Хетагуров Алексей Николаевич
Рассказы о детстве

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Для москвича середины прошлого века миром детства был его двор. Каждый двор был обнесен высоким глухим забором. Весной их красили зеленой масляной краской. По периметру высажены липы, во дворах клумбы, беседки, в которых можно было укрыться от дождя и вести долгие разговоры до ночи. Никаких машин и посторонних лиц не было. Двор закрывался большими двустворчатыми воротами, входили через дверь сбоку. Рядом на стене стенд с газетой "Правда", которая ежедневно менялась. Это обычный двор, а не какой-нибудь элитный...
  ДЕТСТВО
  
  1.
  Для москвича середины прошлого века миром детства был его двор. Каждый двор был обнесен высоким глухим забором. Весной их красили зеленой масляной краской. По периметру высажены липы, во дворах клумбы, беседки, в которых можно было укрыться от дождя и вести долгие разговоры до ночи. Никаких машин и посторонних лиц не было. Двор закрывался большими двустворчатыми воротами, входили через дверь сбоку. Рядом на стене стенд с газетой "Правда", которая ежедневно менялась. Это обычный двор, а не какой-нибудь элитный.
  Иногда тишина нарушалась протяжным: "Точить ножи-ножницы!" - тогда детвора сбегалась посмотреть, как работает точильщик, как весло летят искры из-под лезвия. Бывало, приходил татарин, раздавалось: "Старье берем!" - выносили всякую ветошь, татарин платил деньги. Ничего не пропадало, все было в какой-нибудь цене.
  В доме был собственный домоуправ, истопник, слесарь - свои надежные простые люди, абсолютно бескорыстные. Дворничиха Фатима с большой семьей жила в нашем подъезде на первом этаже. Двор выметался каждый день до последней соринки. Цветы и траву поливали ее сыновья. Отец их погиб на войне. Семья была скромная, трудовая. Парни обладали недюжинной физической силой, но никогда в драках и хулиганстве замечены не были.
  Как-то к ним приехали родственники. Один из гостей, молодой парень, повел старшего из братьев на задний двор. Все мальчишки гурьбой пошли с ними, я, не зная в чем дело, тоже. Оказывается, драться! Но наш татарин был хороший добрый парень, он и мухи не мог обидеть, а этот гад его избивал в кровь. Я первый раз видел такое, испытал ужас - до тошноты. Избиение происходило в сарае, мальчишки с любопытством смотрели. Гость был деловит и сноровист, что-то все приговаривал. Теперь такой гадостью никого не удивишь, телевидение каждый день смакует это по всем каналам, разрушая психику детей. А тогда увиденное подействовало на нас удручающе. Татары ушли, а мы не могли понять, что это было, зачем так жестоко били нашего доброго Хайдыра?! Он потом вышел в люди, стал кормильцем семьи. Увиденное оставило у меня отвращение, на всю жизнь драки возненавидел, что имело для меня негативные последствия - мальчишеский мир жесток.
  Меня ждало еще одно разочарование. Наш домоуправ чем-то заболел. Его заменили и теперь он сидел грустный на стуле у стены дома. Все его жалели и говорили, что он скоро умрет. Я не мог понять, почему этот добрый человек в защитном френче должен умереть, и что это вообще такое. Я наконец к нему подошел и стал утешать, уверенный, что это поможет - обратился к нему с пространной речью: "Дядя Микляй, вы обязательно поправитесь, выздоровеете, вы не умрете. Вы будете еще долго жить!". Дядя Микляй слабо улыбался: "Спасибо, спасибо тебе!". Я успокоился за дядю Микляя - он не умрет. Но потом сиделец исчез. Оказывается, умер, и двор пошел с ним прощаться. Я чувствовал себя подлым обманщиком и не пошел на похороны.
  В том возрасте слова, названия, имена имели определенный смысл. Ко многому было личное отношение. Например, рядом был Лялин переулок, я был уверен, что назван он в честь мамы, так как все ее звали Ляля. Я гордился переулком. С первыми лучами теплого летнего солнца во двор выносили золотушную девочку Майку с усохшими ножками. Ее сажали на стол, мы играли вокруг. После долгой зимы в затворе она плохо нас воспринимала. А по радио часто детские голоса пели песню: "Маленькая Майка вышла на лужайку". Я недоумевал, как же Майка может гулять на лужайке, она ведь не ходит?!
  Была у нас еще тетя Рая, маленькая седенькая старушка необыкновенной доброты. Дочь ее, средних лет дама, преподавала французский язык, да и сами они были оттуда, из Франции. Баба Рая всем что-то дарила, никогда не обижалась, не спорила - все говорили, что райская старушка. И вдруг баба Рая умерла. Во двор вынесли гроб, он весь по бортам был утыкан свежими ландышами, а баба Рая - беленькая, красивая - лежала и спала. Совсем было не грустно. Я был уверен: теперь она попадет в рай, наша баба Рая.
  В небе над нашим двором я увидел Бога совсем отчетливо. Тогда этаж наш был последним, потом надстроили еще два. Кровать моя стояла около балкона, дверь настежь. В ясный день я увидел в небе старца в белых одеждах, с длинными седыми волосами и бородой до пояса. Он был грозен, шел по небу, в руке посох. С каждым взмахом посоха раздавался гром. Я удивлялся: обо что может стучать посох, ведь там только облака? Старец несколько раз прошел и исчез. Я лежал головой к проему и видел происходящее как на экране. Потом, когда подрос, я увидел фотографию Рабиндраната Тагора - белые одежды, белые волосы, а позже - такое же изображение Бога Саваофа на росписях в церкви. Кого я видел на небе?
  
  2.
  Дворы московские были передние и задние. Передние - как бы парадные: входы в подъезды, фасад, иногда украшенный лепниной или фигурной кладкой. Ухоженный двор. В общем, вся жизнь дома протекала здесь. Задние дворы - это склады угля, чтобы отапливать дом, так как у каждого дома своя котельная; свалки всяких хозяйственных отходов; заборы, которые уже не красились, часто с лазами; а самое главное - сараи, непонятно чьи и для чего. В них всякая рухлядь, которая лежала годами (в одном таком заброшенном сарае в Кусково я нашел куски пергамента с текстами на иврите, наверное, это была Тора). Там хорошо было играть в пряталки, устраивать засады немецким оккупантам, так как любимые игры были в войну. Особенно после просмотра военно-патриотических фильмов.
