Пассажир по имени Казуто прибыл в иммиграционный зал третьего терминала аэропорта Хитроу ранним утром, имея при себе плащ и небольшую сумку через плечо. Он встал в одну из очередей в секторе для пассажиров не из Евросоюза. Спокойно оглядевшись, американец зарегистрировал двух полицейских в форме с автоматами «Хеклер» и «Кох» у дальнего конца иммиграционной стойки, а затем группу мужчин, которые явно обыскивали очереди пассажиров, собиравшихся въехать в Соединенное Королевство в тот ошеломляюще холодный майский день.
Ларри Казуто, в действительности вице-адмирал Ральф Норквист, догадался, что они ищут его, и заметил на их лицах тревогу. Это заинтересовало его, поскольку они не могли знать, каким рейсом он летит. Его расписание держалось в секрете даже от жены и секретарши, которые знали лишь, что он пробудет в Европе какое-то время, а не день его приезда или встречу с британским премьер-министром и руководителями его разведки.
Специальный советник президента по вопросам безопасности решил, что в данный момент не будет давать о себе знать. Вместо этого он поступил так, как легко дается мужчине средних лет с брюшком и лёгкой академической сутулостью: смешался с толпой и благосклонно посмотрел на очередь, выстраивающуюся за ним. Он взглянул на камеры видеонаблюдения, но ни одна из них не была направлена на него, и было ясно, что они не снимают поток пассажиров в иммиграционном зале. Перед ним женщина лет сорока – богатая на вид и привлекательная на свой дерзкий лад – пыталась переключить телефон с американского на европейский стандарт, держа в руках несколько предметов ручной клади. Он наклонился к ней, чтобы спросить, может ли он чем-то помочь, и, когда она ответила, выронила зажатый в зубах открытый паспорт. Он поднял его и вернул ей, заметив полукруглый след от помады на одной из страниц. «Вы сами себе поставили визовый штамп», – любезно сказал он.
Женщина улыбнулась. Когда она брала паспорт, одна из бамбуковых ручек большого гобеленового мешка выскользнула из её рук, и содержимое вывалилось на пол. Он присел и снова помог ей. Пока она сгребала всё обратно в мешок со скоростью крупье, он осмотрел её и…
Интересно, не померещилось ли ему намерение, мелькнувшее в её глазах? Она встала, горячо поблагодарила его, и они вместе подошли к столу, где он специально заглянул ей через плечо, чтобы проверить, совпадают ли имя в паспорте с инициалами на серебряной зажигалке, которую он поднял с пола. Это было для него второй натурой, и ему показалось странным и, почти наверняка, важным, что они не совпадали, даже имя и инициал.
К этому времени люди по ту сторону ограждения уже заметили его.
Норквист узнал одного из них: Питера Чемберса с шершавым лицом, высокопоставленного бюрократа из МИ-5, с которым он познакомился восемнадцать месяцев назад.
«Боюсь, у нас чрезвычайная ситуация, адмирал», — сказал Чемберс. «Мы сопроводим вас в Лондон». Он указал на человека, подошедшего к нему сзади. «Это сержант Ллевеллин из Особого отдела столичной полиции. Он…»
Прежде чем Чемберс успел что-либо сказать, Норквист прижал два пальца к груди, а затем ткнул ими в сторону женщины, которая теперь спускалась по эскалатору в зал выдачи багажа, перекинув сумки через плечо и поднеся к уху маленький золотистый мобильный телефон. «Можете её осмотреть? В паспорте указано, что её зовут Раффаэлла Кляйн, но на зажигалке у неё инициалы ER. Похоже, она специально всё бросила. Это может помочь», — сказал он, протягивая Чемберсу кусочек пластика, который женщина не успела подобрать, и который он, естественно, схватил.
Это была SIM-карта ее американского оператора связи, и она могла бы рассказать им все, что им нужно было знать.
«Мы сразу же приступим к делу», — сказал Чемберс. Он подозвал худощавого, небрежно одетого мужчину, стоявшего позади двух вооружённых полицейских, и передал ему карточку. «Попросите таможню обыскать её и установить за ней наблюдение». Он обернулся. «Если вы не возражаете, сэр, мы немного торопимся. Ваш багаж уже отнесли в машину. Я всё объясню, когда мы выедем. Нам действительно пора, сэр».
«Если багаж у вас, значит, вы знаете имя, под которым я путешествовал».
«В этом-то и суть, сэр. Ваша безопасность была скомпрометирована».
Они направились к двери сбоку зала, которая открылась изнутри при их приближении, и прошли по коридору, проходившему через почти пустые кабинеты. Здесь к ним присоединились двое полицейских в анораках и рабочих брюках, и группа из более чем дюжины человек спустилась по трем пролетам металлической лестницы.
Заставляя его вибрировать с глухим звоном. Внизу коридор повернул направо и вёл к пожарному выходу, где стоял охранник с магнитной картой.
Он подал сигнал камере видеонаблюдения наверху и открыл замок, распахнув обе двери наружу. Коридор наполнился парами авиационного топлива и шумом рулящих самолётов. Дождь косо хлестал сквозь дверь. Норквист начал надевать плащ, но Ллевеллин перехватил его и передал вместе с сумкой Норквиста одному из полицейских позади. Он жестом пригласил двух полицейских в форме выйти к колонне из четырёх машин, видневшихся справа.
«Нам приходится придумывать всё на ходу, — сказал Чемберс. — Нас почти не предупреждали».
Норквист пожал плечами. «Хорошо», — сказал он.
Они подождали ещё несколько мгновений, пока по рации не раздался голос Ллевеллина. Остальные окружили Норквиста и, словно охрана, выскочили из двери, прижимая его голову к земле, пока он не оказался на заднем сиденье чёрного «Ягуара». Чемберс сел рядом с ним; Ллевеллин сел на переднее сиденье.
Остальные мужчины распределились между темно-зеленым Range Rover, седанами Ford и BMW, замыкавшим шествие.
«Что происходит?» — спросил Норквист.
«Мы понимаем, что они собираются предпринять попытку в терминале или около него. Боюсь, что эта схема далека от идеала. Мы бы предпочли использовать вертолёт, чтобы доставить вас в город. Возможно, мы ещё подберём вас по дороге, но сейчас самое главное — увести вас подальше от общественных зон аэропорта».
Норквист терпеливо кивнул, словно ему сообщили о какой-то очередной небольшой задержке в расписании. Самолёт уже два часа стоял в Рейкьявике из-за сбоя в компьютере.
«Мы думаем, что это крупная операция. Подробностей, правда, не разглашаем», — продолжил Чемберс, многозначительно посмотрев на него, как бы давая понять, что не может разговаривать в присутствии водителя и Ллевеллина.
Машины тронулись, проезжая под опорами Терминала 3. Им пришлось сбавить скорость из-за маневрирующих самолётов, въезжающих и выезжающих из ворот, и изредка встречающихся служебных машин, которые перекрывали путь через бетонный перрон. Шквал, налетевший с юго-запада, также не способствовал их движению, и «Ягуар» несколько раз замешкался – то из-за плохой видимости, то из-за дезориентации в раскинувшихся щупальцах аэропорта. Через несколько минут они миновали Терминал 2 и на большой скорости двинулись по открытому пространству между взлётно-посадочными полосами к огромным ангарам на
В восточной части аэропорта. Однажды их остановила жёлтая машина аэропорта, чтобы отбуксировать Boeing 747 из сервисных ангаров. Вместо того чтобы съехать через ангар British Midland справа, они направились к началу взлётно-посадочной полосы в нескольких сотнях ярдов от них, рядом с восемью самолётами, ожидавшими взлёта. Дождь и выхлопные газы двигателей размыли пейзаж, и им пришлось сбавить скорость, чтобы найти выход. Кто-то заметил вдали полицейского на мотоцикле, махавшего рукой.
Ллевеллин крикнул в рацию, перекрывая шум двигателей: «Третий маршрут. Понятно? Третий маршрут». Он откинулся назад, когда машины тронулись, и пробормотал себе под нос: «Надеемся, это сработает».
Чуть больше чем в миле от него мужчина, держа телескоп Bresse Optic у правого глаза, внимательно изучал вереницу машин с двадцатикратным увеличением. Несколько наблюдателей за самолётами, оставшихся с ним на смотровой площадке Терминала 2 под дождём и в условиях слабого освещения, также направили свои бинокли и телескопы на начало южной взлётно-посадочной полосы.
или, как они это называли, ВПП 27 справа. Но когда четыре машины свернули через травяную кромку аэродрома к аварийному выходу в ограждении, их внимание снова обратилось к ряду «Боингов», за которыми следовали два российских самолёта — Ту-154 и Як-42.
который по чистой случайности приземлился на северной взлетно-посадочной полосе с интервалом в семьдесят секунд – или 27 секунд слева.
Мужчины на смотровой площадке в основном были с телефонами. У некоторых даже были рации, с помощью которых они общались с другими энтузиастами в аэропорту. Поэтому совершенно естественно, что человек с Bresse Optic отвернулся от шума рулящего самолёта Tunisair, посмотрел на крыши Хитроу, усеянные воздуховодами кондиционеров и радиомачтами, и набрал запрограммированный номер. Закутавшись в капюшоны анораков, поглощённые наблюдением за взлетами и посадками самолётов, теребя термосы и упаковки сэндвичей, наблюдатели за самолётами почти не обратили внимания на его слова о машинах, выезжающих из аэропорта и поворачивающих направо к трассе A30.
