Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
эпизоды, по каким-то причинам не вошедшие в текст.
|
книга 2
Глава 7
Пятница, 11 ноября, 1977, вечер
Ленинград,
Было и холодно, и неохота, а надо, никуда не деться... Вчера вечером, когда выпавшая комбинация кубиков указала на Ленинский проспект, я огорчился - Пропустить на край города. Но сам правило ввел, ничего не поделаешь, теперь надо ему следовать. И вот стою я, недовольно ежась от колючей пурги, и пытаюсь найти ближайший к метро почтовый ящик.
Ничего принципиального в очередном письме нет: в политической части коротко сообщил о предстоящей через неделю поездке Анвара Садата в Израиль, ставшую в той истории полной неожиданностью для советского руководства, да приложил большой обзор основных направлений научно-технического прогресса в дорожном строительстве. Надежды мало, но вдруг удастся уменьшить одну из наших бед.
О, счастье! Далеко идти не надо, вижу через проспект, почти напротив, в ярком пятне света заветный синий ящик. Довольный, чуть ли не в припрыжку перебежал по зеленому на ту сторону, вбросил и широко зашагал назад. Еще одно дело сделано. Сейчас маме деньги сдам, поужинаю, и за математику.
Уже перебегая по красному обратно, я почувствовал какую-то легкую несуразность. Что-то такое неосязаемое только что краем задело мое внимание. Я наморщил лоб соображая.
Сообразил, и сердце пропустило удар. Ох, нет! Я встал посреди тротуара и зажмурил глаза, вспоминая. Вот я перешел Ленинский. Обогнул перекидывающихся снежками младшеклассников. Пропустил женщину с красной коляской, в авоське апельсины. Вступаю в яркое пятно света, открываю ящик. Бросаю. Поворачиваюсь. Справа, метрах в пятнадцати краем глаза замечаю легкий блик.
"Да", - с горечью завершаю я анализ, - "легкий такой блик от объектива в салоне серенького "Москвича"..."
- Ну что, наигрался в Джеймс Бонда? - глумливо вопросил внутренний голос, когда я, помертвев, зашагал дальше, - не в свои сани не садись. Это высшая лига, сынок. Готовь мыльно-рыльные, через неделю придут.
Стоп, надо проверить. Мне показалось. С чего я, вообще, решил? Что я там краем глаза заметить мог?!
Повеселев, сворачиваю налево. Сделаю кружок по району и зайду с тыла, решаю я, торопливо несясь по тротуару.
Через десять минут я зашел в вестибюль метро. Знобило, в висках, заставляя морщиться, пульсировала боль.
Не показалось.
Привалился к холодному мрамору, соображая.
Сколько сейчас? Около шести. А когда у них смена? В семь? Восемь? Сколько у меня вообще времени осталось?
Что, что делать?
- Гипс снимают, клиент уезжает, - я попытался поднять себе настроение.
Безуспешно, только еще сильнее заломило в висках.
Изымать письмо? Воображение нарисовало светлую картинку: три часа ночи, разморено дремлет в машине оперативник, и тут я тихонько извлекаю письма, нахожу свое, и возвращаю все на исходное. Все весело танцуют.
Поморщился. Помечтал и хватит. Не будет он спать. Кэ-гэ-бе.
Значит, надо отбирать пленку.
В голове зашелестели страницы "поваренной книги анархиста". Как изготовить запальный желатин... Первичные формы динамита... Пикриновая кислота...
Аллё, вернись на землю, у тебя максимум два часа.
Ммм... Банальную дымовуху из линейки под машину? А почему нет? Забрасываю, значит, сзади под капот, он выходит посмотреть в чем дело, и тут я его чем-нибудь типа дубинки. Хватаю камеру и бегом.
В задумчивости дошел до газетного ларька и купил у неодобрительно косящейся на меня продавщицы коробок спичек.
Нет, фантастика. Думай, голова, думай.
Я аж застонал от напряжения и тут, совершенно неожиданно, родилась мысль. Покрутил ее так и этак, а потом заметался по району. Где, где здесь торговый центр?!
- Повезло. Ох, повезло. Был бы верующим - перекрестился... - пробормотал я минут через двадцать и начал серфить необходимое умение. Мне много не надо, только ГАЗ-52 водить.
Подошел поближе и остановился, оценивая. Из распахнутого чрева хлебовозки парило густым духмянным запахом. Водитель, накинувший для порядка когда-то белый халат, лениво вытаскивал деревянные лотки с темными кирпичами и швырял их в темную амбразуру булочной. Машина тихо пофыркивала на холостом ходу.
