Калина А.
Когда гаснут звезды. Часть первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Все герои вымышлены, как и города и села. Все совпадения случайны. Такие поселки, такие города и такие люди есть в каждом уголке нашей страны, были и будут. Они не великие ученые, не знаменитые артисты и спортсмены. Они просто люди, которых вы каждый день видите на улице, проходя мимо них и не замечая. У каждого из них есть своя история жизни, любви и ненависти. Каждому просто хочется жить, пока внутри горят звезды.
  Когда гаснут звезды.
  От автора.
  Все герои вымышлены, как и города и села. Все совпадения случайны. Такие поселки, такие города и такие люди есть в каждом уголке нашей страны, были и будут. Они не великие ученые, не знаменитые артисты и спортсмены. Они просто люди, которых вы каждый день видите на улице, проходя мимо них и не замечая. У каждого из них есть своя история жизни, любви и ненависти. Каждому просто хочется жить, пока внутри горят звезды.
  Пролог.
  Еще только было четыре часа утра, а за окном уже занималась заря, светлело небо, нежно пел соловей в яблоневом саду. Марфа сладко потянулась на скрипучей кровати, рывком заставила себя сесть и, прищурив один глаз, стала рассматривать календарь на противоположной стене.
  - Жаль...,- произнесла вслух Марфа и медленно стала вставать с постели.
  На соседней койке завозилась соседка по комнате, Наташка. Она зевнула и, не открывая глаз, спросила:
  - Который, Марф?
  - Спи, десять минут пятого.
  - Ох, и жаворонок ты... - и снова зевнув, поинтересовалась,- Куда так рано собралась?
  - Не спиться...
  - Все выходного поскорее ждешь?
  - Жду...
  - Ну, жди, а я еще часочек досплю...- и, отвернувшись к стенке, замолчала.
  Марфа встала у окна, задумалась, и через мгновение, как будто очнулась. Дернулась всем телом, накинула быстро на себя халат, опрокинув стул на котором тот висел, и вылетела из комнаты прочь. От грохота Наташка подскочила на кровати и ругнулась:
  - Сумасшедшая, разве так можно?!
  Марфа уже её не слышала. Она летела по скрипучим ступенькам вниз, шлепая босыми ступнями, и задыхаясь, жадно хватала ртом воздух. "Лишь бы успеть! Лишь бы успеть!": - повторяла она себе.
  Марфа толкнула руками входную дверь и вылетела на улицу. Остановилась, огляделась, рванула было вправо, но там уже никого. Тогда рванула налево, но и там была совершенно пустая улица.
  - Господи... Господи,- она схватила лицо руками,- Опять померещилось... Господи...
  Марфа медленно прошла на скамейку у подъезда, села на неё и, опустив голову вниз, тихо заплакала.
  Часть первая.
  Марфа Никифоровна Лебедева родилась в 1920 году седьмого марта в селе Ягодное в маленькой доме, что одним боком стояло к обрыву оврага. Рождение её было не радостным, а даже печальным событием. В семье простого рабочего Никифора Николаевича Лебедева и супруги Варвары Федоровны уже было четыре дочери. Ждали, конечно, сына, а Варвара Федоровна снова подарила этому свету дочь. В тот день Никифор расколотил все горшки в доме и ушел в кабак, пропивать отцовский тулуп. Три дня пил, а потом заявился домой и устроил полный дебош. Все перевернул, всех из избы выгнал, а потом заснул на пороге и не давал своим телом войти супруге с детьми в избу. Ночевали тогда у соседей, что привыкли к таким сценам. Характер же у Варвары Федоровны был смиренный, она сносила все унижения, лишения, все всем прощала. А и куда ей было деваться? Вокруг гремела гражданская война, наступал повсюду голод, да и родни у неё так таковой и не было, где бы схорониться. А через год снова родилась дочь, вот только у Варвары от недоедания молоко вовсе пропало, и девочка вскоре умерла. За ней скоро умерла от горячки и трехлетняя Олечка и Никифор Николаевич даже тогда немного повеселел.
  - Лишний рот из избы... баба с возу - кобыле легче...,- приговаривал сухо Никифор.
  - Ах, матерь божья, над чем смеешься? Над чем, ирод? - плакала тогда Варвара Федоровна.
  Никифор не замечал слез жены. Так ему хорошо от этого было, что даже характер свой смягчил, нет-нет, да похвалит супругу свою за обед вкусный или же дочек, что пол чисто подмели.
  Недолго это продлилось. Уже в 1923 году родилась младшая сестра Марфы - Зинаида. Родилась на зависть всем крупненькой и голосистой. А потом понеслась череда преждевременных родов и мертвых младенцев, пока в 1930 году в аккурат на первое мая не родился долгожданный сын - Константин. Это были последние роды Варвары Федоровны, а более она больше не понесла.
  Теперь все внимание было приковано к маленькому Косте, а Никифор Николаевич от счастья не знал, куда себя деть. То свистульку ему принесет, то лошадку раскрашенную, то пряник. Девочки завидовали брату, такого им отец никогда не дарил. Марфа все время норовилась отнять у Кости игрушки, поиграть с ними, но брат поднимал такой дикий вопль, что все заканчивалось криками отца и матери.
  - Такая взрослая, а у бедного дитё свистульку забрала! Нужна она вот тебе? - кричала на неё Варвара Федоровна.
  Обидно было Марфе. Побитая она долго плакала в сенях, пока слезы не прекращали сами литься, а потом все повторялось вновь.
  Но, наверное, будет правильным, рассказать, как получилась на свет семья Лебедевых. Никифор никогда не любил своих дочерей и супругу свою тоже. Женился он на Варваре в 1913 году, когда той только стукнуло семнадцать. Никифору же было около тридцати и был вдов уже как пять лет. Никто в Ягодном не хотел за него своих дочерей выдавать. А все из-за его дурного характера. Не любил он женщин, даже мать свою и ту не ставил ни во что. Ходили слухи, что первую жену забил до смерти, а всем рассказывал, что от болезни на тот свет ушла. Детей с первой женой у него не было, хотя опять же слух ходил, что дитя носила она в себе, когда он её убил. Да кто ж тогда проверял?
  Пять лет Никифор после смерти первой жены водку в кабаках лакал. На смену на завод ходил исправно, а после сразу в кабак и так каждый день, пока все деньги не прикончит. Потом уж в долг продолжал и лишь когда ему прекращали давать взаймы, приходил в себя и после смены стоял у кабака и кидался на всех с кулаками:
  - Стервы! Дайте выпить!
  Однажды в его избу, что стояла у края оврага, вошел седой маленький старичок в лаптях и в залатанной рубахе. Вошел и молчит, фуражку в руках от волнения мнет.
  - Чего тебе, старик? Милостыню что ли просишь? - непонимающе спросил его Никифор, - Так у меня самого ничего нет. Хошь, иди да смотри. Ни-че-го-ше-ньки! - и расставил руки в стороны.
  Старичок помялся еще на пороге, а потом, опустив глаза в пол, все-таки заговорил:
  - Никифушка.... дорогой ты мой.... смилуйся над стариком. Не завтра, так уж на днях душа в рай запроситься, а у меня внучка, сирота круглая... Нет у неё никого...
  - Ты чего, старик, внучку, что ли сватаешь?
  - Сватаю... да Варвара девка-то хорошая, да как меня не станет, пропадет. Жилье мое ты и сам видел. Давно крыша прохудилась, вот-вот на бок изба завалиться, а зимой так и топить без надобности, все равно через щели все тепло на улицу выходит.
  - Да ты погоди, старик. Откуда она взялась то у тебя, внучка твоя? Жил ты вроде один...
  - Жил, а по весне пришла она... мать с отцом от холеры померли...- старик рукавом стер с лица слезы,- Пожалей ты меня, Никифушка. Как я её без надсмотру оставлю? Да и тебе бы женой хорошей стала. А, Никифушка?
  Никифор Николаевич тогда недолго думал. А, что? Горячей еды он уже пять лет не видал, в избе пыль столбом, тараканы в печи хозяйничают. Давно не беленная печь да занавески на окнах порваны, штаны на нем самом давно прохудились, а починить и некому. Вот за этим и согласился жениться на Варваре. Отыграли свадьбу, а через три дня представился на тот свет старик, прямо на скамейке у покосившегося дома.
  Так и началось житье-бытье у Никифора с Варварой. На следующий год родилась первая дочь - Анна, а вскоре и война началась. Вокруг суета, кто ура войне кричит, кто плачет, провожая на фронт кормильца, кто пропивает последнее то ли от радости, то ли от горя. Никифор же на фронт не хотел, да на его счастье его признали непригодным для строевой службы и отправили обратно на завод. Работал как обычно без энтузиазма, лишь бы копеечку заработать, да прогулять. А тем временем дома Варвара Федоровна, как пчелка, занималась нехитрым хозяйством, чтобы все как у людей, чтобы супруг радовался и её не обижал. В 1915 году родила уже вторую дочь - Марию. Ругался тогда Никифор, не разговаривал с супругой весь месяц. В 1917 году родилась снова дочь - Наталья. Кричал Никифор, швырял вещи, сундук вверх дном лежал перевернутый, да только девочка прожила всего неделю и умерла. На следующий год родилась Олечка. Никифор был вне себя из-за гнева.
  Жизнь и без того была тогда сложной, голодной, в вечной нужде, а тут еще красные с белыми пол завода угрохали. Вместо трех цехов, стоял только один и у того вместо крыши теперь небо голубое. Да и рабочих в прочем не было, все кроме стариков и Никифора, ушли на фронт. Вот тут то и родилась вскоре Марфа и имя дали ей так, от балды, без какой либо цели, без какой либо идеи. Все лишь думали, как прожить эти сумрачные голодные дни. Потом родилась Зинка, и уж наконец-то - Константин.
  А жизнь продолжалась и девочка росла и крепла. Ходила в школу, помогала матери полы мыть в яслях при заводе. Теперь и Варвара Федоровна работала и приносила копейку в дом. На улицу выходила Марфа редко, отец и мать ей запрещали.
  - По дому работы много, а тебе бы лишь шлындрить,- шипела на неё Варвара Федоровна.
  А в хозяйстве то и было: одна корова, два порося, да с десяток куриц. Вот оно хозяйство.
  В 1932 году Анну, её старшую сестру выдали замуж за хромого Ваську Косогорова. Никифор сам ходил к Косогоровым сватать свою старшую дочь, а те и рады. Куда ему хромому выбирать, да еще тик у парня нервный. Мать Васьки была продавщица в хлебном магазине, а отец учитель истории. Кроме Васьки был у них еще старший сын - Федька, да тот спортсмен и в институт метит. Далеко пойдет! Но почему же Васька? Никифор считал, что раз мать у него работает в хлебном, то уж и сын её голодать никогда не будет, да и отец приличный человек, уж поможет устроить жизнь сыну. А за его ущербность кичиться не будут, обрадуются и такой невесте.
  Плакала Анна на свадьбе, все бегала на улицу подышать, да вытереть слезы и снова, не выдержав, ревела. А после свадьбы переехала в маленький дом Косогоровых на другой конец села и больше никогда не навещала родителей.
   На следующий год Никифор выдавал уже Машу за вдового мастера цеха со своего завода. Серафим Игнатьич сорока трех лет имел уже троих взрослых сыновей, а жены у него не было более семи лет. Когда Никифор стал ему сватать свою дочь, он сначала разозлился, а потом вспомнил, что и забыл, когда в последний раз ел горячие щи, да слушал женский голос, кроме, как на работе. Согласился он, а Марию никто и не спрашивал. Отца она боялась, да тот с неделю её за косу по дому хорошо оттащил, что на свадьбе своей Мария даже уже не плакала, а просто смирилась с судьбой.
  Не могла смириться только с этим Марфа, знала, что это и её ждет. В пятнадцать лет, как закончила школу, собрала свои вещички в узелок и сбежала из дома рано утром, пока все спали. Сбежала за пятьдесят километров в строящийся поселок Заводской. Где пешком, где подвода брала с собой, где водитель грузовика подвез. Ночевала в дороге вместе с обозом, груженный лаптями, да корзинами плетенными. Марфа все удивлялась тогда, спросила у старичка:
   - Неужто, дедушка, кто-то лапти еще покупает?
  - А я их не продавать везу, это я в детский дом, а там ужо разберутся куда в них ходить. Да я и другого делать и не умею. С малолетства плету лапти и корзины.
  - И корзинки им тоже отдадите?
  - А чего бы и нет? Ну, мож пятак и продам на базаре и лаптей чуток продам, а остальное, как сказано - ребятишкам. А хошь, и тебе корзинку подарю?
  - А хочу! - обрадовалась Марфа.
  В тот вечер она получила свой первый в жизни подарок - плетеную корзинку! Какое же это было счастье!
  В поселок она уже вошла не только с узелком нехитрой одежды, но и с новой корзинкой. Стояла Марфа посреди поселка, одетая в ношенную коричневую кофту, в залатанной юбке и развалившиеся по дороге туфли, что досталось еще от старших сестер, и не могла насмотреться на новое здание клуба, заводские цеха, дома и на цветы, что были посажены на клумбах. Такое чувство торжества охватило её, что на какое-то время она даже забыла, зачем приехала. И только шум и грохот проезжающих мимо грузовиков привел её в себя, и стала Марфа приставать к прохожим, спрашивая, где тут находиться техникум. Знала, отец с матерью не одобрят этот поступок, а ей так хочется получить профессию...
   - Деточка, - вдруг рядом остановилась какая-то женщина в коричневом пиджаке,- У нас нет техникума, но есть училище при заводе. Ступай за мной, я тебя сейчас провожу.
  Они шли вдоль новых двухэтажных домов, а мимо пробегали люди в рабочей спецовке. Все здоровались с женщиной и внимательно рассматривали Марфу. От такого внимания девочка вся съежилась, прижала узелок с одеждой к груди.
  Вскоре они повернули куда-то во дворы и неожиданно оказались у белого здания, перед которым росла большая раскидистая ива.
  - Ну, вот и пришли,- произнесла женщина,- Вот и наше училище. Ты, кстати, деточка, откуда?
  - Из Ягодного...,- неуверенно ответила Марфа.
  - Занесло, однако, тебя! Ну, пошли...
  Они вошли поспешно в здание, и Марфу сразу обдало резким запахом краски и побелки. Она не произвольно поморщилась и женщина заметила это:
  - Ремонт! Готовимся к новому учебному году...
  Они шли по светлому коридору, вдоль которого стояли кадушки с фикусами, на стенах висели портреты ученых и писателей. Повернули куда-то налево и вошли в большой просторный кабинет.
  - Зоя Степановна, вот учиться хочет. Привела прямо к вам!- произнесла торжественно женщина в коричневом пиджаке.
  Та, к которой обратились, лениво подняла свой взор на Марфу и спросила:
  - Документы?
  Марфа стояла в ступоре и большими серыми глазами смотрела то на неё, то на женщину в коричневом пиджаке, что села за стол и бесцеремонно закурила.
  - Документы? - повторила Зоя Степановна.
  - Ты что, не взяла с собой никаких документов? - спросила тогда её женщина в коричневом пиджаке,- Добиралась к нам, аж, из самого Ягодного и без документов об окончании школы?
  Марфа вдруг раскраснелась, захлюпала носом и, осев на корточки, громко зарыдала.
  - Ну-ну, еще мне этого тут не хватало! - рассердилась Зоя Степановна,- Ольга Георгиевна, вы кого мне привели?
  Женщина в коричневом пиджаке быстро затушила сигарету, встала и подошла к девочке.
  - Слезами горю не поможешь. Без документов нельзя. Что же будем делать?
  - Не-незнаю, - немного заикаясь, ответила Марфа.
  - А я знаю! Вставай, пошли за мной!- потом повернулась к Зое Степановне и произнесла,- Зоинька, передай Кузьме Васильевичу, что я задержусь. У меня все равно на сегодня нет первой пары.
  Зоя Степановна кивнула головой в знак согласия и снова принялась перебирать бумаги на столе.
  - Пошли за мной. Не отставай! - громко обратилась к Марфе женщина в коричневом пиджаке и вышла из кабинета.
  Шли они недолго, всего один поворот и вошли в деревянный новый в два этажа дом. Женщина ловко открыла свою комнату и сделала рукой жест, чтобы Марфа вошла.
  - Заходи, не бойся,- успокаивала она её,- Это моя комната. Садись за стол, сейчас чаем напою и накормлю. Небось, голодная!
  Марфа неуверенно вошла в просторную комнату, огляделась и, прижав к себе узелок и корзинку, так и осталась стоять на месте.
  Когда в комнату снова вбежала женщина в коричневом пиджаке и с чайником в руке, то сразу та занегодовала:
  - Чего же ты вцепилась в свои вещи? Никто их не унесет! Положи сюда, на стул рядом и сама присаживайся. Кипяток уже готов!
  Марфа аккуратно положила на стул корзинку, а на неё узелок и сама села рядом. Женщина в это время доставала стаканы, вытащила из буфета какой-то сверток и положила на стол. Развернув пергамент, на божий свет показались два румяных пирожка и три варенных яйца.
  - На работу собирала, да забыла утром,- оправдывалась женщина в коричневом пиджаке,- Бери и ешь, все ешь, а я в столовой поем. Тебя, кстати, как зовут?
  - Марфа...- тихо ответила девочка.
  - А меня Ольга Георгиевна. Будем знакомы. Да ты ешь, ешь...,- она ловко подлила в стаканы чай и один придвинула прямо к Марфе,- На кого учиться то хочешь?
  Марфа в ответ пожала лишь плечами.
  - Как же так? Добиралась аж из самого Ягодного, а на кого поступать будешь и не знаешь. Не порядок.
  Марфа, не переставая жевать пирожок, захлюпала носом.
  - Ну, чего же ты ревешь? Сбежала, небось, из дома без спросу и ревешь?
  - Угу...
  - Эх, Марфа. Что же... Переночуешь у меня сегодня, а завтра уж и разберемся,- и, не много помолчав, вдруг спросила,- Как же ты добралась то до нас? Дорог от Ягодного толковых еще нет.
  - Где ногами, где подвезет кто, вот и добралась. А домой мне нельзя. Не пустят они меня учиться.
  - Это еще почему?
  - Лишнее это, голову чепухой забивать. Так они говорят.
  - Ничего не лишнее!
  - Вот и я о том им толдычу, а они... эх...
  - Выучиться к примеру ты выучишься, а дальше? Работать где собираешься? У себя в Ягодном на заводе или тут у нас?
  - Да что, вы! - воскликнула вдруг Марфа,- Какой там уж у нас завод. Так, два цеха и котельная. Нет, не хочу на наш завод. Старое там все, громыхает, руки часто людям рвет...
  - Наслышаны мы про ваш завод. Хозяина там хорошего не хватает. Но только ты знай, если у нас учиться все-таки не передумаешь, то и работать будешь на нашем заводе. Для себя мы специалистов растим. Заводу нашему всего пять лет после запуска, каждым работником дорожим, особенно профессионалом своего дела. Два года отучишься, а там и работать начнешь. Общежитие у нас тоже имеется. Где жить тебе будет! На танцы в клуб бегать будешь, а если нездоровиться, так у нас больница построена год назад. Все для людей у нас есть и еще сколько будет построено!
  Вскоре Ольга Георгиевна убежала на работу, оставив Марфу в комнате одну. Та долго сидела за столом, потом прошлась по комнате, осмотрела книжные полки, старую фотокарточку на стене, потом снова села за стол и там же, подложив под голову свой мешок с вещами, заснула.
  Когда Ольга Георгиевна уже пришла с училища, то застала девочку спящей вот в таком положении. Она тихонько села рядом и присмотрелась. Жаль было ей девочку, бедно была она одета, диковата была. Вот и она когда то тоже оказалась в полном одиночестве в городе с таким же узелком и работала то нянькой у одних, то домработницей у других, пока её добрые люди другой путь не показали, не помогли получить образование.
  На следующее утро Ольга Георгиевна рано утром ушла из дома и пошла напрямик к Кузьме Васильевичу, директору училища. Застав его за завтраком, она неловко извинилась и стала рассказывать о девочке из Ягодного.
  - Что же вы предлагаете, Ольга Георгиевна? - вмешалась в разговор жена директора.
  - Вы, разве не понимаете? Её судьба зависит полностью от нас! Нам нужно съездить к её родителям, объяснить и забрать документы. Она должна у нас учиться!
  - Вы, что, предлагаете ради одной девчонки топливо жечь?- не унималась супруга директора.
  Сам Кузьма Васильевич вытер рот салфеткой и гнусаво произнес:
  - Вы сошли с ума, Ольга Георгиевна. Это что-то личное? Если вас так обеспокоила судьба этой девочки, то я могу лишь посоветовать дождаться послезавтра. Машина поедет до Степановки за краской, а там может и в Ягодное заехать. Конечно, вам придется самостоятельно договориться об этом с водителем. Вы, понимаете?
  - Конечно, Кузьма Васильевич. Спасибо вам, дорогой!
  Ольга Георгиевна быстро откланялась и вылетела из дома директора. Уже через день она и Марфа ехали на грузовике по неровной ухабистой дороге. Загрузив кузов краской, водитель, нехотя, поехал в сторону Ягодного, до которого оставалось десять километров.
  Всю дорогу ладони Марфы потели от волнения и страха. Ей казалось, что её просто отдадут родителям, и она уже никогда не сможет от них уехать, и уж точно повторит судьбу старших сестер.
  И вот грузовик завернул в поселок, проезжая мимо стареньких знакомых с детства потемневших домов, мимо любопытных сельчан и небольшого завода, что здесь располагался.
  - Марфа, куда ехать дальше то?- спросила Ольга Георгиевна девочку.
  - До самого конца по улице, а там последний дом у оврага наш,- ответила та, рассматривая внимательно знакомые ей с детства улицы.
  Чудно было глядеть на все из кабины грузовика, как будто стал важнее и выше всех.
  Впереди показалась родная избушка, что стояла одним боком к оврагу. Из неё вышел пятилетний Костя на шум и с интересом стал разглядывать машину.
  Как только водитель заглушил мотор, и Ольга Георгиевна вышла вместе с Марфой из кабины, из-за ворот пулей вылетела Варвара Федоровна с полотенцем в руках.
  - Марфа, доченька...,- вырвалось из её груди.
  Она хотела было броситься к дочери, как из-за ворот вышел, покачиваясь из стороны в сторону, Никифор Николаевич. Завидя дочь, он утробно зарычал, оттолкнул супругу в сторону и бросился к дочери.
  - Стерва! Убью!
  Ольгу Георгиевну сковал сначала страх от происходящего, но взяв себя в руки, она спрятала девочку за своей спиной и крикнула:
  - Только троньте и я вас под суд отдам! У меня тут достаточно свидетелей! К тому же я приехала не отдать вам вашу дочь, а забрать её документы! Она уедет со мной обратно и будет учиться!
  Никифор не слушал её речей, от него крепко пахло водкой. Он оттолкнул Ольгу Георгиевну и та, больно ударившись плечом о дверь грузовика, закрыла на миг глаза. Марфа же успела увернуться и побежала в сторону, где сидел ошеломленный водитель.
  Придя в себя, Ольга Георгиевна бросилась к девочке, но разгневанный и нетрезвый отец уже схватил ту за рукав и тащил её в сторону дома.
  - Как вы смеете!? Я сейчас же обращусь в милицию! Вас арестуют! - кричала Ольга Георгиевна вслед Никифору.
  - Молчи, тля подзаборная! - только и крикнул тот женщине.
  Тогда тут вышел, все время молчавший водитель. Он выскочил из кабины, быстро подошел к пьяному мужчине, вырвал из его рук девочку и одним рывком заломил тому руку за спину.
  - Вроде мужчина, а ведешь себя, как...,- водитель не договорил, а только сделал Никифору больнее,- Устроил дебош, как пес шелудивый. Документы дочери отдай и валяй лакать водку. Чего девку замордовал? Стыд последний растерял? Небось, героем себя чувствуешь? Чужие люди больше о судьбе твоей дочери беспокоятся, чем отец и мать родные. Стыд и позор.
  Отпустив руку Никифору, водитель сделал шаг назад и видимо стал ждать нападения, но тот лишь схватил больную руку, прижал её к груди и, пятясь назад, осел на скамейку у дома.
  - Времени у меня на вас нет. Несите уже документы что ли,- произнес сурово водитель.
  Варвара Федоровна посмотрела вопросительно на мужа, то на водителя, а потом быстро побежала в дом. Оттуда она вынесла тряпицу, из которой был виден краешек документов.
  - Вы только берегите доченьку мою...,- передавая Ольге Георгиевне, со слезами произнесла она.
  Так и началась у Марфы новая жизнь в поселке Заводском. Сначала училась, потом работать на заводе стала. Ольга Георгиевна стала ей вместо матери, все время наставляла, помогала ей.
  Училась Марфа хорошо и работала так же. Хвалили её, в пример ставили, даже в местной газете о ней успели написать.
  Девочка вскоре выросла в девушку и вслед ей стали смотреть молодые парни, приглашать на свидания.
  В 1938 году стал за ней бегать Лешка Корольков, местный балагур и бабник. Понравилась ему Марфа, все на свидания её приглашал. Ходили они по парку три раза, пирожки ей покупал, мороженое, за ручку все брал её и в любви признавался. Вот только Марфа ему не верила и не воспринимала его всерьез. Девчонки по комнате смеялись над ней.
  - Дуреха, за ним столько девчонок бегает, а он тебя выбрал. Смотри, отобьют у тебя парня, докрутишься носом, плакать потом будешь.
  - Ну и пусть, не нужен он мне...,- отвечала им Марфа.
  Леша же еще несколько месяцев бегал за ней, в кино приглашал, даже жениться обещал, но Марфа в конце концов отклонила его ухаживания и снова окунулась полностью в работу.
  Многие девчонки тогда её возненавидели. Ишь, крутила-крутила парнем, а потом, как фифа какая-то, дала ему поворот-отворот. Гордая какая!
  Время шло, всем парням она отказывала, ни с кем по парку больше не гуляла, подарков никаких не принимала. Девочки по комнате стали меняться, уходить, выходить замуж. Приходили на их место другие и те быстро выходили замуж и съезжали. Только Марфа все была в этой комнате неизменна. Сидела часто после смены за столом, за учебниками, мечтала поступать на инженера. Девочки посмеивались над ней, не воспринимали её всерьез и завидовали успехам на работе.
  - А слышали, опять про Лебедеву в газете заводской написали,- сплетничали они, не скрываясь от взора Марфы.
  - Конечно. Так и замуж выйдет за свой станок или за свои учебники. Кому такая будет нужна?
  - Гордая стала. Никто, видишь ли, ей не чета...
  - Ничего, жизнь-то зубки ей пообломает...
  Марфа старалась не слушать сплетни, но обида и грусть давно закралась в её сердце. Иногда она приходила за утешением к Ольге Георгиевне, но ничего ей толком поведать ни разу так и не смогла, только сидела, спрашивала от том о сем, грустно вздыхала.
  Однажды она согласилась пойти на свидание с Семеном Самойловым. Работал он там же, на заводе, на вид был неказист, веснушчатый и худощав. Семен ей, конечно, не нравился, но она так устала от сплетен, что в итоге, что-то в ней надломилось, сломалось. И вот теперь она ждала его у ступенек клуба, где и договорились встретиться. Было это в 1940 году в апреле.
  Сапоги все уже промокли, ветер давно проник под пальто, и Марфа дрожала всем телом, а Семена все не было. Вот пять вечера, вот половина шестого, вот уже стрелка на шести, а его все нет и нет. Счастливые пары давно уже прошли в клуб на вечерний сеанс фильма про любовь, а за углом, скрываясь в тени фонаря, шептались любовники, что опоздали. Как же ей стало противно и стыдно за себя! Вот же дура, она для него у девчонок по комнате платье вымолила и шарфик, а этот даже не соизволил придти! Что он вообще себе вообразил! Посмеяться решил над ней!
  И вот она решила только уходить, как в неё резко кто-то врезался.
  - Простите, девушка, простите. Я вас просто не заметил...,- быстро стал оправдываться парень, а сам вдруг засмотрелся на Марфу и замолчал.
  - А если бы я упала?! Как вам не стыдно, так нестись! Не заметил он! Я что, по-вашему, невидима?- рассердилась она,- Как можно не заметить человека? Как же...
  Марфа вдруг замолчала, потом резко развернулась и пошла прочь. В ней бурлила такая злость и обида. Её даже не замечают! Её пренебрегают! Одна лишь зависть кругом! А за что? Да, она хорошо работает! Да, она хорошо училась! Неужели надо быть как все? Как же это все несправедливо!
  Из мрачных мыслей её вывел голос парня позади, что врезался в неё несколько секунд назад.
  - Девушка! Девушка! В качестве извинения я могу вас пригласить в кино? У меня как раз два билетика!
  Марфа встала на месте, резко повернулась к нему и сказала:
  - Сводите ту, которую приглашали и к которой так бежали.
  - Так не пришла она... как, видимо, и у вас... Так, может, мы вдвоем и сходим? Чего билетам зря пропадать?! Говорят, сегодня кино про любовь...
  Было это восемнадцатое апреля когда Марфа и Леонид встретились впервые у того клуба. Все после этой встречи изменилось разом, завертелось. Полюбились ей его светлые волосы, светлые глаза и нос чуть с горбинкой. Голос его спокойный могла слушать и слушать. Они часто гуляли, ходили в кино, и на лице Марфы появилась такая блаженная улыбка, которой не было до этого дня.
  Лёня часто встречал её на проходной после смены, помогал нести сумки с базара, переносил на руках через лужи, дарил цветы. Гуляли они до самого вечера, и как только видел, что Марфа озябла, снимал свой пиджак и накидывал на её плечи. Иногда, они сидели подолгу в сквере у завода, сидели и просто молчали. Сидели так, взявшись за руку и мечтательно, смотрели вдаль. А бывало, заспорят, руками размахивают, пока Лёня наконец-то не улыбнется и не уступит ей. Казалось, больше ничего им и не надо, все было и так хорошо.
