Сашка меньше ростом, подвижный, резкий, бьет снизу вверх прямыми хлесткими ударами в подбородок, в скулы - преследует, еще и еще достает злобными тычками в зубы. Женька нескладный, с ошеломленным, похожим на тряпку лицом, выставляет неловкие длинные руки, слепо цепляет рукава свитера, запоздало криво морщится, словно не верит, что его бьют. Во, зацепился! Ну, опять борьба началась...
Сашка рвется, бьет ногами, мотает противника из стороны в сторону; споткнувшись, оба летят в снег. Молчаливое кольцо зрителей быстро и неслышно перемещается, уступая место. Ага! Женьке удалось захватить рукой голову! Не-е! Сашка корпусом жмет его к земле, сопит под мышкой, лупит куда попало.
- Жень, хороший приемчик есть, - сочувственно подсказывает Мишка.
Тот в изнеможении дышит оскаленным разбитым ртом. Сашка грамотно подбивает его свободную упирающуюся руку, неожиданно перебрасывает упругое тело, оказываясь наверху, с удовольствием вминает нос локтем, молотит по голове кулаком беспощадно, жестоко... Женька на четвереньках спасается бегством, спешит подняться. Сашка, вскочив, останавливается напротив, сгибается, упираясь руками в колени. Оба задохнулись.
- Ну что, козел, получил? - сплевывая, щурится Сашка. Неровный голос глохнет в тихом влажном воздухе.
- Сам получил, - с трудом произносит Женька. Он держится за грудь и болезненно морщится при каждом лихорадочном вдохе. Проводит рукой по лицу, разглядывает кровь.
- Ну, раз мало, ща еще получишь, - по-хозяйски обещает Сашка. Он поднимает вязаную шапочку, бросает друзьям, поспешно подходит, поправляя шерстяные перчатки на пальцах.
- Ну что, мало тебе?
Женька устало отбивает руку.
- Мало тебе, говорю, козел?
Неожиданно Женька слабым параличным кулаком толкает его в подбородок и тут же отступает в страхе. Сашка изумленно отшатывается, узит глаза, кривит твердеющие губы... Женька обреченно поднимает руки...
Бац, бац, бац-бац.
Сыплются беспорядочные крепкие удары.
Бацц!
Последний попадает прямо в орбиту глаза. Влетают искры; Сашка, ребята, сарай скачут, словно кадры в кино, где лопнула старая лента. Женька вскрикивает, хватается за голову, оступившись, садится в снег.
- Ну что, все?
Он трет веко, моргает, помятый, тяжело поднимается с колена.
- Послушай, не бей меня по лицу...
- Ха! Видали! - Сашка оборачивается с приглашающим жестом. - А куда тебя бить, скажи? - веселея, он вновь обводит взглядом зрителей. Его друзья ухмыляются, приятели за спиной Женьки опускают головы.
- Ну ты, придурок! - опять начинает толкаться Сашка, - А ну, повтори, что сказал!
Женька молчит, болезненная судорога проходит у него по лицу.
- Повтори, что сказал, козел! - пытается завестись Сашка.
- Кончай, Сань; у него мамаша психованная. Это Карась. Из-за него началась драка. Они играли в снежки, штурмовали крепость. Карась бросил ледышкой, попал Степану в шею. Женька выбежал и дал ему пощечину. Дурак, что ли, льдом кидаться! А Сашка сразу полез, - Женька сперва и не понял, что ему нужно. Здорово он дерется, никого не боится. У него брат сидел в тюрьме, - конечно, с таким братом!
Услышав Карася, Сашка последний раз сильно толкнул Женьку, забрал шапку, пошел прочь. Потянулись за ним ребята. Мотыль со Степаном остались, подали рукавицы, стали отряхивать снег.
- Приложи сюда... У тебя губа разбита и под глазом, наверно, здоровый фингал будет... Зубы целы?
- Жаль, что ты ему ни разу толком не врезал, - сетует Мотыль.
"М-м! Как ломит от холодного снега губы! ... Никогда не думал, что не смогу ударить его по лицу... Какой ужасный день сегодня..."
