|
|
||
Book II Canto VIII | Книга 2 Песнь восьмая |
THE WORLD OF FALSEHOOD, THE MOTHER OF EVIL AND THE SONS OF DARKNESS | Мир Лжи, Мать Зла и Сыны Тьмы |
|
|
Then could he see the hidden heart of Night:220 | Затем он смог увидеть скрытое сердце Ночи: |
The labour of its stark unconsciousness | Работа ее абсолютной бессознательности |
Revealed the endless terrible Inane. | Раскрыла бесконечное ужасное Ничто. |
A spiritless blank Infinity was there; | Бездушная пустая Бесконечность была там; |
A Nature that denied the eternal Truth | Природа, отрицающая вечную Истину |
In the vain braggart freedom of its thought | В самодовольной хвастливой свободе своей мысли, |
Hoped to abolish God and reign alone. | Надеялась уничтожить Бога и царствовать единовластно. |
There was no sovereign Guest, no witness Light; | Там не было высочайшего Гостя или свидетельствующего Света; |
Unhelped it would create its own bleak world. | Без помощи она творила свой собственный безрадостный мир. |
Its large blind eyes looked out on demon acts, | Ее огромные незрячие глаза смотрели на демонические действия, |
Its deaf ears heard the untruth its dumb lips spoke; | Ее глухие уши внимали лжи, которую произносили ее немые губы; |
Its huge misguided fancy took vast shapes, | Ее чудовищная путанная фантазия принимала бессчисленные формы, |
Its mindless sentience quivered with fierce conceits; | Ее бездумная чувствительность трепетала бешеным тщеславием; |
Engendering a brute principle of life | Порождая животный принцип жизни |
Evil and pain begot a monstrous soul. | Зло и боль дали рожденье чудовищной душе. |
The Anarchs of the formless depths arose, | Поднялись Анархи бесформенных глубин, |
Great Titan beings and demoniac powers, | Великие Титанические существа и демонические силы, |
World-egos racked with lust and thought and will, | Мировые эго, терзаемые страстью, мыслью и волей, |
Vast minds and lives without a spirit within: | Широкие умы и жизни, лишенные духа внутри: |
Impatient architects of error's house, | Нетерпеливые архитекторы дома ошибки, |
Leaders of the cosmic ignorance and unrest | Предводители космического неведенья и хаоса |
And sponsors of sorrow and mortality | Творцы страдания и смертности |
Embodied the dark Ideas of the Abyss. | Воплотили темные Идеи Бездны. |
A shadow substance into emptiness came, | Какая-то темная субстанция проникла в пустоту, |
Dim forms were born in the unthinking Void | Неясные формы были рождены в бездумном Вакууме |
And eddies met and made an adverse Space | Сомкнулись вихри, и сотворили враждебное Пространство, |
In whose black folds Being imagined Hell. | В чьих темных складках Существо вообразило Ад. |
His eyes piercing the triple-plated gloom | Его глаза, пронзая трехслойный мрак, |
Identified their sight with its blind stare: | Отождествили свой взгляд с его незрячим взором: |
Accustomed to the unnatural dark, they saw | И привыкая к неестественной тьме, увидели |
Unreality made real and conscious Night. 221 | Нереальность, что сотворила реальную, сознательную Ночь. |
A violent, fierce and formidable world, | Неистовый, жестокий, грозный мир, |
An ancient womb of huge calamitous dreams, | Древняя утроба чудовищных, гибельных грез, |
Coiled like a larva in the obscurity | Свернулась подобно личинке в этой непроглядной тьме, |
That keeps it from the spear-points of Heaven's stars. | Что защищает ее от острых стрел звезд Неба. |
It was the gate of a false Infinite, | То были врата ложной Бесконечности, |
An eternity of disastrous absolutes, | Вечность гибельных абсолютов, |
An immense negation of spiritual things. | Бесконечное отрицание духовных вещей. |
All once self-luminous in the spirit's sphere | Все, что однажды было самопросветленным в сфере духа |
Turned now into their own dark contraries: | Обернулось теперь своими собственными темными противоположностями: |
Being collapsed into a pointless void | Бытие обрушилось в бессмысленную пустоту, |
That yet was a zero parent of the worlds; | Которая была, все же, каким-то нулем, рождающим миры; |
Inconscience swallowing up the cosmic Mind | Бессознательное, заглатывающее космический Ум, |
Produced a universe from its lethal sleep; | Рождало вселенную из своего летаргического сна; |
Bliss into black coma fallen, insensible, | Блаженство, погрузившееся в черную кому, бесчувственное, |
Coiled back to itself and God's eternal joy | Свернулось в себя и вечная радость Бога |
Through a false poignant figure of grief and pain | Какой-то жалкой, ложной фигурой страдания и горя |
Still dolorously nailed upon a cross | Распятая в муках висела на кресте, |
Fixed in the soil of a dumb insentient world | Что был вколочен в почву немого бесчувственного мира, |
Where birth was a pang and death an agony, | Где рождение было болью, а смерть - агонией, |
Lest all too soon should change again to bliss. | Чтобы не слишком скоро все могло вернуться вновь к блаженству. |
Thought sat, a priestess of Perversity, | Мысль, жрица Извращения, сидела |
On her black tripod of the triune Snake | На черном трехногом троне трехглавого Змея, |
Reading by opposite signs the eternal script, | Читая задом наперед знаки вечного манускрипта, |
A sorceress reversing life's God-frame. | Колдунья, переворачивающая Божественное устройство жизни. |
In darkling aisles with evil eyes for lamps | В темных коридорах, со злом горящими, как факелы, глазами, |