  А вскоре Леониду дали отдельную комнату и все чаще Марфа стала бывать у него, ночевать. Нравилось ей лежать на его плече и чувствовать, как его пальцы перебирают её каштановые волосы, как тихо шепчет ей в ухо признания в любви. Нравилось просыпаться и слышать его спокойное дыхание, а прижавшись к его груди, слушать биение сердца и снова засыпать. Вокруг все вскоре заговорили об их скорой свадьбе, вот только молодые решили не спешить. И так ведь хорошо! Зачем такие формальности?
  В 1941 году в январе Марфе пришло неожиданное письмо, короткое и страшное, в котором говорилось, что в Ягодном умер её отец. К этому году уже как год ходили до поселка автобусы три раза в неделю, поэтому Марфа отпросившись с работы, побежала быстро на станцию.
  Похоронили Никифора Николаевича быстро, мужики с работы помогли вырыть могилу на кладбище, всю ночь долбили обледеневшую землю, много пили, что утром уже двоих пришлось отправить в больницу. Больше всех на похоронах ревела Марфа и Варвара Федоровна, которая кидалась к гробу, целовала мужу лоб и синие губы. Бабы с мужиками все отнимали её от покойника, старались как-нибудь её успокоить, пытались отпоить её водкой. Костя и Зина стояли, молча, без слез. То ли еще не поняли, то ли уже отплакали свое ...
  Марфа навсегда запомнила тот день, и как бросила ком земли на гроб, как мужики закапывают могилу. Отец их никогда не любил, но почему же ей было так больно? Почему слезы текли по её щекам и на душе так муторно, так тяжко?
  И вот сидели все уже за столом на поминках в избе Лебедевых, а старухи, знай, свое, обсуждать Зинку и Марфу.
  - Отмучался Никифор, а девки у него не замужние остались. Не дело это...
  - И, правда, так и до беды не долго...
  - А вдруг в подоле принесут? Позор и срам какой будет!
  - Ты, Марфа, не верти носом, за любого иди, не девчонка уже, да еще и грамотная на свою беду...
  - К Игнату присмотрись, Марфа. Охотник завидный, да на складе работает. Ну, глаза косые, да и что? В глаза ему смотреть что ли?
  - Ты, Зинка, иди за Свиридова. Мужик, что надо. И должность есть и на тебя давно смотрит...
  Марфа не выдержала больше, молча, встала и вышла из избы, накинув быстро на себя пальто.
  У людей горе, а эти!!! Тьфу! Чтоб им пусто было! Не язык, а помело! С возрастом мудрость к этим не пришла, одна лишь глупость.
  Через два дня Марфа уехала обратно в Заводское, а через неделю к ней в общежитие явилась Зина.
  - Я не могу там жить, Марфа! Мама все делает только ради Кости, а ему на всех наплевать. Он не учиться, уроки пропускает, по дому не помогает. А я? Почему вместо свиданий я должна готовить ужин и обед, а потом бежать мыть полы в школе? Я тоже хочу жить! Я хочу, как ты!
  Зина сидела за столом в комнате Марфы и, вытирая слезы со щеки, жаловалась на жизнь дома.
  - Зиночка, ну как же мама одна справиться с хозяйством и Костей?
  - А что я? Почему я? Пусть и другие помогают! Анка и Марька пусть помогают! Хорошо устроились! Замуж вышли и забудь, как их звали! Нет, так не пойдет! Она и их мать и брат тоже их родной. На похоронах видела, как себя они вели? Ишь, королевы! Постояли и ушли, даже со стола прибрать не остались... Как будто и не их отец умер. Нет, Марфа, ты как хочешь, а я обратно не вернусь. Хватит. Накомандовались мной за всю жизнь. Сама себе буду теперь хозяйкой.
  - Эх, Зина-Зина...
  Так и осталась Зина в Заводском. Устроилась на завод, поселили в общежитие, а уже в мае поспешно вышла замуж и переехала к мужу в город, что находился за сорок километров от поселка. Поселилась в его комнате и уже ждала прибавления в семействе.
  Быстро все случилось у сестры, а у Марфы все было по-старому. Не спешили они с Лёней. Все так же гуляли, проводили свободное время вместе, обсуждали все на свете и, бывало, не спали до самого утра, споря о какой-нибудь ерунде.
  Время шло, приближалось грозное время...
  ***
  Когда началась война, Марфа сначала не поверила. Она не могла принять этот факт и все ждала, что вот-вот объявят о том, что война закончилась. Но время шло, новости становились все тревожней, по улицам все чаще проезжали военные грузовики и люди в военной форме. Мужчины каждый день уходили на фронт, а вместо них приходили на их рабочие места молодые девчонки и мальчишки. Смены становились длиннее, работать теперь было труднее, чем раньше.
  А вскоре на фронт забрали и Лёню. Марфа как сейчас помнит тот день, ту солдатскую теплушку, что я стояла на платформе, моросящий мелкий холодный дождь. Она стояла в этой давке, под гул паровоза, никого, не замечая, для неё в тот момент существовал только её Лёня. Шептала ему ласковые слова сквозь слезы, прижималась всем телом к его груди, махала потом долго уходящему поезду. Что-то внутри Марфы резко оборвалось тогда и охолодело. Ей вдруг стало тошно жить, работа перестала приносить ту радость, что раньше. Приходя с завода, она все чаще сразу ложилась в кровать и спала, пока не будил её будильник на смену.
  Вскоре пришло первое письмо от Лёни. Оно было короткое, но от него веяло чем-то родным, теплым и придавало какую-то надежду. Марфа аккуратно положила его в коробку из-под конфет и каждый раз, как приходила со смены, доставала и перечитывала его с блаженной улыбкой, как будто уносило оно её в какую-то неведомую даль.
  В октябре все в поселке стали говорить об эвакуации, что немцы вот-вот пройдут по ним и не оставят никого в живых. Стали готовить завод, разбирать по винтикам, по болтикам, отправлять на эшелон, да все затянулось до ноября, а там рядом с поселком уже взрывы, стрельба. Успела тогда Марфа только вещи собрать, а пока бежала на вокзал, что-то торкнуло в сердце её, встала она на месте и сдвинуться не может. Уже когда состав дернулся и вошел в движении, Марфа развернулась и пошла на автостанцию, где стоял всего один груженный людьми грузовик. Залезла в него, как-то боком устроилась, закрыла глаза и так до самой Степановки.
  Увидя знакомый поворот, она закричала водителю, чтобы тот остановился, и спрыгнула на знакомую дорогу. Уж десять километров она пройдет! А грузовик тем временем повернул дальше в сторону города и вскоре скрылся за поворотом.
  Ледяной ветер бил по лицу Марфу, пальцы на руках все закоченели и тело все дрожало. Глаза от холода слезились, и приходилось щуриться и часто вытирать их рукавом. Давно уже стемнело, а со свинцового неба пошел мокрый снег с дождем. Марфа шла по дороге, никуда не сворачивая, боясь заблудиться в темноте.
  Уже глубокой ночью она из последних сил постучала в знакомое окно отчего дома. Как вошла, как её усадили возле печки и сняли с неё мокрые башмаки, Марфа уже не помнила. Сутки лежала в постели с температурой, бредила и только на второй день смогла встать и пройти за стол. Мать отпаивала её травами, помяла картошку с луком и уговаривала ту поесть.
  - Поешь, доченька, поешь. Сил сразу прибавиться...
  Костя, как никогда, сидел смирно, тихо, даже испуганно. После смерти отца он изменился, как будто повзрослел. Он смотрел на сестру и громко вздыхал. Тем временем мать хлопотала рядом.
  - Доченька, почему же ты не уехала со всеми? - все спрашивала она Марфу.
  - Не смогла... опоздала...
  - А немцы уже близко? Они всех нас убьют? - спросил вдруг Костя.
  - Не убьют. Не позволят,- отвечала Марфа.
  Но немцы уже заняли Заводской и приближались к Ягодному. Каждый день слышались взрывы, стрельба, пролетали над головами самолеты. Марфа не могла теперь спать по ночам. Как только на дворе темнело, она подолгу стояла на крыльце и слушала, слушала. Ей было страшно, она не понимала что делать. Старшие сестры с семьей, пока была возможность, уехали из поселка, как и многие другие. Не было больше кроме Марфы, матери и Кости тут никого из родных.
  На четвертый день в Ягодном стало очень много солдат, стрельба и взрывы были совсем рядом. Кто-то влетел к ним в избу и истошно закричал, чтобы выходили и садились в грузовик.
  - Тут вот-вот будут немцы! Бегите в грузовик, он уже отходит!
  Они даже вещи толком собрать не успели, накинули на себя все теплое, взяли документы и бросились на улицу. Грузовик был полон стариками и женщинами с детьми. Куда их повезли, было не понятно, да и какая была разница, когда рядом началась бомбежка и жизнь висит на волоске?
  Марфа и Костя прижались к матери, а Варвара Федоровна тем временем шептала молитву и плакала. Сколько они были в пути? Никто точно не знал. Добрались уже вечером, до какой-то станции, всех высадили там и велели ждать. Чего ждать никто не сказал. Поезда не приходили сюда и не уходили, а на рельсах стоял уже груженый эшелон.
  - Будь проклята эта война! - не выдержал кто-то в толпе.
  До самого утра они сидели внутри маленького здания станции, ютясь у небольшой печурки и бака с кипятком. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то успокаивал себя и других. Ближе к рассвету за окном Марфа заметила движение, а потом и услышала, как состав движется мимо станции, потом пошел второй. Кто-то вбежал с дикого ноябрьского холода в здание и скомандовал, чтобы все присутствующие выходили на перрон.
  В это утро их всех погрузили в вагоны, и состав тронулся в неизвестность, подальше от взрывов и бомб. Ни еды, ни воды почти, ни у кого не было. Было страшно подумать, что с ними будет дальше.
  - Боже, что же с нами будет...,- причитала Варвара Федоровна, гладя по волосам сына.
  Но в ответ лишь слышался стук колес и тихий плач таких же несчастных людей.
  ***
  Наступил февраль 1942 года, а они все еще жили в чужом городе в подвале старого трехэтажного дома. Марфа устроилась работать на фабрику, Костя был зачислен в школу, а Варвара Федоровна по здоровью стала плоха и все чаще лежала в постели, редко выходя на улицу. Жилось туго, голодно и бедно. Знакомых в городе почти не было, помочь было некому. Часто по ночам не возможно было заснуть, когда от голода сосало под ложечкой, слабели коленки, а по утрам тошнило, и кружилась голова. Стоя у станка, Марфа часто замирала на мгновение, задумавшись о еде, и лишь крик бригадира приводило её в чувство. Иногда на улице, видя женщин возвращавшись из хлебного, у Марфа сводило кишки, и наполнялся рот вязкой слюной. Хлебные карточки? Да разве того пайка было достаточно, чтобы утолить постоянный голод? Спасало лишь то, что у Марфы был молодой и сильный организм, который сносил все беды обрушившиеся на неё. К тому же жила она мыслями о Лёне и отправила почти десять писем, с тех пор как оказалась тут, но тот так ни на одно и не ответил. Что же с ним? Может ранен? Заболел? Живой ли? Нет-нет, прочь дурные мысли! Он просто занят и не может пока ответить! Война же, а не прогулка! Или письмо просто затерялось! Так бывает!
  День за днем Марфа ждала письма и писала ему очередное, на которое он не отвечал. Тем и жила ту зиму.
  В марте сообщили, что и Заводское и Ягодное было освобождено от фашистов, вот только возвращаться туда не советовали.
  - Нет там ничего, Марфа, нет. Ни домов, ни завода...
  - Что же делать? Оставаться жить тут? В чужом городе? - недоумевала Марфа,- Там наш дом, а тут все чужое...
  - Тогда уж весны дождись, когда потеплеет...
  Не хотелось оставаться в чужом неприветливом городе ни одного лишнего дня, но поездку пришлось отложить до лета из-за болезни матери. Жарким июлем Марфа с матерью и Костей стояли уже у порога своего дома. Одна сторона его еще больше угрожающе наклонилась в сторону оврага, а на крыше аист успел свить свое гнездо. В поселке только их улица и уцелела и больше ничего. Ни завода, ни школы, ни клуба: ничего больше не существовало, все сгорело дотла. В груди от этого печального зрелища все сжалось, дышать стало тяжело. Но стоило войти в избу и становилось совсем горько. На пыльном столе лежали объедки, окурки, на лавке и на печке лежал перевернутый ворох старых вещей, окна были в грязных разводах, а на полу грязь и следы от сапог. Пахло нежилым помещением, мрачно было в избе.
  - Да, как же жить теперь...- смахнув слезу, произнесла Марфа.
  - Как жили, так и будем жить,- успокаивала мать,- Дома и стены лечат.
  Достали ведро, тряпку, сходили до колодца и набрали воды. Втроем они прибирались в избе, придавая ей прежний жилой вид. Потом перебрали вещи в сундуке, что-то простирали, повесили новые занавески на окна, за место старых, порванных, Костя починил сломанный табурет, и доски на крыльце поменял. Все лето пытались что-то успеть собрать в лесу, запасались грибами, ягодами, ходили по заброшенным садам и рыли там прошлогоднюю картошку.
  Осенью Костю отправили в село Сухой Овраг, где располагалась школа-интернат, а сама Марфа записалась в стройбригаду в поселке Заводской. Теперь заново восстанавливали цеха, дома, школы.
  Уехала через скандал. Мать отпускать Марфу не желала, все пыталась заставить остаться её, помочь ей в Ягодном с житьем-бытьем. Но не остановила Варвара Федоровна упрямую дочь.
  Марфа уехала в Заводской и теперь жила в бараке, где в комнате вместе с ней жили десять-двенадцать девчат. Да разве для молодых это беда? Главное что крыша над головой! Мозоли, усталость, холод и вечный голод был спутником этих дней, но надежда давала какие-то силы. Таскали кирпичи, раствор, разбирали завалы, и это все в любое время года не смотря ни на что. Иногда ночью, когда все тело нестерпимо болело, девушки плакали, но утром, борясь со сном, вставали со всеми, умывались в холодной умывальне, надевали свои рабочие фуфайки и опять мужественно шли на работу.
  Каждый день в свободную минутку Марфа писала письма Лёне, а он все так же не отвечал. И дни пролетали, месяцы, а было все по-прежнему.
  В декабре за день до нового года к девушке вдруг пришел почтальон. Он быстро всунул ей конверт в руки и убежал дальше. Марфа дрожащими пальцами раскрыла его и развернула письмо.
  "Дорогая моя, Марфачка...": у девушки от радости аж в глазах потемнело. Господи, это же Лёня ей пишет! Она села на стул и стала читать дальше. А прочитав, перечитывала еще раз десять, потом прижала письмо к груди и закрыла глаза. Господи, он жив! Он жив! Это лучший подарок в её жизни! Теперь есть смысл все это пережить и дождаться Лёню. Бедненький, ведь все это время он и написать не мог, то госпиталь, то переброска, то снова госпиталь. Бедный её Лёнечка! Как же ей хочется к нему!
  После нового года три девочки из комнаты ушли на фронт и Марфа тоже задумалась. Может она там встретит его? Конечно, это маловероятно, но все же... Но как же её мать и брат? Как они без неё? Она их тоже не может бросить. Анна и Мария с семьями живут теперь в городе, как эвакуированные и возвращаться не спешат. Зина с ребенком теперь где-то на Урале. Кто приедет к матери навестить, кто приедет к Косте?
  Так и наступил 1943 год. Весной, когда Марфа приехала навестить мать и привезти ей немного пайка, на пороге отчего дома повстречался старичок с маленькой рыжей собачкой. Он вежливо поздоровался и медленно заковылял в сторону бывшего завода.
  - Мама, кто это? - спросила Марфа мать.
  - Его дом в Свиридовке фашисты сожгли, теперь скитается. Вот сухарей немного дала. Жаль старика,- вытирая руки об фартук, ответила та,- Много теперь их ходит. Эх, война-война, что ты наделала...
  Весь день Марфа с матерью вскапывали огород, готовили его к посеву, красили яблони побелкой. Вечером уставшие сели пить чай. Пили, сначала молча, потом Варвара Федоровна не выдержала и начала свою старую песню:
  - Не дело это в твои годы ходить не замужем, дочка. Люди тебя серьезно воспринимать не будут. Не уродина вроде, чтобы одна жить.
  - Мама, опять ты за свое. Не время сейчас об том думать.
  - Время, время... Видела, на соседней улице дом начали строить? Это Матвей Тарасов вернулся с фронта. Без глаза одного, с осколком в брюшине, но живой и дом снова отстраивает. Мать его не нарадуется никак. Ты сходи к нему завтра, поговори. Чем шут не шутит, может сладиться...
  - Мама! Я люблю другого!
  - Любит она! Не старуха, чтоб ждать! Бери, что дают и живи как все!
  - Мама, нельзя же так!
  - Можно! Каждый день похоронки. Чего ждать то? Не замужняя ты, не тебе и ждать!
  - Мама! - и тут же девушка вылетела из избы, вытирая слезы.
  Долго Марфа стояла на крыльце под звездами, долго тихо плакала. И зачем ей кто-то, кроме Лёни? Неужели родная мать её не понимает? Ведь сама молодой, когда то была!
  Но Варвара Федоровна и правда не понимала этих причуд. В её мире все было просто. Вот жила она с мужем, терпела его, обихаживала, а любовь уж - на десятом месте. За то никто дурного слова про неё никто никогда не сказал, всегда только с уважением к ней...
  В эту ночь Марфе так и не шел сон, а как на небе начали гаснуть звезды, она и вовсе вышла на улицу, села на скамейку и долго так сидела думая обо всем на свете.
  С этого дня она все чаще не спала по ночам и все меньше стала разговаривать с окружающими. Все молча и молча. А летом Лёня вдруг снова перестал ей писать.
  Все мысли были только о нем. Даже есть не могла, все думала, как он, поел ли, а, может, прикован сейчас к больничной койке и не может написать ей или стесняется...
  Осенью к ней в общежитие приехала мать с двумя корзинами. Достала картошку, лук, капусту, лепешек пшеничных, мешочек сушенных лесных ягод и грибов. Выложила все это на стол и, уставшая, села на стул:
  - Разбирайте, девки. Гостинцы это вам с Ягодного. Ох, умаялась,- она вытерла концом платка лицо от пота и продолжила,- Слышь, Марфа, а ведь вчерась у нас свадьба гремела. Отгуляли, так отгуляли. Упустила ты жениха-то! Женился Матвей на Катерине Семеновой, у той, что двое деток. Мужа то её еще в сорок первом убили. Вот так, не побрезговал, женился... Скоро еще деток нарожают...
  - Совет им да любовь, мама,- ответила сухо Марфа.
  - Им-то любовь, а тебе... Эх, дочка... Упускаешь ты жизнь свою...
  Девчонки в комнате тихо засмеялись, а одна из них и вовсе не смогла промолчать:
  - Вот-вот, теть Варь, и мы её все сватаем, да сватаем, а она все загадочного Лёню ждет. Прям, монашка какая-то.
  - Уж и бригадира ей нашего сватали и Кольку-водителя, а она, словно царевна, перебирает еще,- поддержала весело другая.
  Марфа грозно сверкнула на них глазами:
  - Не мели, чего не знаешь!
  Варвара Федоровна медленно встала со стула и произнесла:
  - Войне конца и края нет, чего ждать то? Хватать любого надо и под венец. Правильно тебе подруги говорят...
  - Не подруги мы! И никто мне не нужен! Что вы мою душу терзайте?! Разве я лезу к вам с советом? Бесстыжие!
  -А ты не ругайся, когда правду говорят...
  - Ух, не видеть бы вас всех...
  Не смогла больше Марфа жить в одной комнате с этими девушками, переехала скоро на квартиру к одной старухе. Жила та в доме разделенным на два хозяина, её половина состояла всего из одной комнаты, а Марфе выделила кровать, что стояла за печкой и закрывалась занавеской. Марфа помогала старушке по дому, полы мыла, готовила на двоих обеды и ужины. Старушку звали Параскева Силуановна, лет ей было давно за шестьдесят, а сколько точно, та и не помнила. В отличие от остальных, она не теребила её душу, не навязывала женихов, не учила жизни. Как только видела, что Марфа не спит, приглашала её за стол попить чаю и сидели так, обсуждая все на свете. Спокойно было девушке в этом доме.
  - А ведь до поселка тут деревня стояла,- однажды начала свой рассказ Антонина Силуановна,- Прохоровкой звали. Я в ней и родилась. Домов двадцать было. Церквушка у нас тут стояла, мельница за рекой была. А потом уж пришла сюда совестка власть и решила тут завод строить. И ведь построила, да и не один. Вот чего. Уж из старых жителей только я да еще две старушки остались. И замуж тут я выходила и детей тута рожала. Мужа моего еще давно убило, тоже на войне. Детей троих схоронила, а сынка младший в Москву убег с невестой и больше не вертался. Вот чего. Против я была его невесты-то, вот и сбегли. У всех своя судьба.
  Больше о себе она не рассказывала и Марфу никогда не пытала этим. Жили так в мире и в согласии вплоть до 1944 года февраля, а там старушка ночью тихо померла, и Марфе пришлось снова искать новую квартиру.
  Через знакомую нашла она одинокую женщину, которая сдавала койко-место. Жила у той до самой весны, да характером не сошлись. Оказалась женщина гулящая, веселая. Что ни день, то приблудный мужчина навеселе и вино на столе. Ругалась Марфа с ней, но все бесполезно. Так и съехала обратно в общежитие, только в этот раз соседки были другие.
  Летом цеха были достроены и снова запустили завод. Марфа перешла туда на свою прежнюю должность, и радости не было её предела. Придя в первый рабочий день, она чуть не расцеловала станок и начальника смены. Летала первый месяц на работе, оставалась на вторую смену.
  Жила теперь работой, в общежитие бегала постираться, помыться, поспать и снова на смену. Хорошо или плохо, надо было спешить на завод. В свободное время писала письма во все инстанции о Леониде. Верила, что жив он.
  - Ты бы о родственниках его что-нибудь узнала, Марфа,- советовали ей другие,- Тем то, точно, если что и похоронка придет или же другое письмо...
  - Он жив, а родственников у него нет. Он мне сам рассказывал, как его тетка родная воспитывала, а перед его отъездом она умерла...,- отвечала она им.
  - Эх, Марфа. А вдруг он женат? Поэтому и не женился тогда на тебе. Узнала бы ты что ли... а то зря душу только рвешь...
  - Уйдите вы, постылые, со своими советами!
  - Делай, как знаешь, Марфа, - махали те рукой.
  А у самой на душе после этого разговора, как будто кошки заскребли. Дурно вдруг ей стало. А что, если и, правда, Леонид её обманывал? Может, в городе, откуда он приехал, жена у него была? И есть...
  Осенью встретила она знакомую, что раньше общалась с другом Лёни. Схватила тогда её за руку прямо на улице, стала умолять узнать, что-нибудь о Лёне.
  - Ириночка,- лепетала Марфа,- Узнай ты у своего о родственниках Лёни. Не мог он не знать как он в городе там жил, с кем жил... Ириночка, не пишет он мне, давно. Душа вся измаялась, не могу. А может в городе есть, кто у него, может, туда им и приходят письма? Ирочка, Ириночка, нет больше у меня сил. Повсюду написала, а в ответ тишина. Может безногий он лежит в госпитале, да писать боится. Сама же понимаешь. Может еще что... Мне бы просто правду узнать, хоть какую, пусть и горькую...
  Ирина Капустина сильно смутилась этой встречи. Осторожно убрала руку Марфы и сделала испуганно шаг назад:
  - Не пишет мне больше Федор, другую там нашел. И писать я ему сама больше не буду. Не умоляй, не буду и все. Сходи к Зое Захаровой, ей муж до сих пор пишет, а он с твоим хорошо общался. Может чего и знает.
  - Да где мне её найти, эту Зою?
  - В общежитие номер два. Ей комнату отдельную дали. Ребенок у неё. Комнату не подскажу. Не знаю, не общаюсь.
  С этими словами Ирина резко развернулась и пошла прочь по мокрой осенней улице.
  В этот же день отправилась Марфа в то самое общежитие. С горем пополам узнала, где найти ту самую Зою. Девушка долго пыталась понять, чего от неё хочет Марфа и как то нехотя согласилась написать своему мужу о Леониде.
  - Уж не знаю, не такие уж и друзья они были, так знакомые,- лениво произносила она, - Но не расстраивайтесь вы заранее. Напишу ему, а там будь что будет. Вы мне, дорогая, свой адресочек черкните, как вас потом найти. Вдруг чего и узнается интересного.
  Домой в общежитие Марфа шла уже окрыленная, с надеждой в груди. А вдруг все получиться? Не может быть, что все было зря!
  ***
  В ноябре из Урала вернулась Зинка с сыном и сразу приехала жить к матери в Ягодное. Работать устроилась в колхоз, в котором председательствовал теперь Матвей Тарасов. Мужа Зинки убили на войне еще в сорок втором, а она после этого сама как-то осунулась, сгорбилась, почернела и озлилась на жизнь. Каждый день жаловалась матери, каждый день упрекала ту в чем то, успела даже Марфе написать гневное письмо. Все вокруг в её горе были виноваты. А мать лишь вздыхала, терпела и молчала. Ничего, думала Варвара Федоровна, пошумит дочь, пошумит и успокоиться. Ей можно...
  С Урала тогда вернулась и Ольга Георгиевна и тут же, узнав, что Марфа в поселке, позвала к себе в гости. Жила она теперь у своей давней подруги в её комнате, да той никогда дома и не было, все на работе, да на работе.
  После смены Марфа, как и обещала, побежала к старым уцелевшим баракам. Там теперь и жила Ольга Георгиевна. Комната её встретила вкусным запахом ухи и чем-то еще, давно забытым.
   - Марфа, Марфочка! - Ольга Георгиевна бросилась обнимать девушку, расцеловала её щеки,- Проходи, проходи, Марфа. Я ухи наварила. Я сама рыбу поймала вчера в речке! Представляешь? Я ловлю рыбу! Я рыбачка! Марфа, я рыбачка!
  Она весело её проводила к столу, покрытому белоснежной скатертью. В самом его центре стоял важно чугунок на деревянной подставке, откуда исходил густой пар и умопомрачительный рыбный запах. Рядом стояла сковорода с жареной картошкой и грибами, а с краю прозрачный графин с мутной жидкостью.
  - Марфа, присаживайся, бери вилку-ложку, наливай в тарелку ухи. Да-да, у нас тут печь, варю в чугунке! Как в детстве! Наливай самогонки в рюмку, не стесняйся. Самогон прямо с Урала привезла. У меня сосед этим занимался, на дорожку дал. Хороший был сосед! Эх, из поселка в город меня там швыряло, а потом из города в поселок. Много людей я там повидала. Разных, Марфа.
  Ольга Георгиевна заметалась по комнате, вокруг стола. Она разливала самогонку по рюмкам, наливала ухи в тарелки, убрала салфетку с миски, где тонкими кусками лежали ломтики ржаного хлеба. Она сильно волновалась и много говорила:
  - Ах, такое кощунство! Самогонку и в рюмки! Ахах! Ну что же, не менять же рюмки на стаканы?! Правда же?
  - Все и так пойдет, Ольга Георгиевна...,- пыталась успокоить её Марфа.
  - Хлеба мало, извини, не было больше. Ах, как хочется, чтобы скорее стало, как до войны! И хлеб, и сахар, и масло, и керосин и вообще... мира и спокойствия... Как много горя вокруг, Марфа. Как же его много...,- она вдруг села на стул и упустила голову,- Эта война унесла моих последних родных... Ни племянника, ни сестры, ни тетки... Все погибли. Я осталась совершенно одна. Вот так, Марфа. Совершенно одна.
  Марфа наклонилась к ней и взяла в свою руку её холодную сухую ладонь:
  - Вы не одна, я у вас еще есть.
  - Ах, Марфа, дорогая...,- она вытерла другой рукой скупую слезу со щеки и отвернулась к окну,- Прости меня, за мою слабость. Это все проклятая болезнь. Я стала так много плакать...
  - Просто вы человек, а не скала, которой не больно...
  - Это правда, но лучше бы я была скалой...
  Через минуту Ольга Георгиевна глубоко вздохнула, повернулась к Марфе и улыбнулась:
  - Ну, вот. Пригласила гостя, а сама сижу и рыдаю. Негоже! Давай выпьем за встречу! Поднимай рюмку! Сейчас скажу тост!
  Марфа послушно встала, подняла полную самогонки рюмку и застыла. Ольга Георгиевна набрала в легкие воздуха и начала:
  - Выпьем за скорую победу! Я всем сердцем верю, она будет за нами! За победу! За мир!
  Она громко чокнулась с Марфой и, выпив все до конца, с грохотом поставила рюмку на стол. Марфа от неожиданности вздрогнула, но тут же сделала маленький глоток и, хотела было, уже поставить рюмку на стол, как услышала громкий протест Ольги Георгиевны:
  - Ни в коем случае! До дна! Только до дна!
  Марфа послушно выпила все содержимое рюмки и тогда поставила её на стол.
  - Ну, садись, Марфа. Испробуй ухи. Это меня соседка в эвакуации научила. Хорошие порою люди там попадались...
  Марфа, молча, взяла кусочек хлеба и стала хлебать уху. Та и правда получилась вкусной, и еще горячей немного обжигало нёбо. Ольга Георгиевна подвинула ей тарелочку для рыбы. Сама она плохо ела, все смотрела на Марфу, ласково по-матерински улыбалась.
  - Ты картошечку попробуй, Марфа. С грибочками. Ешь, ешь, тебе надо.
  - Ольга Георгиевна, а, вы, почему не едите?
  - Сыта я. Вот ты пришла и мне уже хорошо от этого. А тебе надо питаться хорошо, чтобы работалось лучше.
  - Да я вроде питаюсь...
  - Вижу я, как питаешься. Худая, как щепка. Иссохла вся. По себе помню, голодной и работать не хотелось,- и тут же вздохнув, продолжила,- Эх, Марфа, пройдет война, куплю себе конфет и съем без чая. Рыдать буду, а съем. Почему? Да так, чтоб сладким горе заесть. Да ты меня не слушай. Болезнь это все голову мутит. Расскажи лучше про себя. Как жила все это время? Как мама, как брат, как сестры?