Под серым небом, между серыми сараями в мокрых пятнах, удаляются темные спины ребят. Мглистый воздух грузно висит над рыхлым снегом. Стыд и обида свинцом жмут на сердце. Оттепель. Капает.
- ...Вот, тогда, когда вы боролись, надо было двумя руками сдавить ему шею, - он бы никуда не делся...
Мотыль умолкает, друзья останавливаются, ждут, пока Женька кровавыми соплями тихо рыдает в шапку.
* * *
Вечернее солнце мягко заглядывает в комнату. Светлые блики дрожат на белой стене и неприметно подвигаются к шкафу. Еще около метра. "Они" уже на "Броду", наверное, но сейчас там взрослых полно и на классную можно нарваться. Надо посидеть еще минут сорок.
Сашка прошел на кухню, включил транзистор. За окном кусты сирени, шиповника, низкий темный заборчик, укатанная грунтовая дорога. Далее, среди сосен серые пятиэтажки. Он выключил радиоприемник, взял со стола печенье, бросил в рот, жуя наклонился к зеркальцу над раковиной. "Морда ничего, прыщи лезут, падла". Вернулся в комнату, выдвинул ящик трюмо с лекарствами и нехитрой материной косметикой, выдавил из тюбика на палец, помазал шею и лоб кремом. В большом зеркале вид получше: упрямое лицо, крепкая ладная фигура. Сашка прищурился, подмигнул и повеселел.
"Можно пока прошвырнуться в клуб.... Во вторник, кстати, они сидели на лавочке как раз где-то в восемь..."
Он провел ладонью по стриженой голове, обернувшись, проследил линию стрелок на брюках и вышел из дома.
В канаве возле дороги малые чего-то поджигали, внимательно оглянулись на Сашку, и вновь нахохлились над своим делом. Большой грязный кот лежал на крыше сарая. Внезапно другой, молодой, скребуче взлетел по забору, подняв хвост, танцуя на упругих лапах, боком подскочил к нему и тут же опомнился, спокойно сел рядом, облизнулся. В парке в беседке какие- то люди. Сашка пригляделся,- незнакомый краснорожий расхлястанный курсант с двумя тетками. Бутылки, закуски на газете. Вдруг раздался характерный шум, - неподалеку, повернувшись спиной, покачиваясь, бурно "отливал" еще один их приятель. У клуба Сашка замедлил шаги, засунул руки в карманы, вступил в полумрак аллеи. Послышались громкие голоса. За поворотом проход перегораживала изрезанная, обожженная скамейка на чугунном основании. Здесь же, рядом был приткнут разбитый остов второй, расколотая каменная урна, обрывки бумаги, битое стекло, затоптанные "бычки" в обильной подсолнечной шелухе. Подростки расположились у опрокинутой ржавой газовой плиты. Четверо играли в карты, остальные смотрели. На земле хрипел транзистор. Сашка приблизился, обошел всех с рукопожатием, бросил небрежный взгляд на кучку монет на плите.
- Что, фигово пилится? - он сплюнул себе под ноги.
- Сапер щас тридцать восемь копеек взял, - пискляво ответил длинный худой парень с маленьким лицом, и так же плюнул в сторону. Ребята затягивались "Примой", театрально бросали карты. Напротив кто-то выломал, искорежил куст акации. В зеленом проеме была видна лужайка перед клубом, где ребята постарше играли в мяч. Девушки в коротких юбках грациозно приседали в траву, прикрывали головы руками, испуганно, нежно кричали. Потом в кругу остались сидеть одни парни, удары пошли сильные, звучные - далеко разнеслись басовитые грубые вопли. Мальчишки у скамейки поплевывали, отмахивались от комаров, щурились от дыма, с матерком комментировали обе игры.
- О-о! Лянь Болесникова как наклонилась!
- Па-апрашу еще раз пожаласта...
- Вид-дочек!
-Куда ты крести скидываешь, мудила!
Сашка с раздражением заметил среди играющих в мяч Женьку. Сам он, бесспорно, лучший футболист в школе, если брать до восьмого класса; несмотря на малый рост отлично играет в баскет. Стометровку на первенство города за одиннадцать и семь сделал. Волейбол никогда не любил.
