Я продираюсь сквозь сплошной бурьян,
Карабкаюсь по скалам между пнями,
И напролом шагаю, будто пьян,
Шуршит пурпурный вереск под ступнями.
В листве опавшей сонная змея
Спешит укрыться, вспугнутая шумом.
Бреду вперёд, куда, не знаю я!
Навстречу радостным мечтам и думам,
Внезапным, гулким, словно летний гром,
Как первоцвет встречая утро года,
Довлеющая страсть уже в былом,
Я ощущаю полную свободу.
И елей тёмно-красные столбы
Печальным сводом взмыли надо мною,
Лепечут кроной стройные дубы,
Подобно плеску дальнего прибоя.
Здесь Мудрость может обрести покой,
Здесь человек, любовью обделённый
И утомлённый суетой людской,
Стремится к жизни неодушевлённой,
В деревьях, в травах, в чашечке цветка.
- Безумец тихий! Он не исчезает,
Но он уже не тот, кем был пока,
А будет чем-то, что и сам не знает,
В ветрах иль водах, или средь камней!
Бедняга, прочь! Заразы не вдыхай!
Там нет в помине миртовых аллей,
И эти кущи - не любовный рай!
А если вдруг он забредёт сюда,
И настроенье мрачное случится,
Шиповник, тёрн заманят без труда
Его в силки, как раненную птицу.
О, нимфы гор, простые Ореады,
Лесные нимфы, тёмные Дриады!
О, вы, бескрылые ветра! Все дни
Над вереском и дроком вьётесь вечно,
Где в летний полдень в скудной их тени
Ягнёнку стелит ложе мать-овечка.
* * * *
* * * *
Вот это час триумфа моего!
Теперь могу фантазиям в угоду
Дурачиться, и более того,
Дарить полнейшим глупостям свободу.
Я здесь присяду, прислонясь плечом,
У дуба, пережившего столетье,
Что сверху до низу обвит плющом,
Неувядающей зелёной сетью.
Я здесь прилягу, ноги протяну,
У этой речки в тишине тенистой,
На берегу которой никому
Не довелось торить свой путь тернистый.
Да, не ступала здесь нога ничья,
Как горний мир - невидим и неслышен,
Он внемлет лишь журчанию ручья,
Жужжанью пчёл среди цветущих вишен.
И лёгкий бриз, чему уж тут дивиться,
В Любви помощник, как всегда, плохой.
Не обнажает он чело девицы
И тонких вен рисунок над щекой.
И белоснежной девичьей груди
Не приоткроет он нескромным взглядам,
Любовный пыл оставит позади,
Не травит юношу соблазна ядом.
Чьё сердце от любого дуновенья
Трепещет, как осиновый листок,
И чьи бессмысленные треволненья
Умчатся быстро, как весной поток.
Приятный бриз! Могу сказать теперь я,
Что ты малиновки колышишь перья,
Чья грудка сладких песенок полна,
И над рябиною поёт она.
Лесной ручей! Ведь ты не тёмный пруд,
А озеро в закатные часы,
В котором отразится по-иному
Лик девушки божественной красы.
Смотри же, как её ладонь игриво
Отмахивает кудри, словно дым,
Облокотясь на ветку старой ивы,
Склонясь над отражением своим.
Тот, кто прямого взгляда избегал,
Кто на неё украдкою глядел,
(Ведь Страх - Любви блюститель строгий)
Теперь глазами жадно пожирал
Отображенье идола в воде,
Лелея милые душе надежды,
Но тщетно, уплывает вдруг кумир,
Перед которым он склонялся прежде,
Как этот зыбкий, иллюзорный мир.
Взгляни-ка на кудесницу-шаманку,
Она своею левою рукой
Неглядя рвёт кипрей и наперстянку,
Что наклонились над лесной рекой.
Она со временем вперегонки
Своим движеньем удивила снова:
Внезапно разбросала все цветки
По водной глади ручейка лесного.
И волшебство исчезло в тот же миг:
Среди пустынных, диких берегов
Весь этот иллюзорный, чудный мир
Распался вдруг на тысячу кругов.
И расходился каждый круг волной.
О, бедный юноша, постой чуток,
Припомни ты недавний миг иной,
Когда ты глаз своих поднять не мог.
И вновь ручей свою расправил гладь,
Виденья стали вновь ясней кристалла,
Слились фрагменты снова в благодать,
Поверхность вод опять зеркальной стала.
На берегу опять цветы цветут,
И снова отражаются в воде,
И ветка старой ивы тут как тут,
Но, погодите! Чудо-дева где?