  Марфа неловка откашлялась:
  - Все живы, только мужья не у всех...,- она снова откашлялась,- Война проклятая...
  - Да, натворили фашисты делов...,- она снова начала разливать самогонку в рюмки,- Столько горя вокруг, столько горя. А Лёня? Как он? Пишет тебе?
  Марфа грустно вздохнула:
  - Не знаю, не пишет.
  - Как это? - удивилась Ольга Георгиевна.
  - А так, просто. Не пишет и все. Писал и перестал.
  - А ты не расстраивайся раньше времени, Марфа. И так бывает. У меня в эвакуации соседка одна была с двумя малыми детьми. Муж ей с декабря сорок первого ничего не писал, уже мысленно похоронила она его. А тут перед самым моим отъездом ей вдруг письмо пришло "Живой, скучаю, жди меня скоро". Вот так.
  - Хорошо бы...
  - И у тебя так будет! Верь!- она снова встала и подняла рюмку,- Давай выпьем за надежду! За то, чтобы наши воины вернулись с победой к своим семьям! За надежду!
  Она выпила до дна и снова громко поставила пустую рюмку на стол:
  - Вот так! - заключила она.
  После второй рюмки язык Марфы все больше развязывался и она, не переставая, рассказывала про свое житье-бытье Ольге Георгиевне. Та понимающе кивала головой, порою успокаивала её и снова разливала самогон в рюмки.
  Просидели так аж до самого утра, наговорившись обо всем на свете, оплакав все беды. А утром Марфе в первую смену. Так и пошла на работу с больной хмельной головой. Кое-как отработав, побежала сразу во второе общежитие к Зое Захаровой. Застала её прямо у дверей и накинулась сразу с расспросами. Зоя поморщила свой маленький носик, прижалась спиной к двери, как будто боялась Марфу, и сердито ответила:
  - Написал мне, что не знает ничего про его родственников. Вот и все.
  - Как это не знает? Как? Не верю!
  - А ты сама почему ничего не знаешь? Ну? Чего замолчала? Гуляла ночами, а про матку с батькой так и ни разу не поспрошала! Нужны вот моему больно чужие родственники! Мой на фронте фашиста бьет! Три раза в госпитале уже был! А ты тут со своими расспросами! Вот привязалась! Твой вроде жених был! Кроме тебя, кто еще знать то должен? Уйди ты от двери, мне за ребенком сходить надо! У людей дела-заботы, а тут ходят всякие...
  Марфе вдруг стало дурно, её затошнило. Она отвернулась от девушки и, молча, произнесла:
  - И на том спасибо...
  Домой шла, не замечая вокруг людей и не поднимая ни на кого глаз. Мороз как раз в этот день затянул тонкой коркой льда желтые листья под ногами, хрустели они глухо под подошвой. Руки быстро озябли, замерз нос и щеки, но Марфе было все равно. Она дошла до общежития, вошла в комнату и, сняв пальто, бросила его на спинку стула и упала лицом в подушку. Громкий плач разнесся по комнате, прорезав болью и отчаянием все вокруг.
  Кто-то из девочек, что были в комнате, подняли на неё разом глаза, а одна встала с кровати и подошла к Марфе, положив свою теплую ладонь той на плечо:
  - Марфа, что с тобой? Что случилось? Девонька, да не рви ты себе душу. Марфочка... Марфочка, голубушка...
  Не было у Марфы сил что-то рассказывать, объяснять. Успокоилась скоро, поблагодарила девушку за внимание и легла спать. А утром снова пошла на смену, снова работала и старалась не думать ни о чем.
  Так скоро наступил декабрь, и накрыло белым покрывалом землю. Искрился снег на солнце, и ночи стали светлее. Где-то в середине месяца пошла Марфа на базар. Прихватила с собой ту самую корзинку, что когда то ей подарил старичок по дороге в поселок, подвязала теплый материн платок, варежки теплые одела и пошла в сторону шумного базара. Ходила она вдоль аппетитных рядов с баранками, рыбой, белых горок яиц, смотрела на цветастые платки и шали, что висели то тут, то там. Все искала, что бы ей купить, у кого что обменять. Не хватало в эти времена ничего: ни еды, ни дров, ни одежды. Все было дорого и обменять уже почти нечего, если только с себя чего снять.
  Она так залюбовалась на разномастные товары, что ни сразу услышала, как её кто-то кличет в толпе:
  - Марфа! Лебедева! Обернись!
  Голос девушке показался знакомым и она обернулась. Прямо на неё смотрел все такой же худой Семен Самойлов с перехваченным левым рукавом шинели. На его веснушчатом лице заиграла мимолетная улыбка, он замахал Марфе правом рукой:
  - Лебедева! Постой!
  Марфа встала на месте, ожидая, когда парень сам подойдет к ней. Семен быстрым шагом направился к девушке, а как оказался рядом, заговорил:
  - Здравствуй, Марфа. Вот так свиделись, вот так встреча!
  - Здравствуй, Семен. Вернулся с фронта?
  - Вернулся,- с грустью ответил он и мотнул головой на левый рукав,- Вот, оттяпали. Повезло, что не правую. Тоже хотели, но отделался одним мизинцем на ней. А ты как? Работаешь?
  - Работаю,- сухо ответила Марфа, а сама все смотрит на его левый рукав и в животе что-то сжимается,- Работаю. И ты к нам иди.
  - Куда же я безрукий то теперь?
  - Правая, рабочая, на месте, а более и не надо. Ты не дури, завтра сразу же в отдел кадров иди. Тебе все там рады будут.
  - Рады...,- он вздохнул,- От меня теперь проку то... Эх... А я ведь тогда плохо с тобой поступил. Все хотел прощения попросить и не смог. Вот ведь судьба сегодня нас свела. Ты прости меня за тот поступок, хоть и поздно уже, но все равно...
  - Не надо, Семен. Прошло все. Да и не злюсь я на тебя. Тебе где жить то есть?
  - В общежитие койку определили для меня. Крыша над головой имеется.
  - Вот и ладное дело. А ты завтра приходи на завод. Нам, ой, как, нужны такие, как ты.
  - Работник я теперь наполовину...
  - А ты нос не вешай раньше времени! Ты до войны на доске почета висел не за красивые глаза! Рекорды бить тебе не надо, главное, чтобы работал усердно.
  - Уж верно, не за глаза...
  - Я про тебя начальнице скажу. У нас теперь Раиса Леонидовна начальницей ходит. Вот так. Сплошное бабье царство. А ты вот придешь и разбавишь наш бабий уголок.
  - Эх, уговорщица ты хорошая, Марфа. Даже дух мой подняла. Я-то думал уже напиться и забыться от этого страшного сна, а тут ты. Судьба, не иначе!- он неожиданно обнял Марфу одной рукой,- Вот спасибо тебе, Марфа! Вот так встреча! Завтра же приду к вам! Приду обязательно!
  На следующий день он и, правда, пришел на завод и его приняли обратно. Одной рукой он быстро приловчился работать за станком и даже сам удивился, что может так. Рекорды ему, конечно, теперь не бить, но работать он хотел и мог. Марфе было приятно, что человек не сломался, живет дальше и радуется простым вещам.
  После смены Семен все чаще стал провожать её до общежития, рассказывал фронтовые байки, много шутил и смеялся. Марфе было как то неловко и одновременно приятно это внимание с его стороны. Женщины смотрели теперь на неё косо, завидовали, на перерывах все подбегали к Семену, уговаривали его, то чай попить, то домой к ним сходить что-нибудь починить. Семен краснел и отказывался. До войны то его мало кто замечал, а тут чуть не дерутся за его внимание.
  На тридцать первое декабря после смены Марфа заспешила в общежитие. Там сегодня намечался маленький праздник по случаю нового года. Надо было успеть наварить картошки, порезать салат и солений из погреба достать. Сами погреба тогда за общежитием стояли плотным рядочком. Прибежала Марфа, быстро переоделась, надела фартук и на кухню. Шумно там было, дымно и жарко. Галдели девчонки, готовили праздничные простые блюда, резали вареные овощи на салат, кто-то разливал в графины домашнюю наливку, кто то пел песни, все смеялись и были в приподнятом настроение.
  Марфа взяла глубокую миску с полки и побежала в погреб за квашеной капустой. Её им привезла её мать, Варвара Федоровна. Там же лежали и моченые яблоки, и соленые грибы. Марфа выругала себя под нос, что не захватила вторую миску. Уже выходя из погреба, она чуть не врезалась кому то в грудь. Подняла голову и ахнула:
  - Семен! Черт, однорукий! Да я чуть всю капусту на снег от страха не выбросила! - и тут же покраснев за свои слова, отвернулась.
  Семен улыбнулся и произнес:
  - Ну, не надо ругаться, я с подарком.
  Марфа снова подняла на него глаза:
  - Зачем это еще?
  - Как зачем? Праздник же! Смешная ты, Марфа!
  Марфа снова покраснела и медленно прошла мимо него, прям вдоль сугроба:
  - Ну, идем, кавалер. Знакомить тебя с девочками буду,- не оборачиваясь, произнесла она.
  Семен послушно побрел за ней прямо в общежитие. Как только они вошли в коридор, на них сразу набросилась комендантша Меланья Серафимовна:
  - Куда это направился, солдатик? А ну разворачивайся! Здесь женское общежитие, а не дом терпимости!
  Семен тут же развернулся, ловко достал одной рукой из кармана конфетку и протянул с улыбкой женщине:
  - С праздником вас! Уж позвольте часок провести в приятной компании, а там я и сам уйду. Честное слово!
  - Каков хитрец, - но из рук Семена Меланья Серафимовна конфету все-таки забрала,- Ходите тут, девок мне портите, а мне потом оправдывайся. Ну, ладно, только час. Не больше! Слышишь, солдатик? Не больше!
  - Еще раз с праздником!
  Как только вошли в комнату, Семен снова залез в карман и достал оттуда, что-то завернутое в бумагу. Он, молча, протянул это Марфе и скомандовал:
  - Разворачивай!
  Марфа послушно приняла подарок и тут же стала аккуратно его разворачивать. На свет показалось круглое небольшое зеркальце, которое можно при желании поставить на ножки, а с обратной стороны была изображена какая-то кокетливая девица. Марфа смутилась, но все-таки зеркальце вещь нужная и тут же поблагодарила Семена:
  - Ой, спасибо тебе, Семен! Удружил! Теперь девчонки еще больше завидовать будут!
  - Брось ты. Это так... с праздником... Вот...,- он и сам смутился, отвел глаза в сторону.
  Марфа поставила зеркальце на тумбочку у своей кровати:
  - Вот, теперь тут стоять будет...,- произнесла Марфа и тут же повернулась к Семену,- Вот только мне тебе подарить нечего.
  Семен поднял на неё глаза:
  - Брось ты! Ты уже подарила мне - надежду. Как только встретились, так и подарила.
  В комнату неожиданно ворвалась ватага девчонок и как только заметили Семена, столпились у дверей и начали его рассматривать, смеяться:
  - Вот, Марфа кавалера привела!
  - Ай да Марфа!
  - Мужчина то, что надо!
  - А как вас зовут?
  - Останетесь с нами на праздник?
  - Вареники с картошкой любите? У нас и сметана иметься! Вы за стол присаживайтесь, не стесняйтесь!
  Самая смелая из девчонок взяла Семена за его единственную руку и, проводив за стол, усадила его и придвинула к нему тарелку и рюмку:
  - Меня Соня зовут, а вас?- спросила девушка его.
  - Се-семен,- немного заикаясь от неожиданности, ответил мужчина.
  - Ой, какое красивое имя! Девочки, ну давайте уже накрывать! Мужчина все-таки голодный должно быть! Накормим его и без песни не отпустим! Петь любите? Я вот очень люблю! Ой, как запою, так не остановите!
  Стол быстро накрыли нехитрой закуской, принесли целое блюдо вареников, поставили на стол домашнюю сметану, винегрет, квашеной капусты и картошки варенной. Быстро разлили наливки по рюмкам, чашкам, кому что досталось, и произнесли первый тост:
  - За скорую победу!
  Зазвенела посуда, защебетали женские голоса, замелькали блюда, миски и все старались Семену в тарелку подкладывать то одного, то другого. Мужчина краснел от такого внимания, застеснялся своего положения и неловко благодарил каждую. После третей рюмки только стало ему легче. Он встал тут с места, поднял снова рюмку с наливкой и произнес:
  - Хочу произнести тост, дорогие женщины!
  Все девушки разом замолчали, уставились на него.
  - Хочу произнести тост за одного человека, который подарил мне смысл жизни! Марфа, за тебя! Если бы не ты, висел бы я в петле или чего-нибудь еще с собой сотворил бы!- кто-то ахнул за столом,- Ты мой свет! И я на этот свет лечу! Вот так! - он вдохнул в легкие воздуха и продолжил,- Многое я видел там, на войне, много смертей и предательства и несправедливости. Столько страха и боли там видел... Да что уже об этом, не сегодня... Вот увидел тебя и понял, есть светлое еще что-то в этой жизни. За тебя хочу выпить! За Марфу! За мой свет!
  - Ой, как красиво сказал...,- послышалось в комнате мечтательно.
  Зазвенела снова посуда, заголосили веселые девичьи голоса, а Марфа ни жива, ни мертва. Чокнулась со всеми, а сама стоит на месте как в трансе и не сообразит, что ей делать.
  - Марфа, чего ты стоишь? Сказать, что ли чего хочешь? - вдруг спросил её кто то.
  - Это она от счастья! - сказала другая.
  Марфа медленно села на место и опустила голову. Семен сидел рядом и протянул к ней свою ладонь, положил её на холодную руку девушки.
  - Вот достану кольцо и сразу к тебе свататься приду. Тогда оробел, а сейчас уж не оробею...,- тихо произнес он, немного наклоняясь к Марфе.
  Выпили скоро еще по две, отодвинули столы к стене и стали громко петь и танцевать. Стучали девичьи каблучки, пели веселые частушки, да песни, все по очереди приглашали Семена на танец. Он краснел, но отказывать им не смел. Вытанцовывал с ними, подпевал, а потом снова садился на стул возле Марфы и украдкой смотрел на неё.
  Через час пришла Меланья Серафимовна, ругалась, что Семен до сих пор не ушел, и выпроводила его из общежития. Спать легли под утро, сон к Марфе плохо шел, да и спала она от силы два часа.
  Приснилось ей в эту ночь, что сидит она под дубом, что рос в Ягодном прямо в овраге, недалеко от отчего дома. Сидит она под ним, а вокруг лето, птицы поют, стрекозы летают, пахнет травами и цветами, солнце глаза слепит. Рядом два коня пасутся, один серый, а другой черный, как смоль. Смотрит она на них и дивиться, чего это они в овраге пасутся, обычно за поселком на лугах, а не тут. Встала тогда Марфа, прошла мимо коней, а они на неё и внимания не обратили. Идет она и видит перед собой ручей. Удивилась, ведь не было тут ручья. Села на корточки, зачерпнула ладошкой прохладной кристальной воды и отпила маленько, пока краем глаза не заметила, что в ладошке маленькая рыбка плавает. Тут же перестала пить, посмотрела внимательно на рыбку, а она маленькая, золотистая, с большими черными выпученными глазами. Диво, какое то! Пока Марфа любовалась необычной рыбкой, та взяла и выпрыгнула из её ладошки, да прямо в ручей. На том сон и закончился.
  Проснулась Марфа, лежала еще минут десять в раздумьях, все пыталась понять к чему сон.
  - А ведь, девки, сегодня уже 1945 год...,- зевая, кто-то произнес в комнате.
  - Да, уже...,- согласилась Марфа и стала медленно подниматься с постели.
  - А война все не унимается...,- подытожила другая.
  - Война проклятая...,- пронеслось по комнате.
  Сегодня у Марфы была вторая смена. Она как обычно собралась, взяла с собой кусок хлеба, мерзлого соленого сала, картошки варенной и пошла на работу. В голове все крутились слова Семена, и ей стало казаться, что на её плечи упал какой-то непомерно тяжелый груз ответственности за него. Даже дышать стало сложнее, ноги стали, будто ватные. " Я ведь люблю другого, а не его. Как же быть? Как жить? ".
  На смене Марфа старалась не встречаться лишний раз с Семеном, да он сам её всегда находил, сидел рядом с ней на перерывах, наливал ей кипятка, что-то спрашивал. Марфа не знала, как ей быть, она только, молча, кивала, вздыхала и думала, что же будет дальше.
  Тут в первых днях января её назначили бригадиром вместо Тоньки Рыжовой, которая убежала в декрет. Долго не думали, посмотрели, кто учился, кто что умеет, да и начальница тут еще огонь в масло подлила:
  - Долго ты в звеньевых ходить будешь, Марфа? Работаешь получше многих, а все ответственности боишься! Почто государство на тебя тратилось? Почто училась говориться? Все, приказ сегодня же подписываю! И слушать ничего не хочу! Баста!
  Семен в этот же день подошел с улыбкой к Марфе на перерыве и произнес:
  - С назначенцем вас, Марфа Никифоровна. Теперь с вами на "вы", или еще на "ты"?
  - Брось ты, Семен! - махнула она на него рукой,- Что за шуточки?! Всего лишь бригадир!
  - Не всего лишь, а целый бригадир! - весело поправил он и протянул ей свою руку,- Поздравляю!
  Он крепко пожал руку девушки и тут же пошел к своему станку. Марфа же осталась стоять на своем месте. С чего начать, она не знала. Все было не привычно. Девчонки из бригады смотрели на неё и раньше косо, а теперь и глаз не поднимали. " Что ж, от судьбы не убежишь."- подумала Марфа про себя и, обведя глазами весь цех, медленно пошла в сторону своего станка.
  ***
  В конце января после праздника дня памяти Ленина (22 января), в цеху случилась драка между Ксенией Митрюхиной и Марией Быковой. Дрались они из-за Семена. И та и другая окучивали мужчину, приносили ему обеды, караулили его у проходной, чтобы пойти вместе домой, зашивали ему дырки на рабочей форме. А тут слово за слово и Машка вцепилась в волосы Ксюши, да и та тоже не лаптем деланная, так же вцепилась, и теперь кружатся две женщины вдоль станков, нецензурно ругаются, как матросы. Вокруг них уже собралась толпа и вместо того чтобы разнять, улюлюкали и подначивали их. Увидев это безобразие, Марфа побежала разнимать девок, пытаясь словами унять их пыл, да только получила локтем в грудь от кого-то. Отпрянула она от дерущихся, схватилась за грудь:
  - Ох, полоумные, убьете, дуры!
  Тут прибежал Семен. Одной рукой он расцепил женщин и встал между ними:
  - Вы чего представление устроили?! - гаркнул он им - Бригадира своего чуть не зашибли! Курицы!
  Тяжело дыша, Маша посмотрел на него и рявкнула:
  - А ты не лезь! И бригадирша твоя недоделанная пускай не лезет! Не ей тут командовать! Пускай ждет своего, а к чужим мужикам не лезет! Я и ей могу косы отодрать! Ей, Богу! Драться за тебя буду, Семен! Не остановишь! Убью любую вот этими руками!
  - Дура ты, Быкова,- он плюнул её в сторону и подошел к Марфе,- Зашиблась?
  В Марфе горела злость, хотелось накинуться на Быкову, обозвать как-нибудь пообиднее, но она только зыркнула на неё злыми глазами и, отряхнув с рабочего халата какую ту невидимую пыль, развернулась и пошла, куда-то в сторону.
  За драку Быкову и Митрохину все равно оштрафовали, а Марфа стала еще больше нелюдимой и все больше избегать Семена.
  В первых числах февраля Семен прокараулил её у общежития, схватил её за руку и произнес:
  - Так нельзя, Марфа! Давай поговорим!
  Марфа побледнела, хотела вырвать свою руку, но мужская хватка оказалась железной:
  - Отпусти ты меня, черт рыжий! Совсем озверел!
  - А ты сначала выслушай! Чего крутишь? Я кольцо достал! Замуж за меня иди! Слышишь? Замуж тебя зову!
  Марфа испуганно уставилась на него:
  - Чего ты, Семен! Не могу я за тебя пойти! Жениха жду с фронта...
  - Да сколько времени он тебе не пишет? Да разве можно так закапывать себя живой для мертвых? Ведь погиб он наверняка или другую уже нашел! Много я такого там видел!
  - Пусти ты меня! Бессовестный! Да как ты можешь так про Лёню! Да ты... ты его совсем не знаешь!
  Но Семен крепко держал её руку и никак не отпускал:
  - Для тебя только и живу, Марфа. Не отказывай. Без тебя сгину.
  Марфа тут же раскраснелась:
  - Не люблю я тебя, Семен. Прости...
  - За то я тебя люблю! Марфа, что же ты наделать хочешь? Ну? Одумайся! Это же жизнь, а не игрушка!
  - Правду тебе сказала...
  - Марфа!
  - Отпусти ты меня, Семен. Больно руку!
  Семен отпустил её и сделал шаг в сторону:
  - Я не сдамся, Марфа. Нечего тут крутить, все равно выйдешь за меня. Так и знай.
  Марфа, молча, прошла мимо его и, повесив голову, ушла в общежитие. Всю ночь она проплакала в подушку. Ей было жаль себя, жаль Семена. Утром она снова пошла на смену, где у проходной её уже ждала Быкова. Она перегородила Марфе дорогу и сразу начала:
  - Отдай мне Семена по-хорошему, бригадирша. Я драться за него буду, землю рыть! Тебе он все равно не нужен! Отдай его мне!
  - Что же, он вещь что ли, что бы его отдавать? - возмутилась Марфа.
  - Вещь не вещь, а куда бычка поведут, там он и окажется! Мне терять нечего, бригадирша! Хоть от работы отстраняй, хоть увольняй! Я все равно его у тебя заберу! Ей Богу!
  - Эх, Маша - Маша...
  - А ты не дразни меня, бригадирша! Говори: отдашь его или нет? Ну, чего молчишь?
  Марфа молча махнула на неё рукой, развернулась и ушла на пропускной пункт. В конце смены Быкова снова подошла к ней, загородив путь в раздевалку:
  - До греха не доводи, бригадирша! Отдай мне Семена! Ведь все космы повыдираю!
  Марфа смотрела на неё, как на умалишенную:
  - Да иди ты к такой-то матери! Забирай его! Только Семен не бычок, не пойдет, если не захочет!
  Быкова стояла на месте и как будто язык прикусила, а Марфа продолжила:
  - Чего молчишь? Беги к Семену-то, а то и другие претендентки скорее его заберут.
  - Не дождешься...,- прошипела Быкова и ушла в раздевалку.
  Тошно было Марфе, мерзко и грязно на душе. Что же она наделала? Еще идет война, где то людей, как в мельнице перемалывает, судьбы губит и калечит, а они тут мужиков делят, как игрушки. В груди что-то заныло и сжалось. Стыд поднялся из глубины души. Противно, как противно! А вечером снова пришел Семен и уговаривал её выйти за него замуж. Марфа не выдержала тогда, отвернулась к стене с облупленной краской и заплакала:
  - Уходи, Семен, не мучай ты меня...
  - Тихо, тихо ты...,- пытался успокоить её Семен.
  - Натворила я делов, Семен. Противно!
  - А ты не думай сейчас ни о чем. Лишнее это. Плачешь?
  Марфа вытирала слезы рукавом пиджака:
  - Полно девок вокруг, что пойдут за тебя, а я не могу. Я люблю другого.
  - Да разве я запрещаю любить? Люби себе на здоровье! Только за меня замуж выходи и все,- он развернул Марфу одной рукой к себе лицом и продолжил,- Никто мне больше не нужен. Так и знай. Я и на войне о тебе думал. Вот так. Поступил тогда с тобой, как сволочь. Испугался я тогда. Теперь-то тебя никуда не отпущу...
  Марфа хотела снова отвернуться, но Семен вцепился в её губы и грубо поцеловал. Девушку резко обдало табаком, её замутило, она стукнула его три раза кулачком по груди и отстранилась к стене:
  - Отпусти, сатана!- крикнула она и тут же побежала прочь по лестнице в сторону своей комнаты.
  Через неделю Семен уже гулял с Машей Быковой и как будто не замечал Марфы. Легче стало ей тогда, даже заулыбалась. А вскоре ей предложили койку в новой общаге. Комната всего на три места, а не на шесть-восемь, как сейчас. Марфа сразу же согласилась, собрала все свои вещи и переехала в новый деревянный дом. Там в комнате уже жили две девушки: Наталья Кузнецова и Ольга Трошина. Они приветливо встретили её, сразу усадили её за стол, налили чай. С ними Марфа почувствовала себя как то спокойнее, как с давними подругами.
  - Тебе уже отдельную комнату положено,- говорила Ольга,- А тебя к нам.
  - Так строят еще. Некуда пока селить,- отвечала Марфа,- Да и одной не привычно жить. А тут все-таки люди.
  - Верно. Одному жить не выгодно,- согласилась Наталья,- Вместе веселее и сподручнее даже.
  Что у Ольги, что у Натальи война забрала всех близких. Обе они были беженками и остались тут при заводе. Спокойные, дружелюбные девушки сразу понравились Марфе.
  Иногда вечерами девушки всплакивали, вспоминали свои последние дни на родной земле:
  - Успела я в лесу только схорониться, а когда обратно в село вернулась, то шла уже по углям и по трупам и от хаты нашей только печь сохранилась, а рядом... виселицы... все мои там... ох, проклятые немцы... трижды проклятые... нелюди...,- вспоминала Ольга.
  - А моих всех сожгли в бане. Я и сестра младшая в это время на речке были, белье полоскали. Слышим крики, побежали, а мне с холма дед Самойла рукой машет, чтоб не ходили, схоронились. Я его тогда сразу поняла. Спрятались мы с сестрой в лесу у речки, долго боялись выйти, а потом вернулись, а там... Ходили потом с сестрой по людям... а зимой сестра заболела и умерла. Перед смертью она мне сказала: " Наташенька, выживи и отомсти". А как я отомщу? Меня из-за зрения на фронт не взяли, просилась, не пустили. Теперь тут. Вот так.
  В конце марта зазвенела первая капель, запели птицы на голых деревьях, воздух стал пахуч и резок, а весеннее солнце освещало все вокруг, делая Заводское каким-то ласковым и родным. В один из таких дней Марфа возвращалась к себе в комнату, как прямо у дверей к ней подбежал почтальон и сунул ей письмо. Марфа он неожиданности остолбенела, и минуты три рассматривала его, не понимая как будто что с ним делать. Уже войдя в комнату, она не снимая пальто, села за стол и, развернув письмо, стала жадно его читать.
  " Дорогая, Марфочка, как ты там живешь? Наверное, ты потеряла меня? Я долго был без памяти, ничего не помнил, лежал в разных госпиталях... Ты прости... Вернусь скоро... Жди...". Марфа перечитывала письмо раз за разом, потом сняла пальто и села на кровать. По щекам её лились слезы от счастья, и она не успевала их вытирать.
  В этот же день рассказала обо всем Наталье и Ольги. Те обрадовались за неё, даже вытащили остатки варенья к чаю. Такой день!
  Марфа быстро написала письмо Леониду и теперь каждый день выглядывала по утрам в окно. А вдруг он стоит там и ждет её? По выходным ей было легче, она просто шла на вокзал и долго там сидела, высматривала в пассажирах Леонида. И так день за днем, пока иногда ей не стало мерещиться, что он стоит под окном. И тогда она выбегала на улицу и долго искала глазами свой мираж, а потом разочарованная, возвращалась в комнату обратно.
  Наступил уже май, прошли первомайские демонстрации, запахло сиренью, затянул в его ветвях любовную песню соловей. Марфа шла после смены и по привычке вглядывалась в лица пришедших солдат с фронта. Она не сразу почувствовала, как кто-то её дергает за рукав пиджака. Марфа развернулась и увидела тут же Семена. Он немного шатался, не мог стоять как будто на месте, от него пахло водкой и чем кислым, противным:
  - Марфа, здравствуй...,- проговорил он немного заплетающимся язык,- Здравствуй, говорю...
  - Здравствуй, Семен. Почему третий день на работу не выходишь?
  - Пью! Вот так! Марфа... сгину без тебя... сгину... Жить без тебя не могу...
  - Сможешь, Семен, сможешь. Шел бы ты домой. Наверняка Маша ждет, волнуется...
  - К чертовой матери её! Проклятье, а не жизнь! Жить не хочу! Гадина, а не жизнь!
  Он отпустил рукав пиджака Марфы и сделал шаг вперед:
  - Марфа... Марфа...
  Девушка попятилась от него:
  - Иди к жене, Семен. Иди, Бога ради!
  - Ну и уйду! Только знай, умру из-за тебя! Слышишь? Слышишь?- он развернулся и пошел прочь.
  Марфа посмотрела ему вслед. На душе стало как то не хорошо. Хотелось догнать его, успокоить, да не смогла. В тот же вечер Семена доставали из реки мужики. Хотел он утопиться пьяный, да не получилось. Маша же, его жена, сразу поняла в чем дело и заявила на Марфу, будто разваливает та их семью.
  Слухи быстро разбрелись среди заводских, провели собрание и Марфу сняли с бригадирства, снова поставив звеньевой. Не дело это бригадирше иметь низкий моральный облик! За Марфу только и вступились Наталья да Ольга, а все остальные дружно её хаяли и клеветали.
  Обидно было Марфе, плакала она ночами напролет, ходила с опухшими, красными глазами, на работе говорила с людьми только по делу. На Семена глаз не поднимала, старалась обходить его стороной, а тот тоже не подходил, как будто боялся.
  К счастью скоро случилась долгожданная Победа. В этот день все разом забыли о Марфе и о других происшествиях. Поздравляли друг друга на заводе, на улице, накрывали столы во дворах, в комнатах с нехитрой закуской, пели песни, танцевали, плакали от счастья. На улицах хмельные люди целовали других хмельных людей, кричали "Ура" и гуляли до рассвета.
