***
Федот присел на крыльцо богадельни, вздохнул, ловко свернул 'козью ножку'.
Подымить хоть маленько, передохнуть.
Нога болела.
Да уж года три не было ее, ноги той, а она все равно болела. Брали они тогда Исфахан, вот, и прилетело Федоту пушечным ядром. Ступню оторвало.
Повезло - оказался рядом друг - Тимка, кое-как перетянул ногу, не дал там же, под стеной рудой истечь, не загноилась нога, не сгнил солдат в горячке. Довезли до дома, выходили, вылечили, да только куда ему теперь уж служить - негодному?
Матушка-Екатерина, конечно, пенсион распорядилась солдатам выделить, а только куда с ним? При монастыре жить? Так там кормят скудно, а работать приходится втрое. Кое-как при богадельне пристроился, тут отмывать, грязь выносить, тела ворочать, дрова колоть и таскать - да мало ли мест, где руки сильные требуются?
Скопить-то на старость он не скопил, вроде и бывали в карманах деньги, да все разлеталось, такое уж солдатское счастье. Семьи не случилось, детей не завел, оставалось век доживать. Пока может - тут, при богадельне поживет, все ж Москва, хоть и не столица, а тоже город большой, возможностей много.
Жизнь тут!
А в монастыре - что? Доживать осталось...*
*- имеется в виду Московская Екатерининская богадельня, прим. авт.
Тимка, вот, дослужил этим летом, а тоже - куда идти? Пока вдвоем они тут, а куда дальше? Как оно будет? Бог весть...
У крыльца остановилась раззолоченная карета, Федот покосился на нее без всякой симпатии.
Ездят тут всякие, добра раздадут на копейку, а кланяться на десять рублей требуют. Вот, и это... они воевали, кровь проливали, а тут...
- Кто там еще приехал?
Тимка тоже на крыльцо вышел. Колун в руках... опять дрова привезли?
- Не знаю.
- Ну так и пошли... ох ты ж!
Из кареты медленно вышла женщина, которую Тимофей знал. Ладно, видел, издали.
- Чего? - покосился Федот.
- Это ж... кажись, генералова жена! *
*- Учитывая, что Суворов старался таскать за собой и жену, и ребенка, Тимофей вполне мог и видеть Варвару, хоть и издали, и запомнить. Прим. авт.
- Кого?
- Суворова, - коротко пояснил Тимофей. И то, из них двоих Тимка всегда нос по ветру держал, недаром, он в роте каптенармусом был. Даже скопил кой-чего, но маловато для своего трактирчика.
Тимка, впрочем, не унывал, собирался покрутиться пару лет в столице, а там уж и видно будет, может, и еще где пристроиться удастся, а то и выгодно жениться? Он сможет, он хваткий.
Говорил Тимка вроде негромко, но женщина услышала. И развернулась к нему, сощурилась, словно лиса.
А потом и прямиком к ним пошла.
- Знаешь меня? Откуда?
Тимка теряться не стал, вытянулся во фрунт, как перед начальством.
- Так мы, считай, под началом мужа твоего, матушка, персюков гоняли. Я, да Федька, только вот ему тогда ногу оторвало, а я дослужил, честь по чести.
- Ага, - кивнула барыня. - Потом в Москве пристроились, потому как тут жизнь интереснее?
- Так, матушка генеральша. Оно, конечно, не слишком сытно выходит, да в монастыре или на поселении где, не жирнее.
Варвара мысленно потерла руки.
- Как зовут тебя, солдат? Друга твоего - Федор?
- Федот, матушка генеральша. А я Тимофей.
- А по батюшке? Я - Варвара Ивановна.
- Тимофей Фролыч, да Федот Михайлыч, матушка Варвара Ивановна.
Варя задумчиво кивнула.
- А поработать не хочешь ли, Тимофей Фролыч? Мне люди нужны верные, службу сослужить, и деньгами я вас не обижу.
Тимофей долго думать не стал.
- А что надобно-то, Варвара Ивановна?
- Съездить со мной в другую страну, да сделать то, что я скажу. А потом и на родину вернуться.
Тимофей и Федот переглянулись.
Звучало... неплохо. Привлекательно звучало. Уж точно интереснее, чем гнить в богадельне.
- Матушка генеральша, у меня ноги нет, - напомнил Федот.
Варвара посмотрела внимательнее.
- Отняли... по щиколотку?
- Да.
- Смотрю, деревяшку тебе хорошую выстругали?
- Так сам и постарался, умею чуток по дереву резать, - пожал плечами Федот.
- Может, и пригодится, - задумалась Варвара. - Мы еще по дороге поговорим, и что делать надо будет, и как, и где. Вас здесь двое - или еще какие друзья есть?
- Гришка, разве что, - кивнул Тимофей. - Только он тоже калечный, матушка. Руки у него нет, левой.
Варвара сдвинула брови. Это было похуже, а с другой стороны... он тоже может пригодиться.
- Можете и его позвать. Сейчас поедем отсюда, денег дам, определю вас на постой, чтобы вымылись как следует, теплую одежду себе справили, обувь хорошую. Считайте, у нас будет зимний поход.
Мужчины переглянулись.
- Сию минуту позову, матушка, - развернулся в богадельню Тимофей.
Варя задумчиво кивнула.
Вот, стоят перед ней трое отставников. Выправка хорошая, смекалка есть, все ж не доживать век отправились, а пытаются что-то сделать... можно ли им доверять?
Выбора у нее все равно нет. Сейчас она им проверку и устроит.

***
Трое мужчин сидели за столом в комнате. Не внизу, не в общем зале, в трактире, наверху. И причина была самая прозаическая - деньги.
Несколько десятков рублей серебром, которые были насыпаны на стол перед ними.
После приезда генеральши в богадельню, жизнь их закрутилась водоворотом, только поворачиваться успевай.
Варвара Ивановна их в карету усадила, и изложила свои условия.
Им надо будет поехать в другую страну. Во Францию, ненадолго. Что они там будут делать? Практически, ничего. Все уже будет сделано до них. Забрать один предмет, и увезти его на родину. Все.