В зале ожидания Терминала 3 только что завершилась операция по наблюдению совершенно иного рода, когда смешанная группа, состоящая из говорящего по-арабски сотрудника МИ-6 по имени Айсис Херрик, трёх сотрудников МИ-5 и четырёх сотрудников специального отдела полиции, была снята с наблюдения за Юсефом Рахе, арабским книготорговцем. Как им сообщило агентство New Scotland Yard,
и штаб-квартире МИ5 в Темз-Хаусе сообщили, что в терминал только что прибыл важный американец, и его доставке из аэропорта в Уайтхолл уделяется первостепенное внимание. Бронированный «Ягуар» премьер-министра, возвращавшийся из Кардиффа в Лондон без обычного пассажира, был перенаправлен в Хитроу. Затем через наушник Херрик услышала, что четверых полицейских под прикрытием, сопровождавших её, в срочном порядке исключают из смешанной группы наблюдения и будут вооружены пистолетами в комнате рядом с иммиграционным залом.
Херрик и трое её несколько угрюмых коллег из МИ5 – Кэмпбелл, Бек и Фишер – отправились пить кофе. Бек язвительно заметила, что сотрудники Особого отдела забрали с собой ключи и парковочные талоны от двух из трёх автомобилей. Когда они сели, им сообщили, что несколько сотрудников Особого отдела, постоянно работающих в Хитроу, также явились в Иммиграционный зал. Она поняла, что это означает, что Юсеф Рахе покинет Великобританию незамеченным, за исключением камер видеонаблюдения. Это не было большой катастрофой. Как заметил анонимный голос из штаб-квартиры МИ5, Рахе, незначительная интеллектуальная фигура в лондонском Североафриканском сообществе, не представлял никакой угрозы для самолёта. Он и его багаж уже были тщательно обысканы, и, в конце концов, он летел арабской авиакомпанией в арабскую страну. Как только он прибудет в Кувейт, сотрудничающие сотрудники местной разведки «Аль-Мухабарат» будут следить за ним и регистрировать все его контакты.
Тем не менее, поспешный отъезд Рахе из Панарабской библиотеки в Бэйсуотере заинтересовал Херрика, поскольку о его поездке никто не предупредил. Он мало путешествовал, проводя большую часть времени, сидя за столом в передней части магазина, с очками, болтающимися на цепочке, и раздраженно отвечая на вопросы покупателей.
Он ни в коем случае не был ключевой фигурой: они даже не были уверены, был ли он связан с исламистскими группировками.
Однако во время зачистки арабских общин в Великобритании название книжного магазина всплыло, и ФБР стало известно, что арестованный в Канаде подозреваемый посещал его, находясь в Лондоне.
Херрик была назначена на операцию уже несколько дней. Она записалась на первый приём в парикмахерскую, расположенную по диагонали напротив Панарабской библиотеки. Она пришла незадолго до её открытия в 9:45 утра и к десяти часам уже сидела у окна, где зеркало позволяло ей хорошо видеть дом 119 по Форсайт-стрит, необычное здание XIX века в итальянском стиле, значительно превосходящее соседние.
Рахе обычно появлялся в магазине чуть позже десяти, оставив семью в квартире этажом выше, и открывал дверь изнутри, открывая вялый утренний ход торговли. План состоял в том, чтобы заглянуть в книжный магазин в это затишье, осмотреться и завязать разговор с Рахе под предлогом необходимости попрактиковаться в арабском. Несмотря на недружелюбие Рахе, она узнала, что он, похоже, падок на англичанок. Наблюдатели, следившие за его посетителями с улицы и из комнаты в квартире напротив, заметили, что он с тоской разглядывал прекрасных женщин, проходивших мимо его магазина, и что в тех редких случаях, когда они заходили, он становился более предупредительным.
«Никогда не знаешь, — сказал офицер, ведший наблюдение, — может, он пригласит тебя на ужин. В этом районе есть один-два очень хороших лебских ресторана, где можно заказать еду по-арабски, а потом очаровать его».
Херрик высматривала в зеркале Рахе, но ничего не происходило до 10:35 утра, когда она увидела его вышедшим на улицу с небольшим чемоданом и чем-то, похожим на папку с проездными документами. Он был одет опрятно: яркий галстук, тёмно-серые фланелевые брюки, оливково-зелёный пиджак и туфли с эффектной пряжкой сбоку. Через несколько мгновений подъехало мини-кэб, и, похлопав себя по правому нагрудному карману, чтобы проверить паспорт, – жест, свойственный всем нервным путешественникам мира, – Рахе сел на заднее сиденье.
Херрик встала, сняла платье и отряхнула ее почти сухие волосы.
Она потянулась за своей чёрной кожаной курткой и объявила, что только что вспомнила, что у неё встреча. К тому времени, как она вышла на улицу и позвонила остальным членам команды по мобильному, они уже позвонили в таксомоторную компанию и узнали, что Рахе едет в Хитроу. Начался поиск его имени в компьютерах авиакомпании.
Три машины наблюдения следовали за такси по Голд-Хок-Роуд и трассе М4 до места высадки пассажиров Терминала Три. Рахе вышел, вошел в здание, а затем вышел. Он сделал это в общей сложности три раза, не взглянув на табло с объявлениями о рейсе в 14:15 в Кувейт, на который, как они теперь выяснили, у него были забронированы билеты. Наконец он, казалось, что-то для себя решил и целенаправленно направился к часовне аэропорта Хитроу возле Терминала Два, где он сидел в Саду Воспоминаний, читая газету и изредка поглядывая на часы. Херрику показалось, что он выглядел скорее неуверенным, чем нервным, и он подумал, не ожидает ли он кого-то встретить. Но через полчаса он внезапно встал и поспешил в зону регистрации, где подождал около половины
десятка пассажиров. Он ни с кем не разговаривал и, насколько им было известно, не пользовался телефоном.
Тем не менее, его поведение показалось подозрительным, и когда он прибыл на досмотр, его попросили пройти в комнату и пройти тщательный досмотр, включавший проверку датчиками одежды и обуви. Его чемодан был тщательно осмотрен, с ручки и боковин были сняты соскобы пластика и исследованы на наличие взрывчатых веществ. Всё было обнаружено в порядке, и Рэйха отпустили. Именно в этот момент, когда он, явно помятый, направился к магазинам беспошлинной торговли, из Нового Скотланд-Ярда поступил приказ сотрудникам Особого отдела, следившим за Рэйхом, немедленно прекратить свои дела и явиться к Питеру Чемберсу в иммиграционном зале.
Херрик немного нервничал, слушая, как Кэмпбелл, Бек и Фишер обсуждают утренние события обычным косвенным образом. В Thames House связали присутствие Рахе в Хитроу с прибытием американца, но пришли к выводу, что это не более чем совпадение. Кроме того, за несколько минут до того, как американца обнаружили в иммиграционном центре, камеры видеонаблюдения засняли характерную оливково-зелёную куртку Рахе, направлявшегося к выходу на посадку, где он, как и положено, предъявил паспорт и поднялся на борт кувейтского авиалайнера.
Когда она уже собиралась предложить всем вернуться в Лондон, Кэмпбелла, Бека и Фишера вызвали в зал выдачи багажа, чтобы они понаблюдали за женщиной по имени Раффаэлла Кляйн и проследили за ней из аэропорта. Они тут же ушли, заинтригованные потоком распоряжений из Лондона.
Херрик, оставшись наедине с кофе и избавившись от подшучиваний коллег из МИ5, начала размышлять о поведении Рахе. Казалось неправильным, что этот невзрачный североафриканец вдруг отправился на Ближний Восток. Она подумала, не назначена ли ему встреча в самолёте – идеальном месте для долгой, незаметной беседы, если только заранее расставить места.
Она допила кофе, и внезапно всплыло воспоминание: рыбачила с отцом в Шотландии, делала последний заброс, не надеясь на поклевку. Какого чёрта, ей больше нечего было делать. Она пойдёт в комнату безопасности и попробует разузнать что-нибудь о людях, летевших с Юсефом Рахе на кувейтский рейс.
Пятнадцать минут спустя она сидела за столом с листом пассажиров рейса KU102 авиакомпании Kuwaiti Airlines на экране и записывала имена людей, сидевших в непосредственной близости от Рахе в конце салона.
Самолет. Вокруг нее собрались трое сотрудников службы безопасности аэропорта Хитроу, которые следили за Рахе с помощью системы видеонаблюдения, пока он проходил через терминал к выходу на посадку. Она попросила их распечатать полный список пассажиров с компьютера, а затем перевела взгляд на экран прямо перед контролером, который подготовил подборку видеороликов, запечатлевших Рахе, пока он проходил через аэропорт. Он появился в зоне регистрации в 12:30.
pm, через несколько минут после открытия рейса. На этом этапе он ни с кем не разговаривал и не подавал никаких знаков попутчику. Затем камеры засняли его сразу после обыска и проследили за ним до магазина беспошлинной торговли, где он заплатил наличными за две бутылки виски Johnny Walker Black Label. Десять минут спустя его видели покупающим газету, затем он пересек поле зрения другой камеры и зашел в кофейню. После этого он исчез примерно на двадцать минут, хотя супервайзер настаивал, что за несколько часов они смогут восстановить его перемещения за весь период. При таких обстоятельствах они могли быть уверены, что Рэйх сел в самолет. Он прокрутил последнюю пленку, и Херрик наблюдал, как Рэйх подошел к стойке, переложил сумку из беспошлинной торговли и свой маленький чемоданчик из левой руки в правую и показал посадочный талон и паспорт.