  Теперь, что день, что ночь, все было едино. С этого дня все чаще и чаще можно было заметить новые лица на улицах поселка, солдат, инвалидов. Каждый день играла гармонь где-нибудь за углом, и распевались пьяные песни, плакали женщины, справлялись новые свадьбы. Вот и дожили до Победы!
  В общежитие девушки устроили по этому поводу "пир". Достали водку, поставили на стол квашеной капусты, картошки наварили и селедку на базаре достали. Пили втроем, плакали, пели песни и все не верили, что наступили мирные дни.
  - Теперь то и замуж можно и детей родить,- говорила Наталья,- Теперь уже не страшно!
  - Теперь мы ого-го дел наворотим!- весело подмигивала Ольга.
  - Наворотим, и за себя и за тех, кого уже с нами нет...- добавила Наталья и выпила рюмку залпом.
  В конце мая Ольга Трошина привела в комнату молодого солдата и объявила:
  - Это Алексей и мы сегодня женимся!
  Девушки тогда оторвались от своих дел и удивились разом:
  - Когда же вы успели познакомиться? - спросила удивленно Наталья.
  - Еще вчера. Мы все решили и это наше обоюдное решение!
  Марфа и Наталья ахнули, потом быстро нарядились, как могли, и побежали с молодыми в загс, а после собрали закуски на стол и сидели справляли, так долго, пока Алексея не выгнала Меланья Серафимовна.
  Через неделю Ольга переехала жить к Алексею в съемную комнату на краю поселка, а Наталья и Марфа остались одни. Каждый день Марфа просыпалась с рассветом и подходила к окну. Она все еще ждала Леонида.
  - А может зря ты это?- заметила однажды Наталья,- Может, зря ты душу свою терзаешь?
  Марфа опустила голову:
  - Придет он. Знаю точно, что придет.
  - Ну, смотри, как знаешь...,- махнула тогда на неё рукой Наталья,- А то тут о тебе уже спрашивали.
  - Кто?
  - Да так, один приезжий. Захаром звать, на стройке тут работает.
  - Некогда мне по свиданиям бегать, да и жениха жду. Сама же знаешь.
  - Вот и говорю; как знаешь... Сама с ним загуляю. Правда, он на одно ухо туговат. Говорит, на войне слуха лишился. А на лицо, так совсем, видный мужчина.
  Иногда Марфе становилось так тошно, что она выходила во двор и сворачивала в яблоневый молодой сад, что высадили лишь этой весной. На сад он сейчас был похож меньше всего, но сидеть на скамейке возле молодых деревьев, с такими тонкими прутиками, вместо ветвей, было приятнее, чем в четырех стенах.
  Вот придет Леонид и она обязательно его приведет сюда и во всем ему признается тут среди этих яблонь.
  Вот только время шло, а Леонид все не приходил и писем не присылал. Наступил уже август, в комнату им подселили молоденькую девушку из деревни - Ирину Чернову. Она каждое утро дергалась и ругалась, от того, что Марфа вставала очень рано и часто начинала ходить туда-сюда, либо что-то ронять. Сложно было Ире привыкнут к новым подругам, не сразу с ними сдружилась.
  В сентябре, в тот день, когда моросил холодный противный дождь, к Марфе пришла Ольга Георгиевна. Её было не узнать. Она была очень худая, бледная, сгорбившийся, как старушка, под её глазами виднелись черные круги. Марфа быстро сняла с неё мокрый плащ, усадила её за стол, налила чаю и села рядом:
  - Что же в такую погоду гуляете, Ольга Георгиевна? Не ровен час, заболейте.
  Женщина грустно улыбнулась и провела пальцем по каемке чашки:
  - Тебя захотела увидеть. Может уже в последний раз...
  - Что вы такое говорите?
  - Я очень больна, Марфа. Очень. Но ты об этом не думай. Это судьба. Марфа...,- она тяжело вздохнула,- Я хочу тебе кое-что передать,- она взяла осторожно в руки сумку, которую принесла с собой и вытащила оттуда бархатный черный мешочек,- Вот. Столовое серебро и перстень золотой. Не смотри так, не краденное. Даренное все, а передать и некому. Перстень жених мой когда-то дарил, да и серебро от него же. Держи, Марфа, теперь это твое.
  Марфа сидела рядом и хлопала непонимающе глазами:
  - Что вы...
  - Бери- бери! Не смей мне отказывать! Дожила я до Победы, а теперь можно и на покой...
  На глазах Марфы заблестели слезы:
  - Что вы такое говорите...
  - Подорвала я свое здоровье в эвакуации, Марфа. Сильно подорвала. Холод меня сгубил, да работа не по силам. Ничего не поделаешь. Знаю, осталось мне мало.
  Марфа крепко обняла за шею Ольгу Георгиевну, потом вытерев слезы, села на свою кровать.
  - Не переживай ты так, Марфа,- успокаивала её Ольга Георгиевна,- Всему свое время. Вот и мое время скоро придет.
  Через неделю Ольга Георгиевна скончалась на больничной койке. На её похоронах было мало людей. Долго Марфа стояла над её могилой и роняла слезы, понимая, что на одного хорошего человека стало еще меньше на этой земле.
  ***
  В середине декабря 1945 года в поселке Заводском разыгралась страшная метель. Никогда не было такого в декабре, а тут все замело и снега так много, что казалось, будто зима наступила уже давно. Собаки попрятались под домами, люди старались не высовываться из теплых жилищ. Два дня подряд мело без продыху, замело даже окна, фонари, как будто стали ниже. Люди, которым пришлось оказаться в эти дни на улицах поселка, покоряли сугробы, словно горы, помогая иногда друг другу, пыхтя, закрывая шарфами свои лица. Кругом все белым бело! Белый ад, не иначе! Еле добралась в тот день Марфа до общежития и долго сушила свои сапоги, грелась под одеялом. Так долго она еще никогда не добиралась до дома. Одна неизвестная женщина ей помогла взобраться на сугроб, когда силы почти уже закончились. Устала, замерзла и два раза сбивалась в метели с пути. Теперь, укрывшись одеялом прямо по макушку, старалась заснуть и забыть этот ужасный день.
  Утихла метель лишь к ночи, а когда девушки улеглись спать, то в комнату неожиданно постучали. Встала Наталья и в одной сорочке открыла дверь, за которой стояла встревоженная Меланья Серафимовна:
  - Лебедева, тебя в больницу просят. Позвонили сейчас и просят приехать. Что-то случилось вроде...
  Марфа, ничего не понимая, быстро оделась, обулась и выбежала на занесенную улицу снегом. Как дошла до больницы она и не помнила. Пришла в больницу вся белая, в снегу с красным лицом, выглядывающим из-под шарфа. Встретили её в фойе, усадили на скамейку и сказали:
  - Константин Никифорович Лебедев попал сегодня к нам с обморожением нижних конечностей. К сожалению, левую ногу не спасти, придется отрезать. Понимаете? На правой два пальца тоже удалять. Вы понимаете?
  - Д-да...
  - Вот такие дела. Вы вещи его заберите. Его когда нашли, они с ними были.
  Марфа почувствовала дурноту, ей стало не хватать вдруг воздуха. Зачем её брат пошел в такую погоду пешком в Заводское? Господи, зачем? В глазах как будто все поплыло, и она закрыла глаза.
  Кто-то поднес ей стакан воды:
  - Вы попейте, станет легче...
  - Д-да... конечно...
  Марфа не поднимая глаз, взяла трясущимися руками стакан и жадно из него отпила. Все тело её дрожало, била дрожь, мутило. Ей скоро передали холщевую сумку с каким то бельем брата. Она выбрала из него, то, что может ему понадобиться в больнице, остальное решила забрать.
  Ходила теперь каждый день к нему в больницу, навещала его, приносила домашней еды, рассказывала какие-нибудь не замысловатые новости. Она часто смотрела на простынь, под которой была иллюзия целой ноги и не могла поверить, что, то, что ниже колена просто отсутствовало. Невозможно было поверить, что у брата по колено отняли ногу. Не может просто этого быть!
  А вскоре приехала мать с Зиной из Ягодного. На всю палату стоял стон и плач. Мать кричала что то, падала на кровать и рыдала около брата. Три раза им грозились, что проводят их на улицу, но она не унималась. Как теперь жить молодому парню без ноги было не понятно. И зачем он из Сухого Оврага попёрся в Заводское? Что за напасть? Костя не мог объяснить толком. Захотел и все тут. Мать с Зиной решили его забрать после больницы с собой, а там, в колхозе что-нибудь придумают, без работы парня не оставят.
  Весной, уже в 1946 году, прямо в начале мая, Марфа с боем выпросила отпуск и поехала в Ягодное. Ей надо было помочь вскопать огород, высадить картошку, редис, лук. От брата мало было проку, Зина тоже так себе помощник.
  Работала не щадя себя, пока не возвращалась в избу без сил и падала в постель. И так каждый день своего отпуска.
  - Эх, доченька, доченька... Дожили до такого...,- жаловалась ей мать,- Еле до весны дотянули. Думала уже с протянутой рукой по избам пойти. Все уж пустое в амбаре и картошки семенной пришлось немало поесть. Как следующий год то проживем, совсем не знаю. Тут еще и Зинка чудит, нет-нет, да начнет самогонку хлестать. Бывает, на три дня пропадет. Ох, беда-беда...
  Марфа слушала её, вздыхала. Но что она может? Чем может помочь? Всем сейчас сложно, мало кто доедает, мало, кто радостно живет.
  В один из дней отпуска решила она спуститься в овраг, как в детстве. Спустилась осторожно, стала гулять между деревьями, искать тот самый старый дуб. Конечно ручья, как во сне, тут и в помине не было. Так, только по весне лужи, да озерца, которые вскоре подсыхали.
  Она спокойно гуляла, вдыхала свежий воздух и вскоре оказалась у того самого раскидистого дуба. Села под него, закрыла глаза и так заснула. Когда открыла глаза, сразу же услышала треск ветки около себя. Вскочила на ноги, оглянулась и встретилась глазами с невысоким мужчиной с проседью в волосах. Видимо, он не ожидал здесь кого-то увидеть, поэтому стоял удивленно на месте и не мог сдвинуться.
  - Здравствуйте...,- проговорила Марфа.
  - И вам доброго дня...,- немного скрипуче ответил мужчина.
  - Вы меня напугали.
  - Вы меня тоже. Вы не местная?
  Марфа удивилась вопросу:
  - Как это? Я тут родилась! А вы откуда?
  - Теперь местный. Второй год тут живу. Тихон Даниилович Макаров. А вы?
  - Я? Марфа... Марфа Никифоровна Лебедева.
  - Вы дочка Варвары Федоровны?
  - Да.
  - Очень приятно. Я первый месяц жил в вашем доме. Так получилось, что в доме, который мне выделил колхоз, прохудилась крыша. Пока чинил, пока материал нашел... Я вообще-то городской... мало приспособлен к деревенскому образу жизни...
  Марфа немного его смутилась, поправила на себе юбку и, решила было уже идти домой, как голос мужчины её остановил:
  - Марфа, мне было очень приятно с вами познакомиться.
  - Всего доброго...
  - Передавайте от меня привет вашей матушке.
  Как только Марфа вошла в избу, она рассказала о своей встрече матери. Та странно улыбнулась, но ничего не ответила. Вечером, когда дверь уже заперли на крючок, кто-то требовательно забарабанил в окно. Варвара Федоровна вздрогнула, но накинув на себя шаль, подошла и спросила:
  - Кто?
  - Это Тихон Даниилович, принес лопату. Помните, я у вас брал?
  - Помню-помню...
  Варвара Федоровна быстро впустила мужчину в дом, забрала из его рук лопату и пригласила за стол:
  - Коль пришли, так пожалуйте за стол, Тихон Даниилович. Чай попьем.
  Марфа удивилась такому позднему визиту. Быстро оделась и тоже прошла за стол. Мужчина поднял на неё свои голубые глаза и тут же вскочил с места:
  - Доброго вечера, Марфа Никифоровна...
  Марфа покраснела от смущения:
  - И вам доброго вечера...
  - Побеспокоил я вас. Не спиться таким, как я и другим не даю...
  - Ничего.
  В гостях он пробыл не долго, разговор шел не ладно, поэтому вскоре еще раз извинился и поспешил домой. Как только Варвара Федоровна закрыла за ним дверь, сразу же произнесла:
  - Это он не ко мне приходил, доченька, а к тебе.
  - Бросьте, мама! - отмахнулась Марфа.
  - И не смотри, что седина у него. Ему и сорока нет. Это он на войне поседел. Не женат и без детей. Это наш новый ветеринар. Ты присмотрись, а то и этого упустишь. За ним и так бабы хвостом ходят.
  - Пускай ходят...
  - Не дури, доченька, не дури...
  Но Марфа и слушать мать не хотела. На следующий день она уже уехала обратно в Заводской. Снова начались будние дни, снова раннее пробуждение и вечное ожидания прибытия Лёни...
  ***
  За окном уже был конец июня, когда Марфе снова почудилось, что увидела Лёню. Она выскочила в халате на улицу босиком, и какое-то время разглядывала пустую улицу. Потом прошла на скамейку и долго плакала на ней.
  - Марфа?
  Знакомый голос неожиданно вырвал её из страданий и заставил поднять глаза. Возле неё стоял Тихон Даниилович.
  - Марфа, узнаете меня? Я Тихон. Почему вы плачете? Почему вы тут ...,- он замялся, рассматривая её - Давайте я вас провожу до дома.
  - Н-не надо... тут мой дом... Что вы тут делайте?
  - Приехал к фронтовому другу. Он написал, что прибыл к вам в свой родительский дом и строит у вас новую школу.
  - Вот как... Так идите, не тратьте на меня время...
  - Марфа, вы плохо себя чувствуйте? Вас кто-то обидел?
  Марфа посмотрела, куда-то в сторону и ответила:
  - Не стоит, Тихон Даниилович. Идите своей дорогой...
  Тихон же засунул руку в пиджак и вытащил оттуда смятую бумажку. Он протянул её Марфе и произнес:
  - Вот. Это адрес моего друга. Я его уже наизусть запомнил. Я буду у него гостить ровно три дня. Если вам нужна будет помощь, приходите, пожалуйста. Прошу, возьмите адрес.
  Марфа осторожно взяла бумажку с адресом и сжала его в кулачке. Она долго смотрела вслед уходящему мужчине, а потом решила вернуться обратно в комнату.
  На заводе в этот день тоже произошел интересный случай. Как только Тонька Рыжова или, в народе просто Тонька Рыжая, вернулась с декрета, снова стала бригадиршей. С того дня каждый день происходили скандалы. Тонька кидалась на всех, всех подозревала в связи со своим сожителем. Видимо от этого безобразия и жалоб на Тоньку так устала Раиса Леонидовна, что в этот день сняла ту с бригадирства и назначила снова Марфу на её место.
  - Смотри, не подведи меня, Марфа,- грозилась начальница,- Мне поставить больше некого. Уже ставила Розу Ахметову, намаялась я с ней. Вспоминать тошно. Знаю, нелегко это быть ответственной, но ты сможешь. И наладь ты отношения с девками. Тебе же легче станет. И с мастером только на "вы". Он, Семен Ярославич, человек понимающий, но помни, что семейный. Не доводи до греха.
  Да, Семен теперь был мастером смены. Вот так судьба сыграла. Как с ним работать Марфа не знала, но и отказать начальнице не могла. Хоть плач, ничего не изменить.
  Домой в общежитие возвращалась она подавленная, вся в думах. Наташа быстро разлила чай, поставила сковородку с картошкой на стол, но Марфа даже не притронулась.
  - Странная ты сегодня, Марфа. Что с тобой происходит?
  - Не знаю, Наташ. Что-то происходит...
  - Вот не пойму тебя. Её обратно бригадиром сделали, а она сникла. Ну и плюнь ты на этого Семена! От него на станках толку нет, вот и поставили его мастером. Так хоть погорланит на баб и работа вроде идет.
  - Наташка, да разве я об этом горюю? Плохо мне... вот и все...
  - Твое конечно дело, но по мне, так и ждать своего Лёню давно пора перестать. Мучаешь себя только, не живешь, а существуешь. Сама себя казнишь, а за что, не понятно.
  Марфа тут же вскочила со стула и бросилась на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, она даже не плакала, а глухо простонала и лежала так до самого утра.
  Утром она как обычно ушла на смену, а после завода пошла по тому адресу, что дал ей Тихон Даниилович. Дом этот находился в частном секторе, недалеко от речки. Почти у каждого дома тут росли ивы и часто сидели на лавочках старухи, что беседовали о былом и осуждали настоящее.
  Марфа редко бывала в этом месте и поэтому скоро заплутала и решила спросить у старушек на лавочке:
  - Здравствуйте, не подскажите, где Речная пятнадцать?
  - О-о-о, девонька, прошла ты его уже,- ответила одна из старух,- Иди обратно, а как по левую руку увидишь дом с крашенным зеленым крыльцом, так это он и будет. Только не пойму, к кому ты? Вроде у Якова Фомича нет никого, кроме брата.
  - Спасибо вам,- и, не ответив на вопрос старухи, Марфа быстро пошла обратно, искать зеленое крыльцо.
  Нашла его уже скоро. Хоть крыльцо и было покрашено, сама изба была темная, гнилая и покосившиеся от времени. Рядом с крыльцом росла такая же кривая рябина. Страшно было как-то заходить туда, но Марфа набралась смелости и, поднявшись на крыльцо, осторожно отворила дверь.
  - Есть кто дома? - она прислушалась к тишине дома,- Есть кто?
  - Марфа! Заходи! - послышался знакомый голос.
  Женщина осторожно вошла и прошла в комнату, где за столом сидел Тихон Даниилович с книгой в руках.
  - Яшка придет скоро. Пошел в курятник яйца собирать. А ты проходи за стол. Голодная, наверное.
  Марфа ожидала, что, скорее всего, увидит тут попойку, развернется и уйдет, но такую картину она не ожидала и застыла на месте.
  - Проходи-проходи...,- настаивал мужчина, а сам завозился у печи и стал доставать оттуда сковороду с жареной рыбой,- Вот, утром наловили. Маловаты, конечно, но вкусные...
  Марфа послушно села за стол, посмотрела внимательно в лицо Тихону. Она вдруг заметила, как он отличается от многих ей знакомых людей. У него были короткие темно-русые волосы с проседью, голубые ясные глаза, аккуратный маленький нос, тонкие губы, аккуратное небольшое лицо и ямочки на щеках. Рост его был не больше метра шестидесяти семи, аккуратные длинные пальцы и немного загорелая кожа. Что-то его отличало от остальных, но она не могла понять, что именно. Засмотрелась неожиданно, а потом засмущалась и отвела взгляд на печку.
  - Вы чем-то расстроены, Марфа. Поделитесь, чем?- спросил он её вежливо.
  - Зачем вам чужие беды?
  - Беду легче пережить, если о ней рассказать.
  - Я не могу вам рассказать, вы не поймете.
  - Тогда давайте поедим. Любите рыбу?
  - Да...
  Марфа взяла вилку, что лежала рядом и стала ковырять ей рыбу. Тихон сел напротив и снова принялся читать свою книгу. Это был учебник по ветеринарии.
  - А где ваши родные? - вдруг спросила Марфа.
  Тихон поднял на неё свои глаза и ответил:
  - Никого нет.
  - Война?
  - Нет. Я рос в приюте. Так получилось.
  - Вот оно как... А жена, дети?
  - Была жена, но мы расстались еще до войны. Детей не было. А у вас?
  - Я не была замужем, и детей нет... мой жених не вернулся с войны...
  - Вы его ждете?
  Марфа заморгала на него глазами:
  - Д-да...
  - Значит, он жив?
  - Жив... точно знаю, что жив.
  Они оба замолчали, опустили глаза, но тишину скоро нарушила сама Марфа:
  - Как же вы оказались в Ягодном?
  - Меня пригласили. Я служил вместе с Матвеем Макаровым, вот он меня и пригласил. В колхозе теперь и птичник открыт и коровник поставили за место старого, что сгорел. Теперь конюшня строится. А для всей живности ветеринар нужен, а его у вас то и не было.
  - А теперь есть, - заметила Марфа,- Раньше у нас только конюшня стояла для завода, а завод фашисты разгромили и сожгли. Теперь уже думала и восстанавливать не будут.
  - Что ни делается, все к лучшему...
  - Жизнь в приюте, тоже к лучшему?- вдруг сдерзила Марфа и тут же покраснела от стыда.
  - У меня мать померла при родах, когда мне три года от роду было, а отец с нами не справился и ушел при первой возможности на империалистическую войну, да там и погиб. Бабка тоже в тот же год померла и нас с братом в приют определили. Через год брата не стало, вот я один выжил из всех родных. Много меня потрепало, да я крепче стал. Вот я к чему... Посмотрите на деревья. Те, что холят и лелеют, те хоть и красивые, да чаще погибают, а те, которые мороз бил, ветер ломал, становятся крепче и плоды вкуснее.
  - Что же, мучатся всем, прикажите?
  - Нет, что вы! Разве я об этом!
  - А мне показалось, что об этом... Повезло тем, кто не намучился в этой жизни. Зачем же им завидовать?
  - Марфа...
  - Меня тоже жизнь не баловала и не балует и что же? Крепче я стала? Плоды дала? Нет, Тихон Даниилович, не стала, и ничего у меня нет.
  - Зря вы так...
  - Всем хочется пожить и балованным и не балованным...
  В их дискуссию неожиданно встрял вернувшийся Яков Фомич. Он удивленно уставился на Марфу и произнес:
  - Какие у нас симпатичные гости. Доброго дня, вам, барышня.
  Марфа вскочила с места и поздоровалась в ответ:
  - Доброго...
  Тихон слабо улыбнулся и произнес:
  - Знакомитесь. Это Марфа. Марфа, это хозяин дома - Яков Фомич. Мой друг.
  Яков поставил миску с яйцами на сундук, подошел к женщине и протянув ей руку, пожал:
  - Очень приятно, Марфа. Даже и не знал, что у этого отшельника бывают такие знакомые.
  Марфа снова покраснела:
  - Мы... я, наверное, пойду... Не собеседник я сегодня...
  - Марфа! - вдруг окликнул её Тихон,- Позвольте, я вас провожу?
  Женщина встала на месте и как то сурово посмотрела на него:
  - Как хотите...,- пожала она плечами.
  Уже идя рядом по улице, Тихон пытался оправдаться:
  - Я когда волнуюсь, такую околесицу несу. Вы меня простите. Наговорил, что к чему не понять.
  - Не надо, Тихон Даниилович, это я сама не своя. Нездоровиться, видимо.
  " Не поймешь ты, не поймешь ты меня": подумала она про себя. Они шли медленно, рядом, иногда, задевая плечом, друг друга. А как дошли до общежития, Тихон вдруг взял её руки в свои и крепко сжал:
  - Марфа, я буду в вашем поселке еще завтра, а потом вернусь в Ягодное. Если вы захотите, приходите на тот же адрес. Я в любом случае буду вас ждать.
  Он разжал её руки и встал на месте. Марфа медленно вошла в подъезд и когда уже дошла до комнаты, её руки вдруг задрожали. Она подбежала к окну и посмотрела. Там все так же стоял Тихон, а потом он медленно развернулся и пошел прочь.
  " Господи, что же я делаю?": спросила саму себя Марфа.
  На следующий день на проходной её уже ждал Тихон с букетом полевых цветов. Он неловко улыбался и так же неловко протянул ей букет. Они гуляли до самого заката по улицам поселка, сидели в новом парке, молчали и редко вздыхали.
  - Что же с вами, Марфа? - вдруг нарушил тишину Тихон,- Вы молчите и мне даже страшно подумать почему.
  - Мне нечего сказать.
  - Вы такая грустная. Вам надо срочно сходить в театр или в кино! Вот, точно, в кино! Мы ведь еще успеем?
  Марфа вопросительно на него посмотрела:
  - Что вы задумали, Тихон Даниилович?
  - Сводить вас в кино! И себя сводить. Давно там не был,- он встал со скамейки и подал Марфе руку,- Пройдемте, дорогая, на сеанс культурной программы.
  Марфа не стала сопротивляться. Она послушно пошла за ним в клуб, где успели купить два последних билета. Отсидела весь фильм, почти не шевелясь, а после сеанса позволила себя проводить. Прямо у общежития Тихон снова сжал её руку и быстро, как подросток, чмокнул её в щеку. Марфа дернулась и раскраснелась:
  - Не балуйте, Тихон Даниилович!
  - А вы меня, Марфа, просто Тихоном зовите. Не старик я. Мне всего лишь тридцать семь,- улыбаясь, ответил он.
  Марфа высвободила свою руку и побежала прочь в подъезд. Уже в комнате, она долго стояла у окна, пока во дворе не стало пусто.
  - Ну, Марфа, ну даешь,- заметила Ирина Чернова,- Вот мужиками крутишь!
  - Брось, Ирина, ни кем я не кручу! - строго ответила ей Марфа.
  - Крутишь-крутишь. Беспощадная ты, Марфа.
  - Тебя забыли спросить! Иди куда шла!
  Марфа отвернулась к окну и скрестила на груди руки.
  - Тьфу, цаца какая! Посмотрите на неё! Вся такая растакая! - зло заметила Ирина и вышла из комнаты.
  На следующий день Тихон уехал обратно в Ягодное и всю неделю Марфа ходила сама не своя. Как только в комнате гасили свет, она часто лежала в постели неподвижно, стараясь не тревожить никого, все думала обо всем, что с ней твориться.
  На следующие выходные Марфа пошла на станцию и поехала в Ягодное. В поселке пахло дымом и древесной стружкой. Запахи эти были, как в детстве, когда она была маленькой девочкой и ходила в старую школу. Как же сразу стало хорошо и спокойно на душе. Прошла мимо парка Победы, где на днях поставили памятник воину, а рядом аккуратно лежали букетики полевых цветов. Женщина остановилась у памятника, постояла минут десять, повздыхала, смахнула слезу с ресниц и пошла в сторону отчего дома.
  Марфа сначала пришла к матери, проведала её и брата. Немного поговорив, выпив чаю, она, собравшись с духом, пошла в дом, где жил Тихон.
  Он как раз только вернулся с фермы и умывал руки и лицо у рукомойника. Как только заметил девушку на пороге, удивился и тут же заулыбался:
  - Вот так встреча! Вот так гость! Заходи, Марфа! Заходи! Сейчас чаю попьем.
  Марфа прошла за стол и села в уголке у окна. Она рассматривала его комнату, смотрела на прибитые свежие полки на стене, где стояли стопки книг и учебников. Чудно все тут было.
  Долго они сидели за столом, болтали о том, о сем. А ближе к ночи Марфа поспешила домой. Почти каждые выходные она теперь ездила в Ягодное и заходила к Тихону, пока неожиданно их отношения не стали более серьезные и домой она стала приходить только по утрам.
  Зашептались в Ягодном, побежали сплетни, смотреть на Лебедевых сельские бабы стали косо. Тут мать и стала распекать Марфу при следующем приезде:
  - Куда собралась? Опять к ветеринару? А жениться то он на тебе собирается? Или так? Ты дочка меня не позорь! Или замуж иди или хватит бегать к свободному мужику по ночам! Принесешь в подоле, совсем стыдно будет людям в лицо смотреть!
  - Мама, да кому какое дело?!
  - Уж есть дело! Смотри, вокруг полно умных баб, они своего не упустят. Женят на себе, а тебя он и забудет, как звали!
  - Моя жизнь и моя воля: хочу хожу, захочу - брошу!
  - Избаловалась ты! Не пущу я тебя к ветеринару! На пороге лягу, а не пущу!
  Тут еще и Зинка подхватила песню:
  - Уезжай ты к себе, от греха подальше. Нечего тут нас позорить! Набедокуришь тут, а нам потом в глаза людям не посмотреть! Мы люди простые, по ночам не шастаем!
  - Это я виновата! - кричала в слезах мать,- Это я не смогла вас воспитать! Горе-то какое на мою седую голову!
  Марфа внимательно смотрела то на мать, то на сестру, а потом резко развернулась, растолкав обоих, и ушла к Тихону. Утром от него она сразу ушла на дорогу, чтобы уехать в Заводское на попутке.
  На дворе стояла середина августа. Ночи уже были холодные, а днем снова стояла жара. Пахло по утрам свежей росой и мокрой листвой, туман часто стелился по земле.
  Марфа тихонько вошла в комнату общежития, но Наташа уже не спала. Она зашивала что-то на старой юбке и вздыхала.
  - Здравствуй, Наташ,- тихонько поздоровалась Марфа.
  Наташа подняла на неё грустные глаза:
  - Приехала. Садись за стол. Чайник еще горячий.
  Марфа послушно села и налила кипяток в стакан. Ей хотелось обо всем рассказать подруге, но что-то её останавливало, не давало откровенничать.
  - А мой Захар к Митрюхиной ушел,- произнесла вдруг Наташка, не отрываясь от шитья,- Я теперь снова одинокая. Вот так, не везет мне с мужиками. А еще Семен твой вчера приходил. На "веселе" был, все тебя спрашивал. Любит что ли он тебя?
  Марфа вздохнула:
  - Любит и разлюбит. Он теперь женатый человек.
  - Сама его отдала Быковой.
  - Сам ушел.
  Наташа оторвалась от шитья и посмотрела на подругу:
  - Зря ты так, он ведь и правда тебя любит. Плакал так вчера, аж, сердце заныло.
  - У него есть, кому пожалеть. Хватит, Наташ, о нем. Не хочу слышать.
  - Дело твое, конечно, только мужиками нынче так не разбрасываются.
  - А то, что?
  - Одна останешься. И стакан воды некому будет в старости поднести.
  - Уж разберусь сама, Наташенька. Не переживай.
  Марфа отодвинула от себя стакан с кипятком, встала со стула и стала переодеваться. Сейчас ей хотелось лишь лечь в постель и выспаться.