  Потом их потеснили серии трофейного "Тарзана" с Джонни Вайсмюллером в главной роли. Его клич раздавался по всем дворам. На деревьях устраивались "тарзанки" - веревки с петлей. Можно было перемахивать с одного сарая на другой. Или раскачиваться и прыгать в сугробы, на заднем дворе их никто не убирает. Зимы тогда были лютые, снежные, с крепкими морозами. При минус 30о отменялись занятия, и радостная детвора наслаждалась свободой.
  Одно время трофейные фильмы заполонили экран, взрослые смотрели "Большой вальс", "Петера", "Серенаду солнечной долины", картины с Марикой Рокк. А для мальчишек подарком были американские "Три мушкетера", "Одиссея капитана Блада" и многие другие про благородных разбойников - "Робин Гуд", "Знак Зорро".
  Из брошенных после нового года елок делали пулеметы на треноге, косили врагов. Из палок - шпаги, которыми протыкали гвардейцев кардинала. Все хотели быть красноармейцами, мушкетерами - на немцев и гвардейцев кардинала де Ришелье тянули жребий. Неудачника расстреливали и протыкали нещадно.
  Вокруг нас было три кинотеатра: "Аврора" (в фойе была лампа с обнаженной негритянкой, она меня очень интересовала), "Спартак" (без притягательных фигур) и роскошный "Колизей". Первые два - как бы домашние, дешевые, с маленькими кинозалами. "Колизей" имел два этажа. На первом - просторное фойе со сценой, перед каждым сеансом играл камерный оркестр, а дама пела арии из опер и романсы. Бывало, выступал коллектив народных инструментов, балалаечники с куплетами: "Эх, лапти, да лапти, да лапти мои...". Выступали даже утром, когда народу было с гулькин нос. Звенел звонок, и все шли в огромный зал с балконами и бельэтажем, с красными бархатными шторами. Экран занимал всю сцену. Особенно роскошно смотрелись на нем первые цветные фильмы - "Иван Бровкин", "Адмирал Ушаков", "Корабли штурмуют бастионы", "Верные друзья", "Садко". На втором этаже кинотеатра был буфет и тир.
  В дни школьных каникул шли дешевые утренники по рублю за билет. Сеанс начинался, кажется, в восемь утра. На эту халяву я был беспощаден, смотрел все фильмы утренников. Обычно билеты стоили три - три с половиной рубля и пять рублей. Это было мне не по карману. Я стоял у входа, норовил пролезть "зайцем", так ни разу и не получилось.
  Как-то в длинной очереди на сеанс рядом оказался пожилой интеллигент, он рассказывал об истории кинотеатра. Его владелец хотел удивить Москву и сделать кинотеатр самым популярным в городе, потратил огромные деньги на строительство и убранство. Рядом были маленькие дешевые кинотеатры, народ - все среднего достатка, все же Покровка, а не Центр. Владелец разорился и застрелился. Печальная история, но этот господин оставил по себе добрую память. В наше время кинотеатр был посещаем, а с упадком интереса к кинематографу стал театром "Современник" и начал новую, кажется, счастливую, жизнь.
  3.
  У меня есть карта Москвы за 1913 год. Место, где стоит наш дом, называется "Добрая слободка". Мама жила рядом, в Машковом переулке. Ее отец снимал комнату у двух сестер-учительниц. Мама ходила в школу мимо Доброй слободки, которая всегда была обнесена глухим забором. Потом началась постройка кооперативного дома, в котором ее отец купил небольшую квартирку.
  Когда у меня погиб кот, я решил его похоронить где-нибудь во дворе. Копал в разных местах, тут же лезли кости - сама земля их выталкивала. Чьи они? Почему вокруг глухой охраняемый забор? Мы знаем Бутовский полигон и еще тысячи подобных по всем городам и весям - подвиги доблестных чекистов. Наш дом No 13 и соседний No 15 не принесли никому счастья. Может, на костях стоят?
  Соседний был "Дом Политкаторжан" и сейчас там есть барельеф - солнце смотрит сквозь решетку. Дом строился для старых большевиков, которые побывали на каторге при царе. Они уничтожили "кровавый царский режим" и благополучно дожили до новых времен, въехали в хорошие, просторные квартиры. Потом стали исчезать по одному и целыми семьями. После хрущевской реабилитации не вернулся никто. Во многие квартиры въехали чины НКВД и новые чиновники. В некоторых доживали дети репрессированных, вполне приличные люди, люто ненавидевшие Сталина. Мамина приятельница, соседка сверху, не знала, что стало с ее матерью - большевичкой первого призыва. Потом пришла вся в слезах, ей показали состряпанное под пытками дело ее матери - она не узнала на фотографии свою мать: опухшую, наголо остриженную, когда-то близкую и любимую. Родители были расстреляны.
  
  ПРИМЕЧАНИЯ:
  
  Улица Машкова, которая до 1922 года считалась переулком и называлась "Новая слободка" или "Добрая слободка", протянулась по границе бывшей Огородной дворцовой слободы, располагавшейся на берегах речки Черногрязки (правый приток Яузы, ныне заключена в подземную трубу).
  
  Дом кооператива "Политкаторжанин" по адресу Чаплыгина, 15/37 был построен в 1930 г. по проекту архитекторов Н.В. Ликина и Д.П. Знаменского. На доме мемориальная доска: "Общество бывших политкаторжан и СС поселенцев". "СС", видимо, - сокращение слова "ссыльных". Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев было создано 12 марта 1921 г. для сбора данных по истории революционного движения. В него входили большевики, меньшевики, анархисты, социал-революционеры и т.д. Журнал общества "Каторга и ссылка" печатал воспоминания революционеров, прошедших царские тюрьмы, каторги, ссылки, эмиграцию. Кроме того, общество распределяло среди своих членов деньги, места в санаториях и больницах, жилье. Общество прекратило существование в 1935 году.
