Лев Гунин
СЕРЕДИНА
Лев Гунин
из
КНИГИ СТИХОВ
"С Е Р Е Д И Н А"
Теперь опять покой, такой покой,
Но грустно мне; зачем - я сам не знаю,
Одно лишь то, что день опять такой,
И я опять кого-то провожаю...
Но снова то, что грустью назовешь,
Мне светлых чувств позволило коснуться,
И ты ещё в моей душе найдёшь
Тот сладкий пыл, что я прошу вернуться.
И вновь (о миг!), как сотни раз случалось,
Я чистоту люблю, и, скрыв её от всех,
Я робко льну, чтоб это удавалось,
К моим мечтам, сулящим мне успех.
19 февраля, 1975. Бобруйск.
Отцу. Посвящение.
Мы едем вдаль. Тоскою леденея,
Холмы окрестные бегут среди полей,
Крыло заката, сумрачно алея,
Всё больше меркнет там, в кругу теней.
Дороги край и тёмное пространство
Перед глазами словно край земли;
Упрямое, глухое постоянство
Пути одно за скоростью бежит.
Такой покой, не призрачный, не странный;
В земле немая твердь растворена.
И воздуха текучие экраны
Летят прозрачной пылью у окна.
Покоем ночи сдавлено пространство.
Я сплю - не сплю. И ритмом упоён.
Дух переездов, подвигов и странствий
Повсюду между нами растворён.
Я всё забыл - и снова "будь что будет".
В одном краю мои мечты плывут.
И снова час дорожный мысли будит,
Как вздох пурги, как поезда уют.
13 марта, 1975. Раков - Минск.
* * *
Дождь. Лужи страхом полны.
На прохожих ложится безвестная тень.
Только здесь, в этом мире уродства и стен,
Я познать бесконечное тайно могу.
Я всегда поучал. Лучше б душу мою
Обуяло сомнение. Прочь, звериный укус!
Только здесь не родство, не любовь мне предел,
И печать воплощения скрыта не тут.
Я схватиться хотел, двух начал не найдя,
С тем таинственным, в душу глядевшим темно,
Но столетье назад - вот за этим столом,
Я паденье в грядущем себе предсказал.
Здесь судьбы моей тень. В саркофаге ночном
Спит она, лучшей доли себе на найдя.
Но извергнуть её я стремился на свет,
Чтобы жизнь свою снова на землю вернуть.
Я схватиться хотел, двух начал не найдя,
С тем неведомым, вспенившим страшную суть.
Но, не зная, за что, я лишился того,
Что имел я тогда, то столетье назад.
И, придя насовсем, я попал в этот рай,
Занесенный сюда тайной связью времен,
И, смятенный, я вник в закоулки игры,
И спасения путь предвещающий мрак.
Но - сорвалось, прошёл мимо дня своего;
И опять равноденствие сложено так,
Что победы теперь не видать никому,
Счет ничейный. И новый, неведомый враг. .
6 июня, 1975. Касимов.
* * *
Я ехал в метро. Из Подольска в Москву.
По улицам шёл, из дворов выходя,
Меня проносила толпа на углу,
И снова в толпе я срывался в метро.
Усталости груз и тоска, словно жгут,
Терзающий внутренность, были со мной;
Я шёл, и, пути представляя собой,
Я шёл познакомиться ближе с Москвой.
Вокзалов толпа и усталости зной,
Безвременье "ждания" в залах густых,
Я их не растил в бездне жизни моей,
Но сами они появились, суча.
Здесь тысячи жизней не спавших всю ночь,
Здесь лица детей, что не ели с утра,
Здесь вздёрнутый нос метрополии злой,
Что - пропасть - себя отделяет от нас.
Как жуткий разрез, как разверзнутый дол
В клоаках вокзалов сквозит пустота,
Где толпы безгрешных, тьма тьмущая их,
Без всякой вины в этот брошены ад.
Здесь логово крыс, монополии штаб,
Укутавшей всё и сосущей, как клещ,
Невинную кровь, и на каждой руке
Следы от невидимых острых зубов.
Отравленный гриб здесь как будто висит
Противной и мерзкой лягушкой Москвы,
Над ватой затылков испуганных толп,
Под вазами мыслей смердящих рабов.
Июнь, 1975. Москва.
УЗУРА И ГЕШЕФТ
Горбатый, кривой, кособокий уродец косматый,
С гранатовой мордой, приплюснутой, как лопата,
И с мордой второй, на затылке ухмылку несущей,
С усами, противными, как прошлогодние кущи.