Она прикрыла рот руками, понимая, что её разум запутался во что-то. «Это не тот человек», — сказала она, не понимая, что породило такую уверенность. «Это не этот чёртов Рахе!»
От ярости ее голос стал громче.
«Правильный выход», — сказал диспетчер, зевая. «И куртка — сомневаюсь, что на планете найдётся две такие куртки, не говоря уже об этом аэропорту».
«Это та самая куртка», — резко сказала она, ударив рукой по столу. «Но это не он. Рэй — правша. Когда он отдавал паспорт женщине на регистрации, он вынул его из левого нагрудного кармана правой рукой. Вот он левой рукой достаёт посадочный талон из правого кармана».
Она сказала, тыкая в экран. «Смотри! Он переставил пакеты, чтобы иметь возможность это сделать. Даже сзади видно, что они другие – у этого мужчины голова уже, шея длиннее. Он истончается на макушке».
Руководитель наклонился к экрану. «Возможно, вы правы. Но там, наверху, не очень удачный ракурс. Нам пришлось сместить камеры из-за работ на кабельных каналах для системы визуального распознавания. Жаль, что у нас нет его фронтального снимка». Он знал, что она права.
«Я следил за Юсефом Рахе все чертово утро, и это не он».
Они пересмотрели кадры с Рахе в магазине беспошлинной торговли и заметили, как он уходил от камеры короткими шагами, разворачивая ноги наружу при приземлении. Мужчина, только что поднявшийся на борт KU102,
Он шел с определенным креном, и его руки работали больше по мере того, как он шел.
Была ещё одна, решающая аномалия. Ожидая в магазине беспошлинной торговли, Рэй несколько раз поглядывал на часы, высовывая руку из рукава и покручивая золотой ремешок, который болтался на запястье, словно браслет. Мужчина у выхода на посадку, похоже, не носил часов, по крайней мере, таких, которые можно было бы увидеть из-под рукава пиджака, и когда он левой рукой поднял руку и вытащил паспорт и посадочный талон из внутреннего кармана. Конечно, они видели его сверху и сзади, но не было никаких сомнений, что, хотя Херрик и уловила мелькнувший в этом движении манжет рубашки, она часов не увидела.
Ей не требовалось никаких дополнительных подтверждений. Она набрала прямой номер оперативного отдела Службы безопасности. «Юсеф Рахе не сел в самолёт. Его заменил кто-то другой. Возможно, проблема в Рахе».
По маршруту номер три колонна автомобилей двигалась от северной периметральной дороги на запад к Терминалу номер четыре по каньону, образованному высокими кустами лейландии и шумозащитными экранами на краю аэропорта. Они двигались со скоростью 80 миль в час.
В милях в час, а Range Rover находился всего в нескольких футах от заднего бампера Jaguar. Одно неверное движение водителя премьер-министра, Джима Нидпата, и авария непременно бы произошла, но он уже работал с сотрудником охраны в Range Rover. Впереди пять полицейских патрульных, обгоняя друг друга, проносились мимо колонны машин, перекрывая движение на каждом перекрёстке. Доехав до кольцевой развязки возле Терминала 4, они повернули налево и двинулись обратно по A30 в сторону Лондона, планируя пересечь автомагистраль М4 по двухполосной дороге и добраться до центра Лондона по скоростной полосе, зарезервированной для автобусов и такси.
Внутри «Ягуара» Чемберс был на связи, требуя объяснить, почему не видно полицейского вертолёта, который должен был выступить в качестве разведчика в центре Лондона. В ответ последовал саркастический ответ, что размещение самолёта-разведчика на главном маршруте полёта в Хитроу считается плохой практикой в авиации. Норквист улыбнулся и посмотрел на унылый жилой массив, проносящийся мимо: люди шли, опустив головы под дождём, пара велосипедистов, с трудом продвигающихся вперёд в плащах-вахтах и…
Индийская женщина, укрывающая ребёнка в складках сари. Он на мгновение задумался, как британцам удаётся сохранять чувство юмора в этом климате.
Сопровождающие плавно провели кортеж через кольцевую развязку под трассой М4, прежде чем четыре машины поднялись на съезд, чтобы выехать на автостраду. Двое мотоциклистов остановились прямо перед «Ягуаром», в то время как остальные трое образовали шеврон, чтобы расчищать дорогу от снега с быстроходной полосы, включив сирены и фары. В этот момент появился вертолёт и завис на секунду-другую на высоте около 1000 футов, прежде чем развернуться и влиться в поток транспорта, направляющийся на восток. Ллевеллин связался с пилотом и сообщил, что ему нужно точное описание дорожной обстановки впереди и предупреждение об автомобилях, припаркованных на обочине, мостах или под ними.
Дорога была необычайно свободной, и они быстро преодолели четырехмильный участок, при этом пилот регулярно давал обрывки лаконичных комментариев.
Внезапно в его голосе послышался интерес, и он сообщил, что собирается осмотреть белый грузовик, подъехавший примерно в миле от них в начале эстакады. Когда они свернули за поворот, то увидели грузовик с вертолётом над ним. Ллевеллин велел водителям снизить скорость и отправил три мотоцикла на разведку.
«Что ты видишь?» — спросил он пилота.
«Там всего один мужчина», — последовал ответ. «Я её немного приглушаю. Он похож на азиата, но я не уверен. Он не реагирует ни на что из того, что мы делаем. Он выглядит немного напуганным».
Они увидели, как вертолет снижался слева от автострады.
«Подождите», — сказал пилот, — «грузовик движется. Нет. Он снова остановился».
Он развернул машину по обеим полосам. Можно просто протиснуться за ним или перед ним, как это делают другие автомобили, но места мало в любом случае.
«Это не вариант», — сказал Ллевеллин. Он быстро осознал, что вариантов очень мало. Если они попытаются обогнать грузовик, а внутри сработает устройство, их всех наверняка унесёт в мир иной. И они не смогут пересечь центральную разделительную полосу, чтобы попасть на проезжую часть, ведущую на запад, или подняться на насыпь слева, окаймлённую густыми зарослями боярышника.
Единственным выходом для них оставался обратный путь — ехать задним ходом по обочине к автозаправочной станции примерно в миле назад, если только грузовик не двинется с места сам по себе.
К этому моменту «Ягуар» и его эскорт снизили скорость до 35 миль в час. Весь транспорт, скопившийся за грузовиком, проскочил через образовавшийся зазор, и перед ними открылся участок открытой дороги длиной около 800 ярдов. Двое оставшихся полицейских, сопровождавших колонну, отошли назад, чтобы никто не смог обогнать колонну.
«Чёрт, — сказал Ллевеллин. — Это полный бардак».
«Если вы сможете сохранить эту часть автострады свободной, — сказал Чемберс, — вы сможете приземлить вертолет, и мы сможем подвезти нас».
«Давайте так и сделаем», — сказал Норквист, и его голос сменился с подчиненного на приказной.
Пилот услышал это в какофонии, доносившейся теперь из центрального управления, но его мысли были заняты другим. «К вам сзади приближаются два фургона – красный «Транзит» и тёмно-синяя «Тойота». Они примерно в полумиле по автобусной полосе и быстро приближаются. Я спущусь и заберу вас, но ветер неблагоприятный для таких вещей, и вам нужно что-то сделать с этими машинами».
Ллевеллин приказал водителям двух машин сопровождения без опознавательных знаков отступить и приготовиться блокировать фургоны, вытесняя их с дороги при необходимости.
Он знал, что разговор слышат в Нью-Скотланд-Ярде, и сознательно приказал им открыть огонь, если они сочтут это единственным способом остановить два фургона. Теперь он был убеждён, что на Норквиста готовится покушение, и сообщил об этом Нью-Скотланд-Ярду, добавив, что это ни за что не должно произойти во время его дежурства.
«Ягуар» и «Рейндж Ровер» промчались ещё семьдесят ярдов, а затем, сбавив скорость почти до пешеходной, промчались по обочине. Взгляд Джима Нидпата метнулся от зеркала заднего вида к грузовику, всем своим существом он боролся с желанием бежать, вырваться из ситуации и спасти пассажиров. Впереди они увидели, как водитель грузовика выскочил из кабины, пробежал несколько ярдов до обочины пустынной дороги и карабкался на насыпь к набегающей волне боярышника. Двое из трёх полицейских мотоциклистов остановили свои машины прямо перед узким железнодорожным мостом через автостраду, поставили их на подпорки и бросились в погоню за водителем. Третий подъехал к грузовику, объехал его и умчался, крича в микрофон шлема, что сбоку на дорогу сочится жидкость. Машина была дизельной «Ивеко», но пахла бензином.
Пилот вертолёта взял ситуацию в свои руки и решил приземлиться на автостраде. Вертолёт пролетел над железнодорожным мостом и на высоте тридцати метров полетел в сторону «Ягуара», поднимая за собой шквал брызг. В тот самый момент, когда он поднял нос и опустил машину на взлётную полосу, красный «Транзит» вылетел на обочину, а за ним последовал полицейский BMW. Водитель «Рейндж Ровера», увидев происходящее, резко включил задний ход и помчался навстречу фургону, столкнувшись с ним через секунду-другую.
