Русскоязычная литература Израиля: канон и маргиналия
Введение
Русскоязычная литература Израиля - уникальное и многогранное явление, сформировавшееся на пересечении исторических, культурных и социальных факторов. Её становление связано с эмиграцией из СССР в 1970-1990-е годы, когда писатели привезли в Израиль традиции советской словесности и одновременно создали новый язык для описания эмигрантского опыта. В центре этого пространства - темы репатриации, культурной адаптации, памяти и идентичности. Это не периферия русской литературы и не переводная версия израильской, а самостоятельный организм, живущий на перекрестке двух миров. История этой литературы - это история не одного поколения писателей, а целого созвездия ярких индивидуальностей, зачастую спорящих друг с другом.
Здесь нет жёсткой иерархии "школ" или "направлений", но существует очевидное деление на два пласта. Первый представлен признанными, канонизированными авторами, формирующими психологически насыщенную и литературно цельную картину эмиграции. Второй - это маргинализированные писатели, чьи произведения фиксируют подлинные социальные и культурные конфликты, экспериментируют с формой и позволяют глубже понять жизнь русскоязычных репатриантов. Вместе оба пласта создают целостное представление о литературной жизни русскоязычной общины Израиля и сохраняют её в культурной памяти.
В 1970-80-е годы фундамент русскоязычной израильской литературы закладывали такие выдающиеся писатели, как Эфраим Севела(1928-2010). Его произведения соединили публицистичность с повествовательной энергией, задавая тональность всей русскоязычной прозы Израиля.
Эфраим Севела стал голосом, который с блестящим юмором и пронзительной болью рассказал всему миру о жизни советских евреев. Его "Легенды Инвалидной улицы" и "Моня Цацкес - знаменосец" стали первыми бестселлерами, вышедшими из-под пера израильского русскоязычного автора.
Покинув СССР в 1971 году после известной сидячей демонстрации у здания Верховного Совета, Севела был солдатом в Войне Судного дня, он получил признание как писатель, но в Израиле не прижился. Тем не менее, его, безусловно, можно считать одним из основателей современной израильской русскоязычной литературы в ее "мировом" звучании. Он показал, что на русском языке можно писать о еврейской судьбе из Израиля для всего мира.
Современную поэтическую школу русскоязычного Израиля основал Михаил Генделев (1950-2009). Его стихи отличаются философской глубиной и внутренней свободой, что позволяет говорить, в его случае, о поэзии израильских репатриантов как о самостоятельном культурном феномене.Он репатриировался в Израиль в 1977 году и прожил здесь всю оставшуюся жизнь, став мостом между русской поэтической традицией (от Мандельштама и Пастернака до советского авангарда) и новой израильской реальностью. Его поэзия сложна, метафорична, насыщена библейскими и современными урбанистическими образами. Он не просто писал о ностальгии, а создал новый поэтический язык для описания опыта войны (он был фронтовым фельдшером), жизни на Ближнем Востоке и экзистенциального одиночества. Его влияние на последующие поколения поэтов огромно. Многие считают его величайшим русскоязычным поэтом Израиля.
Ещё одно имя из современной израильской русскоязычной литературы: Феликс Кандель (1932-2023). Он взял на себя роль историка и архивиста. Его многотомная эпопея "Книга времён и судеб" - это монументальный труд, летопись еврейской жизни в СССР от революции до исхода. Кандель не просто писал романы ( "Коридор", "Земля под ногами"), он сохранял коллективную память целого народа, продолжая в Израиле свою диссидентскую работу, начатую в самиздатовском журнале "Евреи в СССР".
Среди других имён следует назвать Александра Гольдштейна и Линор Горалик представлявших интеллектуально-философское крыло израильской русскоязычной литературы в период её формирования.