Женька вскидывает руки, неуловимым движением пальцев точно набрасывает длинную подачу, - Королева неловко бьет, смеется, всплескивая руками... Женька бросается за мячом, через голову дает высоченную "свечку", - Королева подставляет, было, руки, потом пугается, с криком закрывает голову. Мяч шлепается рядом, "куча" встает.
- Дура, - говорят на скамейке, - Женька такой мяч вытащил!
- Выпендривается перед бабами, - густо сплевывает Сашка, оставив компанию, идет по аллее дальше.
Перед летней верандой клуба, на асфальтовой площадке малые прыгают в классики, стоят мамаши с колясками. На одной из скамеек знакомый кокетливый хвостик черных волос, рядом приплюснутый рыжий затылок. "Они!"
Сашка притормозил, подобрался, проследовал ко входу в клуб, озабоченно выискивая кого-то глазами. С близкого расстояния равнодушно провел взглядом по их лицам; как по стенке... Девчонки шушукались, наблюдая игру на лужайке, при появлении Сашки примолкли. Он поднялся по ступеням, постоял перед расписанием фильмов, затем развинченно пошел назад, снисходительно выглядывая волейболистов. Однако, в решительный момент не выдержал и обернулся. Маша в короткой юбке, положив ногу на ногу, по-прежнему спокойно смотрела перед собой; Стеблова уставилась на него бесстыжими понятливыми глазами. Сашка дернул головой, машинально сплюнул, с выпрямленной спиной удалился под акации. Оттуда через листья и ветки видел, как они толкались, тряслись от смеха, потом Стеблова стала жрать обкусанное яблоко. Он обошел кругом, вернулся к грязной скамейке с приятелями, где сразу принялся задирать игроков и громко сквернословить.
В сумерках игра прекратилась. Компания поднялась, и двинулась на "Брод".
"Бродом" именовали асфальтированный участок единственной местной улицы. По аналогии с Нью-Йоркским Бродвеем, разумеется. Летним, либо весенним погожим вечером здесь было многолюдно. Машин практически не было. Ходили взад-вперед прямо по проезжей части. Роилась молодежь, прохаживались наблюдательные родители, интеллигенция любезно приветствовала власти. Показывались наряды, прически, новые люди, либо старые хорошо известные товарищи... Девчонки, крепко вцепившись друг в дружку, цепочками, быстро, ладно, практически в ногу отшагивали, лавируя в толпе... Навстречу им небрежно и неспешно выступали ребята... Обменивались взглядами, приветствиями; становились общей кучкой на обочине, либо так и ходили разнополыми рядами на короткой дистанции до темноты, совершенно счастливые....Впрочем, с одного края, там, где гуляющая публика разворачивалась, ближе к автобусной остановке в тени деревьев обычно дежурило несколько парней с застывшими и равнодушными лицами. Сюда в компании приятелей подошел Сашка.
- Ты чего слушаешь? - устремился длинный, белобрысый и маленьколицый Зик с транзистором под рукой к худому смуглому парню, у ног которого стоял оклеенный яркими картинками "навороченный" ВЭФ. - Хэндрикса поймал! Где это?
- Тринадцать метров, - владелец экспортного приемника с ультракоротким диапазоном волн выпустил клубок дыма изо рта. - Свободен!
- А-а... А я щас может на двадцать пять метров поймаю... Это "Метроном" [ (Музыкальная программа Радио "Свобода" на румынском языке) ]что ли?
Зик безрезультатно покрутил настройку.
- Да, нету... Щас поляки начнут "Музычну почту УКФ[ Музыкальная программа Польского радио.]"... Ты вчера слышал, Юра Осмоловский в "Молодежной программе" три песни Назарета прокрутил)[ Программа и ведущий передачи "Голос Америки")
]
- Слышал, - парень отвечал сквозь зубы, стискивая сигарету и упорно не смотря на Зика.
- По "Голосу" последнее время хренотень передают - одно диско.... А я случайно включил - е-мое! - Назарет! Первая песня нормальная, голосок такой тонкий, на фоне такого забоя...