  4.
  Сейчас во все трубы трубят о любви народа к товарищу Сталину. Но они не жили в то время. Все не так однозначно. Действительно, был отец родной, как же без него. По праздникам его румяное лицо, подвешенное на аэростатах и освещенное прожекторами, висело в небе прямо перед нашими окнами. С балкона я мог видеть центр Москвы с Кремлем, там ночью всегда горел свет - я знал: это работает товарищ Сталин. Мама говорила, что он любит работать по ночам. Сама тоже во время войны работала до глубокой ночи, так как могли позвонить из Кремля: министерство их было оборонное - нефть, топливо.
  Мама почитала Сталина, потому что во время войны он не сбежал. Она была свидетелем бегства коммунистов и беспартийных из Москвы. Наш подъезд был завален партийной литературой, во дворе валялись собрания сочинений Ленина-Сталина. Тысячи людей, прихватив самое необходимое, покинули свои дома, подались неизвестно куда. Отец был в Хабаровском крае в длительной командировке. На работе маме предлагали уехать временно в эвакуацию, она с негодованием отказалась.
  Немцы бросали листовки, что скоро возьмут Москву - какая-то бредятина в стихах, забыл. Один раз самолет сбросил во двор целый ворох, мама подобрала, прочла: "Бей жида-политрука - морда просит кирпича!". Мама поняла, что такие идиоты никакой Москвы не возьмут, а когда прошел парад 7 ноября 1941 года, обрела уверенность, что немцам - хана. Немцы в Химках, а Сталин на Мавзолее - погонят их к чертовой матери! Мама, несмотря на крайнюю деликатность, интеллигентность и некоторую робость, в трудные минуты была решительна и тверда.
  Воздушную тревогу объявляли ровно в девять вечера - немцы любили порядок. Девушки-зенитчицы были уже на крыше, жители с клещами на чердаках, чтобы сбрасывать "зажигалки". Мама никогда не укрывалась в бомбоубежище: накроют - так лучше сразу, чем завалят! Уносила меня в ванну и закрывала собой. Самолеты летали низко, противно гудели, хлопали зенитки. Один раз наш дом сильно тряхнуло - на другой стороне улицы упала, как говорили, большая фугасная бомба, попала в Латвийское представительство. Дом разрушило, в середине - огромная воронка. Через несколько домов от нас. Сейчас в этом доме посольство Латвии, рядом - театр "Табакерка". Я помню этот дом с мрачным рыцарем над входом - в полных доспехах, он опирался на двуручный меч. Потом был ремонт, и рыцаря сломали. Если бомбежка заставала на улице, мама говорила патрулю: "Вот мой дом!" - и бежала со мной дальше, следующему патрулю то же самое, пока не укрывались в своем подъезде.
  Карточек на прокорм не хватало, мама сдавала кровь, чтобы я не голодал. Давали паек. На работе делала вид, что курит: сотрудникам выдавали селедку, курящим - папиросы. Она брала рюкзак с этим добром, ехала на поезде в Сергиев Посад на рынок: поменять на картошку, молоко, муку. Так и выживали с нашей няней Катей, которая была иждивенкой и получала совсем маленький паек. Ей было 15 лет, деревня сгорела, она жила у нас.
  Как-то звонят в дверь, мама открывает: стоит девушка в железнодорожной форме с мешком, Елену Михайловну спрашивает. Мама говорит: я и есть. Оказалось, проводница поезда - отец передал с ней муки, крупы и сала, сказал - жене и маленькому ребенку, просил отнести. Сам был в далекой экспедиции. Девушка все отдала и заторопилась обратно к поезду. На уговоры мама согреться, попить чаю, сказала: надо успеть к отходу. Вот такие были люди. Такая посылка больших денег стоила в голодной Москве - целое состояние!
  5.
  Еще кое-что о мудрости товарища Сталина. Хотите - верьте, хотите - нет. Немцы были под Москвой, с Японией договор о ненападении, а правительство послало геодезическую партию проложить пути для армии на случай предстоящих боевых действий с Японией - они уже планировались. Экспедиция со своим заданием справилась успешно. По их маршруту войска маршала Василевского и конница генерала Конева начали боевые действия после разгрома Германии. Геодезистов приняли в Кремле, вручили награды, отец получил орден Красного Знамени.
  Уже позже в школе мы вместе с учительницей хором скандировали "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!". Я думал: как здорово, как нам повезло, что есть товарищ Сталин! Особенно восторгался дворцом Советов - его проект был в учебнике. Огромное здание со статуей Ленина - вождь мирового пролетариата наполовину в облаках - так велик. Уже строится, скоро увидим! Учительница объясняла, какой он будет. В большой голове Ленина будет просторный кабинет товарища Сталина. А соратники будут сидеть в пальце, коим вождь указывает в светлое будущее. В пальце - окна кабинетов, а в них Ворошилов, Берия, Булганин, Молотов, Каганович и т.д. - все, чьи портреты висели на стенах домов. Сталин из головы Ленина управляет половиной мира. Дух захватывало! Одно меня смущало: а как же они будут ходить в уборную? Не на землю же спускаться? Но я помалкивал - часто мои вопросы портили мою жизнь: учителя напрягались и раздражались.
  Даже в университете, имея опыт школьных нахлобучек, подошел конфиденциально к преподавателю, что по научному коммунизму и доверительно спросил: "А что будет после коммунизма?". Он дернулся, потом - облегченно: "Вторая фаза!". А-а, понятно! Вопрос был исчерпан. Молодец - нашелся: потом за второй фазой будет третья, четвертая - не жизнь, а малина. Но не дожили и до первой, хотя Хрущев клятвенно обещал.
  В коммунизм я верил - он был осязаем. Радовался. Его строительство я видел, когда ездил в трамвае на Птичий рынок. "Аннушка" проезжала мимо какой-то огромной стройки - или, наоборот, разрушения старых кварталов столицы. Но что-то масштабное. Это одна из строек коммунизма! Я был доволен: коммунизм строится, все в порядке! Проходил год, два, а стройка все не заканчивается. Я уже кролика успел поменять на рыб, даже успешно разводил мальков гуппи и меченосцев, стал продавать их на рынке, а стройка не продвигается, стала ржаветь. Меня охватили сомнения: какая-то с коммунизмом напряжёнка...