Нидпат больше не стал ждать. Он направил «Ягуар» к вертолёту, резко развернув машину и затормозив ручным тормозом, чтобы бок Норквиста не был виден из-за рева двигателя и клубящихся облаков пыли. Ллевеллин и Чемберс вышли из машины, вытащили Норквиста из машины и подтолкнули его к вертолёту, пригнувшись под лопастями.
Они были на полпути, когда из тумана появился фургон Toyota и врезался в Jaguar в бок, прямо за сиденьем Джима Нидпата, заставив его развернуться. Седан Ford с четырьмя сотрудниками спецподразделения был недалеко позади, но резко остановился, не задев ни одну из машин, и изверг из себя по меньшей мере троих полицейских, которые начали стрелять по фургону. То же самое произошло на обочине, когда Range Rover врезался задним ходом в красный фургон Transit.
Ллевеллин и Чемберс не стали дожидаться начала битвы на автостраде. Когда они вытаскивали Норквиста через дверь вертолёта, пуля отскочила от жёсткого плексигласа перед пилотом. Чемберс только успел вскочить за Норквиста, как вертолёт взмыл, накренился вперёд и с рёвом улетел.
Они поднялись на высоту 1000 футов, прежде чем второй пилот обернулся, чтобы проверить, пристегнуты ли пассажиры, и увидел, что из раны на шее Норквиста течет кровь.
Он уже был без сознания.
OceanofPDF.com
ГЛАВА ВТОРАЯ
На травянистом берегу, спускающемся к разлившемуся ручью примерно в десяти милях от албанской границы, в утреннем свете дремал мужчина. Солнце ещё не поднялось над холмом перед ним, поэтому земля и его постель были ещё влажными. Он уже некоторое время ощущал, как его спутники ходят вокруг него, упаковывая и скатывая простыни, которые они развесили между кустами, чтобы укрыться. Они кашляли и ворчали друг на друга, в основном на непонятных ему языках. Но звуки, доносившиеся с рано утром, когда лагерь сворачивался, были знакомы – мужчины, окоченевшие после ночи под открытым небом, недоумевали, как они оказались без крова, еды и хорошей женщины.
Кто-то разжигал костёр. Сначала он не понял, почему: они доели остатки еды накануне вечером – вяленую баранину и бульон из куриных костей – и он знал, что кофе или чая нет. Затем он учуял запах мяты и вспомнил, что они собирали её в канаве накануне вечером. Они заварили мятный чай, и теперь один из них был рядом с ним, тыкая его в тыльную сторону ладони тёплой жестяной кружкой. Он открыл глаз и увидел, как на немытом, слегка рябом лице расплывается щербатая улыбка: самый младший из трёх курдов, дружелюбный парень, который всегда подбадривал остальных. Он сказал по-английски: «Пейте, сэр, за ваше здоровье».
Отряд начал двигаться вниз по склону к тропе, но он всё ещё не мог заставить себя вскочить и последовать за ними. Восхитительное воспоминание о сне было ещё свежо, и часть его не хотела расставаться с ним. Он наблюдал, как лучи света, скользящие по холму, освещали верхушку ближайшего дерева. Крошечная птичка, которую он никогда раньше не видел, порхала туда-сюда по оторвавшейся от дерева лиане. Каждый раз, садясь на ветку, она взмывала вверх и вниз, проверяя местность на наличие хищников, прежде чем нырнуть в тень лианы, чтобы покормить птенцов. Он понял, что птица, должно быть, провела там всю ночь, в нескольких ярдах от костра и людей под навесом, и он поразился её смелости и осторожности.
Наконец солнечный свет упал на землю над ним, и он, стряхнув с себя задумчивость, встал и потянулся. У него было всего несколько вещей, и ему не составило труда собрать их и завязать.
Вместе с поясом, который он носил с собой последние шесть лет. Спускаясь по берегу, скользя по влажной траве, он услышал голоса мужчин, доносившиеся до него мягким, тёплым ветром. День будет удачным, подумал он. Да, им, должно быть, повезло после всего, что с ними случилось.
Может быть, они найдут способ пересечь границу с Грецией, не подвергаясь аресту и издевательствам.
Раньше он, возможно, и молился Аллаху. Теперь же ему это даже в голову не приходило. После стольких лет священной войны западная его часть вновь заявляла о себе. Он оставлял позади дикость и варварство и возвращал себе прежнее имя – Карим Хан – а вместе с ним и надежду найти молодого студента-медика, который пил алкоголь, любил и очаровывал, но от этого не меньше благоговел перед Пророком. Вера не покинула его, но вера в жертвенность ушла вместе с псевдонимом – Муджахад, или воин Ислама, – и теперь он полагался на себя, а не на волю Божью.
Он спустился на рельсы и заметил пучки веток, скопившихся в колеях вдоль дороги, принесённые туда вчерашним дождём. Жуки питались насекомыми, утонувшими в буре. Измельчённые камни на дорожном покрытии сверкали осколками кварца.
В то утро всё казалось прекрасным и на своих местах, и он почувствовал прилив оптимизма. Он содрогнулся при словах, которые привели его на войну:
«Аллах даровал тем, кто сражается своим имуществом и своими душами, более высокую степень, чем тем, кто остается дома».
Хватит этого. Хватит резни. Хватит хаоса.
Но что бы он ни думал, он всё ещё оставался ветераном, и его способность идти на голодный желудок не ослабевала. Вскоре показались отставшие от группы впереди. Как всегда, замыкали шествие двое его товарищей-пакистанцев. Оба были очень худыми и явно на пределе своих сил. Девять месяцев они были в пути. Выйдя из горной деревни на севере Пакистана, они пересекли Иран и дошли до турецкой границы. Большая часть их денег ушла, когда мошенник пообещал им перелёт и визу в Грецию, но они оставили достаточно, чтобы добраться до Болгарии. Впереди шли турок Мехмет и арабы, иорданец по имени Мумим и палестинец из Ливана, назвавшийся Джасуром. Впереди шли трое курдов – молодой человек, угостивший его мятным чаем, его дядя и друг из деревни дяди. Им обещали работу в Афинах, и они ехали всего несколько минут.
Недели. Они были самыми свежими из всей компании, и было ясно, что они чувствуют себя чужими в этой группе мигрантов, которых гоняют из одной страны в другую и иногда вынуждают питаться листьями и личинками, чтобы выжить.
Высоко на пастбищах над ними Хан заметил одного или двух местных жителей, передвигающихся со своими животными. По всей долине разносился немузыкальный звон коровьих колокольчиков. Он порадовался, что его отряд не идёт кучкой, ведь это всегда вызывало подозрения. В этой стране, где мусульман так боялись, приходилось быть начеку. Темнокожим – двум пакистанцам и иорданцу, в жилах которого текла африканская кровь, – приходилось быть особенно осторожными. Не в первый раз он поблагодарил себя за свой светлый цвет кожи, который, по семейной традиции, достался ему от воинов Александра Македонского. Где-то в глубине души он чувствовал, что здесь, в Македонии, он должен чувствовать себя как дома.
Размышляя об этом, он заметил, что курды колеблются. Он остановился, поднёс руку к солнцу и попытался разглядеть что-нибудь сквозь мерцающий жар, исходивший от дороги. Они увидели что-то впереди. Один из них бросил спальный мешок и рюкзак и развёл руки в знак капитуляции. Он показывал, что у них нет оружия. Его спутники обернулись, чтобы посоветоваться с остальными, а может быть, и предупредить их.
Хан увидел фигуру, движущуюся в кустах слева от дороги. Он был одет в форму точно такого же цвета и тона, как и затенённая растительность. Из-за его спины поднималась струйка дыма – это был костер, – а за ним на нижних ветвях деревьев были натянуты брезентовые тенты. На другой стороне дороги, на просеке, стояли грузовик и два крытых джипа.
Курды, казалось, не знали, что делать. Один из них начал возвращаться. Он жестикулировал, подгоняя остальных обратно тем же путём, которым они пришли. Из тени на жёлтую полосу дороги вышло ещё больше солдат; они развязно шагали, почти волоча оружие по земле. Хан узнал этот тип – мягкие, неопытные, хулиганы-срочники. Он уже видел их на Балканах и точно знал, что произойдёт дальше.
Один из солдат, вероятно, первый, вышедший из укрытия, поднял оружие на пояс, выстрелил и сбил отступающего. Двое других курдов, не веря своим глазам, обернулись к солдатам, подняв руки. Они упали на колени, моля о пощаде, но были убиты в тот же миг.
коснулись земли. Один упал вперёд, другой медленно опрокинулся.
После первого выстрела остальная часть отряда обратилась в бегство.
Двое арабов и турок бросились прямо на Хана, но пакистанцы бросили свои вещи и нырнули в кусты. Солдаты были взбудоражены. Они перебежали дорогу, забрались в свои джипы и, подняв клубы пыли, развернулись и помчались по долине к трём мужчинам, всё ещё двигавшимся по дороге. В отличие от первых выстрелов, убивших курдов, выстрелы из ведущего джипа эхом разносились по холмам. Турок был ранен в ногу, но продолжал хромать. Один из арабов остановился и попытался оттащить его в безопасное место, но солдаты тут же набросились на них, и оба были скошены. Хан отошёл в тень, к обочине дороги. Он наблюдал, как подъехал джип, и солдаты открыли огонь по трупам. Другой джип остановился чуть позади, чтобы можно было выследить пакистанцев. Вскоре после этого Хан услышал ещё один треск выстрелов. Кто-то закричал. И тут в лесу раздался одинокий выстрел – смертельный удар.
