Аннотация: 24 век от Рождества Христова. Все изменилось. Только люди остались прежними. Первая часть здесь http://samlib.ru/editors/k/kartashew_wiktor_jurxewich/devilsgarden.shtml
"Провиденсия", научно-исследовательское судно Космофлота Колумбии.
Замполит ест голубцы по-космофлотски и морщится. Голубцы ему определенно не нравятся, хотя кому-кому, а уж замполиту стоило бы знать, что главная задача питания в вооруженных силах не доставлять удовольствие, а укреплять боеготовность. Человек вкусно и хорошо поевший, как правило, настроен еще немножко пожить, и на амбразуру полезет без энтузиазма, а то и вовсе попытается отлынуть. Так что можно сказать, что вкусное питание подрывает боевой дух. Соответственно, кормить военнослужащих, конечно надо, но так, чтобы они никаких иллюзий на свой счет не питали.
У замполита, кстати, есть имя - его зовут Эдуард Франсискович Козелок. В глаза офицеры обращаются к нему по званию - "товарищ комиссар-майор", нижние чины - по должности - "товарищ замполит", за глаза и те и другие одиноково зовут его Стасиком.
Из всех офицеров на борту он единственный, у кого в голове стоит чип, поэтому я наблюдаю за происходящим в кают-компании с его помощью. Его глазами я вижу сидящих с ним за одним столом капитана, старпома и второго помощника. Они словно взяты из одного набора: у капитана глаза навыкат, у старпома - усы навыкат, у вторпома - уши навыкат. Сквозь Стасика я слышу разговор командиров боевых частей, сидящих за соседних столиком. Благодаря остальным его рецепторам я ощущаю кисловатую вонь, исходящую от голубцов, поднимающийся из-под стола запах чьих-то несвежих носков, чувствую, какие усилия приходится прилагать Стасику, чтобы разжевать куски пищи, как у него начинает ныть поджелудка, как чешется левое яичко, как шумит в голове после недавнего понижения давления в отсеке. Параллельно я читаю его мысли, или, пользуясь профессиональным жаргоном, считываю его мыслеобразы.
Я нахожусь в голове Стасика в спящем режиме: он действует абсолютно автономно и о моем присутствии даже не подозревает, поэтому не стесняясь думает все, что взбредет ему в голову. Только что, в ответ на довольно безобидное замечание командира, замполит мысленно обозвал его старым козлом. В случае необходимости я могу взять Стасика на ручное управление, и тогда его тело будет подчиняться мне как мое собственное. Именно поэтому офицеров у нас не чипуют, в отличие от младшего личного состава, у которых, у всех поголовно между полушариями головного мозга вживлен МУД - микропроцессор удаленного доступа, или, по-простому, чип. Их на нашем жаргоне называют "чипушилами". Но Стасик, хотя у него в голове тоже стоит чип, чипушилой, тем не менее, не является, потому что его МУД имеет доступ к дистанционному управлению чужими чипами. Таких называют "операторами удаленного доступа" или "карабасами". Замполиту чип положен по должности, с его помощью он следит за моральным духом команды и выявляет неблагонадежный элемент. С офицерами ему приходится работать по старинке, то есть стучать на них в Особый Отдел.
Я тоже карабас, но на этом мое сходство со Стасиком и заканчивается. Он - слабенький корабельный замполит с третьим уровнем дистанционного доступа и вторым уровнем секретности. Ему даже не положено знать, куда направляется наш корабль. Я же - полковник комитета целевой разведки ГРУ, с высшим доступом и уровнем секретности. Правда, наш пункт назначения мне тоже не известен. Его знает только капитан, старпом и командир штурманской боевой части, в головы которых я не могу залезть при всем желании. Зато мне известно многое другое, потому что в голову к замполиту и младшему личному составу я хожу как к себе домой.
На этом корабле наша группа летит впервые, поэтому мы активно его исследуем. Мы поднялись на борт в космопорту Каллисто, что в окрестностях Юпитера, и в расписании на посадку он значился как колумбийское научно-исследовательское судно "Провиденсия", которое направлялось на спутник Плутона Харон. Благодаря оперативным данным, собранным в мозгах моих маленьких друзей, я знаю, что "Провиденсия" это псевдоним эсминца Мезальянса "Степана Разина", который служит оперативным штабом спецопераций ГРУ. Из чего я делаю вывод, что летим мы куда угодно, только не на Харон.
Информация эта, понятное дело, совершенно секретная, но от карабаса моего уровня очень трудно что-либо утаить. Начальство к этой проблеме относится практично: никто мне никакой информации не сообщал, таким образом я получил ее незаконным образом. Что дает моему начальству повод в любой момент обвинить меня в самовольном сборе оперативных данных с использованием казенных спецсредств. Что автоматически означает высшую меру наказания. Тот факт, что казенные спецсредства вживлены непосредствно мне в мозг, и запрет на их самовольное использование автоматически означает запрет на мыслительные процессы в принципе, никого не волнует и смягчающим обстоятельством не является.
Я продолжил свои изыскания, и вскоре узнал, каким образом "Степана Разина" занесло в колумбийский научно-исследовательский флот. Службу "Разин" начал в Юпитерском флоте, и проблемы с ним начались еще на стадии строительства: при покраске внутренних помещений три маляра согрелись водкой, сняли маски и угорели. Потом при погрузке ракет одну из них уронили на руководившего погрузкой каптри. Когда корабль спускали со стапелей, бутылка шампанского отрикошетила от борта корабля и осталась цела. Ее обследовали и выяснили, что она была пустой: несмотря на заводскую упаковку жидкость из бутылки таинственным образом испарилась. В тот же день, во время освящения "Разина", кадило выскользнуло из рук дивизионного замполита, улетело в строй и попало в голову командиру боевой радиотехнической части, певшего в это время вместе с остальной командой гимн Мезальянса.
Все эти знамения предвещали кораблю и его команде непростую службу. И действительно, впервые отправившись на боевое дежурство в район Ганимеда, "Разин" сразу по прибытии в свой квадрат наткнулся на неизвестный боевой корабль. ИНИС, искусственный интеллект "Разина", снял его радио-тепловой портрет и заявил, что это фрегат Альянса "Офелия". Ушибленный кадилом командир радиотехнической боевой части - после того случая гимн у него в голове звучал не умолкая ни на секунду, - с ИНИСом согласился.
"Офелию" ракетировали. Совершая маневр уклонения, она врезалась в астероид Урал-1919 и взорвалась. Командир "Разина" экстренно вышел на связь, и доложил о произошедшем в штаб. Через несколько дней прибыла комиссия во главе с зам командующего Юпитерским флотом, который сообщил, что якобы подбитая "Офелия" жива-здорова, несет службу в районе Марса и передает свой пламенный привет, зато в этом районе вдруг перестал выходить на связь эсминец Мезальянса "Василий Чапаев".
Завели, как водится, дело. В результате выяснилось, что штабной ИНИС запутался в часовых поясах и отправил "Разина" на боевое дежурство на неделю раньше положенного срока, когда квадрат еще патрулировал "Василий Чапаев"; корабельный ИНИС, снимая радио-тепловой портрет "Чепаева", перепутал корму с носом; командир радиотехнической части уже неоднократно обращался к врачам по поводу неумолчно гремящей у него в голове музыки, но те решили, что он придуривается, чтобы комиссоваться с полной пенсией. На них всю вину и свалили. Весь экипаж лишили тринадцатой зарплаты, командира радиотехнической службы все-таки комиссовали, но на половину пенсии, а ИНИСам, и штабному и корабельному, объявили выговоры. "Разина" хотели распилить на гвозди, но тут ГРУ вдруг потребовался мобильный штаб, и корабль с чистой совестью перевели в обеспечение, подобрав ему соответствующую команду и в том числе замполита.
Помню, как, знакомясь, так сказать, с личным составом "Разина", я недоумевал, каким образом Стасик пробрался в замполиты. Ведь замполит, кроме обычных своих политручьих обязанностей, всяких там стенгазет и хорового пения, при необходимости должен вести личный состав в бой. Конечно, в первых рядах в атаку замполиты ходят только в кино и на плакатах, в жизни они себя берегут, и воодушевлять бойцов предпочитают из укрытия с помощью чипа. Но все равно в ключевые моменты боя замполиту приходится брать бойцов на ручное управление и лично вести боевые действия. Поэтому курсантов военно-политических училищ обычно усиленно натаскивают на абордажный и ножевой бой, и самбо.
Стасик, учитывая его размеры - габаритами он не уступит мне, - и трудное детство, вполне способен на физическое насилие. Он умеет набить морду нерадивому матросу или затряхнуть не слишком крупного мичмана, то есть взять его за шкирку, хорошенько взболтать, а потом резко отпустить, чтобы тот на подкашивающихся ногах улетел куда-нибудь головой. Но зачеты по абордажному бою, как мне известно из его же воспоминаний, Стасик сдавал исключительно в виде тестов, выбирая правильный ответ из четырех вариантов.