  На "Птичке" тогда продавали коров, овец, хрюшек. До парнокопытных я не дорос, а рыбы прижились на долгие годы - ездить на рынок было уже незачем. Рыбы не давали приплода из-за холодных зим. Мы кое-как обогревались, а теплолюбивые рыбки по утрам всплывали брюшком вверх - замерзали в холодной воде. Топили плохо, жаловаться было некуда - своя котельная, истопник дядя Вася старался из последних сил, но были перебои с углем.
  Больше всего меня интересовал коммунизм и министр обороны, а товарищ Сталин - это было божество, от которого зависело и то, и другое. С коммунизмом я разобрался, но министром обороны я всегда желал видеть только маршала Василевского. Кажется в первый день нового года - или после 7 ноября - товарищ Сталин назначал новых министров. На первой странице газеты публиковался большой портрет красивого маршала Василевского в парадном мундире с орденами. Я понимал, что с таким маршалом мы не пропадем. Не лень мне было в день назначения министров вставать рано и идти на улицу к стенду с газетами - смотреть, кто министр. С большим удовольствием я убеждался: опять Василевский! И одобрял выбор товарища Сталина.
  Сталин - наша слава боевая,
  Сталин - наша юность и полет!
  С песнями, борясь и побеждая,
  Наш народ за Сталиным идет!
  
  Эту песню мы кричали на каждом уроке пения. Были и другие. В одной Сталин по утрам вытирал лицо чистым белым полотенцем-рушником (якобы народная), в другой был соколом и летел куда-то со своими соколятами - Центральным комитетом. В каждом классе над доской висели портреты Ленина и Сталина, оба обаятельны: Ленин с интеллигентным прищуром, Сталин с шевелюрой, пышными усами - как на том портрете, что висел в небе по праздникам.
  6.
  Когда вызывали в школу мою маму, я мямлил, что она не может, срочная работа. Я не врал - у машинистки работа всегда срочная. Классная руководительница была суровая, с военной выправкой, со скуластым и злым лицом - такими в кино изображают сотрудниц ведомства адмирала Канариса. По пути на урок она басом приказывала: "Всем в класс, экстренное собрание!".
  Ничего нового не происходило, но указка стучала по столу, стальные глаза сверлили учеников, останавливались на мне: "Нужна мама!". Где-то что-то произошло в школе, к чему я не имел отношения, но она вызывала сразу мою маму: "Пусть явится! Иосиф Виссарионович ходит в школу, а тут - подумаешь!" Мама приходила, и начиналась экзекуция. Судя по всему, баба была партайгеноссе - носом чуяла классового врага, и скоро пошла на повышение. Учителя вздохнули с облегчением.
  Насчет Сталина она не врала: ему доставалось за сынулю. Я слышал от одноклассника Василия Сталина, как он увидел его папашу, поднимавшегося по лестнице. Парень смотрел сверху и не ожидал, что на голове вождя - проплешина. На портретах он был совсем не похож: на самом деле - маленький, рыжеволосый, с черным лицом. Проследовал в учительскую. Наша родственница училась в школе вместе с Василием. Он был большой озорник, получал двойки. Рыжий, в веснушках, любил похулиганить. Но был прост - никак не выделялся. Школа была обыкновенная, районная. Учителя к нему относились так же, как и к остальным. Всемогущий отец не справлялся с ним, это был эдакий "вождь краснокожих" из рассказа О`Генри.
   В нашу школу перед 7 ноября приходили специалисты из ГорОНО: один в косоворотке с шевелюрой под Есенина, другой с худым выбритым лицом, совершенно каменным, в стальном сером костюме, белой рубашке и галстуке - такие редко попадались в то время. Такими изображали англичан. Тип в косоворотке давал задание записывать в блокнот, что услышим в праздники, какие песни. "Англичанин" сурово диктовал вопросы: "Что видели? Что слышали? В чем усовершенствовались?". Праздники начинались, и мы выходили на дело.
  Я всегда норовил прошмыгнуть на Красную площадь - увидеть товарища Сталина. Мимо нас шли колонны демонстрантов. У магазинов стояли накрытые столы с бутербродами, лимонадом, пирожными - все очень аппетитно и празднично. Демонстранты по дороге закусывали, у кого-то в карманах были чекушки. Меня отсеивали уже где-то в районе Ильинки. В каждой колонне находился ответственный, который пропускал только своих, и милицейский кордон бывал неумолим. Я пристраивался к разным колоннам, но результат всегда был один. Записать для "специалистов" тоже было нечего: народное - матерок, иногда довольно злой; песни-частушки - аполитичные...
  Врезалась сцена: два мужика несут лозунг поперек улицы: "Вперед к победе коммунизма!". Сбоку какой-то пьяный задирает "хоругвеносцев". Тот, что справа, остановился, но не может отпустить лозунг, а хочет врезать. Двумя руками держит лозунг, а ногой норовит попасть смутьяну в пах. Колонна наддает, а он никак не попадет. Плюнул, выругался, и лозунг заколыхался дальше. У меня хватило ума все это не записывать. Отчеты прошли бледно. Никто ничего не записал. Один только отчитался, что съел мороженое.
  7.
  Учительница по ботанике была, видимо, из бывших. Всегда в черном костюме, белоснежной блузке с брошью. Густые седые волосы, высокая прическа. Лицо полное, доброе. Когда мы особенно хулиганили, швыряла журнал, начинала рыдать - громко, безутешно! Вспоминала убитого на войне сына, совсем мальчишку. Мы затихали, она рассказывала, какой он был способный, как талантливо собирал конструктор, хорошо учился... Единственный, любимый сын. Это повторялось часто. Она должна была выговориться. Мы напоминали ей сына, и рана саднила.
  Я получил от нее задание вырастить репу. Хотелось угодить дорогой учительнице. Посадил семечко в горшок. Следил, поливал - и вправду выросла маленькая репка. Вел дневник, там были числа и записи: "Полил. Полил. Полил" - и так до конца задания. Проросшую репку и дневник принес учительнице. Получил пятерку, репку съел.