  В следующие выходные она снова засобиралась к Тихону, но как то не удачно сломала каблук на туфлях. Обувшись в наташкины, Марфа поспешила в ремонт обуви, что находился недалеко от клуба и был в общем то единственным в поселке. Как только ей сообщили, что туфли будут готовы только послезавтра, женщина сникла, оставила обувь и ушла расстроенная обратно в общежитие.
  Марфа не знала, куда себя деть в этот день. От нервного напряжения она решила " вылечить" себя, перемыв всю комнату, перетерев все полки, обувь, посуду, даже пол в общем коридоре вымола вне своей очереди. Потом вышла в яблоневый сад и сев на скамейку, попробовала читать Тургенева. Ничего не получалось. Марфа закрыла книжку, осмотрела сад и вздохнула. Ей хотелось сейчас быть с Тихоном, обсуждать все на свете, хохотать над его шутками и проснуться утром в его постели, а не сидеть тут одна-одиношенька.
  Что же с ней твориться? Неужели она так легко забыла Лёню? Вот так, ждала его, ждала, а встретила Тихона и сразу забыла?
  Ей стало стыдно за себя. Мурашки пробежали по коже, и Марфа обхватила себя руками. Сидела она так, уставившись куда то в землю, пока её не потревожил Иркин голос:
  - Марфа, скорее! Тебя ищут! Марфа! Лебедева!
  Марфа вскочила и поспешила в сторону общежития, забыв книгу на скамейке. В голове в это время крутились мысли о Тихоне, об Ягодном. И когда она завернула к своему подъезду и увидела мужчину в военной форме, она вдруг замедлила шаг и не сразу поняла, кто перед ней. Мужчина снял фуражку, вытер тыльной стороной ладони пот со лба и внимательно посмотрел на Марфу.
  - Здравствуй, Марфа,- глухо произнес он.
  Девушка тут же остановилась на месте. Она пригляделась к мужчине и, её вдруг обдало всю холодом. Перед ней стоял её Лёня! У него был шрам на всю левую сторону лица от лба до самого подбородка, неровный такой, в виде зигзага, задев едва краешек губ. Левый глаз его был мутный, видимо ослеп после травмы. Лицо его осунулось, постарело, морщинки на лбу собрались и возле глаз, а в волосах серебрилась седина. Марфа медленно стала подходить к мужчине, как будто его боясь.
  - Здравствуй, Марфа,- повторил мужчина все так же без улыбки.
  - Здравствуй, Лёня...,- и, встав прямо возле него, посмотрела ему в глаза,- Все-таки жив...
  - Жив, почти здоров, почти цел. Я же обещал вернуться, вот сдержал обещанное.
  - Сдержал... сдержал...
  Леонид поставил свой чемодан на землю и неловко обнял Марфу:
  - Приехал, Марфа. Как и обещал, приехал.
  Потом отстранился и посмотрел внимательно на женщину:
  - А ты изменилась, очень изменилась. Повзрослела.
  Марфа почувствовала, что ей становиться дурно. Она закрыла глаза, но перед глазами все равно началась какая-то пляска.
  - Ох, мне дурно, я присяду...,- она тихонько дошла до скамейки и сев на неё, закрыла лицо руками.
  - Ты меня не рада видеть? Нашла уже другого? - вдруг строго спросил её Леонид.
  Его тон еще больше расстроил Марфу и она, открыв лицо, посмотрела на него:
  - Я рада. Я ждала... очень ждала. Я не могу просто поверить... не могу поверить, что ты вернулся... - она подняла на мужчину глаза и спросила,- Может, поднимемся и попьем чаю?
  Леонид снова взял в руки чемодан:
  - Что ж, я сразу после поезда к тебе пришел. Можно и чаю.
  Они, молча, как чужие друг другу люди, поднялись к ней в комнату. Марфа разлила в стаканы чай, придвинула блюдечко с сахарином и яблочным вареньем. Она все украдкой смотрела на мужчину, но не чувствовала к нему ничего. Он изменился, стал другой. Как будто это был не её Лёня, а совсем чужой человек.
  Из чемодана Леонид достал буханку хлеба, две банки тушенки, коробку конфет и бутылку водки, поставил все это на стол. Марфа оглядела " богатство" и тяжело вздохнула:
  - Может картошки с тушенкой пожарить? Ты с дороги, наверное, голодный?- спросила она.
  - Голодный,- сухо согласился мужчина.
  - Скоро мои соседки придут. Ирина и Наташа. Они хорошие, с ними будет веселее.
  - Я к тебе приехал, Марфа,- без улыбки снова произнес Леонид.
  Он снова подошел к ней, крепко обнял и поцеловал её в щеку. Марфа опустила голову:
  - Не вериться мне, что ты ко мне пришел. Уже и надеяться перестала... Прости...
  - Не тужи. Сживемся, снова свыкнемся к друг другу. Заживем, как люди.
  Марфа ничего больше не ответила. Она освободилась от его объятий, взяла банку, взяла картошку и пошла на кухню готовить. Пока чистила картошку, вдруг неожиданно разревелась и еле себя успокоила. Что же будет с ней дальше? Она так долго его ждала, а теперь? Почему же она не чувствует радости? Почему она ему не рада?
  Скоро пришла Наташка, поздравила её, обняла и помогла ей с готовкой. Когда уже уселись за стол и выпили по первой рюмке, Леонид снова потянулся к чемодану, достал оттуда белые туфли и протянул их Марфе:
  - Немецкие, трофейные. Из разбитого магазина забрал. Все оттуда забрали, а эти в коробке были, их шкафом придавило, а я нашел. Вроде и размер твой. Подфартило.
  Марфа уставилась на туфли и не несмело взяла их из его рук. Осмотрела их, потом решила все-таки примерить.
  - Вот ведь бывает! - воскликнула Наташка, глядя как подошли Марфе туфли,- Твой размерчик-то! Вот чудеса!
  А туфли и правда были ей как раз и смотрелись на ней так хорошо, что Марфа ими залюбовалась.
  - Это еще не все,- вдруг произнес Леонид и снова потянулся к чемодану.
  Марфа и Наташка внимательно стали следить за его руками, а мужчина в это время осторожно вытащил какой-то сверток и положил его на стол:
  - Раскрывай...
  Марфа тихонько стала разворачивать бумагу и увидела темно-зеленое платье с коротким рукавом и такого же цвета пуговицами-бусинками от горла до груди. Она полностью его развернула и не могла насмотреться на эту красоту.
  - Тоже трофейное? - спросила Наташка.
  - Нет, выменял у одной немки на банку тушенки. Новое говорила,- ответил Леонид,- Увидел это платье и тебя, Марфа, сразу вспомнил.
  Марфа вдруг положила платье на бумагу и строго спросила:
  - Вспомнил... А почему же столько времени молчал? Не писал мне так долго. Я всю душу истерзала, думая, что с тобой.
  - Глупенькая, я ведь на войне был, а не на прогулке. Не всегда была возможность, а когда и полевая почта подведет. Задания у меня были особые, не мог порой писать. Запрещено было. Ты понимаешь, секретное дело у меня было.
  Марфа не поверила его словам, было в его голосе что-то лживое, насмехающееся. Она сняла туфли, аккуратно поставила их около кровати. Потом подошла к столу и сама разлила всем водки по рюмкам:
  - Хочу выпить за твое прибытие! Нет, за долгожданное прибытие! За тебя, Лёня!
  Они снова выпили, потом еще по одной. Марфа размякла от спиртного, перед глазами стало, как в тумане. Скоро бутылка закончилась, и Ира решила сходить к одному знакомому, что спирт из-под полы продает. Как только она ушла, захватив с собой Наташку, Леонид сразу прижался к Марфе, стал целовать её щеки, губы.
  - Скучал... я так скучал... Марфа...
  Ирина и Наташа пришли не скоро, возможно потому что поняли, что молодым надо побыть наедине.
  Марфа уже лежа в постели рядом с Леонидом, почувствовала себя вдруг грязной и несчастной. Хотелось встать, помыться и не возвращаться в комнату до утра. Не так она себе все представляла. Все было кувырком. Все как то не по-человечески что ли...
  Под утро в комнату, словно мыши, прокрались девчонки. Марфа так и не спала всю ночь и как только услышала их, сразу аккуратно встала с постели, переоделась и вышла из комнаты. Ей хотелось на улицу подышать свежим воздухом, ей хотелось быть подальше от Леонида. Она пришла в яблоневый сад на ту самую скамейку, где оставила вчера томик Тургенева. Повертела его в руках и прижала к груди. В воздухе отчетливо слышалось металлическое перестукивание колес поезда по рельсам, гудки паровоза. Сразу вспомнилась война и как их с матерью и Костей везли в переполненном вагоне, как скот, в неизвестность. То было время страха и отчаяния. От этого стало еще грустнее и тревожнее. Что же с ней будет дальше? Что ей приготовила судьба?
  Когда она уже вернулась обратно, Леонид сидел за столом и пил чай вместе с девчонками. Увидя Марфу он впервые улыбнулся с вчерашнего дня:
  - А я хотел уже идти тебя искать...
  Марфа положила книжку на тумбочку, а сама села рядом с Леонидом. Мужчина быстро налил в стакан чай и придвинул его поближе к женщине.
  - Выпей со мной чаю.
  Марфа послушно отпила и посмотрела на руки Леонида. Много на его сильных руках было шрамов, порезов, следов от ожогов. Жалко ей вдруг его стало. Что он там пережил, бедненький? Да как она могла его предать!? Разве он не заслуживает такого! Она сволочь! Просто сволочь!
  - Мой дом, где я жил разрушен,- вдруг начал он,- Мне должно быть дадут новую комнату, Марфа. Ты переедешь ко мне, но для начала мы поженимся. Чтоб все по-человечески. Будешь Марфа Окунева.
  - Марфа Никифоровна Окунева...- проговорила вслух Марфа.
  - Именно! Вот как звучит! Красиво! Согласны со мной?- вдруг радостно воскликнул он.
  - Да, звучит...
  Девочки в комнате замотали в знак согласия головой. Леонид тем временем продолжил:
  - Я буду работать, у нас появятся дети, Марфа. Потом нам дадут квартиру или построим свой дом. Да-да, дом! С палисадником, с сарайчиком и голубятней! Наши дети не будут знать плохую жизнь, не будут знать, что такое война! Понимаешь? У них будет лучшая жизнь! Лучшая в лучшей стране мира!
  Он вдруг стукнул кулаком по столу, что Наташка и Ирка вздрогнули он неожиданности:
  - Все, решено! Завтра же в загс! Я зайду за тобой на проходную, и пойдем распишемся! Чтоб все, как положено!
  Марфа округлила на него глаза и даже отодвинула стакан, как будто он ей чем-то угрожал:
  - Как это - завтра? Так быстро?
  - Никаких возражений! Все решено!
  - Вот так мужчина! - воскликнула Ирка,- Не зря ты его ждала, Марфа. Такого не грех и сотню лет подождать!
  Марфа встала из-за стола и отошла к окну:
  - Мне надо подумать... Это так впопыхах не делают...
  - Нет-нет и еще раз нет! Все уже давно решено! Завтра же! Завтра! - воскликнул Леонид и снова стукнул кулаком по столу, будто поставил точку в разговоре.
  Марфа ничего больше не ответила. Она смотрела в окно, где по асфальту гуляла стая голубей и клевала, оставленные заботливыми соседями, семечки. В её голове вдруг стало так пусто, а на душе поселилась такая тоска и грусть, что ей вдруг захотелось, что это был всего лишь сон, просто сон.
  ***
  Вот она и стала Марфой Никифоровной Окуневой пятого сентября 1946 года. Сидела теперь плакала в комнате у девочек, не знала теперь, как ей жить. Уже через два дня Леонид поможет ей переехать в их комнату, а пока он там чинит мебель, которая досталась им от бывших хозяев.
  Марфа не спала всю ночь и другую тоже. Вся опухшая она переехала в старый двухэтажный дом, где выделили им комнату. Соседи в первый же день посмотрела на неё не добро, сразу рявкнули, чтоб свет за собой выключала, чтоб топала потише.
  Войдя в комнату, она сразу заметила, как в ней темно и не уютно. Достала ведро, швабру, тряпку и попыталась отмыть пол, подоконник, окно, что выходило, прям на бельевые веревки занавешенные пододеяльниками и серыми кальсонами. Перемыла посуду, повесила новые шторки, что подарили ей девочки из общаги. Ей захотелось поставить на подоконник герань, чтобы, когда она цвела, радовала её глаз. Хоть что-нибудь должно же её радовать?
  Она старалась не думать о Тихоне, старалась не думать, что будет дальше. Плыть по течению и не сопротивляться - вот теперь её девиз.
  Первую ночь на новом месте она так и не заснула. Лежала на боку, боялась двинуться, разбудить мужа. А как начало светать, сразу вскочила с постели и стала готовить завтрак. Ей хотелось побыстрее уйти на работу, чтобы забыться на какое то время.
  Через три дня на проходной она вдруг встретила Тихона с цветами. Он стоял, какой-то сконфуженный, потерянный. Марфа испугалась, что их сейчас заметят, начнутся слухи по заводу. Она прошла мимо его, но Тихон догнал её и схватил за локоть:
  - Марфа, это же я! Куда ты?!
  Марфа выдернула свой локоть из его хватки и строго сказала:
  - Я теперь женщина замужняя, не приезжай ко мне больше. Закончилась наша история, Тихон.
  Тихон от удивления округлил глаза:
  - Как? Когда? За кого?
  - За того, кого ждала. За Леонида! Он пришел и мы поженились. Забудь меня, ради Бога, забудь!
  - Марфа! - он снова схватил её за руку и притянул к себе,- Что ты говоришь? Что ты говоришь такое?
  - Не позорь ты меня, Тихон! Уходи, прошу, уходи! И так тошно! - она освободила свою руку и побежала прочь от мужчины.
  Она бежала так до самого дома, пока не вошла в комнату. Потом села за стол, уронила голову и зарыдала. Что она натворила! Что наделала! Как жить то теперь? Как она приедет теперь в Ягодное? Как людям в глаза смотреть? А Тихон? Ну, зачем он приехал? Всю душу ей раздербанил!
  До самого декабря Марфа тянула поездку в Ягодное. Боялась, что расскажут люди о ней и о Тихоне. Боялась, что Тихон учудит что-нибудь. А больше всего боялась мать и сестру, что могли ненароком все рассказать Леониду.
  Поехали на попутке с Лёней пятого декабря в праздник. Всю дорогу Марфа молчала, прижимала к себе подарки для родных: платок для мамы, набор карандашей для племянника, бусы для сестры и свитер, что сменяла на базаре, для брата. За окном грузовика лениво падал снег с серого грустного неба, мелькали голые деревья.
  Потом шли через весь поселок, скрипя новыми валенками, что достал им обоим Леонид. Все кого они встречали, здоровались с ними, разглядывали, охали, да поздравляли. Марфа смущалась и густо краснела, все больше втягивая шею в пальто. Она прошла мимо дома Тихона, низко склонив голову и, силилась не посмотреть в его окна. А вдруг он дома?! Господи, пронеси!
  Дойдя, наконец-то, до отчего дома, Марфа робко постучала в окно. Все тело её почему-то в это время дрожало от волнения, даже жаром обдало.
  Варвара Федоровна со слезами выбежала из дома, расцеловав щеки дочери:
  - Что же вы тут стоите? У нас же днем всегда открыто! Заходите, заходите! Милости просим!
  Телеграмму Марфа отправила родным заранее, чтобы подготовились. В избе было прибрано, печка выбелена, занавески постиранные, пахло пельменями и капустными пирогами.
  - Ой, деточки мои, хорошие мои,- плакала мать, обнимая зятя и дочь,- Радость то какая! Дожила таки до такого события! Ох, матерь божья, дожила...
  За столом сидели тихо, ели поначалу молча. Костя не смог больше осилить тишину и неловко нарушил её первым, вопросом о войне. Леонид тут же оживился, гордо выпятил грудь, увешанную медалью и орденами, и в избе до самой ночи не смолкали разговоры о фронтовых буднях. Костя был ими очарован. Зинка тоже смотрела на Лёню, как на самого красивого мужчину в её жизни, почти пожирала его глазами, несмотря на его безобразные шрамы. Марфе было неприятно на все это смотреть и она, наконец, накинула шаль, пальто и вышла незаметно из избы на крыльцо.
  На небе в это время ярко светили звезды, морозный воздух прошиб её насквозь. Как же хорошо! Марфа собрала в ладошку снег с перил и скомковала его в снежок. Попробовав его на вкус, как в детстве, она озорно бросила его за ворота. Постояв еще немного, она решила выйти и прогуляться по улице. Темно же, не увидят, кто шляется в такое время?!
  Она тихонько вышла за ворота и пошла вверх по улице, сгребая иногда с низеньких сугробов снег и швыряя куда-то вперед себя. Под ногами поскрипывал белоснежный снежок, что успел нападать за последний час. Где то на другом конце поселка лаяли собаки, мычала в коровнике корова, ветер тихонько посвистывал, качая деревья, пахло свежим навозом. Прямо, как в детстве! Ей стало так легко, что от этого на её лице появилась блаженная улыбка. Не хватало только особого заводского гула, но что же теперь вспоминать... Марфа снова посмотрела на небо, посмотрела на желтый полумесяц, что висел над ней. Как же красиво! Как же очаровательно было это зимнее ночное небо! Какие яркие звезды! Какой воздух!
  Она и не заметила, как дошла до самого дома Тихона, где в окне горел слабый огонек от керосинки. Что-то сжалось в её груди, сердце забухало от волнения. Сладкие воспоминания всплыли в её голове и дыхание тут же перехватило. Нет, она не имеет на это право! Больше никогда! Марфа зябко передернула плечами, резко развернулась и пошла прочь обратно в сторону дома.
  Когда она вбежала взволнованная в избу, к ней сразу же подлетел встревоженный Леонид:
  - Где ты была? Почему не предупредила? Что за шутки?
  - Мне было душно, и я решила прогуляться. Вот и все,- спокойно ответила Марфа.
  - Больше так никогда не делай! Никогда! Слышишь?- резко пригрозил он ей.
  Марфа виновато опустила глаза и, расстегивая пальто, ответила:
  - Хорошо, дорогой ...
  На раскрасневшимся лице от водки у Леонида появилась какая-то злость. Он сжал зубы, неприятно скрипнул ими, но сдержавшись, ничего больше не произнес.
  На следующий день, когда они приехали обратно в Заводское, Леонид спросил её про брата:
  - Как это случилось с ним?
  Марфа грустно вздохнула и отвернулась к окну:
  - По ребячьей глупости. Костя поссорился со своими одногруппниками, поэтому решил уйти из интерната пешком в Заводское, ко мне. Это было год назад. В те дни ударили морозы, а потом и вовсе разыгралась жуткая метель. Весь поселок в тот день занесло. Жуть, что было. А Костя по дороге замерз и потерялся. Нам еще повезло, что его обнаружил водитель. Прямо у дороги упал без сил. Представляешь? Господи, это так тяжело вспоминать...,- она закрыла глаза,- Я чувствую себя за это виноватой... Так глупо получилось... Так глупо...
  Леонид ничего не ответил. Марфе показалось, что он и не слушал её. Она вздохнула, вытерла проступившие слезы и стала не спеша переодеваться. Тяжким камнем легло ей это замужество. Не было того счастья, которого она ждала.
  Марфа оглядела их комнату, в которой из новой мебели был лишь сервант, что достал Леонид через знакомых. Все остальное было старое, потрепанное, какое-то чужое и блеклое. Ей не нравилось тут, хотелось сбежать. Марфа отчаянно свалилась на стул, обняла себя руками. Господи, неужели вот так всю жизнь и проживет?
  Леонид вдруг посмотрел на неё сурово и распорядился:
  - Чайник вскипяти и картошку поставь вариться. Поужинаем.
  Марфа, молча, встала со стула, взяла миску, а из мешка, что стоял у порога, набрала картошки и вышла из комнаты. Пока занималась нехитрым ужином на кухне, успела поплакать и успокоиться, снова поплакать.
  Ужинали потом в тишине, не разговаривая, а утром Марфа привычно ушла на смену.
  На работе она преображалась, бегала от станка к станку, помогала ученикам и успевала вести журнал. Ей нравилась её работа, нравился запах горячего масла и раскаленного металла, нравились звуки и постоянные гонки за перевыполнение плана. Это было все ей понятно, как дважды два. Конечно, и на работе были скандалы, недопонимания, но все чаще только с двумя: Розой Ахметовой и Антониной Рыжовой. Эти две подружки любили распекать Марфу, делать все по-своему. Мастерски у них получалось присваивать чужие заслуги и успехи, а работу свою делать не любили.
  К концу декабря место старшего мастера цеха неожиданно освободилось, и на заводе решили провести собрание по поводу назначения на это место подходящего кандидата. Долго спорили на собрании, не могли никак придти к общему мнению. Петухов Иван Карлович, начальник цеха, выдвигал только мужские кандидатуры, особенно расхваливал молодого бригадира Алехина Петра и Самойлова Семена Ярославича. Семен вообще мало с кем спорил на работе, был удобен для начальства, так как все подгонял под их "хотелки". Уж на крайний случай поставить Рыжову, та тоже умеет правильно понять ситуацию, всегда улыбается... На другом конце спора была Раиса Леонидовна, которая была категорически против Самойлова, Алехина и уж точно против Рыжовой за её вранье и подхалимство.
  - Я не могу согласиться, что Алехин справиться с новыми задачами,- спорила Раиса Леонидовна,- Он молод и не опытен. К тому же он еще учиться. Это неприемлемо.
  - Чем же вас тогда не устраивает Антонина Рыжова?- спрашивал её Иван Карлович, поправляя очки,- Разве она не отвечает вашим странным требованиям?
  - Не могу знать о чем вы, но скажу так. От неё слов много, да дела мало. Категорически против её кандидатуры.
  - Тогда я снова настаиваю на товарище Самойлове! Этот молодой человек доказал свою профпригодность.
  Раиса Леонидовна взяла в руки папку и тут же хлопнула ей по столу:
  - Да что же это такое твориться! Иван Карлович, разве вы не видите сами, что смотрите не на тех? У нас есть и другие кандидатуры! И они умеют и хотят работать, они не завышают свои показатели и уж точно доказали свою профпригодность! Да возьмите хоть Кравчук Марию Степановну или Окуневу Марфу Никифоровну! Чем вам не кандидаты? И работу свою знают и планы перевыполняют! И учились обе в нашем училище!
  - Даже не начинайте, Раиса Леонидовна. Вы всего лишь начальник смены, не забывайтесь! Тем более ваша Кравчук всего лишь звеньевая, а Окунева бригадир.
  - И что, Иван Карлович? Алехин тоже бригадир, как и Рыжова звеньевая, но вы их выдвигаете!
  - Самойлов - мастер смены!
  - Его поставили на это место, только из-за того, что он не может полноценно работать за станком одной рукой! Разве вы не понимаете? Это было вынужденное решение на тот момент!
  - И он справился со своей должностью, Раиса Леонидовна. Считаю, что нам пора закругляться. Будем голосовать! Кто за то, чтобы поставить на место старшего мастера цеха Самойлова Семена Ярославича? Поднимаем руки!
  В кабинете неуверенно поднялся "лес" рук. Иван Карлович быстро посчитал вслух и записал карандашом на бумаге.
  - Кто за выдвижение Окуневой Марфы Никифоровны? - спросил он снова.
  В кабинете лишь две пары рук подняли за женщину и тут же опустили, как будто стесняясь, что их обнаружат.
  - Кто за Алехина Петра Ивановича?
  В кабинете снова вырос лес рук, но в этот раз меньше, чем за Самойлова. Петухов снова аккуратно все записал и произнес:
  - Я думаю, этого достаточно, чтобы назначить на должность старшего мастера цеха товарища Самойлова.
  Раиса Леонидовна сжала строго губы:
  - Тогда надо решить, кто теперь будет за место его сменным мастером.
  - Да хоть Рыжову или вашу Окуневу, Раиса Леонидовна. А по мне, все же Алехина. Он подходящий.
  Женщина встала резко с места:
  - Позволите идти, Иван Карлович?
  - Поставьте Рыжову, а лучше Алехина. Все же мужик на этом месте лучше.
  Раиса Леонидовна вдруг покраснела, схватила папки со стола:
  - Хоть уборщицу Глашку! Теперь же разницы нет?!
  Она быстро пошла к выходу и громко хлопнула за собой дверь. В ней кипела злость. Ей хотелось работать с лучшими, а ей подсовывают подхалимов и трутней! Какой старший мастер из Самойлова? Да он мямля и трус! Боится брать на себя ответственность, когда как другие работают в поте лица, решают новые задачи по улучшению качества и выполнения плана! Он никогда ни с кем не поспорит и не защитит своих подчиненных, не предложит новых методов и не похвалит лишний раз хорошего работника. Какой мастер смены из Рыжовой? Да она до сих пор не знает, как к станку подойти! Мастер она только на язык да на подставы! А Алехин? Мальчишка! Не успел придти на завод, как его сразу по половому признаку поставили в звеньевые, а через месяц назначили бригадиром! Хорошо, что бабы свою работу знают, посмеиваются над ним и делают все по-своему.
  Но на следующий день уже висел приказ на доске объявлений о назначении старшим мастером цеха Самойлова Семена Ярославича, а на место мастера смены Алехин Петр Иванович. Раиса Леонидовна прочитала приказ десять раз и только после этого ушла в свой кабинет, где долго смотрела в одну точку. Ей ничего не хотелось. Как же так? Как так можно? Ставят совсем не компетентных людей на такие должности. И ей ведь с ними работать! Она и сама пришла когда то, сначала на стройку завода, потом встала за станок, стала звеньевой, бригадиром. Её мастером был уже покойный Иван Тихонович Федорчук. Человек с большой буквы, никогда не подхалимничал, учил всех, если видел ошибки, но по-доброму, ругал по-отцовски. Не ставил в бригадиры никогда кого попало, только за заслуги, за трудолюбие. Когда уходил на фронт добровольцем, поставил её, Раису, за место себя мастером смены. Потом после возвращения из эвакуации Раиса Леонидовна сама разбирала завалы завода, работала на стройке и первая вошла в новый цех. Мужчин было мало, ставили теперь на пустующие должности тех, кто хоть немного отличился до войны. Её назначили тогда старшим мастером цеха. Не долго она им пробегала, быстро повысили за её трудолюбие. Но тут ей уже пришлось бок обок работать с Петуховым Иван Карловичем. Неприятная личность, любящая подхалимство, подгоны отчетов под хорошие показатели и совершенно не замечающего дальше своего носа дел. На этой должности он был и до войны, Казалось, он вцепился в это кресло начальника и не хотел уже больше никуда. Его все устраивало.
  Что ж, чего быть, того не миновать... Раиса Леонидовна переобулась в рабочие туфли, надела рабочий халат и вышла в цех. Найдя глазами Марфу Окуневу, она подозвала её к себе. Та без промедления подошла к начальнице и быстро поздоровалась.
  - Марфа, - начала Раиса Леонидовна,- Послушай меня внимательно. С сегодняшнего дня у вас новый сменный мастер.
  - Да, я читала приказ...
  - Я хочу, чтобы ты по возможности помогала ему, но и не забывала и свои обязанности. У тебя есть потенциал для роста, но для этого надо постараться и не опускать руки. Я хочу, чтобы ты ходила на собрания чаще, участвовала в спортивной и культурной жизни завода. Это даст тебе преимущество. Ты понимаешь, к чему я клоню?
  - Н-нет...
  - Марфа, из тебя бы вышел хороший мастер, но надо себя показать. Запишись в лыжную секцию или в кружок художественной самодеятельности.
  - Я вас поняла...
  - Я на это надеюсь. Если упустишь сейчас свой шанс, потом уже никогда не наверстаешь.
  Этот странный разговор вызвал у Марфы беспокойство, но она сделала так, как её попросила Раиса Леонидовна. Что ж, в неё верят, а она видимо её подвела...
  Молодой мастер каждый день бегал вдоль станков, как заяц, дергал рабочих, что-то выяснял, выпытывал, ломал карандаши над журналами. Однажды, прямо тридцатого декабря психанул и сбросил со стола все журналы, расплакался и вышел вон из кабинета мастеров. На следующий день он уже не вышел на работу, сообщив, что заболел.
  Раиса Леонидовна сама ходила к нему в общежитие, где не застала его уже в комнате. Соседи сообщили, что он собрал вещи и уехал домой в деревню к родителям.
  Тем временем Марфа записалась в кружок художественной самодеятельности и её сразу вписали в репертуар праздничного концерта. Прямо тридцатого декабря она вышла впервые на сцену вместе с шестью женщинами и произнесла несколько слов поздравлений.
  В этот момент она дрожала, как осиновый лист на ветру, но выдавила с улыбкой свою выученную фразу. В зале сидел и Семен. Он встал с места и аплодировал стоя, глядя прямо ей в глаза. Марфа даже засмущалась и опустила глаза на сцене.
  Домой в этот день бежала немного окрыленная, с новыми какие то эмоциями. А там её уже ждал пьяный Леонид. Он сидел за столом, свесив голову, что-то бормотал и подливал в стакан водки, проливая половину на скатерть.
  - Лёня! Что же ты делаешь?! - вскрикнула Марфа.
  Она подлетела к нему, выхватила бутылку, но муж крепко вцепился в неё снова и вырвал из её рук, расплескав прозрачную жидкость себе на майку.
  - Уйди, сволочь! - рявкнул он ей,- У меня друг погиб! Понимаешь ли ты? Погиб! Всю войну прошел, а в мирное время погиб! Гады! Стервы! Мужика угробили!
  Марфа села рядом с мужем за стол:
  - Лёнечка, да кто погиб-то? Как?
  Он скривил свое лицо, тяжело выдохнул и произнес:
  - Ванька Мазуров... Ванюха... Суки... зарезали, как свинью... За что? За что?
  Он взял стакан дрожащими руками и выпил большими глотками всю водку. Потом громко поставил пустой стакан на стол и снова схватился за бутылку:
  - Домой из бани шел... а они... зарезали... гады... шапку украли, портсигар трофейный и часы... сволочи... гады... Не навижу-у-у!- и резко швырнул бутылку об стену.