Ко всему этому Стасик, возможно, худший карабас из всех, кого я знал. Как он работает с личным составом - это надо видеть! Не вытерев ног он ломится в разум чипушиле, и ведет там себя как обезьяна в медлаборатории, повсюду оставляя следы ботинок сорок шестого размера, провалы в памяти и обрывки нейронных связей. Вся чипованная часть экипажа "Разина" знает: если вдруг резко заболела голова, накатило отвращение к жизни и неутолимое желание выпить, - значит Стасик решил проявить служебное рвение. Надо это перетерпеть. Главное не думать в это время ни о чем интересном, а лучше всего напевать про себя какую-нибудь песню - самое простое средство самообороны, блокирующее мысли. Поначалу нижние чины во время шмона демонстрировали патриотизм и пели гимн Мезальянса, но быстро поняли, что под гимн Стасик наоборот возбуждается и начинает шурудить в мозгах с удвоенной силой.
Постепенно, опытным путем матросы сумели нащупать ахиллесово сухожилие замполита. Оказалось, что Стасик чрезвычайно неравнодушен - в негативном смысле - к творчеству почетного матроса Людмилы Зыкиной. Достаточно спеть пару раз припев "Реки-Волги" и головная боль сразу начинает утихать, - это Стасик, заслышав ненавистные звуки, поспешно ретируется. Спровадив Стасика, желательно сразу же выпить граммов сто шила, разведенного водой в соотношении один к одному спирта-ректификата, чтобы минимизировать ущерб, нанесенный замполитом коре головного мозга.
Обычно в начале похода Стасик, настропаленный в политотделе штаба, пузыриться лозунгами, все время порывается улучшить какие-нибудь показатели и безопасность жизнедеятельности, уменьшить травматизм, повысить грамотность, наладить, наконец, шашечно-шахматный кружок, для чего назойливо лезет в головы экипажу и активно мешает работать. Но в чью бы голову, он, бедолага, не сунулся, отовсюду ему на разные голоса поет свои серенады Людмила Зыкина.
Я видел, что происходит с ним в эти моменты: душа его замирает в ожидании чего-то страшного и неотвратимого, седеет и превращается в долину смертной тени, а весь окружающий мир заполняется невыносимой вонью уксуса и чеснока. Видимо, какой-то незакрытый гештальт или детская травма.
Неудивительно, что через пару дней Стасик сдувается, пускает воспитательную работу на самотек, вяло рисует стенгазету, изредка проводит политинформацию и оживает только во время приема пищи. Идеальный замполит, надо сказать. Побольше бы таких.
Вообще замполиты - народ скучный, и я редко работаю с ними вне моих служебных обязанностей. Если вы видели душу одного замполита, вы видели их все. Мысли их скупы и однообразны, и как правило крутятся по двум траекториям: что бы еще украсть и на кого бы еще настучать. Стасик - счастливое исключение. Он, например, тайно пишет юмористические рассказы из жизни военно-космического флота. Подсудное, кстати говоря, дело. Он наблюдателен, у него едкое чувство юмора и бойкий слог. Но самое главное - природа наградила его абсолютным вкусовым слухом, он способен с лету уловить легчайшие ньюансы вкуса или распознать компоненты блюда.
Глядя на мир сквозь призму Стасика, я не перестаю удивляться жестокости судьбы. Трудно представить худшее место для него, чем военно-космический флот. Родись он в Европе или на Марсе, быть ему дегустатором или кулинарным критиком, а тут он свои таланты тратит на написание доносов и поедание голубцов.
Голубец, если вы вдруг не знаете, это такое блюдо: котлетка, слепленная из мясного фарша, риса, лука и моркови, завернутая в капустный лист и подвергнутая термической обработке. Понятно, что назвать голубцы изысканным блюдом не повернется язык даже у самого снисходительного едока. Это качество, вернее, его отсутствие, по мере сил усугубляет по всей производственной цепочке, начиная с агрономов на фазендах и заканчивая корабельными коками. Что-то в этом мыслеобразе, промелькнувшем в голове Стасика, попыталось обратить на себя мое внимание, но я не успел среагировать и быстро проскочил точку напряжения.
Приставка "по-космофлотски" говорит о том, что изначальный рецепт блюда был адаптирован под космические условия. На практике это обычно означает, что один из ингридиентов был заменен на грибы. Так в макаронах по-космофлотски грибы заменяют тушенку, в щах по-космофлотски - картофель, а в голубцах по-космофлотски - рис.
Рис - продукт за пределами Земли дефицитный, он требователен к гравитации, поэтому плохо растет даже на Марсе, что уж говорить о фазендах, где... Так! Стоп машина! А откуда ему вообще известно о фазендах? Стасику и слова-то такого знать не положено, а он сидит и вот так спокойненько, в открытую об этом думает! Я, полковник ГРУ с высшем уровнем секретности, и то узнал о фазендах только когда меня отправили на одну из них ликвидировать старшего агронома, который сливал кому-то информацию. И этот кто-то определенно был не Альянс. У нас с Альянсом секретов друг от друга не больше, чем у брата и сестры, живущих в инцесте, а уж о фазендах они точно знают не меньше нашего. Будь это Альянс, агронома максимум сослали бы в какой-нибудь таежный поселок, лет на десять, восстанавливать популяцию кедровой сосны. Но его потребовали ликвидировать, причем демонстративно, при свидетелях, видимо, чтобы донести до руководства фазенды некую мысль. Я тогда для себя лично провел небольшое расследование, и судя по тому, что даже я не сумел докопаться до глубин, до самой сути, информацию покойник сливал либо лемурианам либо иллюминатам.
Да бог с ними, с иллюминатами! У нас тут возникло конкретных таких два вопроса: откуда простой замполит, не слишком-то отличающийся от обычного чипушилы, знает об одной из самых мрачных и охраняемых тайн Мезальянса, и, самое главное, нет ли тут угрозы государственной безопасности. В таких случаях я имею право на немедленное оперативное вмешательство, не дожидаясь разрешения начальства. Как будто я его когда-то дожидался.
Чип заунывно завыл, разгоняясь, и я вышел на оперативное ускорение. В этом режиме скорость моего мышления увеличивается в сотни раз, что позволяет мне работать с подсознанием чипушилы. Время для меня неимоверно замедляется, и теперь каждый мыслеобраз Стасика я способен раскрыть веером составляющих его ассоциаций и воспоминаний. К сожалению, я могу выдержать не дольше десяти секунд оперативного ускорения. Единственный источник питания чипа - мой мозг, и в этом режиме он жрет каллории как ненормальный, забирая до половины энергии, вырабатываемой моим организмом. Лишняя пара секунд может привести к нервному срыву. К тому же чип, зараза, греется и охлаждается за счет моих извилин. Зато для меня эти секунды превращаются в часы вдумчивых оперативно-разыскных мероприятий. Оперативный режим чипа - спецразработка тайных лабораторий ГРУ, и преподают его только в одном месте - в Академии международных отношений им. М.М.Исаева.
Существует несколько методик работы с подсознанием, огромное множество разных приемов и хитростей, но до сих пор это скорее искусство, нежели наука. У кого-то получается, у большинства - нет. У меня получается, и, говоря без ложной скромности, получается неплохо. Но даже я никогда не знаю, куда в итоге выведет след из ассоциативных крошек.
Многое тут зависит от способности следователя подстроиться под чипушилу, и при большой разнице в стилях мышления никакого допроса не получится. Если я вздумаю допросить математика, то у меня ничего не выйдет. И дело не в том, что я ничего не понимаю в математике (хотя и это тоже), а в принципиальной чужеродности математического мышления моему. Когда я учился в Академии, для демонстрации этого тезиса меня заставили залезть в подсознание какого-то крупного математика. Не знаю, зачем его, такого, вообще чипировали.
Обычно человек думает мешаниной мыслеформ из обрывков речи, звуков, визуальных воспоминаний и выдуманных образов, синтезированных опять же на основе воспоминаний. То, что творилось в подсознании этого математика, разительно отличалось от всего, с чем я сталкивался ранее, и визуально походило на ускоренные в миллионы раз геологические процессы, которые я видел в какой-то научно-популярной передаче. Самое неприятное началось уже после допроса. Математик как будто сумел заразить меня своим образом мыслей. У меня открылась жуткая синестезия: вместо мыслеформ я стал думать какими-то радужными переливами, а у звуков появилось фоновое сопровождение в виде запахов. Звон дверного звонка, например, почему-то пах малиной, а журчание воды в раковине отдавало селедкой. Из всей музыки без последствий я мог слышать только классику, потому что от современной попсы несло такой выгребной ямой, что меня однажды буквально стошнило при прослушивании творчества очередного эстрадного новообразования. Еще ночами мне повадилось снится число пи, и, когда оно доходило до миллионого знака после запятой я обязательно просыпался и потом долго не мог уснуть.
Я обратился к нашему врачу, и он, узнав причину моих недомоганий, поспешил меня успокоить. Оказалось, так происходило со всеми учащимися, которые заглядывали в разум этому математику. Через две недели, сказал врач, пройдет. Через две недели прошло. Как мне объяснил преподаватель, для допроса математика-чипушилы нужен математик-карабас сопоставимого уровня. Это я понял. Я не понял для чего потребовалась эта демонстрация. Могли просто словами сказать, я бы поверил.
К счастью для меня, Стасик с математикой находятся на разных концах экстремума континуума. Его стиль мышления самый нормальный, человеческий, разве что запахи и вкусы он помнит гораздо лучше среднего.
Мне работа с подсознанием напоминает выступление воздушного гимнаста, который перелетает с трапеции на трапецию. Разогнав чип я первым делом возвращаюсь к взволновавшей меня мысли Стасика про рис, как он плохо растет на Марсе и вовсе не растет на фазендах. Я цепляюсь за слово "фазенда", и подсознание Стасика тут же вываливает передо мной ворох ассоциаций. Я выбираю одну, которая кажется мне наиболее перспективной в информационном отношении, и перескакиваю на нее. В моих ушах с полуслова начинает звучать пожилой мужской голос с лекторскими интонациями:
-...время Земля не в состоянии прокормить самое себя. Более половины потребляемых на Земле продуктов питания поступает извне. Альянс и его колонии получают продовольствие с Марса, который не даром называют житницей Солнечной системы. Наша корпорация находится с Марсом во враждебных отношения, поэтому мы лишены доступа к его продовольственным ресурсам. С учетом климатических изменений, произошедших на Земле в период Второй Космической войны, продовольственная проблема встала перед нашей корпорацией необычайно остро...
Тут всплывает визуальная ассоциация, уцепившись за которую, я оказываюсь в помещение, болезненно напоминающем школьный класс: три ряда грязно-оливковых парт, шеренги бритых затылков и однообразных серых курток, коричевая доска, исписанная мелом, над которой из рамки пялится в светлое будущее генеральный секретарь Диего Гонзалес. Во рту я почему-то ощущаю вкус мокрого дерева. Возле доски стоит женщина-лектор. У нее грубое мужицкое лицо и осветленные завитые волосы с темной опушкой отросших корней. Она абсолютно, если можно так выразиться, голая: все, что ниже шеи словно нарисовано, причем рисовавший имел весьма приблизительное представление о том, как выглядит обнаженное женское тело.
- Благодаря самоотверженному труду ученых и рабочих Мезальянса, - звенит ее голос, - под личным руководством Диего Ибрагимовича Гонзалеса, продовольственная проблема была в рекордные сроки решена! Выходом из сложившегося положения стали орбитальные исправительно-трудовые агрокомплексы, или, как их еще называют, фазенды. Строительство фазенд велось в тяжелейших условиях, нередки были случаи, когда строители, не получив вовремя скафандров, вынуждены были работать в космосе голыми руками. Мы были первыми и пришлось нам нелегко! Нам надо было выстоять в кольце враждебных сил природы! Вырваться из вековой отсталости! Надо было преодолеть огромную силу земного притяжения! Надо было научиться жить по новым законам! И теперь можно с гордостью сказать: мы выстояли! Мы выдержали! Мы победили! В первые два года удалось ввести в эксплуатацию пятнадцать фазенд! В последующие годы их число продолжало неуклонно расти! Миллионы энтузиастов вылетели осваивать орбитальную целину, и к концу третьего года был получен первый урожай!
Новый ассоциативный прыжок, и перед моими глазами возникает страница учебника с картинкой, на которой изображено странное сооружение, по форме напоминающее грушу или лампу накаливания. Теперь я знаю, как выглядит фазенда снаружи - до этого я видел их только изнутри. Купол фазенды представляет собой сплошную гигантскую оранжерею, похожую на глаз стрекозы, у нее такая же темная фасеточная поверхность с металлически-зеленым отливом. Кому пришло в голову это сравнение, мне или Стасику, я не знаю, на оперативном ускорении я не всегда успеваю отличить его мыслеобразы от своих. Я сомневаюсь, что Стасику известно слово "фасеточный", в таком случае моя ассоциация оставит в подсознании Стасика след чужой информации.
Картинку обступили строчки текста: "Диаметр купола фазенды составляет 3-5 км. Численность населения может достигать 60 тыс человек", и тому подобная никому не интересная статистика.
- Фазенды всегда находятся в точке Лагранжа на освещенной стороне орбиты Земли, - сообщает знакомый звонкий женский голос, - что, в условиях невесомости, позволяет снимать урожай до восьми раз за год. Размеры фазенд столь значительны, что иногда их можно увидеть даже с поверхности Земли. Наверняка каждый из вас видел серебристую пыльцу в небе у горизонта сразу после заката...
Я припоминаю, что действительно, в детстве я не раз видел такие светящиеся пылинки в вечернем небе, но никто из взрослых, понятное дело, не мог объяснить мне это природное являение, и вот теперь, спустя столько лет, радость наконец-то узнать ответ оставляет еще один след моего присутствия в подсознании Стасика. На этот раз лекторша одета в строгий юбочный костюм, и я понимаю, что до этого она была голой потому что озабоченный курсант Стасик воображал ее без одежды, да так и отложил это воспоминание в подсознание, оболтус. Подсознанию ведь все равно, какие мысли тащить в свои закрома. А деревянный вкус я ощущал потому, что Стасик, когда не записывал услышанное в тетрадь карандашом, грыз его, как бобер.
Я делаю новый прыжок и вдруг проваливаюсь в информационный кластер, который выглядит изнутри как непроницаемый стеклянный шар, наполненный абстрактным знанием. Ага, понятно. Это особо секретная информация, которую вложили в мозг Стасика минуя органы чувств. Интересно, сколько таких шариков у него в голове, и не содержится ли в одном из них в заархивированном виде личность спящего агента, которая, услыхав пароль, займет место текущей личности Стасика? Похоже, не зря я начал это расследование.
В этом шаре содержится информация о людях, которые работают на фазендах. Это не просто заключенные, а те, кого приговорили к высшей мере наказания. Раньше им тихонько стреляли в сердце в каком-нибудь специально оборудованом под это дело тюремном закутке. После чудовищных потерь Второй Космической войны и последовавшего за ней голода, человеческая жизнь резко взлетела в цене, так что в наше время высшая мера наказания не более чем юридическая формальность, чтобы навсегда отправить человека работать на фазенду. На фазендах отстутствует гравитация, соответственно, обычному заключенному можно работать в таких условиях не более трех месяцев, после чего его нужно везти обратно на Землю для реабилитации. Само собой, таскать туда-сюда миллионы заключенных никто не хочет. Поэтому юристы Мезальянса считают, что права человека распространяются только на живых, а приговоренный к смерти юридически уже труп, а значит, нет никаких препятствий пожизненно использовать его на орбитальных сельхозработах.
По прибытии на фазенду за осужденным закрепляют одиночную камеру-огород размером шесть соток. Именно столько способен обработать один человек, учитывая ускоренный рост растений в невесомости. Камеры, каждая по сути - отдельный отсек, находятся непосредственно под стеклянным куполом фазенды. Из-за переборок между камерами стеклянный купол фазенды издалека кажется фасеточным. Темный цвет ему придает специальная пленка, которая выполняет роль озонового слоя на Земле, отфильтровывая из солнечного света все вредное излучение, а зеленый отлив получается благодаря просвечивающей сквозь пленку зелени растений.
Попав на фазенду осужденные поначалу недоумевают: а в чем здесь наказание? Тепло, солнце, зелень, кислород, вода! Работа, с учетом невесомости, не такая уж тяжелая. Жизнь заключенного теперь - народное достояние, поэтому каждую неделю его посещает врач. По сравнению с таежными поселками - просто рай! Летай себе как птица небесная, и собирай в житницы. За выполнение плана положены дополнительные удобства и посильные развлечения, в том числе общение с другими заключенными и даже небольшие порции алкоголя.
Но, как оказывается, такая легкая в буквальном смысле жизнь убивает быстрее и надежнее морозов и недоедания в таежных поселках. Не даром Международный суд к правам человека, наравне с правами на жизнь и свободу, относит и право на гравитацию.
Уже через пару недель жизни в невесомости в теле человека начинают происходить изменения. Из организма вымывается кальций, кости становятся хрупкими, атрофируются мышцы, усыхают связки, сердце увеличивается в размере, и с точки зрения земной медицины уже через пару проведенных на фазенде лет заключенный превращается в калеку, который никогда не сможет покинуть фазенду - любое более-менее значительное тяготение или перегрузка быстро его убьют. В условиях невесомости он еще несколько лет способен выполнять все необходимые работы, но уже обречен. В конце концов невесомость добирается до кровеносной системы, мелкие кровеносные сосуды в почках, сетчатке глаза, пальцах рук и ног начинуют понемного лопаться. Человек постепенно слепнет, потом открывается почечная недостаточность или гангрена. Заключенный умирает, как правило в страшных мучениях, а на его место заезжает новый пока еще жилец. Рекорд продолжительности жизни в невесомости - двенадцать лет, но мало кто доживает до восьми. Так что фазенда это действительно высшая мера наказания, только в рассрочку.