Смуглый молчал.
- Может, теперь нормальные передачи будут. Тамара Домбровская обещала про Цеппелинов передачу сделать... Ты вчера не слышал Би-би-си, кто в десятке на первом месте?
- "Мад"!
- Как?
- "Мад"!
- А-а, - неуверенно протянул Зик, и попросил прикурить.
Сашка внимательно смотрел на Баранова - такая была фамилия у смуглого - и соответствующая кличка. Худой, серовато-бледный, с тонкими, хотя и неправильными чертами лица - чем-то он завораживал. Фигура стройная, чуть сутулая, движения рук медленные, как бы вялые. В бильярд играет классно. Пальцы длинные и желтые от никотина...
- Е-мое, - воскликнул Зик, - поляки уже начали!
Он сгруппировался с транзистором - на улицу ворвалась громкая ритмичная музыка.
- О! "Слейд", пожалуйста! - Зик распрямился как фокусник, даже поперхнулся от удачи.
Баран гибко наклонился к приемнику, не выпуская сигареты из губ, щурясь от дыма, затрещал рукояткой, поправил антенну, также нашел лучшее положение для приема.
- Нормально слышно... Пошли, пройдемся, - позвал Зик. - Давай, станем с двух краев, получится стерео...
Подростки построились и громогласно выступили на "Брод". Сашка шел рядом с Зиком. Двигались они хамовато, малых и сверстников молча рассеивали, перед взрослыми вяло расступались. Баран непоколебимо нес равнодушное лицо, более непосредственный Зик вертел головою, цокал вслед девчонкам, звал послушать музыку. Сашка особо эти шумные песни не воспринимал, честно говоря, "Песняры" ему нравились больше... Однако, авторитеты считали отечественную эстраду ниже всякой критики, так что приходилось помалкивать. Сейчас он цепко разглядел на боковой дорожке Женьку с очкастым Вовкой Смирновым и придурковатым Мотылем; сам с независимым видом проследовал мимо одной кучки девчонок. А затем, словно ветер какой пролетел по "Броду"... Обернулись лица, зашелестели губы... Большая группа парней энергично двигалась от остановки. Сашкины спутники поспешили навстречу с приветствиями.
- А, привет, малой, - неожиданно тонким голосом с хрипотцой отозвался парень. Ну как, братан, химичит!
- Ага!
- Наверно, ударником коммунистического труда стал?
- Не, - довольно улыбался Сашка.
- Чего пишет?
- Да так, всякое. Я, может, с матерью поеду к нему в следующие выходные.
- Да! Ну передавай привет, большой... Скажи, ждем-ждем... Болото оборзело - нужно порядок навести...
- Ладно...
- Ну что, вы вчера нарвались? - обратился Семен к Баранову, и глаза его умно потемнели.
- Еще неизвестно, кто нарвался, - отвернув голову, Баран тоненькой струйкой выпустил дым.
- Кто у них был? Колеса был?
- Нет... Этот был, знаешь, лысый, здоровый, в тельняшке ходит.
- Пахом, - Семен кивнул.
- Еще мелкие были, и Маковский... Он Борцова рубанул.
Семен опять кивнул, посмотрел внимательно на лицо Баранова.
- Я смотрю, ты целый...
- Павлик нормально отмахнулся, - вмешался парень в черных очках, с пластырем на брови... Он стоял возле зеркала спиной, как они влетели... Пахом сразу его сзади схватил, поднял - парень обнял руками воздух и в дальнейшем живо жестикулировал, - Павлик сразу, моментально на руках у него повис, ногами в стену оттолкнулся,- вместе с ним спиной на пол. Пахом башкой об двери, замялся. Павлик вскочил. Какой-то малый сунулся, - Павлик его прямыми пару раз встретил, человек отдыхает. Потом Пахом стал его ломать, смотрю, бросил, отскочил с матюгами... Как ты успел нож вытащить?
- Порезал? - уточнил Семен.
- Нет, он руки держал. Может, руку задел пару раз.
- Ну, а Борцов?