  Добрейшая учительница иногда впадала в ярость, когда говорила о Гришке Распутине: "Он погубил Россию!". У нее были с ним личные счеты: "Мужик, хам необразованный при царском дворе, какая гадость!". Мы не знали, что это за мужик. Но она часто со своих тычинок и пестиков переходила на ненавистного Гришку: "Как это можно, при царском дворе хам! Он причина всех бед!". Она была не старой, но несчастия сделали эту красивую даму пожилой седовлаской, матроной. Осколок разбитого вдребезги мира.
  Была еще учительница географии, которую звали "Кризис". Тогда в советской печати грозили кризисом Европе и Америке - его рисовали тощим, почти скелетом - в мантии и с косой. Такой и была наша учительница - худющая, с пелериной на плечах, сбоку, как шпага, указка. Ходила медленно по коридору, высматривала нарушителей, потом поднимала на уроке, отчитывала, грозила вызовом родителей и карами. Мне по нескольку раз за урок грозила, что вызовет отца и будет суровое наказание - отдавало явным садизмом.
  Теперь я думаю, что некоторые из учителей были не совсем в своем уме: так, "учительница первая моя" в первый же день поставила мне два "кола", а я, как говорится, еще и чихнуть не успел. Получил, что называется, "путевку в жизнь"! Любила опрашивать, кто какой национальности, опросы проводились ежемесячно, а то и чаще - а вдруг кто поменял! Опросы проводила неожиданно, что называется, брала врасплох. Спросит человек десять, потом дойдет до меня: "Кто по национальности? Кто мама, а кто папа?". Уже наизусть могла бы выучить. На мне и заканчивался опрос. Думаю, подозревала тайного еврея.
  Потом возникла спасительная мысль - перевести меня в школу для неполноценных. Для этого маме было велено отвести сына в психдиспансер - получить справку о его невменяемости. Мама повела, сидели с ней в пустом коридоре - рядом мужчина рассказывал, как у него брали пункцию костного мозга, я поинтересовался, что это такое, мама сказала: это очень больно.
  Вызвали нас к врачу, о чем-то меня расспрашивали, выпроводили. Маме в справке отказали - пусть больше гуляет во дворе, двигается, играет, не мешайте ему. Я этим тут же воспользовался. Купил топор и стал им крушить все, что ни попадя. Приносил чурбаки со двора, разбивал их, заодно доставалось мебели и кастрюлям. Изображал Карабаса-Барабаса. Кричал: "Начинаем репетицию - начинаем кошатицию!". Мама приходила с работы, открывала дверь в комнату, где я "репетировал", и в ужасе ее закрывала - не мешала, выполняя наказ доктора.
  На ее счастье, рядом на главной улице стали разбирать трамвайную линию, чтобы пустить троллейбус. Я топор поменял на молоточек и каждый день стал ходить на стройку - выбивать заклепки из рельсов и вообще работать. Во дворе решили, что я уже там в штате в качестве ученика. Школу прогуливал. Работа увлекла, работяги принимали меня благосклонно, даже что-то поручали: отнеси-принеси!
  Мать вернула в школу. Получила новое указание: давать за тройку рубль. Я норовил получать авансом. А за двойку - 50 копеек. Эксперимент провалился, не начавшись. Следующий опыт был повести меня в театр на "Недоросля" Фонвизина: я увижу и осознаю! Вышло все в точности до наоборот: мне недоросль понравился. На увещевания матери идти делать уроки отвечал: уж потешу тебя, матушка, поучусь! Вошел в новую роль.
  Как-то мама захлопнула входную дверь, когда я поднимался по лестнице. Обнаружив, вышиб дверь ногой. Мама спрашивала: зачем ты это сделал? Ответствовал недорослем: я был в гневе и злости! Потом мне приглянулась роль Никитки - кухонного мальчика. Я перекидывал полотенце через руки и просил распоряжений. Маме роль пришлась по вкусу: сходи в магазин, убери посуду, подмети комнату. Только школа была по-прежнему ненавистна, особенно собственный класс.
  8.
  Мы жили на пятом этаже. У нас был балкон. Как-то внизу началась ругань, бабы кричали. Ко мне пришел сосед с первого этажа, Стасик. Мы смотрели вниз: бабы ярились, собрались дети. Я предложил Стасику на них пописать, чтобы прекратить безобразие, Стасик охотно согласился. Мы разогнали толпу. Потом жаловались моей маме, она не верила. Соседка по квартире говорила: "Я видела собственными глазами!", мама в ответ: "Этого не может быть!". Так и не поверила.
  Потом разгонял скандал лампочкой - кидал в середину забияк. Получался хлопок, толпа рассеивалась. Кидал так, чтобы никто не пострадал. Меня никто за это не журил. Было мне лет шесть - подавал надежды. Сейчас это называют водометами и шумовыми гранатами. То, что делал несмышленыш, взяли на вооружение взрослые.
  Отец не мог положить конец всем этим безобразиям, так как был в длительных командировках. Все это можно прочесть в книгах замечательного писателя-геодезиста Федосеева - долгие годы их с отцом связывала совместная работа и дружба. Потом мы получили от него журнал "Сибирские огни" с отрывками его произведений и портретом автора. Когда выходили книги, он присылал их в подарок. Писатель талантливый, материал жизненный, конкретный. Многих персонажей я видел у нас дома в гостях - заходили к отцу, когда приезжали в Москву по делам. К сожалению, Федосеев рано умер, а собирался выйти на пенсию и посвятить себя творчеству.
  Учительница потребовала от меня полевой адрес отца в далекой экспедиции, чтобы послать письмо от класса, который восторгается "Смелыми людьми", открывающими новые земли. А сын в это судьбоносное время зарабатывает одни двойки. Отец письмо получил и не понял, для чего его послали: что я двоечник, он и так знал.
  Мне отец обещал привезти бурундука. Я всем хвастался, ждал зверька с вожделением, расспрашивал маму, какой он - мама говорила, маленький. Отец приехал, но никакого бурундука не было. Я спросил, но отец давно забыл о нем. Я был в отчаянье: несколько месяцев жил этим бурундуком. Все сказанное взрослыми я понимал буквально - как истину. И много раз потом ошибался.
