Человек жив страстями. Отберите их у него, и он потеряет всякий интерес, всякий смысл своего существования.
Мы живы страстями большими и малыми. Они побуждают нас к действию. Нам сначала нравится или не нравится кто-то или что-то, а уж затем мы подчас ищем обоснования нашим предпочтениям. Именно поэтому на одно и то же разные люди могут иметь не только разные, но даже альтернативные взгляды, например:
- Мне нравится, с каким достоинством этот человек держится, как сдержан в манерах, мимике, как строг и уравновешен в каждом своём проявлении.
- Ну не знаю, что здесь может нравиться - надутый заносчивый сноб, снедаемый своей гордыней. Стоит, как будто у него в спине кол. Не эмоционален, не открыт - не знаешь чего от него ожидать.
Рассудок наш выполняет лишь сервисную роль - он организовывает нас и, тем самым, даёт организму роздых перед принятием нами новых волн страстей, не позволяя этим страстям выходить из берегов.
Даже если вы решаете чисто интеллектуальную задачу, например как Григорий Перельман, годами выстраиваете доказательство теоремы тысячелетия, теоремы Пуанкаре, вы остаётесь пленником необузданного желания достичь намеченной цели, сколь бы далека она не была от реальных собственных нужд и нужд человечества.
В таком случае насколько ответственны мы за свои действия и мысли? В чём вина человека и в чём заслуга?
Мы невольно горды своей внутренней организацией, позволившей нам достичь определённого положения на иерархической лестнице и одновременно осуждаем тех, кто находится на дне социума.
А думали ли вы, кем бы вы стали, если бы родились от пьяни-бомжа и обкуренной шлюхи и выросли в окружении им подобных? Тогда в чём же ваши заслуги? Ни в чём - вам просто повезло.
И какую же роль играют чувства вины или заслуженности? Человек испытывает чувство вины до тех пор пока не проработает новый нейроалгоритм и не затрёт старые нейросвязи, приведшие к негативному по последствиям результату. А чувство заслуги дано, чтобы утвердить правильность нейросвязей по данному вопросу. Вот и всё! Нет ни виновных, ни заслуженных - всё в руце Божьей.
Всё обусловлено. Нет свободы произвола, есть только призрачная свобода возможностей. Т.е. первая отсутствует в реальной жизни, а вторая присутствует в идеальной. А мы легко переносим себя из одной области в другую, не ощущая границ и часто не осознавая, что эти области даже не пересекаются.
В XIV-ом веке французский философ Буридан говорил о неразрешимости вопроса о свободе воли, т.е. способности человека без принуждения сделать выбор между возможными способами действий, ибо всё подчинено закону перехода от причин к следствиям.
Оппоненты Буридана ответили, что тогда осёл не сможет выбрать между двумя расположенными на равном расстоянии одинаковыми охапками сена и, как следствие, сдохнет от голода.
И этот парадокс они назвали буридановым ослом. В дальнейшем это стало именем нарицательным для нерешительного человека, стоящего подолгу перед достойными друг другу возможностями. Но строго говоря, именно исходя из диалектики мира, где всё в изменениях, а потому не равно, мы не решаем даже такую малость, как задачу с какой стороны обходить стоящий "точно" по центру перед нами столб. Это решает подсознание, исходя из кратчайшего, т.е. наиболее энергоэкономного нейропути.
Боясь утомить читателя теоретизированием, расскажу о "себе любимом", который "умудрился", искушаемый игровыми страстями, поставить себя на грань безумия, обрушить качество своей жизни, и лишь благодаря милости провидения, пройти ремиссию длиною в жизнь - сейчас мне 78 лет.
Я рос в частном доме, в очень бедной семье, где на троих детей была только одна
игра "От луны к солнцу", передававшаяся по мере взросления от одного ребёнка к другому. В доме, кроме учебников, не было книг.
Развитием детей родители не занимались, язык общения был прост и скуден. В контактах со сверстниками я проигрывал информативно. И в процессе самостановления меня стали выручать игры. Одна книга в доме всё же была - "Школа игры в русские шашки". И на пороге отрочества, освоив это незамысловатое мастерство, я лихо обыгрывал ребят, подчас с блеском демонстрируя многоходовую комбинацию - поимка тремя дамками одной. Любил я и шахматы, но здесь без самоучителя сильно продвинуться было нелегко.
