|
|
||
Canto VII | Песнь седьмая |
THE DESCENT INTO NIGHT | Нисхождение в Ночь |
|
|
A mind absolved from life, made calm to know, 202 | Ум, свободный от жизни, стал спокойным, чтобы знать, |
A heart divorced from the blindness and the pang, | С сердцем, избавившимся от слепоты и боли, |
The seal of tears, the bond of ignorance, | Печати слез и уз неведения, |
He turned to find that wide world-failure's cause. | Он повернулся, чтоб обнаружить причину этой великой всемирной неудачи. |
Away he looked from Nature's visible face, | Он отвернулся прочь от видимого лика Природы |
And sent his gaze into the viewless Vast | И направил свой взгляд в невидимые Просторы, |
The formidable unknown Infinity, | В грозную неведомую Бесконечность, |
Asleep behind the endless coil of things, | Спящую позади этого беконечного круговорота вещей, |
That carries the universe in its timeless breadths | Что несет вселенную в своих вечных просторах, |
And the ripples of its being are our lives. | Где наши жизни лишь мелкие пульсации ее существования. |
The worlds are built by its unconscious Breath | Ее несознательное Дыхание творит эти миры |
And Matter and Mind are its figures or its powers, | Материя и Разум это ее формы или ее силы, |
Our waking thoughts the output of its dreams. | Наши бодрствующие мысли результат её грез. |
The veil was rent that covers Nature's depths: | Была разорвана вуаль, скрывающая глубины Природы: |
He saw the fount of the world's lasting pain | Он увидел источник нескончаемого страдания мира |
And the mouth of the black pit of Ignorance; | И пасть черной бездны Неведения; |
The evil guarded at the roots of life | Зло, стоящее на страже у корней жизни, |
Raised up its head and looked into his eyes. | Подняло свою голову и заглянуло ему в глаза. |
On a dim bank where dies subjective Space, | На каком-то туманном берегу, где умирает субъективное Пространство, |
From a stark ridge overlooking all that is, | C пустынного горного хребта обозревая все сущее, |
A tenebrous awakened Nescience, | Пробудилось мрачное Неведение, |
Her wide blank eyes wondering at Time and Form, | Его пустые, широко распахнутые глаза, с изумлением взирали на Время и Форму |
Stared at the inventions of the living Void | И таращились на творения живой Пустоты, |
And the Abyss whence our beginnings rose. | На Бездну, где возникают наши истоки. |
Behind appeared a grey carved mask of Night | Позади проявилась серая резная маска Ночи, |
Watching the birth of all created things. | Наблюдающая рождение всех сотворенных вещей. |
A hidden Puissance conscious of its force, | Скрытое Могущество, осознающее свою силу, |
A vague and lurking Presence everywhere, | Неясное, затаившееся повсюду Присутствие, |
A contrary Doom that threatens all things made, | Враждебный Рок, угрожающий всем сотворенным вещам, |
A Death figuring as the dark seed of life, | Смерть, выглядящая как темное семя жизни, |
Seemed to engender and to slay the world. | Казалось порождали и убивали мир. |
Then from the sombre mystery of the gulfs 203 | Затем из мрачной мистерии бездн |
And from the hollow bosom of the Mask | Из пустой груди этой Маски |
Something crept forth that seemed a shapeless Thought. | Что-то прокралось вперед, что казалось бесформенной Мыслью. |
A fatal Influence upon creatures stole | Роковое Влияние тайком овладело существами, |
Whose lethal touch pursued the immortal spirit, | Чьё-то смертное прикосновение неотступно следовало за бессмертным духом, |
On life was laid the haunting finger of death | На жизнь был наложен преследующий ее перст смерти |
And overcast with error, grief and pain | И заблуждением, страданием и болью было омрачено |
The soul's native will for truth and joy and light. | Врожденное стремление души к истине, радости и свету. |
A deformation coiled that claimed to be | Что-то уродливое обвилось вокруг того, что претендовало быть |
The being's very turn, Nature's true drive. | Самой сутью существа, истинным побуждением Природы. |
A hostile and perverting Mind at work | Враждебный, извращенный Ум взялся за работу |
In every corner ensconced of conscious life | Укрывшись в каждом уголке сознательной жизни, |
Corrupted Truth with her own formulas; | Он извратил Истину своими собственными формулами; |
Interceptor of the listening of the soul, | Мешая душе слышать, |
Afflicting knowledge with the hue of doubt | Поражая знание тенью сомнения, |
It captured the oracles of the occult gods, | Он завладел путеводными нитями оккультных богов, |
Effaced the signposts of Life's pilgrimage, | И стер надписи на указательных столбах паломничества Жизни, |
Cancelled the firm rock-edicts graved by Time, | И уничтожил незыблемые наскальные эдикты, высеченные Временем, |
And on the foundations of the cosmic Law | И на основаниях космического Закона |
Erected its bronze pylons of misrule. | Воздвиг бронзовые столпы хаоса. |
Even Light and Love by that cloaked danger's spell | Даже Свет и Любовь, под влияньем чар этой завуалированной опасности |
Turned from the brilliant nature of the gods | Обратились из своей сияющей природы богов |
To fallen angels and misleading suns, | В падших ангелов и в обманчивые солнца, |
Became themselves a danger and a charm, | Сами стали опасностью и чарами, |
A perverse sweetness, heaven-born malefice: | Извращенной сладостью и злобным колдовством, рожденным небесами; |
Its power could deform divinest things. | Ее сила была способна исказить самые божественные вещи. |
A wind of sorrow breathed upon the world; | Ветер скорби пронесся над миром; |
All thought with falsehood was besieged, all act | Каждая мысль попала в осаду лжи, каждое действие |
Stamped with defect or with frustration's sign, | Было отмечено печатью несовершенства или знаком неудачи, |
All high attempt with failure or vain success, | Каждая высокая попытка таила в себе пораженье или напрасный успех, |
But none could know the reason of his fall. | Но никто не мог обнаружить причины своего падения. |
The grey Mask whispered and, though no sound was heard, | Серая Маска нашептывала что-то и хотя не было слышно ни звука, |
Yet in the ignorant heart a seed was sown | Все же семя было брошено в невежественное сердце, |
That bore black fruit of suffering, death and bale. | Что принесло свой черный плод страдания, смерти и несчастья. |
Out of the chill steppes of a bleak Unseen | Из холодных степей унылого Незримого |
Invisible, wearing the Night's grey mask, | Невидимые, облачившись в серую маску Ночи, |
Arrived the shadowy dreadful messengers, 204 | Появились мрачные, ужасные посланцы, |
Invaders from a dangerous world of power, | Оккупанты из опасного мира силы, |
Ambassadors of evil's absolute. | Послы абсолюта зла. |
In silence the inaudible voices spoke, | В безмолвии заговорили невнятные голоса, |
Hands that none saw planted the fatal grain, | Руки, которые никто не видел, посадили роковое семя, |
No form was seen, yet a dire work was done, | Формы не было видно, и все же была сделана ужасная работа, |
An iron decree in crooked uncials written | Железный декрет, записанный кривым унциальным шрифтом, |
Imposed a law of sin and adverse fate. | Навязал закон греха и враждебной судьбы. |
Life looked at him with changed and sombre eyes: | Жизнь теперь взглянула на него другими, мрачными глазами: |
Her beauty he saw and the yearning heart in things | Он видел ее красоту и томящееся сердце в вещах, |
That with a little happiness is content, | Что довольствуются малым счастьем, |
Answering to a small ray of truth or love; | Отвечая небольшому лучику истины и любви; |
He saw her gold sunlight and her far blue sky, | Он видел ее золотой солнечный свет и ее голубое небо, |
Her green of leaves and hue and scent of flowers | Зелень ее листвы, краски природы и запахи цветов, |
And the charm of children and the love of friends | И очарование детей и любовь друзей, |
And the beauty of women and kindly hearts of men, | И красоту женщин, и добрые сердца людей, |
But saw too the dreadful Powers that drive her moods | Но он видел также и ужасные Силы, что движут ее настроениями, |
And the anguish she has strewn upon her ways, | И страдание, которое она разбрасывает на своих дорогах, |
Fate waiting on the unseen steps of men | Рок, подстерегающий незримые шаги людей, |
And her evil and sorrow and last gift of death. | И ее последний, злой и горестный дар смерти. |
A breath of disillusion and decadence | Дыхание разочарованья и упадка, |
Corrupting watched for Life's maturity | Разложение подстерегало зрелость Жизни, |
And made to rot the full grain of the soul: | Заставляя гнить цельное зерно души: |
Progress became a purveyor of Death. | Прогресс стал поставщиком Смерти. |
A world that clung to the law of a slain Light | Мир, цепляющийся за закон убитого Света, |
Cherished the putrid corpses of dead truths, | Лелеял разложившиеся трупы мертвых истин, |
Hailed twisted forms as things free, new and true, | Воспевал уродливые формы, словно вещи свободные, новые, истинные, |
Beauty from ugliness and evil drank | Извлекал красоту из безобразия и зла, |
Feeling themselves guests at a banquet of the gods | Что чувствовали себя гостями на банкете богов, |
And tasted corruption like a high-spiced food. | И вкушали извращенье как пикантную пищу. |
A darkness settled on the heavy air; | Тьма, утвердилась в этой тяжелой атмосфере; |
It hunted the bright smile from Nature's lips | Она охотилась за светлой улыбкой на устах Природы |
And slew the native confidence in her heart | Убивая врожденную уверенность в ее сердце, |
And put fear's crooked look into her eyes. | И навязывая искаженный взгляд страха ее глазам. |
The lust that warps the spirit's natural good | Вожделение, что искажает естественное благо духа |
Replaced by a manufactured virtue and vice | Заменило выдуманными добродетелью и пороком |
The frank spontaneous impulse of the soul: 205 | Спонтанное искреннее побуждение души: |
Afflicting Nature with the dual's lie, | Заражая Природу ложью дуальности, |
Their twin values whetted a forbidden zest, | Возбуждая страсть к запретному своими двойственными ценностями, |
Made evil a relief from spurious good, | Делая зло облегчением от поддельного добра, |
The ego battened on righteousness and sin | Вскармливая эго грехом и праведностью, |
And each became an instrument of Hell. | И каждый стал инструментом Ада. |
In rejected heaps by a monotonous road | Заброшенными кучами у какой-то скучной дороги |
The old simple delights were left to lie | Остались лежать прежние простые восторги |
On the wasteland of life's descent to Night. | На пустырях нисхождения жизни в Ночь. |
All glory of life was dimmed, tarnished with doubt; | Все великолепие жизни была замутнено, запятнано сомнением; |
All beauty ended in an aging face; | Любая красота оборачивалась морщинистым лицом старости; |
All power was dubbed a tyranny cursed by God | Всякая сила оказывалась тиранией, проклятой Богом, |
And Truth a fiction needed by the mind: | А Истина фикцией, необходимой уму: |
The chase of joy was now a tired hunt; | Погоня за радостью была теперь утомительной охотой; |
All knowledge was left a questioning Ignorance. | И всякое знание было оставлено вопрошающему Неведению. |
As from a womb obscure he saw emerge | Он увидел, как возникает словно из какого-то непроглядного мрака |
The body and visage of a dark Unseen | Тело и образ темного Незримого, |
Hidden behind the fair outsides of life. | Скрывающегося позади благовидных внешних поверхностей жизни. |
Its dangerous commerce is our suffering's cause. | Его опасная коммерция - причина нашего страдания. |
Its breath is a subtle poison in men's hearts; | Его дыхание - тонкий яд в сердцах людей; |
All evil starts from that ambiguous face. | Все зло исходит от этого обманчивого лика. |
A peril haunted now the common air; | Какая-то опасность проникла теперь в обычный воздух; |
The world grew full of menacing Energies, | Мир стал полон угрожающих Энергий, |
And wherever turned for help or hope his eyes, | И куда бы не обращал он за помощью или надеждой свои глаза, |
In field and house, in street and camp and mart | И в поле, и в доме, на улице, и в стойбище, и на рынке, |
He met the prowl and stealthy come and go | Он видел как рыская, крадучись, входят и выходят |
Of armed disquieting bodied Influences. | Вооруженные, беспокойные воплощенные Влияния. |
A march of goddess figures dark and nude | Марш обнаженных, темных богинь, |
Alarmed the air with grandiose unease; | Будоражил воздух огромным предчуствием беды; |
Appalling footsteps drew invisibly near, | Незримо приближались ужасные шаги, |
Shapes that were threats invaded the dream-light, | Формы, несущие угрозу, вторгались в свет-мечту, |
And ominous beings passed him on the road | Зловещие существа проходили мимо по дороге, |
Whose very gaze was a calamity: | И даже сам их взгляд был воплощением несчастья: |
A charm and sweetness sudden and formidable, | Очарование и сладость, непредсказуемые и грозные, |
Faces that raised alluring lips and eyes | Лики, что возникая, соблазняли уста и глаза, |
Approached him armed with beauty like a snare, 206 | Приближались к нему, вооруженные красотой как западней, |
But hid a fatal meaning in each line | Но скрывали смертельную угрозу в каждой линии |
And could in a moment dangerously change. | И могли в любой момент опасно измениться. |
But he alone discerned that screened attack. | Но лишь он один различал эту скрытую атаку. |
A veil upon the inner vision lay, | Был наброшен покров на внутреннее виденье, |
A force was there that hid its dreadful steps; | Там действовала сила, скрывающая свои ужасные шаги; |
All was belied, yet thought itself the truth; | Все было обманчивым, и все же мнило себя истиной; |
All were beset but knew not of the siege: | Все были в осаде, но никто об этом не знал: |
For none could see the authors of their fall. | Ибо не мог увидеть виновников своего падения. |
Aware of some dark wisdom still withheld | Осознавая какую-то еще скрытую, мрачную мудрость, |
That was the seal and warrant of this strength, | Которая была печатью и оправданием этой силы, |
He followed the track of dim tremendous steps | Он шел по следу неясных, чудовищных шагов, |
Returning to the night from which they came. | Направляясь прямо в ночь, откуда они пришли. |
A tract he reached unbuilt and owned by none: | Он достиг пространства, несотворенного никем и никому не принадлежащего: |
There all could enter but none stay for long. | Каждый мог туда войти, но никто не мог там остаться надолго. |
It was a no man's land of evil air, | Это были ничейные земли зловещей атмосферы, |
A crowded neighbourhood without one home, | Тесное соседство без единого дома, |
A borderland between the world and hell. | Пограничные земли между миром и адом. |
There unreality was Nature's lord: | Там нереальность была властителем Природы: |
It was a space where nothing could be true, | Это было пространство, где ничто не могло быть истинным, |
For nothing was what it had claimed to be: | Ибо ничто здесь не было тем, чем претендовало быть: |
A high appearance wrapped a specious void. | Возвышенная видимость скрывала обманчивую пустоту. |
Yet nothing would confess its own pretence | Однако ничто не признавало своего собственного притворства |
Even to itself in the ambiguous heart: | Даже перед самим собою в своем лживом сердце: |
A vast deception was the law of things; | Чудовищный обман был законом вещей; |
Only by that deception they could live. | Только посредством этого обмана они могли жить. |
An unsubstantial Nihil guaranteed | Несубстанциональное Ничто гарантировало |
The falsehood of the forms this Nature took | Ложь этих форм, в которые облекалась эта Природа, |
And made them seem awhile to be and live. | Заставившая их на время казаться существующими и живыми. |
A borrowed magic drew them from the Void; | Заимствованная магия вытащила их из Пустоты; |
They took a shape and stuff that was not theirs | Они облачились в форму и вещество, которые им не принадлежали, |
And showed a colour that they could not keep, | И проявляли цвет, которые не умели сохранить, |
Mirrors to a phantasm of reality. | Зеркала призрачной реальности. |
Each rainbow brilliance was a splendid lie; | Каждое радужное сиянье было великолепной ложью; |
A beauty unreal graced a glamour face. | Нереальную красоту нес на себе лик очарования. |
Nothing could be relied on to remain: | Ни на что нельзя было с уверенностью положиться: |
Joy nurtured tears and good an evil proved, 207 | Радость вскармливала слезы, а добро оказывалось злом, |
But never out of evil one plucked good: | Но никогда из зла нельзя было извлечь добро: |
Love ended early in hate, delight killed with pain, | Любовь быстро заканчивалась ненавистью, боль убивала восторг, |
Truth into falsity grew and death ruled life. | Правда становилась ложью и смерть правила жизнью. |
A Power that laughed at the mischiefs of the world, | Сила, смеющаяся над бедами мира, |
An irony that joined the world's contraries | Ирония, соединяющая мировые противоположности |
And flung them into each other's arms to strive, | И бросающая их в объятья друг друга для борьбы, |
Put a sardonic rictus on God's face. | Поместила сардоническую усмешку на лик Бога. |
Aloof, its influence entered everywhere | Чуждое, ее влияние проникало всюду, |
And left a cloven hoof-mark on the breast; | Оставляя на груди дьявольский след копыта; |
A twisted heart and a strange sombre smile | Извращенное сердце и мрачная, холодная усмешка |
Mocked at the sinister comedy of life. | Насмехались над зловещей комедией жизни. |
Announcing the advent of a perilous Form | Возвещая прибытие опасной Формы, |
An ominous tread softened its dire footfall | Зловещая поступь заглушала ужасный звук ее шагов, |
That none might understand or be on guard; | Чтобы никто не смог понять иль быть на страже; |
None heard until a dreadful grasp was close. | Чтобы никто не услышал, пока не приблизятся ужасные объятия. |
Or else all augured a divine approach, | Или же все возвещало божественное приближение, |
An air of prophecy felt, a heavenly hope, | Ощущался дух пророчества, небесная надежда, |
Listened for a gospel, watched for a new star. | Слышали какое-то евангелие, и наблюдали новую звезду. |
The Fiend was visible but cloaked in light; | Демон был виден, но облаченный в свет; |
He seemed a helping angel from the skies: | Он казался помогающим ангелом с небес: |
He armed untruth with Scripture and the Law; | Он вооружал неправду Писанием и Законом; |
He deceived with wisdom, with virtue slew the soul | Он обманывал мудростью, и убивал добродетелью душу |
And led to perdition by the heavenward path. | И небесными тропам вел к гибели. |
A lavish sense he gave of power and joy, | Он дарил щедрое чувство радости и силы, |
And, when arose the warning from within, | И когда изнутри поднималось предупреждение, |
He reassured the ear with dulcet tones | Нежными голосами успокаивал ухо |
Or took the mind captive in its own net; | Или заманивал ум в свои собственные сети; |
His rigorous logic made the false seem true. | Его строгая логика заставляла ложь казаться правдой. |
Amazing the elect with holy lore | Изумляя избранника священым знанием, |
He spoke as with the very voice of God. | Он говорил голосом почти самого Бога. |
The air was full of treachery and ruse; | Воздух был полон вероломства и обмана; |
Truth-speaking was a stratagem in that place; | Говорить правду было лишь уловкой в этом месте; |
Ambush lurked in a smile and peril made | В улыбке таилась засада, опасность |
Safety its cover, trust its entry's gate: | Скрывалась за маской безопасности, а доверие превращала во врата для своего вторжения: |
Falsehood came laughing with the eyes of truth; | Ложь входила, смеясь глазами истины; |
Each friend might turn an enemy or spy, 208 | Каждый друг мог превратиться во врага или шпиона, |
The hand one clasped ensleeved a dagger's stab | Рука, которую ты пожимал, скрывала в рукаве лезвие кинжала, |
And an embrace could be Doom's iron cage. | И объятия могли оказаться железной клеткой Рока. |
Agony and danger stalked their trembling prey | Агония и опасность подкрадывались к своей трепещущей добыче |
And softly spoke as to a timid friend: | И мягко разговаривали с ней, как с робким другом: |
Attack sprang suddenly vehement and unseen; | Атака начиналась внезапная, неистовая и незримая; |
Fear leaped upon the heart at every turn | Страх набрасывался на сердце на каждом повороте, |
And cried out with an anguished dreadful voice; | И кричал мучительным, ужасными голосами; |
It called for one to save but none came near. | Оно молило о спасении кого-нибудь, но никто не приходил. |
All warily walked, for death was ever close; | Все ходили настороженно, ибо смерть постоянно была рядом; |
Yet caution seemed a vain expense of care, | Однако предосторожность казалась напрасною заботой, |
For all that guarded proved a deadly net, | Ибо все, что охраняло, оказывалось смертельной сетью, |
And when after long suspense salvation came | И когда, после долгой тревоги ожидания, приходило, наконец, спасение |
And brought a glad relief disarming strength, | И приносило с собою радостное избавление, обезоруживающую силу, |
It served as a smiling passage to worse fate. | Оно служило улыбающимся переходом к еще более худшей судьбе. |
There was no truce and no safe place to rest; | Там не было передышки и безопасного места для отдыха; |
One dared not slumber or put off one's arms: | Никто не смел дремать или откладывать свое оружие: |
It was a world of battle and surprise. | Это был мир битвы и неожиданности. |
All who were there lived for themselves alone; | Все там жили лишь для себя; |
All warred against all, but with a common hate | Все воевали против всех, но с общей для всех ненавистью |
Turned on the mind that sought some higher good; | Обрушивались на тот ум, который искал какого-то более высокого блага; |
Truth was exiled lest she should dare to speak | Истина была изгнана, чтобы она не смела говорить |
And hurt the heart of darkness with her light | И своим светом ранить сердце тьмы |
Or bring her pride of knowledge to blaspheme | Или внести великолепие своего знания и подвергнуть порицанью |
The settled anarchy of established things. | Утвержденную анархию установившихся вещей. |
Then the scene changed, but kept its dreadful core: | Затем сцена сменилась, но сохранила свою ужасную суть: |
Altering its form the life remained the same. | Изменив форму, жизнь оставалась той же самой. |
A capital was there without a State: | Столица там была без Государства: |
It had no ruler, only groups that strove. | В ней не было правителя, лишь, сражающиеся между собой, группы. |
He saw a city of ancient Ignorance | Он видел город древнего Неведения, |
Founded upon a soil that knew not Light. | Стоящий на земле, не знающей Света. |
There each in his own darkness walked alone: | Там каждый брел в одиночестве в своей собственной тьме: |
Only they agreed to differ in Evil's paths, | Они соглашались отличаться лишь на дорогах Зла, |
To live in their own way for their own selves | Чтобы жить каждый по-своему ради своих собственных я |
Or to enforce a common lie and wrong; | Или поддерживать общую ошибку и ложь; |
There Ego was lord upon his peacock seat 209 | Там Эго сидело властителем на своем павлиньем троне |
And Falsehood sat by him, his mate and queen: | И рядом с ним сидела Ложь, его супруга и царица: |
The world turned to them as Heaven to Truth and God. | Мир обращался к ним, как Небеса к Истине и Богу. |
Injustice justified by firm decrees | Несправедливость, оправданная твердыми декретами, |
The sovereign weights of Error's legalised trade, | Королевские весы узаконенной торговли Ошибкой, |
But all the weights were false and none the same; | Но все эти весы фальшивы и нет среди них одинаковых; |
Ever she watched with her balance and a sword, | Вечно она наблюдает, держа свой балансир и меч, |
Lest any sacrilegious word expose | Чтобы никакое святотатственное слово не могло разоблачить |
The sanctified formulas of her old misrule. | Освященные догматы ее древнего неправедного правления. |
In high professions wrapped self-will walked wide | Закутавшись в высокие обеты повсюду шествовало своеволие |
And licence stalked prating of order and right: | И выступала торжественно распущенность, болтая о праве и порядке: |
There was no altar raised to Liberty; | Там не было алтаря, воздвигнутого Свободе; |
True freedom was abhorred and hunted down: | Подлинная Свобода вызывала отвращенье и преследовалась: |
Harmony and tolerance nowhere could be seen; | Нигде нельзя было увидеть терпимость и Гармонию; |
Each group proclaimed its dire and naked Law. | И каждая группа провозглашала свой ужасный, голословный Закон. |
A frame of ethics knobbed with scriptural rules | Система этики превращалась в священные правила |
Or a theory passionately believed and praised | Или в теорию, в которую страстно верили и восхваляли, |
A table seemed of high Heaven's sacred code. | В скрижаль, казавшуюся священным кодексом высоких Небес. |
A formal practice mailed and iron-shod | Формальная практика, закованная в железо и броню, |
Gave to a rude and ruthless warrior kind | Придавала грубому, безжалостному, воинственному роду, |
Drawn from the savage bowels of the earth | Поднявшемуся из диких недр земли, |
A proud stern poise of harsh nobility, | Гордую и непреклонную позу сурового благородства, |
A civic posture rigid and formidable. | Гражданскую позицию, внушительную и непреклонную. |
But all their private acts belied the pose: | Но все их личные поступки разоблачали эту позу: |
Power and utility were their Truth and Right, | Власть и выгода были их Истиной и Правом, |
An eagle rapacity clawed its coveted good, | Хищная жадность загребала вожделенное добро, |
Beaks pecked and talons tore all weaker prey. | Клювы долбили и когти рвали всякую более слабую добычу. |
In their sweet secrecy of pleasant sins | В сладостной тайне своих приятных грехов |
Nature they obeyed and not a moralist God. | Они подчинялись Природе, а не моралисту Богу. |
Inconscient traders in bundles of contraries, | Несознательные торговцы узлами противоположностей, |
They did what in others they would persecute; | Сами они творили то, за что стали бы преследовать других; |
When their eyes looked upon their fellow's vice, | Когда их глаза замечали порок ближнего, |
An indignation flamed, a virtuous wrath; | Вспыхивало негодование и добродетельный гнев; |
Oblivious of their own deep-hid offence, | Позабыв о своих собственных, тщательно скрываемых, проступках |
Moblike they stoned a neighbour caught in sin. | Они толпою побивали камнями соседа, уличенного в грехе. |
A pragmatist judge within passed false decrees, | Прагматичный судья внутри выпускал фальшивые декреты, |
Posed worst iniquities on equity's base, 210 | На основе права справедливости устанавливая худшие беззакония, |
Reasoned ill actions just, sanctioned the scale | Обосновывая злодеяния справедливостью, утверждая шкалу |
Of the merchant ego's interest and desire. | Интереса и желания меркантильного эго. |
Thus was a balance kept, the world could live. | Таким образом поддерживалось равновесие и мог существовать этот мир. |
A zealot fervour pushed their ruthless cults, | Фанатичный пыл возжигал их безжалостные культы, |
All faith not theirs bled scourged as heresy; | И всякая иная вера бичевалась, истекая кровью, как ересь; |
They questioned, captived, tortured, burned or smote | Они заточали неугодных в темницы, подвергали допросам, пытали, сжигали или убивали, |
And forced the soul to abandon right or die. | Принуждая душу отказаться от правды, или умереть. |
Amid her clashing creeds and warring sects | И среди своих конфликтующих верований и воюющих сект |
Religion sat upon a blood-stained throne. | Восседала религия на испачканном кровью троне. |
A hundred tyrannies oppressed and slew | Сотни тираний угнетали и убивали |
And founded unity upon fraud and force. | И основывали единство на силе и обмане. |
Only what seemed was prized as real there: | Лишь кажущееся там восхвалялось как реальное: |
The ideal was a cynic ridicule's butt; | Идеал был мишенью циничной насмешки; |
Hooted by the crowd, mocked by enlightened wits, | И освистанный толпою, осмеянный просвещенными умами, |
Spiritual seeking wandered outcasted,- | Духовный Поиск скитался отверженный, - |
A dreamer's self-deceiving web of thought | В паутине самообманчивой мысли мечтателя |
Or mad chimaera deemed or hypocrite's fake, | Иль в безумной химере, или подделке лицемера, - |
Its passionate instinct trailed through minds obscure | Его страстный инстинкт прокладывал тропы через затемненные умы, |
Lost in the circuits of the Ignorance. | Блуждая в кругах Неведения. |
A lie was there the truth and truth a lie. | Ложь там была истиной, а истина - ложью. |
Here must the traveller of the upward Way - | Здесь должен был путешественник устремленного ввысь Пути, - |
For daring Hell's kingdoms winds the heavenly route - | (Ибо дерзкие царства Ада искажают небесный маршрут), - |
Pause or pass slowly through that perilous space, | Остановиться на время или постепенно пройти через это опасное пространство, |
A prayer upon his lips and the great Name. | С молитвой и великим Именем на губах. |
If probed not all discernment's keen spear-point, | Если бы не всеразличающая, острая, как острие копья, интуиция, |
He might stumble into falsity's endless net. | Он сбился бы с пути в бесконечной сети лжи. |
Over his shoulder often he must look back | Часто приходилось ему оглядываться через плечо назад, |
Like one who feels on his neck an enemy's breath; | Подобно человеку, который ощущает на своей шее дыхание врага; |
Else stealing up behind a treasonous blow | Или подкравшийся сзади предательский удар, |
Might prostrate cast and pin to unholy soil, | Мог бы повергнуть его ниц и пригвоздить к проклятой земле, |
Pierced through his back by Evil's poignant stake. | Вонзая ему в спину острый кол Зла. |
So might one fall on the Eternal's road | Так можно погибнуть на дороге Вечного, |
Forfeiting the spirit's lonely chance in Time | Потеряв единственный шанс духа во Времени |
And no news of him reach the waiting gods, | И никакие новости о нем не донеслись бы до ожидающих богов, |
Marked "missing" in the register of souls, | Отмеченное как пропавший без вести в реестре душ |
His name the index of a failing hope, 211 | Его имя стало бы символом неосуществившейся надежды, |
The position of a dead remembered star. | Погибшею звездой, о которой останется лишь память. |
Only were safe who kept God in their hearts: | Только те были в безопасности, кто нес Бога в своих сердцах: |
Courage their armour, faith their sword, they must walk, | Мужество - их доспехи, вера - их меч, они должны следовать вперед, |
The hand ready to smite, the eye to scout, | С рукою готовою разить и острым взглядом, |
Casting a javelin regard in front, | Бросая внимание пред собою как копье, |
Heroes and soldiers of the army of Light. | Герои и солдаты армии Света. |
Hardly even so, the grisly danger past, | Но даже и они, пройдя через ужасную опасность, |
Released into a calmer purer air, | Вырвашись на свободу в более спокойную и чистую атмосферу, |
They dared at length to breathe and smile once more. | Едва осмеливались наконец дышать и снова улыбаться. |
Once more they moved beneath a real sun. | Снова они могли шествовать под истинным солнцем. |
Though Hell claimed rule, the spirit still had power. | Хотя Ад претендовал на власть, но все же есть сила и у духа. |
This No-man's-land he passed without debate; | Эти Ничейные Земли он прошел безпрекословно; |
Him the heights missioned, him the Abyss desired: | Его высоты послали с миссией, его возжаждала Бездна: |
None stood across his way, no voice forbade. | Никто не встал у него на пути, ничей голос ему не воспрепятствовал. |
For swift and easy is the downward path, | Ибо быстр и легок путь, ведущий вниз |
And now towards the Night was turned his face. | И теперь его лицо было обращено в сторону Ночи. |
A greater darkness waited, a worse reign, | Там ожидала более великая тьма и худшее царство, |
If worse can be where all is evil's extreme; | Если может быть еще более худшее там, где все есть крайность зла; |
Yet to the cloaked the uncloaked is naked worst. | Все же, для прячущегося быть раскрытым это самое худшее. |
There God and Truth and the supernal Light | Туда ни Бог, ни Истина, ни небесный Свет |
Had never been or else had power no more. | Никогда не проникали или больше не имели там силы. |
As when one slips in a deep moment's trance | Как-будто соскальзывая в трансе глубокого мгновения |
Over mind's border into another world, | В иной мир, лежащий за гранью ума, |
He crossed a boundary whose stealthy trace | Он пересек границу, чей тайный след |
Eye could not see but only the soul feel. | Глаза не видят, но чувствует душа. |
Into an armoured fierce domain he came | Он вошел в жестокое, закованное в доспехи, царство |
And saw himself wandering like a lost soul | И обнаружил себя блуждающим, словно потерянная душа, |
Amid grimed walls and savage slums of Night. | Средь грязных стен и диких трущоб Ночи. |
Around him crowded grey and squalid huts | Вокруг него толпились серые, убогие хижины, |
Neighbouring proud palaces of perverted Power, | Соседствуя с гордыми дворцами извращенной Силы, |
Inhuman quarters and demoniac wards. | Нечеловеческие кварталы и демонические крепости. |
A pride in evil hugged its wretchedness; | Гордыня в зле обнималась со своею нищетой; |
A misery haunting splendour pressed those fell | Несчастье, бегущее за роскошью, угнетало эти свирепые |
Dun suburbs of the cities of dream-life. | Сумрачные пригороды городов сна-жизни. |
There Life displayed to the spectator soul | Там Жизнь показывала наблюдающей душе |
The shadow depths of her strange miracle. | Мрачные глубины своего странного чуда. |
A strong and fallen goddess without hope, | Сильная и безнадежно падшая богиня |
Obscured, deformed by some dire Gorgon spell, | Темная, обезображенная какими-то ужасными чарами Горгоны, |
As might a harlot empress in a bouge, | Подобно императрице-шлюхе в притоне, |
Nude, unashamed, exulting she upraised | Нагая, бестыдная и ликующая, подняла |
Her evil face of perilous beauty and charm | Свой зловещий лик опасного очарования и красоты |
And, drawing panic to a shuddering kiss | И, наводя панику своим повергающим в дрожь поцелуем, |
Twixt the magnificence of her fatal breasts, | Меж великолепия своих роковых грудей |
Allured to their abyss the spirit's fall. | Соблязняла дух пасть в их бездну. |
Across his field of sight she multiplied | Через пространство его видения она множила |
As on a scenic film or moving plate | Словно в кинофильме или на меняющейся иллюстрации |
The implacable splendour of her nightmare pomps. | Неукротимое великолепие своих кошмарных пышностей. |
On the dark background of a soulless world | На темном фоне какого-то бездушного мира |
She staged between a lurid light and shade | Она устраивала меж мертвенно-бледным светом и тенью |
Her dramas of the sorrow of the depths | Свои скорбные драмы этих глубин, |
Written on the agonised nerves of living things: | Запечатленные на агонизирующих нервах живых созданий: |
Epics of horror and grim majesty, | Эпосы ужаса и зловещего величия, |
Wry statues spat and stiffened in life's mud, | Перекошенные статуи, оплеванные и закосневшие в грязи жизни, |
A glut of hideous forms and hideous deeds | Излишество мерзких форм и мерзких дел |
Paralysed pity in the hardened breast. | Парализующих жалость в зачерствевшей душе. |
In booths of sin and night-repairs of vice | В балаганах греха и ночных притонах порока |
Styled infamies of the body's concupiscence | Восхваляли низости вожделений тела |
And sordid imaginations etched in flesh, | И грязные фантазии, врезавшиеся в плоть, |
Turned lust into a decorative art: | Превращая похоть в декоративное искусство: |
Abusing Nature's gift her pervert skill | Оскорбляя дар Природы своим извращенным мастерством |
Immortalised the sown grain of living death, | Увековечивая посеянное семя живущей смерти, |
In a mud goblet poured the bacchic wine, | Наливая в грязный бокал вакхическое вино, |
To a satyr gave the thyrsus of a god. | Вручая сатиру жезл бога. |
Impure, sadistic, with grimacing mouths, | Нечистые, садистские, с гримасничающими ртами, |
Grey foul inventions gruesome and macabre | Серые бесстыдные создания, ужасные и отвратительные, |
Came televisioned from the gulfs of Night. | Потоком телеобразов возникали из бездн Ночи. |
Her craft ingenious in monstrosity, | Ее искусство, изобретательное в своей чудовищности, |
Impatient of all natural shape and poise, | Не терпящее никаких естественных форм и равновесия, |
A gape of nude exaggerated lines, | Зияние нагих преувеличенных линий, |
Gave caricature a stark reality, | Производили карикатуру абсолютной реальности, |
And art-parades of weird distorted forms, 213 | И парады искусства причудливых, искажённых форм, |
And gargoyle masques obscene and terrible | Фантасмагорические маскарады, ужасные и непристойные, |
Trampled to tormented postures the torn sense. | Повергали в мучительные состояния истерзанное чувство. |
An inexorable evil's worshipper, | Жрица беспощадного зла, |
She made vileness great and sublimated filth; | Она превращала мерзость в величие и возвеличивала грязь; |
A dragon power of reptile energies | Драконья сила рептильих энергий |
And strange epiphanies of grovelling Force | И странные откровенья пресмыкающейся Силы, |
And serpent grandeurs couching in the mire | И змеиное великолепие, барахтающееся в грязи, |
Drew adoration to a gleam of slime. | Возносили хвалу мерцающей слизи. |
All Nature pulled out of her frame and base | Вся Природа, вырванная из своей формы и основы, |
Was twisted into an unnatural pose: | Была скручена в неестественную позу: |
Repulsion stimulated inert desire; | Отвращение стимулировало инертное желанье; |
Agony was made a red-spiced food for bliss, | Агония была сделана острой пищей для блаженства, |
Hatred was trusted with the work of lust | Ненависти была поручена работа вожделения |
And torture took the form of an embrace; | Пытка приняла форму объятий; |
A ritual anguish consecrated death; | Ритуальная мука освящала смерть; |
Worship was offered to the Undivine. | Поклонение предлагалось Небожественному. |
A new aesthesis of Inferno's art | Новая эстезия[1] искусства Ада, |
That trained the mind to love what the soul hates, | Учила Ум любить то, что ненавидит душа, |
Imposed allegiance on the quivering nerves | Навязывая лояльность трепещущим нервам |
And forced the unwilling body to vibrate. | И заставляя вибрировать сопротивляющееся тело. |
Too sweet and too harmonious to excite | Слишком сладостная и слишком гармоничная, чтобы волновать |
In this regime that soiled the being's core, | В этом царстве, пачкающем грязью суть существа, |
Beauty was banned, the heart's feeling dulled to sleep | Красота была запрещена и сердечное чувство было притуплено до состоянья сна, |
And cherished in their place sensation's thrills; | А вместо них ценился острый трепет ощущений; |
The world was probed for jets of sense-appeal. | Мир исследовали ради побуждений, привлекательных для чувства. |
Here cold material intellect was the judge | Здесь судьею был холодный материальный интеллект |
And needed sensual prick and jog and lash | Он нуждался в чувственных уколах, встряске и плети, |
That its hard dryness and dead nerves might feel | Чтобы его твердая сухость и мертвые нервы были способны ощущать |
Some passion and power and acrid point of life. | Какую-то страсть, и силу, и острый вкус жизни. |
A new philosophy theorised evil's rights, | Новая философия оправдывала справедливость зла, |
Gloried in the shimmering rot of decadence, | Упиваясь мерцающей гнилью декаданса, |
Or gave to a python Force persuasive speech | Иль дарила дьявольской Силе убедительную речь |
And armed with knowledge the primaeval brute. | И вооружала знанием первобытное животное. |
Over life and Matter only brooding bowed, | Над жизнью и Материей только склонился размышляя |
Mind changed to the image of a rampant beast; | Ум, принявший облик свирепого зверя; |
It scrambled into the pit to dig for truth 214 | Он с трудом протискивался в яму, чтобы докопаться до истины, |
And lighted its search with the subconscient's flares. | Освещая свой поиск вспышками подсознания. |
Thence bubbling rose sullying the upper air, | Оттуда поднимались пузырясь, отравляя более высокий воздух, |
The filth and festering secrets of the Abyss: | Грязные, гниющие тайны Бездны: |
This it called positive fact and real life. | Это называли позитивным фактом и реальной жизнью. |
This now composed the fetid atmosphere. | Вот что создавало теперь эту зловонную атмосферу. |
A wild-beast passion crept from secret Night | Дикая звериная страсть кралась из тайной Ночи, |
To watch its prey with fascinating eyes: | Чтобы выслеживать свою добычу очаровывающими глазами: |
Around him like a fire with sputtering tongues | Вокруг него, подобно пламени с плюющимися языками, |
There lolled and laughed a bestial ecstasy; | Развалился, хохоча, животный экстаз; |
The air was packed with longings brute and fierce; | Воздух полон был страстей, животных и свирепых; |
Crowding and stinging in a monstrous swarm | Подобно чудовищному рою, толпясь и жаля, |
Pressed with a noxious hum into his mind | Вторгались своим гибельным жужжанием в его ум |
Thoughts that could poison Nature's heavenliest breath, | Мысли, что могли отравить самое божественное дыхание Природы, |
Forcing reluctant lids assailed the sight | Принуждая противящиеся веки, взгляд терзали |
Acts that revealed the mystery of Hell. | Сцены, раскрывающие мистерию Ада. |
All that was there was on this pattern made. | Все там было сделано по этому подобию. |
A race possessed inhabited those parts. | Одержимая раса населяла эти части. |
A force demoniac lurking in man's depths | Демоническая сила, притаившаяся в глубинах человека, |
That heaves suppressed by the heart's human law, | Что вздымается, подавляемая законом человеческого сердца, |
Awed by the calm and sovereign eyes of Thought, | Напуганная спокойными, державными глазами Мысли, |
Can in a fire and earthquake of the soul | Она может в огне и землетрясении души |
Arise and, calling to its native night, | Вдруг подняться и, взывая к своей родительнице ночи, |
Overthrow the reason, occupy the life | Опрокинуть здравый смысл, захватить жизнь |
And stamp its hoof on Nature's shaking ground: | И отпечатать свое копыто на дрожащей почве Природы: |
This was for them their being's flaming core. | Вот что было для них пылающей сутью их существа. |
A mighty energy, a monster god, | Могучая энергия, бог-монстр, |
Hard to the strong, implacable to the weak, | Суровый для сильного, неумолимый для слабого, |
It stared at the harsh unpitying world it made | Уставился на этот грубый, безжалостный мир, сотворенный им, |
With the stony eyelids of its fixed idea. | Каменными глазами своей навязчивой идеи. |
Its heart was drunk with a dire hunger's wine, | Его сердце было пьяно вином ужасной жажды, |
In others' suffering felt a thrilled delight | В страданиях других он чувствовал трепетный восторг |
And of death and ruin the grandiose music heard. | И слушал грандиозную музыку разрушения и смерти. |
To have power, to be master, was sole virtue and good: | Иметь власть, быть господином вот, что было здесь единственными добродетелью и благом. |
It claimed the whole world for Evil's living room, | Этот монстр-бог хотел весь мир сделать воплощенным местом Зла, |
Its party's grim totalitarian reign 215 | Беспощадным, тоталитарным правлением своей партии |
The cruel destiny of breathing things. | И жестокой судьбой дышащих существ. |
All on one plan was shaped and standardised | Все было оформлено и стандартизировано по единому плану |
Under a dark dictatorship's breathless weight. | Под безжизненным бременем темной диктатуры. |
In street and house, in councils and in courts | На улице, в доме, в советах, дворах |
Beings he met who looked like living men | Он встречал существ, которые выглядели, как живые люди, |
And climbed in speech upon high wings of thought | И взлетали в своих речах на высоких крыльях мысли, |
But harboured all that is subhuman, vile | Но таили в себе все то, что подло и не достойно человека, |
And lower than the lowest reptile's crawl. | И ниже, чем пресмыкательство самой низкой рептилии. |
The reason meant for nearness to the gods | Рассудок, претендующий на близость к богам |
And uplift to heavenly scale by the touch of mind | И вознесенный до небесного уровня прикосновением ума, |
Only enhanced by its enlightening ray | Только сильнее высвечивал своим просветляющим лучом |
Their inborn nature's wry monstrosity. | Извращенную чудовищность их врожденной природы. |
Often, a familiar visage studying | Часто, изучая знакомое лицо, |
Joyfully encountered at some dangerous turn, | Которое с радостью он встречал на каком-нибудь опасном повороте, |
Hoping to recognise a look of light, | Надеясь узнать в нем образ света, |
His vision warned by the spirit's inward eye | Его виденье, предупрежденное внутренними глазами духа, |
Discovered suddenly Hell's trademark there, | Внезапно открывало там отличительный знак Ада |
Or saw with the inner sense that cannot err, | Или внутренним чутьем, которое не может ошибиться, он видел |
In the semblance of a fair or virile form | В этой внешне прекрасной или мужественной форме |
The demon and the goblin and the ghoul. | Демона, гоблина или упыря. |
An insolence reigned of cold stone-hearted strength | Там царствовала надменность холодной силы с каменным сердцем, |
Mighty, obeyed, approved by the Titan's law, | Могучей, покорной и одобряемой законом Титана, |
The huge laughter of a giant cruelty | Чудовищный хохот исполинской жестокости |
And fierce glad deeds of ogre violence. | И свирепые, самодовольные дела людоедского насилия. |
In that wide cynic den of thinking beasts | В этом обширном циничном логове мыслящих зверей |
One looked in vain for a trace of pity or love; | Напрасно было искать след любви и жалости; |
There was no touch of sweetness anywhere, | Там нигде нельзя было ощутить прикосновенье сладости, |
But only Force and its acolytes, greed and hate: | Одна лишь Сила и ее прислужники, ненависть и жадность: |
There was no help for suffering, none to save, | Там нельзя было дождаться помощи страданию, не от кого было ждать спасения, |
None dared resist or speak a noble word. | И никто не смел сопротивляться или произнести сочувственное слово. |
Armed with the aegis of tyrannic Power, | Вооруженная поддержкой тиранической Силы, |
Signing the edicts of her dreadful rule | Подписывающей эдикты своего ужасного правления |
And using blood and torture as a seal, | Использующая в качестве печати кровь и пытку, |
Darkness proclaimed her slogans to the world. | Тьма провозглашала свои лозунги миру. |
A servile blinkered silence hushed the mind | Рабское, тупое молчание, царило в уме |
Or only it repeated lessons taught, 216 | Или он лишь повторял заученный урок, |
While mitred, holding the good shepherd's staff, | А в это время возведенная в священный сан, держа в руках посох доброго пастыря, |
Falsehood enthroned on awed and prostrate hearts | Ложь царила на троне над запуганными и распростертыми сердцами |
The cults and creeds that organise living death | Культы и символы веры, организующие живую смерть |
And slay the soul on the altar of a lie. | И убивающие душу на алтаре лжи. |
All were deceived or served their own deceit; | Все были обмануты или служили своему собственному обману; |
Truth in that stifling atmosphere could not live. | Истина не могла жить в этой удушливой атмосфере. |
There wretchedness believed in its own joy | Там несчастье верило в свою собственную радость, |
And fear and weakness hugged their abject depths; | А страх и слабость цеплялись за свои презренные глубины; |
All that is low and sordid-thoughted, base, | Все, что низко, полное грязных мыслей, и все недостойное, |
All that is drab and poor and miserable, | Ничтожное, серое и жалкое, |
Breathed in a lax content its natural air | Вяло там вдыхало содержимое своей привычной атмосферы |
And felt no yearning of divine release: | И не чувствовало стремления к божественному освобождению: |
Arrogant, gibing at more luminous states | Высокомерные, презрительно насмехающиеся над более светлыми состояниями, |
The people of the gulfs despised the sun. | Люди бездн там презирали солнце. |
A barriered autarchy excluded light; | Огражденная стенами автократия исключала свет; |
Fixed in its will to be its own grey self, | Утвердившись в своей воле быть своей собственною серою самостью, |
It vaunted its norm unique and splendid type: | Она превозносило свою норму словно уникальный и великолепный образец: |
It soothed its hunger with a plunderer's dream; | Она утоляла голод свой фантазией грабителя; |
Flaunting its cross of servitude like a crown, | Щеголяя крестом рабства как венцом, |
It clung to its dismal harsh autonomy. | И цеплялась за свою суровую и мрачную автономию. |
A bull-throat bellowed with its brazen tongue; | Бычья медная глотка ревела громогласно; |
Its hard and shameless clamour filling Space | Её грубый и бесстыдный грохот заполнял собой Пространство, |
And threatening all who dared to listen to truth | Угрожая тем, кто вдруг осмеливался прислушиваться к истине, |
Claimed the monopoly of the battered ear; | Претендуя на монополию измученного слуха; |
A deafened acquiescence gave its vote, | Оглушенное молчаливое согласие подавало голос, |
And braggart dogmas shouted in the night | И хвастливые догматы, выкрикиваемые в ночи |
Kept for the fallen soul once deemed a god | Хранили для падшей души, что когда считалась богом, |
The pride of its abysmal absolute. | Гордую надменность ее ужасного абсолюта. |
A lone discoverer in these menacing realms | Одинокий исследователь этих грозных царств, |
Guarded like termite cities from the sun, | Лишённые солнца, шествуя, словно в городах термитов, |
Oppressed mid crowd and tramp and noise and flare, | Подавленный, среди толпы и топота, шума и вспышек огня, |
Passing from dusk to deeper dangerous dusk, | Переходя от сумерек к еще более опасным сумеркам, |
He wrestled with powers that snatched from mind its light | Он боролся с силами, что крали свет у его ума, |
And smote from him their clinging influences. | И отбивался от их цепляющихся влияний. |
Soon he emerged in a dim wall-less space. 217 | Вскоре он проник в сумрачное, не имеющее стен, пространство. |
For now the peopled tracts were left behind; | Заселенные земли теперь остались позади; |
He walked between wide banks of failing eve. | Он шел между широких берегов угасающего вечера. |
Around him grew a gaunt spiritual blank, | Вокруг него нарастала уходящая вдаль духовная пустота, |
A threatening waste, a sinister loneliness | Угрожающая пустыня, зловещее одиночество, |
That left mind bare to an unseen assault, | Оставляющие ум беспомощным перед невидимой атакой, |
An empty page on which all that willed could write | Пустая страница, на которой каждый, кто желал, мог написать |
Stark monstrous messages without control. | Абсолютно чудовищные бесконтрольные послания. |
A travelling dot on downward roads of Dusk | Путешествующей точкой на дорогах Сумерек, бегущих вниз, |
Mid barren fields and barns and straggling huts | Среди бесплодных полей, хлевов и беспорядочно разбросанных хижин, |
And a few crooked and phantasmal trees, | Среди редких кривых и призрачных деревьев, |
He faced a sense of death and conscious void. | Он столкнулся лицом к лицу с ощущеньем смерти и сознательной пустоты. |
But still a hostile Life unseen was there | Но все же там существовала враждебная невидимая Жизнь, |
Whose deathlike poise resisting light and truth | Чье, подобное смерти равновесие, сопротивляющееся истине и свету, |
Made living a bleak gap in nullity. | Делало живой унылую брешь в ничто. |
He heard the grisly voices that deny; | Он слышал ужасные голоса, которые отрицали; |
Assailed by thoughts that swarmed like spectral hordes, | Осаждаемый мыслями, роящимися, как призрачные орды, |
A prey to the staring phantoms of the gloom | Как добыча для таращащихся фантомов мрака |
And terror approaching with its lethal mouth, | И ужаса, приближающегося с разверстой пастью смерти, |
Driven by a strange will down ever down, | Увлекаемый странною волей, все дальше и, дальше вниз, |
The sky above a communiquе of Doom, | И небом в вышине как официальным посланием Рока, |
He strove to shield his spirit from despair, | Он старался защитить свой дух от отчаяния, |
But felt the horror of the growing Night | Но ощущал ужас нарастающей Ночи |
And the Abyss rising to claim his soul. | И Бездну, поднявшуюся, чтобы предъявить права на его душу. |
Then ceased the abodes of creatures and their forms | Затем жилища этих существ и их формы закончились |
And solitude wrapped him in its voiceless folds. | И одиночество окутало его своими безмолвными складками. |
All vanished suddenly like a thought expunged; | Все вдруг исчезло, словно вычеркнутая мысль; |
His spirit became an empty listening gulf | Дух его стал пустым, слушая бездну, |
Void of the dead illusion of a world: | Опустошенную от мертвой иллюзии мира: |
Nothing was left, not even an evil face. | Ничего ни осталось, ни единого злого образа. |
He was alone with the grey python Night. | Он был наедине с серой демонической Ночью. |
A dense and nameless Nothing conscious, mute, | Плотное и безымянное Ничто, сознательное и немое, |
Which seemed alive but without body or mind, | Кажущееся живым, но не имевшее тела или ума, |
Lusted all beings to annihilate | Страстно жаждало уничтоженья всех существ, |
That it might be for ever nude and sole. | Чтобы вечно оно могло быть обнаженным и единственным. |
As in a shapeless beast's intangible jaws, | Словно в неощутимых челюстях бесформенного зверя, |
Gripped, strangled by that lusting viscous blot, 218 | Захваченный, задыхаясь в этом жаждущем, вязком пятне, |
Attracted to some black and giant mouth | Увлекаемый в какую-то гигантскую, черную пасть, |
And swallowing throat and a huge belly of doom, | В заглатывающую глотку и в чудовищное чрево рока, |
His being from its own vision disappeared | Его существо стало невидимым для самого себя, |
Drawn towards depths that hungered for its fall. | Утянутое в направлении глубин, жаждущих его падения. |
A formless void oppressed his struggling brain, | Бесформенная пустота угнетала его борющийся мозг, |
A darkness grim and cold benumbed his flesh, | Мрачная, холодная тьма парализовала его плоть, |
A whispered grey suggestion chilled his heart; | Шепот мрачных внушений холодной рукой сжимал сердце; |
Haled by a serpent-force from its warm home | Вытянутая какой-то змеиной силой из своего теплого дома |
And dragged to extinction in bleak vacancy | И увлекаемая к гибели в мрачной пустоте, |
Life clung to its seat with cords of gasping breath; | Жизнь цеплялась за свое место нитями судорожного дыхания; |
Lapped was his body by a tenebrous tongue. | Его тело было охвачено каким-то темным языком. |
Existence smothered travailed to survive; | Существование задыхалось, мучительно стараясь выжить; |
Hope strangled perished in his empty soul, | Надежа угаснув, умерла в его пустой душе, |
Belief and memory abolished died | Погибли разрушенные вера и память |
And all that helps the spirit in its course. | И все, что помогает духу на его пути. |
There crawled through every tense and aching nerve | Там через каждый страдающий и напряженный нерв, |
Leaving behind its poignant quaking trail | Оставляя позади свой трепещущий, мучительный след, полз |
A nameless and unutterable fear. | Безымянный и невыразимый страх. |
As a sea nears a victim bound and still, | Подобно тому как море приближается к связанной и неподвижной жертве, |
The approach alarmed his mind for ever dumb | Так его навеки умолкший ум тревожило приближение |
Of an implacable eternity | Неумолимой вечности |
Of pain inhuman and intolerable. | Невыносимой и нечеловеческой боли. |
This he must bear, his hope of heaven estranged; | Он должен был вынести свою отнятую надежду о небесах; |
He must ever exist without extinction's peace | Вечно он должен был существовать, лишенный покоя уничтожения |
In a slow suffering Time and tortured Space, | В медленном страдающем Времени и подвергаемом пыткам Пространстве, |
An anguished nothingness his endless state. | Мучительное ничто - его бесконечное состояние. |
A lifeless vacancy was now his breast, | Его сердце теперь стало Безжизненной пустотой, |
And in the place where once was luminous thought, | И в том месте, где когда-то была сияющая мысль, |
Only remained like a pale motionless ghost | Остался лишь бледный, неподвижный призрак, |
An incapacity for faith and hope | Неспособность к вере и надежде |
And the dread conviction of a vanquished soul | И мертвенная убежденность побежденной души, |
Immortal still but with its godhead lost, | Еще бессмертной, но утратившая свою божественность, |
Self lost and God and touch of happier worlds. | Я, потерявшяя себя и Бога, и более счастливые миры. |
But he endured, stilled the vain terror, bore | Но он крепился и терпел и старался успокоить напрасный ужас, перенося |
The smothering coils of agony and affright; | Удушающие кольца агонии и страха; |
Then peace returned and the soul's sovereign gaze. 219 | Затем вернулся покой и суверенный взгляд души. |
To the blank horror a calm Light replied: | Пустому ужасу ответил спокойный Свет: |
Immutable, undying and unborn, | Неизменное, неумирающее и нерожденное, |
Mighty and mute the Godhead in him woke | Могучее и молчаливое Божество пробудилось в нем |
And faced the pain and danger of the world. | И встретило лицом к лицу боль и опасность этого мира. |
He mastered the tides of Nature with a look: | Он подчинил взглядом волны Природы: |
He met with his bare spirit naked Hell. | И встретил неприкрытым духом обнаженный Ад. |
| |
End of Canto Seven Конец песни седьмой | Конец Седьмого Канто |
|