Вот   и  случилось.    Пришло.    Больше  она  его  не  увидит. 
              -  Я  не  могу,  мама,   -   говорил  он,   отметая  робкие   попытки  к
спасению,   -  Бежать от  свой  судьбы.   Если  так,  значит  так.
             -   Подожди,  -  пыталась  вразумить  она,  -    Это  рано  или  поздно
закончится.   Все  изменится.    Ты  вернешься, заведешь  семью:   жену,  детей.
Будешь  любящим  мужем  и  отцом,   а  за  тобой, раз, и  прийдут.    Прийдут  за
всеми,  кто  сейчас   безропотно   исполняет    чужую  волю.    То,  что сейчас
объявляют  достойным,   потом   станет  преступным.
             -  Если  так  случится,  -   горько  произнес  сын,  -   То  противиться  не  
буду,  а  приму  кару,  какой  бы  она  не была.  Одно  утешение,   таких, как  я
будет  много.    Если  это  беда   моей  страны,  я  разделю   ее.   А  семья   поймет.
            Что ей  оставалось,  только  верить  и  надеяться,  что  вернется.   Не
помогло.   Теперь  совсем  одна.    Все  потеряно.    Осталось   отчаяние  и
пустота.     Словно,  черная    дверь  распахнулась за  спиной.
           Внутри  все    сжалось,  и  наступиа   внезапная  решимость.   
           Он   любил  рисовать.    В  письменном   столе  немало  красок.    Особенно,
оранжевых  и  красных.    И  кисточки    самой   разной    толщины.   
            Взяла  две   большие  баночки,    емкость  для  воды  и    вышла   из  
квартиры.    Спустилась  вниз,  открыда  дверь    подъезда.
            Смочила  кисть,  опустила  в  красную  краску  и  выведа   на  даери
два  слова,  одно  из  трех,  а   другое  из  пяти   букв.     
           Только  потом  огляделась   вокруг.     Никого.    Удачным   вышло   время.
Подошла  к  соседней   двери  поъезда,  потом  еще    к  двум  другим.      Краска
еще  оставалась.
          Дверь  первого  подъезда  соседнего   дома   тоже  покрылась    горящими
словами.
         Осталось   совсем  немного.     Перешла  через  дорогу  и   удостоила  надписью
еще  одну  дверь.
         Вернулась   домой.  Выбросила    пустые  банки,  промыла  кисть.
         Что  теперь   будет?  Какая   начнется  суета!    Бдительные  граждане  тут  же
оборвут  телефоны  ответственных  людей.    Пойдут  поквартирные  опросы.
Еще  бы,  такое  случилось.
         Прийдут   к  ней,    а  она  возьмет и  сознается.    Все  обрушится,  рухнет
привычный  мир,   но  какая  пропасть  ждет  впереди.    К  черту,  тихое  угасание,
пусть  будет   стремительный   полет   вниз,   хоть   что-то  значимое  в  этой  жизни.
          Миновали  вечер,  ночь,  утро,  а    никакой  суеты,  даже  намека   нет.
Всех  поразили  слепота  и  безразличие.  Никому  ничего   не   нужно.  Ну, ничего,
сейчас  забегают.
          Взяла  оставшиеся  краски,  вышла  из дому,   и  еще  на  четырех  подъездах
других  соседних   домов  заалела    крамольная  надпись.
          Снова  тишина.    Вакуум.    Никому  и  ничего.   Все  сами   по   себе.
С каждым  днем  слабела  решимость,  но  и  отчаяние  отпускало.    Она   сделала,
что  могла.    Немного,   конечно,  но  гораздо  больше  других.   В  память   о
единственном  сыне.
          Пять  дней   спустя, прямо   с  утра,    в  подъезде    жутко   завоняло
ацетоном.   Все  двери,  хранившие   алую  надпись,  были  закрашены  ровным
слоем   серой   краски.    Другие   "отмеченные"   дома  подверглись   той  же
процедуре.
         Просто  днем  раньше   был   большой   государственный  праздник.   Для
усиления    порядка   городские  власти  выделили  дополнительные  патрули.
Один  из  них  и  обнаружил    такое   безобразие.
        Районный   начальник,    получив  по-полной,  засуетился,    поднял   
коммунальщиков  спозаранку   и    устранил    угрозу    собственной  безопасности
и  благополучию.  Вряд  ли  его  волновало    что-то  еще.
        Со  временем,  запах  ацетона  выветрился.  Двери  подъезда  сияли
немотой.   А   она  шла  получать  положенные  деньги.   Надо   было   жить.