And fatal voices chanting from the apse, | И роковыми, поющими из под апсиды, голосами |
In strange infernal dim basilicas | В странных инфернальных смутных базиликах, |
Intoning the magic of the unholy Word, | Читая нараспев магические формулы дьявольского Слова, |
The ominous profound Initiate | Зловещая глубокая Инициация |
Performed the ritual of her Mysteries. | Вершила ритуал своих Мистерий. |
There suffering was Nature's daily food | Страдание там было повседневной пищею Природы, |
Alluring to the anguished heart and flesh, | Привлекательное для терзаемых сердца и плоти, |
And torture was the formula of delight, | Пытка была формулой восторга, |
Pain mimicked the celestial ecstasy. | А боль пародировала Божественный экстаз. |
There Good, a faithless gardener of God, | Там Добро, неверный садовник Бога, |
Watered with virtue the world's upas-tree 222 | Поливало добродетелью отравленное древо мира |
And, careful of the outward word and act, | И, заботясь лишь о внешнем действии и слове, |
Engrafted his hypocrite blooms on native ill. | Прививало свои лицемерные цветы на изначальное зло. |
All high things served their nether opposite: | Все высокие вещи служили своей низкой противоположности: |
The forms of Gods sustained a demon cult; | Формы Богов поддерживали демонические культы; |
Heaven's face became a mask and snare of Hell. | А лик Небес стал маской и ловушкой Ада. |
There in the heart of vain phenomenon, | Там в сердце напрасного феномена, |
In an enormous action's writhen core | В бьющемся в корчах центре чудовищной деятельности, |
He saw a Shape illimitable and vague | Он увидел безграничную, неясную Форму, |
Sitting on Death who swallows all things born. | Оседлавшую Смерть, которая заглатывает все рожденное. |
A chill fixed face with dire and motionless eyes, | С холодным, застывшим ликом и ужасными, неподвижными глазами, |
Her dreadful trident in her shadowy hand | Она, держа страшный трезубец в невидимой руке, |
Outstretched, she pierced all creatures with one fate. | Пронзая все существа одной судьбой. |
When nothing was save Matter without soul | Когда еще ничего не существовало, кроме бездушной Материи, |
And a spiritless hollow was the heart of Time, | И сердцем Времени была лишь безжизненная пустота, |
Then Life first touched the insensible Abyss; | Тогда впервые Жизнь коснулась этой бесчувственной Бездны; |
Awaking the stark Void to hope and grief | Пробуждая к надежде и печали абсолютную Пустоту, |
Her pallid beam smote the unfathomed Night | Ее слабый луч поразил неизмеримую Ночь, |
In which God hid himself from his own view. | В которой Бог спрятал себя от своего собственного видения. |
In all things she sought their slumbering mystic truth, | Во всех вещах она искала их дремлющую, мистическую истину, |
The unspoken Word that inspires unconscious forms; | Невысказанное Слово, которое вдохновляет несознательные формы; |
She groped in his deeps for an invisible Law, | Она наощупь искала в его глубинах невидимый Закон, |
Fumbled in the dim subconscient for his mind | Нащупывала его ум в смутном подсознательном, |
And strove to find a way for spirit to be. | Стараясь найти способ для существования духа. |
But from the Night another answer came. | Но из Ночи пришел другой ответ. |
A seed was in that nether matrix cast, | Семя было брошено в эту низшую матрицу, |
A dumb unprobed husk of perverted truth, | Немая неисследованная оболочка извращенной истины, |
A cell of an insentient infinite. | Клетка бесчувственной бесконечности. |
A monstrous birth prepared its cosmic form | Чудовищное рождение подготовило её космическую форму |
In Nature's titan embryo, Ignorance. | В титаническом эмбрионе Природы, в Неведении. |
Then in a fatal and stupendous hour | Затем в какой-то роковой, великий час |
Something that sprang from the stark Inconscient's sleep | Что-то поднялось из сна абсолютного Несознательного, |
Unwillingly begotten by the mute Void, | Неохотно рожденное безмолвной Пустотой, |
Lifted its ominous head against the stars; | Оно подняло свою зловещую голову, заслоняя звезды; |
Overshadowing earth with its huge body of Doom | Тенью своего гигантского Рокового тела покрывая землю, |
It chilled the heavens with the menace of a face. 223 | Оно заледенило небеса опасностью своего лика. |
A nameless Power, a shadowy Will arose | Безымянная Сила, темная Воля поднялась, |
Immense and alien to our universe. | Огромная и чуждая нашей вселенной. |
In the inconceivable Purpose none can gauge | В непостижимой Цели, которую никто не может постичь, |
A vast Non-Being robed itself with shape, | Беспредельное Не-существование облачилось в форму, |
The boundless Nescience of the unconscious depths | Безграничное Неведение несознательных глубин |
Covered eternity with nothingness. | Покрыло вечность небытием. |
A seeking Mind replaced the seeing Soul: | Ищущий Ум заменил всевидящую Душу: |
Life grew into a huge and hungry death, | Жизнь превратилась в гигантскую, голодную смерть, |
The Spirit's bliss was changed to cosmic pain. | Блаженство Духа сменилось космической болью. |
Assuring God's self-cowled neutrality | Обеспечивая завуалированный нейтралитет Бога, |
A mighty opposition conquered Space. | Могучая оппозиция завоевала Пространство. |
A sovereign ruling falsehood, death and grief, | Какой-то властелин, что правит ложью, смертью и горем, |