- А Борцов на толчке сидел... Ой, уссаться! Они, когда влетели, он вскочил, стал штаны натягивать... Какой-то парень подлетел, ногой махнул... Борец так ее спокойно поймал, вверх дернул - парень на жопу. Борец стоит, дальше штаны застегивает...
- ...Потом вылетел из кабины, стал махаться, и ему Маковский сбоку, в ухо...
- А ты чего стоял?
- А я как-то растерялся... Баран в дверях замялся и всех их удержал. До Борца двое, нет - трое, добежали... я еще дальше у окна стоял, - знаешь, длинный сортир в "Родине"? Все очень быстро произошло, какие-то секунды... Я туда-сюда смотрю, - Борец уже на полу, и Баран, как Спартак, ножом отмахивается. Маковский стал к нему сзади заходить... Я кричу: "Павлик, сзади!" Ты слышал?
Баранов закончил затягиваться, кивнул.
- Ты его видел?
Баранов отрицательно покачал головой.
- Я думал, видел, потому что сразу с разворота шваркнул его...
- По роже зацепил и плечо, - парень в очках провел себя по лицу, - щеку распорол. Сразу кровища! Чуваки отпали, Павлик мимо меня, - прыг, на подоконник, раму на себя - и пошел! И я за ним сразу... Сука, неудачно приземлился, рогом в землю (он указал свою бровь). Вскочил, еле-еле выбежал за ворота, - сзади по ногам! - и я с копыт, - и понесли! Хорошо на улице народ был, женщины вопить стали. Долго не пинали...
- Я смотрю, ты хорошо бегаешь, - сказал Семен Баранову.
- А я не бегал.
- Спрятался?
- Я за угол и на пожарную лестницу. Думаю, полезут, если, поскидываю на хрен... Они меня заметили, кирпичами побросали, потом мужик какой-то вылез, понес на них... Разбежались. Маковского еще вытащили. Рожа была окровавленная.
- А я думал, ты в автобус заскочил.
- Я с этим мужиком полаялся, сходил в сортир посмотреть Борцова, но его там не было.
- И ты его не видел?
- Нет. Сегодня Игнат заходил к нему, не застал. Говорит, мать была спокойная...
- А вон Борцов летит!
Все дружно повернулись навстречу коренастому кривоногому парню с широкой улыбкой на темном лице.
- Здорово, бугры! - книжно и бодро приветствовал он.
- Смотри, живой! А мы думали, тебя с дерьмом в "Родине" смешали, Ты чего, как партизан, в толчке схоронился?
- Здорово, здорово... Здорово, Семен, - улыбаясь, жал руки Борцов.
- Целый весь и не пахнет.
- Они же разбежались все. Половина за вами в окно, другие в дверь. Я полежал немного, встал, умылся, пошел домой.
Тут толпа на весь "Брод" грянула хохотом, и на шум нацелено двинулся патруль. Сашка смотрел, как смеется Баранов - вынул сигарету и сдержанно кривил рот. Семен добродушно хихикал, щурил глазки. Большинство ржало басами, репликами поддерживая утихающее веселье.
- Эй вы, кони! Дайте пройти! - врезался вдруг резкий, противный голос. - Встали, как мамонты, всю дорогу загородили! - орала Стеблова из шеренги девчонок.
Парни вяло зашевелились, поспешил убраться Сашка, но опоздал.
- О! И этот здесь. Алгебру уже сделал, Ермаков?
- Ты чего такая строгая, курица? - простодушно ответил Зик. - Пойди к нам; я тебе буду как отец родной.
Стеблова встала, отпустила руки подруг, повернулась к нему и запела:
- Ой, девки, стойте тут, папа мой нашелся! Дайте посмотреть! Надо ж, какой дебил, однако! Не-не пойдет! Зубы вставь сначала, а то рассыплешься! Тебе витаминов не хватает, понял?
Снова подхватив девчонок, печатая шаг, она потащила их через опасную зону. Зик перестал улыбаться, Подумав, крикнул:
- Эй, щас по попке нашлепаю! Ну-ка на горшок и спать! Детское время кончилось...