В принципе, всю эту информацию, разве что за исключением внешнего вида фазенд, я знал и без Стасика. Но ответа, откуда она известна самому Стасику, я так и не получил. Значит, не там искал. Я отпрыгиваю назад, к лекции, которую вела голая лекторша, выбраю другое направление и оказываюсь в прямоугольном спортивном зале, пол, стены и даже потолок которого обшиты вагонкой и лоснятся в свете ламп масляной краской. Вдоль длинных стен из одного угла зала в другой тянутся толстые трубы центрального отопления, к потолку уходят узкие прямоугольные окна, заваренные решеткой, чтобы защитить стекла от шального мяча. Пол расчерчен разноцветными кругами и прямоугольниками.
В центре зала стоит конь, в смысле, гимнастический снаряд. Ноги его убраны на минимальную высоту. Конь, как это ни прискорбно, выполняет обязанности кобылы. На нем на животе лежит молодой парень. Куртка его задрана, а штаны и трусы спущены до колен. По обе стороны коня стоят два бородатых мужичка (оба очень похожи на Карла Маркса, но каждый по-своему), и розгами хлещут парня по голым ягодицам. Процедурой командует бритый человек с жилистым лицом потомственного унтера. Он одет в свитер, сквозь разрез которого виднеется еще один свитер. На лице парня застыло выражение изумления, он вцепился в коня так, что побелели костяшки пальцев, в зубах, чтобы они не раскрошились, зажата деревянная палочка.
В стороне стоит вереница таких же серых парней, и среди них - Стасик. Он видит, как после каждого удара розгами вздрагивает лицо лежащего, и от мысли, что через несколько минут ему самому придется лечь на мокрую от пота дермантиновую спину коня, душа его замирает в ожидании неотвратимого, седеет и превращается в долину смертной тени. От разгорячившихся Карлов Марксов исходит ядреный запах пота, чеснока и почему-то уксуса. Все звуки в зале съедает голос Людмилы Зыкиной, гремящий из невидимых динамиков.
Унтер поднимает руку. Музыка утихает, теперь Зыкину еле слышно, и Карлы Марксы прекращают экзекуцию. Выпоротый, морщясь и охая,одной подтягивает штаны и сползает с коня. Прислонясь к стене, он переводит дух, негнущимися пальцами застегивает пуговицы и затягивает ремень. Сидеть ему не хочется. Унтер дает знак следующему, и тот покорно взбирается на коня. Он знает, что если откажется, то тут же вылетит из училища, как несправившийся с учебной программой. Карлы Марксы задирают на нем курку и стягивают штаны, оголяя зад, и выбирают новые розги из бадьи с раствором соли и уксуса, где их вымачивают для дезинфекции. Человек в свитере машет рукой, музыка снова становится оглушительноей и процедура возобновляется.
Я удивляюсь: телесные наказания в учебных заведениях у нас упразднили еще при генсеке Диего Гонзалесе, и Стасик слишком молод, чтобы их застать. Скорее всего, то, что я увидел, вовсе не наказание, а практические занятия, на которых курсантам, будущим карабасам, ставят болевой порог.
От болевого порога оператора дистанционного доступа напрямую зависит полезный радиус действия его чипа. Сигнал чипа распространяется с конечной, причем не очень большой скоростью, поэтому команды карабаса доходят до чипушилы пусть и с крошечным, но запозданием, которое удваивается, пока отклик чипушилы вернется назад к оператору. Уже на расстоянии нескольких десятков метров эта задержка становится критической для ведения боя на ручном управлении.
Чтобы компенсировать эту потерю времени, чип оператора должен работать с небольшим ускорением. Но тут возникает новая проблема: в этом режиме оператор все ощущения чипушилы будет воспринимать немного сильнее, чем в реальности. Причем этот эффект будет возрастать пропорционально увеличению расстояния между карабасом и чипушилой. Когда дело касается зрения, слуха и обоняния, это работает в плюс, но тоже самое происходит с болевыми ощущениями. И если чипушила, например, на расстоянии пятисот метров ударится коленкой об угол стола, то неподготовленный карабас запросто может потерять сознание, а то и помереть от болевого шока. Что уж тут говорить про боевые травмы и ранения.
К счастью, если можно так выразиться по этому поводу, человека можно научить терпеть боль, а если постараться, то и даже ее полюбить. Организм человека устроен таким образом, что при получении физического вреда, чтобы справится со стрессом, он выделяет в кровь гормон эндорфин, гармон радости. Если человеку причинять боль не просто так, а через равные промежутки времени, то рано или поздно в нем, и он перестанет воспринимать боль как вред, она станет для него источником удовольствия. Нечто сродни стокгольмскому синдрому.
Психологи Мезальянса разработали несколько методик повышения болевого порога. Порядок и систематичность - залог успеха. Телесные наказания по два раза в день, без перерывов, постепенно наращивая интенсивность. Порка, кстати это наименее болезненное упражнение. Нам, когда я учился в заградотрядовском училище, болевой порог ставили в основном боллбастингом. Я уж молчу про Академию Международных отношений. Так что можно сказать, что любой оператор с высоким доступом тайный или явный мазохист. Профессиональная, так сказать, деформация. Правда, получается не со всеми. Стасик вот гедонист, поэтому из него вышел не карабас, а барахло. Он от порки ухитрился заработать психологическую травму.
Так, все эти подробности педагогической доктрины Мезальянса, конечно, очень познавательны, но это опять не то, что я ищу. Я снова раскладываю ассоциативный пасьянс и снова оказываюсь в том же спортзале. Какой-то навязчивый символ. На этот раз спортзал трудно узнать. С потолка свисает огромный, во всю высоту зала, портрет генсека Гонзалеса, в маршальском мундире, усах и тюбютейке. На груди у него одинокий орден Трудового Красного Дракона. Это штатский вариант ордена Красного Дракона, высшей военной награды Мезальянса. Помнится, этим орденом Гонзалеса наградил совет директоров Мезальянса как раз за успешную реализацию проекта фазенд. Судя по тому, что эта единственная награда из всех, что у него были, которую генсек носил постоянно, орденом Трудового Красного Дракона Гонзалес гордился особо.
К баскетбольным корзинам приклеплены флаги Мезальянса, красные полотнища с черно-белым инь-янем посередине. Там, где раньше стоял конь, теперь возвышается переносная трибуна. Курсанты, выстроенные вдоль стен затаив дыхание наблюдают, как на трибуну взбирается седой краснорожий комиссар-полковник, Мануэль Степанович Пяльцев, директор 42-го краснодраконного военно-политического училища им. В.Соловьева. В отличие от генсека Гонзалеса, комиссар-полковник весь увешан медалями. Стасик стоит совсем рядом с трибуной, и я вижу, что это награды за выслугу, участие в парадах, переписях, в честь юбилеев городов, сел, ведомств и родов войск.
Гарный адъютант протягивает комиссар-полковнику папку, и тот, откашлявшись и испив водицы, гэкая, окая, особо сложные слова произнося по слогам, начинает читать по бумажке:
- Дорогие товарищи курсанты! Позвольте поздравить вас с окончанием курса нашего военно-политического училища! Отныне вы - полноценные политические работники системы орбитальных исправительно-трудовых агрокомплексов! Призываю вас с честью нести это гордое звание, храня верность корпорации Мезальянса, чтя заветы наших великих вождей, стоя на страже рубежей...!
Тут до меня, наконец, доходит. Как я раньше не догадался! Все очень просто - Стасик учился на политрука фазенды! Это все объясняет. Политрук на фазенде это прежде всего смотрящий Мезальянса. Навыки карабаса и боевая подготовка для него второстепенны: пираты на фазенды не нападают, а осужденные сидят по одиночным камерам-отсекам. Как Стасик сумел вместо фазенды просочиться на Юпитерский флот, меня не касается. Я свой долг выполнил, установил, что Стасик не манчжурский агент, а верный сын Мезальянса. Пора и честь знать. Тем более чип начинает греться.
А ведь теперь придется писать отчет! От этой мысли настроение мое резко идет вниз. Как я это ненавижу! Оправдывайся теперь, объясняй объективную необходимость моих действий. Надо не забыть написать, откуда я сам знаю про фазенды. Придется расписывать места хранения полученной информации в подсознании Стасика, на случай, если Особый отдел заинтересуется и продолжит мои изыскания.