Хан крикнул палестинцу, который был уже примерно в ста метрах от них. Он знал, что их единственный шанс — скрыться в деревьях над ними.
Он орал и орал на мужчину, словно желая, чтобы тот выиграл гонку. Хан уже попадал в подобные ситуации, и, судя по тому, как Джасур согнулся пополам и зигзагами пробирался последние несколько ярдов к нему, он тоже не в первый раз попадал под обстрел. Вместе они проскользнули в просвет в кустах и начали подниматься. Подлесок был ещё влажным после бури, и земля легко уходила из-под ног, но через несколько минут они поднялись над дорогой и увидели, что внизу остановились оба джипа. Они услышали крики, и по деревьям раздалось несколько выстрелов, но было очевидно, что солдаты пока не собираются идти за ними. Подъехал грузовик, и они увидели выходящего из него мужчину, офицер кричал во весь голос. Он явно организовывал зачистку склона холма.
Хан наблюдал ещё несколько секунд, держа Джасура за плечо, чтобы тот не сдался. Он взглянул на склон и решил, что им лучше оставаться на месте, чем прорываться сквозь лес и выдавать своё местоположение. Он объяснил что-то на смеси арабского и английского, затем оттолкнул своего всё ещё ничего не понимающего спутника в подлесок и прикрыл его саженцами, выдернутыми из рыхлой земли. Он отправился на поиски собственного укрытия примерно в двадцати шагах вверх по склону и окопался, эффективно прикрывая
он вывалял ноги в земле и натягивал на себя ветки, чтобы скрыть беспорядок.
Оказавшись на месте, он прошипел несколько ободряющих слов Джасуру, точно так же, как он сделал это несколько лет назад, когда ждал в засаде с группой начинающих моджахедов, все из которых дрожали от страха.
Минут пятнадцать он не слышал ни звука ни с дороги, ни из леса вокруг, но постепенно до него донесся звук солдат, рубящих подлесок и перекликающихся друг с другом. Он пристально посмотрел на кусты, где прятался Джасур, надеясь, что палестинец выдержит, когда солдаты пройдут мимо. Он слегка поерзал и нащупал в заднем кармане нож, подобранный в Турции. Он сунул его в рот, смахнул землю с груди и рук и опустился на лесную подстилку.
Солдаты были уже совсем близко. Он прикинул, что один из них был примерно в тридцати ярдах над ним, а другой, двигавшийся гораздо медленнее, в конце концов пройдёт между ним и Джасуром. Он затаил дыхание и ждал. Внезапно в нескольких ярдах от него появился человек в форме. Мужчина остановился, расстегнул молнию, выставил таз вперёд и начал мочиться. Струя мочи блестела в пробивающемся сквозь деревья свете. Приближаясь к концу, он крикнул другу на холм, и в лес донеслась грубая шутка.
Хан решил броситься в атаку в тот же момент, как солдат отвернулся.
В этот момент молодые деревца, так искусно скрывавшие Джасура, хлынули наружу, и показались его голова и туловище. Солдат был застигнут врасплох. Он обернулся и издал один-единственный крик удивления. Но вместо того, чтобы выстрелить, он изо всех сил пытался застегнуться и, похоже, с трудом схватился за пистолет, который занес на спину, пока мочился.
Он, должно быть, слышал Хана позади себя, движение земли и порыв воздуха, но не подал виду, когда вес его тела снова оказался на ноже. Его бритая голова откинулась назад, и его взгляд встретился с взглядом Хана со странной неловкостью, смущением от внезапной близости с человеком, покрытым грязью, не понимая, что первый удар ножа не пробил ему сердце и не перерезал спинной мозг, и что второго удара не будет. Хан позволил ему опуститься на землю и в одно мгновение снял флягу с водой, пистолет и обоймы. Он погрозил солдату пальцем и приложил его к губам. Солдат испуганно поднял глаза, но всё же кивнул.
Джасур подошёл к нему и присел. Солдат, стоявший наверху, скрылся от них, и тот начал звать своих товарищей, повторяя одно и то же имя. В его голосе звучала тревога, которая разнеслась по всему строю солдат, и все они начали кричать. Хан снова бросил взгляд на солдата и ткнул в него стволом пистолета с таким видом, что его невозможно было понять неправильно. Они развернулись и начали подниматься, обходя заросли, чтобы производить как можно меньше шума.
Прошла минута-другая, и начался настоящий ад. Солдаты обнаружили раненого товарища и начали подниматься по холму, стреляя по деревьям над ними. Хан вспомнил старый принцип горной войны: бегство всегда лучше боя. Натренированный в бегстве в горах, он ускорил шаг, отгоняя мысли от боли, которая неизбежно возникнет из-за напряжения. Они шли прямо вверх сто пятьдесят ярдов, но вскоре Джасур стал умолять его сбавить скорость. Он выложился на полную в спринте по дороге. Хан обнял его и почувствовал, как тяжело напрягается его тощее тело и колотится сердце. На нём практически не было ни мышц, ни жира.
Он взял Джасура под мышку и потащил его вверх по склону. Дыхание палестинца с хрипом отдавалось у него в ухе. Они прошли ещё метров пятьдесят и перебрались через камни. Впереди деревья поредели, переходя в пастбища, где он видел стада скота. За ними он вспомнил каменистые утесы, которые заметил в тени, когда лежал в поле.
Это означало, что они крутые, но не означало, что их невозможно пройти.
Он обернулся. Джасур, упавший на колени, молча кашлял, откашливаясь на камень. Из глаз и носа текли слезы, кожа посерела. Медик в Хане предположил, что это не слёзы, а какая-то аллергическая реакция, вероятно, вызванная пыльцой или листьями, которыми он был укрыт. Но когда он взял его за голову и посмотрел ему в глаза, диагноз изменился. У Джасура был приступ астмы, и он демонстрировал все признаки перенапряжения сердца. Хан перевернул его на спину и начал делать искусственное дыхание, затем ритмично надавил ему на грудь около дюжины раз. Палестинец снова закашлялся и стал дышать легче, но по его глазам было видно, что он точно знает, что происходит, и Хан подумал, что тот, вероятно, уже сталкивался с подобным приступом раньше. Он пощупал пульс мужчины – теперь он был более регулярным – и поднял голову, чтобы дать ему воды из фляги солдата. В этот момент они услышали, как солдаты поднимаются на холм. Он протащил Джасура по скалам так, чтобы тот скрылся из виду, а затем пополз вперед на животе, чтобы посмотреть
через край. Их было четверо, а дальше по склону шли ещё трое, но им не хотелось подниматься, и они останавливались каждые несколько футов, чтобы вытереть пот со лба и выругаться.
Он попробовал предохранитель АК-47, убедился, что магазин отсоединится, когда понадобится, а затем лёг на камни, уткнувшись лицом в полированный деревянный приклад. Ожидая, он вспомнил начало дня и смутно осознал, что, какими бы ни были его мечты и надежды на будущее, жизнь устроена именно так. Его судьба – быть покрытым грязью и потом, ожидающим в засаде со старым смертоносным пистолетом в руке.
Позади него Джасур издал несколько драматических булькающих звуков и рвотных позывов. Хан беспокоился за своего спутника, но не мог рискнуть повернуться. Он легонько толкнул его в плечо ботинком, и это, похоже, успокоило его.
На мгновение ему показалось, что голоса солдат изменились, значит, они сдались или свернули влево, но вдруг он услышал их прямо под собой. Он подтянулся и поднял руки так, чтобы ствол оказался направлен вниз, над краем скалы. После первой очереди он вынырнул и увидел, что попал кому-то из первой группы по ногам. Они упали назад, даже не понимая, где он. Один из них пришёл в себя и выстрелил в сторону скал, далеко промахнувшись. Хан украдкой ещё раз взглянул и нажал на спусковой крючок. Это заставило их выкатиться из укрытия вниз по склону. «Им не жалко убивать безоружных на открытом пространстве, – подумал он, – но им чужда настоящая битва». Он выстрелил, сменил обойму и выстрелил ещё раз. Теперь их не было видно, хотя он слышал, как один визжит, словно потерявшийся щенок в лесу.
Он повернулся и, извиваясь, вернулся к Джасуру, который лежал, прислонившись к скале, отвернувшись от него. Он тронул его за плечо и сказал, что им пора идти. Сможет ли он успеть? Он встряхнул его и, не чувствуя в нём жизни, перевернул палестинца на спину.
Его кожа была пепельного цвета, слюна пенилась у рта, а глаза бессмысленно смотрели на крошечных красных паучков, круживших перед ним на скале. Хан был потрясён. Ошеломлён. Он поднялся на колени и пожал плечами, думая, что должен – нет, просто обязан – узнать, кто этот человек, и когда-нибудь рассказать семье, что с ним стало. Он ощупал всё тело и наконец нашёл маленький мешочек, висящий на верёвочке внутри брюк Джасура. Он раскрыл его и увидел какие-то сложенные документы, одну или две фотографии, распечатанную молитву и удостоверение личности. Он
Позже он рассмотрит их как следует. Теперь ему оставалось уйти и надеяться, что македонцы похоронят палестинца.
Он встал и, не глядя вниз по склону, побежал в следующую рощу деревьев и направился к скалам наверху.
OceanofPDF.com
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Херрик отложил вечернюю газету. В ней сообщалось, что вице-адмирал Норквист скончался в 5:30 утра, 15 мая. Он умер от сердечной недостаточности во время операции по извлечению пули, застрявшей в позвоночнике. Президент Соединённых Штатов выступил с заявлением, в котором говорится, что убийство его друга и наставника стало для него и его семьи тяжёлым личным ударом, но, что ещё важнее, это был ещё один удар по Америке, и все добропорядочные американцы должны оплакивать его жертву.
Полагая, что отчёт не полон, Херрик повернулась к своему столу и посмотрела на список ФБР, содержащий краткую информацию о каждом известном мусульманском террористе. Ей было удобнее пользоваться им, чем британской версией, благодаря его структуре и краткости. Слева направо указаны имена подозреваемых или разыскиваемых преступников, их псевдонимы, дата рождения, номер социального страхования США (если есть), место рождения, адрес, номер телефона и адрес электронной почты. В крайнем правом столбце указан уникальный идентификационный номер подозреваемого, а посередине страницы находится столбец под названием «Функция». Этот столбец остаётся пустым в версии списка, которая ежедневно рассылается в 8:00 утра по восточному времени банкам и авиакомпаниям и копируется в их компьютерные системы, чтобы любая транзакция, совершённая одним из этих лиц, вызывала оповещение. Но в тридцатичетырёхстраничном документе, лежащем перед ней, ФБР регистрировало сделки с именами некоторых из 524 человек: компьютерного эксперта (инженера), эксперта по оружию и взрывчатым веществам, стратега/тренера, банкира, координатора и специалиста по коммуникациям. Большинство из них были догадками, а адреса и учетные записи электронной почты уже давно заброшены, но в списке зафиксировано последнее известное местонахождение подозреваемых, а в одном или двух случаях намекалось, что они были связаны с прикрытием, как Юсеф Рахе, хотя его имя не фигурировало.
Она ещё раз пролистала список, делая пометки и дополняя схему, которую начала составлять на большом листе бумаги для рисования, купленном в магазине в Виктории тем же днём. Её аккуратным почерком были написаны несколько имён, линий, стрелок и несколько коротких предложений. Она знала, что схема не слишком многого даёт, но нашла её полезным способом решения проблемы: записать мысль, отбросить её и двигаться дальше. На её столе
В багаже лежали две упаковки сэндвичей, кусок фруктового торта, завёрнутый в целлофан, бутылка воды, банан и плитка шоколада – не слишком-то вкусно, учитывая количество еды, которое она съедала, когда была сосредоточена. Она рассеянно съела один из сэндвичей и обратилась к бумагам, прислонённым к экрану компьютера и разбросанным на полу у её ног. Это были распечатки веб-страниц с расписанием посадки и взлёта самолётов, пролетевших через Терминал 3 накануне – расписание, которое, как она отметила, значительно отличалось от опубликованного.
Она не рассчитывала на неопровержимые доказательства; достаточно было бы показать, что исчезновение Рахе имело важное значение, хотя он явно не причастен к убийству Норквиста. Теперь она точно знала, что он не сходил с рейса KU102 в Кувейте. За полчаса до этого поступил чёткий портрет мужчины, путешествовавшего по паспорту Рахе, сделанный в аэропорту Кувейта перед вылетом в Объединённые Арабские Эмираты. К этому времени он избавился от одежды Рахе и перешёл в местную белую джеллабу.
Однако кувейтская разведка «Аль-Мухабарат» была уверена, что это был подставной человек.
Она отправила фотографию службе безопасности аэропорта Хитроу по электронной почте и попросила их просмотреть записи с камер видеонаблюдения, чтобы выяснить, прилетел ли он из Лондона или прилетел другим рейсом. Она была уверена, что он прилетел в Хитроу тем утром, поэтому она пыталась сопоставить имена возможных подозреваемых с пассажирами, оказавшимися в третьем терминале, – задача, пожалуй, самая безнадёжная.
Тем не менее, ей нравилось работать допоздна в одиночестве, и ее воодушевляла мысль о том, что пока остальная часть Секретной разведывательной службы была поглощена глухой агонией из-за убийства Норквиста, она, по крайней мере, предпринимала какие-то позитивные шаги для расследования событий в аэропорту.
Разговаривая по телефону с сотрудником службы безопасности по имени Джордж, она смотрела в окно на потоки машин, движущихся вдоль северного берега Темзы. Её взгляд приблизился к своему отражению в окне, которое она рассматривала без упрека или тревоги. Для своих тридцати двух лет она выглядела неплохо, хотя из-за света она выглядела измождённой, и – боже – ей нужно было сменить одежду!
Джордж по-прежнему ничего не мог ей предложить. Она положила трубку и вернулась к списку подозреваемых, думая, что Манила — идеальное место для дублера. В этот момент она заметила движение за стеклянной панелью в стене офиса и увидела Ричарда Спеллинга, заместителя главы МИ-6, и его сообщника Гарри Сесила.
Прежде чем она успела прийти в себя или сесть за стол, Спеллинг уже стоял в дверях. «Мистер Сесил говорит, что у вас есть что-то хорошее».
«Это было бы немного преждевременно со стороны мистера Сесила», — сказала она, улыбнувшись Сесилу без всякой привязанности.
«Ну, должно быть, у вас что-то есть, если вы просите об одолжениях наших друзей в Эль-Кувейте».
«Я проверял человека, который занял место Рахе на рейсе в Кувейт.
Как вы знаете, я вчера днём сообщила об этом в Thames House, но, похоже, сейчас они довольно заняты, и никто мне не перезвонил. Поэтому я решила провести подготовительную работу». Это было слабо. Она понимала, что выходит далеко за рамки своей роли наблюдателя за Раэ.
Спеллинг села по другую сторону стола и жестом показала Сесилу, что он свободен. «Я скажу, что у Службы безопасности полно дел!» — сказал он.
Херрик предостерегла себя от лишних слов. Она кивнула.
«Нет ничего хуже, чем убийство спецпредставителя президента до его встречи с премьер-министром. Насколько же плохо это нас выставляет?» Он бросил на неё отчаянный взгляд и тяжело вздохнул, отчего его губы задрожали. Ей не нравился Спеллинг, его напористая манера хвастаться именами и управленческий стиль, который кто-то охарактеризовал как ликующую решительность. В здании говорили, что его ум скорее острый, чем глубокий, и что ему недостаёт неподкупности, проницательности или лёгкости уходящего шефа, сэра Робина Текмана. Спеллинг добился назначения как модернизатор. Много говорили о горизонтальных структурах управления и обмене идеями между разными уровнями, но факты указывали на противоположное. Он был иерархическим бюрократом, выдававшим себя за генерала.
«Что вы об этом думаете?» — спросил он. «Я имею в виду стрельбу».
«Ну, я сегодня был очень занят. У меня не было времени пообщаться с теми, с кем я работал вчера».
«Да, да, но у вас есть вид. Вы должны удивляться».
«Да, интересно, почему адмирал Норквист летел обычным рейсом, а служба безопасности не была готова его встретить. Всё это выглядит несколько небрежно».
«А дальше по хронологии...?»
Хронология событий была типичной фразой Спеллинг. «Вы имеете в виду позже – когда произошла стрельба?» Она выразила это как можно более нейтрально. «Выглядит довольно запутанно». «Да, определённо так и было».
Она молчала. Это всё ещё был его выбор.
«И у вас нет никаких теорий относительно того, откуда взялась эта пуля?»
«Ничего, кроме того, что я читал. Думаю, они узнают, если извлекут это из его тела».
«О, я не думаю, что это произойдет».
«Значит, там было выходное отверстие. Я не заметил, чтобы об этом упоминали в газетах. Они сказали, что пуля застряла в позвоночнике».
«Они, как правило, не публикуют слишком много подобных вещей — это огорчает семью».
«Понятно», – сказала она, понимая, что официальной переписи не будет. Норквист был «убит» в ходе операции, в которой участвовали двое молодых людей, чья приписка к одному из фургонов указывала на пакистанские общины в Мидлендсе, и водитель грузовика, который, как предполагалось, также был азиатского происхождения. После гибели двух мужчин и исчезновения водителя, которому удалось скрыться через подлесок вдоль железнодорожной насыпи, британские СМИ с радостью приняли версию о тщательно скоординированном плане. Энтузиазм по поводу этой версии не ослабел даже тот факт, что на бочках с бензином в грузовике не было обнаружено детонатора.
Он окинул взглядом её стол. Он потянулся вперёд и развернул к себе одно из расписаний третьего терминала. «А теперь расскажи мне, что ты здесь делаешь, Айсис?»
«Я пытаюсь понять, куда, скорее всего, направлялся Рахе вчера».
«Есть ли какие-нибудь данные о человеке, занявшем его место?»
'Еще нет.'
«Не могли бы вы изложить теорию, подкреплённую несколькими фактами? Шеф очень интересуется тем, что произошло в Хитроу».