А.Гольдштейн в своей сложной, полифонической прозе ("Помни о Фамагусте") соединял кавказские, еврейские и средиземноморские коды.Филолог по образованию (окончил филфак Бакинского университета), с 1990 года он жил в Израиле, работал в русскоязычной прессе, был редактором литературно-публицистических приложений. Гольдштейн - утончённый стилист и мыслитель: его проза и эссе сочетают философские рефлексии, культурологический анализ и личные признания. Его тексты формируют интеллектуальный центр в русскоязычном литературном поле Израиля. Он писал и эссе, и прозу с элементами "интеллектуального романа". За сборник эссе "Расставание с Нарциссом" он получил премии "Анти-Букер" и "Малый Букер". Среди других его книг: "Аспекты духовного брака" (2001), - "интеллектуальный роман" с автобиографическим оттенком., роман "Помни о Фамагусте" - экспериментальная форма, философские и личные мотивы, "Спокойные поля" - последняя книга, опубликованная в 2006 году, сцены из разных городов и эпох, философско-экзистенциальные темы. И, наконец, "Памяти пафоса" - сборник эссе, изданный уже после смерти автора, включает периодические публикации Гольдштейна.
Посмертно награждён премией Андрея Белого за книгу "Спокойные поля" (скончался в 2006 году)
Гольдштейн - это "интеллектуал русской литературы в Израиле": писатель, чьи тексты не для широкой массы, а для вдумчивого читателя. Его значимость особенно велика для культурного ландшафта русскоязычного Израиля, потому что он создал пространство глубоких рефлексий о памяти, идентичности, литературе и экзистенции.
В литературном плане он оставил важное наследие: не только конкретные книги, но и интеллектуальную традицию - стиль эссе, философской прозы, культурного анализа.
Линор Горалик, которая жила в Израиле с 1989 года, стала голосом нового поколения, работая с языком постмодерна, еврейской мистикой и гендерными темами.
Её творчество сочетает западную и постсоветскую культурную перспективу и включает стихи, прозу, комиксы, детские книги, эссе, переводы, что делает её "мостом" между разными жанрами и аудиториями. Через свои тексты она поднимает темы идентичности, эмиграции, гендера, одиночества и свободы, что резонирует с опытом репатриантов и русскоязычных израильтян.
она основала интернет-издание ROAR - Вестник антивоенной и оппозиционной культуры.
Её главные произведения: "Цитатник" - сборник стихов, "Не местные" - сборник прозы (2003), Роман "Нет" (в соавторстве с Сергеем Кузнецовым), роман "Половина неба" (в соавторстве со Станиславом Львовским) "Говорит" - сборник стихов и прозы, "Холодная вода Венисаны" - детская / сказочная повесть, комиксы "Заяц ПЦ и его воображаемые друзья" - одно из самых узнаваемых её направлений.
Линор Горалик - не просто поэт или прозаик, а культурный "конструктор", который соединяет разные жанры и платформы.
Давид Маркиш. . Его тексты объединяют автобиографическую память о ссылке, осмысление репатриации и еврейской истории. Д.Маркиш был той фигурой, которую израильский истеблишмент хотел видеть во главе репатриантской литературы. Именно по этой причине, Давид Маркиш :долгое время был председателем Союза русскоязычных писателей Израиля.
Главные его произведения: "Присказка" - во многом автобиографический роман, в котором речь идёт о ссылке семи Маркиша в Казахстан. Трилогия "Новый мир для Симона Ашкенази": включает "Присказка", "Чистое поле", "Жизнь на пороге"
Невозможно представить себе израильскую русскоязычную литературу без Майи Каганской, которая активно участвовала в формировании "русскоязычной израильской литературы": её эссе публиковались в журналах "22", "Сион", "Время и мы". Майю Каганскую следует отнести к столпам, системообразующим фигурам израильской русскоязычной литературы Она была критиком и теоретиком, попытавшимся систематизировать литературный процесс в Израиле. Её эссе и аналитика придали русскоязычной литературе Израиля научную и концептуальную глубину.
Майю волновали вопросы культурной идентичности, национального самоопределения и политической ответственности. Она была влиятельной фигурой среди российских эмигрантов - интеллектуальным лидером.
Среди её главных произведений: "Мастер Гамбс и Маргарита" (в соавторстве с Зеевом Бар-Селлой) - сочетание литературного анализа и художественного вымысла.