Он обернулся, след её простыл,
Беглянку скрыли лабиринтов тропы,
Которых бесполезен поиск был.
Таков несчастный юношеский опыт.
Он день за днём без устали скитался,
Искал её, рассудку вопреки,
И тщетно тень её поймать пытался,
Узреть Наяду в зеркале реки.
Лесной ручей! Не о тебе мой стих!
Угрюм и мрачен, как родник в пещере,
Столпились ели вдоль стремнин твоих,
И тянут лапы с беега на берег.
Любовь едва ли обитает тут.
И здесь не слышно птиц сладкоголосых,
Лишь зимородки над тобой снуют
И роют норы на крутых откосах.
Вот где приют моих уединений,
Где грёзы страсти мне не докучают.
Встаю, иду туда, где гуще тени,
И одиночество меня встречает.
Смотри! Сквозь полог елей пробиваясь,
Луч солнца мшистый камень осветил,
Он, как зелёный остров возвышаясь,
На два потока речку разделил.
За островком потоки вновь встречались,
Как будто не прощались никогда,
С сердитым рёвом друг на дружку мчались,
И снова были неразлей-вода.
Бесплотные, как отголоски гроз,
Лились потоки света в тот ручей,
Следы смывая позабытых слёз,
Скрывался мрак от солнечных лучей.
Вот это высший наслажденья час,
Что вслед грядёт любовного разлада,
Но что же там шумит, вблизи от нас?
Чу! Это шум большого водопада!
Я прохожу вперёд, откуда свет,
И под берёзой окажусь плакучей,
(Прекраснее её деревьев нет,
И назову Царицей Леса лучшей).
Она ютится над седой скалой,
Поросшей хмелем и плющом ажурным,
Которая из ревности былой
Насупилась над водопадом бурным.
Открывшийся пейзаж мой взор пленил!
Он так непритязателен и мил:
Вдали два полумесяцем холма
Сошлись впритык вокруг речной долины,
За речкой мост и серые дома,
А там - сады и дымные камины.
У ног моих пурпурная брусника,
Живою влагою орошена,
Свои листочки распустила лихо,
И к водопаду тянется она.
Торжественно плющом украшен дуб.
Спокойно всё, и нет ни ветерка.
Колоннами из деревенских труб
Закатный дым струится в облака.
У водопада одинокий дом,
Над ним колонна наклонилась вниз.
Но что такое необычно в нём?
Там веет бесконечный тихий бриз.
Ну, вот она, та самая картина!
У водопада тот же серый дом,
Такой же дым струится из камина,
И лёгкий бриз его клонит при том.
А у крыльца спит малое дитя,
Ему подушкой дремлющий щенок,
Рукою друга обнял он шутя,
В другой ладошке - полевой венок.
Художник любопытную картину
Изобразил не просто на холсте,
Сумел излить поспешно чувств лавину
На нежно-серебристой бересте.
Божественная дева! Береста
Была нежнее розового шёлка,
Служила ей подобием холста,
А вместо кисти - вереска метёлка.
Смотри, на бересте не высох сок,
Она совсем недавно здесь творила.
Был кистью этот вереска пучок,
И кисть её касанья сохранила.
О, кисть, когда-то ты была
Цветком, с которым утро просыпалось.
И солнце, завершив свои дела,
Пурпурными цветами любовалось.
О, Изабелла, нет тебя милей!
Достойнейшая девушка на свете!
Прекраснее, чем воспевал Алкей
Дочь Лесбоса в своей бессмертной песне!
Ты гения дитя! Стройна, прелестна,
Любовью озаряешь всех вокруг,
Но не меня, хоть и со мной любезна,
И что же сердце так забилось вдруг?
Там, от развилки в роще за рекой
Ведёт тропинка в дом её отца,
И нелегко тернистый путь такой
Одной осилить ночью до конца.
Теперь вернёмся к нашему наброску,
О коем мы прервали разговор,
Нежданно так и без сомненья жёстко.
И для чего мне этот сыр да бор?
Скажу: Сия реликвия - напасть,
Что днёми ночью праздно поджидает.
Она мою подпитывает страсть,
Которая всерьёз меня снедает.
В моей руке та самая картина,
Которую оставила она:
И серый дом, и сникший дым камина,
И береста там вместо полотна.
И разве в том была моя вина,
Что я за нею следовал тайком?
Она весь тёмный лес прошла одна,
Я просто был её проводником.
Примечания переводчика.