- Для меня трон, - вещал хитрый царь Орька с огурцом в руке, тяпнув водки стакан-другой, - как священная корова, за вымя которой щупать, трогать не дам никому. Накося выкуси!
Это была сущая правда: с трона царь Орька ни за что не хотел слазить, разве только что когда уж совсем приспичит. А так, в общем-то, дневал и ночевал на нём.
И страха Орька почти не ведал перед врагами. Но вот рельсы железнодорожные боялся он как огня. Потому как, чтобы стать царём, обещал свою хмельную голову на рельсы положить, если народ станет хуже жить. И наврал - не положил. (Врать и обманывать народ, чтобы власть удержать, было для Орьки и его вельмож дело обычное, привычное, и в этом очень они преуспевали.)
А стерегли Орькин покой, от всяких лиходеев и лихоимцев, кривая цариха с кочергой и хромая царёвна с метлой. Осушив по жбану молока и стрескав по тазу пельменей, резво скакали они вкруг трона.
Вот пожаловал на доклад главвельможа - Дивный Реформатор... то есть, чёрт возьми, извиняюсь, оговорка вышла, Деформатор он! Такой весь лысенький, кругленький, жирненький... а розовенький-то, а аппетитнеький-то! - до смерти боящийся ледяной золотозубой Колымы и жаркой клыкастой Африки. Перед входом в царские палаты Дивный Деформатор, считая себя самым умным на свете, долго и тщательно начищал лысину о стену, для того чтобы ослепить и охмурить Орьку величием своих планов.
Блистательно сияя лысиной, царю докладывал:
- Демос-то у нас, хе-хе, неповоротлив и с менталитетом у него шибко звонько! Нет, вы только подумайте, - Деформатор, в глубочайшем негодовании, возносил руки к небесам, призывая их во свидетели, - раньше, в те времена, красные, на прилавках, ох-ох, были одни иксы, игреки да многоточия... гм, гм. Но сейчас балыки, колбасы, кусь-кусь, всех сортов! А икра, осетринка, а заморские кушанья, а сладости - кругом одна вкуснятина! Чего им дуракам олухляндцам не хватает? Может у них денег нету, так надо раздать им медяки.
Цариха колотила по мухам кочергой и ехидничала:
- Ты нам очки не втирай ананасами, колбасами, выкрутасами. Лучше покайся, куды девал гробовые сокровища, замученных тобою пенсионеров. И сдай в царскую казну всё до копейки, разбойник!
Дивный Деформатор вывернул пустые карманы.
- Я не разбойник и никого не ограблял. Если вы имеете ввиду вкладчиков в Сберкассу, всех этих пенсионеров, мелкую интеллигенцию и прочий рабочий люд, то они по закону капитального рынка сами ограбились.
- Варит же бестолковка у человека! - восхитился Орька.
- Ну что вы, маменька, впились как клещ, - вступилась и царёвна за Дивного Деформатора. - Ну придушил государственный муж маленько старичков и нищий люд, но совсем почти и не до смерти. И не было у них сокровищ, так, одна мелочёвка. Политика и экономика, маменька, штука прехитрая: если не ты, то другой украдёт. Нонсенс сейчас заключается в дилемме, что они, сирые, жрать-то будут - силос или солому? Извечный крестьянский вопрос.
- Наверно, сено жрать будут! - рявкнула цариха, озлившись на всех, и треснула кочергой по комару.
Дивный Деформатор ехидно щурился и вслух рассуждал:
- Сено? Гм,гм, а что, неплохая идея! Сено - не солома и не силос и даже как-то сродни английскому овсу. На всех хватит, всех прокормим!
- Ух ты! - обрадовался Орька и, свалившись с трона, закатился под него и орал: - Эй говори Москва, а Рассея слушай!
Его наихитрейшее величество, пьяного вдупель, за ноги вытаскивали из-под трона сообща и осторожно, как младенца.
Министр Проблем Захватных, Ненасытный Золотистый Вурдалак, как и всегда, ворвался внезапно - грохнулся на пол с потолка, который оплетал паутиной. Приветствуя, щекотал он всех присутствующих вельмож клешнями сердито и гладил их то по шёрстки, а то против. Но с Дивным Деформатором Ненасытный Золотистый Вурдалак обнялся по-родственному, чертовски крепко. Облобызав Деформатора в сияющую лысину и полив её обильно клейкою слюною, успел-таки опробовать лысину на зуб - не золотая ли? - и оплести паутиной.