М.Каганская опубликовала большое количество эссе и статей о классической русской литературе, кино, идеологии, культуре, послесловия и аналитические статьи к переводам. Например, её послесловия к Булгакову ("Белая гвардия", "Собачье сердце") и к Набокову, эссе "Вольные мысли" и размышления о смерти, свободе и насилии". Эти философско-культурные тексты получили широкое признание далеко за пределами Израиля. Её многочисленные эссе анализировали и структурировали происходящее в русскоязычной израильской литературной среде.
Ну и конечно же, русский Израиль - это Дина Рубина, репатриировавшаяся в 1990 году. Она стала главным хроникёром "Большой алии". Её романы и рассказы - это одновременно художественная летопись эмиграции и глубокий анализ внутренней раздвоенности человека между прошлым и настоящим. Её вклад связан прежде всего с мастерством психологической прозы и с умением соединять русскую и еврейскую культурные традиции. Она не новатор в радикальном смысле, но умеет создавать тексты, которые находят отклик у широкой публики. Новые художественные формы она не создаёт, но тонко использует уже устоявшиеся приёмы - многоуровневую повествовательную перспективу, игру с памятью, со временем. .Дина Рубина - мастер литературного ремесла и психологической прозы, выразительница опыта эмиграции и памяти, представительница "признанной культуры". Её сила - в сохранении связей и в художественной убедительности.
Вклад Севелы, Генделева, Рубиной, Каганской превратил эмигрантский опыт в уникальный культурный пласт, значимый не только для Израиля, но и для всей русскоязычной словесности. Сегодня на литературной карте Израиля появляются новые имена и тексты, которые переосмысливают опыт предшественников.
К числу признанных авторов можно отнести кроме Дины Рубиной и Михаила Генделева также и Игоря Губермана.
Игорь Губерман - особый случай. Его "гарики" популярны среди широкой аудитории, создают комический и философский комментарий к жизни эмигрантов, хотя их художественная глубина остаётся предметом дискуссии.
Несколько особняком стоит в ряду выдающихся литературных деятелей русскоязычного Израиля фигура Михаэля Дорфмана.
Дорфман - писатель и публицист с глубоким аналитическим чутьём. Он поднимает сложные темы еврейской идентичности, репатриации, истории, делая это не просто как журналист, а как мыслитель-интерпретатор. Он, своего рода, мост между русскоязычной диаспорой и израильской реальностью. Благодаря жизни в разных странах и многоязычности Дорфман способен "переводить" смысловые коды между сообществами. Его русский язык - живой, богатый, публицистически выверенный. Он умеет работать с парадоксами,сложными историческими темами. Дорфман ироничен, а подчас и саркастичен.
Правда, многие его тексты - эссе и аналитика, а не художественная проза. Его позиции могут быть поляризующими. Его не считают "художественным гением", скорее - публицистом-интеллектуалом.Тем не менее, он - один из главных интеллектуальных голосов русскоязычных репатриантов. Книги и статьи Дорфмана формируют коллективную память и осмысление еврейской и репатриантской истории.
Среди его ключевых произведений "Как евреи произошли от славян", "Наш Израиль - это сущий ангел" - публицистический портрет Израиля, взгляд изнутри на общество, идентичность, национализм. "Мидраш о еврейском творчестве", "Закрыть Освенцим для израильтян" - критика "туризма памяти", холокостного марша и культуры памяти, "Слишком левый, слишком правый, слишком мертвый идиш" - размышления о языке идиш, его роли и состоянии.
Уже названия книг, созданных Дорфманом, говорят о стиле, мышлении и гражданской позиции автора.
Следует учесть, что израильская русскоязычная литература - это не стройная иерархия. Признанные авторы обладают институциональной поддержкой, их произведения издаются, переводятся, получают премии и рецензируются критикой. Их проза воспринимается как часть "официального" корпуса русскоязычной литературы Израиля.