It pressed its fierce hegemony on the earth; | Навязал земле свою жестокую гегемонию; |
Disharmonising the original style | Нарушая гармонию изначального стиля |
Of the architecture of her fate's design, | Архитектуры проекта ее судьбы, |
It falsified the primal cosmic Will | Он исказил первоначальную космическую Волю |
And bound to struggle and dread vicissitudes | И привязал к борьбе и страшным злоключениям |
The long slow process of the patient Power. | Долгий неспешный процесс терпеливой Силы. |
Implanting error in the stuff of things | Внедряя ошибку в субстанцию вещей, |
It made an Ignorance of the all-wise Law; | Он сотворил Неведение из всемудрого Закона; |
It baffled the sure touch of life's hid sense, | Он воздвиг препятствие истинному прикосновению скрытого чувства жизни, |
Kept dumb the intuitive guide in Matter's sleep, | Заглушая интуитивного водителя во сне Материи, |
Deformed the insect's instinct and the brute's, | Искажая инстинкт животного и насекомого, |
Disfigured man's thought-born humanity. | Уродуя рожденной мыслью природу человека. |
A shadow fell across the simple Ray: | Какая-то тень пересекла путь чистого Луча; |
Obscured was the Truth-light in the cavern heart | Был затемнен свет Истины в пещере сердца, |
That burns unwitnessed in the altar crypt | Пылающий незримо в алтарном склепе |
Behind the still velamen's secrecy | За неподвижным покровом тайны, |
Companioning the Godhead of the shrine. | Наедине с Божеством храма. |
Thus was the dire antagonist Energy born | Так рождена была ужасная враждебная Энергия, |
Who mimes the eternal Mother's mighty shape | Что подражает форме могучей вечной Матери |
And mocks her luminous infinity | И передразнивает ее сияющую бесконечность |
With a grey distorted silhouette in the Night. | Серым искаженным силуэтом в Ночи. |
Arresting the passion of the climbing soul, | Препятствуя страсти восходящей души, |
She forced on life a slow and faltering pace; | Она навязывала жизни медленный, неверный шаг; |
Her hand's deflecting and retarding weight 224 | Тяжесть ее задерживающей, отклоняющей руки |
Is laid on the mystic evolution's curve: | Наложена на траекторию мистической эволюции: |
The tortuous line of her deceiving mind | Запутанную линию ее обманчивого ума |
The Gods see not and man is impotent; | Не видят Боги, а человек ее бессилен изменить; |
Oppressing the God-spark within the soul | Подавляя в душе Божественную искру, |
She forces back to the beast the human fall. | Она принуждает человека вновь падать до состояния животного. |
Yet in her formidable instinctive mind | И все же своим зловещим, инстинктивным умом |
She feels the One grow in the heart of Time | Она чувствует Единого, который растет в сердце Времени, |
And sees the Immortal shine through the human mould. | И видит Бессмертного, сияющего сквозь смертную форму. |
Alarmed for her rule and full of fear and rage | Боясь утратить свою власть, полная страха и ярости, |
She prowls around each light that gleams through the dark | Она рыщет вокруг каждого проблеска света, который просачивается сквозь тьму, |
Casting its ray from the spirit's lonely tent, | Бросая свой луч из одинокого шатра духа. |
Hoping to enter with fierce stealthy tread | Она надеется войти яростной, скрытной поступью |
And in the cradle slay the divine Child. | И убить в колыбели божественное Дитя. |
Incalculable are her strength and ruse; | Неизмеримы ее хитрость и сила; |
Her touch is a fascination and a death; | Ее прикосновение - это очарование и смерть; |
She kills her victim with his own delight; | Она убивает свою жертву ее[1]* собственным восторгом; |
Even Good she makes a hook to drag to Hell. | И даже Добро делает крюком, чтобы затащить в Ад. |
For her the world runs to its agony. | Благодаря ей мир движется к своей собственной агонии. |
Often the pilgrim on the Eternal's road | Часто паломник, бредущий по дороге Вечности, |
Ill-lit from clouds by the pale moon of Mind, | Чуть освещаемый из облаков бледной луною Ума, |
Or in devious byways wandering alone, | Или блуждающий в одиночестве окольными путями, |
Or lost in deserts where no path is seen, | Или затерянный в пустынях, где не видно пути, |
Falls overpowered by her lion leap, | Падает, сраженный ее львиноподобным прыжком, |
A conquered captive under her dreadful paws. | Побежденным пленником под ее ужасными лапами. |
Intoxicated by a burning breath | Опьяненный каким-то пламенным дыханием |
And amorous grown of a destroying mouth, | Все более влюбляясь в пожирающую пасть, |
Once a companion of the sacred Fire, | Когда-то товарищ священного Огня, |
The mortal perishes to God and Light, | Смертный гибнет для Бога и для Света, |
An Adversary governs heart and brain, | Враг управляет его сердцем и мозгом, |
A Nature hostile to the Mother-Force. | Природа, враждебная Силе Матери. |
The self of life yields up its instruments | Сила жизни отдает свои инструменты |
To Titan and demoniac agencies | Титаническим и демоническим силам, |
That aggrandise earth-nature and disframe: | Что искажают и безмерно возвеличивают земную природу: |
A cowled fifth-columnist is now thought's guide; | Скрытый член пятой колонны теперь правит мыслью; |
His subtle defeatist murmur slays the faith | Его пораженческий, тонкий ропот убивает веру, |
And, lodged in the breast or whispering from outside, 225 | И, поселяясь в сердце или нашептывая снаружи, |
