Твои шоколадные губы покрыты мной. О как я их 
		  ненавижу, потому что люблю! Как ревную, закрывая собой от посторонних 
		  взглядов! Каждому подавай - еще чего! Пусть потом, когда я не буду знать, 
		  видеть, дышать, жить, любить... любить... любить... 
		Декабрь месит грязь московских улиц. Хочется 
		  на Гаваи! Пальмы, море, шоколадные женщины... Опять...
		Нет. Чайник свистит - сейчас выпью кофе и буду 
		  зарабатывать деньги... много. Зачем-зачем - просто буду и все. Черной 
		  икры хочется с маслом, о как хочется!..
		Леха все время предлагает выпить. А у меня от 
		  этого эрекция падает. Он говорит - пусть падает, зато градус повышается. 
		  Мне измеряли потом (после падения) - ничего такого...
		Смуглые груди. Мне не хватает себя, чтобы накрыть 
		  их, спрятать - я просто тону в них, барахтаюсь, задыхаюсь, гребу руками 
		  и не знаю - то ли бежать куда, то ли не пытаться даже. Я и не пытаюсь. 
		  Себя найти не могу - нет и все. На каждой по сосочку - хочется съесть. 
		  Ну не совсем - оставить еще и на завтра, и навсегда... но только все 
		  себе и никому.
		Леха говорит, что главное - вовремя сбегать в 
		  магазин, пока не закрыли. Да, думаю я, на Гаваях тоже магазины, но там 
		  пальмы, тепло...
		Холодно. Прячется в крышах уходящее солнце, даже 
		  не пытаясь подняться. Я знаю, что скоро весна и мне опять будет плохо. 
		  Для меня это время потерь.
		Когда уходил тот поезд, я смотрел ему вслед лет 
		  пять - не мог понять... Однолюб... - дурак, придурок, идиот! Сколько 
		  их стучалось потом в дверь - но я не верил, что меня можно любить.
		Я еще пытался оживить какие-то воспоминания, 
		  чтобы найти в себе силы жить. Надежды, мечты, клятвы, друзей... Мы были 
		  романтиками, мы не сидели в подвалах, а парили над землей (какое-то 
		  время). Потом суета засосала каждого в свою воронку. Планов громадье 
		  превратилось в добывание пищи, шкафов, джинсов, чешских туфель... Мы 
		  потеряли себя и друг друга.
		Лешка говорит, что он старый, и я ему верю. Пусть 
		  говорит. Мне еще больше, но у меня нет ружья, чтобы застрелиться. Ха! 
		  Смешно. В двадцать лет я думал, что доживу до сорока и застрелюсь - 
		  чего буду мучиться в таком дряхлом состоянии? Но спасибо стране советов, 
		  она давала мне ровно столько, чтобы хватило на единственную мысль - 
		  как бы не помереть с голода и одеть сверху, дабы не светить голым задом. 
		  А травиться или вешаться в планы мои не входило. Вот и живу себе. Странно 
		  даже...
		Впереди все равно еще хуже.
		Но эта родинка справа на бедре (ну не совсем 
		  на бедре)... Мне нравится искать ее под французским бельем. Когда я 
		  сползаю с губ на груди, а потом... почти задохнувшись в них, лезу за 
		  спину... вниз... еще... ох ты! - Чулки еще с кружавчиками!..
		Я пытаюсь закрыть все это - никому чтоб... И 
		  все время думаю - неужели меня можно любить? А эти губы говорят: люблю... 
		  люблю... люблю...