Подруга его, подкаблучница и лесбиянка,
Костлявая, пьяная, плоская, как таранка,
Зловонную пасть открывает, наполненную червями,
И в них узурята пищат крысиными голосами.
Востока и Запада дети, они управляют мирами.
Их гермафродитные задницы встали над нами.
Их трон с четырьмя обручённых с копытом ногами
Смердит и чадит, нечистоты сбивая горами.
Помойные пасти супругов рыгают пиратством, разбоем,
Тиранами, кознями, пытками, желчью, застоем.
И, праздно сосущие жёлтое Узуры вымя,
Банкиры и шлюхи заискивают перед ними.
На поте и крови сидящие сонмы богатых
Скрестились - и вывели худших из всех бюрократов.
В кармане у них прут защитники прав и свободы,
Своей болтовнею обманывая народы.
И право рабов убивать и давить их колесами "Фордов"
Дано их вассалам с клеймом президентов и лордов.
Отрепье дерьма, сатаны ролевое отродье,
Они заставляют себя величать "благородьем",
И спины свои, иссечённые дьявола плетью,
Они выставляют, как крестики малые дети.
Портреты убийц и Востока, и Запада толпы
Несут над собой, словно лики святых или волхвов.
И буйная спесь прямо брызжет из них, как блевота.
На бедных ведётся, как на лисицу, охота.
На месте судейском лгуны и воры заседают,
И, разом с присяжными, все волкодавами лают.
И, в спины детей золочёные копья втыкая,
Хихикают злобно и руки свои потирают.
Глумятся над всем, что прекрасно, что чисто и свято,
И ханжески в мантии чёрные прячут себя, супостаты.
И лучших из лучших пытают калёным железом,
Даруя свободу пиратам, подонкам и крезам.
И реет, как флаг, беззаконие над городами,
Над царскими семьями и над дворцами-судами.
И спит ростовщичество - узура - всюду спокойно,
И души крадёт под залог в свой отстойник помойный.
Октябрь, 1975 - Ноябрь, 1986.
* * *
Во всех застенках бьют до приговора
Рабочей власти слуги, не рабочей.
И никакой защиты от позора
До Буга и за Бугом власть не хочет.
И далеки продажные мужланы
От чаяний народных и собраний,
И богачей упитанные кланы
Танцуют на костях свой страшный танец.
Сидят во всех конторах кровопийцы,
Как в паутине - пауки; ждут - не дождутся
Кровавой жертвы, низкие убийцы,
И кровь лакают тёмную из блюдца.
В желудках человеческих клыками;
Глаза когтями жертвам вырывают,
И на объедки мочатся кругами,
И новую охоту предвкушают.
И на Оке, на Висле и на Рейне,
И на Гудзоне грязные подонки
Безвинным крепостным вскрывают вены,
И делают из кожи их иконки.
Везде обман стоит фальшивым солнцем.
И лупят темнокожих, как и прежде.
И тот, кто не захочет быть подонком,
Тот будет дичью, вопреки надежде.
Травы бесчувственней, богатые владельцы
На шее власти едут, погоняя,
А бедные умельцы - не умельцы
Раздавлены, как под пятой Мамая.
Но встанет Дьявол собственной персоной,
И станет мир ещё темней и уже,
И на кровавых сброшенных знамёнах
Моря возникнут крови, а не лужи.
И сговорятся мерзкие мужланы
Между собой от Буга и до Буга,
И завопят под тяжестью их страны,
Не видя и не чувствуя друг друга.
Июль, 1976. Брест.
КУПЛЕТЫ Застрелен шлюхою Гаврош.
И на костре сожжён Ян Гус.
И угнетателей-святош
По трупам едет мерзкий хруст.
Пытатели и палачи
В богатых мантиях сидят.
Костюмы их из чесучи
На солнце весело горят.
Граф Монтекристо без вины
Попал в поганую тюрьму,
И умер Моцарт у стены
Глухой вражды, неся суму.
Все ядовитые грибы
Растут привольно, как хотят,
Но праведника от судьбы
Не защитит ни меч, ни взгляд.
Всё здесь построено на лжи,
Дающей сочные плоды,
А без неё придется жить
И без еды, и без воды.
* Июль, 1976.
===========================
===========================
===========================
_______________
ПОЭЗИЯ
|