|
|
||
А вы знали, что на Байкале бытовали свои пираты? О лихих людях и великой природной катастрофе: в основе рассказа реальные факты, имена, даты. Всем, интересующимся историей России. | ||
1861 год, отец Филипп.
Скоро новый год! А тут послал Господь заботушку Ох, грехи мои тяжкие!
Отец Филипп спешит в кударинский храм, подобрав полы рясы левой рукой. Беспрестанно творит крестное знамение, беспрерывно вслух читает Отче наш. Сбивается с шага, скользит по намёрзшей земле, по снегу, оглядывается нет ли кого вокруг Только в божьем доме, среди икон и свечей есть надежда найти убежище от соблазна. Да какого! Клад. Сокровища, собранные тремя самыми знаменитыми душегубами за целый век! Но как же тайна исповеди?
Священник опять споткнулся, замер. Что-то не так! В каждом дворе Кудары забеспокоилась животина мычали коровы, суматошно блеяли овцы, испуганно ржали лошади, выли, сбиваясь на повизгивание собаки. Едва заметно дрогнуло под ногами. Со стороны Моря по всей Цаганской степи прокатился гул.
Господи, твоя воля! Опять земной трус
Всё стихло. Постояв минуту-другую, отец Филипп ещё раз широко перекрестился. Уже третьи сутки то тут, то там по восточному берегу Байкала стонала и выгибалась земля, трещали льды и волновалось-гоношилось всё живое. У священника мелькнула непрошенная мысль видно, грешен был покойник, что в такое время отошёл! Как и хоронить-то?
а память всё возвращает к исповеди. Неужто и впрямь старый Егорша был подручным грозного Черкаша?! А сокровище, клад что там?
И перед внутренним взором отца Филиппа замелькали смутные тени и яркие образы, рождённые рассказами окрестных жителей и собственной догадкой.
***
1761 год, Буза.
Парус обвис стираной рубахой. Вот только что тугая парусина тащила большой купеческий шитик по дорожке закатного солнца и всё, нет ветра! До берега не так далеко, да на гребцов господа чаеторговцы поскупились; придётся запастись терпением. А что, если позвать рыбачков?! Вон, то тут, то там на озёрной глади баркасики мелькают. Дотащат, надо думать, за малую мзду, до Ангары, а там река понесёт.
Эй, почтенные! из ближней лодки воздвигся в полный рост детинушка, помахивает немалым осетром. Не купите ли рыбку?
А ведь и впрямь неплох осётр! Небось, икряной. Только кто ж из-за одной рыбы торг ведёт? Иркутск близко, туда неплохо бы побольше привезти, окромя китайского товару. А потому:
Что, милай, много ли просишь за рыбу? Мы б сотоварищи за сотню-другую живых хвостов поторговались
Глухо стукнулись борта. Улыбаясь до ушей, парень передал осетра приказчику. Тот одобрительно кивнул, загнул палец:
Первой!
Вослед счастливчику к шитику потянулись другие рыбачьи судёнышки. Где три, где четыре человека. Облепили чаеторговца со всех сторон, как мухи. Один, гляди-ка, со своим безменом! А и ражий детина!
Ежели спросить, любезныя, за рыбку чаем не расплотитесь ли? Мы б и взвесить помогли, с нашим удовольствием!
Не успели оглянуться со всех сторон полезли через высокие борта:
Не боись, торговые! Чичас взвесим товарец, да на рыбёху менять начнём!
Один, другой Дюжина! Коий с ножом иль топором, а один с пистолем пальнул вверх:
Сарынь, на кичку! Я Буза!
Кто замер, кто рванулся в трюм, к своему добру. Руки подняли. Младший приказчик потянулся было за ружьишком, ан его по голове безменом тем самым! хвать:
Сидеть, толстобрюхие!
Неживого за борт, молодцы в трюм, шарить товар. Буза уселся у мачты с двумя пистолями:
Ну-ка, скажите, господа хорошие, чем за рыбку расплотитесь? Мне ить чаю мало надо, не пью его. А на водочку да с молодочкой серебришко ох, как нужно Есть у вас? Знаю, что есть! Валите всё сюда, а там поглядим. И не перечь мне! Не супротивь я в Сибирь с Каспия под конвоем дошёл, у меня с купчишками разговор короткий
Атаман! высунулся из трюма тот, что с безменом. Гля, чего тут!
И верно, есть, на что посмотреть! Сундучок китайской работы, из дерева красного, да железом окован прорезным, золочёным. Ну-ка, что там?..
Ого-го!
Захлопнув крышку, Буза озабоченно подёргал ус:
Что ж, купцы Рыбку дорогую мы продаём за эту малость. Да вот как с вами самими быть ума не приложу. Ась?!