Нет, не шпионские игры. Это нужно лично ей. Можно никого не убивать, но если кровь прольется, генеральша будет не в претензии. Французские власти?
А, они тоже возмущаться не будут, Париж - такая клоака! Трупом больше, трупом меньше, неважно! Если в Сену скинуть, так поди, и не найдут еще пять лет.
Никого она при себе насильно держать не будет. Если кто хочет уйти - на здоровье.
И лежат на столе тридцать рублей. Сумма хорошая. Годовой заработок...
Варианты есть, конечно.
Можно взять деньги и уйти. Можно остаться, и... да, и такая мысль мелькала, чего уж! Деньги взять, а барыню потом... можно подумать, на Руси не найдется, куда труп спрятать? Можно остаться и попробовать на барыню поработать. Если обещала не обидеть...
Думали мужчины достаточно долго. Думали, судили, рядили...
А потом поделили по десятке серебром на человека, рассовали по карманам и завалились спать. Варя выбрала правильно - мужчины привыкли воевать, рисковать своей жизнью, идти, куда прикажет начальство.
Привыкли, что худо ли, бедно, о них заботятся, а они служат. И сейчас им предлагали ту же модель отношений, хоть и не знали они таких слов. Просто для них все было правильно.
Чего б не послужить хорошему человеку? А если еще и за хорошие деньги, и свою жизнь при этом устроить... и вообще отлично будет. И увечья их барыню не смущают, смотрит спокойно, говорит, что работе то не помешает. Вот и ладно!

***
Наташа лежала ничком на кровати.
Плакать нельзя.
Кричать нельзя.
Остаться одной нельзя.
Ничего было нельзя... и как же тяжко было девочке, привыкшей к свободе и просторам в глухих темных стенах Смольного института.
Тяжко, тошно, муторно...
Для кого-то и вправду было здесь легко и приятно, кто-то и не видел лучшего. А Наташа не могла так.
Пятьдесят девушек в одной спальне - легко ли? Плохое отопление, достаточно скудная пища, постоянные занятия...
Нельзя кричать, нельзя плакать, ничего нельзя...
Подъем до восьми утра, молитва, чтение Евангелия; в восемь скудный завтрак, затем уроки, в полдень обед, отдых до двух часов пополудни, затем до пяти вечера уроки, прогулки на чистом воздухе и все это - под строгим контролем учителей, воспитателей и директрисы.
Хоть эти два часа ее никто не тронет.
Девочки переговариваются между собой, о чем-то спорят, им тут нравится... им - да, а Наташе - НЕТ!!! Ей тут плохо, больно, тоскливо!
От них требуют веселости и радости, им улыбаются и говорят, что уныние - грех, но как, КАК можно улыбаться, когда тебе всего девять лет, а сердце рвется в груди? Когда тебе так хочется на свободу!
Батюшка, за что вы так со мной?
Наташа уже многое понимала. Она видела, что матушка ее не любит батюшку, но зачем же ее-то карать? Чем Наташа провинилась перед своими родителями, что ее сюда заточили?
Батюшка говорит, что это исключительно для ее пользы, но пока Наташа никакой для себя радости не видела. Уроки, которые идут по два часа, строгость, телесные наказания... да раньше никто и пальцем до нее не дотрагивался! Маменька хоть и не сильно уделяла внимание Наташе, но могла и приласкать, и обнять, и платья они шили у маменькиной портнихи... те платья батюшка сюда взять не разрешил.
И вообще запретил Наташе с маменькой даже разговаривать. Даже имя ее упоминать!
Вместо этого начал он именовать ее матушкой Софию Ивановну...
Мадам де Лафон Наташе не нравилась. Строгая, в чепце, с поджатыми губами... внешне добрая, но Наташа просто не хотела ее видеть! Вообще не хотела тут быть! Лучше уж в походах с папенькой, чем в этих серых стенах!
Она бы отца просила, но понимала - не сделает. Раз уж батюшка сказал так, свое слово он не изменит, но жить тут еще десять лет? Десять лет быть запертой, словно птица в клетке?
Умрет она здесь! Точно умрет!
Матушка, забери меня отсюда!

***
Паспорт.
Совершенно не изобретение сурового двадцатого века.
Варя не думала об этом, а оказалось... нельзя без него. Так что пришлось навестить еще и коллегию иностранных дел. Была б она дипломатом, или аферистом, или еще кем, военные, к примеру, прекрасно обходятся без паспорта и подорожной. Но вот беда - нет пока войны!
Потому Варя опять без зазрения совести навестила отцовский кабинет и выписала себе разрешение на выезд. От отцовского имени. А вот далее...
Документ у нее был, но на имя Варвары Суворовой. А даст ли муж разрешение на выезд за границу?
Нет. Это в последнюю очередь.
Патовая ситуация.
С другой стороны... деньги у Вари были. В ее шкатулках и карманах, после тщательной ревизии, обнаружилось несколько сотен рублей серебром и ассигнациями. А чиновники... что они - не крапивное семя?
Но это ж надо в Петербург ехать, и там крутиться... опять нет!
Где бы выписать себе фальшивые документы? Варя и сама бы написала, что угодно, но бланки же!
Бланки!!!
Даша тут помочь не могла, она сама таких тонкостей не знала. Варя подумала, и решила поговорить с Тимофеем. Трое солдат так и остались, ждали ее команды, а пока жили в трактире на ее деньги, отъедались, Тимофей оружие прикупил...
Вот ведь времена!
Оружие тут есть в свободной продаже, хоть холодное, хоть огнестрельное, и никто его не запрещает, и никто никого не перестрелял! С тем Варя и нагрянула в трактир. Преспокойно поднялась в комнату к отставникам, отметив, что у них чисто, разве чуточку только накурено, что оружие начищено и содержится в порядке, что водку они не пьянствуют, и спросила в лоб.
- Тимофей Фролыч, нам бумаги нужны на выезд за границу. А вот где их взять, ума не приложу, муж мне на то разрешения никак не даст.
