглушил. Его возьми да за одежду вальцами и зацепи. Всего перемололо, пока заметили. А был он мужик хозяйственный, немец по национальности, и скотина была у него всегда ухожена, и собака тоже. После смерти мужа пустилась Лида во все тяжкие, даже будку Трезорову какому-то хахалю подарила, а была будка как теремок. Год назад откуда-то этого Вовку привезла, он у нее и остался. Был он намного моложе Лиды и на вид мужик неплохой, если бы не его отношение к Трезору. Во время очередного их загула зашел доктор во двор, спустил Трезора с цепи, напоил, накормил, а когда соседи вернулись, решил с ними воспитательную работу провести. Заходит он в дом и видит такую картину. Сидит Вовка у Лиды на коленях и плачет пьяными слезами, ну, прямо в голос, ну, прямо навзрыд, аж всхлипывает, а Лида его утешает и, как ребенка, гладит по голове. Тут уж не до объяснений. Повернулся доктор и вышел. На другой день спросил у соседки, что случилось.
   -- А вы что? Не знаете? Он же мать свою в детстве нечаянно застрелил. Игрался с ружьем, а оно заряженное оказалось. Вот теперь как выпьет, так и убивается, плачет, корит себя, курит всю ночь. Мы же с ним каждую пятницу к нему в деревню ездим. Он там на могилку к матери сходит, а потом квасит с родней до понедельника.
   -- Извините, не знал, -- смягчился доктор, -- но собаку вы все равно зря мучаете. Давайте так договоримся. Вы как уезжать надумаете, спускайте Трезора с цепи. Тогда он хоть в тень спрятаться сможет, а я за ним присматривать буду. Договорились?
   -- Договорились.
   Доктор покормил Трезора, подлил ему водички, поговорил с ним о какой-то чепухе для поднятия собачьего настроения и пошел к себе, пытаясь решить на ходу непростую задачу. Ситуация складывалась следующая. Вот уже месяц новый доктор, назначенный вместо уволенного, ждал, когда Сергей Николаевич освободит квартиру. Уже и директор совхоза стал косо посматривать, а ведь были они до этой истории приятели-собутыльники, на охоту вместе ездили, да и вообще рюмочку друг без друга не опрокидывали. Но и его можно понять: дом построен специально для участкового врача, свободной жилплощади нет, а райздравотдел давит: "Сели нового доктора, и все!" Что делать директору? Только просить уволенного врача о скорейшем освобождении квартиры.
   "Бог ему судья, -- думал Сергей Николаевич, -- придется с семьей месяца четыре в гостинице пожить. Главный обещал к зиме квартиру предоставить. Спасибо, что согласился проживание в гостинице за счет больницы оплачивать".
   И жена тоже торопила с переездом: "Когда уже переедем? Тут стало жить совсем невмоготу. Когда была женой главврача -- все задницу лизали, а вот недавно пришла в магазин перед самым закрытием, продавщица дверь перед самым носом захлопнула, а когда постучала, та ей ехидно так: "Вы что, читать по-русски не можете, там же написано на двери, со скольки у нас перерыв". А когда ее сын у доктора на "Скорой" шоферил, так прямо на дом деликатесы таскала. Лицемеры люди, сволочи!"
   -- Придется переезжать, поживем пока в гостинице, -- решил доктор. Он после того случая чувствовал себя виновником всех несчастий, да так оно и было на самом деле, потому и старался как-то реабилитироваться перед семьей.
   -- А Джечку куда? С собой возьмем? -- спросила Анечка.
   -- Нет, доча, он с его голосом всю гостиницу на ноги поставит. Он же нас охранять будет и на всех мимо проходящих лаять будет. Кто ж нам позволит людям спать мешать? Нас оттуда мигом выселят. Попрошу-ка я нового доктора за ним присмотреть, а когда квартиру получим, заберем Джека себе.
   На том и порешили. Новый доктор оказался человеком сговорчивым, к тому же заядлый охотник -- свой человек. Обещал присмотреть за собакой.
   -- Небось, не разорит. Уезжайте, коллега, все будет о кей.