Сказав это, он успокоился.
Подростки высокомерно пропустили через себя патруль: сухощавый, желчный капитан, и за ним двое конфузливых салаг. Когда они прошли, Семен негромко обратился к Баранову и сразу прекратил веселье.
- Они тебя ловить будут. - Он немного подождал. - Сегодня в зале ко мне подходил Колеса, обещал тебе устроить...
- Чего сказал?
- Сказал, за перо - перо получишь. Смотри теперь, осторожней на "Инструментальном"...
- Пусть ловят, - скривился Баран. - Еще поймают.
Сашка слушал его, но смотрел в противоположную сторону, где в отдалении под фонарем остановилась кучка девчонок, а затем распалась. Он нырнул в темноту, невидимый и невидящий, устремился мимо пятиэтажек к своему дощатому дому. Во дворе под липами был пенсионерский столик для "забивания козла". Там он присел в тени, слушая удары своего сердца. Ждать пришлось долго. Он уже решил идти, как неожиданно с другой стороны очень тихо появилась пара. Сашка метнулся назад, прислонился к липе: тупое безмыслие открылось в его голове; холодно и равнодушно и горько стало в теле. Парочка остановилась.
- Идешь? - спросил Женька глухим голосом.
- Да, мне пол-десятого надо быть, - как прилежная ученица ответила Маша.
- Может, еще погуляем?
- Нет, пойду, - сказала она и осталась.
Они промолчали. Сашка на мгновение опустил голову, когда поднял, Маша уже стояла на крыльце, стройная и счастливая.
-До свидания, - сказал Женька.
Девчонка впорхнула в подъезд.
Женька долго не уходил, смотрел в окно; повернувшись, по шальному ткнулся в загородку цветника, спотыкнулся и замер... Совсем близко стоял Сашка - руки в карманы, плечи отведены назад, голова упрямо торчит бритым ежиком. На лице застыла улыбочка.
- Гуляешь? - сдавленно осведомился он, точно поздравил.
- Гуляю! - бросил Женька, наклонил голову, мимо него быстро зашагал прочь.
Сашка обернулся серым лицом, и как-то не нашелся, что делать.
* * *
Сентябрь выдался теплый. После дождей вернулось лето. Днем на солнце ребята загорали, некоторые даже купались в холодной воде. В школе на переменке мальчишки выстраивались в коридоре у длинного мраморного подоконника, прислонившись спинами, клали на него локти, поглядывали на снующую шумную публику. Томились.
Однажды Мотыль возбужденно махал руками, хвалился удачным грибным походом.
- Слушай, - вытягивал он губы дудкой, таращил глаза на небольшом живом лице, - Женька такие места знает! Я целое ведро набрал, и одних белых тринадцать штук, представляешь?
- Червивые, небось. - Аудитория скептически смотрела в светло-серые, узко посаженные завирущие Мотылевские глаза.
- Ни фига, червивые выкидывали!
- А врешь!
- Дурак ты! Ни фига не вру. Спроси у Женьки. Он мне показывал одно место, вот такое! Где-нибудь метр на полтора, в ельничке. Там мы посчитали - двадцать корешков на одном месте! Женька сказал, что почти все были чистые, понял!
- Грибов полно, мы с родителями тоже ходили в воскресенье, много набрали.
- И что, сегодня целое ведро белых?
- Не. Не одних белых. Подберезовики, подосиновики, лисички были. Сыроежек не брали, но полное ведро! У меня мать целую сковородку нажарила, а все белые на засолку. Представляешь?
- Да, наверное, в холодильнике со вчерашнего дня еще грибы были, - лениво произнес розовощекий толстяк..
- Дурак ты, Иван. Не веришь, - не надо. Вон спроси у Леньки, он тоже с Женькой ходил. И Вовка тоже. Скажи, Вовка!
- Ага. Мы тоже штук по двадцать белых набрали. И корзину с верхом других хороших. Все на жаровку. Женька лес знает, как этот, Филимор Купер...
- Следопыт! Сам ты Филимор, ой, умора!
Мальчишки развеселились.
- Слушай, а он почему с собой по одному только берет?
- А он говорит, что не любит толпою ходить. Все разбредаются, аукаются... Он вообще, один ходит. Это сейчас, говорит, много грибов, сам все места обойти не может, так берет себе напарника. А вот, Жень! Скажи, сколько мы сегодня белых нашли...
- Я штук двадцать. А ты же считал свои!
- Жень, а ты каждый день ходишь?
- Нет. Сейчас грибов много, так через день обычно.
-А мой отец на машине ездил на полигон и целую плащ-палатку привез одних белых. Там, наверное, штук двести!
- Ага! Так-то на полигон! Там собирать гражданским нельзя... Конечно. Будешь под пулями на карачках ползать.
- Ха-ха-ха, точно! Так приподнялся - пд-ж! Пуля в жопу! (Общий смех)
- Жень, а ты далеко ходишь?
- Нет, в основном тут, поблизости. Но сегодня мы до полигона через болото дошли.
- Сегодня! И уже вернулись? Ничего себе! А во сколь же вы встали?
- В пять с копейками. Около шести вышли. Как раз светает.
- У-у, не-ет! Я сплю до одиннадцати.
- Не я люблю утром. Надо выйти, чтоб светало...
Женька, обернувшись, внезапно смолк, болезненно изменившись в лице. К ним с двумя приятелями незаметно подошел Сашка. Губы его кривила презрительная улыбочка.
- Делать нечего, как по утрам по мокрому лесу шататься. - Он сплюнул себе под ноги.
- А я так и говорю, во дураки! Встают в такую рань и холод! Бр-р!
Розовощекий толстяк обрадовался.
- Свежо, роса, наверное, за шиворот капает, чуть дерево заденешь, - продолжал ядовито Сашка, растягивая слова. Его приятели заржали. Женька молчал.
- А ты не ходишь за грибами? - спросил Мотыль.
- Да чего, делать мне нечего, что ли? Или есть дома нечего? Мой брат говорил, что самые вкусные грибы - это материны котлеты...
Опять смех. Женька поерзал ногою, глядя в пол, быстро спросил:
- Ты что ж, тоже теплые сны любишь?
- А я, кстати, встаю в семь часов каждый день, бегаю три километра - Сашка с открытым вызовом посмотрел на затылок опущенной головы Женьки и плюнул недалеко от его ботинка. Публика замолкла в ожидании...
- Я вообще, в двух секциях занимаюсь.... У меня нет времени, чтобы мечтая, бродить по лесу в поисках мухоморов.
Сашкина свита снова заржала, но несколько искусственно.
- Я мухоморы не собираю, - хрипло сказал Женька, уставившись в пол. Потом поднял бледно-красное лицо и, глядя в Сашкину презрительную гримасу, неожиданно очень тонким голосом добавил, - Между прочим, мухоморы несъедобны, но для тебя все равно, наверное, что есть, белые или поганки...
Он смолк, совсем задохнувшись.
Сашка резко схватил его за пиджак, рванул на себя. Женька молча боролся.
- Ну ты, козел, - обдало его жгучей ненавистью. Хочешь в морду получить...
- Пацаны, кончайте, - полез было между ними Мотыль. - Сань, кончай, в самом деле.
- А ну, отошел, - грубо оттолкнули его из добавившейся Сашкиной свиты, которая быстро образовала кольцо вокруг конфликта, скрывая его от посторонних глаз. Все по закону, один на один... Не лезь!
Мотыль, получивший пинка, послушно убрался. Сашка пару раз сильно дернул Женьку за ворот, закряхтел, стараясь освободить руки для удара. Тот истерически в них вцепился. Оба уже тяжело дышали.
- Ну что, козел, мало тогда получил, - Сашка неожиданно дернул головой, пытаясь лбом разбить противнику зубы. Женька, отпрянув, продолжал держать его руки.
- Ну что, еще хочешь?
- Мужики, атас, завуч идет!
Кучка быстро разошлась с невозмутимым видом. Маленькая суховатая женщина, остановившись, пристально смотрела на взъерошенного Женьку, у которого текли слезы по лицу.