Мужчина задумался ненадолго.
- Есть возможности, барыня. Понятно, что серьезное не сделают, а всякие мелочи, вроде разрешения - могут.
- Сколько?
Тимофей пожал плечами.
- Разговаривать надо, барыня. Так и не отвечу.
Варя кивнула.
- Имена менять не надо, ничего не надо, просто нам нужно разрешение на поездку. Я - Варвара Ивановна, вы мои люди, не крепостные, а слуги, хочу и еду в Париж. За шляпками, к примеру.
Варя понимала, что через несколько лет разразится революция, и всякие поездки будут строго запрещены. Но сейчас-то можно! Прямого запрета нет, просто так - не делают!
Она сидела над картой, прокладывала маршрут.
Петербург, впрочем, там она не задержится ни на день, потом шпротия, Нарва, Рига, потом немцы, Берлин, ну а потом и Париж. *
*- Карамзин. Записки путешественника. Время и принцип примерно тот же. Прим. авт.
Документы были готовы через три дня и обошлось это в какие-то пять рублей.
Так же, через Тимофея, удалось продать пару Варвариных перстней, один за семьсот рублей, второй за тысячу триста, Варя понимала, что продешевила, но... пусть! Деньги ей были нужны позарез! И трясти она их собиралась везде, где могла. На три сотни далеко не уедешь, а при удаче она получит намного больше.

***
- Папенька, мне с вами поговорить надо.
Иван Андреевич на дочь посмотрел с тоской. Вот чего ей надо? Так хорошо живем?
- Папенька, я на богомолье съездить хочу.
Иван Андреевич расслабился.
А, ну если так... это не страшно, это можно.
- Куда ехать-то хочешь?
- В Киев, батюшка.
- А что ж ближе-то тебе не изволится?
Варя опустила долу бесстыжие глазыньки.
- Батюшка, виновата я перед мужем. Может, вот, ежели схожу, Богу помолюсь, от старцев какой совет выслушаю, нам и помириться удастся?
Иван Андреевич задумчиво кивнул.
Зятя он знал, и неплохо, Александр в Бога верил всей душой, так может, и получится чего? Ежели дочь поумнеет?
Но не на бал ведь просится?
- Поезжай.
- Батюшка, посоветуйте какого ювелира? Муж меня не содержит, так я свои драгоценности заложить хочу, чтобы на богомолье съездить?
Этим вопросом Варя чуть князя не добила. Плевался он чуть не полчаса, потом все же прокашлялся, и рявкнул от души.
Вот еще не хватало!
Урожденная княжна Прозоровская будет драгоценности свои продавать, чтобы на богомолье съездить! Да что свет скажет! А говорить будут много, долго... кто бы сомневался?
- Дам я тебе денег. И карету дам, и людей...
Варя прикусила губу, но что поделать? Это лучше, чем ничего, а с людьми и договориться можно. Поживут спокойно, где она укажет, не тащить же их в Париж?
Скоро, уже скоро выезжать можно, уже лужи с утра ледком подергиваются, и ледок тот почти не тает, уже ноябрь близится...
Ах, хватит ли времени?
Действовать придется очень быстро, а Варя все помнила достаточно приблизительно.
Ничего!
Она в таком режиме жить привыкла, она справится! А пока Варя тратила время и на другие дела. К примеру, ездила верхом. В дамском седле, как тут принято, но... но тело вспоминало. Кажется, раньше она верховой ездой не брезговала!
Отлично!
И костюмы были готовы нужные. И деньги дадут. И отставники ждали ее распоряжения. Одежду они себе спроворили, обувь, даже протезы Федот новые вырезал и себе, и Григорию, и в одежде они выглядели, как нормальные рука и нога.
Остались - деньги. И скоро, уже очень скоро Варя сорвется в полет. Жди меня, Париж!

***
- И поехали Манька да Жучка до городу Парижу, - пробормотала Варя, глядя в окно кареты. Видно было только белизну и туман.
А и ничего!
Как-нибудь.
Даша вздохнула.
- Надо немного потерпеть, барыня.
Варя вздохнула еще раз. Только терпеть ей и оставалось. Ну и учиться, пока есть время.
- Давай-ка с тобой еще раз поговорим по-французски, а то и в слова поиграем?
- Давайте, барыня, - охотно согласилась Даша.
За полтора месяца она привыкла к своей новой... хозяйке? Нет, даже в уме она так Варвару Ивановну назвать не могла. Скорее, подруге, иногда Даша могла закрыть глаза - и чудилось ей, что с ней говорит та же Оленька. Та же порывистость была в барыне, тот же напор, тот же огонь. А иногда Даше и страшно ее слушать было.
Варвара Ивановна разговаривала чуточку иначе, думала иначе... Даша не могла осознать, в чем эта инаковость, но она ее чувствовала, ощущала... потом уж, подслушала разок, что Тимофей приятелю говорил. Он-то и обмолвился, что генерал, хоть и хорош, батюшка Александр Васильевич, и о солдатах заботится, а все ж не так. Варвара Ивановна же смотрит на них, как на ровню, а то и совета спросить не стесняется. Понятное дело, где генерал, а где солдат, а только Варвара Ивановна их... уважает?
Даша обдумала это со всех сторон, и поняла, что похоже. Варвара Ивановна не тыкала никому, обращалась ко всем по имени-отчеству, даже к слугам, которых с ней отрядил отец, не стеснялась спросить совета или помощи, но именно просила. Не приказывала, не требовала.
Так Богом установлено, что есть простые, а есть благородные, и первые на вторых смотрят свысока. А вот Варвара Ивановна никакой между ними разницы словно и не видела, и одинаково вежлива была со всеми. Казалось, появись перед ней самое императрица, так барыня и с ней будет ровно почтительна и уважительна.
Как и с самой Дашей.
Разве так дОлжно быть?
Даша не знала, но ей... нравилось?
Она видела, что барыня не притворяется, не играет, не снисходит до них, она просто такая, она себя ведет, как будто так и надо, так правильно. И Даша искренне старалась позаботиться в ответ.
Казалось бы, просто выпрыгнуть на станции и попросить чашку горячего сбитня? Но барыня никогда не забывала за нее поблагодарить. И поинтересоваться, как себя чувствуют ее люди, и приказать, чтобы им тоже налили горячего... да кто о них думает?
Барыня - думала.*
*- не преувеличение. Почитайте того же Пушкина. Дворяне, да, а вот крепостные у него описаны, как предмет мебели. И их состояние никого особо не интересует. Не в упрек поэту, тогда это было нормой. Прим. авт.
Не о лошадях, о людях.
И летела карета, и клубилась белая пыль, и менялись лошади на станциях, барыня не стеснялась заплатить чуточку побольше, ей надо было - быстро! Да и тот же Тимофей, оглядевшись, принялся договариваться. Там словечко, тут копеечка, здесь гривенник, вот и лошади нашлись. И не самые плохие.
Двигались они быстро.
Барыня не спорила, не ругалась, повторяла раз за разом французские слова за Дашей, и скрипела зубами на очередном ухабе.
Просто так?
У барыня была цель. А вот какая?
Что ее понесло во Францию?
Даша понимала, что скоро все это узнает. А пока...
Пока у вас, барыня, произношение опять не ладится. Je ne veux pas это не 'вью па', а 'вё па'. Давайте еще раз повторим. Же на(н) вё па...

***
Санкт-Петербург. Шестое ноября.
Варя выехала из Москвы первого числа, и шестого уже смотрела на Питер-град! Хотя что тут увидишь, вот так, проездом?
Да ничего!
Домишки и дома, далеко еще городу до того самого великолепия, да и не поехала Варя в город. Расположились в одном из трактиров на окраине, заняли три комнаты. Одну для Вари и Даши, вторую для трех отставников, третью для сопровождающих ее людей. Папенька, чтобы ему не хворать, отправил с Варей того же Матвея, и еще трех дворовых. Степку, Игнатку и Архипа. Все трое молодые, крепкие, Игнатка и Архип отлично управляются с лошадями и могут починить что угодно, в дороге - незаменимые люди. Матвей и Степан, скорее, охрана. Матвей косился на отставников, те смотрели равнодушно. У них свое дело, вот и все тут.
Варя приглядывала, чтобы не вздумали задираться. Все ж эти вольные, те крепостные, все мужики крепкие, с характерами... ей в дороге склоки не нужны.
Перекусили хлебом, сыром и горячим сбитнем, и улеглись спать.
Наутро - опять в дорогу. Благо, подорожная была с собой. А если кто-то и сомневался в ее качестве... Варя готова была ласково улыбнуться, и не менее ласково положить рядышком серебряный рубль. На рубль ведь смотреть приятнее, правда?
С утра Варя позвала к себе крепостных. Мужчины стояли в комнате, смотрели на барыню хмуро, ничего хорошего не ожидали.
- Дальше я поеду одна, - четко сказала Варя. - Со своими людьми. Вы останетесь здесь и будете меня ждать здесь. Денег оставлю.
Много чего она ожидала, но не категорическое: 'нет'.
Выглядело это от Матвея так, словно скала заговорила.
- Нет? - удивленно поглядела Варя.
- Нет, барыня. Я вас одну не отпущу. Хоть что делайте...
Варя даже рот раскрыла. Услышать возражения от Матвея? Более того, от крепостного?
В эту эпоху подобное было, как заговоривший табурет. Или кусающийся шкаф.
- Ты так один думаешь?
- Я и Игнат, барыня.
- А Степан и Архип? Будете меня тут ждать? - быстро собралась Варя.
- Как прикажете, барыня.
- Тогда вы двое выйдите. А Матвей и Игнат - останьтесь, - кивнула Варя. И когда закрылась дверь, в упор поглядела на Матвея. - Объяснения будут?
Матвей пожал плечами.
- Не отпущу я вас одну, барыня. С этими... невесть кем.
- Я не одна, со мной Даша.
- И ее не след бы тащить.
- Твои предложения? - Варя говорила коротко, жестко.
- Мы с вами едем, барыня.
- А потом о моих делах и отец узнает, и муж? Мне еще соглядатаев не хватало!
Матвей посмотрел в красный угол, перекрестился.
- Крест поцелую, что молчать буду. И Игнатка тоже, мне он рОдный.
Ага, вот что-то и проясняется. Матвей и Игнат родственники, и младший тянется за старшим. А коновод в их паре - Матвей, кто б сомневался.
- Игнат, выйди. - И уже Матвею. - Почему?
Матвей посмотрел в угол. Вздохнул.
- Почему? Или оставлю тут, что хочешь делай!
Несколько минут Матвей молчал. Варя видела, что он думает, старается что-то сказать, явно борется с собой, ну же...
- Мать моя... вот, как Ду... Даша. Только отослали меня в деревню, я ее лет шесть не видел. Потом и ее отослали, когда барину надоела.
- Моему отцу?
Матвей посмотрел в сторону. А, чего тут спрашивать, и так примерно понятно.
- Ты мне единокровный брат получаешься?
- Вы барыня, я крепостной.
- Поможешь мне - свободным будешь. Хочешь?
Варя не колебалась, но ответ удивил.
- Не хочу. Поклянитесь, что меня и семью мою к себе заберете, тогда служить стану.
- Почему вдруг так?
Матвей отвел глаза.
- Барин, Иван Андреевич... сколько ему еще остается? Сколько Бог даст?
- Потом все к брату моему перейдет, - согласилась Варя. - старший не женат пока, может, к младшему, к Ваньке.
- Когда я маленький был, в имении, он меня утопить хотел, как щенка беспородного. И мать мою...
Варя медленно прикрыла глаза.
И такое случается. Да, баре часто плодили детей от холопок, и были в этих детях вольны. Хочешь - запиши крепостным, никто и слова не скажет, и попадет он в полное владение своего единокровного братика. А уж как тот оттопчется, Бог весть, особенно если папенька предпочитал вместо маменьки в постель крестьянскую девку таскать?
- Слово даю, - выговорила она. - Возвращаемся, и я твою семью у отца заберу. Всю.
Матвей облегченно выдохнул.
- Тогда и я вам служить клянусь. Отсюда - и до самой смерти.
Так и поехали. Трое отставников, Матвей с Игнатом и Варя с Дашей.

***
Рига. Одиннадцатое ноября.
Снег, мелкая крупка, противная промозглость, которая заметает в возок, колет щеки, щиплет нос... кибитка - это такое сомнительное удовольствие, что Варе приходилось выходить разминаться чуть не каждый час. Но зато и лошади отдыхали.
Красиво в песне поется про ямщиков и кибитки?
Шикарно, но кто знает, что с рессорами у нее беда, что чувствуешь все неровности дороги, что даже сидеть в ней... можно, но лучше не надо, она низенькая, так, что лежа - это лучший вариант путешествия. Только заснуть не получается, потому что трясет немилосердно. Еще и деньги платить за то, чтобы это угробище ехало по дороге. Да-да, привет всем, кто недоволен дорогами платными! Это началось еще при Петре Первом, и попробуй, не заплати! А может, и раньше было, Варя не знала.
Дорога - это тоже жуть. До асфальта остались века и века, так что мостят ее в зависимости от совести губернатора. К примеру, бревнами. А на бревна валят хворост, фашины, и засыпают песком. Как по такому ехать - прикиньте сами. Где-то жерди, где-то крупный булыжник... как скачет по нему кибитка? О, восхитительно! Не будь Варя одета в шесть одежек, была б она вся в синяках.
В двадцать первом веке есть такие шикарные штуки - виброплатформы. Ты на ней стоишь, а она тебя вибрирует, и ты при этом, вроде бы, худеешь. Так вот - жалкая профанация!
Так, как вас трясет в кибитке, вас не растрясет даже на самой шикарной платформе. *
*- кстати - не худеешь. Особенно если заедать вибрацию плюшками. Прим. авт.
Солдаты ко всему относились спокойнее, им-то этот путь приходилось пешком преодолевать, да в любую погоду, и похуже видали. А тут... везут? Ну так и ладно!
На почтовых станциях часто встречались немцы. Варя пробовала поговорить с ними по-немецки, но понимали они друг друга отвратительно. Да вообще никак не понимали. Хотя произношение у нее... ах, не стоит о грустном!*
*- даже без произношения. Единой Германии тогда не было, была куча княжеств, и выговор везде отличался. И сильно. Прим. авт.
Варя старалась поглядывать по сторонам, но сельская местность - она и есть сельская. Избы, кое-где церкви, каменных строений единицы, все больше из дерева, часто в одном доме содержится и скотина. То есть дом поделен на две части, в одной половине живет семья, в другой - хлев. Запах?
Просто сногсшибательно!
Так что ночевать Варя предложила по возможности под открытым небом. Лучше спать в кибитке у костра, чем вот это все.
Ах да!
Тараканов особо в корчмах нет, а вот вши, клопы и блохи присутствуют. Как ни шпарь кипятком, как ни борись с гадкой тварью, но подцепишь обязательно. И это при том, что в Российской Империи непросвещенные крестьяне и горожане стараются раз в неделю сходить в баню.
Что творится в просвещенной Европе, Варя даже представлять боялась. *
*- чистая правда. Прим. авт.
Сама Рига производила впечатление портового города. На реке корабли, народ самый разный, разговаривают на разных языках, Варя, кажется, слышала и французский, и русский, и какое-то из германских наречий. Дома тоже где деревянные, где каменные.
Остановились в достаточно приличной корчме, во всяком случае, платяных зверей там не было. Искупались от души в бане, поели свежей горячей пищи. Варя с удивлением увидела в тарелке борщ.
Дома у князя Прозоровского его не готовили - князь по какой-то причине не любил это блюдо, а в трактире варили. Так что Варя с огромным удовольствием навернула тарелочку. Сметаны не хватало, но что уж привередничать, и так слопает, не... ох, как раз и барыня! Так что - две тарелочки!
Поели, поспали, и тронулись далее.
В Курляндию.

***
Граница заставила задохнуться от смеха.
Рогатка перегораживает дорогу, рядом с рогаткой стоит домик, вот и вся таможня. Кому расскажи! Обойти такое - легко! В крайнем случае, если уж так хочется нарушить закон - придавить таможенников и спокойно ехать дальше. Никто ничего и не поймет.
Варя вышла из кибитки и направилась в дом. На крыльце ее встретил мужчина лет двадцати - двадцати пяти, в мундире... Варя так и не поняла бы, в каком он чине. Сам отрекомендовался - майор Головин.
Варя кивнула, назвала себя, и подала подорожную. Майор привычно взял ее, читал он легко, без усилий. Кажется, ему было интересно, но спрашивать впрямую он не решался. Предложил подогретого вина, получил вежливый отказ и перешел к делу.
- Позвольте осмотреть ваш багаж, ваше сиятельство.
Варя кивнула в сторону двери.
- Прошу, майор.
Осмотр длился недолго и кажется, майор был удивлен.
Кибитка?
Но карета была дороже, да и к чему? Вещи Варя с собой почти никакие не брала, взяла то, что пригодится в дороге. Даже сейчас на ней была 'обманка'. А именно - широкое платье до пола. Такое тяжелое, бархатное. Длинные рукава, какая-то вышивка... Варе было наплевать! Главное - то, что было ПОД платьем.
Под платьем были пододеты двое штанов, обычные и теплые. Теплые же сапоги на двое носок. Вязаная безрукавка из шерсти, рубашка, еще одна кофта, но с рукавами.
Вид капусты?
А кого тут Варе обольщать? Свое здоровье дороже любых понтов, на том и стоим. А что у майора глаза круглые... да плевать!
Зато она едет достаточно дешево и быстро!
Если на то пошло, женщина, которая едет куда-то по своим делам, в это время уже редкость! Но у Вари нет выбора! Итак - вперед!