Обычно от всякой такой писанины я по мере сил отлыниваю, особенно, если не было свидетелей. В данном случае свидетели, возможно были. Самого Стасика можно в расчет не брать, он у нас как в старом анекдоте: заходи кто хочет, бери что хочешь. Но на "Разине", как на грех, кроме меня и Стасика еще четверо карабасов. Трое из них, судя по аурам их чипов, имеют четвертый уровень доступа. Поэтому, ну и еще по некоторым особенностям их поведения, я полагаю, что это заградотряд. Таких у нас еще называют боевыми карабасами. Как правило это ветераны космогвардии, часто старые, больные или увечные, которые, чтобы продолжить службу в рядах, согласились поставить себе чип. Я сам попал в ГРУ из заградотряда, где прослужил пять лет, так что бывших коллег чувствую за версту. Тревожный, кстати момент: три заградотрядовца на борту - верный признак того, что планируется резня. Команды на "Разине" две с половиной сотни чипушил, и Стасику одному, даже будь он полноценным замполитом, в одиночку бой не вытянуть.
При большом желании я мог бы взломать их чипы и все выведать, но делать этого ни в коем случае нельзя. Четвертый уровень доступа не бог весть что, но они опытные карабасы, а не тюфяк Стасик, взлом обязательно заметят и сообщат куда следует. А меня по возвращении будут ждать спецы из Особого отдела. Да и вообще, у нас, у карабасов, принято проявлять уважение к коллегам, не взирая на звания и доступы. Они же, например, с девочками моими ведут себя культурно, в чипы к ним не лезут, хотя им, наверняка, страшно интересно, что это за две чипсы с ними на одном корабле летят. Понятное дело, девочки обучены приемам ментальной самообороны, к тому же, если какой-нибудь наглец к ним сунется, их чипы тут же сообщат о взломе мне, а я так взломщику мозги проутюжу, что он потом неделю будет свою фамилию вспоминать. Но заградотрядовцам-то про это ничего не известно, и тем не менее они видят мой чип рядом, понимают, что девочки хозные и не лезут.
Впрочем, будь на борту только заградотрядовцы, я бы никогда писать отчет не стал. Им, с их четвертым уровнем и знать-то про оперативное ускорение не положено. К сожалению, кроме них на борту присутствует еще один карабас. Этого я даже знаю. У него, как и у меня, высший доступ. Лично с ним мы никогда не встречались, но несколько раз на заданиях, причем, как на подбор, самых сложных и ответственных, его чип оказывался поблизости. Случайно такое произойти не могло, из чего я делаю вывод, что он тоже офицер ГРУ, вероятно, мой дублер или обеспечивающий. Или следователь, который шьет на меня дело, почему нет? В этом случае он отслеживает мои перемещения и наверняка уже установил факт оперативного вмешательства в подсознание замполита. И если я вдруг не доложу об этом, то получится, что я не только самовольно провел сбор информации, составляющей государственную тайну, но еще и утаил ее. В этом случае моя карьера закончится очень быстро и очень болезненно. Так что настучать на Стасика мне придется не столько ради государственной, сколько ради моей личной безопасности.
Я выхожу из оперативного ускорения и вижу, что Стасик все еще возится с голубцами. За прошедшее время он даже не успел сменить мысль, и продолжает мысленно брюзжать, что в голубцах рис заменили на грибы. Я бы на его месте лучше бы радовался, что на грибы заменили рис, а не мясо. Питание космофлотчиков регулируется документом, который называется "Раскладка No8", и в которой первым пунктом прописано, что каждому военнослужащему, кроме всего прочего, положено двести пятьдесят граммов мяса в сутки. И это было бы прекрасно, если бы при этом не оговоривалось, что в случае крайней необходимости до половины нормы мяса может быть заменено на грибы. Надо ли говорить, что эта крайняя необходимость возникает всегда?
Как выяснили какие-то гандоны (Стасика слова, не мои) из интенданской службы, в сушенных грибах белка чуть ли не больше, чем в мясе. Доставлять мясо с Земли дорого, им его самим не хватает. С Марсом мы перекрестно опыляем друг друга всевозможными санкциями: они нам не продают продовольствия, мы им за это - металлы. А на орбите мясо растет плохо, на орбите мясо все время норовит сдохнуть, в отличие от грибов, которые в невесомости достигают гигантских размеров. По всем этим причинам грибы глубоко и безвозвратно вошли в жизнь космофлотчиков. Проблема в том, что те гандоны из интендансткой службы забыли уточнить, что в грибах столько хитина, что для полноценного усвоения грибных белков космофлотчику нужно обзавестись пищеварительным трактом таракана.
Голубцы - верные спутники космофлотчика на протяжении всей его службы. Их изготавливают на пищевых заводах, которые располагаются в цокольной части фазенд и доставляют на борт в замороженном виде. Тут Стасик слышит деревянный звук, с которым голубцы ссыпаются из мешков в морозильные ящики камбуза. Как гласит "Раскладка No8", помимо мяса военнослужащий Космофлота каждые сутки должен получать "минимум три разных вида фруктов и овощей". Интендансткая служба, которая без малейших усилий способна извратить и более ясную формулировку, словосочетание "фруктов и овощей" толкуют в пользу последних, и получается, что голубцы, в состав которых входят лук, морковь и капуста, в одиночку закрывают этот пункт. В те дни, когда космофлотчики отдыхают от голубцов, их заменяют щи по-космофлотски. Можно не сомневаться, если бы Генштаб вдруг решил, что отныне военнослужащим положено не три, а целых четыре разных вида фруктов и овощей, то ровным счетом ничего не изменилось бы. Разве что грибы приравняли бы к фруктам.
Этот поток мыслеобразов, как аккомпанемент, сопровождает борьбу Стасика с голубцами. Постепенно его недовольство меняет направление. Теперь его не столько возмущает присутствие в голубцах грибов, с ними он, похоже, уже достиг стадии принятия, сколько качество капусты. По мнению Стасика, капустный лист слишком толст и его невозможно разжевать. Как и грибы, капуста отлично чувствует себя на фазендах, но ее надо снимать при достижении кочаном тридцати сантиметров в любом измерении. При дальнейшем росте листья начинают приобретать повышенную волокнистую жесткость. Руководство фазенд, в погоне за показателями, повсеместно пренебрегают этим правилом, позволяя кочанам вырастать до полутора метров. Неудивительно, что капустные листья голубцов вкусом и консистенцией напоминают Стасику брезент. Он пускается на всевозможные военные хитрости и уловки: пилит капусту поперек волокон ножом, смазывает сметаной, заедает хлебом, запивает водой, но непрожеванные клочья упрямо липнут к стенкам пищевода, вызывая икотные спазмы.
Несмотря на все свои страдания, Стасик заглотил второе быстрее всех, и в ожидании десерта ломает и ест голый хлеб, благо на него никакие нормограммы не установлены. Когда с голубцами покончено, вестовые уносят грязную посуду и ставят в центре каждого стола суповую тарелку. Сегодня на сладкое сгущеное молоко. Норма - банка на шестерых, по шестьдесят граммов на человека. На военных кораблях царит равноправие, камбуз готовит на всех одинаково. То же касается норм. Шестьдесят граммов получит капитан, шестьдесят - замполит, шестьдесят - самый распоследний трюмный. Разница только в том, что капитан и замполит съедят свои нормы за накрытым скатертью столом, с небьющегося эрзац-фарфора, а распоследний трюмный - пристроившись где-нибудь на ящике с запчастями.
Вестовые разливают по стаканам чай и вносят тарелки с нарезанным батоном. Хлеб на борту хранится в дегидратированном состоянии, на пищевых заводах его обезвоживают спиртом, а на камбузе перед употреблением разогревают, спрыснув водой. Появляется вестовой-раздатчик. В одной руке у него эмалированное ведерко, в котором подозрительно жидко плещется сгущенка, в другой - мерная чумичка, в которую помещается ровно одна банка. Сгущенка на борт попадает в двух агрегатных состояниях: в пятнадцатилитровых алюминиевых бидонах и в консервных банках. В банках сгущенка лучше - ее невозможно разбавить, и у нее больше срок хранения. Поэтому вначале съедают бидонную.
На кораблях, где я служил, сгущенка, и баночная и бидонная, всегда заканчивалась ровно в середине похода. Когда интенданта спрашивали, почему так, если по документам ее должно было хватить на весь поход, он закатывал глаза, и начинал рассказывать про усушку, утруску, бой банок и засилье крыс, которые ночами разбивались на диверсионные группы и укатывали банки себе в норы. Борьба с вредителями, крысами и тараканами, входила в обязанности корабельного медика, на него-то интендант и возлагал всю ответственность за недостачу продуктов. Вторую половину похода сгущенку в качестве десерта заменяли шоколадные конфеты, в которых шоколада было не больше, чем в грибах, из которых они и были сделаны. Эти конфеты не интересовали даже крыс, зато они обладали неисчерпаемым сроком годности и с годами только крепчали. На "Разине", судя по воспоминаниям команды, после того, как замполитом стал Стасик, сгущенки аккуратно хватает до конца похода.