  От громкого звука разбившегося стекла и от мокрого пятна на стене, Марфа вскочила с места и отскочила к окну. Ей стало страшно, как тогда, в детстве, когда буянил отец и гонял их пьяный по дому, по двору, бил мать...
  - Лёня! Лёня! - кричала она,- Зачем же ты это сделал!? Лёня!
  Мужчина профырчал, потом встал с места и закричал:
  - Дура ты! Дура! У меня друга убили! Ты это понимаешь?
  Марфа не знала, как ей поступить, что сказать, чтобы успокоить мужа. Она прижалась к подоконнику и боялась от него отойти.
  - Лёнечка, но ведь их накажут, кто это сделал? Ведь накажут, правда?
  - Дура! Кто их накажет?! Кто? Их даже не нашли! Дура! Дать бы тебе разок по башке для профилактики! - он погрозил ей кулаком и продолжил,- Чтоб знала, что говорить! Дура деревенская! Шляешься где-то, а дома и пожрать то нечего! Водку без закуски лакаю! Ух-х....
  - Лёнечка...
  - Замолчи, а то проучу тебя, бесова баба! Замолчи! Не кудышная... Стерва...
  Шатаясь, он вдруг склонил голову набок, скривив некрасиво своё лицо, потом развернулся к кровати, и, свалившись поперек на неё, громко захрапел. Марфа стояла у подоконника минут десять, пока не поняла, что муж спит и уже не опасен. Она на цыпочках прошла мимо кровати и вышла из комнаты. Час она просидела на кухне, плакала и варила суп. Ей было страшно и тошно от того, что произошло.
  Вернувшись уже в комнату, она снова посмотрела на лежащего поперек кровати мужа, вздохнула и стала потихоньку его двигать. Кое-как отвоевав себе краешек кровати, она переоделась и легла спать. Заснуть, правда, все равно не получилось. Она проваливалась в сон всего на пять минут, но запах водки её снова пробуждал, и так она мучилась до самого утра.
  Утром, когда Лёня встал на смену, он сделал вид, что ничего не помнит. Марфа встала вслед за ним и стала поспешно убирать последствия вчерашнего загула мужа. С женой Лёня не разговаривал, как будто она в чем-то была виновата, за то быстро достал суп и разогрев его, стал с аппетитом есть.
  Уже придя со смены, Марфа не застала его в комнате. Она покрутилась между сервантом и столом, открыла шкаф. Она и сама не знала, что ищет. Где то в глубине шкафа она нащупала две бутылки водки и бутылку портвейна и вытащила их на стол. Сев на стул, она смотрела на них, как завороженная, пока не пришел муж с работы.
  - Что ты делаешь? - недовольно спросил он её.
  - Ничего. Тебя жду. Откуда у нас водка и это?- указала она пальцем на бутылки.
  - Ты к чему это спрашиваешь? Совсем со своей работой свихнулась? Сегодня мы вообще-то идем в гости к Захаровым.
  Марфа встала со стула и, скрестив руки на груди, повернулась к мужу:
  - Ты ничего не говорил мне об этом.
  - Я сейчас сказал, этого мало? Собирайся!
  - Нет- нет, я не узнаю тебя, Лёня. Ты совсем...,- она замотала головой и отошла к окну,- Ты стал таким грубым и черствым... Другим... Совсем другим...
  - Ты все преувеличиваешь, Марфа, драматизируешь. Собирайся в гости, у нас мало времени. Я не люблю опаздывать. Это не прилично. Надень, то платье, что я тебе привез из Германии и туфли те надень. Пусть завидуют.
  Марфа глубоко вдохнула воздуха в легкие и задержала дыхание, потом выдохнула и сказала:
  - Конечно...
  Всю ночь они гуляли у Захаровых. Зоя сделала вид, что очень рада видеть Марфу, обняла её, как подружку, весь вечер рассказывала какие-то кулинарные рецепты, советы по домашним делам, по уходу за ребенком. Марфе было тошно и скучно от этого. После двенадцати ночи пришли еще две семейные пары и стало немного веселее. Пели песни, гуляли по улицам и всех встречных поздравляли с Новым годом.
  В четыре часа утра Марфа и Лёня решили возвращаться домой. Как только вошли в комнату, Марфу тут же замутило, и она бросилась на кухню. Час она простояла над раковиной, потом отмывала её, стойко выслушала ругань соседок и только потом ушла спать.
  Первого января у неё была вторая смена. Еле пробудившись, она успела только умыться и уйти на смену. Целый день её мутило, кружилась голова. На следующий день легче ей не стало, как и потом. Тогда в конце смены четвертого января к ней подошла Наташка и сказала:
  - Что-то не похоже на отравление, Марфа. Не беременна ли ты часом?
  Марфа посмотрела на неё большими испуганными глазами и ответила:
  - Не знаю, Наташенька, ничего не знаю...
  - Сходила бы ты к женскому доктору, чего мучаешь себя. Не девочка же ты, а замужняя женщина.
  Марфа задумалась. И ведь правда, давно крови нет, на капусту кислую её тянет, яблок зеленых хочется. Прямо в понедельник после смены она пошла в больницу и села в очередь. Вокруг сидели беременные грустные женщины, вздыхали, спрашивали иногда друг друга о том, о сем. Марфе хотелось побыстрее отсюда сбежать, так ей было здесь не приятно. Когда подошла внезапно её очередь, тело её задрожало, пробежался холод по спине. Она вошла несмело в кабинет, обложенный белым кафелем, села напротив врача и сразу испуганно посмотрела на гинекологическое кресло. На вопрос, сколько рожала, она ответила как есть, что нисколько и врач тут же подняла удивленно на неё глаза:
  - Как это не рожали? Вам лет то уже, женщина, не мало. Почему затянули?
  Марфа покрылась вся краской от стыда:
  - А как должна была?
  - Как все!
  - Не получилось...
  - Стараться надо! Бабий век короткий!
  Марфа ничего не ответила. В ней поднялась какая-то злость." Да чтоб тебя, грымза старая! Об этом ли ей было думать, когда война была?". После неприятного осмотра, Марфа оделась и снова села напротив врача.
  - Вы не беременны, женщина.
  - Как же так? Меня ведь мутит и кислого хочется...
  - Вы не беременны, повторяю. У вас менструация вот-вот начнется.
  - Но как же?
  - Так бывает.
  - Но как же мне быть? Я ведь замужем!
  - Вы не знаете, отчего дети получаются?
  - Но...
  - Женщина, у меня в коридоре очередь!
  Домой Марфа уже шла вся потерянная, подавленная. Ей казалось, что она потеряла смысл жизни, что-то опустошило её.
  Дома её уже ждал Лёня. Он недовольно посмотрел на неё и произнес:
  - Опять где-то тебя носит, а мне ужин вари. Какая же ты жена после этого? Полы неделю уже не мытые. Как в свинарник пришел! Непутевая...
  - Плохая, Лёня, я жена, плохая,- она бросила пальто на спинку стула и прошла к серванту,- Ты не ругайся, мне и так тошно.
  - А когда тебе не тошно? Ай-й! Завела свою пластинку! - он махнул на неё рукой,- Ешь садись. Кашу с тушенкой сделал. Пируем!
  Но еда сейчас не лезла в Марфу. Ей хотелось убежать куда-нибудь, проплакаться, прокричаться. Но чтобы не расстраивать мужа, она села за стол, немного поела и похвалила несколько раз за ужин Леонида.
  Не веселое оказалось её замужество. Не этого она хотела.
  ***
  В феврале 1947 года Зинка выходила замуж за тракториста Петьку Васильева. Парню только стукнуло двадцать один, а тут его сразу и охомутали. Теперь жить Зинка с сыном и мужем отдельно будут на другом конце поселка, редко заглядывая к матери и брату. Свадьбу справляли в доме родной тетки Пети, там и жить им предстояло. Сам Петька родился под Брянском, подростком задела его война, партизанил, диверсии фашистам устраивал. Всех его родных фашисты повесили в центре села, никого не пощадили. После войны у него никого не осталось, кроме тетки по матери и уехал он к ней в Ягодное, где его председатель принял с распростертыми руками. Выучился на тракториста, побегал то с одной девушкой, то с другой, а в итоге попал в цепкие лапы Зинки и сидел теперь за свадебным столом и напивался, чтобы забыться окончательно.
  На свадьбу приехали и Марфа с Лёней. Сидели все больше, молча, редко пели песни, много вздыхали, плакали. Все из-за того, что Зина выходила замуж уже беременная и округлившиеся живот из-под платья предательски виднелся. Лёня в тот день много пил и, в конце концов, ушел за печку, свалился там и захрапел.
  Марфа несколько раз пыталась его добудиться, но все тщетно. Кто-то из хмельных женщин утянул её тогда за рукав на середину избы и крикнул:
  - Давай танцуй, Марфа! Какая свадьба без плясок?!
  - Не танцуется...,- ответила ей та.
  - Танцуется-танцуется! А то не свадьба, а черти что... Э-эх! - женщина громко захохотала и закружилась по избе,- А ну, бабы, хватит слезы лить! Совсем сдурели! Радоваться надо! Свадьба что ли или похороны?
  - Тьфу, Катька, скажешь тоже! - махнула на неё старуха в темном платке,- На свадьбе так принято, плакать по невесте. Чем больше слез, тем больше счастья будет молодым!
  - Азия вы, одним словом!- брызнула на них Катька.
  Посмотрев, как девушка лихо оттанцевывает по избе, Марфа тоже стала приплясывать. И чего и, правда, горевать? Свадьба у сестры же! Тут и другие потянулись и заскрипели половицы, зазвенела снова посуда, заголосили голоса по избе.
  Варвара Федоровна и тетка жениха только и успевали бегать к столу убирать грязную посуду, подливать гостям, резать пироги, ставить блюда с пельменями и горячие чугунки с картошкой и мясом прямо из печи.
  В углу комнаты скромно сидел Костя, он был хмур и хмельной. Кто-то из-за жалости налил ему стакан и теперь, насупившись, он смотрел из своего угла, словно волчок. В избе крутилась и его тайная любовь - Маруся Козлова. Девчонка была на год младше его и не обращала на калеку никакого внимания, пела, танцевала, смеялась с подружками. У Маруси много планов на эту жизнь, она как птица, свободна и вольна.
  Не выдержав, Костя потребовал еще стакан горячительного. Старухи зашикали на него, замотали негодующе головой, а мужики без слов налили парню стакан водки.
  - Чего, словно змеи, зашипели на парня? - спросил один,- У него теперь одна только радость...
  Натанцевалась скоро и Марфа. Свалилась на стул и стала обмахиваться полотенцем. У-ух, ну и жарко же стало после танцев! Аж, пот по спине течет! Потом выпила рюмочку и вдруг вспомнила, что муж её так и не вставал. Пошла снова за печку, а Лёня там калачиком свернулся, голову под бревно положил и спит так, как на пуховой подушке. Попыталась она его снова растормошить, но ничего не получилось. Махнула на него рукой, накинула шаль, пальто одела и вышла на крыльцо, подышать.
  Морозно сегодня было, свежо, что даже горло обжигало холодом. Небо было звездное, тишина вокруг, только голоса из избы слышны. Марфа вдохнула морозного воздуха полной грудью и громко выдохнула:
  - Хорошо...
  Она закрыла глаза на миг и только хотела о чем-то важном подумать, как рядом раздался знакомый голос:
  - Здравствуй, Марфа...
  Женщина дернулась, открыла глаза и посмотрела в ту сторону, откуда послышалось её имя. Прямо за воротами, держась одной рукой за калитку, стоял Тихон. Он пристально смотрел на неё и его глаза, казалось, светились.
  - Здравствуй, Тихон,- еле произнесла Марфа.
  Мужчина прошел в открытую калитку и встал около крыльца. Он все еще не отрывал глаз от Марфы.
  - С мужем?
  - С мужем,- подтвердила она.
  - Почему же ты тут, а он там?
  - Подышать вышла. А тебе какое дело?
  - Подумал, что меня ждешь,- он улыбнулся.
  - Все уже сказано тебе было. Зачем заново по кругу начинать?
  Тихон тяжело вздохнул. Наступила тяжелая пауза. Первая пришла в себя Марфа:
  - Ну чего встал? Иди в избу то, там хоть согреешься.
  - Тебя увидел и остолбенел. Вот и вся наука.
  - Наука! - язвительно повторила Марфа,- У всех у вас одно на уме! Наука!
  - Зачем же ты так, Марфа? Обидел я тебя чем то? Сделал что-то не так?
  Женщина отвернулась от него:
  - Иди же, Тихон, не тереби ты душу мою...
  - Марфа?
  - Иди уже. Нечего с замужней женщиной стоять. Чего люди подумают? Позоришь меня.
  - Виноват я перед тобой, только тем, что не боролся за тебя. Упустил тебя. За это я себя никогда не прощу.
  - Много у вас, Тихон Даниилович, будет таких еще Марф. Нечего об этом думать.
  - Марфа?
  Но женщина не отозвалась. Она стояла к нему спиной, и он не видел, как на её глазах проступили слезы.
  - Марфа? - повторил он и, поднявшись на крыльцо, встал рядом с ней,- Зачем все это притворство? Мы ведь не чужие друг другу люди...
  Марфа молчала, сдерживая в себе всхлипы. Тогда Тихон тяжело вздохнул и, толкнув дверь, громко вошел в дом, оставив женщину наедине с собой.
  Хмель разом как будто вышибло из её головы после этой встречи. Марфа всхлипнула и, закрыв ладонями лицо, тихо заплакала. Немного успокоившись, она собрала все вои силы и вошла в дом. Прошла за печку и стала тормошить мужа. Лёня отмахивался от неё во сне, обзывал нецензурными словами жену и никак не хотел вставать. Тогда Марфа в отчаянии схватила ковшик с холодной водой и плеснула мужу прямо в лицо. Глаза Лёни резко открылись, он часто заморгал, замычал и стал оглядываться:
  - Гхм... умм...
  Потом уставился своим невидящим глазом прямо на Марфу, попытался резко вскочить, но тело его предательски качнулось, и он снова оказался на полу у печки. Марфа ойкнула от неожиданности, отскочила от него.
  - Стерва-а-а! - крикнул ей муж,- Курва такая!
  Он схватил полено и со всей дури швырнул его в Марфу. Чудом женщина успела увернуться, прижавшись к подоконнику маленького окна.
  - Дура!
  На шум тут же прибежал Тихон и, заслонив собой Марфу, он осторожно выхватил из рук мужчины очередное полено.
  - А, ну, брат, не балуй! На чужой свадьбе, не на своей! Давай-ка мы тебя поднимем...
   Марфа со слезами на глазах наблюдала из-за спины Тихона, как он ловко взгромоздил на свои плечи её мужа, что был голову выше его, и повел того на воздух.
  Марфа быстро отворила им дверь и вышла вслед за ними.
  - Марфа, шапку его принеси и пальто! - скомандовал Тихон,- А то застудиться.
  Женщина снова вернулась в дом, еле нашла шапку мужа, схватила его пальто и выбежала на крыльцо. Вместе с Тихоном они одевали её мужа и Марфа все время краснела от стыда и неловкости. Леонид же на морозе только мычал, шатался и совсем уже не понимал что происходит.
  - Домой его надо,- тихо произнесла Марфа, и хотела было положить его руку на своё плечо, как Тихон тут же её оборвал.
  - Я сам! Еще не хватало такого представления! Тебе еще рожать!
  Всю дорогу до отчего дома Марфы, они молчали. Лёня был тяжелым и Тихон пыхтел, но геройски терпел и делал вид, что для него это всего лишь пустяк.
  Уже войдя в дом и переложив податливое хмельное тело Леонида на постель, Тихон с облегчением выдохнул и сел на стул рядом. Марфа стояла рядом, опустив глаза в пол:
  - Спасибо...,- тихо произнесла она.
  - Пустяк, - сухо ответил Тихон и встал со стула,- Я пойду.
  Как только за ним хлопнула входная дверь, Марфу вдруг торкнуло что-то внутри и она побежала за ним. Догнав мужчину за воротами, она схватила его за локоть:
  - Тихон! Тихон!
  Мужчина развернулся к ней и улыбнулся:
  - Ну чего ты?
  - Ошиблась я! Ну не могу по-другому! Совестно! С войны он вернулся! Прости ты меня, дуру! Прости!
  Тихон посмотрел женщине в глаза, потом наклонился и чмокнул в щечку. Убрав её руку со своего локтя, он попрощался:
  - Пойду я. И ты иди, отдыхай. Намучалась за день то.
  Все это время, пока он уходил, Марфа стояла на месте и смотрела ему вслед. Ей хотелось сейчас все повернуть назад, хотелось изменить свою судьбу. Теперь же это ей казалось невозможным. Как она бросит Лёню? Как? Она тут же вспомнила его шрам на лице, невидящий белый глаз и руки, что были в ожогах. Её муж столько пережил на этой войне, выжил и вернулся к ней, а она его предаст? Как?
  На горизонте давно пропал силуэт Тихона, и Марфа тихонько побрела обратно в дом. Раздевшись, она аккуратно легла рядом с мужем, стараясь заснуть.
  Утром первым делом Варвара Федоровна дала опохмелиться своему зятю и вдобавок всыпала полотенцем по загривку сыну, за то, что напился на свадьбе сестры. Второй день решили не отмечать, не то время, чтобы пировать, всего в обрез и ничего не хватает.
  На столе дымился чугунок с куриной лапшей, специально для опохмелья. Леонид, выпил рюмку-другую, с аппетитом теперь ел лапшу из общей посуды.
  - Ох, и хороша лапшичка, тёщенька...,- довольно произнес он.
  - А то, первым делом при похмелье,- посмеялась Варвара Федоровна.
  Марфа ела плохо. Она все смотрела в окно, что затянуло морозом причудливыми узорами. Её думы уже далеко её унесли. Заметив это, мать обратилась к ней:
  - Чего задумалась? Увидела что ли чего?
  Марфа дернулась, посмотрела на мать:
  - Так, голова просто болит.
  - А чего вчера уперлась и обратно не пришла? Всю ночь с Клавкой и Зинкой посуду перемывали, полы драили. А ты, смотрите на неё, как королевна, ушла и будь здоров.
  - Мама, я мужа домой повела. Сами же видели в каком он был состоянии.
  - А ты на мужа не пеняй. Вроде бы с вилами не гонялся за тобой. Уложила бы его и обратно пришла. Эх, не повезло мне с девками. Все лентяйки. Старшие так и вовсе на свадьбу не приехали. Ишь, королевны, городские теперьше, им не досуг на деревенские свадьбы кататься.
  Марфа тяжело вздохнула:
  - Мама...
  - Нет у вас теперь никакого уважения к старшим. Все сами с усами. А как делов натворите, так бежите "Мама-мама!". Вон, как Зинка. Еле с Клавкой договорилась. Пришлось умаслить её, где яичками, где картошкой семенной. Уговорили мы вместе Петьку то, чтоб женился. Вот ведь как. Теперьше и не знаю, как до весны с Костенькой доживем. Припасов-то, наверное, не хватит,- она вдруг махнула рукой и продолжила,- А-а-ааа, как-нибудь! А вы мне внука давайте рожайте! Только обязательно внука, а то девки у нас все непутевые получаются. Слышите?
  Леонид постучал ложкой о край чугунка и ответил:
  - Да рады бы, да вот Марфа не хочет.
  - Как не хочет?
  Марфа строго посмотрела на мужа, а тот лишь усмехнулся.
  - Не мели, Леонид, чего не знаешь! - сказала она ему,- Как это я не хочу? Откуда ты взял такое?
  - А как по-другому? Вы женщины, как захотите, так сразу в декрет, а не хотите и не заставить вас.
  - И что же, из воздуха дети получаются что ли?
  - Прежде всего, это бабья забота и обязанность. Я комнату получил, зарплату приношу, мебель потихоньку новую куплю. А ты, дорогая моя, озаботься ребенком. Другие же, как то рожают?
  Марфа сжала губы:
  - Так и женился бы на других!
  Марфа вскочила со стула и ушла за печку. Леонид осторожно положил ложку на стол:
  - Вот так, мама, у нас ведутся разговоры. Одна лишь недосказанность и обиды. Да и дома мы только ночуем, ведь, то на работе, то в художественной самодеятельности песни разучиваем. А муж приходит домой, а там ни ужина, ни обеда. Сам всё делаю, как холостой. Так ведь, дорогая?
  Марфа ничего не ответила. Варвара Федоровна ногтем поскребла стол и произнесла:
  - Не дело это. Ты, дочка, теперь семейная. Что за самодеятельность? Прежде всего - семья! Поработала и сразу домой, а если работа семейной жизни мешает, так с такой работы уходи. Ничего, я, когда вас рожала и воспитывала, не работала, отец ваш зарабатывал. Вырастили же вас! Теперь ты вся для мужа и детей, а не для чужих людей.
  - Мама! Ну, что за древность! Сейчас другая жизнь! - Марфа вышла из-за печки и, скрестив руки на груди, пыталась защитить себя,- Я же живой человек, а не кукла! Я жить хочу! Да в чем я перед вами виновата? Что не понесла до сих пор? Так разве в том моя вина? Ходила я к женскому доктору, ничего она у меня не нашла. Такая же я, как и все! Да, работаю много. Люблю я свою работу. Так тоже вас это не устраивает. Закрыть меня в четырех стенах хотите? Так не получиться! Я волю люблю!
  Леонид резко стукнул по столу кулаком и рявкнул:
  - Хватит! Развела базар! Ей одно, она другое! Хватит! Лучше в тишине посидим!
  Марфа замолчала, посмотрела на него строго, потом снова ушла за печку и стала там греметь ухватами.
  - Эх, дочка-дочка...- вздыхала мать.
  Домой в Заводское добирались уже на рейсовом автобусе. Был он полностью переполнен, дышать в нем было сложно, все друг друга задевали. Доехав, Марфа и Лёня от станции до дома шли молча, не разговаривали, даже по сторонам не смотрели. До самого вечера была между ними какая-то напряженность. Уже наливая себе вечернего чая, Леонид, сидя за столом в одной майке и трусах, спросил вдруг Марфу:
  - Ты пожалела, что вышла за меня?
  Женщина в это время поливала герань на подоконнике и от внезапного вопроса её рука дернулась и вода пролилась на пол.
  - Что? - переспросила она мужа, делая вид, что не расслышала.
  - Жалеешь, что вышла за меня?- повторил он.
  - Лёня, что за вопросы? Конечно, нет. Я ждала тебя.
  - На войне я изменился. Знаю, что не в лучшую сторону. Фашисты выжгли из меня что-то человеческое, это факт.
  - Лёня...,- она внимательно посмотрела на мужа,- Зачем ты так?
  - Я и сам это знаю. Сам себя боюсь. Я монстр, чудовище, я людей убивал. Ты только пойми, там по-другому было нельзя. Я даже привык к той жизни, жизни среди смерти. Во мне что-то умерло. Я делаю тебя несчастной, - он печально вздохнул и продолжил,- Знаешь, я несколько раз оказывался в госпитале и неделями вспоминал кто я, и после каждого такого раза, я становился все чудовищней. Ты правильно заметила, когда сказала, что не узнаешь меня. Я и сам себя не узнаю. Я другой. Я монстр.
  Марфа поставила лейку на подоконник и подошла к мужу. Она обняла его и поцеловала в небритую щеку:
  - Лёня, ну чего ты?
  - Я монстр и внутри и снаружи. Зачем я такой тебе? Безглазый, изуродованный. Я не заслужил...
  В Марфе вдруг проснулась такая жалость к мужу, такая нежность, что она расцеловала его лицо и зашептала ему, как долго ждала, как ему рада. Почти всю ночь она ему продолжала говорить нежные слова и признания, как ждала его, как бережно хранила его письма.
  Утром же Марфа встала пораньше, осторожно перелезла через мужа, чтобы не разбудить его и побежала на кухню готовить завтрак. Ей так хотелось его удивить, так хотелось увидеть на его лице улыбку. Принеся в комнату сковороду с шипящей яичницей и горячий чайник, она подошла к спящему мужу и поцеловала его:
  - Просыпайся...
  Что еще нужно женщинам для счастья? Заботиться о ком то, вот что. Но только сердце женщины добровольно выбирает о ком и зачем, и невозможно ей этого навязать. Тогда это будет уже не забота и любовь, а услуга. Женское сердце - загадка. Вот так.
  Марфа с этого дня даже как то изменилась, похорошела. Бежала с работы домой, можно сказать, даже летела. Бросила все кружки, готовила ужины, обеды, стирала рубашки. Супруги вдруг перестали скандалить и обижаться друг на друга.
  На её день рождения седьмого марта Леонид притащил новый шкаф, вместе с мужиками с работы. Подарил соседям старый, трухлявый, что достался им от прежних хозяев. Внутри нового шкафа он на внутренней стороне дверки сам приделал зеркало.
  - Вот, жена, смотри! - с довольной улыбкой, обратился он к Марфе,- Это теперь наш шкаф, а тут для тебя зеркало. Будешь наряжаться, и смотреть на себя.
  Марфа не могла насмотреться на обновку. Загляденье, а не шкаф! Еще бы теперь ковер достать, комод, да кровать новую и совсем шикарно заживут.
  - Это еще не все! - сказал вдруг Леонид и, открыв другую дверцу шкафа, вытащил оттуда обувную коробку,- Держи, жена, сапоги новые!
  Марфа чуть от счастья не расплакалась. У неё уже давно сапоги развалились, всю зиму только в валенках. Она схватила из рук мужа коробку, села на стул и стала примерять. Сапоги оказались в пору. Марфа осторожно прошлась в них по комнате, потом кинулась мужу на шею и расцеловала его.
  Леонид аккуратно отстранил её и засунул руки в карман. Оттуда он осторожно достал два билета и протянул их Марфе:
  - Вечером идем в клуб. Там сегодня будет заграничная кинокартина. Так что, наряжайся, жена, и сапоги новые обуй. Пусть все завидуют!
  Марфе казалось, что сбылась её мечта! Все как она и хотела! Марфа смотрела на мужа влюбленными глазами и уже забыла и о Тихоне и о том, что сомневалась еще недавно в Леониде. Ей хотелось сейчас лишь прижаться к груди мужа, слышать биение его сердца и пролежать так всю жизнь, не думая ни о чем. Хорошо же!
  ***
  Весна 1947 года в Заводском началась с девятого апреля. В этот день закапала капель с крыш, развезло дороги, захлюпала вода под сапогами, зачирикали довольные воробьи на проводах, а яркое солнце ослепляло спешащих куда-то прохожих. Марфа счастливая шла со смены и уже обдумывала, что приготовит на ужин, как довяжет носок для мужа, замесит тесто на пирог. Ей хотелось поскорее добраться до своего уютного гнездышка, услышать голос Лёни и никуда не выходить до самого утра. По дороге она быстро забежала на базар, купила соленой селедки, растительного масла. Уже дойдя до подъезда своего дома, она заметила знакомую женскую фигуру. Присмотрелась и поняла, что это стоит Зинка.
  - Зина?
  Сестра обернулась и сразу стало видно, как выпирает большой живот из-под ватника. Марфа осторожно обняла её и проводила к себе в комнату. Уже сняв свой тяжелый ватник, валенки с калошами, Зина поставила сумку с бельем на сервант и села на кровать. Она внимательно осмотрела на обстановку и подытожила:
  - Ничего так, уютно. Хорошо устроилась. Свезло же, - в её голосе Марфа заметила нотку зависти, но виду не подала.
  - Как все живем, Зина, как все,- она разделывала селедку и изредка посматривала на сестру,- Ты чего на таком сроке катаешься? Тебе же рожать вот-вот.
  - А я в городе рожать буду. К тебе так, проездом.
  - И Петька тебя одну отпустил?
  - А ему то что. Сидит, наверное, водку лакает. У него теперь каждый день, как последний. Разобью я когда-нибудь об его голову эту бутылку,- она вздохнула,- Лишь бы девка не родилась. Правильно мать наша говорит, все девки в нашем роду некудышные и несчастные.
  - Зина-Зина... Разве так можно? Главное чтоб здоровый был.
  - А тебе, откуда знать? Дети - вещь-то не хитрая. Сама-то так ни разу и не родила, а все туда же, учить. Уж, не по бабкам ли бегаешь, сестрица? Смотри, исковыряют всю, останешься навек одна.
  Марфа вдруг перестала резать рыбу, подняла на сестру глаза:
  - Не смей, Зина, так говорить. Не бегала ни разу к бабкам! Бог пока не дал, что поделать...
  - А может и к лучшему. Маяты с ними много, с этими детьми, жизни никакой.
  Марфа отложила нож в сторону и произнесла:
  - У каждого своя судьба.
  - Возьми хоть Степу моего. Как родился, так и маюсь с ним. Никакой жизни. Теперь еще с одним мается.
  Марфа снова принялась резать рыбу, а сестра тяжело вздохнула и продолжила:
  - Нет, в следующий раз к Аграфене побегу. Все так делают. Чего мучить себя? Да возьми сестер наших старших. У одной трое, у другой пятеро. Ходят замученные, злые, как собаки. А все, потому что жизни никакой не видели. Последние куски от себя отрывают и детям отдают. Юбки старые перешивают, на валенках одни заплатки.
  Марфа слушала теперь её, молча, половину пропускала мимо ушей. Одолели её грустные думы, закровила снова рана в её душе. Эх, Зина-Зина, знала бы ты, как больно ударила своими словами.
  Разделавшись с рыбой, Марфа взяла миску, набрала картошки и ушла на кухню. Пока чистила, пока варила, все думала над словами сестры. А может и правда, зачем дети, им и так с Лёней вдвоем хорошо...
  В это время с работы пришел и сам Лёня. Он весело поздоровался с Зинкой, переоделся и помог накрыть на стол. Уже ужиная, он спросил её:
  - Ты не в город ли собралась?
  Зина подняла на него свои серые глаза и ответила:
  - Конечно, туда.
  - Не пойму, зачем? У нас в Заводском тоже хороший роддом. Да, причем, новый. На работе у мастера жена сына там месяц назад родила на три двести, а до этого у моего друга дочь родилась. Богатырша, не меньше.