Но кроме официальной русской литературы в Израиле, существуют писатели, чьё творчество остаётся вне официального поля, но обладает высокой художественной и культурной ценностью. К таким авторам относятся Исраэль Шамир, Артём Кирпичёнок, Александр Гольдинштейн, Влад Ривлин
Почему их замалчивают? В Израиле предпочитают литературу, которая "хорошо продаёт страну" или встроена в международный рынок (Рубина, Генделев). А вот такие авторы как Исраэль Шамир или Влад Ривлин разрушают этот "хороший образ" и говорят неприятную правду - а значит, остаются маргиналами.
Ещё одно имя, несправедливо замалчиваемое - Александр Гольдинштейн - философски ориентированный писатель, автор постмодернистской прозы, эссе и дневниковых текстов. Он исследует границы памяти, языка и идентичности, создавая произведения, которые требуют от читателя интеллектуального и культурного вовлечения. В Израиле Гольдинштейн не получил массового признания, но его творчество представляет собой важный эксперимент в формировании "русско-израильского постмодернизма".
Портреты "вне-мейнстримных" русскоязычных израильских авторов
Исраэль Шамир - памфлет против самой основы системы
Публицист, переводчик, писатель.Скандальная фигура, резко критикующий израильскую политику.
В 1990-е активно публиковался на русском, позже оказался в изоляции из-за радикальной позиции.
Для одних - маргинал, для других - символ диссидентства.
Стиль: публицистическая проза, сочетающая эссе и памфлет. Иногда это - художественная проза, но всегда с выраженной идеологической позицией: резко антиизраильская, антисионистская. В стране, где литература чаще поддерживает коллективную "линию", он ставит под сомнение легитимность самого проекта.
Его тексты стали маргинализированными, имя фактически вычеркнуто из литературных дискуссий, хотя сам по себе Шамир - сильный публицист.
Из всех "вне-мейнстримных" авторов, Шамир пошёл дальше всех: он оспорил саму легитимность Израиля как государства. Это не просто критика - это отрицание фундамента, на котором стоит официальный нарратив. Для израильской русской диаспоры (часто ностальгирующей, но лояльной) это был удар: "писать так нельзя".
Поэтому он оказался в изоляции и в Израиле, и в России. Для израильского общества - предатель, для России - слишком неудобный союзник. Но именно в этом и проявился диссидентский статус Шамира.
Влад Ривлин (1962 - 2023) -Он работал на стыке художественного текста и интеллектуального эссе, где сюжет часто уступает место концепту. Ривлин ставит более дерзкие вопросы: о разрушении идентичности, о лицемерии культурных институтов, о внутреннем отчуждении даже у "своих". В его текстах культура не хранительница, а инструмент манипуляции и отчуждения. Это уже не только литература, но и попытка разоблачить сам механизм культурного производства. Он не фиксирует, а вскрывает эпоху. Его оригинальность в том, что он работает с пограничными состояниями - между публицистикой и художественностью, между иронией и трагедией. Новые смыслы рождаются именно из этой игры: у него персонажи - не только герои, но и "фигуры эпохи" и "маски культуры". Это делает его тексты сложнее для массового читателя, но потенциально более глубокими.
Влияние Ривлина точечное: он скорее влияет на думающую, узкую аудиторию, чем на массового читателя. Кроме того, Ривлин один из немногих,, кто хроникально описал опыт репатриации 1990-х и 2000-х. "Большая Алия" фиксирует срез жизни "русских в Израиле" без прикрас: бытовая бедность, культурная изоляция, столкновения с местным обществом.
Ривлин работал с тем, что обычно не попадало в официальную литературу Израиля: маргиналы, бедняки, одиночки, "неудачники алии". Тем самым он вводит в литературу голос тех, кого лишили права на собственный рассказ. Он не искал изысканных форм, но создал новые смыслы через наблюдение и честность. Например, он переосмысляет "обетованную землю" не как сакральный миф, а как территорию человеческой борьбы за выживание.Ривлин формирует "подлинную эмигрантскую прозу", а не экспортный продукт для Москвы или Тель-Авива.
Издававшийся им альманах "На Святой Земле" стал уникальным русско-палестинским проектом, где русские и палестинские авторы публиковались рядом, как равные. Это был настоящий вызов - и русской эмигрантской литературе (где всё слишком политизировано), и израильскому обществу. Его собственные рассказы - это не "истории репатриантов", а попытка ухватить трагизм "между культурами". В Израиле ждали лояльной эмигрантской литературы, а он принёс голос "между мирами".
Проект остался без рецензий и без внимания. Ривлин был к этому готов и в своём творчестве шёл до конца.
Александр Гольдинштейн - философ против бытовой прозы
Прозаик, эссеист (погиб в 2006). Один из самых ярких, но мало замеченных русскоязычных прозаиков Израиля. Писал "своим голосом": густая, философская проза, в духе постмодернизма.
При жизни оставался вне крупных издательств и литературного мейнстрима.
Его стиль - это плотная, насыщенная метафорами проза; постмодернистские ходы; тексты, требующие подготовки.
В русской эмигрантской среде ценили простые "жизненные" рассказы. Гольдинштейн писал тексты, которые казались "слишком умными", "слишком трудными". Он сознательно игнорировал требования массового читателя, выбирая путь "философской литературы".
В Итоге А.Гольдштейн оказался в одиночестве, хотя его тексты по уровню сопоставимы с большой русской прозой.
В русской израильской среде ожидали "простой, ясной" прозы о жизни эмигрантов, а он писал сложные, метафизические тексты, не поддающиеся "бытовому" чтению. В итоге он оказался "слишком сложным" для эмигрантского читателя и "слишком русским" для Израиля.
Артём Кирпиченок - гротеск как разоблачение
Прозаик, сатирик, Артём Кирпичёнок известен гротескными рассказами и антиутопиями. Пишет о социальных и политических абсурдах, разоблачает "управляющую дисфункцию" общества. В мейнстрим не попал: слишком "несерьёзный" для академической критики и слишком резкий для массового читателя.
Его стиль - сатирическая гротескная проза, ироническая антиутопия. Его рассказы и пьесы построены как гротескные антиутопии. Мир у Кирпиченка - это театр абсурда, где власть и общество подчиняются "управляющей дисфункции".
В Израиле от литературы на русском ожидали "узнаваемой жизни репатриантов", бытовых коллизий, ностальгии по СССР.. Кирпиченок вместо этого пишет "мрачный карнавал" - высмеивает бюрократию, имитацию демократии, культ "управления".
Он лишает мир узнаваемости, превращает его в карикатурный хаос. Вместо семейных саг - сатирические памфлеты о власти, вместо трогательных эмигрантских историй - карнавал политических и социальных уродов.
Проблема в том, что гротеск не находит широкой аудитории - он "мешает" комфортному чтению. Поэтому Кирпиченок изначально оказался в стороне от читательского мейнстрима. Его тексты не просто "не продаются", они "мешают" - высмеивают сами основы официальной риторики.
Артём Кирпичёнок об этом наверняка знает и идёт до конца в своём творчестве.
Общие черты "анти-мейнстримного пути"
Для израильского русскоязычного анти-мейнстримного пути характерны следующие черты:
Выбор языка: они остались в русскоязычном поле, хотя "успешный" путь - писать на иврите. Это уже вызов.
Тематика: вместо "безопасных" сюжетов (ностальгия, семейная сага, военная героика) - темы конфликта, бюрократии, отчуждения, "смешанного" (еврейско-арабского) пространства.
Эстетика: они не подстраиваются под вкус "среднего читателя". Кирпиченок - гротеск, Гольдинштейн - философия, Ривлин - "пограничная" проза, Шамир - памфлет.
Социальный риск: мейнстрим в Израиле (и в России тоже) поддерживает "удобных" авторов. Эти же выбрали быть неудобными - и оказались в самиздате, в маленьких альманахах, на периферии.
Форма. Они выбирали гротеск, философскую сложность, памфлет, сатиру - жанры, которые не подходят для "уютного чтения".
Жест. Они сознательно отказывались "играть по правилам":
не переходили на иврит ради признания,
не подстраивались под ожидания русской эмигрантской публики,
не искали компромиссов с издательствами. Именно этот жест и делает их фигуры литературно интересными, но социально невидимыми.