Закончив, он закрыл кунг и залез в кабину. Я огорченно сжал зубы, мысленно уже готовясь к продолжению забега, но нет, он вылез обратно, громко хлопнул дверцей и пошел с накладной в булочную.
Быстрой тенью я скользнул на подножку и юркнул в кабину. Посмотрел, узнавая: серая панель приборов с висящей под спидометром пломбой и четырьмя большими винтами в углах. Черные циферблаты с серебристыми отметками; тут же - контрольные лампы и рукоятки управления без каких-либо надписей.
- Дроссель... Воздушная... Фары... - пробормотал я, знакомясь.
Ключ на старт! Передача - выключить. Сцепление - держать. Теперь - передачу.
- Кхххррррр! - грузовик огласил окрестности воем.
Ручник - снять. Нет, не хочет. Значит, сначала немного потянуть на себя, как бы еще затягивая, а потом уже жать кнопку. О, отпустило. Машина неожиданно плавно покатила.
- Он сказал "поехали", - пробормотал я, с трудом двигая судорожно сведенной челюстью, и повис на руле всем телом, пытаясь его довернуть. Тугой, зараза, до невозможности.
Бросил через зеркальце прощальный взгляд на пустое крыльцо булочной и безлюдный тротуар - нет, никто не бежит, злобно крича проклятья. Машина укатила за угол. Я подергал вибрирующую ручку коробки передач, нащупал третью скорость, поднажал. ГАЗ дернулся, как припадочный, и покорился.
"Сцепление еще то, демпферов или нет, или вышли из строя," - понял я, добавил газку и запетлял по району, удаляясь с места преступления.
Остановился я только во дворах бульвара Новаторов. Откинулся на спинку, пытаясь успокоиться, но какое там! Мысли лихорадочно роились, и лишь с большим трудом, проговаривая вслух, мне удалось набросать план действий.
Оглядев кабину, увидел темно-зеленый ватник и обрадовался, когда он благополучно налез поверх моей куртки. Намотал шарф повыше, чтоб закрывал кончик носа, приспустил край шапки на брови. Одел перчатки. Хотел даже перекреститься, но почувствовал фальшь.
- Ну, не будем оттягивать свой конец, - пробормотал, пытаясь приободрить себя, и покатил к Народного Ополчения.
На светофоре благополучно зарулил налево, затем с трудом вписавшись в поворот, моя поскрипывающая хлебовозка, вывернула на финишную прямую, и вдали, сквозь подзапотевшее стекло серым пятном проступил желанный "Москвич".
"Сколько?" - скосил я глаза на спидометр. Стрелка медленно уползала вправо от двадцати. - "А сколько надо? На скорости в сто километров голову от туловища иногда отрывает... Черт!"
Глаза защипало от пота, что буквально ручьями стекал по лбу. Я на секунду снял правую руку с руля и торопливо протер перчаткой над бровями. Рука дрожала так, что я вернул ее на руль лишь со второй попытки, в первый раз она, не сумев зацепиться, безвольно соскользнула вниз.
"Ударю слабо, выскочит злой амбал - и все. Да даже не амбал... Хватит какого-нибудь шустрого капитана с поясом по дзюдо. А что, и такое может быть," - и я криво усмехнулся, представив себе сцену "здравствуйте, Владимир Владимирович!", - "А ударю сильнее чем нужно, и физкультпривет, хлыстообразный перелом шейного отдела."
Чуть больше тридцати. Я снял ногу с газа. Осталось метров пятьдесят... Тридцать... Пятнадцать... Я с трудом довернул руль, направив ГАЗ на капот легковушки и уперся руками. В последний момент, не выдержав, чуть тормознул.
Тугой удар бросает меня на рулевую колонку, скрежет сминаемого металла, звон стекла. Потом как-то резко, обрывом наступила тишина. Втягиваю, морщась от боли в груди, воздух и неловко вываливаюсь на улицу. Холодный воздух ласкает разгоряченное лицо, но глаза опять начинает заливать потом.
Подскочил к легковушке и дернул дверцу водителя. О счастье, она открылась. В лицо ударил резкий запах мочи. Ну да, выходить им нельзя, мочатся в приспособленную тару, видать, все вылилось... Мотнул головой, отгоняя посторонние мысли, и полез проверять оперативника.
Жив, вяло шевелит руками, и что-то ошеломленно хрипит, мотая головой. Нет, точно не Владимир Владимирович, фактура другая. Жив и, даже, относительно цел! Я впервые за долгие годы вновь в полной мере прочувствовал, как сваливается с плеч гора.
Перегнулся через кэгэбешника и лихорадочно зашарил по салону в поисках фотоаппарата. Повезло, почти сразу нащупал треногу. Подтянул фотоаппарат и лихорадочно завертел, пытаясь найти защелку. Щелчок, откидываю заднюю крышку и широким движением выдергиваю кассету с пленкой. И в карман ее, в карман, мою драгоценную...
- Эй, - просипел приходящий в себя оперативник и попытался приподняться.
Я отмахнулся от тянущейся ко мне руки, и его согнуло в приступе рвоты.
Поддернул повыше на нос сползший шарф, натянул поглубже шапку и выпрямился из наполненного неаппетитными запахами салона "Москвича". С момента столкновения прошло не больше полуминуты, и редкие вечерние прохожие пока изображали из себя зрителей.
- Телефон! - добавив в голос хрипотцы закричал я, - где здесь телефон?! - и рванул за ближайший угол.
Поворот, еще один, я неожиданно заскользил, бестолково размахивая руками, на заметенной снегом катушке. Упал и острая боль пронзила колено.
- Твою мать! - выдохнул я и тяжело застонал, суча ногой. Секунд через десять острота боли схлынула, и я с трудом поднялся. Смахнул слезу и, сильно прихрамывая и постоянно оглядываясь, понесся дальше.
Промелькнули хаотично, на первый взгляд, разбросанные коробочки пятиэтажек. Рысцой перескочил через какую-то неширокую улицу, пробежал еще квартал и уже шагом вошел в темный заросший двор, окружающий детский сад. Стянул с себя ватник и засунул под лестницу. Перевязал фасонистым узлом шарф, закрутил шапку повыше. Вытер еще раз лоб. Оглянулся, достал коробок и запалил кончик злополучной пленки. Целлулоид охотно вспыхнул и сгорел за несколько секунд, оставив лишь отвратительно резкий запах и несколько темных клякс на земле. Я старательно их затоптал и отошел, глядя как поземка быстро заносит следы моего преступления. Все, самой страшной улики нет. Теперь осталось от перчаток избавиться. Ну, зарою в каком-нибудь сугробе по дороге.
Заозирался, пытаясь сориентироваться. Засунул все еще подрагивающие руки в карманы и пошел, стараясь хромать как можно незаметней, в сторону железной дороги.
- Ну и денёк... - пробормотал, сплевывая тягучую слюну, - ну, Юрий Владимирович, спасибки вам. С меня причитается... Ждите."
Понедельник, 27 февраля 1978,
Красноармейская ул.
... Пашка крутанул мешок со сменкой, шлепнул Сёме по заднице и с довольным смехом рванул из гардероба. Обиженный в лучших чувствах Сёма ринулся в погоню, и через несколько секунд топот убегающих и догоняющих ног исчез где-то вдали. Наступила тишина.
Кузя, уже закончившая переобуваться, внимательно прислушалась к опустевшему гардеробу и довольно улыбнулась. Ну да, шумноваты парни были, согласен.
Ладно, школьный день завершен. Я начал мысленно выстраивать план на вторую половину. Пожалуй, к маме сегодня не поеду. Уже три, пока час покачаюсь, потом обед - будет почти пять...
Нет, лучше продолжу нелинейное программирование. Тьфу ты, господи, ну никак не привыкну к использованию в математике термина "программирование" в смысле "планирование".
Так-с, остановился я на барьерных функциях. Значит, включаем в целевую функцию штрафные слагаемые в виде логарифмов невязок ограничений неравенств... Необходимо их минимизировать...
Пока я напяливал на себя куртку и пытался наощупь сомкнуть молнию, перед внутренним взором начало раскатываться полотно решения. Сначала задача распалась на две ветки, причем множители Лагранжа ограничений одной задачи оказались оптимальными значениями переменных в другой, затем я определил одно из множеств как "центральный путь" и начал конструировать алгоритм приближения к его точкам. Тут мне на плечи опустились ладони, и я был вынужден переключиться во внешний мир.
Странно, но первое, что я распознал, было созвездие веселых мушек-конопушек. Их было немного, по небольшой горсточке на крыльях носа, и я на автомате прикинул минимальное количество линий, которые необходимо прочертить для соединения. Справа вышло на две больше.
Ладошки пару раз прихлопнули по плечам, и мой метнувшийся было в сторону взгляд был ловко перехвачен и притянут к насмешливым карим глазам.
- Та-а-ак... - довольно протянула Кузя, - попался наконец.
Я прислушался к тишине. Ну да, похоже, попался.
- Хочешь обсудить состояние дел в нашей комсомольской организации? - выдвинул я рабочую гипотезу.
Она на мгновенье задумалась, потом хитровато усмехнулась:
- А и угадал, - и правая ладошка по-хозяйски стряхнула соринки с моего лацкана. - Как насчет проявления товарищеской взаимовыручки? Ты мне что-нибудь по алгебре объяснишь, а я тебя тоже по одному внеклассному предмету подтяну?
- Эээ? - встревожился я.
- Да-да, - она покивала головой и наставительно продолжила, - ты все верно понял, по глазам вижу. Предмет этот, Андрюша, в жизни очень важен. Как комсомолка, - потупила на мгновенье свои бесстыжие зенки, - я просто не могу спокойно смотреть на то, как он у тебя западает. Хочу взять над тобой шефство. Можно начать уже сегодня... У меня как раз мама только после семи будет, на первый урок времени вполне хватит.
Я сглотнул. Вот же ж!
Первым аргумента "за" представило воображение, и он был убедителен. Белая хрустящая простыня, матовая бежево-золотистая кожа с мелким бесцветным пушком, разметанные темные волосы и вот эти карие глаза со сладкой мукой смотрят куда-то сквозь потолок.
Потом подключился рассудок. Да все будет выглядеть вполне прилично, веско заключил он. Ничего необычного по современным меркам. Кузя уже не робкая неопытная девочка. Она сама ко мне пришла. К тому же, что естественно, то небезобразно. Да и сколько можно себя мучать?!
- Понимаешь, - я с удовольствием приобнял ее за гибкую талию, - это все не просто...
Она громко, от души засмеялась в низкий сводчатый потолок подвала, а потом чуть ли не рыдая от смеха, ткнулась носом мне в плечо.
- Но и не так сложно, как ты боишься, - сказала, отсмеявшись.
- Да я и не боюсь... - протянул, лихорадочно обдумывая. И хочется, и колется...
Все еще похихикивая, прижалась ко мне посильнее и, неожиданно покраснев, многозначительно скосила глаза вниз. Ну да, организм вроде как все уже решил за меня...
- Не в том смысле непросто, как ты подумала... - я чуть поколебался, выбирая линию поведения. - Ты ж в курсе, что мальчики и девочки устроены по-разному?
Она с хмыкнула и все еще улыбаясь посмотрела мне прямо в глаза, чуть повиснув на мне.
- Вот... Не только физически, но и тут, - я чуть пристукнул согнутым пальцем по ее виску и, не удержавшись, провел вниз по шее. - Есть одна тонкость.
- Ну, не томи, давай сюда свои страхи, - сказала она, и в голос прорвалось недовольство.
- Ммм... В общем, считается практически доказанным, что в первый раз у мальчиков это должно случаться по любви. Иначе велика вероятность того, что из них вырастет циник, не способный испытать это чувство. И мне бы не хотелось стать моральным инвалидом. Извини, - и я убрал руки с талии.
Кузя ошеломленно замерла, переваривая сказанное. На лице по очереди мелькнуло непонимание, потом неверие, что это произошло с ней, затем в глазах блеснула злая слеза. Она оттолкнула меня и рванула к портфелю. Взяла, постояла ко мне спиной, потом повернула голову и бросила через плечо звенящим от напряжения голосом:
- Если ты думаешь, что я буду ждать, пока тебе твоя Афанасьева даст, то ты дурак. Интересных ребят - только свистни.
Я промолчал.
- Ну и дурак, - припечатала она и почти бегом выскочила и гардероба.
Я расстроенно сел на скамейку.
"Да, дурак", - подытожил рассудок, - "и еще какой"!
Разгоряченное воображение продолжало издеваться, подкидывая картинки упущенного. Мда... Математика, похоже, сегодня в пролете. Придется поднажать на физкультуру. В утроенном размере, чтоб упасть на кровать и сразу заснуть.
Среда, 15 марта, ранний вечер
Ленинград, Лиговский пр., "Большой Дом"
Светлана Витальевна со словами "посиди пока здесь" засунула меня в знакомую уже комнату и исчезла. Я был тут не один: у окна с папкой в руках сидел еще один подросток - примерно моего возраста или чуть старше.
Мы с интересом посмотрели друг на друга. Действительно, кого кого, а встретить тут сверстника было довольно неожиданно.
- Привет, - помахал я издали рукой, - тебя эти изверги чаем уже поили?
- В глазах булькает, - охотно откликнулся он.
- Ну, а я попью, - пояснил я, доставая чайник и чашку. - О! Сушки появились.
- Ты тоже с театрального? - с какой-то тревогой спросил парень.
- Я? - переспросил я удивленно. - Нет, я... Я по комсомольской линии.
- А... - он посмотрел на меня свысока, - тогда ладно, живи.
Я молча передернул плечами и отправился в туалет за водой.
- А хотя на меня тоже завари, - скомандовал парень, когда я вернулся. Именно скомандовал, не попросил, это чувствовалось.
- Ты по жизни такой наглый или в роль вошел? - спросил я, покривившись.
- А? - он немного сдулся, - второе...
- Тогда ладно, - разрешил я, - наглей. Что хоть за роль-то?
- Да так... - неопределенно взмахнул он рукой, и мне вдруг стало интересно.
- Ну, - покосился я на дверь, - хоть что делать будешь?
- Поболтать надо будет... - он с хитринкой посмотрел на меня, - с первым космонавтом и его компанией.
- О как... - я не сразу сообразил, что услышал, и заварку в чайник всыпал уверенно.
Потом руки мои прошило мелкой дрожью. Да и не только руки - пришлось резко сесть.
Дверь приотворилась, в просвет сунулся незнакомый мужчина.
- Ну что, "москвич", пошли на прогон, - скомандовал он.
- Ну вот, не попью я чаю, - пожаловался паренек, вставая.
- Я оставлю, - пообещал я тускло, - ни пуха, ни пера.
- К черту, - ответил тот, походя постучав по косяку.
Дверь захлопнулась, оставляя меня одного в вязкой тишине и глухой безысходности.
Я обхватил голову руками.
- Блин, Ваня... Как же ж... Что ж ты так... - растерянно прошептал в столешницу.
Тот же день, вечер.
Ленинград, Лиговский пр.
Я ждал Гагарина и маялся, так ничего окончательно для себя и не решив. Сверток с деньгами лежал в одном кармане, нож - в другом. Теоретически все было понятно, но еще никогда в обоих моих жизнях теория и практика не были так далеки друг от друга.
Днем в Большом Доме меня морально размазало, причем два раза: сначала с тем говорливым парнишкой-актером, и потом, чуть позже, когда я отдернул на стене шторку и поглядел на прячущуюся за ней карту.
Сказать, что я был напуган - это преуменьшить. Я отчетливо понял, что счет до моей идентификации Конторой пошел на часы. Череда моих безалаберных ошибок, помноженная на мощь следственного аппарата КГБ, делала это событие почти неотвратимым.
"Почти" - вот ключевое слово. Будущее балансировало на кончике клинка, что жег мне грудь сквозь несколько слоев одежды.
В Большом Доме мне повезло: оперативница задержалась надолго, и я смог собраться. Да, был потом на встрече с офицерами не так говорлив и нагл, как раньше, но Светлана Витальевна одобрительно мне на то покивала, отнеся это на мое исправление после взбучки.
Выйдя, во что порой и не верилось, из логова КГБ, я сумел собраться и составить экстренный план. Даже успел пробежаться по своим нычкам за необходимым для его исполнения. Но план - то теория. И сейчас, прячась менее, чем в пятистах метрах от дома-музея Достоевского, я был натуральной тварью дрожащей, так ничего для себя и не решившей.
Гагарин оказался на удивление пунктуален - точно в расчетное время в просвете между домами появилась его фигура.
- Ваня! - заорал я громко, - Гагарин! Сюда! Бегом!
Он рванул ко мне как лось, высоко задирая колени. В отставленной далеко вбок руке болтался какой-то редкий по нынешним временам саквояж. Я торопливо натянул на голову парик и прихватил его сверху шапочкой. Вот не думал никогда всерьез, что мне этот реквизит пригодится...
- За мной, не отставай, - махнул, когда он приблизился, рукой и скользнул за угол.
Десять шагов - и мы в подъезде. Взбежали, топоча, на четыре этажа вверх и влетели на чердак. Я торопливо захлопнул за нами дверь и задвинул засов.
Все! Теперь, если за ним был обычный "хвост", то взять нас можно только случайно - и то, если мы сейчас потеряем темп. Пока наблюдатели поймут, что двор тупиковый, пока добегут до нужных перекрестков...
- За мной, - повторил я и побежал чердачными переходами. За мной несся шумно сопящий Гагарин.
- Спокойно, - скомандовал я, когда мы начали спускаться по тихой лестнице, - сейчас выходим из подъезда и обычным шагом переходим на другую сторону. Не бежать, не оглядываться. Понятно?
- Угу... - отозвалось у меня из-за спины.
- Тогда выходим.
Я поправил сбившуюся шапочку и шагнул на дневной свет. Гагарин послушно прилип ко мне. Мы пересекли узкую пустынную улицу и вошли в проходной подъезд.
Все, мы в другом квартале.
- А вот теперь - бежим, - сказал я, рванув к черному выходу.
"Черт их знает... Если они догадаются ловить нас на не Коломенской, а сразу пробежать на дальше, до Марата, то шанс у них еще есть" - сердце мое начало стучать где-то в горле.
Мы вихрем пронеслись через три сообщающихся двора-колодца, и перед нами растелилась предательски широкая улица.
"Переигрывать поздно" - поморщился я, выводя приметного Гагарина на тротуар.
Никогда еще переход через улицу не казался мне таким долгим - фасад дома напротив, казалось, почти не приближался, сколько бы мы перебирали ногами. Но вот мы у неприметной двери. Я бросил быстрый взгляд налево, потом направо: на перекрестках пусто и никто не торопится в нашу сторону по тротуарам. Да и вообще, людей, по праздничному времени, немного.
Мы еще немного поплутали по проходным дворам и подъездам, пересекли пару улиц, пока не пришли, наконец, к цели - тихому чердаку на задах Пяти Углов.
- Ну, вот и все, - обернулся я к Гагарину, - Если "хвост" за тобой и был, то, считай, мы оторвались. Отсюда выйдем прямо к троллейбусной остановке. Доедешь до Варшавского, перескочишь на трамвай и к автовокзалу. Понятно?
- Угу... - кивнул он и спросил нетерпеливо, - ты деньги принес?
- Принес, принес, - успокоил я его, - все как договорились.
Он повеселел и, даже, начал было что-то насвистывать.
Я достал бумажный сверток и распотрошил его, явив Гагарину три фиолетовые пачки: две потолще и одну тоненькую. Он охотно их сграбастал и посмотрел на меня вопросительно, мол, что еще?
Время неумолимо шелестело песчинками, чаши весов беспокойно дрожали на одном уровне, а я все-так же не мог решиться.
Отпустить? Не отпускать? Положиться на волю случая? Ждать знака?
- Так, - я строго сдвинул брови, - письма написал?
- Ага, - кивнул он.
- Документы взял?
- Да.
- Открывай саквояж.
- Да зачем? - запротестовал было он, но я был неумолим.
- Так... Рыльно-мыльные, смена... А это что? - сварливо спросил я, тыкая пальцем в газетный сверток.
- Да там это... - глаза у Гагарина забегали. - Духи французские! Я их в Тбилиси по-быстрому скину и все. Не парься, я умею.
- Вот как... - я испытал неожиданное облегчение.
Без вариантов. Он не уйдет от КГБ.
- Ясно... - распрямившись, я убрал начавшие подрагивать руки за спину, - закрывай. Нам туда, - махнул в сторону уходящего в темноту отнорка, - ты вперед, я - за тобой.
Ваня развернулся и с готовностью зашагал вперед. Я выхватил из-за пазухи нож и пошел чуть левее, подстраиваясь под его шаги.
Потом я заставил себя не думать: так поступают, бросаясь в прорубь. Словно сама собой нырнула вперед моя рука, и клинок вошел в тело как в подтаявшее масло.
- Ах-хх... - левая нога его зацепилась за правую, и Ваня начал медленно заваливаться вбок.
Я с ужасом понял, что он метит виском прямо в стопку ржавых уголков.
"Ушибется!" - стеганула короткая мысль, и я шагнул вперед, заботливо подхватывая его левой рукой.
- Осторожно, осторожно... - забормотал, помогая Ване опуститься на пол. Правая моя рука при этом продолжала жить самостоятельной жизнью, удерживая нож в его теле, - осторожно...
Он, наконец, вытянулся вдоль, упокоив голову у меня на локте. Я пошевелился, пытаясь устроить его поудобнее.
- Ах-хх... - повторил он тяжело и покосился на меня с отчетливым недоумением.
- Споткнулся, - торопливо пояснил я и растянул губы в угодливой улыбке.
- Больна-а... - пожаловался Ваня и обессиленно закрыл глаза.
- Скоро все пройдет, - забормотал я страстно, - все-все пройдет...
Лоб его посерел и покрылся обильной испариной.
- Ф-ф-ф... - подул я ему в лицо.
Глаза его распахнулись, взгляд зашарил по потолку.
"Не умирает!" - запаниковал я. - "Придется добивать... Увидит у меня нож и все поймет!"
Мысль эта ожгла грудь невыносимой болью, и я обнял Ваню поплотнее, прижимаясь к нему, как к брату.
- Темно-о... - длинно выдохнул он, дернул ногой и затих. Зрачки начали быстро расширяться.
Я испытал короткое постыдное облегчение, поняв, что только что с выдохом из него ушло то, что заставляло мечтать и обманывать. Потом острое сострадание пронзило меня, и я завыл - тихо, безнадежно, на одной ноте.
Тот же день, позже,
Ленинград, наб. Фонтанки.
Я сидел на крыше, по-стариковски привалившись боком к высокой трубе, и безучастно наблюдал за плывущими внизу льдинами. Место было то самое, где я прошлым маем задорно кричал небу вызовы. Дурачок...
Меня опять скрючило. Ваню я уже оплакал, сейчас лил слезы по себе.
Именно здесь, на крыше, я неожиданно разглядел путь, что ведет к моей цели. То была лестница, опускающаяся во мглу. Мне предстояло пройти по ступеням обманов, предательств и убийств. Даже если тело мое доживет, то шагнувший на крайнюю ступень будет уже совсем не мной.
Оттого я и рыдал сейчас обреченно, и волны ужаса были мне воздаяньем.
Последние пару часов помнились смутно. Вот я вытягиваю нож и зачарованно смотрю за натекающей из-под тела темной лужицей. Пытаюсь, все так же стоя на коленях, оттереть руки. Не могу понять, куда сунуть окровавленный нож. Потом лакуна, и я навалился грудью на ограду, под ногами - черная вода и крошево льда. Только что мне удалось промахнуться, и нож не булькнул, а улегся на краю льдины. Я провожаю ее безучастным взглядом. Вот бреду вдоль Фонтанки, поскуливая как подраненная собака, на одних инстинктах и желании поскорее забиться в безопасную нору. А вот я уже на крыше, пытаюсь охладить лоб снежком. Вытягиваю из тела нож... Темная лужица... Оттираю руки...
И я опять глухо застонал. Потом оттянул пальцем манжету и попытался разглядеть на часах стрелки. Девятый час, давно пора домой...
Поднял одеревеневшее тело и повел его на чердак. Не так давно в переплетении здешних балок я устроил хитро запрятанный лабаз. Он был под самой крышей, невидим снизу, и добираться до него было очень непросто.
Я нашарил на знакомой балке фонарик. Батарейка подсела, и лампочка светила еле-еле, больше мешая, чем помогая. Пришлось карабкаться вверх почти наощупь, нашаривая ступнями специально вбитые гвозди.
Кряхтя от натуги, я забросил себя на последнюю балку и начал стягивать верхнюю одежду. И новенькие джинсы, и куртка, и перчатки - все оказалось одноразовым. Я связал их в узел и, зябко ежась, влез в привычную одежду.
Узел с вещами я чуть позже спустил в реку, и он поплыл в темноту, постепенно погружаясь. Я постоял пяток минут, пялясь вослед, а потом похлопал себя по щекам, пытаясь взять себя в руки.
"Я же не хочу напугать родителей и Мелкую, верно?" - с этой путеводной мыслью я пошел домой.
В квартире, когда я туда просочился, было шумно: из телевизора вопрошал "ну кто тебе сказал" Влад Адрианов, щебетали за журнальным столиком, позвякивая чашками о блюдца, мама и Мелкая, а на кухне кого-то поздравлял по телефону папа. Я прислонился к косяку и, умиротворяясь, втянул родные запахи.
Вряд ли Мелкая меня услышала, скорее - почувствовала сквознячок, но вот раз - и она уже в прихожей. Мама выдала ей свой халат и гольфы, и оттого выглядела она теперь совсем по-домашнему.
- Голоден? - высунулась следом за ней из комнаты мама.
Я задумался.
- Да вроде не особо...
- Захочешь - кура на плите. И картошка в депрессии.
- Как это? - невольно заинтересовался я.
- Ну, пюре, - хихикнула она. - Вроде картошка как картошка, но такая подавленная!
- Понял, - слабо улыбнулся я.
- Ну... - мама окинула нас неожиданно цепким взглядом, - ладно, только не засиживайтесь - завтра в школу.
И ушла, затворив дверь.
Мелкая, блестя глазами, подошла совсем близко. От нее слегка пахло подаренными духами.
- У тебя кровь, - тихо сказала она и коснулась пальцем моей щеки, - вот тут. Опять...
Я поморщился и пошел в ванную.
16 марта, среда, утро,
Ленинград, ул. Марата
Вернувшись из Москвы, Минцев первым делом уединился с Блеером и в течение полутора часов доводил до того характер получаемой от 'Сенатора' информации.
- Тут думать надо, - буркнул ошарашенный генерал и уехал домой.
Весь вечер он, вызвав оторопь у жены и двух дочек, простоял у окна в гостиной, незряче смотря на дома напротив. Сегодня же Владлен Николаевич сорвался в Управление к шести утра, ошеломив тем дежурную смену. И дело было не только в необычном раннем времени - Блеер словно разом скинул с плеч с десяток лет. Куда-то смылась, словно и не было ее, легкая генеральская вальяжность, сменившись хищной резкостью движений. Изменился и голос - в нем вдруг опять, как встарь, прорезались нетерпеливые порыкивающие нотки, свойственные, скорее, крупным кошачьим.
- Так, - он поднялся, недовольно щурясь на яркие переноски, что заливали светом чердак, и отряхнул загрязнившиеся колени. Посмотрел еще раз на лежащее у его ног тело Глуздева Ивана Венеровича, 1953 года рождения, беспартийного, незаконченное высшее, и махнул рукой криминалистам, - продолжайте.
- Так, - повторил он и недовольно дернул щеками, оглядывая небольшую, слишком небольшую группу своих оперативников, - Констатантин: объявить тревогу по управлению. Всем незанятым непосредственно на операциях прибыть сюда в течение часа. Потом позвони от моего имени в институт, Илье Викторовичу, попроси срочно пятьдесят курсантов до вечера. Пусть своим ходом сюда выдвигаются. Скажи, что перезвоню ему через час. Давай, вперед.
- Виктор. По маршруту движения от той двери, что отсекла наружку, до сюда, а также отсюда и далее провести сплошную дактилоскопию дверных ручек и, особенно, перил. Если они бежали, а они должны были бежать, то на поворотах цеплялись за перила. Прямо сейчас: расставить милицию по подъездам, пусть водят жильцов вдоль стен - чтоб никто до снятия отпечатков ни до ручек, ни до перил не дотрагивался. Сразу после дактилоскопии поверхностей провести сплошную дактилоскопию жильцов. Помощь от соседей будет - сейчас освобожусь и попрошу. Через пять дней у меня на столе картотека с неидентифицированными отпечатками. Исполнять.
- Так! - он с силой потер ладони, - Олег, теперь ты. Предотврати вывоз мусора в радиусе нескольких кварталов, используй милицию. Через час прибудут курсанты - обеспечить поиск орудия преступления и любых вещей со следами крови. Давай, иди.
- Василий Петрович... Вашим, традиционно, самое сложное - случайные свидетели. Эти, - он взмахнул рукой в сторону трупа, - бежали по дворам, подъездам, перебегали через улицы... Их видело не менее двух десятков человек. Найдите мне их.
Блеер посмотрел на лужицу засохшей крови и повернулся к очередному оперативнику:
- Ты собрал по этому Гагарину папочку... Теперь мне нужны тома. Выявить все связи, вытрясти из них все. Начни с соседей. Кто приходил в гости, кто звонил. Особенно обратить внимание на женщин и подростков. Потом родственники, знакомые по институту, Галёра. В двадцать седьмом отделении, на Крылова, скажи так: если тебе покажется, что они нам помогают без энтузиазма, а их подопечные что-то умалчивают - мы порушим им всю малину. Скажи - я обещал, - он со значением постучал себе по груди согнутыми пальцами. Потом с силой потер затылок и добавил: - И деньги... Переписать номера купюр, проверить, не всплывали ли где раньше. Все, работаем!
Раздались торопливые шаги, из-за поворота почти бегом вывернул Минцев.
...
- А наблюдение? Вы ж как раз вчера за ним запустили?
- Отсекли наше наблюдение, - покривился Блеер, - очень грамотно отсекли. Кто-то помог. А мы серьезного противодействия не ожидали, двух человек всего поставили. Там даже их вины-то и нет...
...
- Как убит? - деловито уточнил Минцев.
- Ножом под лопатку, профессиональный удар, - генерал со значением посмотрел на Жору.
- Опять... - поиграл тот желваками.
- Да, - хмыкнул Блеер, - еще одна область компетенции обнаружилась...
- А не ЦРУ?
- Очень маловероятно, - качнул головой Блеер, - мы их всех в это время визуально контролировали. Нет, это был кто-то хорошо ему знакомый, кому он доверял. И этот кто-то рвал ведущую к себе ниточку. Значит, она была, и это важно.
...
- Что с операцией делать будем? Отменяем подставу 'москвича'?
- Зачем? - прищурился Блеер, - найдем через кого подвести. За неделю найдем.
- Черт... - Минцев в задумчивости постучал кулаком по стропиле, - ничего не пойму. Ну нет же никаких переведенных из Москвы генералов, мы проверили.