  - Вам, мужчинам, этого не понять. Одно дело родиться в городе, а другое в поселке. Судьба у ребенка будет иная,- серьезно ответила она ему,- Я Степу в городе вот родила и без последствий, а тут? И доктора разные опять же. В городе халтурить не будут, а тут, пожалуйста.
  - Что ж, получается, зря строили роддом? Для кого, спрашивается. Врачей из города позвали. Получается все зря?
  Зина промолчала. Леонид зацепил вилкой кусочек селедки и отправил его в рот. Прожевав, он продолжил:
  - Я так считаю, где родился, там и сгодился. И детей надо рожать поближе к дому. Да и кататься в твоем положении уже опасно. Сама должна понимать. Ты все-таки ночьку-то подумай. Я бы тебя вот одну и в Заводское не отпустил бы. А ты и, вовсе, в путешествие в город собралась. Не порядок это и безответственность. Думать надо. Ты ночьку-то подумай над этим.
  Зинка нахмурилась и отложила в сторону вилку. Леонид сделал вид, что не заметил, подлил себе чаю и быстро выпил тремя большими глотками. На ночь Марфа постелила мужу на полу, а сама легла на кровати с сестрой. Спать было тесно, душно и не привычно. Зина постоянно возилась, толкалась, охала. Уже половина четвертого Марфа не выдержала, встала и ушла на кухню. С вчерашнего дня в её голове крутились слова сестры и больно отдавались в сердце. Почему же так ранили её слова?
  За тяжелыми думами Марфа приготовила завтрак в виде каши и принесла горячую кастрюльку в комнату. Не успела она войти, как встретилась с безумными глазам сестры, сидящей на кровати и покачивающейся взад-вперед. Марфу неожиданно обдало холодом, она быстро поставила кастрюлю на стол и подошла к сестре:
  - Зиночка - Зиночка, что с тобой?- волнующе спросила она её и схватила ту за руку.
  Ладонь сестры была потной и холодной. Зина зажмурила глаза и ответила:
  - Не доеду до города. Ведите меня в ваш роддом, сестрица.
  Марфу накрыл страх. Последний раз она видела такое только в детстве, когда мать рожала, да и рожала та всегда дома. Эти жуткие крики, стоны, призывание на помощь всех сил небесных... Марфа бросилась к мужу и стала его будить, тормоша того за плечо:
  - Лёня! Лёнечка, проснись! Проснись же! Беда!
  Зина хмыкнула:
  - Да его-то зачем будишь? Чем мужик теперь поможет? Сама оденься и меня одень. Дойдем вдвоем уж.
  Леонид все-таки встал, быстро оделся, помог собраться женщинам и, встав на пороге, спросил:
  - Не мужицкое это конечно дело, но только совестно мне как-то вас двоих отпускать. Я лучше мешок ваш возьму, да позади пойду. Мало ли, чего по дороге.
  - Иди, родной, иди...,- согласилась Марфа, помогая застегнуть ватник сестре.
  Зина резко схватилась за дверной косяк, вся зажмурилась и присела. Потом, видимо когда её немного отпустило, она закричала:
  - Да брось ты пуговицы! Не видишь что ли? Рожаю!
  Как дошли до роддома, Марфа помнила, как в тумане. Сердце её билось, все трепыхало, руки-ноги тряслись. Санитарки забрали с её рук роженицу, забрали мешок с бельем и выставили за дверь:
  - Нече тут сидеть, не вокзалу это вам! Идите домой, завтра приходьте!
  Еле отработала свою смену в этот день, еще одну ночь не спала. Одиннадцатого побежала в роддом, стояла под окнами, кричала имя сестры. Та появилась не сразу, помятая, недовольная, она через закрытое окно показала жестами, что родилась девочка. Марфа радостная в этот день убежала домой, спала всю ночь, как убитая. Снилось ей, что гуляет она по парку, а за руку ведет кучерявую девочку с бантиком на голове. Та лопочет чего то, не поймешь, а Марфа идет и улыбается. Проснулась она с такой же улыбкой и день прошел, так легко, так беззаботно.
  Выписали Зину с ребенком только пятнадцатого. Марфа привела её к себе, помогла той раздеться, положили ребенка поперек кровати и уставились на него. Не могла Марфа насмотреться на маленькое сморщенное личико, не могла поверить, что такое чудо росло девять месяцев в животе у сестры.
  - Имя то уже придумала? - спросила она Зину, не отрывая взгляда от младенца.
  - Девке то любое имя пойдет,- с сожалением в голосе, сообщила та.
  - Назови, как бабку нашу, Серафимой. Мама говорила, хорошей она женщиной была, уважали её, людям много добра сделала.
  - Скажешь тоже, Марфа! Теперь полно и современных имен!
  - Например?
  - Да хоть Нина, Любка, Галька, Верка, Наташка, - перечисляла сестра,- Мало ли имен? А ты Серафиму свою... Азия ты, одним словом! Я вот имя слышала - Элеонора. Вот это имя! Только мой Петька против будет. Он чурбак неотесанный, никогда не выговорит.
  Марфа покривила немного лицом, но младенец еще не понимал ничего, только морщился и недовольно кряхтел.
  - Раиса Петровна Васильева, - проговорила весело Марфа,- Вроде ей даже нравиться, посмотри на её личико.
  Зина поморщилась:
  - Что еще, за Раиса? Все, решила я. Нинкой будет. Нина Петровна.
  На следующий день Зинка с ребенком уехала на рейсовом автобусе к себе в Ягодное. В мужнином доме начался спор, тетка его была против имени Нина, муж тоже. Два дня кричали, спорили, даже посуду били, а потом пошли в сельсовет и записали девочку, как Мария Петровна Васильева, как покойную мать мужа.
  Первого мая в праздник на заводе торжественно открывали новый экспериментальный цех. Стояли все с цветочками, нарядные, хлопали в ладоши. Самым радостным в этот день был Семен Ярославич, ведь его назначили начальником смены в новый цех. Марфа стояла в глубине толпы и смотрела на его довольное лицо, немного лоснившееся на солнце. Прямо за ним стояла его супруга Машка. Она внимательно смотрела на женщин, заранее обвиняя тех в связи с её дорогим мужем. Ревность её порой зашкаливала так, что приходилось разнимать её с очередной жертвой.
  Когда весь пафос торжественного открытия закончился, Марфа решила уйти домой, где ждал её муж. Уже подойдя к проходной, её кто-то дернул за локоть и остановил. Марфа обернулась и встретилась с горящими глазами Машки Самойловой:
  - Ты, бригадирша, смотри! К моему и на сто метров не подходи! Убью!
  И тут же отцепившись от её локтя, бросилась прочь к турникету. Марфа стояла озадаченная, не могла понять, что к чему. Лишь третьего мая ей сообщили, что её переводят в новый цех на новые станки.
  От этой новости у Марфы даже ноги подкосились. Как так? Кто за неё решил? Догадка пришла быстро. Самойлов, только он!
  Пятого мая она поймала его в галерее, соединяющий цех и столовую. Семен улыбался во весь рот, сиял, как блин на масленице.
  - Марфа, как хорошо, что ты меня нашла! Тебе сегодня надо в новый цех на обучение. Будешь на новых станках работать!
  - Семен Ярославич, - официально начала Марфа,- Зачем без моего согласия перевели меня в другой цех? За что такое неуважение? Всю жизнь работала у себя, а тут на тебе, собирай вещи и переезжай, да еще и переучивайся!
  - Марфа, так жизнь вперед идет. Станки то наши многие из эвакуации не вернулись, работаем на старых, что при царе горохе еще строили. Разве это дело? А тут такое событие!
  - Да ведь цех ваш еще полупустой!
  - Ничего, скоро все будет. Время только дай. Не все сразу!
  - Я не согласна. Я против! Забирайте кого угодно туда, а меня оставьте в покое!
  Улыбка на лице Семена вдруг куда-то исчезла:
  - Марфа, не подводи ты меня, ради бога. Я тебя самому Никитину рекомендовал. Он-то все больше Рябова, да Зотова рассматривал. Ты не просто работницей будешь, а бригадиршей! Сама бригаду подберешь из преданных тебе людей.
  - А тут я что, комок под сапогами? Такая же бригадирша и всех своих, как облупленных знаю. Станки мне, как родные! Про каждого скажу, у кого, что чаще ломается, у кого где "больное" место! А вы в душу мне плюнули! Да разве так можно с людьми?
  - Марфа, разговор наш затянулся, а мне пора на собрание. Решение принято и обсуждению не подлежит,- тут он резко развернулся и пошел прочь.
   Марфа стояла с минуту озадаченная, а потом такая злость её взяла, что она плюнула в сердцах и пошла напрямик к Раисе Леонидовне. Вот только начальница тоже ушла на собрание и женщина села возле её кабинета на корточки и уставилась в пол. Она не знала что делать, не знала, как отстоять свои права. В голову ничего больше не приходило, как просто идти на само собрание и все высказать уже там.
  И, наверное, она бы так и сделала, но по дороге её перехватила Наташка с испуганными глазами и сообщила, что сразу два станка встали и не работают. Марфа чертыхнулась про себя, но не помочь подруге и оставить сломанные станки она не могла. Вернувшись в цех, она закрутилась и совсем вскоре забыла о своем плане.
  Домой пришла уже уставшая и расстроенная. Кое-как сварила суп, заштопала дырку на мужнином носке, пол подмела в комнате и сев на кровать, пригорюнилась. Не нравилась ей эта самодеятельность Самойлова, прямо ножом в спину воткнулся ей этот перевод. Свой цех она сама отстраивала, сама копала котлован, таскала на тележке раствор, кирпичи, потом красила стены, окна отмывала. Работала на пределе, жилы рвала, ночами заснуть не могла от боли в теле, а утром все заново. Да ей её цех, как дите родное!
  Тоска в душе у Марфы поселилась, на глазах слезы проступили. Ну и пусть! Проплакаться бы сейчас, а уж перед приходом мужа, слезы высохнут, он и не заметит.
  Но не успела она и слезу первую пустит, как в комнату влетел веселый и хмельной Леонид. Он бросился к Марфе, взял её за руки и закружил по комнате:
  - Марфа! Гуляем! Премию дали! Теперь и комод купим. Все будет, как ты и хотела! Всё!
  Марфа еле отцепилась из его цепких рук и отстранилась:
  - С кем это ты пил? - строго спросила она его.
  - Жена, премию дали! Накрывай на стол! Корми, кормильца своего! - весело ответил он, не замечая её сурового взгляда.
  Потом достал из кармана деньги и, положив их на стол, произнес:
  - Все до копеечки принес! А пил на деньги Ляхина. У него сын вчера родился! Представляешь? Три пятьсот! Сын, Марфа!
  Он снова бросился к жене, стал целовать её щеки:
  - Жена моя, жена... Любовь моя... Марфонька...
  Марфа уже и забыла, что хотела поругать его за выпивку, обмякла в его руках и растворилась в нем окончательно.
  ***
  Беда не приходит одна, правильно в народе говориться. В начале мая старшая сестра Мария умерла после криминального аборта прямо у себя в постели. Осталось у неё трое детей: старшая Антонина тринадцати лет, сын Антон одиннадцати и младшая дочка Наташа семи лет. Муж Маши был человеком черствым и грубым, поэтому женщина загуляла вскоре на стороне с молодым студентом, а когда понесла от него, тот бросил её, и она решила избавиться от плода. Вот только живя в большом городе, где совершенно нет знакомых, найти, кто это сделает, становиться проблемой. Пока нашла, уже живот стал из-под платья виднеться, только её это не остановило. Нашла какую-то Матрену, подслеповатую старую женщину, пришла к ней вечером, а утром уже не уходила от неё, а почти ползла. Дошла лишь до подъезда своего дома, упала на скамейку, а там соседи увидели, помогли её в квартиру отнести. Положили Машу на кровать, и пока бегали вызывать скорую, она и умерла.
  Муж Маши хоронил её без слез и скупо потом накрыл на стол для поминок. А после собрал детей и решил, что отвезет к их бабке Варваре Федоровне.
  Долго ничего не объяснял он, только лишь объявил:
  - Ваша дочь мне изменяла, теперь у меня нет уверенности, что эти дети мои. Отказываюсь.
  И уехал обратно в город, оставив троих детей бабке. Варвару Федоровну отпаивали три дня. Её даже не оповестили, что у неё умерла дочь! Какая подлость, какая мерзость!
  Она лежала три дня в постели, на четвертый вытерла слезы, прошла к печке и стала варить обед. Теперь на её плечах трое внуков и сын-инвалид. Ничего не поделаешь, надо крепиться и стойко вынести эту ношу на своих плечах.
  Было это уже лето, середина июня. Костя как раз устроился в колхоз в птичник. Как мог, задавал корма, воды таскал, чистил от помета. Спешить ему было нельзя, да и куда ему спешить на самодельном костыле? Главное работу выполняй с усердием и не отлынивай. Варвара Федоровна тоже записалась в колхоз, только устроили её на свинарник. Ходила она теперь каждый день в новый, построенный недавно свинокомплекс. Старалась за работой забыть о трудностях и бедах в своей жизни.
  За место сгоревшей школы, как раз строили новую и к первому сентябрю должны были открыть её двери. Деревянная двухэтажная школа буквой "П" гордо стояла на возвышенности и просматривалась в поселке со всех сторон. Гордость, а не школа!
  В эту школу и пойдут в сентябре её внуки. Посадят своими руками в школьном саду яблоню или вишню, сядут за новые парты и будут грызть гранит науки. " Господи, только дай силы вырастить их и в люди вывести. Дай мне здоровья!" - думала Варвара Федоровна.
  В конце августа Варвара Федоровна отпросилась у председателя в город, посетить могилу дочери. Сначала приехала с внучкой Антониной в Заводское, пришла к Марфе. Соседи впустили её, оставили ждать на кухне.
  Марфа пришла уже скоро, и, заметив мать и племянницу, крепко обняла их и расплакалась.
  - Ой, что же это я,- вдруг встрепенулась Марфа,- Проходите в комнату, я сейчас чаю нам сделаю.
  Уже сидя за столом, Варвара Федоровна, опустив глаза, рассказывала:
  - Вот решила посетить могилу дочери. Сердце мое изнылось, во сне она мне сниться. Все сидит на лавочке у печки и плачет - плачет... Ох... Нагрешила доченька моя... Маша-Машенька... А этот ирод, чтоб ему провалиться, чтоб черти его в гиене огненной жарили! Он ведь и детей своих бросил и доченьку мою мордовал! Ирод проклятущий! - она стукнула кулаком по столу и вдруг стихла.
  Марфа тяжело вздохнула:
  - Тяжко мне тоже. Отпрошусь я на работе. Дни возьму и с вами поеду. Втроем не пропадем.
  - Вот и правильно. Родные вы, не чужие были. Только ведь билеты на поезд купить надо. Уж боюсь я этих поездов, как вспомню в войну то, как нас перевозили...
  - Мама-мамочка, я все куплю, да и в вагоне поедем мы с койками и столиками. Вы не переживайте. Чай пейте, устали с дороги то.
  Марфа посмотрела на свою племянницу Антонину. Девочка скромно сидела рядом, опустив глаза, молчала. Она была поразительно похожа на свою мать. Такие же глаза, такой же курносый нос и ямочки на щеках. Марфа вздохнула, встала из-за стола и сообщила:
  - Я сейчас же в правление завода и на вокзал за билетами, а вы тут ждите. Скоро как раз Лёня с работы придет.
  Вечером Леонид устроил небольшой скандал. Не хотел он отпускать жену одну в другой город. Стоял посередине комнаты, махал руками, как оратор:
  - Это же не за сорок километров в наш город поехать, это на поезде практически двое суток! А где жить то там будете? Где ночевать? Или на вокзале решили? Мама, но вы-то куда? Почему мне ничего не сказали? Я бы все организовал! Я бы все устроил!
  - Леонид, так повод для поездки не веселый. Не на гулянку едем,- отвечала ему спокойно Варвара Федоровна.
  - Жене только повод дай, а там ищи свищи ветра в поле! Не холостая вроде, чтобы путешествовать! А если чего случиться по дороге? Кто вам поможет? Люди разные и добрых не больше, чем других!
  - Уж друг дружку не оставим.
  - Мама, да как вы не понимаете? Она там, я тут - это что за семья? Что люди скажут? Сам себе готовь, убирай. Завроде, холостого, получается. Не порядок это, не порядок.
  Марфа виновато отводила глаза, ничего не отвечала. Варвара Федоровна еле успокоила зятя. Гладила его по спине, объясняла что то, чуть ли не колыбельную пела. А утром они пошли на железнодорожную станцию.
  Час ждали на перроне своего поезда, стоянка у него тут была всего пять минут. Леонид помог с вещами, донес до их мест, поставил на полки чемоданы, обнимал жену и только когда вагон дернулся, он выскочил на перрон, где еще долго стоял и махал вслед уходящему поезду рукой.
  Было душно, пахло вареными яйцами, хрустели огурцами, вокруг громко разговаривали, кто-то смеялся. Варвара Федоровна вцепилась пальцами за краешек сиденья, все боялась упасть. Она рассматривала с удивлением разные лица людей, думала, какая нужда их сподвигла сесть в этот поезд и тронуться в дорогу. Бывает же такое! Сколько людей и все в одном месте! И куда они все едут, куда спешат? Чего им дома не сидится? Еще сидят и смеются, веселые, как будто на представление. Как тут можно радоваться, как смеяться? Неужели они не чувствуют, как вагон качает, как пролетают мимо деревья, села и дороги? Что за бесова машина! Кто её только придумал?
  Марфа же погрузилась в свои думы. Тяжко ей было. Не общалась она со своей сестрой Машей, не было у них дружбы, но как же больно было на сердце, что её так трагически не стало! Как же хотелось выть и кричать! Не счастлива была Маша в браке, не любила мужа, а он её. А ведь каждому человеку хочется любить! Один раз лишь дала себе слабину, порадовалась жизни и сразу же погубила себя. Коготок увяз - всей птичке пропасть! Так часто говорила на работе Раиса Леонидовна.
  Племянница Тоня сидела тихо, смотрела грустно в окно, теребила пальцами край платья. Бедная девочка не знала, что ждет её впереди, не знала, как жить, когда нет рядом матери. Что бабка? Разве она может заменить мать? А отец? За что с ними он так? Разом бросил их, обрубил концы.
  До самого города все трое больше молчали, редко дремали и все судорожно ждали прибытия в пункт назначения. Уже оказавшись на перроне городского вокзала, они потеряно оглядывались вокруг себя. Громадина вокруг какая! Людей тьма, все спешат! Поезда на путях стоят и все гудят-гудят!
  У Варвары Федоровны совсем разболелась голова от шума, завертелось перед глазами, словно карусель. Она вцепилась в рукав внучки и застыла на месте. Добрались с горем пополам до касс, купили билеты на обратный путь, да уехать теперь им предстояло только через день.
  - Тоня, ты знаешь, как добраться до кладбища? - спросила Марфа племянницу.
  - Знаю, - тихо ответила та, моргая испуганными глазами.
  Они прошли за Тоней через весь вокзал, вышли на аллею и, пройдя через неё, очутились на остановке. Много народу на ней стояло, пожилые женщины часто подходили, предлагали настойчиво пирожки, яйца варенные, а то и комнату на сутки сдавали. Тоня мужественно прошла через шумную толпу прямо к трамвайным путям, обернулась к тетке и бабке и произнесла:
  - Нам на этот трамвай. Надо быстрее, а то уйдет.
  Ехали полчаса, потом вышли, дошли до другой остановки, пересели на автобус, проехали минут двадцать и вышли уже как будто за городом. Марфа и Варвара Федоровна, словно дети, с любопытством всю дорогу рассматривали высокие дома, здания университета, кинотеатры, магазины с красочными витринами.
  Уже когда вышли из автобуса, уставшие и голодные, они сели на скамейку возле колонки. Марфа достала сверток с вареными яйцами и хлебом, и, раздав каждой, закрыла глаза и вдохнула чужого воздуха. Он был другой, непривычный, с каким-то запахом бензина и масла.
  - Нам пройти осталось еще через лесок, там и кладбище будет,- вдруг произнесла Тоня, явно спешившая навестить могилу матери.
  - Сейчас, Тонечка, отдохнем и пойдем,- спокойно ответила Марфа, не открывая глаз.
  Варвара Федоровна сидела, молча, не спеша жевала, осторожно стряхивала крошки с юбки и все оглядывалась, как будто не верила, что очутилась здесь. Чудно было на чужой стороне, не родное, даже облака казались другими. А уж шум тут, людей, домов... Зачем так живут? Тесно как то и безвольно.
  Отдохнув немного, они снова встали и пошли через небольшой сосновый лес в сторону кладбища. Идти было уже недалеко, завиднелись скоро холмики с крестами, звездами...
  Долго плакала над могилой дочери Варвара Федоровна, долго не могла успокоиться. Все винила себя, проклинала своего мужа покойного и супруга дочери. Ложилась на могилу, стучала кулаками, рыдала громко. Тоня и Марфа тоже плакали, утирали платочками щеки от слез. Потом Варвара Федоровна убрала сорняки с холмика, достала ватрушки из сумки и положила у креста.
  - Вот, доченька, твои любимые привезла, - грустно сообщила Варвара Федоровна,- В детстве как ты их любила, как любила... Не уберегла я тебя, птичка моя, не уберегла, доченька...
  День клонился к закату, и надо было спешить обратно в город, искать ночлег. Еле успели на автобус, который довез их до городского театра, а там быстро нашли гостиницу. Долго на них смотрел администратор, объяснял, что мест нет, дала адреса еще двух гостиниц и проводила за дверь.
  До самой ночи ходили они по городу, но везде им отвечали одно и тоже; мест нет, идите в другую гостиницу. На небе давно загорелись звезды, прохладный ветерок проник под одежду, и кожа покрылась цыпками. Хотелось ужасно спать и есть, хотелось в тепло. Тут-то Варвара Федоровна и скомандовала:
  - Идем к папаше непутевому! Пусть только не примет, в милицию пойду!
  Прошли два проулка и оказались вскоре у четырехэтажного кирпичного дома. Тоня привычно толкнула входную тяжелую дверь, вошла в подъезд и поднялась на второй этаж. Стучала в квартиру долго, никто не открывал. Надежда найти ночлег на сегодняшний вечер таяла на глазах. Но только женщины хотели развернуться и уйти, как из глубины квартиры послышались голоса и в двери защелкал замок. Дверь отворилась и на пороге появилась женщина с красивой прической и в длинном шелковом халате. Она с удивлением оглядела всех, поправила одной рукой локоны на голове и спросила:
  - Вам кого?
  Тоня сделала шаг назад, но тут вперед вышла Варвара Федоровна:
  - Серафим Игнатич! Серафим Игнатич! - крикнула она, заглядывая за плечо женщины с локонами.
  Кто-то завозился в комнате, послышались шаркающие шаги.
  - Серафимушка, кто эти женщины? - спросила удивленно дама с прической.
  Сам Серафим вышел в тапочках, в домашних штанах и майке. Он внимательно осмотрел всех, потом отодвинул даму с локонами в сторону и произнес:
  - Чего надо? Зачем пожаловали?
   Неожиданно раздался звонкий звук пощечины, который разнесся по всему подъезду и голос Варвары Федоровны:
  - Это тебе, ирод проклятый, за дочь мою! - и тут же ударив его по другой щеке, продолжила,- Губитель! Чтоб ноги твоей не было у меня на пороге! Забудь детей своих, черт поганый! Проклина-ю-ю! И бабу твою проклинаю!
  Мужчина стоял весь красный в пятнах от стыда и злобы. Пока до него дошло, что произошло, Варвара Федоровна плюнула ему в ноги, развернулась и пошла вниз по ступенькам, а за ней и Марфа с Тоней. Выйдя из подъезда, женщины пошли через арку, а там, не разбирая дороги, куда ноги несут.
  Шли так по городу около получаса, потом Варвара Федоровна села на скамейку, освещенную фонарем, достала платок и вытерла слезы с впалых щек. В ней бурлила злость, ненависть и отчаяние. Как увидела ту женщину в дверях, так и не смогла сдержаться. Ох, надо было и ей все высказать! Надо было лохмы-то ей накрученные повыдирать!
  - Мама, - тихо отозвалась Марфа,- Что теперь делать?
  Варвара Федоровна высморкалась в платок, потом посмотрела по сторонам и ответила:
  - Мир не без добрых людей. Найдем куда приткнуться.
  - В таком большом городе все друг дружке чужие. Не будут тут помогать. Своя рубаха ближе к телу.
  - Неужто и стога сена не найти, чтобы переночевать?
  - Мама, это город, откуда тут сено?
  Варвара Федоровна промолчала. Она посидела еще немного, потом осторожно встав со скамейки, посмотрела по сторонам. Да, прав был Леонид, когда ругал их. Не подумали они о ночлеге, не подумали.
  - Теть Марф,- тихо отозвалась вдруг Тоня,- У меня подружка есть, Маришка Кузнецова. Живет она с мамкой на Конной двадцать. Можно к ним, они не откажут, я уверенна.
  Марфа посмотрела на мать, а Варвара Федоровна только, молча, кивнула.
  - Веди, Тонечка,- произнесла Марфа,- Все равно иного выбора нет.
  Тоня повела их через дорогу в частный сектор, где громко лаяли собаки, где из травы слышен был трёкот светлячков. Она уверенно шла мимо деревянных низеньких домов, заборов, поворачивала на другую такую же улицу и скоро встала у крашеной голубой калитки. Прямо над головой свешивались широкие ветви старой яблони с большими желто-красными яблоками. Варвара Федоровна невольно засмотрелась на них, несмотря на темноту, оно поразило её своими размерами.
  Тоня привычно подняла щеколду с другой стороны, просунув свою тонкую ручку через пространство между крашеной арматурой, открыла калитку. Прямо к двери низенького дома вела мощенная старая дорожка. По ней они прошли к дому и постучали. В окнах тут же замелькали тени, где то во дворе лениво залаяла собака, но так и не выбежала встречать непрошенных ночных гостей.
  - Кого еще принесло в такой недобрый час? - послышался сердитый голос за окном.
  За дверью загромыхало пустое ведро, видимо врезавшись в него, замяукнула жалобно кошка.
  - Кто пришел? - спросили за дверью.
  - Теть Зой, это Тоня Сомова, пустите, пожалуйста. Мне негде ночевать, - ответила ей Тоня.
  Дверь внезапно отворилась и на пороге показалась женщина в халате с пышными формами. Прищурив глаза, она обвела всех подозрительным взглядом, но Тоня не стала ждать вопросов и опередила её:
  - Это моя тетя Марфа и бабушка Варя. Мы на кладбище к маме приезжали. Вот только с ночлегом у нас проблемы...
  - Да чего уж, заходите. Будьте, как дома,- вдруг произнесла женщина и впустила их в дом.
  В доме пахло солеными огурцами, чесноком и квасом. Хозяйка быстро проводила их на кухню, накрыла нас стол, разлила всем горячего чаю. Из комнаты заспанная вышла её дочка, Маришка. Она увлекла за собой Тоню, и они почти до утра шептались о чем то.
  - Я вам тут, на кухне постелю. Умаялись, чай. Тут и не душно и не холодно,- произнесла хозяйка,- Вы, если хотите, посидите еще, а потом ложитесь. Мне завтра рано на работу, не обессудьте, в пол пятого буду громыхать и топать.
  - Ничего, хозяйка, дело привычное,- отвечала Варвара Федоровна,- Сами рано встаем.
  Марфа и Варвара Федоровна плохо спали в чужом доме, все вздыхали, крутились в постели. Утром, когда запели петухи, сон потихоньку стал одолевать обоих. Через час уже встала хозяйка дома и стала быстро бегать по дому, то с ведром убегать, куда-то во двор. Марфа неохоча, встала, потянулась и осмотрела кухню. Чисто было тут, занавески стиранные цветные на окнах, герань на подоконниках, печь обложенная плиткой. Варвара Федоровна поднялась вслед за дочерью и стала сворачивать импровизированную постель с пола. Сейчас обоим хотелось домой, но поезд только завтра и как то надо провести этот день в незнакомом городе.
  Тут влетела хозяйка дома с ведром и весело произнесла:
  - Молочка парного не желайте? - и, не дожидаясь ответа, взяла с полки кружку и зачерпнула до кроев молока.
  Первой протянула кружку Варваре Федоровне, потом схватила другую, так же зачерпнула и отдала Марфе.
  - Вот такое у нас утро,- весело произнесла хозяйка,- Сейчас на стол завтрак соберу, подкрепимся.
  Женщина достала соленых огурцов, достала миску с резаным хлебом, прикрытый полотенцем, соленого сала, и пригласила всех за стол. Долго пили чай, медленно жевали. Марфа все боялась попросить у женщины разрешения переночевать еще одну ночь.
  - Меня кстати Зоя Кирилловна зовут,- вдруг произнесла хозяйка дома,- А вас как, напомните?
  - Меня Марфа,- ответили ей,- А это моя мама, Варвара Федоровна.
  - Очень приятно, жаль, что при таких печальных обстоятельствах. Откуда вы приехали?
  - Я из поселка Заводской-1, мама из Ягодного. Сестра у меня умерла, на могилу вот приезжали.
  - Да, слышала от Мариши. Соболезную вам. Когда же теперь обратно?
  - Да вот, только завтра...,- с досадой ответила Марфа.
  - Вот как... ,- женщина задумалась,- Что ж, не выгонять же вас на улицу в незнакомый город. У нас ночуйте. Вы женщины приличные, я вам доверяю.
  Счастью не было предела. Марфа и Варвара Федоровна бросились благодарить женщину за гостеприимство.
  - Что вы, что вы. Ну как же иначе? Нельзя иначе, никак нельзя..., - раскраснелась та.