Позже в доме появилась книга "Математическая смекалка", задачи которой я методично перерешал, после чего в школе на математической викторине взял первый приз. К окончанию школы я знал высшую математику в объёме ВТУЗа. Учась в КПИ, я исписал общую тетрадь, решив все примеры раздела "Неопределённый интеграл" по задачнику Бермана. В результате, беря интеграл любой предлагаемой сложности, я, проделав все операции преобразований в уме, мог сразу написать решение.
Уже к 25-ти моим годам наша квартира превратилась в игровой дом, где играли во все игры, кроме домино и Чапаева: в шахматы, шашки, нарды, рулетку, карты и в кости. А через 5 лет я увлёкся преферансом, который вытеснил всё остальное. Систематическая игра в преферанс продолжалась почти 3 года.
Я составил схему вероятностей для прикупа с учётом полученных карт, для раскладов партнёров и различных вариантов игры - всего не упомню, прошло почти пол века. После первых двух лет почти ежедневной игры в маленькой комнатке, прокуренной тремя, а иногда и четырьмя игроками, моё лицо во время игры стало краснеть, голова после игры - тяжелеть, а по ночам мне стали сниться карточные расклады. Не редко мне удавалось заснуть только под утро, а просыпался я в холодном поту, вылетая из сна, как пробка из бутылки шампанского. В кошмарных снах мне снилось, что при игре стоя я не мог вспомнить точно сколько карт вышло в трефях, что я как мальчишка на тотусе обремизился, а на простой остался без трёх, что был вариант пустить игрока под вертолёт, но мы его упустили, что на меня нашло нечто, когда при наличии туза я зашёл с малки под игрока и у него сыграл бланковый король. Какой ужас! Я начал обещать себе больше не играть, но когда на следующий день звонил партнёр, я, как будто ведомый чёртом, соглашался на очередную игровую встречу. Голова стала стабильно тяжёлой, а нервы натянуты.
Однажды на работе (я работал в НИИ завода "Радипробор" инженером-механиком) я решил пойти в медпункт НИИ с жалобой на состояние. Медпункт находился на первом этаже. Спускаясь по лестнице, я почувствовал сердцебиение и волнение. В медпункте фельдшерица, выслушав меня и определив симптомы (тахикардия, повышенное артериальное давление и нервный озноб), поняла, что у меня астенический нервный срыв и по ситуации полагается вызвать психиатрическую карету. Но поскольку я был поведенчески полностью вменяемый, она пожалела меня и вызвала обычную скорую.
В терапевтическом отделении, куда меня положили, после проведенного обследования поняли, что соматически я здоров и стали давать мне слабый транквилизатор, элениум, который мне не помогал. Мне нужен был психоаналитик, чтобы снять усиливающийся страх от приступа, любых резких физических раздражителей и редких сердечных перебоев не регистрируемых ЭКГ - эти симптомы я воспринимал как начало тяжелейшей болезни, ведущей к фатальному исходу. По нескольку раз в день мне становилось дурно, и я подходил к окну в ожидании предсмертного приступа. Врач говорил, что у них нет возможности вызвать психиатра и предлагали выписаться и обратиться в психоневрологический диспансер, но я стал панически боялся перемен, перемещений и поездок в общественном транспорте. Моей жене, Рае, разрешили круглосуточно присутствовать в палате, т.к. я стал бояться не только внешней среды, но и своих мыслей и своих страхов - круг безумия замыкался.
В больницу я заходил испуганый, но твёрдой походкой, а через месяц меня вывели под белые ручки Рая и кузен, посадили в такси и отвезли на консультацию в гордиспансер. Завотделения оказалась доктором от Бога. Глянув на меня и оценив моё состояние, она попросила медсестру открыть форточку. Затем ознакомившись с выпиской из терапии и выслушав меня, она фактически приступила к курсу психотерапии. Весь её образ внушал полное доверие. Внешняя статность, спокойный и мягкий взгляд, грудной бархатный тембр голоса - всё настраивало на позитив. Не сводя с меня тёплого взгляда, выражающего благожелательность, она неторопливо говорила:
- Из результатов обследования в терапевтическом отделении и тому впечатлению, которое вы производите, следует, что вы обладаете достаточно высокой жизненной приспособленностью. У вас лёгкое истощение нервной системы. Вы молоды, вы всё преодолеете, у вас всё это пройдёт. Я вам помогу. Я не вижу ничего, что может помешать благополучному исходу. У вас всё получится. Вам всего лишь нужно чередование лечения и отдыха. Я направлю вас на дневной стационар, где в спокойной обстановке до обеда вы будете получать общеукрепляющие процедуры (уколы и таблетки), после чего можете идти домой. В этом режиме вы проведёте месяц. К вам вернётся и здоровье и вкус к жизни. Всего вам доброго.