- Ничего себе! - пискнул Деформатор, вытираясь платком. - Лысина-то вам, светлейший князь, не казённая, а частная собственность.
А министр Проблем Захватных гоголем пошёл по дворцу вить паутину и щёлкал клешнями:
- Прихвачу, захвачу, всех озолочу.
- Ура, сена мне, сена! - крикнул Орька не к месту, видно в голове попутавшись.
Орьку заткнули стаканом первача и солёным грибочком на золочёной вилочке.
Прибыл на доклад изысканный министр Странных Престранных дел, с сахарной косточкой, зажатой крепко в руке. А побывал он за океаном, на другом конце земли, в самой могущественной на земле империи Золотого Тельца, у императора Флирта. И вот, что называется, прямо с самолёта на доклад с особо секретным сообщением, ещё благоухая амбрами и миррами Флиртовских гаремов. А так как он был душка безотказная "всё отдам, на всё согласен", то он и его дама сердца вошли - в одних трусах.
- Ваше величество, не вели казнить, а вели наградить! - бухнулись они Орьке в ноги. - Наконец-то свершилось... не верится даже!.. - со слезами на глазах взрыдал радостно министр Странных Престранных дел. - Ваше величество, господа вельможи, дождались наконец-то! Поздравляем от души всех! Во всём просвещенном мире окончательно и бесповоротно победила Великая Сексуальная Революция! Насексуемся теперь все обильно! Ура!
Вспыхнув, дамы потупили взгляды в пол и сделали реверанс.
Тут Орька сильно крякнул, поморщился, вспомнив, как гостил за океаном в империи он и, восхищённый, ослеплённый несметными её богатствами, пел там, сдуру, дифирамбы: "Боже, храни Золотого Тельца!"
В распахнутые дворцовые окна донеслись отдалённые скандирующие голоса:
- Сек-су, сек-су, сек-су...
- Что это? - грозно спросил Орька, прислушиваясь.
Ему объяснили:
- Народ с похмелья, разгорячён и зол. Требует не только секса, но и водки, чтобы потом остудиться.
- Понятно, - усмехнулся Орька, - дадим.
- Нет, как хотите, а это не наш народ, - уверенно заявила цариха. - Наш народ в основном мозолистый, костлявый и одевается скромно. А эти здоровенные, как боровы, в фирменных шмотках и при золотых цепях.
- Райская жизнь перед нами открывается, - напевал сладко министр Странных Престранных дел и сахарную-то косточку, в интервалах между фразами, умудрялся аппетитно грызть. - Свобода - это как понравится: можно - по-обезьяньи на деревьях, хочешь - в лесу по-волчьи или даже в воде по-акульи. Проще говоря, возможности открываются фантастические.
- Вкусна ли кость заграничная? - язвительно поинтересовался кто-то из вельмож.
- Очень, мня-мня, вкусна, - ответил министр, - я не жадный, могу дать куснуть.
Всё тот же язвительный голос:
- Объедки с чужих столов?
- Это не объедки. Мне новенькую подарили, в фирменной упаковке, потому что я - очень хороший человек. И обещали ещё вкуснее дать.
- Ну жри, жри, очень хороший человек, - сказал ядовито уже другой голос, - да смотри, не подавись, шкура.
Орька, в расстройстве от услышанного, вначале скуксился, а потом ущипнул первую попавшуюся задницу, которая принадлежала заслуженной грудастой особе. Издав радостный возглас "ай", особа выставила пухлый розовый пальчик и игриво пригрозила:
- Но-но, цариша, не шали. - И подмигнула заманчиво, и затрясла, как в танце, плечами и грудью.
Вельможи захихикали и поздравили царя. Цариха показала ему и грудастой особе кочергу и пригрозила:
- Глядите у меня, а то я вас кочергой по тыкве.
Сунула цариха два растопыренных пальца в рот и лихо свистнула. Незамедлительно явилась на помощь царёвна с метлой. И пошли они, с кочергой и с метлой, в атаку. Заслуженная особа не дура: немедля, без лишних слов, пустилась галопом в бегство.
Потом царь и придворные дружно опять надрались в дымину. И Орька, возлежа на природе на душистом сене, шевелил носом и всасывал ноздрями в себя, как грезилось ему, славный народный дух, который он все ж таки уважал. А вот кислый душок житейских проблем - не переваривал органически.
"Народ у нас золотой, - любил говаривать Орька, - цены ему нет. Но пока проснётся, раскачается с похмелья, слезет с печки - век пройдёт. А зимы у нас суровые, бесконечные, эх ..." Сокрушенно махнув рукой, забирался он с ведёрным жбаном самогона на русскую печь, лечить хандру. И, напившись там, ревел как медведь.
Притянув за галстук Дивного Деформатора, тыкал ему Орька сеном в физиономию и, выдыхая синий алкогольный пламень, говорил:
- А ты будешь, лысый акселерат, сено жрать?
Акселерат, вдрызг пьяный, очумело глядел на двоившегося Змея Горыныча, крестился и отвечал:
- Что ты, ваше шестиглавое величество... Орька, да ты совсем офонарел. И п-про-шу огнём на меня не пшикать.
- Дурак ты, шарлатан. Отдам я тебя на съедение вкладчикам. Боишься? То-то попляшешь! - Орька ржал.
Икая, Деформатор рыдал громко:
- Нет, лучше мне в геенну огненную, нет, лучше в пасть к кровожадным акулам, но только не в руки свирепых вкладчиков!
- Всем сено! - рявкнул повелительно Орька. - Как народ чтоб!
Пряча насмешливую улыбку, разносил сено на золочёном подносе услужливый Первый министр и острил: "Хотели как лучше, а получилось как всегда!"
Припорхнули дружной стайкой за наградами служители муз и суетливо щебетали. А удостаивать, жаловать, премировать Орька, щедрая душа, любил.
Награды сверкали, музыка гремела. Кучеряво было!
На вертелах в огне костров, истекая салом и шипя, жарились тяжёлые туши оленей и кабанов.
Водка, шампанское лились рекою.
- За народ наш, за кормильца подымем бокалы! Ура!
- Ура-а-а! Ура-а-а!
За народ объедались всякой вкуснятиной, за народ шикарно веселились. Пир горой стоял, дым коромыслом!
Обнявшись со знаменитым артистом, лакал с ним Орька горькую стаканами. И, напившись до чёртиков, лобызался со всеми напропалую. А одному юмористу-хохмачу вцепился зубами в нос. Тот дико завопил. Какая-то толстая певичка полезла было выручать знакомый нос, но цариха с царёвной быстро осадили, приструнили её.
Классно было, высший сорт: танцевали, визжали, друг друга за волосы, за уши, за носы таскали, кусались и дрались.
На следующий день, вспоминая потешную попойку, царь Орька был страшно доволен.
* * *
Не много с тех пор воды утекло, не много с тех пор в мире перемен произошло. И в Орькином государстве - всё то же, всё по-старому. Как скакали кривые-хромые цариха с царёвной вкруг трона на кочерге и метле, так и скачут.
А царь заметно одряхлел и часто хворал - что ж, года. Но по привычке деятелей государственных тасовал азартно - опытный игрок.
Короткую печальную весточку принёс Орьке сизокрылый голубь-почтарь от императора Флирта: "Мои дела, Орька, жутко плохи. Сгубили чёртовы бабы! Уж лучше бы я был импотентом! Представляешь, застукала моя тигра меня прямо на письменном столе с секретаршей. Теперь готовлюсь к обструкции и импичменту. Не знаю, свидимся ли? Прощай, может быть, навеки! С пожеланием всего, Флирт."
Орька тоскливо глядел в окошечко на беспросветную унылую погоду и бормотал:
-Вот тебе и киски силиконовые, окорочка фиговые. Связался дурень с бабами. А жаль мужика, пропадёт!
Распахнув широко рот в зевке и забыв захлопнуть его, он задумчиво скреб седую гриву. Писарь, с выпачканным чернилами лицом, опасливо глядел на царские зубы и думал: "Эка у нашего царя пасть львиная. Лучше в неё свой нос не совать!"
Раздался рык, и писарь отчаянно заскрипел гусиным пером по пергаменту.
"Ну их, этих мамзель, - диктовал Орька, - от них все неприятности. Приезжай-ка ты лучше, Флирт, к нам на приволье. Жизнь узнаешь настоящую! Насчёт импичмента и обструкции не беспокойся и не дури себе голову, я думаю, авось обойдётся. Я сегодня же, если хочешь, прикажу своим орлам, и они загонят в космос "говнососку" и оттуда обольют дерьмом всех твоих недоброжелателей. Что тогда с ними, дерьмовыми, станет? Смех один! Ни одна санэпидемстанция их не спасёт. Так что не дрейф, мужайся и приезжай в гости, гульнём, по-нашенски, во всю ширь необъятной русской души! Правда, казна у нас теперь пуста, в ней ни копейки. Сволочи коррупционеры и олигархи всё растащили и на менталитет спирают. Но ты не переживай, обещаю: водки будет море! Жду тебя, ух как напьёмся! Царь Орька."
Свернувшись калачиком на троне, он уснул под привычный грохот кочерги и шорохи метлы. В эту ночь снился Орьке рыжий красавец Флирт с лихо оттопыренными ушами, облачённый в блистающие доспехи кирасира. Флирт в серебристо-розовом сиянии луны стоял на колене перед силиконовой Киской, играл на гитаре и пел серенаду. А потом кирасир Флирт и Киска, в обнимку, неслись на тройке куриных окорочков под звон бубенчиков по заснеженному приволью... Вдруг затянуло воздух белою мглою, и Александр Сергеевич Пушкин, с тающими снежинками на пушистых бакенах и лице, нагнувшись, кричал Орьке сердито в самое ухо: "Достукался, царь, доигрался! Беда, опять инфляция!"
День начался, как и в большинстве случаев, неважнецки. Не успел Орька продрать глаза, как дура цариха, гоняясь с кочергою за стрекозой, поставила ему на лоб лиловую шишку. Облаяв цариху и умывшись, Орька сел испить горяченького чайку из самовара и вкусить медовых крендельков. Но сколько ни рылся в столешнице, так и не нашёл своей любимой серебряной ложечки.
"Украли", - подумал он со смесью горести и злорадства.
И сразу ему вспомнился кучерявый красавец министр Немчура, который вчера, за чашкою чая, восхищался ложечкой с разгоревшимися алчными глазами.
"Он или не он? - задался Орька непростым вопросом. А чтобы найти ответ, достал из кармана медный пятак, при помощи которого частенько разрешал каверзные вопросы государственного и личного характера. - Так, - подумал, - орёл или решка? Если орёл - значит, украл".
Большим пальцем подкинул монету и ловко её, вертящуюся, поймал на лету. Раскрыл ладонь и хмуро уставился на пятак, поблескивающий гербом СССР.
- Украл... - проговорил Орька.
Рассвирепел не на шутку.
Слезши с трона и схватив посох, вышел из тронного зала и запер за собою, накрепко, на секретные замки, дверь, чтобы никакие лиходеи, пока он отсутствует, не завладели троном.
Пошёл Орька по дворцу куда глаза глядят.
- Воры, все воры! - раздавался рёв его. - Только два было честных человека в моём государстве: я и Немчура. А теперь я остался один!
Орька шлёпал босиком, корона съехала набок, на лбу лиловела шишка, а из распахнутого парчового халата пестрели заплатами трусы. Гримасничал он, матерился, стучал шибко посохом о пол, - вид был его страшен. И все - слуги, вельможи, министры разбегались, блея, кто куда, точно от волка овцы. Даже лошади, в дворцовых конюшнях, дико ржали и били ржавыми подковами в стены.
Разгневанный Орька долго бродил по дворцу как призрак, пугая род людской. Незаметно для себя он очутился в потаённой палате, в которой хранился древний идол - позолоченная статуя, подарок одного восточного принца. Свирепо-фантастический вид этого идола Орьку всегда восхищал. Подойдя к нему, Орька выпучил глаза и окаменел: у идола вместо большого лопоухого уха зияла ложбина с рваными краями и тянущимися золотыми иголками. Ухо было вырвано! Не спилено, не отрезано и, наконец, не откручено, а именно вырвано с чудовищной силой, что называется, с корнем.
Через минуту, придя в себя, Орька вопил:
- Варвары! Ложечку украли, ухо оторвали! Где этот чёртов начальник стражи!
- Тута я, ваше величество, - послышалось из воздуха.
- Где - тута, аспид? - желчно спросил Орька, озираясь.
- Да вот же, рядом.
Воздух зарябил, и в нём обозначился, слабым синим дымком, смутный силуэт, который с каждой секундой всё более густел и уплотнялся. Наконец начальник стражи полностью материализовался. Показывая царю своё усердное рвение, он стал шумно и часто дышать, будто бежал на зов со всех ног и запыхался.
-Это что, как называется? - сказал разъярённый Орька, указывая пальцем на идола.
- Что "это", ваше венценосное величество? - зевая, спросил начальник стражи. Лукавое его кошачье лицо с длинными усами, закрученными на концах, было сладко заспано.
- Вот это, пред тобою, я тебя спрашиваю, что находится?
- Чудовище, ваше венценосное величество.
- Сам ты - чудовище, дурак. Объясняю: это - не чудовище, а иноземный идол, харя ты не крещёная.
- Ну?
- Не нукай, не запряг. Где, я тебя спрашиваю, бестолочь, у идола ухо?
- Да вот же ухо, ваше величество.
- Дурак, - поморщился Орька, - я тебя спрашиваю, где другое ухо, что росло вот на этом самом месте?
- Почём я знаю. Чёрт его поймёт, откуда что у него растёт.
Угрожающе вздымая посох, Орька в бешенстве глядел на начальника стражи. Тот покосился на посох и отступил на шаг.
- В последний раз спрашиваю: вот здесь, олух, гляди, было ухо. Кто посмел оторвать?
- Невозможно без спросу оторвать, украсть... мониторы, лазер, другая хитрая сигнализация. А под полом, ваше величество, за сто метров вглубь, без нашего ведома, червяк не проскользнёт.
- Ух, шельма! - замахнулся Орька посохом.
Начальник стражи вдруг испарился, исчез.
Озадаченный Орька поводил рукою по воздуху и принюхался: было пусто и пахло крепко сивушным перегаром.
- Ничего не скажешь, ловкачи, умеют следы заметать, - покачал он головой. - Надо бы наградить... - Подумав, строгим тоном добавил: - За маскировку.
А откуда-то с потолка раздался голос начальника стражи:
- Комар не просочится, а вы говорите, украсть, ваше величество. А вчерась здесь ошивались Яблоковский, Чохин и ещё с ними какие-то подозрительные личности. О чём-то все перепирались и спорили. А рядом крутился как его, лысый, похожий на Фантомаса... во, Чуганов. А ещё за ними следил этот, конь, Жеребовский. Шляются тут разные, где за всеми углядишь! С них и спрашивайте. Деньги, дело известное, всем нужны, чтобы балдеть с девками по кабакам и баням. А мимо нас и блоха без спросу не проскачет. Так что обижаете, ваше величество.
Отправился Орька домой, в свой угол, на трон, бормоча:
- Ложечку украли, ухо оторвали - кругом воры. - Неожиданно ему хвалебно подумалось: "Я под юбки никому не лажу. А Флирт-то, эге-ге, бабник ещё тот."
"Головокружение от успехов" - такой бы поставил Орьке диагноз товарищ Железный, могущественнейший император не так давно ушедших в быль времён. И не сносить бы, ох не сносить бы Орьке, в те времена, еретической головушки.
В тронном зале, громыхая кочергою, дорогу ему преградила насупленная цариха. Орька сразу ей:
- Ты, знаешь, цариха, какую я тебе хорошую новость принёс!
Она, шумно принюхиваясь, вытаращилась с подозрением на сияющего Орьку.
- Ну-ка, дыхни.
- Ну, баранки гну, - ответил ей в тон Орька и сматерился зло.
Он обошёл её и взобрался на трон.
Царь Орька, искренне желавший (а какой правитель не желает?) процветания и могущества своему государству, ломал голову: как бы это процветание осуществить? С чего конкретно начать? Но хоть убей, хоть убей, ничего путного ему не придумывалось, - а с экономикой в стране - хоть караул кричи.
Тогда решил Орька поменять Первого министра и потребовал у царихи колоду карт.
Колоду он тщательно перетасовал, вытянул из средины карту, перевернул - пиковый туз. Вытянул ещё карту и с закрытыми глазами ею покрыл туза; поглядел, а покрывшая карта оказалась валетом трефи. Поморщился недовольной миной, вздохнул и произнёс:
- Так посему и быть.
Был у Орьки на примете один такой умненький, шустренький, молодой о четырёх глазах. Вот его-то Орька и двинул на пост. Благославляя, долго жал ему, радостному, руку.
Впрягся новый Первый в сей тяжкий государственный воз; да вот беда - не потянул. Оказалось - не под силу.
Выступал по ящику и бывший Первый, который с политической сцены не сошёл, а, надувшись индюком, язвил: "Электорат-то, те-те-те совсем не те."
Простые граждане, бедные, с впалыми от голода животами, с трудом отлепляли их от позвоночника и в бессильной тоске вздыхали. Отставляли уж в который раз свои никчемные зубы на полки и уныло глядели - кто там, что там маячит впереди?..