   Да он готов был стаю волков усыновить, лишь бы поскорей в такой чудный дом вселиться.
   -- Я в долгу не останусь, -- пообещал Сергей Николаевич.
   Пока грузили на машину вещи, Джек извелся совсем. Он, то лаял на новых хозяев, то скулил, то прятался в будку, то запрыгивал на нее. Поэтому уезжал доктор с тяжелым сердцем, как будто предал он очень близкое существо. И не было покоя, все названивал коллеге, а тот жаловался, что воет пес так страшно, так горестно, как будто умер кто-то, прямо жуть берет.
   -- Может, мне приехать, погулять с ним, успокоить?
   -- Ни в коем случае, -- убеждал коллега, -- подождем еще немного, может быть отвыкнет.
   -- Ест он хоть? -- тревожился хозяин.
   -- Да практически нет. Исхудал страшно. Воды похлебает, и опять выть.
   Через три дня коллега сам позвонил хозяину, извинился, сказал, что сожалеет, но нет больше сил терпеть. Воет пес, аж мурашки по спине идут. Уже соседи жалуются, что спать не могут. Доктор пообещал приехать и забрать собаку.
   -- Что будем с Джеком делать? -- спрашивал он жену. Хотя на самом деле, он спрашивал себя, мучительно пытаясь найти выход из сложившейся ситуации: "Может быть, отдать его кому-нибудь, может быть, на чужом дворе он быстрее от нас отвыкнет?"
   -- Это кому? -- делала жена иронично-любопытное выражение лица. -- Не Сардыкину ли?
   Сардыкину отдавать, конечно, нельзя. Зашел как-то доктор к нему на вызов, а во дворе две собаки на цепи. Один пес ухоженный, сытый да гладкий, а второй худой, смотреть страшно, как из концлагеря. На вопрос доктора, не болеет ли песик, Сардыкин ответил, что здоров кобель, как бык. Просто он его на шапку держит: "Дак чего ради на этого кабздоха харчи впустую переводить?"
   -- Ну, может быть, кому-нибудь другому на время отдать?
   -- Да они тут все Сардыкины, -- с ненавистью утверждала жена, -- ты что, не знаешь, что Джек куриц душит, живность гоняет? Да его тут же крестьяне убьют, крохоборы эти. Кирпичами забьют! А если его хозяин не кончит, так его по пьяни ребята на шапку украдут. Так что сначала Джек будет жить впроголодь, это после нашей-то кормежки, а потом с него с живого шкуру снимут туземцы эти. У них же жалости ни на грош! Видел у соседки кота? Толстый? А был худой, как велосипед. Знаешь, отчего пополнел? Она же, гадина, его не кормит, он у нее чуть с голоду не сдох, и знаешь, что придумал? Он теперь комбикорм у свиней ест. С одной стороны корыта поросенок хрюкает, а с другой стороны Барсик урчит, сырой пшеницей душится. Это как нужно коту оголодать, чтобы муку грубого помола жрать научиться? А ты говоришь, отдать, кому-нибудь. У них же, как только пес состарится -- удавку ему на шею, а шкуру на унты. Видел зимой? Вся деревня в собачьих унтах щеголяет, а где шкуры взяли? Купили, что ли? А ты забыл, как с Анечкой щенка из ямы вынимал? Кинули кутенка в ров, и всем классом камнями по нему. И ни один не вступился, не опомнился, не пожалел. Наоборот! Каждый попасть норовил, чтобы потом перед товарищами меткостью своей похвастаться. Варвары, азиаты, без души и сердца. Хочешь, я тебе скажу, что нужно с Джеком сделать? Его нужно застрелить, чтоб не мучался. Из-за тебя все, всегда мучаются, и жена, и дочь, и собака. Все тебя любят, и все мучаются.
   Жена заплакала и этим мудро нейтрализовала, предполагаемое ею возмущение мужа, своим безумным предложением.
   -- Джека я стрелять не буду, -- твердо сказал хозяин, -- бери ружье и стреляй сама.
