Отстраненное, трезвое и холодное осознание призрачности, т.е. исключительной феноменальности, чувственно воспринимаемого мира составляет истинный дух и вместе с тем величайшее достоинство кантовской философии, наслаждению которой, по справедливому замечанию Шопенгауэра, должны предшествовать длительный труд и напряжение ума.
Положение, согласно которому сознание относится к мозгу (разумеется, к коре больших полушарий) точно так же, как обусловленное относится к своему условию, может показаться непременно тождественным материализму только для того, кто не знает в метафизике иной противоположности, нежели противоположность между спиритуализмом и материализмом.
"Способность оцепенеть перед проблемою безосновного предсуществующего (субсистенции), как перед головою медузы, есть настоящий пробный камень дарования к метафизическому познанию" (Э. фон Гартман).
<...> коль скоро лишение себя жизни не сопряжено с причинением вреда ближним, самоубийство должно расценивать исключительно лишь как личное дело каждого, других никак не касающееся, а потому и не могущее быть объектом обоснованного морального осуждения.
<...> если бы не явление Канта, то, быть может, философия еще очень долго носила бы за теологией ее подол вместо того, чтобы самочинно продвигаться по пути к пониманию мира, до сих пор отмеченного для нас печатью непостижимости.