Раздатчик мерной чумичкой разливает сгущенку из ведерка в общую на стол тарелку - не по шестьдесят же грамм ее, в самом деле, выдавать. Офицеры приступают к сладкому. Они, как витязи на древних пирах, по очереди окунают куски батона в братину, секунду держат, давая мякишу пропитаться молочной сластью и отправляют в рот. Ощущая вкус сгущенки во рту Стасика, я вспоминаю, что нам никакой сгущенки в обед не приносили. Понятное дело - крысы.
Огорчиться по этому поводу я не успеваю, потому что меня внезапно накрывает взрывом вкусовых ощущений. Это Стасик ударился в воспоминания об оладьях, которых ему дома печет его дражайшая супруга Ульяна Никифоровна, пышных, ноздреватых, на кефире! К оладьям Ульяна Никифоровна выставляет пиалы с топленым маслом, сметаной и домашним вареньем. Все это благоухает так, что рот мой заливает слюной. Память на вкусы и запахи у Стасика невероятная. Он, а по его следам и я, ярко и отчетливо, как в реальности, ощущает вкус оладьев, сметаны и малинового варенья. Мне не верится, что человеку может быть ТАК вкусно. Все оладьи, которые я пробовал раньше - лишь бледное подобие этого триумфа вкуса.
И тут, на самой вершине, мне вдруг становится грустно и одиноко. Поход еще только начался, а Стасик уже весь истосковался по своей ненаглядной Ульяне Никифоровне, по ее пятнадцатилитровым молочным бидонам, жаркому вместительному рту и шальным колдовским очам. Ему интересно, кто, пока сам он бороздит бескрайние просторы космоса, согревает его супружеское ложе? Он точно знает про комдива, уверен в начальнике штаба как в самом себе и начинает подозревать начальника политического отдела - слишком уж тот благоволит в последнее время. Именно благодаря стараниям Ульяны Никифоровны вместо фазенды Стасика распределили в Юпитерский флот, а чтобы он его не позорил, направили на штабной корабль: за пять лет ни одного боестолкновения, зато все положенные льготы и надбавки. В прошлом году, когда неожиданно нагрянула инспекция с Земли, Ульяна Никифоровна так отличилась, что Стасика представили к ордену Нефритового Дракона, а комдив лично от себя вручил молодой семье наградной холодильник с дарственной надписью на дверце.
Но за все эти блага приходится платить. Сколько раз, вернувшись с дежурства по дивизии, Стасик заставал свою супругу распаленной, горячей, как из печки, и какой-то неуловимо чужой. В последнее время его все чаще посещает чувство, что это он, Стасик, прелюбодей и тайно пользуется чужой женой. Ему остается успокаивать себя тем, что обе дочери были от него - интереса ради он втихаря проверил это тестом ДНК. Выходит, Ульяна Никифоровна, хоть и не отказывала себе ни в чем ради мужниной карьеры, в главном была ему верна...
Тем временем офицеры домакали сгущенку, допили чай и загрохотали стульями, спеша вернуться к своим должностным обязанностям. Только Стасик чего-то копошится за своим столиком. Когда кают-компания пустеет, к нему подходит вестовой, и, интимно понизив голос, говорит:
- Товарищ комиссар-майор, тут два лишних голубца осталось... Хотите добавки?
Велики и чудны дела твои, Господи! Бывает же такое, что команда любит своего замполита! Расскажешь кому - не поверят. Обычно вестовой замполиту в качестве добавки разве что в тарелку плюнет. А тут, гляди, торжественно тащит дань уважения команды - два премиальных голубца, да еще и щедро политых сметаной.
Чем же замполит заслужил такое отношение команды? А тем, что благодаря Стасиковой прожорливости питание на "Разине" возможно лучшее во всем Юпитерском флоте. Многие, впервые попав на борт "Разина" удивляются размерам порций и разнообразию еды: "У вас что, какой-то праздник сегодня или проверка?".
По уставу именно замполит обязан следить за тем, чтобы командиры, а в особенности интендант, не воровали. Для этого замполиту даются обширные полномочия, что позволяет со всей непримиримостью, принципиальностью и непреклонностью это воровство возглавить.
Казалось бы, если все едят из общего котла, какой смысл воровать? С другой стороны, замполит, одной рукой немного украв у самого себя, другой воздаст себе же сторицей. Завтрак на корабле обычно состоит из яичницы, хлеба с маслом и тридцати граммов колбасы или сыра. Тридцать грамм - мелочь, не получив их никто не умрет и даже не удивится, а таких никто на борту - двести пятьдесят рыл, и замполит, один лишь раз лишив себя колбасы, сразу положит в карман 75 кредитов. Месячное, между прочим, жалование. Поэтому воруют на кораблях с той только оглядкой, чтобы личный состав дотянул до конца похода, не протянув при этом ног.
Но не на "Разине". У Стасика чревоугодие полностью нейтрализует воровские инстинкты. Интендант на такой подвиг не способен, поэтому замполиту приходится держать его в ежовых рукавицах. Не получив на завтрак свои законные граммы, Стасик, на правах духовного лидера команды, вполне способен заявиться в каюту интенданта и поставить ее, вместе с самим интендантом, на уши в поисках пропавшей колбасы. Что он неоднократно и предпринимал. Конечно, он ни разу ничего не нашел - не такой интендант дурак, чтобы прятать ворованное в своей каюте, - но такие визиты нервируют сами по себе, поэтому колбасу и сыр по утрам, скрепя сердце, но выдают. Не всю конечно, но граммов двадцать-двадцать пять - точно. А это, согласитесь, гораздо лучше, чем ничего.
По кораблю гуляет множество баек про непростые отношения замполита с интендантом. Рассказывают, что Стасик, когда он, молодой, идейный, наивный, только пришел на корабль, то долго не мог понять, почему нормы по документам так разительно отличаются от того, что он видит у себя на тарелке. Он обратился к интенданту за консультацией, и тот так подробно и исчерпывающе ответил на все вопросы, что у Стасика сложилось ощущение, что интендант чуть ли не содержит команду за свой счет.
Так могло продолжаться неограниченное количество времени - опыт у интенданта был накоплен колоссальный. Вмешался случай. Одной прекрасной ночью Стасик направлялся в гальюн и издалека углядел крадущегося по своим делам интенданта. Заметив на его спине поклажу, Стасик заподозрил недоброе и укрылся за каким-то агрегатом. Пробираясь мимо засады, интендант решил сменить плечо, и Стасик услыхал характерный звук стукающихся друг о друга консервных банок. Как ни прост был Стасик, он сразу все понял и злобно фыркнул. Интендант обернулся на звук и увидел в затаившейся ночной тишине чьи-то наливающиеся кровной ненавистью глаза. Как все интенданты этот тоже был мелким и пугливым. Тревожно пискнув, он бросил мешок и попытался скрыться. Могучий Стасик настиг интенданта тремя гигантскими прыжками, пузом впечатал его малохольное телосложение в переборку и принялся давить. Видимо, свято храня преемственную связь с инквизицией, замполит решил казнить интенданта без пролития крови. Такого позорного визга на корабле не слыхали с тех пор, как мичман Филафилатьев проснулся одновременно с пригревшейся у него на груди крысой. Дело шло к тому, что интенданта схоронили бы в закрытом гробу, свернув перед этим в рулончик, но, к счастью, на его крики сбежалась команда и с трудом отняла его у разъяренного замполита уже задохшимся и изрядно деформированным.
Как выкрутился интендант, я уже никогда не узнаю: воспоминания Стасика мне самому кое о чем напомнили. Я оставляю замполита наслаждаться дарами команды, из россыпи доступных мне чипов выбираю чип мичмана Филафилатьева и подключаюсь к нему. Мичман в этот момент вздрагивает и затравленно оборачивается. Ему вдруг показалось, что позади него кто-то стоит и недобро смотрит в спину. Это невероятно: в отличие от замполита, мичман, чипушила без допусков и образования, каким-то неведомым органом чувств чует, когда к его чипу подключаются. Это исключительный талант. У нас постоянная нехватка толковых карабасов, а тут такой талантливый кадр пропадает. Обязательно нужно сообщить об этом начальству. Может, мне за него какую-нибудь премию дадут.
Впрочем, я зашел к мичману не ради его талантов или богатого внутреннего мира, а по делу. По имеющимся у меня сведениям, именно мичман Филафилатьев заведует выдачей спирта механикам, поэтому со вчерашнего дня я установил за ним слежку. Место хранения спирта держится в тайне, ведь весь спирт на борту - этиловый, а значит пригоден к употреблению, так сказать, в пищу. Раньше наравне с этиловым использовали и метиловый, который не отличается от него ни вкусом, ни запахом, но при этом смертельно ядовит. Потом, после нескольких случаев массового отравления, руководство решило против менталитета не переть, и эту порочную практику прекратило. С тех пор на флоте используют только этиловый спирт.