Вот и не верьте после этого экстрасенсам. Вспоминая эту женщину, я с трудом сдерживаю слезу благодарности. Меня не надо было поддерживать, когда я выходил из кабинета. А на открытом воздухе, глубоко вздохнув, я вытолкнул из сознания истекший месяц как некое наваждение и ощутил мощный прилив душевных сил, как спасённый, вновь рождённый судьбою. Эта эйфория к следующему дню прошла, но нейропуть, проложенный ею к радости жизни, остался неизгладимым. Пользуясь им, я очень долго, многими-многими годами, но неуклонно вытягивал себя из мрака чёрной дыры небытия к свету нашего пусть жестокого, но одновременно прекрасного мира.
В первый год выздоровления я был 5 месяцев на больничном (в нём в графе заболевание был указан какой-то шифр, а по заявляемой для окружения версии я переносил стенокардию). В терапевтическом отделении больницы за первый месяц болезни я превратился в некое подобие Маугли, попавшего в город. Пришлось заново учиться жить и прежде всего гасить невольный страх. Я не мог читать - любая эмоция порождала страх. Первую книгу прочла мне жена, это был двухтомник "Сказки Андерсена". Ежедневно мы с женой выходили на прогулки, каждый раз отходя всё дальше и дальше от дома (в кармане неизменно я носил нашатырь). Мы никого не принимали, а по телефону я говорил не долго, стараясь не затрагивать эмоциональные моменты. В будние дни жена отводила меня в дневной (до обеда) стационар, где получая лечение, я наклеил лекарственных коробочек столько, сколько не видел на протяжении последующей жизни. Когда депрессия меня отпускала на несколько дней, идя по улице и встречая людей с выражением на лице безразличия, уныния или недовольства, мне хотелось пафосно воскликнуть: "Уныние - величайший грех. Ведь мы все, рождённые здоровыми, посетившие эту планету, люди избранные, создания редчайшей удачи. И как прекрасно каждое мгновенье, дарящее нам возможность дышать, слышать, наблюдать, общаться, любоваться жизнью - не теряйте его".
Здоровье возвращалось очень не просто. Когда я похоронил рано ушедшего старшего брата, у меня был рецидив, приступ нервного срыва. Когда жена уходила на суточное дежурство и я оставался дома сам, я мог в состоянии экзальтации часами, практически весь день, проговорить с оппонентами, забывая что я делал, куда я при этом переложил те или иные вещи, и не мог вспомнить оправилась ли собака во время выгула. Я понимал, что когда-нибудь могу не вернуться из этого виртуального мира. Ради выздоровления мне пришлось сменить профессию, и не одну. Новая работа в режиме дежурства позволила много читать. Я сформировался как человек позднего развития, прочитав многое из классики в зрелом возрасте, т.е. после 50-ти. Чтобы уходить от дурных навязчивых мыслей я занялся английским языком и несколько лет читал вслух, отрабатывая дикцию и скорость восприятия. В 50 лет после 30-ти лет попыток мне удалось бросить курение, с которым возможно я не дожил бы до своих лет. Мы взяли щенка овчарки, и теперь это чудо надо было выводить три раза в день на прогулку без оглядки на погоду и настроение.
Мне очень повезло - до последних своих дней я буду помнить докторшу-чудесницу, которая в сложнейшее для меня время подарила мне всепреодолевающую жажду жизни.
P.S.
Когда мне исполнилось 62 года, я приобрёл ноут с заводским ПО. Овладев азами пользования, я перво-наперво без колебаний удалил все игровые программы, памятуя что поражённый безрассудными страстями бессилен свернуть с пути безумия.
Думаю, что после Бога прежде всего меня спасла не заслуженная мною любовь моей дюймовочки, Раюши, с которой мы вместе 60 лет.
Чтобы уйти от серьёза, в качестве вишенки на торте, расскажу анекдот о преферансистах.
Хоронят преферансиста. На мизере взял семь взяток - не выдержало сердце. За катафалком с гробом усопшего идут близкие, друзья, приятели, соседи. В хвосте процессии, понурив голову, плетутся два партнёра по преферансу. И тут один поднимает голову и обращается к другому:
- Но, слышь, Колян. Если бы он, - показывает в сторону головы процессии, - зашёл с бубны - было бы ещё хуже...
![[]](/img/k/kirikewich_w_w/preferrance/preferans-izdat.jpg)