То есть "идти против мейнстрима" у них значит не просто быть "непризнанным". Это сознательная позиция: писать то, что не ждут, говорить то, что не хотят слышать, и делать это на языке, который уже сам по себе исключает из "литературного центра".
Современность: Внутренний взгляд
Новое поколение авторов, выросших или долго живущих в Израиле (как Михаил Юдсон), говорит уже не о ностальгии по СССР, а о сложностях и абсурдах жизни внутри израильского общества. Их проза и поэзия все более уверенно чувствует себя в контексте всей израильской литературы, постепенно переходя на иврит или существующая в режиме двуязычия.
Михаил Магид - публицист и политолог, эксперт по Ближнему Востоку. Пишет много статей о геополитике региона: Израиль, Палестина, Иран, Сирия и т. д.
Публиковался в СМИ и аналитических изданиях, его материалы выходят на темы внешней политики и конфликтов. Среди его книг - "Иран и его прокси", "Ближневосточная революция"
На сайте Samizdat публикуется его статья "Израиль и левые" - там он рассуждает о происхождении левых идей в Израиле, критикует идеологические конфликты.
Магид, судя по его текстам, занимает скорее критическую и аналитическую позицию. Он разбирает внутренние противоречия израильского общества, а также геоґполитические связи.
В одном из интервью он заявляет: "принципиально я за сионизм, но существуют трудности с решением еврейского вопроса".
У Магида значительный вес среди публицистов и аналитиков: его статьи читают те, кто интересуется ближневосточной политикой, левыми и леволиберальными идеями в Израиле.
Также он выпускает прозу: есть литературные тексты, эссе - например, "Счастливая любовь" - что показывает, что его интересы выходят за рамки чисто политологии.
Для него характерно глубокое понимание Ближнего Востока, смешение аналитики и литературности, способность формулировать сложные идеи; интеллектуальный авторитет. Однако его аудитория, скорее всего, нишевая - читатели, интересующиеся геополитикой и идеологией, а не массовая художественная литература.
Михаил Юдсон
Независимая газета написала о нём "...замечательным текстам Юдсона повезёт, а язык его станет предметом профессионального лингвистического анализа ... он уникален и обогатил русскую литературу".
Его стиль часто описывают как "новый голос" в эмигрантской литературе, с оригинальным поэтико-семантическим подходом. Эмиграция: жизнь русского иммигранта в Израиле, культурная и ментальная трансформация.Память и идентичность: пересечения русской, еврейской и эмигрантской памяти. Сюрреализм, аллюзии. Всё это - его проза, которая богата референсами к классической литературе, философии, культурной мифологии. Юдсон ставит экзистенциальные вопросы: смыслы жизни, одиночество, утраты и надежды. Юдсон, безусловно, один из наиболее ярких русскоязычных писателей-эмигрантов в Израиле последних десятилетий. Его книги важны не только как художественные, но и как культурные артефакты: они отражают опыт эмиграции, внутренние метаморфозы души русского писателя в чужом, но родном для него Израиле. Он оказал влияние на литературное сообщество русскоязычных израильтян: через свои статьи, редакторскую работу и творчество.
Изя Вайснегер (псевдоним) - политическая сатира как запретный жанр
Автор сатирической прозы и романа "Мой путь в президенты Израиля и обратно". Сочетает гротеск и политическую сатиру. Тексты явно ориентированы на подрыв официального нарратива и обнажение абсурда израильской действительности. Публикаций мало, распространение ограничено. В Израиле почти отсутствует традиция сатиры на политический класс. Вайснегер пишет именно об этом, ломая табу.Такую сатиру трудно публиковать даже в России, а в Израиле - тем более. Смеяться над властью в Израиле на русском языке - значит попасть "в вакуум".
Заключение: Диалог на двух берегах
Израильская русскоязычная литература доказала свою способность быть разной: и патриотичной, и диссидентской, но всегда - глубоко рефлексирующей о судьбе человека между двумя культурами. Это не литература о прошлом, а литература о вечном поиске дома, который всегда оказывается сложнее и противоречивее, чем кажется на первый взгляд.