Она помедлила. «Вы хотите получить отчёт? Всё это очень предварительное…»
«Тогда до завтра. Если понадобится помощь, Сарр и Дольф рядом. Передайте им, что это для меня и Шефа». Он направился к двери, но, не дойдя до неё, остановился. «И в своём отчёте исключите все упоминания о стрельбе. Просто сосредоточьтесь на событиях того времени в Хитроу. Это нас и интересует».
Херрик вернулась к расписанию рейсов. Из семидесяти двух рейсов, прибывших между 5:55 утра и 13:45 дня, пятьдесят один был из США или Канады, которые она пока исключила из-за усиленных мер безопасности в аэропортах и контроля за эмиграцией в Северной Америке.
Оставшиеся двадцать один рейс прилетели из таких городов, как Абу-Даби, Дакка, Йоханнесбург, Бейрут и Тегеран, где контроль был гораздо менее строгим. Она предположила, что большинство самолётов были широкофюзеляжными, перевозившими в среднем двести пассажиров, что означало, что в то утро в Хитроу приземлилось около четырёх тысяч человек. Обыскать все рейсы в поисках человека, соответствующего фотографии, и установить, что случилось с Рахе, будет невероятно сложно.
Она нашла Филиппа Сарра в библиотеке, где он листал материалы об Узбекистане, который, как он ей сообщил, теперь стал его специальностью. «Если вы поедете в Лэнгли, то найдёте целые залы специалистов по Узбекистану; а вот я за чашкой кофе».
Сарр всегда утверждал, что ему промыли мозги сотрудники МИ-6, и на самом деле он должен был находиться в Кембридже, наблюдая за экспериментами по ускорению частиц. Его друг Энди Дольф был столь же невероятен. Сын независимого букмекера, он попал в МИ-6 через лондонский Сити и банковскую работу в странах Персидского залива, куда он позволил себя завербовать, чтобы развеять скуку. Сарр сообщил, что Дольф находится на другом берегу реки в пабе, ожидая его и специалиста по Африке Джо Лэппинга. Сарр сказал, что вытащит обоих и доставит их в Хитроу.
Час спустя Херрик и трое мужчин собрались в комнате безопасности Терминала 3, договорившись с двумя техническими специалистами остаться там на необходимое время. Их первый перерыв состоялся после часа ночи.
Дольф просматривал фильм у выхода на посадку двух рейсов, приземлившихся последовательно из Бангкока в 9:15 и 9:40 утра, когда увидел, как мужчина, заменивший Рахе, выходит из второго рейса. В тёмно-красном пиджаке, ярком галстуке с изображением гибискуса, серых брюках и чёрных туфлях он был одним из последних пассажиров, покинувших самолёт. Это подсказало им, что он, вероятно, сидел в хвосте самолёта Boeing 747 компании Thai International Airways. Согласно данным авиакомпании, одно из последних мест занимал гражданин Индонезии по имени Набиль Хамзи, который, как позже выяснилось, вылетал в Копенгаген из третьего терминала в 11:40 утра.
Херрик ахнул. «Рахе не отзвонился до полудня», — сказала она.
«Ну и что?» — спросил Сарре.
«Не будь идиотом», — сказал Дольф. «Это значит, что Рахе не мог прилететь в Копенгаген. И это значит, что прямого обмена между Рахе и Хамзи не было».
«Должен был быть по крайней мере третий человек», — сказал Сарр.
«Ей-богу, он попался», — сказал Дольф, ущипнув Сарре за щеку.
«А третий мужчина, должно быть, прибыл в аэропорт до одиннадцати, чтобы у него было время переодеться, получить билеты и паспорта вместе с Хамзи и добраться до выхода на посадку в Копенгагене».
Они столпились у экрана, чтобы посмотреть запись посадки на рейс SK 502 в Копенгаген, и без особого удивления увидели мужчину в красной куртке, галстуке цвета гибискуса и серых брюках, ожидающего, чтобы предъявить посадочный талон и паспорт. Это был не Рахе и не Хамзи, а другой человек того же роста и телосложения, которому тоже было около тридцати пяти. Через пару часов они нашли этого мужчину на записи из одного из длинных коридоров, ведущих к выходам на посадку. Затем, просматривая записи с нескольких камер, они отследили его до рейса из Ванкувера. Это обеспокоило Херрика – это имело последствия для других североамериканских авиакомпаний. Тем не менее, не было возможности связать лицо с номером места, а следовательно, и с именем, поскольку они не могли определить, на каком этапе он покинул самолет. Однако Дольф понял, что, вероятно, существует некая закономерность.
«Послушайте, — сказал он. — Эти ребята не будут лететь с багажом в багажном отделении. И, скорее всего, все они забронировали места на стыковочных рейсах из Хитроу днём четырнадцатого числа. Так что нам остаётся только просмотреть список пассажиров рейса в Ванкувер и сопоставить эти два критерия».
В результате было выявлено имя Маниса Субхи, который путешествовал по филиппинскому паспорту и вылетел из Лондона в Бейрут через четыре часа после приземления.
Херрик вслух задавалась вопросом, следует ли ей сообщать Спеллинг предварительные результаты.
«Нет, давай завяжем с этим, дорогая», — сказал Дольф. «Подарим им утром этот чертов букет роз. Пойдём по следу, пока он не кончится».
Сарр напомнил им, что они еще не открыли конечный пункт назначения Рахе.
«Возможно, это не так уж и важно, — сказал Херрик. — Возможно, он был лишь одним из элементов в серии смен личности, в которых участвовало множество людей».
«Венок из маргариток», — сказал Дольф.
«Да, то, что мы заметили, что Рахе не сел на нужный самолёт, ещё не значит, что он — ключевая фигура. Он невольно раскрыл нам секрет…
вот и все.'
«Он выдал свою личность?» — спросил Дольф.
«Возможно. Весь смысл, должно быть, в том, чтобы одновременно перетасовать множество ключевых фигур, и это можно сделать здесь, в Третьем терминале».
«Потому что это похоже на Генеральную Ассамблею Организации Объединенных Наций», — сказал Дольф.
«Нет, потому что вылетающие и прибывающие пассажиры смешиваются по пути к выходу на посадку и от него. Кроме того, паспорта пассажиров практически не проверяются при посадке — авиакомпания просто сверяет имя в паспорте с именем в посадочном талоне».
Они посмотрели запись рейса авиакомпании Middle Eastern Airlines в Бейрут, снятую камерой, установленной рядом со столом, и, как следует, отметили, что Маниса Субхи заменил другой, явно более высокий мужчина, который, если не считать красной куртки, почти не пытался его выдать. Кроме того, у него была сумка, которой у Субхи не было. Затем, совершенно случайно, когда техник допустил ошибку и перемотал плёнку вперёд вместо того, чтобы перемотать её назад, они заметили Рахе в тёмном костюме с сумкой для фотоаппарата. Это означало, что Рахе улетел в Бейрут с другим человеком, участвовавшим в операции.
Было пять утра, и Херрик уже увидела всё, что ей было нужно. Она попросила техников смонтировать видеозаписи каждого мужчины на одну видеокассету.
Затем она взяла пропуск и рацию и вошла в здание терминала. В общественных зонах царило на удивление оживление.
Ремонтники возились с кабельными каналами, бригады уборщиков медленно передвигались со своими машинами, словно жвачные животные, и один-два пассажира ждали первых рейсов. Спустя полчаса, пройдя почти пару миль, она нашла то, что искала.
В углу незаметно спрятался мужской туалет, вход в который был полностью скрыт от камер видеонаблюдения. Она вошла и увидела уборщика, протирающего раковины. На его бейдже было написано имя Омар Ахсанулла, и по его виду она догадалась, что он из Бангладеш. Туалет был относительно небольшим и состоял из шести кабинок, ряда писсуаров, четырёх раковин и запирающейся кладовки.
Она кивнула мужчине, вышла и связалась по рации с Дольфом в комнате охраны. Она хотела, чтобы он наблюдал за ней, пока она идёт по коридору, чтобы точно увидеть момент, когда она исчезнет из поля зрения камер. Камеры обнаружили слепую зону примерно в пятнадцать метров по обе стороны от входа.
Хотя они не могли наблюдать за входом в туалет, она поняла, что они могли бы просмотреть пленку с двух ближайших камер и получить все, что им было нужно: любой, кто направлялся в мужской туалет, имел бы
пройти под ними. Дольф сказал, что попытается проверить её теорию, просмотрев плёнку этих двух камер с 12:30 до 14:00, чтобы увидеть, появился ли там Рахе.
Вид уборщиков напомнил ей, что, когда мужчины обменивались одеждой и вещами, в туалете, должно быть, дежурил мужчина. Она вернулась. Уборщик объяснил, что у них две смены: одна начинается в 5:30 утра и заканчивается в 14:30, а другая – в 23:30. Можно было работать и в две смены, а тем, у кого дома много родственников, часто требовались дополнительные деньги. Когда он говорил, она вдруг увидела в его глазах тяготы и усталость и отметила, что, должно быть, жизнь у него тяжёлая.
Он перестал протирать зеркало и ответил, что да, это утомительно, но он на Западе, и его дети получат хорошее образование. Ему повезло. Он помолчал, а затем сказал ей, что если он и выглядел сегодня слишком грустным, то лишь потому, что его друг, земляк из Бангладеш, погиб в пожаре. Его жена, двое детей и мать тоже погибли. Херрик вспомнил, как накануне услышал о пожаре в Хестоне по радио. Его расследуют как преступление на почве ненависти. Она выразила своё сожаление.