  Вскоре Зоя Кирилловна ушла на работу, Тоня с Маришей сели в палисаднике под старой раскидистой вишней и что-то обсуждали свое, девичье. Марфа не знала, куда себя деть в чужом доме. Она посмотрела на сидящую возле окошка мать и заметила, как та изменилась; уставшие грустные глаза, сухое худое лицо в мелких морщинках, седые волосы, заплетенные в косу и уложенные вокруг головы корзинкой. Господи, как время летит! Как все меняется!
  - Мама, я выйду, прогуляюсь по улице,- предупредила Марфа.
  - Иди, дочка, иди. Только не заплутай,- не поворачиваясь, ответила ей Варвара Федоровна.
  Марфа осторожно вышла из дома, посмотрела на девочек, сидевшие под вишней.
  - Тоня, не теряйте меня, я прогуляюсь и вернусь,- сообщила Марфа и вышла за калитку.
  День сегодня был погожий, солнечный, без единого облачка в небе. Она шла по улице среди таких же низеньких домов, похожих калиток, часто поднимала рукой склонившиеся к дороге ветви яблонь и вишен. За заборами слышен был петушиный крик и лай собак, маленькие дети копошились в кучке песка, с любопытством рассматривали пришельца в своих краях, коты дрались в кустах и утки с утятами перебегали дорогу. Как же тут было похоже на Ягодное или на Заводское-1! Как будто и не в городе вовсе. Как же сразу захотелось назад! Домой, так хочется домой!
  Впереди на солнце засверкали маковки церкви. Чудно-то как! В Ягодном в гражданскую церковь взорвали и больше не восстанавливали, а тут стоит, красуется между вишнями. Марфа верующей не была, но знала, мать её в Бога верит, часто молиться, иконы в доме держит. Смотря на неё, Марфа стала иногда думать о том, что возможно есть кто-то там, наверху, смотрит за ними, судит...
  Прямо за церковью начинались уже деревянные бараки, а дальше и новые кирпичные дома в три, а то и в четыре этажа. Марфа испугалась идти дальше, свернула на соседнюю улицу, остановилась у колонки, набрала в ладошку воды и отпила. Хороша водичка, а дома все-таки вкуснее!
  Пошла дальше, разглядывая дома, цветы в палисаднике. Набрела на дом с мансардой, с красивыми наличниками и резными воротами. Ахнула, не видела таких никогда. Пока стояла, рассматривала, за воротами послышался грозный лай большой собаки, и Марфа поспешила дальше. Ускорив шаг, она почти пробежала несколько домов и завернула, как ей казалось в свой поворот, как неожиданно оттуда выскочила полуторка. Завизжали тормоза, послышался мат из водительской кабины, а Марфа ни жива, ни мертва, прижалась к забору, что был оплетен хмелем.
  - Дура стоеросовая, куда прешь!? Глаза дома забыла?- кричал на неё водитель.
  Марфа отлипла от забора, сделала шаг в сторону:
  - На себя посмотри! Куда летишь?! Вот в милицию то на тебя заявлю, мигом без колес останешься!
  Водитель вылез из кабинки, внимательно посмотрел на женщину:
  - Откуда только вы такие беретесь? Безголовые, а все в город прётесь! Сидела бы дома, щи мужу варила!
  - Тебя забыли спросить! Больно умный, женщин оскорблять! - Марфа развернулась и пошла к ближайшему забору, где до этого копошилась пожилая женщина, а теперь внимательно слушала ругань двух людей,- Бабушка, не подскажите где у вас ближайшее отделение милиции?
  Бабушка заморгала глазами, и хотела было, что-то ответить, да водитель опередил:
  - А ты меня не пугай, я пуганный! Я и сам на тебя заявлю! Так и скажу, мол, бросилась сама под колеса!
  Марфа поставила руки на бока и крикнула ему в ответ:
  - А ты пойди, заяви! У меня и свидетели имеются! За клевету дорого платятся! Ишь, городской! Мужчина, а бессовестный! Наглец какой!
  Водитель махнул на неё рукой, залез обратно в кабину и рванул мимо женщины. Марфа гневно посмотрела ему вслед, потом на бабушку за забором:
  - Простите меня за это представление. Уж больно хамоватый мужчина оказался. Ни капли воспитания...,- оправдывалась она.
  Бабушка грустно улыбнулась и снова стала копаться на грядках. Марфа вздохнула и пошла дальше. Немного поплутав, она скоро нашла знакомую калитку и яблоню, застав мать, сидящей на скамейке под ней.
  - Долго ты гуляла, дочка, я уже и забеспокоилась,- сказала она.
  - Где, Тоня?
  - В доме, обед готовят. Рукастые, девчонки-то.
  - Рукастые...- она прошла к скамейке, села рядом с матерью.
  - А я, доченька, яблоню хочу у Машеньки на могилке посадить,- вдруг произнесла Варвара Федоровна,- Видишь, под деревом, молодое идет? Вот его хочу у Зои Кирилловны попросить. Сколько, думаешь, запросит?
  - Не знаю, мама, не знаю...
  - А я все-таки попрошу. Любила, Машенька, под яблоней сидеть. Помнишь нашу яблоню, что за домом росла у оврага?
  - Помню...
  - Все детство она туда бегала. Не сберегла я ту яблоню, засохла она в тот год, когда война началась...
  - Мама...
  - Судьба наша нелегкая... Ох...
  После трех с работы прибежала и хозяйка дома. Тоня с Маришей быстро накрыли на стол, поставив кастрюлю с супом, миску с вареной картошкой и пучок зеленного лука с огорода. Сидели, все вместе обедали. Зоя Кирилловна нахваливала девчонок, даже попросила добавки.
  - Хозяйки растут,- довольно приговаривала она,- Не пропадут.
  Тут Варвара Федоровна отложила в сторону ложку и упустила глаза в стол:
  - Зоя Кирилловна...,- робко начала она,- Я женщина не образованная, я по-простому уж к вам. Извечно благодарна буду вам за доброту вашу, за прием, за то, что не бросили нас в трудную минуту. Уж как отблагодарить вас и не знаю. Бог свидетель, хочу, да не знаю как. Зоинька, хорошая ты моя, просьба у меня к тебе. Увидела я росточек у яблони твоей, растет он под тенью, никогда уже не вытянется. Отдай ты его мне, я его на могилке доченьки своей посажу. Дорогая ты моя, хорошенькая, уважь старую. Заплачу.
  Хозяйка дома вдруг переменилась в лице и Марфа даже испугалась, не выгонит ли она сейчас их.
  - Что значит " заплачу"? - начала она,- Разве за это платят? Нет, ни копейки не возьму. И не просите. Я его все равно бы выкопала, мешает он мне. Так что, выкапывайте и сажайте! Хоть на благое дело пойдет.
  На глазах Варвары Федоровны образовались слезы:
  - Пусть Бог тебе здоровья побольше отмерит и счастья дочери твоей. Господи, бывают же хорошие люди на свете...,- она вытерла слезы,- Век помнить буду...
  Рано утром они выкопали молодую яблоню и, попрощавшись, нацеловавшись на прощание, покинули семью Кузнецовых. Снова сели на автобус, прошли через сосновый лес. Пока сажали яблоню, пока проплакались над могилой, время до отбытия поезда быстро сократилось.
  - Ой, мама, не успеем же на поезд,- спохватилась Марфа,- Что же делать? Как до вокзала доберемся?!
  Женщины быстро собрались и быстрым шагом дошли до остановки, но, сколько они не ждали, нужный автобус не приходил.
  - Ой, мамочки, что же мы наделали..., - запаниковала Марфа.
  Тут Тоня вышла на дорогу и стала голосовать. Не замечая девчонки, мимо проехало две груженные полуторки, а третья с визгом вдруг остановилась возле них и послышался голос:
  - Да что за напасть такая! Зачем на дрогу выбегаешь, девочка?
  Тоня кинулась к кабинке и стала объяснять ситуацию в которой они оказалась. Мужчина выслушал её, потом осмотрел женщин и сказал:
  - Эх, деревня, что же вы время-то проморгали? Садитесь уж, довезу с ветерком!
  Не сразу Марфа признала в водителе вчерашнего хама. Сидела рядом с ним, задевая своим плечом его. Тут вспомнив вчерашний инцидент, она покраснела и отвернулась.
  - А я вас вспомнил! - вдруг воскликнул весело водитель,- Языкастая! Вот ведь судьба, свела снова и не спросила!
  Марфа сжала губы:
  - Но вы были не правы...
  - Да чего уж! По работе гнали. А вы тоже не молча стояли. Как меня уделали! Вот ведь!
  - Уж простите...
  - Да что уж! Мужа дома тоже строите наверное...,- он хмыкнул,- Мне б такую жену, ни за что одну б не отпустил...
  - Так женитесь на любой.
  - Любая не люба,- весело ответил он ей,- Вас как хоть зовут, языкастая?
  - Марфа Никифоровна.
  - А меня Матвей. Просто Матвей.
  Марфа ничего не ответила. Молодой мужчина уверенно крутил баранкой, даже посвистывал, а потом спросил:
  - Откуда хоть приехали?
  - Из Ягодного, сынок, - ответила ему Варвара Федоровна.
  - Не знаю такого. Далеко, видно.
  - Далече будет.
  - Да я и сам не местный. Тоже из "далеча",- весело ответил он.
  Быстро они доехали до вокзала. Варвара Федоровна еще пять минут благодарила парня за услугу, чуть не руки ему целовала, а тот слушает, а сам на Марфу засматривается.
  - Эй, языкастая!- вдруг окрикнул он, когда они уже уходили,- Я, если что Матвей Журавлёв! Помни, может, услышишь еще имя моё!
  - Наглец... - тихо проговорила Марфа и гордо вошла в здание вокзала.
  ***
  Не успела Марфа войти в свою комнату, как её резко обдало женскими чужими духами. Спросила мужа об этом, а тот отшучивается стал, мол соседка одинокого мужчину увидела, пришла с кастрюлей, кормить его пыталась, а он вроде её за дверь проводил. Женат же он, не холостой! Скандалить Марфе не хотелось. Она быстро переоделась, нарезала салат и сварила картошку, а после ужина быстро легла спать и проспала так до самого утра.
  На работе она все таки отвоевала своё право остаться в своем цеху, а в новый на её место назначили Зотова. Семен после этого с ней и здороваться перестал, нарочито игнорировал, а на собраниях иногда даже принижал её достижения, отдавая предпочтение другим. Бог ему судья! Марфе нравилось в её цехе, нравились люди, с которыми работала, не со всеми конечно, но с большинством.
  Быстро отработав смену, Марфа снова бежала домой, забегая по дороге на базар, потом варила ужин, а перед сном написала письмо благодарности Зое Кузнецовой, что так любезно приютила их в чужом городе. Всю ночь ей после снился тот водитель, что назвался Матвеем Журавлёвым. Сидела она рядом с ним, куда-то ехала по незнакомому городу, а Марфа все разглядывала его. Молодой был парень, с торчащими темными кудрями из-под фуражки, с сильными загорелыми руками. А глаза? Глаза прищуренные, хитрые и веселые! А пахло, почему то бензином и яблоками. Проснулась Марфа внезапно, прямо перед рассветом, когда на небе погасли звезды. Она осторожно встала с постели, прошла к открытому окну и вдохнула полной грудью прохладного утреннего воздуха. Что-то гнетет её изнутри, не дает почувствовать себя счастливой. А счастлива ли? Марфа повернулась к мужу, посмотрела на его спящий затылок. Другие скажут " счастливая", а ей кажется, что нет. И чего ей только не хватает, неблагодарной?! Как же ей хотелось ребеночка! Скоро будет уже год, как они женаты, а она так и ни разу забеременела. Другие мучаются, чтоб не прибавить в семье лишнего рта, а она и одного не родила.
  Через два дня уже наступил сентябрь. Марфа так же бегала на смены, со смены на базар, то отоварить карточки, а оттуда домой. С мужем в эти дни разговаривали мало, все больше были заняты каждый своими делами, даже ужинали и завтракали молча.
  Пятого сентября Леонид пришел хмельной и веселый. Он поставил на стол бутылку портвейна, коробку конфет и стал крепко обнимать жену, целовать её щеки. От запаха водки Марфу замутило, и она отстранилась от него, выставив вперед ладони:
  - Уйди, идол! Разит от тебя, как от пропойцы!
  Леонид сурово посмотрел на жену:
  - Я к тебе со всей душой, а ты... в душу мне плюнула!
  - Зачем пил? Зачем спрашивается? Дома со мной было бы мало?
  - Заладила свою пластинку! Все ей не так! Все ей не эдак! - он с грохотом сел на стул и отвернулся к столу,- В такой-то день! Уж могла бы без нравоучений! Противно! Дура!
  Марфа почувствовала стыд, тихонько подошла к мужу и погладила осторожно его по спине:
  - Лёнечка, хороший мой, ну что же ты так? Я ждала тебя, думала, посидим, поговорим, вспомним былое...
  Леонид схватил бутылку и стал её нервно откупоривать:
  - Чего тебе не хватает только... Всё для неё! Всё! Терплю все твои проделки! Другой бы давно проучил, как следует! - потом после небольшой паузы, скомандовал,- На стол накрывай, жена! Праздновать будем!
  Марфа быстро поставила рыбный пирог, вареники с картошкой, сметану и сама села за стол. Долго распивали бутылку, долго Леонид рассказывал ей, что-то про работу, про товарищей, немного задел военную жизнь. Когда бутылка закончилась, он громко зевнул, встал из-за стола, пошатываясь, и плюхнулся, как мешок на кровать. По комнате громко раздался храп Лёни, а Марфа тихонько стала прибирать со стола. Вот и прошла их первая годовщина семейной жизни!
  Утром она без завтрака ушла на работу. В этот день все валилось из рук, поссорилась со звеньевой и долго искала слесарей, чтобы починить станок. Пропал, какой-то энтузиазм, задор. Домой возвращалась уже расстроенная и подавленная.
  Лёня же сидел возле подъезда с мужиками и играл в шахматы. Он даже не сразу заметил жену, пока та не позвала его. Он отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, дал понять, что занят. Марфа одна поднялась в комнату, стала приготавливать белье для бани, мыло, мочалку, расческу. Сегодня был банный день!
  В баню шли, тоже молча, а после пришли домой, и сразу легли спать. Вот и день прошел. Так пролетел сентябрь, наступил октябрь. Покраснели давно листья на деревьях, моросил по утрам осенний дождь с хмурого неба. Марфа в выходной день собралась в Ягодное, проведать мать с племянниками.
  Как только вышла она из автобуса, её сразу одолела тоска. Она смотрела по сторонам, смотрела на новую улицу, что вела к школе и правлению колхоза. Все тут стало иное и люди другие, много приезжих. Незнакомая собака всю дорога бежала за ней и лаяла, как на прокаженную. Три раза Марфа её шугала и все бесполезно.
  Проходя мимо дома Тихона, женщина опустила глаза, заставила себя не смотреть. Сердце её только в это время билось громко, руки дрожали. Ничего, она справиться! Все проходит и это пройдет!
  Скоро дошла она до отчего дома, оглядела его, тяжело вздохнула и вошла. Прямо с порога к ней кинулась семилетняя Наташка. Она обнимала её, смеялась и за руку повела к столу.
  - Тетя Марфа! Тятя Марфа, как мы вас ждали!
  Варвара Федоровна все еще была на ферме и за неё хозяйничали внуки. Тоня быстро накрыла на стол, поставила чугунок с картошкой, достала хлеб и сало, налила тетке горячего чаю. Антон все это время сидел на сундуке чинил деловито подошву на своем ботинке.
  - Ну, как живете-бываете? - весело спросила Марфа племянников.
  - Живем,- сухо ответил Антон.
  - А я вам гостинцев привезла,- и стала доставать из сумки кулек с карамельками, железную банку грузинского чая и две банки тушенки.
  Антон одобрительно посмотрел на гостинцы и даже отложил свой ботинок в сторону:
  - Конфеты надо спрятать, а то Натка быстро их смолотит.
  Марфа улыбнулась. Хорошие у неё все-таки племянники, воспитанные, умные.
  - Вы, теть, кушайте, баба не скоро с Костей придут. Работа...,- произнесла Тоня.
  - Не могу я одна, давайте вместе,- ответила ей Марфа.
  Антон и Тоня послушно сели за стол рядом с теткой, взялись за ложки. Ели медленно, много спрашивали Марфу, про Заводское-1, про новый клуб, что построили недавно. Так и не заметили, как время пролетело, и в дом вошли Варвара Федоровна и Костя.
  Увидев гостинцы, мать вытерла проступившую слезу с глаз:
  - Ох, доченька, родная,- и стала поспешно убирать в шкаф,- А Костя то чего удумал у нас. На плотника говорит, поеду учиться. В Сухом Овраге ему не училось, а теперь в Березовку собрался.
  Костя отвернулся, поскреб ногтем подоконник на окне:
  - Все равно уеду. Профессию надо получить. Лишним в колхозе то это не будет.
  - Ох, непутевый ты у меня...
  Марфа посмотрела на сгорбившиеся спину брата:
  - Прав Костя. Профессию получить надо. Пускай учиться.
  - Доченька! - возмутилась Варвара Федоровна,- Да если б был здоровый, разве я была бы против!? Так ведь безногий!
  Костя повернул к ней голову и ответил:
  - Не без обоих ног же! Хожу на одной своей родной, на другой - деревянной! Тебе волю дай, так ты меня запрешь и из дому не выпустишь! Не хочу так жить, лучше уж сразу утопиться!
  - Сыночек...!
  - Отпусти ты меня по-хорошему, век тогда не забуду доброты твоей. Ведь руками я больше полезен, чем на вашем птичнике!
  - Костенька...!
  - Я мужчина все же! Все равно по-своему сделаю!
  Варвара Федоровна замолчала. Она смотрела на сына, молча, еще с минуту, потом отвернулась к столу и, взяв в руки стакан, отпила громко чаю.
  - Делай, как знаешь,- вдруг подытожила она.
  Костя отвернулся обратно к окну, и в избе наступила неприятная тишина. Марфа громко вздохнула, погладила русую головку Наташки, что сидела рядом и произнесла:
  - К Зинке надо еще сходить, посмотреть, как Машенька растет, как Степка.
  Варвара Федоровна, не поднимая глаз на дочь, ответила:
  - Живет как все. Под глазами чернота вечно, мужа припекает, а он её поучает. Знаешь же характер Зинкин. Как кошка с собакой живут.
  - Что же это так?
  - Характер у неё ершистый, все одеяло на себя тянет. Какому мужику это будет по нраву?
  - Мама-мама, раз в этом дело?- покачала головой Марфа.
  - В этом! Испокон веков так! Ох, доченьки, не путевые вы у меня. Все бунтуете. Смирению вас научить некому.
  - Хорошо ты жила со смирением?
  Варвара Федоровна вдруг подняла на неё серьезные глаза:
  - Жила! А как иначе? С семи лет на людей работала, чтоб корку хлеба квасом запить, с десяти на кирпичном заводе глину месила голыми ногами, пока снег первый не выпадет. Без смирения с голоду бы померла! И зимой и летом ходила в одних башмаках. Матка моя с тятькой померли молодыми, а тетка кормить меня отказалась, отправила к деду. А тому и содержать меня не чем, сам еле на ногах держался. Отец ваш меня замуж тогда взял без приданного, этим и выжила. Смирилась я, жила, как велено и гонор свой не показывала! А вы все против делаете, поэтому и несчастные такие!
  - А ты была счастлива?
  Варвара Федоровна плотно сжала губы, щека её задергалась:
  - Как велено жила, а счастье оно для богатых...
  Марфа встала из-за стола:
  - Не права ты, мама. Все заслуживают счастья. И ты, и я, и внуки твои. Страдать вечно ради чего? Жизнь только раз дается!
  - Молодая ты еще, не побитая жизнью, доченька...
  - Брось ты эти замашки! Уж сколько времени Российской империи нет, а ты все по-старому живешь! Мама, ну разве можно себя так мучить? Жить надо! И Зинка такая же, как ты! Все бы вам как у людей, через страдания. Разве так можно? Ведь живут без любви, себя мучают, и дети их страдают.
  - Что же ты говоришь такое? Чего это они страдают? Может и ты страдала в детстве?
  - Страдала! И вспоминать это тошно, мама. Неужели ты все забыла? Забыла? А я помню! Помню, как отец нас в мороз из дома выгонял, как гонял тебя пьяный, с топором кидался на нас, как ночевали в поле в стогу сена, потому что домой было страшно возвращаться! Мама, так ведь нельзя! Мы ведь живые люди!
  Варвара Федоровна махнула на неё рукой:
  - Все так жили и ничего людьми выросли,- тихо отвечала она.
  - Эх, мама, нельзя же так жить.
  - Посмотрю еще, как ты жизнь свою проживешь.
  Марфа ничего не ответила. Она вышла из-за стола, стала собираться к Зинке. Всю дорогу шла, не поднимая глаз. Сестра встретила её не приветливо, гостинцы приняла из её рук без энтузиазма, неохоча, показала маленькую Машу, а Степа все прятался за печкой.
  Пыталась Марфа ласково узнать, как живет сестра с мужем, да та раздраженно отвечала ей, что не её это дело, пусть у себя жизнь для начала устроит. А потом и вовсе проводила Марфу за дверь.
  На небе уж появились первые звезды, холодный ветер дул с полей. Марфа медленно возвращалась к матери мимо дома Тихона. Невольно она вдруг посмотрела в его окна и увидела знакомую фигуру, сидящую за столом и явно читающая книгу.
  Марфа встала на месте, подула на озябшие пальцы. Вот он, сидит, читает, совсем близко от неё и одновременно так далеко. В груди, что-то сжалось, сердце громко забилось. Нет, не может она зайти к нему! Она теперь замужняя, чужая жена...
  Ноги сами её понесли к воротам Тихоновского дома. Она привычно толкнула калитку, вошла во двор, где её лениво облаяла собака. Когда открыла дверь в избу, Марфа встала на месте, как будто не решаясь войти.
  - Марфа? Заходи, чего же стоишь ты на пороге! - послышался знакомый ласковый голос.
  Женщина не смело вошла, стянула платок с головы и огляделась:
  - Здравствуй, Тихон.
  - Проходи-проходи,- он подскочил к ней, стал помогать раздеться,- Как раз самовар горячий. Как знал!
  - Тихон, я ненадолго. Так, поздороваться.
  - Чай со мной хоть попей. Сколько времени не виделись?! Столько всего надо тебе рассказать.
  Два часа они просидели за столом, рассказывая о своей жизни. Марфа все время опускала глаза, а Тихон без стеснения рассматривал её, любовался.
  - Пойду я, Тихон,- вдруг встал из-за стола Марфа,- А то увидят, слухи распустят по селу...
  - Марфа, спасибо, что пришла. Я так рад тебя видеть. А люди, что люди... Волков бояться - в лес не ходить! Они всегда найдут, о чем посудачить. Ты бы посидела еще немного...
  - Тиша...,- вдруг тихо произнесла женщина и опустила глаза,- Пойду я.
  Домой пришла она сама не своя, не спала всю ночь, а рано утром ушла на дорогу, чтобы уехать на попутке в Заводское-1.
  Скоро затянуло тонким льдом лужи на дорогах, захрустела обледеневшая листва под ногами. Наступил холодный ноябрь. С опозданием отпустили учиться Костю в Березовое на плотника. Осталась тогда Варвара Федоровна одна с внуками. Каждый вечер перед сном читала она молитву за сына, за дочерей, за внуков. Страшно ей было, что их ждет там впереди. Не понятная, какая-то жизнь теперь ей казалась. Господи Боже, уже и война закончилась, а жить легче и не стало! Все рвет она свои жилы, рвет. Из старой залежавшейся одежды из сундука перешивала она для внучки то юбку, то кофту, то внуку штаны. Вот закончиться и это, во что их одеть? Кормиться им помогала земля, да люди побогаче, что свиней держали. Обменяешь у них сало шматок, засолишь и вроде жить можно. После нового года каравай уже не испечешь, только тонкие лепешки. Не было столько муки в запасе у них, чтобы жировать. Эх, до весны бы дожить, а там и снова лето!
  И все же строилось Ягодное даже в такое время. Соседняя улица засияла новыми срубами, застучали топоры с утра до ночи. Строят и строят... Может, и внуки её будут, когда то жить в этих домах, ходить на ферму работать. Господи, дожить бы! Сил бы, да здоровья...
  А в Заводском-1 у Марфы с Лёней свои были заботы. В праздник, после митинга, пришла её подруга Наталья Кузнецова и громко ревела на её плече.
  - Наташенька, да что случилось то? - не понимала её Марфа.
  - Марфонька, ну за что? За что мне это!? - рыдала женщина,- Ведь не должно же быть так! Не должно!
  Не сразу подруга рассказала свою беду. Начала историю из далека, а потом вытерла слезы и подытожила:
  - Хоть вешайся... Как жить и не знаю. Полюбила его! Да разве позволительно это? Женатый он! Женатый!
  - А он что?
  - А он мне только красиво поет, о том, что разведется. Но ведь не разведется! Кто ему позволит! Марфа, я ведь ребеночка жду! Как же я одна теперь?! Ведь сирота я, помочь мне и некому!
  - Наташенька, я у тебя есть. Не рви ты себе душу.
  - Ох, за что я такая несчастная?! Что за напасть то такая?! Мне ж теперь на работе все косточки перемоют... Марфонька, как же быть?
  - Ничего, образумиться. А на работе я заступлюсь, а там скоро и забудется.
  - Ох, подруженька моя, заступись уж, не бросай меня...
  Когда ушла Наташа, Марфа села за стол, задумалась. Вот ведь бывает в жизни, когда не думаешь о счастье, а оно само приходит. Да вот нужно оно было такое счастье сейчас Наташке? Марфа поморщила лоб; да она же завидует подруге! Как же ей не стыдно! У Наташки беда, а она ей завидует! Марфа встала из-за стола, прошла к окну. Может мать и права, бунтует она много, все по-своему делает, вот и не дается ей ребеночек.
  Из грустных мыслей её вытащил голос мужа в коридоре. Он вошел в комнату, поставил на стол гармонь, а за ним вошло еще трое парней. Они весело поздоровались, уселись без церемоний за стол, и пока Марфа накрывала на стол нехитрую закуску, Лёня достал из-за пазухи бутылку и громко поставил тут на стол:
  - В честь праздничка! Разливай!
  Марфа поморщилась, поджала губы и вышла из комнаты. Не любила она пьяного мужа. Глупости говорил, обижался на ерунду, мог и пошлость сказать и грубо ущипнуть. Из комнаты доносились мужские голоса, звуки гармони и похабные песни под неё.
  Весь вечер Марфа сидела на кухне, месила тесто на пирог, сварила постные щи, а ближе к ночи товарищи мужа стали расходиться по домам. Уже войдя в комнату, её сразу обдало кислым запахом капусты, спирта и окутал табачный туман. Марфа открыла форточку, стала убирать со стола и украдкой посматривать на пьяного мужа, что спал поперек кровати.
  Опять хмельной! Опять ей всю ночь с ним мучатся! Как же это ей надоело! Уехать бы далеко отсюда и зажить одной, стать вольной птицей и не слушать никого!
  Наутро муж, молча, хлебал щи, запивал огуречным рассолом и все просил опохмелиться. Марфа ругалась с ним, объясняла, что ничего дома нет, но Лёня в какой-то момент вышел из комнаты, а пришел обратно уже пьяный. Видимо у соседа Самуила попросил стаканчик. Уже, повеселевший, он достал из-под стола, забытую товарищами гармонь, сел на кровать и стал громко петь, завывая. Марфа тогда бросила в отчаянии полотенце на сервант, обулась в сапоги, надела пальто, и выбежала из комнаты. Ноги несли её в яблоневый сад, что стоял у женского общежития и голыми ветками сейчас качался на ветру. Она добежала до скамейки, села на неё и, спрятав лицо в ладонях, заплакала.
  Ветер усиливался, с серого неба стали падать первые снежинки, что сразу таяли, как только касались земли. Марфа вытерла слезы и пошла в общежитие к Наталье, в надежде, что та дома.
  - Вот так, Наташенька,- уже сидя за чаем, делилась с подругой она,- Вроде и замужем и ждала его, а счастья то и нет. Все не так, как ожидала. И он мне, как чужой. Иногда посмотришь, вроде мой Лёнечка, такой же, когда и уходил. А в другой день, как мужик приблудный. Все ходит смурной, ругается, словами обижает.
  - Марфонька, не привыкла ты просто с мужем жить. Дай срок, все образумиться,- отвечала ей Наталья, - Одной хуже. По ночам хоть белугой вой.
  - Уж год прошел, как вместе живем. Нет, не правильно все это.
  - Не гони ты время. Наши матери тоже были молодыми, тоже замуж выходили, и ничего, свыклись, с мужем всю жизнь прожили...
  - Не нужна мне такая жизнь, как у моей матери! Не нужна! Страдать, как проклятая всю жизнь! Нет уж, лучше одной!
  Кое-как Наталья успокоила подругу. Пришла Марфа домой уже вечером, снова застала мужа спящим. Села на краешек кровати, всплакнула и улеглась рядом.
  31 декабря после работы Марфа и Лёня пошли в клуб на праздник. Марфа надела своё платье, что привез ей муж из Германии, переобулась в гардеробе в те самые туфли и не смело встала возле зеркала, рассматривала себя. Невольно посмотрела на Лёню и заметила, что он тут самый высокий и видный мужчина, не смотря на белый невидящий глаз и шрамы на лице. И это её муж! Гордость такая её взяла за него, что подошла она к Лёне, взяла его под локоть и повела в зал. Сегодня заводские девчонки из художественной самодеятельности будут петь веселые песни, парни показывать акробатические этюды, разыгрывать сценки. Все было празднично, нарядно. Знакомые лица улыбались ей, повсюду смех, музыка, все друг друга поздравляют. Возле её мужа быстро столпились молодые девчонки, что просили его сыграть на гармони. Да он умел! Научился на войне. Уговорили его сыграть, а они ему стали подпевать и задорно улыбаться. Марфа стояла у стены и строго за этим наблюдала. Укол ревности пронзил её сердце. Хотелось вырвать его из цепких лап молодых девчонок и утащить его обратно домой. