Яременко-Толстой Владимир
Шуляк - Слово Бранное

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вот уже несколько лет в самопальных распечатках и в сети гуляет роман-пасквиль Станислава Шуляка под названием "ИНФЕРНО", который никто пока не издал, и издавать не торопится. В романе ровно 443556 печатных знаков(666 в квадрате) - поистине инфернальное, апокалипсическое число.

Владимир Яременко-Толстой

Вена, январь 2007

ШУЛЯК - СЛОВО БРАННОЕ

   Озадачив себя поиском во всемирной паутине, я наткнулся лишь на следующие два значения слова "шуляк": первое - гречневая лепёшка в Белоруссии, что-то типа известного картофельного драника; и второе - в местечковых диалектах бывших чёрт оседлости Белоруссии и Украины так принято именовать любого учёного человека от школьника до академика. Однако ещё до начала своих электронных поисков мне было заведомо известно, что "шуляк" - это слово бранное, произносить которое в кругах питерского литературного истэблишмента не рекомендуется, лучше уж матом выругаться, чем упомянуть Шуляка...
  
   Вот уже несколько лет в самопальных распечатках и в сети гуляет роман-пасквиль Станислава Шуляка под названием "ИНФЕРНО", который никто пока не издал, и издавать не торопится. В романе ровно 443556 печатных знаков (666 в квадрате) - поистине инфернальное, апокалипсическое число. Роман Шуляка изящен по стилю и постоянно отсылает к классике - к Пушкину, к Гоголю, к Булгакову и, конечно же, к Андрею Белому - автору "Петербурга", а также к зарубежной классике и самой мрачной отечественной чернухе новейшего пошива. Роман этот, в отличие от многих других издаваемый нынче романов, читается. Читается с интересом.
  
   Сюжет романа незатейлив - питерские писатели, спасая себя от невзгод нашего времени, продают души дьяволу, появляющемуся в виде некоего мулата, пообещав своему новому господину писать настолько бездарно и скучно, чтобы их писанину невозможно было читать. За это мулат способствует изданию их книг, открывая пред ними любые возможности. Тем же, кто в сговор с мулатом не вступил, перекрывают кислород вступившие, чиня всевозможные препятствия к публикации.
  
   Однако талантливый поэт и горький пропойца Гнида (Геннадий) Григорьев, ничего не подозревающий о заговоре, продолжает творить, декламируя свои пророческие стихи в ритуальном месте встреч заговорщиков - галерее "Борей" на Литейном проспекте. Реальные стихи Гниды Григорьева, специально заказанные тому Шуляком и честно оплаченные заказчиком десятками литров алкоголя, органически вплетены в ткань повествования, заканчивающегося пушкинским потопом, ужасным наводнением, в котором и гибнут герои романа. Пророчества, высказанные в стихах Гнидой, сбываются -
  
   Не верится? А вот вам - нате!
   По мановению судьбы
   Плывут по Невскому кровати,
   А по Литейному гробы.
  
   Гребите все! Глядите в оба!
   Спасаемся, мать вашу ..б!
   Кривулин, выглянув из гроба,
   к "Борею" костылем подгрёб.
  
   Прототипы персонажей легко узнаваемы, поскольку все они выведены под собственными именами в полном соответствии с пасквильным жанром. Это деятели петербургской культуры - Андрей Арьев, Дмитрий Голынко-Вольфсон, Яков Гордин, Геннадий (Гнида) Григорьев, Аркадий Драгомощенко, Сергей Завьялов, Анджей Иконников-Галицкий, Юрий Касьяник, Сергей Коровин, Павел Крусанов, Глеб Морев, Сергей Носов, Наль Подольский, Татьяна Пономаренко, Валерий Попов, Владимир Рекшан, Александр Секацкий, Александр Скидан и Виктор Топоров.
  