Он помолчал, видимо, не решаясь взять на совесть смерть сразу двух десятков людей или сомневаясь в своих подручных. Наконец, стукнул кулаком по колену, выпрямился:
Мы вам, уж не взыщите, парус попортим, да вёселки выкинем. Как Бог рассудит так и доплывёте. Тут недалёко. Прощевайте пока!
Шайка быстро убралась с ограбленного шитика. Залпы ругани злобно-тоскливой от купцов и весёлой от удачливых разбойников недолго висели над бездонным Морем. И уже на следующий день разнаряженные в атлас и шелка пьяные молодцы гребли на виду гуляющих горожан вдоль иркутской набережной, салютуя самим себе из невесть откуда взятых фузей и пистолей.
Тогда все думали, что Буза ушёл с Байкала.
***
1823 год, Сохатый.
Широка чертовкинская ярмарка! Одних временных балаганов на острове до сотни. А рядом гостиный двор, лавки купцов из Верхнеудинска и со всей Кабанской волости, да харчевни, да на пристани коробейники
Жарко. Мухи, язви их! И людишек не многим меньше роятся возле продавцов соли, перелетают к штабелям бочковой клёпки, мельтешат у обжорных рядов. Понаряднее ежели бабы, да торговцы из Китая, и прочие азиатцы, персы да армяне те у красного товара, да специй, да всякого-разного украшенья мнутся. Где-то среди них иркутские приказчики. Ждут вот-вот вернутся артели, что ушли по Селенге вслед омулю до той самой меты, чрез какую село Чертовкино зовётся. Всё обговорено у скупщиков с рыбацкими башлыками-атаманами Дай срок от прибыли кошели треснут!
Чу! Баркас идёт. Первый в нынешнюю путину. То-то артель хороша: двенадцать молодцев, один к одному! Птицей летят Незнакомые какие-то Охти, батюшки!
Стремглав причалив к острову, ватажные как един человек выскочили на пристань. Нарядные, словно на праздник алые, синие, жёлтые рубахи, юфтевые сапоги, картузы с высокими околышами и лаковыми козырьками. Первый великанского роста молодой мужик с новомодной гармонью. Все весёлые, вполпьяна нагло пялятся по сторонам. Из конца в конец прошли Чертовкино кучкой, под наигрыш, с песенками да притопами. Обратно повернули. Вожак закинул гармонь за спину, свистнул в четыре пальца:
Эгей, православныя! Бережись кто может Сохатый гулять идёт!
Поддел плечом ближний балаган, легонько свернул на сторону. Пинком опрокинул телегу вместе с лошадью. Оглянулся, сделал плачущее лицо молодцы мгновенно раскромсали постромки, упряжь, выпростали несчастное животное из оглобель. Сохатый шагнул вперёд, захватил передние ноги лошади огромными лапищами, приподнял, как котёнка. Чмокнул, будто поцеловал лошадку в губы, отпустил.
Подручные, ухмыляясь, напоказ поигрывали ножичками.
Странно, но никто не закричал. Вся ярмарка будто оцепенела на то короткое время, пока дюжина сорвиголов, не стесняясь, шарила по карманам, переворачивала лари, сдёргивала дорогие перстни, сновала туда-сюда, загружая баркас добычей Отряд земской полиции тоже стоял, как вкопанный на их глазах Сохатый без усилий сломал руками выхваченный у одного из стражей тесак, а потом сплющил двумя пальцами грецкий орех.
То-та! атаман сдул крошки скорлупы, сорвал баранку из связки на лавке булочника, кинул тому серебряный пятак. Айда домой, робята!
Налётчики живо разобрали вёсла. Минута, другая баркас исчез за излучиной.
Ограбленная ярмарка переводила дух. Штуки шёлка, десяток-другой рублей, пусть и золотого чекана, старинный перстень мелочи! Там, среди бесчисленных островов селенгинской губы, в тайном убежище байкальских хищников должны таиться куда более ценные сокровища!
***
1842 год, Черкаш.
А ишо говорят, будто Буза тогда Посольский монастырь ограбил, Егорша выпучил глаза, будто хотел напугать сам себя. Но тут зашипела на углях убегающая из котла ушица, и парень, тихонько ругнувшись, вернулся к стряпне.
Брешут, лениво выдавил лежащий поодаль от костра Черкаш. Зевнул, потянулся на расстеленной кошме. Заложил ногу за ногу, легонько качнул раз-другой, снова зевнул:
И-и-э-эх!
Юный подручный не унимался:
Ну, а верно, что Сохатый со своими соляной завод пограбил, уж после ярмарки?
То правда, атаман принюхался. Ну, всё! Исть давай.
и только много позже, отдуваясь после обильного ужина, старый душегуб соизволил поговорить о былом. Докучливую мошку сдувал холодный ветерок, языки костра уютно приплясывали по слоистому косогору, точно на поде широченной печки, дневные хлопоты позади отчего же не потешиться?