Мичман находится один в темном и тесном помещении, где он набирается из-под крана в трехлитровую банку какую-то жидкость. В нос мичману бьет резкий запах свежего спирта, и я поздравляю себя с удачей. Наконец-то я его выследил. Мичман, нацедив полную банку, натягивает на горлышко капроновую крышку, выходит из помещения и закрывает дверь на замок. Я знаю это место, сто раз проходил мимо вместе с членами экипажа, но дверь расположена в неосвещенной нише за аккумуляторной колонной, и, если не знать заранее, ее невозможно заметить. Банку мичман несет в реакторный отсек, где под расписку отдает ее вахтенному механику. Спирт разведут и используют для уборки: раствор спирта лучший способ избавиться от радиоактивной пыли.
Теперь, зная, где хранится спирт, добыть его - дело техники. Во всяком случае, сделать это не сложнее, чем выкрасть ученого с секретной базы. Благо космический корабль - идеальное место для диверсии, на нем полно плохоосвещенных мест, закоулков, лазов и разнообразных конструкций, он как сыр весь источен дырами технических каналов.
Я отключась от мичмана и прихожу в себя. Первое, что я вижу, открыв глаза, - желтый и бугристый ноготь большого пальца ноги, как подснежник, пробившегося в проталину в носке. Как и я, он стремится к свету. В то время, пока сам я совершаю свои ментальные вылазки, мое бессознательное тело остается на койке в каюте, где разместилась наша диверсионно-целевая группа. На пятерых нам выделили почти просторную восьмиместную каюту. Тут даже имеются небольшой диванец и столик на четверых, которым, видимо, предполагается пользоваться в две смены. Выглядит каюта довольно-таки подзаезженной: пол застелен линолиумом трех разных расцветок, стыки между котороыми скреплены аллюминиевыми рейками, дермантин на диване покрыт трещинами и местами засижен насквозь, а подволок возле плафона светильника носит следы возгорания.
Все время мы проводим в этой каюте, с запертой дверью. Еду нам приносят в бачке, как матросам, и мы сами раскладываем ее по тарелкам. Чтобы попроситься в туалет, нужно стучать в дверь, вызывая дежурного. Вообще-то, когда мы заехали в каюте был звонок, но Костя сломал его в первую же минуту пребывания. Если гальюн свободен, нас ведут по коридору с дверями, на которых, как в гостинице, висят номера, с восьмого по шестнадцатый. Мы находимся на положении пассажиров, и нам даже запрещено смывать за собой, это обязанность вахтенного.
Как всегда рядом со мной, почти вплотную сидит на стульчике Костя Ломов. На самом деле стул этот стандартного размера, просто под богатырской задницей Кости он кажется маленьким и очень хрупким. Костя - бывший чемпион Юпитерского флота по боевому самбо в тяжелом весе. Он убил кого-то на тренировке, и в наказание его отправили в поле. Внешне он похож одновременно и на Алешу Поповича и на Змея Тугарина из древнего мультфильма. Над его иконописными глазами, в которых застыла древнерусская сосущая синь, нависают мощные обезьяньи надбровья, а на румяных пудовых челюстях клочьями произрастает куцая византийская бородка. Телосложением он наводит на мысли о племенном крупнорогатом животноводстве.
Костя мой охранник и одновременно надзиратель. Когда я не в себе, он отвечает за сохранность моего беззащитного тела. Если же я вдруг решу предать Мезальянс или просто мое поведение покажется руководству странным, тот же Костя даст мне по голове, натянет на нее специальную блокирующую сигнал шапочку, закатает меня в ковер и доставит куда следует. А чтобы я не мог ему восприпятствовать, Костя не чипован. Впрочем, глядя на совершенно горилье строение Костиной черепной коробки, я подозреваю, что в его мозговую полость чип попросту не поместился бы. Это ведь чип только называется микросхемой, да в кино его из пропагандистких соображений показывают фигулькой размером с ноготь мизинца, а на самом деле - своими глазами видел - это дугообразная дура в сорок восемь квадратных сантиметров и такой толщины, что мне после операции полгода жал череп.
Костя красен, лоб его покрыт испариной. На коленях у него лежит какой-то журнал, а в кулаке зажат карандаш. Костя занимается. Он у нас мечтает стать координатором или даже аналитиком. Костя в курсе, что для этого нужно обладать острым умом, и, услыхав где-то, что кроссворды развивают мозг, он теперь каждую свободную минуту дрессирует свои полторы извилины. Я как-то заглянул, что он там пишет и словил немало веселых минут. Вот и сейчас, прочитав вопрос: "Кто написал "Собачье сердце"?, Костя долго прел, потом что-то сообразил, позагибал пальцы и, радостно хихикая, вписал своими каракулями ответ: писатель.
Напротив меня, на нижней полке валяется Маняша и играет на телефоне. Ей всего двадцать один, а она уже подполковник. Такая карьера может показаться фантастикой, если не знать, какое особое место спорт в общем, и спортивная гимнастика в частности, занимают в вооруженных силах Мезальянса. Подобно пушкинскому Гриневу, Маняша начала военную карьеру в самом нежном возрасте. В четыре года мать привела ее в секцию по спортивной гимнастике, а уже через год ее включили в детскую уездную сборную в чине гвардии-сержанта. В дальнейшем каждая крупная победа сопровождалась повышением в звании. Подполковника она получила одновременно с серебрянной медалью на Олимпийских играх. Взяла бы золото, стала бы полковником.
Как всем известно - "О, спорт - ты мир!". Мезальянс - самая миролюбивая корпорация, поэтому у нас в каждой воинской части обязательно имеется несколько футбольных команд, а спортсмены носят погоны различных силовых ведомств. У некоторых даже имеются любимые виды спорта. У службы исполнения наказаний, например, особенно хорошо получается биатлон, а ГРУ открыто покровительствует спортивной гимнастике. Самый подходящий для нашей работы вид спорта.
Кому-то из ученых в секретных лабораториях ГРУ однажды пришла в голову мысль, что оперативное ускорение можно использовать как боевой режим. Карабасу всего лишь нужно взять чипушилу на ручное управление, разогнать чип и, когда время замедлится, они смогут спокойно и неспеша навалять Брюсу Ли и Майку Тайсону одновременно. Теоретически. В жизни, как всегда, все оказалось гораздо сложнее.
Человеческое тело попросту не способно выдержать такого режима работы. Если таким образом попытаться пробежать, например, сто метровку за пять секунд, то чипушила упадет на первых же метрах. Он попросту порвет себе мышцы и связки, сломает позвоночник или у него лопнут сосуды в мозгу.
Максимум, чего удалось добиться в этом направлении, это ускорение на 10-15%. Даже такой небольшой прирост скорости серьезно улучшает боевые показатели, но чтобы тело чипушилы выдержало такие перегрузки, требуются многолетние интенсивные тренировки. Бывают, правда, отдельные уникумы, организм которых может выдержать оперативное ускорение до 40%. Огромная спортивная машина Мезальянса, ежегодно пропуская миллионы детей через всевозможные спортивные секции и лагеря, помогает своевременно выявлять таких суперменов.
Маняша - представитель нового поколения диверсантов-спортсменов. У нее сила, ловкость и грация пантеры. Правда, такой же коэффициент интеллекта. Она сосуд в котором пустота. Это, кстати, тоже плюс: если она окажется в плену, ни один следователь, ни один карабас не сможет добыть из нее никакой информации помимо тряпок и побрякушек. Вдобавок, она красива как мадонна Рафаэлева. Знали бы вы, для скольких людей это ангельское личико было последним, что они видели в жизни...
За столом Тася играет в шахматы с Луисом Игнатьевичем. Тася выглядит немного инопланетно: бритая голова, бледная кожа, огромные глаза, бесцветные черты лица. В зависимости от парика и грима ее внешность может меняться до непредсказуемости. Тася - альпинист-спелеолог. У нее нет громких спортивных титулов, ее таланты слишком специфичны для этого. Она может передвигаться внутри трубы диаметром тридцать сантиметров, коснуться затылком ягодиц. Ее невозможно связать или сковать наручниками - она способна вынуть из суставной сумки и вставить обратно восемь суставов, и выбраться из любых пут. Несмотря на болезненный вид и подростковую худобу, сила в ее руках такая, что она легко может подтянуться на одном пальце несколько раз. Как-то они с Костиком заспорили, кто из них кого пережмет в рукопожатии, и наш чемпион вырвался из этого состязания хоть и не сломленным, но изрядно побледнемши. С тех пор на Тасины провокации он не ведется.