   "Порядок ли у вас? - спросил еще он. - Я ведь когда-то велел вам насаждать моду на нудную литературу. Насаждаете?
   - Насаждаем, дорогой друг, насаждаем, - поспешно сказал поэт Драгомощенко.
   - Да, ты-то, Аркадий, молодец, я знаю! - сказал мулат. - Тебя точно читать невозможно! А остальные? - лицо гостя вдруг похолодело, будто даже покрылось инеем. - Остальные? - отчетливо и едва ли не с угрозой спросил еще он.
   - Мы тоже! Мы тоже! - загалдели все. - Нас тоже читать невозможно.
   - Ты, Саша? - строго спросил мулат у Скидана.
   - Да от моих текстов скулы сводит, - веско отвечал тот.
   - Точно! Точно! - зашумели собравшиеся. - Он старается! Скулы сводит!..
   - Сережа? - спросил еще мулат у Завьялова.
   - Я... я... - залепетал тот. - Я создаю путаницу верлибров на основе столкновения разнородных концепций.
   - Он одержим!.. Одержим манией ахиней! - подсказал еще кто-то.
   - Абсолютно сознательный выбор!
   - Абсолютно последовательный!
   - Мало! Мало! Этого недостаточно. Будьте инженерами человеческого бездушия, умножайте сомнения в ментальной конструктивности, - назидательно сказал еще мулат. - Активнее используйте оружие парадокса и искаженной цитаты!
   - Да-да, - буквально простонали собравшиеся. - Мы такие! Мы именно таковы и есть! Мы умножаем! Мы используем!"
  
   Портреты питерских персонажей, выписанные Шуляком, гениальны. Чего только стоит поэт Голынко-Вольфсон!
  
   "Фряликов заглянул в кафе. Саморукова не было; был Дима Голынко-Вольфсон, вечный мальчик, стриженный под горшок. В этом городе мальчики бывают такие, что им и под пятьдесят, и такие, что - за пятьдесят; впрочем, иные у нас и до семидесяти все в мальчишках ходят, а далее уж прямой дорогою - мальчишкою - в гроб! Голынко считался поэтом и еще искусствоведом, но был ли он поэтом и искусствоведом? Сейчас много таких: вроде, считается поэтом, а посмотришь его стихи, почитаешь - и с души воротит. (...)
   А уж когда Голынко об искусстве берется рассуждать, так тогда вообще сразу мухи дохнут; буквально, с третьей голынкиной фразы. Прямо даже на лету дохнут. Сплошной там Бодрийар на Бодрийаре и Бодрийаром погоняет! Своего ничего нет. И все слова-то у него заемные, обезьяньи, можно сказать".
  
   А сцена прогулки критика Виктора Топорова со студенткой Соней настолько правдоподобна, что кажется, будто бы Шуляк всё это подглядел, а не выдумал. А может, действительно подглядел?
  
   "Топоров втолкнул Соню под арку. Груб он был или не груб, главное - он был настойчив, как никогда напорист и настойчив.
   - Я живу здесь! Живу здесь! - задышал он в лицо девушки. - Пойдем! Пойдем, поднимемся ко мне на минуту!..
   Соня почувствовала запах водки от Топорова.
   - Виктор... Виктор Леонидович! - пробормотала она.
   - Слышишь?! Слышишь?! - приговаривал тот что-то совсем уж невнятное.
   Соня хотела было отстраниться, но не могла теперь уж.
   Топоров схватил ее за шею и плечи прочным борцовским захватом. Прижал для надежности девушку к стенке и стал рукою мять ее грудь. Ах, какая была грудь!.. Была ли когда-нибудь такая упругая грудь в его жизни?! А будет разве еще когда-нибудь?!
   - Что такого?! Целку, целку из себя строить!.. - повторял критик. - На минуту! Давай! На минуту же только! Пойдем! Пойдем! Здесь же рядом совсем!
   Какая-то тетка выходила со двора и мимо них тащилась теперь, Топоров заслонил собою Соню, чтобы тетка не могла рассмотреть ее, а уж сцена-то выходила совсем безобразною.
   - Ну а премию хочешь? Хочешь? Напиши только что-нибудь, можешь даже не сама, и все - премия у тебя в кармане! - совсем уж забылся Виктор Леонидович. Будто чья-то чужая воля управляла немолодым критиком, он никогда не знал, что на такое способен, а вот ведь делал же, делал! Делал, да говорил!.. Много в человеке странного и непредсказуемого! Странен и непредсказуем человек, и сам себе удивляется порой, да только ничего с собою не может поделать".
  
   Нет, наверное, всё-таки выдумал, поскольку роман начат словами, вселяющими в читателя инфернальный нечеловеческий ужас: "Все, происходящее здесь, - вымысел. Настоящее гораздо хуже"...
  
   С Шуляком я познакомился ровно год назад в австрийском городке Санкт-Пёльтене на четырёхдневной встрече независимых театров Европы, организованной венскими анархистами, куда он приехал в качестве одного из трёх победителей конкурса короткой драмы "ONE NIGHT STAND", состоявшегося в Москве в ночь с первого на второе апреля 2005 года в клубе "ДОМ". Это была попытка проведения первого независимого театрального фестиваля в России.
  
   Фестиваль изначально планировали провести в Центре Мейерхольда, однако его директор - молодой театральный критик Павел Руднев начал давить на членов международного жюри, требуя выбросить из шорт-листа конкурса пьесу скандального режиссёра и драматурга Кирилла Ганина, отсидевшего однажды за свои эпатажи при Б.Ельцине шесть месяцев в Бутырке. Когда же ультиматум Руднева был категорически отклонён оргкомитетом фестиваля, продюсеру мероприятия Олегу Ульянову-Левину пришлось срочно искать другую площадку, а главный протеже Руднева - Брат Дурненков демонстративно снял с конкурса свою пьесу "Идеальная чашка".
  
   На театральном поприще Шуляк подвизается издавна. В середине 90-ых он участвовал в издании питерских драматургических сборников "Ландскрона" под редакцией А.Зинчука, написал огромное количество радио-пьес, так и не нашедших своего радио. На конкурс короткой драмы "ONE NIGHT STAND" он прислал свою монодраму "Вечный жид", которая была замечена среди 130 присланных со всех концов планеты текстов и отобрана в шорт-лист председателем жюри Ильёй Кормильцевым - директором издательства "Ультра-Культура".
  
   В клуб "ДОМ" Шуляк явился со своим актёром, который должен был исполнить его шедевр. Из десяти пьес шорт-листа в будущее собирались взять только три. Предстояла поистине серьёзная схватка не на жизнь, но на славу! Среди конкурентов блистали имена Татьяны Юрковой - автора поваренной книги для рублёвких жён, лондонской экстремалки Оксаны Филипповой и кураторши Зверевского центра поэтессы Светы Литвак. По итогам голосования лидировала пьеса московского пост-концептуалиста Инь Юэ Шина. За ней следовала душераздирающая драма о превратностях модельного бизнеса прогрессивной режиссёрши модного "Театра.док" Ольги Дарфи.
  
   Предстояла борьба за третье место. По всем прогнозам его должна была получить Света Литвак. Однако на презентации её пьесы произошло непредвиденное - обкурившийся актёр, игравший главного героя Тимошу Юбочкина, неожиданно присел на измену и слинял со сцены. А ведущий Олег Ульянов-Левин дисквалифицировал пьесу, пригласив на сцену актёра Шуляка.
  
   Но не тут то было! Переодевавшаяся в это время за кулисами Света Литвак, узнав о своём провале, стремглав накинулась на ведущего в неприличном виде "боттомлес", то есть по пояс голой снизу, и с остервенением начистила Улянову-Левину грызло, отняв у него плётку. Актёр Шуляка уже читал "Вечного жида". Света Литвак хлестанула его плёткой. Но актёр читал, а Света хлестала и хлестала. Актёр дочитал до конца. Зал разразился аплодисментами, и Станислав Шуляк получил третье место.
  
   В Вене за две недели своего пребывания Шуляк влюбил в себя русскую красавицу Юлию Витославски, которая под его чутким руководством похерила свои бизнес-штудии и начала строчить рассказы, уже в первых же фразах самого первого из которых под названием "Полёт Петербург-Вена" откровенно обнажила своё подсознание - "...пейзаж был выполнен в технике мокрой акварели - мягкими коричневыми мазками на влажном белом...". Эта фраза настолько запала мне в душу, что каждый раз приходит мне на ум, когда я подтираю свою трёхлетнюю дочь Клеопатру влажной салфеткой.
  