***
Польша.
Семнадцатое ноября.
- Русские - самый подлый народ на свете!
- А также они ленивые и работать не желают!
- И бунтовать они вечно склонны.
Варя покоилась на двух мужчин, которые во всеуслышание обсуждали русских. Первая мысль была - петухи.
Варя в дороге. Она одета нарочито просто, у нее есть с собой четыре платья-обманки, которые она и меняет, чтобы не выглядеть уж вовсе замарашкой, ну и штаны, рубашки, теплые вещи.
Эти же...
На улице осень, слякоть, грязи по колено, но на них что-то такое... а, вспомнила! Туфли, чулки и кюлоты! Забавный факт. Варя еще смеялась в свое время на истории моды. Чулки нынче дороги, считай, если человек их надел, у него есть нескромные деньги. Так что богатые носят чулки и кюлоты, а бедные их себе позволить не могут. Отсюда и возникли санкюлоты. То есть мужчины, которые носили длинные штаны.
На туфлях - пряжки. Большие, золотые.
Кюлоты, кстати, в цвет костюма. Обычно их носят черные, но эти двое носили один малиновые, как и камзол, а второй хоть и черные, но так богато расшитые золотом, что Варя даже удивилась. И как ему не натирает? Жилеты тоже богато расшиты, и кафтаны...
- Поляки, - шепнула Даша.
Варя тут же отключила мозг.
Если кто думает, что поляки в те времена любили русских - увы! И не любили, и не собирались, и вроде как, еще и бунтовали... Варя как-то читала или слышала, что 'Полонез' Огинского был как раз им написан в Париже, что ли?
После того, как поляка выпнули с родины за бунт. *
*- Варя не совсем точна, но принцип тот. Бунтовал, сбежал, написал 'Прощание с родиной', тот самый полонез, потом уже, при Александре переобулся и вернулся. Это очень приблизительно, полная биография намного интереснее. Прим. авт.
Ну а раз так - чего их слушать? Хорошего они ничего не скажут, а все остальное... Варя свою родину любила. Так что молча слушать гадости не станет, а ввязываться в драку... нет, не стоит! Здесь их территория.
Лучше потом, когда у нее будут деньги, она иначе разберется с этой ситуацией.
Хотя...
Варя не удержалась от усмешки.
Кажется, какие-то из польских восстаний как раз Суворов и подавлял? Точно, гонял он поляков! Так что... может, и этих?
- Pardon...
Варя и Даша, уплетая за обе щеки, и не заметили, как один из поляков встал и приблизился. И смотрел он на Дашу, кстати! Понять пана можно, даже несмотря на долгую поездку, выглядела Даша прелестно. Вот что значит - юность. Румянец, каштановые кудри, глаза горят... синее платье-обманка шло ей невероятно! Даша сначала сомневалась, стоит ли такое надевать, но потом согласилась, что это весьма удобно. И тепло, и движений не стесняет.
Варя толкнула ее под столом ногой, и Даша бойко ответила на том же наречии лягушатников.
- Что вам угодно, милорд?
- Позволят ли очаровательные мать и дочь составить компанию...
Варя едва не хихикнула. Дашу приняли за ее дочь... ох! А ей тут и правда за тридцать! После того, как она похудела и морщинки, кстати, видны стали. Время нужно, чтобы кожа в норму пришла. А тут еще путешествие... ей тяжело, вот она и выглядит старше. А Дашу такими мелочами не сломить.
Даша растерялась, но Варя пнула ее еще раз, и ответила уже сама. Медленно выговаривая слова на неудобном французском. Даром они, что ли, уже два месяца занимаются?
- Мы русские, милорд.
Поляк откровенно опешил.
- Простите...
- И как любому порядочному человеку, нам неприятно слушать ваши высказывания о русских, - жестко, уже на русском ответила Варя.
Поляк вспыхнул.
Кто знает, что бы он сказал, или сделал, но рядом воздвигся Матвей. Размером так, в полтора поляка. Оглядел щеголя снизу вверх и вежливо, уже Варе.
- Ваше сиятельство, экипаж подан.
Поляк развернулся - и свалил, не прощаясь.
- И мы еще боремся за почетное звание дома высокой культуры быта, - протянула Варя. - Спасибо, Матвей.
Оставить на столе деньги, с учетом чаевых, да и пусть их, поляков! *
*- Иван Васильевич меняет профессию, прим. авт.
Не хотят любить Россию? Их проблемы.

***
Милая моя Суворочка!
Не пиши никогда мне о той женщине, коя по случаю дала тебе жизнь. Отныне мать твоя - Софья Ивановна, так и называй ее матушкой. Верю, что ты поймешь, делается это лишь для твоего же блага. Не греши и слушайся наставниц твоих, постарайся подружиться с девочками, в них обретешь ты своих сестер. Будь прилежна и благочестива, и награда воспоследует тебе, будешь счастлива в дальнейшей жизни своей.
Желаю тебе счАстливо препроводить Святки, Христос Спаситель тебя соблюди Новой и многие годы.
Целую тебя.
Божье Благословение с тобою!
Отец твой, Александр Суворов.

***
Варя и забыла бы об этом случае, но...
- Хозяйка, плохо дело.
- Тимофей?
За время путешествия, маленькая компания потихоньку срослась, поменяла обращения, стряхнула излишнюю почтительность. Так что к Варе все обращались запросто - хозяйка, или барыня, или Варвара Ивановна. А она называла всех по именам, но чувствовалось, что это не уничижительно, а просто - так короче. Но Тимофей для нее именно Тимофей Фролыч, и всякого уважения заслуживает, а не Тимоха-солдат.
- Эти двое... я задержался чуток, у чалого подкова разболталась, поправить надо было.
- И?
- Они между собой говорили, сговаривались вас перенять. Когда вы русская, то вас и убить, и ограбить не грех, а Дашу... тоже, ничего хорошего. Поскачут напрямки, тут, через несколько верст лесок будет, вот, там засаду и устроят.*
*- разбой на дорогах в то время был давней и славной традицией. И паны ее старались не нарушать. Справедливости ради, не они одни. Прим. авт.
Варя сощурилась.
- А тебя они не заметили?
- Так они ж по-французски разговаривали, вот и не стеснялись особо. Им и в голову не пришло бы, что я разумею.
Варя ухмыльнулась.
Ну... да! Образованные люди бегают в Европе. А в дикой России по улицам ходят белые медведи, играют на балалайках и пьют водку. Какой уж тут французский!*
*- снобизм - зло. Для любой нации и в любое время. Прим. авт.
- Что ты предлагаешь?
Тимофей улыбнулся уже совершенно искренне. Вот это ему в барыне очень нравилось. Не будет она командовать и ругаться не будет. Сначала спросит, как и что, все вызнает, с ними посоветуется, а уж потом и решение примет. А то другие кричат, требуют, ногами топают, и только понапрасну и людей губят, и себя.
И заговорил.

***
Засада ждала.
В леске было сыро, моросил дождичек, но верный человек сказал уже, что кибитка отъехала и значит, скоро тут будет.
Кто сопровождает?
Так всего-то двое человек. Кучер и верховой.
Что ж, два человека - это немного. У них-то шесть холопов у Адама, да еще четверо у Марека, да сами они бойцы не из последних! Дуэлировать им обоим случалось!
Так что...
Дерево поперек дороги, выстрелить из ружей, если сразу удастся кучера положить, тем лучше, баб из кибитки вытащить, и к Адаму. Особенно ту, синеглазую.
Русские!
Ух, гадкий народ!
Если б не они, Речь Посполитая стояла б от можа до можа! *
*- Польска от можа до можа - Польша от моря до моря, польск. Розовая мечта. Только три раздела помешали. Прим. авт.
Но что ты делать будешь, никак эти русские не соглашаются, что поляки - выше их и по уму, и по образования, и вообще - выше! Польша это ж Европа! Центр культуры, образования, центр...
А, неважно!
В такие материи Адам не вдавался, он точно знал, что Польша - центра вселенной. А что вселенная не в курсе, так это ее беда.
Колокольчик было слышно издали.
Адам махнул рукой, все приготовились...
Все шло идеально!
Вот и кибитка, и даже верхового при ней нет, наверное, отстал! Ну, что же, теперь уже надо дело делать!
Взмах - и дерево падает на дорогу. Гремят выстрелы, ямщик падает в грязь.
Адам с торжествующей улыбкой махнул Мареку, и все направились делить добычу. И паны, и холопы за ними.
Вот и возок.
Адам склонился к нему.
- Проше пани...
Ответом ему были выстрелы.
Кремневые пистолеты Варя своим людям купила в первую очередь, по два на человека. И лежали в кибитке сейчас не Варя и Даша, а Тимофей и Федот. А правил лошадьми Григорий. Несмотря на одну руку, недолго он мог посидеть за кучера, но долго-то и не требовалось. А Матвея с Игнатом сами отставники не пустили.
Тут навык нужен.
Матвей хоть и хорош, а только рассчитать не сумеет. Гриша, тот не сплоховал, как только дерево увидел кренящееся, так сразу и приготовился, и в грязь упал вовремя. Ни одна пуля его и не задела.
Шесть выстрелов в упор, из уже снаряженных стволов...
Паны и понять ничего не успели. Били-то именно в них!
Адаму пуля попала в лоб, Мареку в живот, холопы... четверо были ранены, кто куда, остальные, рассудив здраво, помчались прочь с такой скоростью, что догнала бы их не всякая лошадь.
И правильно. Потому как Гриша уже встал с топором в руке, и выглядел весьма решительно, одному из раненых и досталось по шее, чтобы не выл тут! Лезвием, да, только голова и отлетела.
И Тимофей с Федотом не просто так вылезали, а с оружием. Только драться уже было не с кем.
Мужчины переглянулись.
- Гриша, - решил Тимофей, - ты скачи обратно, скажи, пожалуй, что тут все кончено, да и собирайтесь, не торопясь. А мы приберемся, да и подождем вас тут, недалече.
- Побуду чуток, - не согласился Григорий.
Стрелять ему, однорукому, было сложно, но ежели ему пистолет снарядят, уже неплохо. И так он, постоит, посмотрит по сторонам, покамест друзья приберутся. Мало ли?
Холопы своих панов испокон веков ненавидят, но вдруг кто еще заявится? *
*- стрельба в те времена была процедурой долгой и сложной, не каждый здоровый справится. Прим. авт.
Мужчины переглянулись, и спорить не стали. А чего тут, все и так понятно.

***
Допрашивать холопов не стали, просто добили. Жестоко и расчетливо, чтобы крови было поменьше. И так уже...
Потом оттащили их с дороги в лес, подальше, так, чтобы видно не было, и завалили хворостом.
Гриша стерег Марка, который и так не двинулся бы, но вдруг? Рана в живот поганая, так что поляк был обречен, но...
Марк этого просто не осознавал.
Ну как это - приговор?
Вот же он! Ему ж только двадцать исполнилось, и вся жизнь впереди, и денег хватает, и... и как это - сутки или двое?
А потом загнивание кишок и умирать грязно и кроваво, и хорошо, если даст тебе кто-то спасительное снадобье, но чаще просто добивают. Все равно ж смерть.
Марк этого себе не представлял. А вот солдаты - спокойно.
Допрашивать гордого ляха взялись жестоко и безжалостно. Размозжили обухом топора пару пальцев, так мигом заговорил.
Ну да...
Сами, все сами и побыстрее. Сами придумали, сами сделали, хотели женщин к себе утащить, да побаловаться. А как надоест... ну, мало ли мест, где можно трупы спрятать?
В реку, да и позабыть!
Нет, никто не знает, и никому они ничего не говорили, молчали, точнее, просто не успели друзей кликнуть! Холопам приказали, вот и все дела.