  Наконец моим мучения закончились: меня оставили на второй год, и я покинул нелюбимую учительницу. Из "колов", наставленных ею за эти три года, можно было собрать хороший штакетник. Двойки ставились из особой милости, тройки - совсем запредельно.
  Я пошел опять в третий класс. Мама дала мне цветы, чтобы вручить учительнице. Первого сентября, как всегда, толчея: в коридоре дети, родители. Я выбрал учительницу благодушного вида, крупную, улыбчивую, вручил ей цветы - она просияла. Подошел Сковородкин из моего класса, который тоже остался. Учительница спросила его, почему он остался. Мальчонка - косая сажень в плечах - был смекалист, ответил:
  - По болезни.
  Учительница посочувствовала.
  - А ты, мальчик?
  Я честно ответил:
  - По лени.
  - Очень плохо! А как твоя фамилия?
  Я назвался. Оказалось, у нее такого нет.
  - Какой у тебя класс?
  - Третий "А".
  - А это третий "Б".
  Я забрал у нее цветы и пошел искать свой класс. Учительница оказалась маленькая, какая-то домашняя. Я опять вручил цветы, и началась новая жизнь, гораздо лучше прежней. С "колами" я навек распрощался, национальный вопрос тоже больше не возникал.
  9.
  С еврейской нацией я всегда был в дружбе. Более того, я был выкормлен еврейским молоком, так как у хилой мамы его не было. Я орал, не переставая, мама кормила, а я наддавал еще больше. Был уже синий. Мама понесла к врачу - да он у вас голодный, вы его не кормите! На мое счастье, у маминой подруги Люси Фридман родилась дочь. Молока было вдоволь, хватало обоим, даже оставалось. Так я стал "молочным" евреем. Молочная мама - спасибо ей! - давно умерла, а "сестра" где-то живет, дай Бог ей здоровья.
  С тех пор в трудные минуты жизни, откуда ни возьмись, появлялись дети этого древнего народа, которые приходили на помощь. Почему так было, не пойму. Это были совсем не знакомые люди, мне ничем не обязанные. Делали мне доброе дело и исчезали, не дождавшись благодарности. Их уже нет на свете, в церкви я не могу их поминать - они другой веры, но, если буду в Иерусалиме, пойду к Стене плача и положу за них камушек. Говорят, есть зов крови - может, и с материнским молоком то же самое? Я ведь с детства относился к ним с симпатией.
  А мама так вообще делала вещи непозволительные. Когда угасающий вождь начал кампанию против "безродных космополитов" - а он-то, конечно, родной-сермяжный! - евреи стали неприкасаемыми. Я помню это время. Мама стала обзванивать всех своих еврейских друзей и ходить в гости по очереди: не дай Бог подумают, что отреклась! К счастью, все закончилось благополучно: вождь почил, а с ним и кампания. Евреи говорили, Бог их спас.
  Мимо Чистопрудного бульвара шли толпы-колонны к центру - прощаться с вождем. В основном почему-то студенты, довольно оживленные. Я пытался пройти тоже. Туда ехали грузовики, как оказалось потом - виновники многих жертв. Я усаживался на ступень перед кабиной, доезжал только до солдатской шеренги, там ссаживали. Вернулся домой ни с чем.
  Мамы не было дома, куда ушла - не знаю. ждал до самого вечера. Может, в гостях? Наконец пришла вся взъерошенная, в порванных туфлях, перепуганная. Оказывается, дошла до Трубной площади, а там ловушка из грузовиков. Тысячные толпы напирали, люди давили друг друга. Мама с подругой оказались прижатыми к забору двора у входа на площадь. Их вынесла на себе толпа. Рядом рабочего вида дядечка стал сетовать: дамочки, куда вы лезете, не видите, что ли? По одной выдрал их из толпы и перекинул через забор. Это их спасло.
  Сколько народу погибло, так никто и не узнал. Мама слышала дикие крики давимых людей, но помочь было некому. Жидкая цепь солдат перед грузовиками была сметена, а увести их команды не было. Людей прессовали, никто не регулировал поток. Москва обросла слухами, говорили, что погибли тысячи людей. Сталин собрал напоследок кровавую жертву. Газеты выходили с траурными сообщениями и портретами вождя. Я собирал и клеил их на картон - для вечности. Гадали: что же теперь будет? Кто заменит вождя?
  В день похорон мама сказала, что пойдет прощаться. Будут гудеть гудки заводов, и все должны выйти на улицы. Так было, когда умер Ленин. Мы вышли на перекресток нашей улицы - и вправду народу было много. Стояли молча. Мама была строга, серьезна. Раздалось дальнее тоскливое и протяжное гудение. Что-то огромное кончилось вместе с ним. Все замолкло, народ молча стал расходиться.
  К нам подошла мать моего одноклассника-отличника, для которого я был неприкасаемым, как двоечник и второгодник. На родительских собраниях она видела мою маму, но как бы не замечала - она была генеральшей.
  - Вы тоже прощались с товарищем Сталиным? Идемте ко мне в гости, попьем чаю.
  Горе сближает. Мама согласилась. Оказывается, генеральша услышала много неприятного о вожде, а соседка по дому даже сказала: "Не велика потеря, другой будет". Мы пришли в роскошную квартиру с мебелью из карельской березы - шик по тем временам. Кругом вазы, сервизы. Чай налили в красивые фарфоровые чашки. Генеральша со слезами говорила о невосполнимой утрате, о мудрости товарища Сталина. Мама соглашалась - она не лукавила, всегда говорила о нем с почтением. Пришел сын-отличник, с удивлением увидел одноклассника. Мы поблагодарили и заспешили домой.