- В чем дело? - женщина говорила резким металлическим голосом.
- Нет, ничего.
- Он мне приемчик показывал, - нагло улыбнулся Сашка, - не совсем удачно.
- Да?
- Да.
- Еще раз увижу, оба пойдете за родителями. Что это такое, устраивать здесь борьбу! Все ясно?
- Все, все.
Завуч грозно удалилась.
Группа ребят быстро собралась вновь.
- Грибник несчастный, - Сашка опять улыбался своей улыбочкой.
- Сам ты несчастный...
Женька заправлял рубашку в штаны. Он уже успокоился.
- А в чем же я несчастный, интересно? - Что не ем всякую чушь лесную? Грибы там, желуди, веточки не посасываю....
Сашка призывающе обвел взглядом зрителей. Те послушно засмеялись.
- Я тоже не особо люблю есть грибы. Интересно собирать, интересно идти на восходе солнца в лес. Да что тебе говорить...
- Ха, нашелся.... Сашка не сообразил эпитет, помолчал.
Ребята облегченно стали расходиться. Сашка неожиданно, не своим голосом, вдруг сказал:
- А что, может и меня возьмешь с собой?
Женька сразу не понял, затем стремительно вскинул широко раскрытые карие глаза под густыми ресницами, при виде которых у Сашки тоскливо защемило сердце. Он криво улыбнулся.
- Или боишься?
- Я тебя не боюсь... Женька медлил, растерянно поднимал и опускал глаза.
Ребята молчали.
- Ну что ж, заходи завтра, где-нибудь в пол-шестого... если дождя не будет.
- Чего, боишься промокнуть? Я могу и в дождь.
- Да? Ну хорошо, давай.
Оглушительно зазвенел электрический звонок. Один раз, другой, третий. Ученики пошли по классам.
-Если что-то изменится, я тебе вечером на "Броду" скажу, - крикнул Сашка из дверей.
Женька кивнул и тоже пошел на свое место.
Утро выдалось туманное и холодное. Тихое. "Если будет солнце, днем прогреется" - подумал Женя. Он еще раз проверил корзинку, ножик, целлофановый пакет с куском батона и двумя яблоками. За окном висела непроницаемая серая мгла. "Дождя не будет", - прошептал он. Помедлив, натянул старый теплый свитер. Прошелся по кухне, тихо поскрипывая резиновыми сапогами. Вернулся к столу, присел на табуретку. Желтый свет электрической лампочки действовал на нервы. Его немного знобило.
Скоро раздался тихий, четкий свист. Женька порывисто распахнул окно и спросил у тумана:
- Саша, ты?
- Я.
- Иду.
Схватив корзину, он выключил свет, аккуратно открыл скрипнувшую дверь, плавно закрыл, выслушав щелчок замка. Потом мягко, cтараясь не греметь сапогами, перескакивая через ступеньки, побежал на двор.
- Здорово, - вынырнул из тумана Сашка. Они пожали друг другу руки, улыбнулись. Женька критически разглядел пластмассовое ведерко, легкий спортивный костюм, кеды, ту самую вязаную шапочку.
- Слушай, ты ноги промочишь. Давай я тебе сапоги вынесу? У нас есть еще одни.
- Ерунда, пошли. Я по утрам, знаешь, в любую погоду в этом костюме бегаю, даже зимой, ну, может свитер еще накинешь. Ты забыл, что я спортсмен, что ли?
Сашка опять улыбнулся. У Женьки вдруг как-то легко стало в груди.
- Нет, не забыл, - тепло ответил он.
- Пошли?
- Пошли.
Они быстро зашагали в тумане, который скрадывал голоса.
- Я утром встал, глянул в окно - мама родная! Ничего не видно! Ну, думаю, насобираем грибов... Ну, думаю, ничего, на худой конец побегаю... А сейчас, смотрю, немного порозовело. Разойдется, пока дойдем?
- Да, будет солнце, - ответил Женька нюхая воздух и озираясь по сторонам... О! Пират! Откуда-то возникший черный косматый пес бешено завертелся под ногами, лупцуя себя хвостом по бокам.