Мужчина рассеянно продолжал говорить о своем друге, а затем, немного погодя, упомянул, что тот тоже работал уборщиком в аэропорту Хитроу.
В день своей смерти, четырнадцатого числа, он работал именно там.
«Здесь?» — спросил Херрик, уже очень насторожившись. «В этой ванной?»
Мужчина сказал, что был на этом этаже во вторник, потому что они оба работали в тот день в две смены. Но он не мог быть уверен, что работал именно в этом туалете.
«Я сожалею о вашей утрате», — сказала она. «Не могли бы вы назвать мне его имя?»
«Ахмад Ахтар», — сказал мужчина.
Она попрощалась. Собираясь выйти из туалета, она заметила табличку под раковинами. Она наклонилась и повернула её, почти зная, что там будет написано «Не работает».
К тому времени, как она вернулась в рубку, они уже нашли Рахе на плёнке, снятой возле туалета. Что ещё важнее, они засняли его в обоих комплектах одежды и смогли увидеть, с каким мужчиной он переоделся.
Дольф и Лэппинг начали сопоставлять собранную информацию с именами в списках ФБР и британских разведчиков. Это был неточный процесс, но у них было семь лиц для экспериментов. Дольф продемонстрировал впечатляющий результат.
Дело в том, что двое из них принадлежали к индонезийской ячейке. Он сказал им, что готов на это поставить.
У Херрик были другие мысли. Было очевидно, что сроки этой операции зависели от опозданий или перенаправлений рейсов. Должно быть, они заложили гибкий график, чтобы в случае задержки одного из них ему всё равно было с кем поменяться документами. Это, вероятно, означало, что были один или два «плавающих» человека, которых с самого начала дня готовы были отправить куда угодно. Это должны были быть граждане Европы с чистыми паспортами, которые могли сесть на самолёт до Барселоны или Копенгагена и въехать в страну, не вызывая подозрений. Она подумала о Рахе, гражданине Великобритании, сидящем в Саду памяти. Хотя они не видели, чтобы он пользовался телефоном, он, должно быть, получил текстовое сообщение или звонок с сообщением о том, когда ему нужно будет обменять документы.
Некоторые детали могли подождать, но они получали картину впечатляющей операции. Чтобы доставить в Хитроу целых двенадцать человек со всего мира с паспортами, в которых были проштампованы нужные визы, а затем осуществить то, что фактически было переключением реле, требовались невероятные навыки планирования. Тот, кто управлял переключениями, должен был поговорить с каждым мужчиной в момент его прибытия, именно поэтому, как она теперь поняла, трое подозреваемых были засняты на видео разговорами по мобильным сразу после высадки. Диспетчеру также нужно было убедиться, что мужчины не пришли в туалет все одновременно. Ранний рейс мог оставить мужчину слоняться по коридорам, привлекая к себе внимание, поэтому преждевременно прибывшего пришлось бы изъять из обращения, возможно, спрятать в запертом шкафу для хранения, до того момента, как прибудет его пара, и его можно было бы отправить дальше.
Оставался еще один вопрос, на который ей нужно было ответить, прежде чем вернуться в Лондон и написать отчет для Спеллинг, который теперь ей очень нравился.
Она спустилась в зал прилёта, купила чашку кофе и расположилась под табло с расписанием рейсов. Аэропорт Хитроу уже открылся. В течение следующих четверти часа ожидалось прибытие четырёх рейсов, и у перекрытого канатами выхода из таможни уже собрались небольшие группы приветствующих.
Она заметила, что шофёры и водители компании, казалось, инстинктивно чувствовали, когда самолёты приземлились, и пассажиры начали проходить таможенный досмотр. Часто водители появлялись на выезде с парковки буквально за несколько секунд до прибытия. Она спросила угрюмого мужчину, сжимавшего табличку и потягивавшего кофе, как им это удаётся. «Хитрость ремесла», — сказал он, обдувая воздух.
чашка. «С верхней палубы парковки этого терминала открывается лучший вид на аэропорт. Когда видишь, что твой самолёт приземляется, спускаешься на нижний этаж и понимаешь, что ждать придётся ещё около получаса. Это имеет значение, если ты делаешь это три раза в неделю».
«А когда много народу?» — спросила она.
«В час пик у вас будет где-то сорок-пятьдесят минут», — ответил он.
Херрик могла бы вернуться в центр управления, довольная тем, что уладила все неясные моменты операции, но одержимая часть её натуры подсказывала ей, что увидеть что-то своими глазами – это всегда больше. Через несколько минут она стояла на открытом пространстве на верхнем уровне парковки в окружении небольшой группы наблюдателей за самолётами. Она наблюдала некоторое время, на мгновение удивившись тому, что люди так рано встают, чтобы записать детали самых обычных на вид реактивных самолётов, затем поймала взгляд мужчины с неопрятной бородой и спросила его, всегда ли это лучшее место для наблюдения за самолётами.
«Не всегда», — ответил он, не отрывая взгляда от самолёта, подъезжающего к терминалу. «Они меняют взлётно-посадочные полосы ровно в три часа дня. Та, которая используется для взлёта, становится посадочной».
Затем мы пройдем к Терминалу 2 и посмотрим с соответствующей смотровой террасы».
Она хотела спросить его, не видел ли он позавчера кого-нибудь необычного в поведении, но передумала. Это была мелочь. Специальный отдел мог бы разобраться с этим позже.
Она вышла из зоны слышимости наблюдателей за самолетом, направилась к центру почти пустой автостоянки и набрала номер дежурного офицера на Воксхолл-Кросс.
Было 6.45 утра. Айсис заметила, что очень голодна.
OceanofPDF.com
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Тишина. Ни слова из кабинета начальника; ни малейшего намёка на то, что её доклад обсуждался в Объединённом разведывательном комитете, который, как знал Херрик, собирался четыре раза в день после смерти Норквиста. Даже специалисты по борьбе с терроризмом, известные своими странными, косвенными комплиментами, промолчали. Дольф, Сарр и Лэппинг пожали плечами и вернулись к своей работе. Дольф сказал: «Чёрт возьми».
«Их, Айсис. В следующий раз мы останемся в пабе». Сарр обдумал поведение и придумал фразу «институциональный аутизм», а затем отправился смотреть на карту Узбекистана.
Херрик не сдавалась так легко. Она не понимала, почему не была немедленно проведена операция по поиску людей, бросившихся в яркий свет системы безопасности аэропорта Хитроу и скрывшихся в темноте. Любому было ясно, что эти люди были ввезены в Европу с конкретной целью, для конкретного теракта. Но след таял с каждой минутой.
Это лишь укрепило её убеждение, что отдельные части Секретной разведывательной службы были более порядочными и разумными, чем её сумма. Она доверяла каждому сотруднику по отдельности, но редко коллективу, который она считала то излишне расчётливым, то беспощадным, то просто глупым.
Она придерживалась такого мнения ещё со времён курса подготовки офицеров разведки, когда её, как и других двенадцать человек из её группы, отправили за границу на задание, которое выдавалось за настоящее. Была предоставлена легенда, поддельные документы, задание и срок. Всё казалось простым, но во время поездки стажёров арестовала местная контрразведка, задержала и допросила, чтобы проверить их способность к сопротивлению и находчивость.
Испытание никогда не бывает приятным, но Херрик знала, что, как и с большинством женщин-абитуриентов, с ней обращались особенно сурово. Немецкая полиция и сотрудники BFD задержали её на неделю, в течение которой её долго допрашивали по ночам, избивали, лишали сна, еды и воды. Особая суровость, возможно, была связана ещё и с тем, что она пошла по стопам отца и поступила в МИ-6. В Службе не бывает папиных дочек, разве что те, кто не выносит, когда какой-нибудь психопат сломает им спину стулом.
Все основания согласиться на предложенную ей пару недель назад работу в Каире и уехать из Воксхолл-Кросс. Египет был одной из немногих арабских стран, где она могла свободно пользоваться языком и работать, не напоминая на каждом шагу, что она женщина. К тому же, работа под прикрытием в посольстве в качестве политического советника не представляла бы особой сложности, если бы не шпионаж.
Она встряхнулась — ей нужно было поработать — и без особого энтузиазма вернулась к расследованию использования трастов Лихтенштейна для перевода саудовских денег экстремистским священнослужителям и мечетям по всей Европе. Возможно, это стоящее дело, хотя после ночи в Хитроу оно казалось ей скучным.
Хан продолжил свой путь в первый день и, тщательно запомнив ландшафт впереди, прошёл и ночь. К следующему утру, по его прикидкам, он значительно оторвался от сил безопасности. Он решил отдохнуть в тени. Но внизу, в долинах, он увидел гораздо больше активности, чем обычно можно было бы ожидать от преследования одного беглеца. Он понял, что они не позволят ему покинуть страну, зная о резне невинных людей. Он затаился до раннего вечера и снова отправился в путь в тёплых сумерках, наконец наткнувшись на деревню в горах, где вовсю царило какое-то празднество. Была установлена небольшая танцплощадка; между её четырьмя углами развешаны гирлянды из лампочек, играл оркестр. Он предположил, что это какой-то религиозный праздник или свадьба.