A lying inspiration fell and dark | Ложное вдохновение, падшее и темное, |
A new order substitutes for the divine. | Каким-то новым порядком подменяет божественный порядок. |
A silence falls upon the spirit's heights, | Безмолвие опускается на высоты духа, |
From the veiled sanctuary the God retires, | Из невидимого храма уходит Бог, |
Empty and cold is the chamber of the Bride; | Пустота и холод заполняют покои Невесты; |
The golden Nimbus now is seen no more, | И теперь уже не виден больше золотой Нимб, |
No longer burns the white spiritual ray | Уже больше не горит духовный белый луч |
And hushed for ever is the secret Voice. | И навеки умолкает тайный Голос. |
Then by the Angel of the Vigil Tower | Ну а после Ангел Дозорной Башни |
A name is struck from the recording book; | Вычеркивает имя падшего из книги записей; |
A flame that sang in Heaven sinks quenched and mute; | Пламя, что пело в Небесах угасает и замолкает; |
In ruin ends the epic of a soul. | Среди руин заканчивается эпическое путешествие души. |
This is the tragedy of the inner death | Такова трагедия внутренней смерти, |
When forfeited is the divine element | Когда отобран божественный элемент |
And only a mind and body live to die. | И жить продолжают только ум и тело ради того, чтоб умереть. |
For terrible agencies the Spirit allows | Ибо Дух допускает существование ужасных средств |
And there are subtle and enormous Powers | И есть тонкие и страшные Силы, |
That shield themselves with the covering Ignorance. | Скрывающие себя покровом Неведения. |
Offspring of the gulfs, agents of the shadowy Force, | Отпрыски бездн, агенты темной Силы, |
Haters of light, intolerant of peace, | Ненавидящие свет и нетерпимые к покою, |
Aping to the thought the shining Friend and Guide, | Изображая перед мыслью сияющего Друга и Водителя, |
Opposing in the heart the eternal Will, | Противясь в сердце вечной Воле, |
They veil the occult uplifting Harmonist. | Они скрывают оккультного, устремлённого ввысь Творца Гармонии. |
His wisdom's oracles are made our bonds; | Путеводные нити его мудрости становятся нашими оковами; |
The doors of God they have locked with keys of creed | Они запирают двери Бога ключами кредо |
And shut out by the Law his tireless Grace. | И отгораживаются Законом от его неустанной Милости. |
Along all Nature's lines they have set their posts | Они расставили свои посты вдоль всех дорог Природы, |
And intercept the caravans of Light; | Перехватывая караваны Света; |
Wherever the Gods act, they intervene. | Повсюду они вмешиваются, где действует Бог. |
A yoke is laid upon the world's dim heart; | рмо наложено на затемненное сердце мира; |
Masked are its beats from the supernal Bliss, | Его биенья скрыты от небесного Блаженства, |
And the closed peripheries of brilliant Mind | И сомкнутые границы сияющего Ума |
Block the fine entries of celestial Fire. | Сдерживают прекрасные прорывы небесного Огня. |
Always the dark Adventurers seem to win; | И кажется, что всегда выигрывают темные Авантюристы; |
Nature they fill with evil's institutes, 226 | Институтами зла они загромождают всю Природу, |
Turn into defeats the victories of Truth, | Превращают в поражения победы Истины, |
Proclaim as falsehoods the eternal laws, | Объявляют ложью вечные законы, |
And load the dice of Doom with wizard lies; | Колдовским обманом утяжеляют игральные кости Рока; |
The world's shrines they have occupied, usurped its thrones. | Они захватывают храмы мира и узурпируют его троны. |
In scorn of the dwindling chances of the Gods | Насмехаясь над уменьшающимися шансами Богов, |
They claim creation as their conquered fief | Они претендуют на творение, как на завоеванную ими вотчину |
And crown themselves the iron Lords of Time. | И коронуют себя железными Лордами Времени. |
Adepts of the illusion and the mask, | Адепты иллюзии и маскарада, |
The artificers of Nature's fall and pain | Изобретатели боли и падения Природы, |
Have built their altars of triumphant Night | Они возводят свои алтари торжествующей Ночи |
In the clay temple of terrestrial life. | В глиняном храме земной жизни. |
In the vacant precincts of the sacred Fire, | В пустых окрестностях священного Огня, |
In front of the reredos in the mystic rite | Напротив запрестольной преграды в мистическом обряде, |
Facing the dim velamen none can pierce, | Перед тусклым покровом, за который никто не может проникнуть, |
Intones his solemn hymn the mitred priest | Увенчанный митрой жрец читает нараспев свой торжественный гимн, |
Invoking their dreadful presence in his breast: | Призывая в свое сердце их страшное присутствие. |
Attributing to them the awful Name | Наделяя их ужасным Именем, |
He chants the syllables of the magic text | Он произносит нараспев слоги магического текста |
And summons the unseen communion's act, | И вызывает действие незримой связи, |
While twixt the incense and the muttered prayer | В то время как между курящимся ладаном и этой глухой молитвой |
All the fierce bale with which the world is racked | Все бешеное зло, терзающее мир, |
Is mixed in the foaming chalice of man's heart | Перемешивается в пенящейся чаше человеческого сердца |
And poured to them like sacramental wine. | И разливается для них[2] словно священное вино. |
Assuming names divine they guide and rule. | Приняв божественные имена, они ведут и правят. |
Opponents of the Highest they have come | Оппоненты Высочайшего, они приходят |
Out of their world of soulless thought and power | Из своего мира бездушной мысли и силы, |
To serve by enmity the cosmic scheme. | Чтобы своей враждебностью служить космическому замыслу. |
Night is their refuge and strategic base. | Ночь - их убежище и стратегическая база. |
Against the sword of Flame, the luminous Eye, | Против меча Пламени, сияющего Глаза, |
Bastioned they live in massive forts of gloom, | Укрывшись за бастионами, они живут в огромных крепостях мрака, |
Calm and secure in sunless privacy: | Спокойные и защищённые в своем бессолнечном уединении: |
No wandering ray of Heaven can enter there. | Ни один странствующий луч Небес не может туда войти. |
Armoured, protected by their lethal masks, | Покрытые доспехами, защищенные своими смертоносными масками, |
As in a studio of creative Death | Словно в мастерской творческой Смерти, |
The giant sons of Darkness sit and plan | Гигантские сыновья Тьмы сидят и планируют |
The drama of the earth, their tragic stage. 227 | Драму земли и сцены своих трагедий. |
All who would raise the fallen world must come | Всякий, кто желает возвысить этот падший мир, должен войти |
Under the dangerous arches of their power; | Под опасные своды их силы; |
For even the radiant children of the gods | Ибо омрачать даже лучезарных детей богов |
To darken their privilege is and dreadful right. | Их страшное право и привилегия. |
None can reach heaven who has not passed through hell. | Никто не способен достичь небес, не пройдя через ад. |
This too the traveller of the worlds must dare. | На это тоже путешественник миров должен был решиться. |
A warrior in the dateless duel's strife, | Как воин в этом вечном поединке, |
He entered into dumb despairing Night | Он вошёл в немую, лишающую надежды Ночь, |
Challenging the darkness with his luminous soul. | Бросая вызов тьме своей сияющей душой. |
Alarming with his steps the threshold gloom | Тревожа своими шагами порог мрака, |
He came into a fierce and dolorous realm | Он вошел в жестокое и скорбное царство, |
Peopled by souls who never had tasted bliss; | Населенное душами, никогда не знавшими блаженство; |
Ignorant like men born blind who know not light, | Невежественные, как слепорожденные люди, не видевшие света, |
They could equate worst ill with highest good, | Они могли приравнивать наихудшее зло к высочайшему добру, |
Virtue was to their eyes a face of sin | Добродетель в их глазах была обличием греха, |
And evil and misery were their natural state. | А зло и мука были их обычным состоянием. |
A dire administration's penal code | Уголовный кодекс ужасной администрации |
Making of grief and pain the common law, | Делающий всеобщим законом боль и горе, |
Decreeing universal joylessness | Утверждающий всеобщую безрадостность, |
Had changed life into a stoic sacrament | Превратил жизнь в священный символ стоицизма |
And torture into a daily festival. | А пытку в ежедневный фестиваль. |
An act was passed to chastise happiness; | Акт был принят, что подвергает счастье наказанию; |
Laughter and pleasure were banned as deadly sins: | Смех и удовольствие запрещались, как смертные грехи: |
A questionless mind was ranked as wise content, | Несомневающийся ум считался мудрым, |
A dull heart's silent apathy as peace: | А безмолвная апатия тупого сердца рассматривалась как покой: |
Sleep was not there, torpor was the sole rest, | Сна там не было и единственным отдыхом было лишь оцепенение, |
Death came but neither respite gave nor end; | Приходила Смерть, но не давала ни передышки, ни конца; |
Always the soul lived on and suffered more. | И душа всё также продолжала жить и страдала все больше. |
Ever he deeper probed that kingdom of pain; | Все глубже он исследовал это царство боли; |
Around him grew the terror of a world | Вокруг него разрастался ужас мира |
Of agony followed by worse agony, | Агонии, за которой следовала еще более худшая агония, |
And in the terror a great wicked joy | В этом ужасе великая и злая радость |
Glad of one's own and others' calamity. | Наслаждалась своим собственным несчастием и несчастием других. |
There thought and life were a long punishment, | Там и мысль, и жизнь были долгим наказанием, |
The breath a burden and all hope a scourge, 228 | Дыхание - бременем, надежда всякая - бичом, |
The body a field of torment, a massed unease; | Тело - полем пытки, скопищем тревог; |
Repose was a waiting between pang and pang. | А отдых лишь каким-то ожиданием между страданиями. |
This was the law of things none dreamed to change: | Таков там был закон вещей, который никто не думал изменить: |
A hard sombre heart, a harsh unsmiling mind | Сердце мрачное, суровое, и строгий никогда не улыбающийся ум, |
Rejected happiness like a cloying sweet; | Отвергали счастье как пресыщающую сладость; |
Tranquillity was a tedium and ennui: | Спокойствие там было тоскою и скукой: |
Only by suffering life grew colourful; | И только благодаря страданию жизнь обретала краски; |
It needed the spice of pain, the salt of tears. | Она нуждалась в остром вкусе боли и соли слез. |
If one could cease to be, all would be well; | Если б можно было перестать существовать, все было бы прекрасно; |
Else only fierce sensations gave some zest: | Иначе лишь неистовые ощущения вносили некоторую остроту: |