   Следующий рассказ молодой писательницы-неофитки назывался уже более откровенно - "Маленький Г". Под руководством опытного писателя и педагога Шуляка раскрылся дотоле скрытый талант. Это и положило начало головокружительной Love Story, разыгравшейся между Петербургом и Веной. Теперь Юлия Витославски регулярно, как минимум раз в месяц, посещает Северную столицу, иногда прилетая даже на выходные. Полёты, начатые в творчестве, продолжаются наяву, вновь перетекая в творчество. Расстояние в две тысячи километров не является при этом помехой.
  
   В Вене Шуляк также познакомился с основателем анархистского литературного журнала "Винцайле" Гюнтером Гейгером по прозвищу Лысый Пират - маститым литератором и алкоголиком, лидером австрийских подонков, автором семи романов, тронув сердце старого маргинала своим рассказом "Подполье", который он прочитал на своём литературном вечере в ставке венских анархистов на Хернальзер Хауптштрассе 39. Именно Шуляку было поручено редактирование и издание сборника коротких пьес "Ночь с театром" по итогам прошедшего весной 2005 года в Москве фестиваля. Со своей миссией Шуляк справился блестяще, сборник вышел в начале 2006 года.
  
   Но на рынке петербургского литературного сырья и философских идей (кстати, весьма вторичных) Шуляк по-прежнему остаётся по его собственным словам - "харя non grata". Его глухо замалчивают и не печатают в так называемых "модных" издательствах, претендующих на нечто. За что же так не любят писателя, драматурга и педагога собратья по перу? Неужели за его пасквиль "Инферно", который слишком серьёзно воспринимают и не могут простить? И всегда ли так было?
  
   Нет, не всегда! Ведь вышел же он, подобно многим, из гоголевской шинели отечественных литинститутов... Нельзя отрицать тот факт, что был Шуляк одно время обласкан и принят, и в издательстве "Амфора", заполняющем рынок прогрессивно-посредственной литературной продукцией, в твёрдой цветной обложке вышла его книга "Кастрация", в которую вошли его далеко не самые лучшие, но достойные "Амфоры" романы: "Кастрация" и "Лука" - стилизация под Лагерквиста. Издавали б его и дальше, но восстал вдруг Шуляк против своих товарищей совписов, не пожелав жить по лжи и вступать в сговор с дьяволом, предав общее дело нагнетания скуки и замалчивания живого слова, обгадив своих бывших соратников в своём мерзком пасквиле и превратив имя своё в бранное слово. Он сделал сознательный выбор.
  
   А роман "Инферно" я советую почитать в Интернете. Он по-прежнему не издан, поскольку, если его издать, то в образовавшуюся брешь/щель хлынет/просочится новая русская литература, свежее живое слово, которому пока не дают ходу, а одиозные персонажи Шуляка сгинут в небытие петербургских болот...
  
  
   Станислав Шуляк о галерее "Борей" и борейцах:
  
   "Он остановился возле "Борея" и недоуменно смотрел теперь на это заведение. Арт-подвал... Теперь все мало-мальски артистическое именует себя арт-подвалами, это у них поветрие такое, модная болезнь... До арт-чердаков им не донести свой арт-сифилис, свой арт-насморк или свою арт-тошноту, а до подвалов - пожалуйста!
  
   Здесь собиралась интеллектуальная мафия, полагал Фряликов, мафия художественная. Больших художников здесь не было (их и вообще нет), но сидели они в "Борее" так, как будто были большими художниками. Вели себя так, как если б они были, по меньшей мере, леонардами или дантами, моцартами да спинозами! А ведь не были они ни моцартами ни спинозами! А попробуй-ка кому-нибудь сказать об этом! А попробуй-ка сказать об этом им всем! Фряликов и не говорил никогда, Фряликов помалкивал.
  
   Время от времени из здешних собраний что-нибудь выходило этакое, правда, по преимуществу весьма незначительное - какая-нибудь плевая выставка, какой-нибудь жалкий сборничек, какой-нибудь убогий концертик. Но здесь это подавалось как художественное событие масштаба всеевропейского, если не мирового. И оспаривать такой масштаб было не принято. Сегодня ты оспоришь - завтра оспорят тебя. Тьфу! Такие места, конечно, необходимы, ибо они создают иллюзию культурной жизни, ибо они помогают эту самую иллюзию поддерживать в неприкосновенности. Действительное существует только тогда, когда оно кажется"...
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"