  Соседи наши не скорбели. Большая семья жила в нужде. Отец - из кубанских казаков - ненавидел советскую власть, и было, за что. Одно расказачивание чего стоило, верх цинизма. Их палач Свердлов назначил себя депутатом от казачества в каком-то Совете. До сих пор находят могилы расстрелянных женщин и детей в местах, где были казачьи станицы - от Краснодара до Урала. Уже позже, когда народ осмелел, на каждое выступление вождей раздавалось протяжное, на всю квартиру: "Ххаады, бандиты, хады!". Возражений ему не поступало, квартира была беспартийной. Вот такой аккомпанемент, а по радио были аплодисменты.
  Жена его, когда говорила о политике, начинала яростно резать хлеб на доске. Кричала, что рисуют Черчилля свиньей, а сами - свиньи!
  - А Сталин - кто?! Их надо рисовать свиньями! Черчилль, лорд - не чета им, хамам!
  Я задумался: говорили, что у Сталина усы - как рисовать?
  - Ну и что, ну и что - усы?!
  Крик переходил в визг, она швыряла нож и уходила, хлопнув дверью. Семья едва сводила концы с концами. Глава работал на заводе. Трое детей. Мать брала работу на дом: клеила какие-то коробочки, получала гроши.
  10.
  Мамин двоюродный брат, полковник (член партии), приглашал нас на встречу Нового года. У них был большой дом в Успенском переулке еще с дореволюционных времен. На картах Москвы так и указано - "дом Алянчиковых". Часть дома им оставили: вход отдельный на первом этаже, деревянная скрипучая лестница, пять комнат с кафельными печами - московский уют и быт. Его жена считалась моей тетушкой: красивая, добрая и хлебосольная дама благородного происхождения, что тщательно скрывала. Тетушка была мне как вторая мама. Все субботы я проводил у них. Ехал на "Аннушке" до Петровских ворот, а там пешком до Каретного.
  Я помню Новый год! Когда заиграли гимн, дядюшка встал. После новогоднего тоста предложил выпить за товарища Сталина! Повисла тишина. Потом отодвигание стульев, чоканье. Вялая беседа. Дальше вроде оживилось. На следующий год опять позвали. Никто не пришел, кроме нас с мамой - под разными предлогами уклонились. За здоровье товарища Сталина выпил только дядюшка: я не пил по малолетству, мама вообще не пила. От одного глотка любого алкоголя у нее краснел носик, и она начинала весело безостановочно смеяться.
  Были еще две бабушки, бывшие сельские учительницы, очень скромные и тихие. Пили только чай и делали всякие пшенники, манники, запеканки - все очень просто и вкусно. Моя троюродная сестрица имела свою детскую комнату, а в ней - комнату кукольную с мебелью и утварью. Куклы старинные, фарфоровые, в роскошных платьях и бижутерии. В дом тетушки я ходил долгие годы. Там мне шили пальто и брюки из перелицованных сукон и драпов.
  Другом семьи был Александр Валентинович Голицын - ругал советскую власть. Тетушка пугалась, выглядывала в окно, не подслушивает ли кто внизу? При проверке документов его забирали за фамилию, потом отпускали. Он хотел поменять на "Александр Блевонтинович Говницын", тогда уж точно не заберут. Играл хорошо на гитаре, пел романсы. Работал в редколлегии "Энциклопедии" - редактировал и готовил к изданию карты.
  Был еще друг семьи Александров Георгий Николаевич, прокурор на Нюрнбергском процессе, его жена была там же переводчиком. Деяния обвиняемых оставили только отвращение: засушенные головы, абажуры и сумки из кожи заключенных с татуировками - все это какой-то бред. Целая нация рехнулась, поклонялась уродам моральным и физическим. Достаточно взглянуть на их фотографии - просто дебилы.
  У большого овального стола собиралось много народу - старая московская, как тогда говорилось, трудовая интеллигенция. Все понимали друг друга с полуслова. Угощенье было скромное, но все восполнялось общением - его ничем не заменишь. Звучал смех. Александр Валентинович или сестрица играли что-нибудь на рояле, его когда-то купили по выбору Прокофьева, который был другом родителей тетушки. Иногда приезжала актриса Малого театра Пашенная, она была подругой юности одной из бабушек - подъезжала на такси к парадному и медленно поднималась по лестнице. Грузная, с большими ногами - живая Васса Железнова!
  Когда ругали Хрущева, тетушка заступалась, говорила, что он образован - кончил институт красной профессуры. Она видела его бюст - "он импозантен"! Бабушки поддакивали: "Он заслуживает! Он заслуживает!". Я, кстати, видел его близко живьем на закрытии декады осетинской культуры и искусства в Кремлевском театре (не путать с дворцом!). Зал театра небольшой, на балконе около сцены - Хрущев со всей семьей. В антракте дети или внуки бегали по залу. Симпатичнейшая Нина Петровна с доброй веселой улыбкой, глава семьи с хитроватым смышленым лицом - хлопал в ладоши, всем кивал открыто, приветливо. Простой, свой мужичок, доступен, никакой охраны. Все его приветствовали от души.
  Примерно тогда же я чуть не врезался головой в Л.И. Брежнева - опять же увидел близко. Как всегда, совершал поход по букинистическим магазинам. Повернул с Моховой направо к Арбату, передо мной встала машина, вышел крупный мужик в драповом пальто и в шляпе, открыл переднюю дверь - оттуда вылезает другой крупный мужик в таком же пальто и в шляпе: Брежнев, тогда председатель Верховного Совета. Должность декоративная: в кинохрониках улыбался, принимал верительные грамоты у послов. Оглядел меня с ног до головы и двинулся в подъезд, за ним мужик-двойник. Ни вывески, ни указателя - оказывается, в этом нарядном здании кремлевская поликлиника. Позже я еще видел Брежнева, уже главой государства - пожилой дядечка махал ручкой.
  Но что запомнилось - бугристые лица "кремлевских сидельцев" - в жизни таких не увидишь: следы объедения и пресыщения. Нечто подобное можно увидеть на лицах арабских шейхов. Яркий пример - физиономия печально кончившего Каддафи.
  О "кремлевском" цвете лица говорил еще Черчилль, часто встречавшийся со Сталиным и его окружением. Черчилля поражали столы и яства, которыми их угощали на приемах. Шла война, карточная система, Ленинград в блокаде, а тут такие пиршества, что и в мирное время не всегда увидишь. В Англии королевская семья села на голодный паек из солидарности со своим народом, не стала жить во дворце. Известно, как Жданов питался в блокадном Ленинграде: специальный самолет присылали. А всю работу тянул Кузнецов.
