В холодном
тюремном карцере
было так одиноко,
что когда на восьмые сутки
я увидел на стенке муху - 
был рад ей,
          как человеку.

Холодно было,
сыро и душно.
Сделав 25 приседаний,
я на топчан садился
                  и думал:
теперь нас в карцере двое,
в одиноком карцере двое.

Муха грелась иначе:
садилась на тусклую лампу,
горевшую день и ночь.

Я всю жизнь
ничего не боялся,
но тогда - 
          тогда я боялся,
что может исчезнуть муха
или погибнуть от голода.

Через каждые трое суток
мне давали 300 грамм хлеба
и щепотку сырого сахара.
Несколько белых песчинок
клал на топчан -
для мухи.

...Я вспомнил все это сегодня:
мой отец, мой тучный родитель
всю жизнь прослужил прокурором.
Он требовал смертной казни,
требовал чаще - 
              не смертной.
А сегодня с утра пораньше,
сложивши газету вчетверо,
в общем, делает
             доброе дело - 
лупит на стенке мух.