A fury of jealousy burning the gnawed heart, | Ярость ревности, сжигающей терзаемое сердце, |
The sting of murderous spite and hate and lust, | Жало смертоносной злобы, вожделения и ненависти, |
The whisper that lures to the pit and treachery's stroke | Шепот, что предательски заманивает в яму и удар предательства |
Threw vivid spots on the dull aching hours. | Бросали яркие пятна на унылые часы, наполненные болью. |
To watch the drama of infelicity, | Наблюдать за драмой этого несчастья, |
The writhing of creatures under the harrow of doom | Корчами существ, страдающих под пыткой рока, |
And sorrow's tragic gaze into the night | Взор трагический горя средь ночи |
And horror and the hammering heart of fear | Ужас, и лихорадочно бьющееся сердце страха |
Were the ingredients in Time's heavy cup | Вот чем была наполнена тяжелая чаша Времени, |
That pleased and helped to enjoy its bitter taste. | Это доставляло удовольствие и помогало наслаждаться её горьким вкусом. |
Of such fierce stuff was made up life's long hell: | Из такой свирепой материи был сотворен долгий ад жизни: |
These were the threads of the dark spider's-web | Там тянулись нити паутины черного паука, |
In which the soul was caught, quivering and rapt; | В которые была поймана душа, трепещущая и поглощённая: |
This was religion, this was Nature's rule. | Это было религией, законом Природы. |
In a fell chapel of iniquity | В ужасном храме беззакония, |
To worship a black pitiless image of Power | Чтобы поклониться черному, безжалостному изваянию Силы, |
Kneeling one must cross hard-hearted stony courts, | На коленях надо было пересекать каменные, бездушные дворы, |
A pavement like a floor of evil fate. | И мостовую, подобную дороге злой судьбы. |
Each stone was a keen edge of ruthless force | Каждый камень там был острым лезвием жестокой силы, |
And glued with the chilled blood from tortured breasts; | Скрепленный запекшейся кровью из растерзанных грудей; |
The dry gnarled trees stood up like dying men | И сухие, искривленные деревья там стояли, словно умирающие люди, |
Stiffened into a pose of agony, | В позах агонии окаменев, |
And from each window peered an ominous priest | Из каждого окна выглядывал зловещий жрец, |
Chanting Te Deums for slaughter's crowning grace, | Поющий Тедеум[3]* коронованной благодати массового убийства, |
Uprooted cities, blasted human homes, | Разрушенные до основания города, и разнесенные взрывами дома людей, |
Burned writhen bodies, the bombshell's massacre. | Сожженные скорченные тела, жертвы бомбардировки. |
"Our enemies are fallen, are fallen," they sang, 229 | Наши враги пали, пали, пели они, |
"All who once stayed our will are smitten and dead; | Все, кто когда-то мешал нашей воле, повержены и мертвы; |
How great we are, how merciful art Thou." | Как мы велики, как милосерден Ты . |
Thus thought they to reach God's impassive throne | Так они думали достичь невозмутимого трона Бога |
And Him command whom all their acts opposed, | И управлять Им, тем, кому противоположны все их действия, |
Magnifying their deeds to touch his skies, | Возвеличивая свои дела, коснуться его небес |
And make him an accomplice of their crimes. | И сделать его соучастником своих преступлений. |
There no relenting pity could have place, | Там никакая смягчающая жалость не могла иметь места, |
But ruthless strength and iron moods had sway, | Но правили лишь безжалостная сила и жестокие настроения, |
A dateless sovereignty of terror and gloom: | Бесконечное владычество ужаса и мрака: |
This took the figure of a darkened God | Все это облеклось в фигуру какого-то темного Бога, |
Revered by the racked wretchedness he had made, | Которому поклонялись за те невыносимые муки, что он творил, |
Who held in thrall a miserable world, | Он держал в рабстве этот несчастный мир, |
And helpless hearts nailed to unceasing woe | И беспомощные сердца, прикованные к непрекращающемуся горю, |
Adored the feet that trampled them into mire. | С любовью преклонялись пред ногами, что втаптывали их в грязь. |
It was a world of sorrow and of hate, | Это был мир скорби и ненависти, |
Sorrow with hatred for its lonely joy, | Скорбь и ненависть были его единственной радостью, |
Hatred with others' sorrow as its feast; | Ненависть и горе других его празднеством; |
A bitter rictus curled the suffering mouth; | Кривящийся гримасой страдания рот; |
A tragic cruelty saw its ominous chance. | Трагичная жестокость увидела свой зловещий шанс. |
Hate was the black archangel of that realm; | Ненависть была черным архангелом этого царства; |
It glowed, a sombre jewel in the heart | Она пылала в сердце темным бриллиантом, |
Burning the soul with its malignant rays, | Сжигая душу своим зловредным излучением, |
And wallowed in its fell abysm of might. | И наслаждалась ужасной бездной своего могущества. |
These passions even objects seemed to exude,- | Даже предметы казалось, излучали эти страсти, |
For mind overflowed into the inanimate | Ибо ум изливал себя в неживое, |
That answered with the wickedness it received,- | Что отвечало злобою на то, что оно получало, - |
Against their users used malignant powers, | Используя против своих хозяев злобные силы, |
Hurt without hands and strangely, suddenly slew, | Они причиняли боль без рук и странно, внезапно убивали, |
Appointed as instruments of an unseen doom. | Действуя как инструменты незримого рока. |