   -- Ой, какие мы великодушные! Только гордиться своей любовью к животным не надо. Не вегетарианец ведь! Ешь мясо, аж за ушами трещит. Вон Эйхман тоже свою овчарку обожал, прямо-таки нежную привязанность имел, а шесть миллионов евреев укокошил.
   -- Ты неверно расставила акценты. Конечно, среди так называемых друзей животных встречаются удивительные негодяи, согласен, но вот среди тех, кто не любит животных, хорошие не попадаются. Вот ведь в чем проблема. А если такой мерзавец и ухитряется производить впечатление добренького, то в душе он -- стопроцентное говно! Я не знаю степень привязанности Эйхмана к собаке, -- но знаю, что мне легче какую-нибудь двуногую сволочь застрелить, если она этого заслуживает, чем собаку. Понятно тебе?
   Жене было понятно. Муж был вспыльчив до ненормальности, в гневе непредсказуем, но справедливости ради нужно сказать: был отходчив.
   Утром опять позвонил коллега, уточнил, когда приедут за собакой. Доктор пообещал приехать вечером.
   -- Я попрошу Андрея -- соседа нашего сделать это, -- с робкой настырностью, как уже о чем-то решенном, сказала жена.
   -- Берите ружье, езжайте без меня.
   -- Но он же не пойдет с чужим в лес. Не во дворе же его... -- не договорила Нина Максимовна, да и зачем было договаривать, если и так было все ясно.
   Вечером собрались ехать, наврали Анечке, что отдают Джека -- иначе нельзя.
   -- А он хороший дяденька? Он не будет Джечку, как Вовка Трезора, обижать?
   -- Ну, что ты! Он очень хороший человек, он лесником работает, я его давно знаю, -- врал отец.
   -- А Джечка не будет там скучать?
   -- Да ему там даже лучше будет, чем у нас. У этого лесника еще две собачки есть, будут втроем по лесу бегать, не то, что у нас на цепи сидеть.
   -- Я с вами поеду, -- решила дочь, -- посмотрю, где он будет жить, а когда вырасту, заберу Джечку к себе.
   -- Нет, нет, дочурка, -- испугался отец, -- шофер еще жену с ребенком хочет захватить. Там места на всех не хватит, мы же на "Москвиче" едем.
   Приехали. Пригласили Андрея, объяснили ситуацию. Сосед не удивился, а наоборот, нашел решение правильным и единственно верным: "Че его канителить?"
   -- Ошейник я себе заберу, он у вас фабричный, на заклепках -- век сносу не будет, снимите с него сами, а то попадет дробина и пропадет вещь, -- говорил Андрей, деловито осматривая ружье.
   -- Запасливый, -- доктор с неприязнью поглядывал на практичного соседа, не позабывшего захватить с собой веревку.
   Как обрадовался Джек хозяину, как прыгал на него, как пытался уложить худые лапы на плечи, как лизал лицо, недоумевая, почему это сняли с него хороший, удобный ошейник и повесили на шею какую-то гадость. А еще тревожил запах беды, исходивший от хозяина.
   "Он что? Не рад мне, что ли? -- переживал пес, поглядывая на ружье. Оно было хорошо начищено и гибелью не пахло. -- В лес идем, наверное, по бутылкам будут стрелять, -- решил пес, -- пусть забавляются. Лишь бы хозяин был рядом. А зачем меня к дереву привязали? Охранять его, что ли буду? Ну и пусть. В лесу веселее, чем во дворе сидеть. А куда это хозяин пошел?"
   Андрей нажал на курок. Полыхнуло из ствола, ожгло лоб, ударило тупой болью в грудь, в лапы, в живот.
   "Как это он меня на расстоянии так смог укусить? -- удивился, падая, пес, -- пусть скажет спасибо, что хозяин этого не видел, а то бы он ему показал, как на меня нападать. Ой! Что же я тут развалился? Он же точно так и с хозяином может сделать. Скорей нужно его защитить. Сейчас я веревку перегрызу и всего этого искусаю. Что-то вижу плохо, и сил встать нет. Надо бы живот полизать, да времени нет. Главное сейчас -- это от веревки освободиться".
   Джек попытался встать, увидел, что хозяин быстро, почти бегом удаляется от человека с ружьем, и успокоился: "Ну, вот и хорошо, теперь он уже в безопасности. Но что это со мной? Почему так спать хочется? Ладно. Посплю немного, потом раны залижу, а потом хозяин вернется, и будем с ним по лесу бегать".
   Андрей снова нажал на курок, но Джек не услышал грохота. Он уже уснул к тому времени, и почудился ему вдруг, откуда-то из глубины леса отдаленный волчий вой, который совсем не испугал его потому, что в дружном хоре братьев по крови он услышал самый любимый, самый прекрасный, самый лучший голос в мире. Это хозяин упал на траву и выл по-звериному, не обращая внимания на присутствующих. Потом он затих и лежал лицом вниз, долго и неподвижно так лежал, как будто бы умер.
   Обратно ехали молча. Шофер был умный мужик и с разговорами не лез. Доктор хотел остаться на заднем сидении один, но жена взглянула в зеркальце заднего вида над головой и решила, что одного его лучше не оставлять. Она попросила остановиться и пересела с переднего сидения назад, рядом с мужем. Доктор как будто впервые рассматривал, стоявшее между колен ружье. Его привез отец с войны.
   "Трофейное, -- не забывал говорить отец, демонстрируя оружие знакомым, -- наверное, это "Зауэр -- три кольца", -- хвалился он и предлагал всем смотреть в дуло на свет.
   Действительно, при рассматривании изнутри хорошо начищенного ствола наблюдался интересный оптический эффект. Три кольца светились и нанизывались одно на другое, но это только в том случае, если смотреть в дуло со стороны замка. Если же заглядывать в ствол со стороны мушки, то ничего такого не наблюдалось. И еще было интересно: сдвинешь назад предохранитель, и появлялись из-под пластины три золотые буковки "sus".
   -- Да это же SOS, -- говорил один умник, -- тревога, значит.
   -- А при чем здесь тревога?
   -- Как при чем? -- объяснял мужик, -- чтоб все знали, чтоб тревожились, что при опущенном предохранителе стрельнуть нечайно может.
   -- Но, дак ведь не "О", а "У" в слове написано, -- говорили ему оппоненты.
   -- А это описка, -- не унимался упрямец.
   Так и не узнали мужики, что обозначают эти три буквочки, но зато нашелся специалист, который осмотрел ружье и заявил, что эта замечательная бескурковка изготовлена в Бельгии и что по качеству она не только не уступает "Зауэру", но почти по всем параметрам превосходит его. Знаток даже фамилию мастера-оружейника назвал, но мужики ее тут же позабыли. К чему голову забивать? Они уже привыкли эту двустволку заграничную Зауэром звать и переучиваться не пожелали.
   А еще говорили мужики про какой-то "чок" и "получок", и опять смотрели в дуло с интересом, и все удивлялись чему-то там увиденному, и хвалили ружье за невесомость. И на самом деле, двустволка была невероятно легкой, с удобным ореховым тонкошеистым прикладом, с богатой гравировкой по белому металлу замка, а главное преимущество трофейного оружия перед отечественными дробовиками заключалось в совершенно фантастической кучности "бельгийки".
   Пошли как-то с ребятами перед Новым Годом за елкой в тайгу. Сидит маленькая птичка на самой вершине дерева метров эдак за пятьдесят.
   "Отсюда не попасть", -- заявили все в один голос.
   А Сережа вскинул ружье и сбил пичугу в снег одним выстрелом, чрезвычайно удивив этим сверстников. Знали пацаны наверняка, что из российского дробовика попасть с такого расстояния невозможно -- рассеется дробь. Позавидовали, конечно, но запомнился стрелку этот выстрел не за успех у пацанов, а за щемящую жалость к невинно убиенной птахе. Поднял тогда Сережа еще теплое, окровавленное тельце, мотнулась безвольно тоненькая шейка и поразила детское сознание именно эта беспомощность и почему-то открытый глазик уже мертвой птички.
   -- Это хищник, -- определили ребята, -- видишь, клюв загнут, как у орла.
   -- Да, конечно, хищник, -- согласился Сережа, пытаясь оправдать совершенное им злодеяние. Ведь если хищник, значит, он других пернатых убивает, значит, он вредный и нечего его жалеть, -- утешал себя Сережа, зная прекрасно, что такие малюсенькие особи хищниками быть просто физически не в состоянии по причине их слабосильности. Люди вообще так замечательно устроены, что любой содеянной подлости могут оправдание найти. Так жить легче.
   Через много лет узнает доктор, что эта мужественная птаха называется клест и что никакой она не хищник, а загнутые клювики ей нужны для того, чтобы ими осиновые шишки удобней лущить и семенами птенцов своих кормить. К слову сказать, семена эти и есть основной корм для клестов. А самая главная особенность этих храбрых пернатых в том, что выводят они потомство в январе месяце. Как ухитряются родители в крещенские морозы яйца высиживать и птенцов не заморозить -- уму непостижимо. Это какую жизненную энергию, какую волю к продолжению рода своего надобно иметь, чтобы при минус сорока в гнезде неподвижно сидеть и тельцем своим крохотным птенцов обогревать, ожидая, пока отец еду принесет. Значит, убив кормильца, обрек Сережа и птенцов на голодную смерть. И вот, когда узнал доктор из передачи "В мире животных" правду о той, убитой им птахе, он поймал себя на мысли, что, в сущности, он никогда и не забывал про тот злополучный выстрел, а просто делал вид, что убил хищника за дело, и все.
   "Эх, люди, люди, да мы же хуже зверей, -- горько констатировал доктор, -- те убивают потому, что есть хотят, а мы для чего? Разве позволил бы Джек меня убить только за то, что меня девать некуда? Да он бы меня в свою будку поселил, а сам на морозе бы сидел, охранял бы меня и радовался, что я рядом. А я -- тварь -- предал его. Как жить теперь с сознанием, что я -- подлец?"
   Сергей Николаевич взялся за ружье.
   "Может, дать дуплетом прямо здесь в машине себе в голову, и уже там попросить у Джека прощения, и жить потом с ним вместе, там же всем места хватит, -- мелькнула мысль, но он тут же прогнал ее, -- а как же Анечка будет без меня?"
   -- Ну, не терзайся ты так, -- повернулась к нему жена, беря его за руку, -- видишь, какие обстоятельства.
   -- Обстоятельства? -- вопросительно поднял бровь доктор. Он наклонился к самому уху жены и сказал тихо, но очень отчетливо. -- Запомни и заруби себе на носу: "Нет и не может быть обстоятельств, по причине которых можно было бы друзей убивать! И еще! Если ты, когда-нибудь расскажешь Анечке правду о Джеке, я сделаю с тобой то, что сделали сегодня с собакой по твоей рекомендации. Ясно тебе?"
   Ясно, конечно. Ей ли, ушлой бабе, не знать, что когда орет мужик, ногами топает -- значит, ничего страшного не произойдет -- покричит и успокоится, а вот когда таким свистящим шепотом излагает -- это значит, что дошел человек до грани и, значит, угрозу в случае неповиновения исполнит всенепременно.
   -- На охоту поедете? -- спросил шофер, когда уже к дому почти подъехали. -- Завтра открытие сезона на водоплавающих. В этом году утки -- пропасть! Я бы поехал, да у моего пугача приклад треснул. Уж я его латал-латал, и на скобки ставил, и сверху проволокой перематывал -- толку нет. Надо бы новое ружьишко приобрести, да с деньгами нынче туговато. На будущий год обязательно куплю.
   -- На, возьми, -- протянул доктор двустволку водителю, -- дарю! И патронташ забирай.
   -- Ну, что вы! Сергей Николаевич! Я так не могу. Это же очень дорогое немецкое ружье.
   -- Бельгийское, -- уточнил доктор, -- легкое, удобное, штучная работа, прекрасный бой, невероятная кучность.
   -- Дак почему же тогда дарите?
   -- Потому, что я ненавижу, как пахнет ствол после выстрела, -- сказал доктор, покидая машину.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"