Правда, пару пальцев ему еще сломали, но Марк клялся, что говорит правду, так что добили и его. Обшарили карманы, забрали все ценное, включая одежду, стащили тела в одну кучу.
Оружие у ляхов было доброе, да и ружья неплохие, пригодятся. А что не пригодится, то Гришка продаст в ближайшем же городе.
Тимофей был уверен, что на трофеи хозяйка претендовать не станет.
И верно.
Варя попросила показать, что взяли, и посоветовала золотые побрякушки перед продажей как-то изуродовать. А то герб...
Совет был принят, а побрякушки, и лишнее оружие проданы в Паланге.
Искали пропавших панов или нет, нашли, или их исчезновение так и осталось тайной, Варя не узнала никогда.
Да и плевать ей было на грабителей и убийц. Туда и дорога!

***
Двадцатое ноября - Мемель. Это уже Пруссия, но русские деньги и тут в ходу - на таможне взятку взяли, как миленькие.
Двадцать первое - Кенигсберг.
Варя чуточку погрустила, но время Калининграда еще не пришло, янтаря тут приличного тоже не купишь...
Ладно!
Вперед и только вперед.
Двадцать третье - Мариенбург! На следующий день - Данциг. Море, корабли, и дорога, дорога, дорога...
Люди, земли, чужая речь, половину которой Варя не понимала, чужая кухня, города, чем-то неуловимо похожие друг на друга - Варе все это было неважно!
Она сосредоточилась на своем - Париж! И чем скорее, тем лучше!
Тридцатое!
Берлин!
Еще не тот, который Варя видела в кинофильмах, и рейхстага тут нет, и Гитлер пока не завелся! Еще не случились мировые войны, ни первая, ни вторая, это совершенно непримечательный городишка. Что ж, пусть стоит.
Может, еще ничего такого и не случится? *
*- по тем временам Берлин был достаточно развитым городом, но Варе с точки зрения жителя 21-го века все равно он кажется жуткой деревней. Прим. авт.
Зато пахнет Берлин просто восхитительно. Сточными канавами. Такой общественно-туалетный Берлин.
Второе декабря - Дрезден! Ах, где вы, пастушки и пастушки, где ты, знаменитый фарфор. Даже если бы Варя и была в нем заинтересована - к черту! На этих ухабах любой фарфор разлетится в щепки!
В России плохие дороги?
А тут вообще одни направления! И ухабов тут, и загибов... протащить бы по ним либералов, хотя лучше не протаскивать. Человек должен быть способен к осознанию и исправлению, а после этих дорог они только в следующей жизни исправятся. Когда вместо либералов родятся крокодилами.
Никакой разницы между Пруссией и Саксонией Варя не ощутила. И канавы везде воняют, и дороги паршивые, и дома маленькие, и клопы... простите! Вот последнее - да, ощутимо!
По мере удаления от России клопы активизируются!
Какое-то время ехали вдоль Эльбы, потом свернули, Варя в ней тоже ничего особенного не увидела. Река и река. Что ж, Наполеон... а ведь родился уже! Надо про это не забыть!
Восьмое - Эрфурт! Повезло, по замерзшим дорогам, по первому снежку ехать получалось чуточку быстрее.
Двенадцатое - Франкфурт-на-Майне. Историк душу бы продал за эти впечатления, Варя отмечала только, что улицы города такие узкие, что по ним надо не ехать, а ходить. И лучше - боком. По некоторым в приличном платье уж и не походишь, все дома оботрешь!
Два камня неподалеку от Эйзенаха, которые по преданию были людьми. Местная легенда, про окаменевших влюбленных, которую рассказывают здесь с немалым удовольствием.
Совершенно неромантичная Варя злилась по другому поводу.
Вода.
Простая вода, которой тут не найдешь нормальной! Почему так много пьют вина? А чтобы не страдать от жестокого поноса. В цивилизованной-то стране принято сливать отходы... да, и в реки тоже. Тут даже колодезной водой можно отравиться, водоносный слой загрязнен капитально. А вино Варе пить не хотелось.
Приходилось кипятить воду по нескольку раз. Процеживать, кипятить, переливать, опять кипятить... по тем временам революционная мысль, но расстройством желудка не страдал никто. Бывшие солдаты весьма этому удивлялись, потом постепенно разговорились.
Варя рассказывала о микробах, о мельчайших зверях, которые живут вокруг, о том, как они попадают в раны, как вызывают горячку...
Она ж не знала, что это - открытие!
Солдаты тоже потихоньку рассказывали.
О походах, о сражениях... Варя слушала, чему-то ужасалась, что-то запоминала. Определенно, ей будет, что предложить этому миру. Главное, чтобы выслушать согласились.
Пятнадцатое - Мангейм.
Рейн Варю тоже не впечатлил. Но дороги тут, определенно, лучше, путешествие идет быстрее. А деньги брать не стесняются. И по-русски тут говорят многие.
Учим французский - и вперед!
Шестое - уже Швейцария.
Часов не заметно. Зато частенько слышна французская речь. Варя обнаружила, что многое понимает. Сама она говорила еще очень медленно, тщательно подбирая и выговаривая слова, да и с грамматикой у нее точно нелады, но это потом, потом! Главное - она может объясниться, пусть примитивно, но обед ей подали, и сколько денег спросили, она тоже поняла. И если вслушиваться, если собеседник не тараторит, она примерно соображает, что ей говорят.
Двенадцатое - Берн. И то, можно бы скорее, но... время еще есть! Немного, но есть!
Что запомнилось - деревушка Гриндельвальд. Правда, Дамблдора тут вообще нет, и в проекте нет. И хвост с ним, не очень-то и надо было!
В Альпы Варя не заворачивала. Рейхенбахский водопад, конечно, прекрасен, но время, время... хватит с нее и фильма о Холмсе.
Пятнадцатое - Женева.
Двадцатое - Лион!
Можно плыть по реке, но с кем оставить кибитку и прочее? Пришлось ехать по суше, это дольше.
Двадцать седьмое - Париж!
Наконец-то!
И теперь начинается все самое интересное!