Or they made themselves a fateful prison wall | Иль превращали себя в роковою тюремную стену, |
Where men condemned wake through the creeping hours | Где люди были обречены бодрствовать на протяжении ползущих часов, |
Counted by the tollings of an ominous bell. | Отбиваемых ударами зловещего колокола. |
An evil environment worsened evil souls: | Злое окружение еще сильнее уродовало злобные души: |
All things were conscious there and all perverse. | Все вещи там были сознательны и все извращены. |
In this infernal realm he dared to press | В этом инфернальном царстве посмел он настаивать |
Even into its deepest pit and darkest core, | Даже в его глубочайшей бездне и самом темном центре, |
Perturbed its tenebrous base, dared to contest 230 | Тревожа его мрачное основание, посмел оспаривать |
Its ancient privileged right and absolute force: | Его древнее право, привелегию и абсолютную силу: |
In Night he plunged to know her dreadful heart, | Он погрузился в Ночь, чтобы познать ее страшное сердце, |
In Hell he sought the root and cause of Hell. | В Аду он искал причину и корень Ада. |
Its anguished gulfs opened in his own breast; | Его страдающие бездны раскрылись в его собственном сердце; |
He listened to clamours of its crowded pain, | Он слушал ропот переполнявшей его боли, |
The heart-beats of its fatal loneliness. | Удары ее фатального одиночества. |
Above was a chill deaf eternity. | Над ним висел холод глухой вечности. |
In vague tremendous passages of Doom | На темных, ужасных дорогах Рока |
He heard the goblin Voice that guides to slay, | Он слышал Голос гоблина, который направляется, чтобы убивать, |
And faced the enchantments of the demon Sign, | Он столкнулся с колдовской магией демонического Символа |
And traversed the ambush of the opponent Snake. | И прошел сквозь засаду враждебного Змия. |
In menacing tracts, in tortured solitudes | В угрожающих пространствах и мучительных безлюдьях |
Companionless he roamed through desolate ways | Один он брел по заброшенным дорогам, |
Where the red Wolf waits by the fordless stream | Там где красный Волк поджидает у реки, не имеющей брода |
And Death's black eagles scream to the precipice, | И пронизительно кричат черные орлы Смерти, пролетая над пропастью, |
And met the hounds of bale who hunt men's hearts | И встречал гончих псов беды, охотящихся за сердцами людей, |
Baying across the veldts of Destiny, | Лающих на засушливых плато Судьбы, |
In footless battlefields of the Abyss | На нехоженных полях сражений Бездны |
Fought shadowy combats in mute eyeless depths, | Он вел мрачные битвы в немых, слепых глубинах, |
Assaults of Hell endured and Titan strokes | Вынося Атаки Ада и удары Титана |
And bore the fierce inner wounds that are slow to heal. | И медленно заживающие жестокие внутренние раны. |
A prisoner of a hooded magic Force, | Пленник скрытой магической Силы, |
Captured and trailed in Falsehood's lethal net | Захваченный и увлекаемый смертельными сетями Лжи |
And often strangled in the noose of grief, | Часто задыхаясь в петле горя |
Or cast in the grim morass of swallowing doubt, | Или брошенный в мрачную трясину всепоглощающего сомнения, |
Or shut into pits of error and despair, | Или запертый в западнях ошибки и отчаяния, |
He drank her poison draughts till none was left. | Он пил глотками ее отравленный напиток, пока ничего не осталось. |
In a world where neither hope nor joy could come | В мире, куда не могли проникнуть надежда или радость, |
The ordeal he suffered of evil's absolute reign, | Он вынес тяжкое испытание абсолютного господства зла, |
Yet kept intact his spirit's radiant truth. | Но сохранил нетронутой сияющую истину своего собственного духа. |
Incapable of motion or of force, | Не способный двигаться, лишенный силы |
In Matter's blank denial gaoled and blind, | Заточенный и слепой в абсолютном отрицании Материи, |
Pinned to the black inertia of our base | Пригвожденный к черной инерции нашей основы, |
He treasured between his hands his flickering soul. | Как сокровище он нес в руках свою мерцающую душу. |
His being ventured into mindless Void, | Его существо отважилось войти в лишенную мысли Пустоту, |
Intolerant gulfs that knew not thought nor sense; | В безжалостные бездны, не ведающие мысли или чувства; |
Thought ceased, sense failed, his soul still saw and knew. 231 | Там где прекращалась мысль и обрывалось чувство, его душа все же видела и знала. |
In atomic parcellings of the Infinite | В атомных частицах Бесконечного |
Near to the dumb beginnings of lost Self, | Рядом с бессловесными началами потерянного Я, |
He felt the curious small futility | Он ощущал загадочную, ничтожную тщетность |
Of the creation of material things. | Этого творения материальных вещей. |
Or, stifled in the Inconscient's hollow dusk, | Или, задыхаясь в пустых сумерках Несознательного, |
He sounded the mystery dark and bottomless | Он постигал бездонную и темную мистерию |
Of the enormous and unmeaning deeps | Громадных, бессмысленных глубин, |
Whence struggling life in a dead universe rose. | Откуда в мертвой вселенной возникла борющаяся жизнь. |
There in the stark identity lost by mind | Там в абсолютном отождествлении, которого не может достичь ум, |
He felt the sealed sense of the insensible world | Он ощутил скрытый смысл этого бесчувственного мира |
And a mute wisdom in the unknowing Night. | И безмолвную мудрость в Ночи неведения. |