  Что я помню о Сталине - это цвет лица. Мы шли с мамой на первомайской демонстрации. Яркий солнечный день, все смотрят на трибуну: вон Сталин! Я вижу зеленую фуражку, френч - очень размытое пятно, лица не разглядел. Я его рассмотрел гораздо позже, уже в Мавзолее. Мы пошли с отцом посмотреть на него. Рядом с сухоньким интеллигентом-Лениным лежал тигр в мундире генералиссимуса. Не знаю, почему, но он и усопший был могуч. Суровый лик старого тигра. Это не преувеличение. Представляю, как он грозен был живой - сгусток воли и скрытого напора, беспощадного ко всем и всему.
  Я помню улицы того времени - сплошные голубые фуражки. Почти нет военных, одно НКВД. В нашем и соседнем доме были явочные квартиры. Все это знали, и помалкивали. Раньше там жили репрессированные. Напротив нашей квартиры жил инженер Леонтьев. Он исчез, и квартира стала явкой. Появлялась на день-два какая-нибудь ряженая семья, принимала иностранных гостей. Потом тишина, опять какие-то одиночные посетители прятали лица, проскальзывая незаметно. При нас дверь никогда не открывалась.
  Наконец там поселился лагерный чин со своей служебной овчаркой. В приоткрытую дверь щерилась злобная харя, хозяева не показывались. Когда мне надо было войти в квартиру, пес рычал и громко лаял. Приходилось ждать маму. Она громко ругалась - дверь захлопывалась.
  
  11.
  
  И со Сталиным не все так однозначно. Библиотекарша, проработавшая всю жизнь в библиотеке Московской парторганизации, сама видела отпечатанный сигнальный экземпляр книги о полководческих деяниях Сталина в годы гражданской войны. Книга была испещрена репликами Сталина: "Дурак - ничего этого не было!", "Брехня!", "Все наврал!" Книга так и не вышла.
  Старушка прожила 102 года. Была одной из первых русских теннисисток. Возмущалась, что играют в шортах - раньше играли в брюках, девушки в юбках. Любила за обедом выпить водочки. Мне рекомендовала съездить в Париж - пожелание сбылось, я там побывал. Мы танцевали с ней вальс, когда ей было 100 лет! Как-то родственники пригласили в гости выпить "Изабеллы", а когда полезли за бутылкой, она оказалась пуста - старушка оприходовала. Ее младшая сестра дожила до 96 лет. Жили на Патриарших - хлебосольный московский дом. Мать моей крестницы заботилась о них (сама врач), следила за здоровьем и - без преувеличения - продлила им счастливую старость.
  Булгаков сослужил плохую службу Патриаршим прудам. Толпы народа - пьют, курят, гадят. Все прелести популярного места и отсутствия культуры. Когда пруды назывались Пионерскими, было больше старого московского духа, тишины. Берега были опрятные, народу никого. Я любил там пройтись по местам Воланда, кота Бегемота, Коровьева, Азазелло, поэта Бездомного. Как-то на аллее вместо них наткнулся на М. Суслова, который одиноко прогуливался. У него было умное, интеллигентное лицо. Скромно одет, худой, в очках. Вопросительно посмотрел на меня. В отдалении - охранник. Медленно ходил по аллеям. Времена были, как говорится, тепличные, вегетарианские - никакого терроризма.
  Хотя первые признаки уже появлялись. Как-то сидел и занимался в Библиотеке Ленина. Подошел к окну: у Кремлевских ворот собирается толпа, все перекрыто. Оказывается, ждут космонавтов, которые недавно приземлились. Решил посмотреть. Был морозный ясный день. Вышел из библиотеки, перешел через улицу - и я уже в праздной толпе. Возгласы: "Едут, едут!". Впереди легковые машины, за ними открытая с космонавтами - стоят в каракулевых шапках и шинелях. Быстро проезжают к воротам в башне. Слышу примерно пять-семь хлопков - мужчина рядом, увидев мое удивление, сказал: "Салютуют". Никто не придал хлопкам значения, стали медленно расходится.
  Вечером выяснилось по радио-"голосам": стреляли в Брежнева! Некто Ильин, переодевшись милиционером, стрелял из двух револьверов в первую машину - думал, там Брежнев. Но генсек запоздал, и кажется, вообще не ехал. В машине был кто-то из космонавтов, его пуля слегка поцарапала, а водителя убила. Так буднично, среди праздничной толпы, ни что погиб человек, оборвалась его неповторимая единственная жизнь. Вот она, волчья харя терроризма, тогда только начинавшегося.
  Брежнев совершенно справедливо негодовал: "Какая дикость! Кого Лёня обидел? Кому Лёня мешает!". Когда Брежневу писали доклад с многочисленными ссылками на классиков марксизма-ленинизма, он просил их вычеркнуть: "Ну кто поверит, что все это Лёня прочел!". Говорят, при Брежневе был застой. Может быть, но жили мирно. Если бы не Афганская авантюра! Все беды начались оттуда...
  
  ПРИМЕЧАНИЕ: Покушение осуществлено Виктором Ивановичем Ильиным (р. 1948). В 1969 после окончания Ленинградского топографического техникума был призван в армию; службу проходил в Ломоносове. Похитив два пистолета, скрылся из части 21.01.1969. Прибыв в Москву, остановился у знакомого, у которого украл милицейскую форму и явился в ней на Красную площадь, где совершил попытку покушения на Л. И. Брежнева. Но в автомобиле, ставшем объектом нападения, генсек отсутствовал. Ильиным был смертельно ранен и умер на следующий день водитель автомобиля - старший сержант Жарков. По делу Ильина были сняты с должностей ряд военных, по пять лет получили двое его сослуживцев (за недоносительство). Сам Ильин был признан шизофреником и помещен в 1970 в Казанскую психиатрическую лечебницу. В 1990 освобожден из Ленинградской психиатрической больницы No 3 (куда был переведен в 1988).
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"