Тут дело такое, младшой Монастырь и впрямь пограбили, было дело. Только чужие робяты беглые с каторги, не нашенские-морские. Монахов пытали, а много ли казны взяли кто его знает? Должно, много: опосля казённую стражу там завели, даже и с пушками. А вот Бузы тогда уж не было, сгинул.
И не спрашивай, как!.. Может, дружки порешили. Может, в Море утоп. Иные говорят, будто он сам монахом исделался. А то ещё врут, мол, Буза от пули заговорённый был так его буряты из луков застрелили.
Почто врут? А как ты думал? Про меня тоже много чего рассказывают. И то добро, пущай поболе сочинят!
Вот, к примеру, Сохатый. Ох, и силён был мужик! Это помнят. А про то, что поймали, да в кандалы заковали, да он смирился, да срок отбыв в ямщики подался? Нет, не хотят вспоминать. А уж про то, как ему губернатор мирволил и подавно забыли!
Что говоришь? Казна? Ну, как же! Вот об ней все и талдычат. Про злато-серебро, про лалы да яхонты, жемчуга и нефрит китайской Вся деревенщина, что русская, что бурятская нас кормить-поить не желает, но бежит целыми заимками да улусами всяк зуб на разбойную добычу точит. Грабить, кровь лить боятся, а хотеть ишо как хотят! Да чтоб так, невзначай как-нибудь Клад отрыть, али в наследство получить, али через супружество. Ох, жадны людишки! И ленивы, слышь? Да вот, хотя бы и мы шарим по рекам, а в Море зайтить опасаемся пароходы, а есть и с пушками! Не-е-е, не та ныне гульба!
Ну, как про себя сказать? С чужих слов разве Слыхал ты, к примеру, что есть у моей ватаги пещера в скале? Высоко сидим, далеко глядим Никто в неё пути не ведает, а уж сокровищ в ей!.. А на деле-то мы на острове, в песке роемся. Потрошим несчастных рыбачков да бурят-коневодов. Когда ещё купчишку встренешь И весь клад остатки прежних, что Буза, да Граф, да Сохатый накопили. Наследство, как есть! Теперь ясно тебе? Уразумел? Или глянуть хочешь? Так что, показать, какова наша казна на самом деле? Ну, так вон она в той пещерке прикопана.
Эй, паря! Не дури. Брось нож, говорю! А-а-а!..
***
1862 год, 1 января
Ночь выдалась беспокойной. Сначала отца Филиппа одолевали смутные сны: то предсмертно хрипел, брызгал слюной раскаявшийся тать Егорша, то странно мерцали неведомые камни да золото и откуда бы знать, каковы с виду?! Потом привиделись атаманы-душегубцы, о коих поведал перед смертью новопреставленный грешник Вновь явился образ клада, маня и заклиная: Приди! Возьми! Твоё будет, только твоё И сызнова Егорша, по всю жизнь так и не вернувшийся к золоту из страха перед содеянным
Избавил отца Филиппа от наваждений неурочный и заполошный звон колокола. А с чего бы? Не пожар ли?!
Нет!
Визжали перепуганные дети, выла матушка-попадья, стол, лавки всё опрокинуто. Самовар! О, Господи! Смят, изуродован Весь дом ходит ходуном И самый ужас киот, святые образа повалились-пали ликами вниз!
В мороз, во тьму выбежали наружу в исподнем. А и там светопреставленье! Скотина ревёт, людишки молятся стон и плач, треск брёвен и грохот падающих труб по всему селу. Улицы вдруг пошли волнами, деревья и столбы пьяно раскачивались. По дворам покатились сани, телеги А со стороны Байкала медленно и страшно потянуло духом открытой воды
Остаток ночи жители Кудары чуяли подземные толчки, слышали звуки оглушительно лопающегося льда и грохот обвалов.
Утром попритихло. Народ осмелился, начали собирать пожитки, выводить скот на бугры. К полудню отец Филипп сызнова в храм припустил. И ведь видел Гнев Божий, а мысль о кладе не оставляла: вдруг это испытание? А злато, кровью купленное, можно взять ну, хотя бы на помощь людям?! Да не можно, а нужно! Мыслил получить благословение на доброе дело у святого Николая
Один за другим трижды ударило под землёй. На глазах оторопевшего священника пробками вылетели колодезные срубы, хлестнула вверх на три сажени водаУгол колокольни покачнулся, осел и грузно пал на церковную паперть. Расколовшийся колокол, застонав, покатился к ногам священника. А он и не пошевелился.
В этот миг отец Филипп смотрел на север и восток. Там, где в прибрежном косогоре была скрыта казна, собранная за целый век разбойными молодцами, поднялось Море. Медленно, неотвратимо священный Байкал забирал людские игрушки.
|