Into the abysmal secrecy he came | Он проник в бездонную тайну, |
Where darkness peers from her mattress, grey and nude, | Где серая, обнаженная тьма выглядывает из своего укрытия |
And stood on the last locked subconscient's floor | И стоял на последнем этаже запертого подсознательного, |
Where Being slept unconscious of its thoughts | Где спало Существо, не осознающее своих мыслей, |
And built the world not knowing what it built. | И творило мир, не ведая, что оно творит. |
There waiting its hour the future lay unknown, | Там, ожидая своего часа, лежит неведомое будущее, |
There is the record of the vanished stars. | И дремлет память исчезнувших звезд. |
There in the slumber of the cosmic Will | Там в сонном забытии космической Воли |
He saw the secret key of Nature's change. | Он увидел тайный ключ к изменению Природы. |
A light was with him, an invisible hand | Свет был с ним, незримая рука |
Was laid upon the error and the pain | Была наложена на страдание и ошибку, |
Till it became a quivering ecstasy, | Пока они не превратятся в трепещущий экстаз, |
The shock of sweetness of an arm's embrace. | И в потрясение сладостных объятий. |
He saw in Night the Eternal's shadowy veil, | Он увидел темный занавес Вечности в Ночи, |
Knew death for a cellar of the house of life, | Осознал смерть как подвальный этаж дома жизни, |
In destruction felt creation's hasty pace, | В разрушении почувствовал торопливый шаг творения, |
Knew loss as the price of a celestial gain | И понял, что потеря, та цена, которую мы платим за небесный выигрыш |
And hell as a short cut to heaven's gates. | И что ад является кратчайшею дорогой к вратам рая. |
Then in Illusion's occult factory | Тогда на оккультной фабрике Иллюзии |
And in the Inconscient's magic printing-house | И в магической типографии Несознательного |
Torn were the formats of the primal Night | Разорваны были форматы изначальной Ночи |
And shattered the stereotypes of Ignorance. | И разбиты вдребезги шаблоны Неведения. |
Alive, breathing a deep spiritual breath, | Ожившая, дыша глубоким духовным дыханием, |
Nature expunged her stiff mechanical code | Природа уничтожила свой жесткий, механистичный свод законов |
And the articles of the bound soul's contract, | И параграфы контракта плененной души, |
Falsehood gave back to Truth her tortured shape. 232 | Ложь возвратила Истине ее изтерзанную форму. |
Annulled were the tables of the law of Pain, | Уничтожены были скрижали закона Боли, |
And in their place grew luminous characters. | И на их месте проявились сияющие буквы. |
The skilful Penman's unseen finger wrote | Невидимый перст искусного Писца начертал |
His swift intuitive calligraphy; | Свою стремительную, интуитивную каллиграфию; |
Earth's forms were made his divine documents, | Формы Земли стали его божественными свидетельствами, |
The wisdom embodied mind could not reveal, | Мудрость воплотила то, что не мог обнаружить ум, |
Inconscience chased from the world's voiceless breast; | Несознание было изгнано из безмолвной груди мира; |
Transfigured were the fixed schemes of reasoning Thought. | Были преображены устойчивые схемы логичной Мысли. |
Arousing consciousness in things inert, | Пробуждая сознание в инертных вещах, |
He imposed upon dark atom and dumb mass | Он навязал темному атому и бессловесной массе |
The diamond script of the Imperishable, | Алмазный сценарий Нетленного. |
Inscribed on the dim heart of fallen things | На смутном сердце падших вещей он начертал |
A paean-song of the free Infinite | Победную песнь свободного Бесконечного |
And the Name, foundation of eternity, | Имя и фундамент вечности, |
And traced on the awake exultant cells | И на пробужденных, ликующих клетках написал |
In the ideographs of the Ineffable | Иероглифами Невыразимого |
The lyric of the love that waits through Time | Поэму любви, ожидающей сквозь Время, |
And the mystic volume of the Book of Bliss | И мистический том Книги Блаженства, |
And the message of the superconscient Fire. | И послание сверхсознательного Огня. |
Then life beat pure in the corporeal frame; | Тогда чистая жизнь затрепетала в телесной форме; |
The infernal Gleam died and could slay no more. | Инфернальное Пламя погасло и потеряло способность убивать. |
Hell split across its huge abrupt faзade | Ад раскололся по всему своему огромному обрывистому фасаду |
As if a magic building were undone, | Словно было разрушено магическое здание, |
Night opened and vanished like a gulf of dream. | Ночь распахнулась и исчезла как бездна сна. |
Into being's gap scooped out as empty Space | В этот пролом бытия, вычерпанный словно пустое Пространство, |
In which she had filled the place of absent God, | Где она[4]* занимала место отсутствующего Бога, |
There poured a wide intimate and blissful Dawn; | Пролился широкий, сокровенный, счастливый Рассвет; |
Healed were all things that Time's torn heart had made | Излечено было все то, что сотворило разорванное сердце Времени, |
And sorrow could live no more in Nature's breast: | И горе не способно было больше жить в груди Природы: |
Division ceased to be, for God was there. | Разделение прекратилось, ибо там был Бог. |
The soul lit the conscious body with its ray, | Душа озарила своим лучом сознательное тело. |
Matter and spirit mingled and were one. | Материя и дух слились и стали едины. |
| |
End of Canto Eight | Конец песни восьмой |
|