Шахматы, в которые они играют, принадлежат Луису Игнатьевичу. Он любит рассказывать, как в детстве был шахматным вундеркиндом и даже сумел обыграть какого-то знаменитого индуса. В память о былой славе он везде таскает с собой этот шахматный набор: березовый ящик, внутри которого, в оклееном алым плюшем братском гробике лежат фигуры, а крышка одновременно является игральной доской. "Ручная работа!", - любит повторять Луис Игнатьевич. Это правда. В каждой зоне есть несколько умельцев, которые режут из дерева что попало, в том числе такие наоборы шахмат, шашек и нард. Из древесных пород зэкам, как правило, доступны лишь береза и ель, так что цветовая дифференциация фигур и клеток достигается исключительно благодаря казенной морилке.
Из всей нашей группы Луис Игнатьевич предпочитает играть со мной. Я - достойный противник. В том смысле, что умею достойно проигрывать, в отличие от Таси, которая игнорируя субординацию и славное прошлое, любит разнести бывшего вундеркинда в пух и прах. Прочие члены нашей группы никакой игровой ценности не представляют: Костик ломает и теряет фигуры, из-за него в строю черных три фигуры заменяют подходящие по размеру болты, к тому же он, как и Маняша, не способен удержать в памяти правила игры. Луис Игнатьевич - командир и координатор нашей группы. Его работа - передавать нам приказы Генерального штаба и следить за их исполнением.
Вот и вся наша группа. У ГРУ таких великое множество. От талантов и способностей карабаса зависит специализация группы: вскрытие сейфов, взлом баз данных, отравления или секс-шпионаж. Моя специализация - прямое убийство. Нож, удавка, снайперская винтовка или пистолет. Я могу убить человека его же галстуком, палочками для еды, степлером, зарядным устройством для телефона, могу повесить так, что ни одному судмедэксперту не придет мысль об убийстве, или утопить в ванной, не оставив никаких следов насилия.
Заметив, что я пришел в себя, Луис Игнатьевич прерывает игру и говорит мне:
- Ну?
- Есть, - отвечаю я.
- Наконец-то, - ворчит Луис Игнатьевич. - Далеко?
- Рядом. Через отсек от нас.
- Хорошо. Группа! Слушай мою команду! Приступаем к операции "Эра справедливости"!
- Есть!
Мы с Костиком вынимаем из шкафа вещмешки и укладываем их на койку под одеяло, стараясь придать этой инсталляции сходство с отвернувшимся к стене человеком. Внутри шкафа, под самым потолком к стенке четырьмя болтами прикручена белая пластиковая решетка. Головки болтов требуют треугольную отвертку, каковая у нас, естественно, имеется. Костик откручивает болты, снимает решетку и открывает прямоугольное вентилляционное окошко, ведущее прямиком в инженерный канал.
К этому времени Тася с Маняшиной помощью уже переоделась в диверсионный костюм. На голове у нее очки, похожие на очки ныряльщика, с их помощью она может видеть в трех режимах. Тася прыгает, проверяя, нет ли демаскирующих звуков. Я гляжу на вентиляционное окошко. Если бы я уже несколько раз не видел, как Тася в него пролезает, я бы решил, что это невозможно. Тася цепляется за края окошка, подтягивается, засовывает внутрь голову и вдруг, нет, не заползает, а буквально всасывается, словно спагеттина. Из окошка высовывается рука и показывает, что все ок.
Я ложусь на свою койку и закрываю глаза. В техканале, где передвигается Тася, абсолютно темно и пахнет жаренной пластмассой. Все происходящее я вижу в зеленых тонах прибора ночного видения. Тася направляется в соседний отсек. Я не вмешиваюсь в ее действия. Дорогу Тася знает: за время пути она успела облазать и изучить соседние отсеки. Проще всего было бы пройти через продольный отсек повышенной живучести. Но нам этот путь не подходит: двери в продольный отсек всегда закрыты, их контролирует ИНИС. Остаются переборочные люки, благо они охраняются людьми.
В нашем отсеке сейчас четверо вахтенных. Двое совершают обход, еще двое дежурят возле переборочных люков. Тася уже выбралась из техканала и затаилась в выгородке рядом с постом дежурного. Сквозь тонкую переборку я своим обостренным слухом могу слышать его дыхание.
Я открываю глаза, говорю Косте: "Пора", и подключаюсь к чипу дежурного. Дежурный слышит гулкий раскатистый стук в дверь. Он сразу понимает, что стучат в шестнадцатой каюте, в адрес населения которой он на автомате отпускает пару нелестных и не вполне приличных мыслеобразов. Он не спеша подходит к двери каюты, открывает окошко и видит перекошенную Костину рожу.
- В туалет! - умоляет он, сильно переигрывая.
Я даю Тасе знак, что путь свободен, и она проскальзывает в соседний отсек. Этот отсек технический. Его не охраняют, лампы горят через две, и главное тут - не столкнуться с вахтенными механиками. Поэтому я отслеживаю их чипы, предупреждая Тасю, когда кто-нибудь из них приближается к зоне видимости. Она без проблем пересекает этот отсек и приникает в следующий. Вскоре она стоит перед дверью, за которой хранится спирт. Тася достает отмычки, и в тот же миг я беру ее на ручное управление. Мы меняемся местами: теперь я управляю ее телом, а она безучастно за этим наблюдает. Тася, понятное дело, умеет пользоваться отмычками, но я, особенно в режиме оперативного ускорения, открою дверь гораздо быстрее. В Тасином измерении не проходит и секунды, когда металлические кишочки внутри замка, подцепленные крючком отмычки, проворачиваются, раздается негромкий щелчок и дверь открывается.
Я возвращаю Тасе контроль над телом, и, пока она сливает спирт из крана в грелку Луиса Игнатьевича, продолжаю отслеживать обстановку, переключаясь с чипа на чип. В суматохе я напарываюсь на чип Стасика, и что я вижу! Наш Гаргантюа, вместо того, чтобы сочинять в свою стенгазету сатирические стихи, высмеивающие мичмана Поросюка, который повадился после себя оставлять рабочее место неприбранным, дрыхнет, уперев лоб в стопку журналов боевой и политической подготовки. И не просто дрыхнет, а вдобавок еще и видит сон, который не просто идеологически невыдержан, а самым возмутительным образом порочит моральный облик политического работника Мезальянса. Снится ему, охальнику, что он, находясь в Центральном посту, при всем честном народе огуливает совершенно голую Ульяну Никифоровну, облокотив ее о пульт энергетической установки. В Центральном в это время царит обычная рабочая суета, каждый занят своим делом, и никто не обращает внимания ни на антиобщественные действия замполита, ни на стоны его заходящейся жены.
Эх, Стасик, Стасик! Знало бы твое начальство, комдив, да начальник штаба, да дивизионный политрук, какие сны тебе снятся на боевом посту, в служебное, между прочим, время! Стасик, словно услыхав мой упрек, оборачивается, и я вижу и комдива, и начштаба, и дивизионного политрука, которые в полной боевой готовности толпятся в проходе, нетерпеливо ожидая своей очереди.
В другое время я, может быть, и подзадержался бы полюбоваться знаменитыми венериными ямочками Ульяны Никифоровны, но не сейчас. Я, как и Тася, отлично знаю, что спускаться с вершины опаснее и тяжелее, чем подниматься на нее, или, с поправкой на нашу ситуацию, не так трудно украсть спирт, как его донести. Поэтому обратно мы двигаемся с удвоенной острожностью.
Человека со стороны наши развлечения могут шокировать. Вот, мол, чем они за наши деньги занимаются! Спецагенты ГРУ, практически ниндзя, воруют спирт у бедного мичмана! Что я могу на это сказать? Не в спирте дело. Да и много ли его: одна грелка на пятерых. Нет, мы его, конечно, выпьем. Только вначале разбавим - мы ж не звери, и потом с нами дамы. Долго будем спорить, должно ли быть тридцать градусов или сорок. Получившийся раствор дадим отведать Костику, как наименее ценному члену команды. Подождем полчаса и приступим сами.
Да, я мог бы, вместо того, чтобы выслеживать мичмана Филафилатьева, использовать оперативное ускорение, и узнать место хранения спирта за пару секунд. Потом я мог бы взять его на ручное управление, и налить хоть ведро. А замполит лично принес бы спирт к нам в каюту на подносе с рушником, как хлеб-соль. Это все заняло бы минут десять, и то большую часть этого времени Стасик искал бы рушник.
Но это неспортивно. Для нас поимка спирта прежде всего - развлечение. Выиграть в шахматы гораздо приятней, чем натянуть шахматную доску противнику на уши. К тому же такие забавы помогают нам держать себя в форме.
Раздается легкое постукивание. Костик открывает дверцы шкафа, и из вентиляции выбирается Тася. По пути назад мы с ней успели заглянуть в камбуз и похитить две банки сгущенки и полпалки копченной колбасы. Это я даже за воровство не считаю. Колбасу и молоко нам задолжал интендант, а мы давали присягу Мезальянсу не жалея сил и самой жизни защищать авторские права и справедливость.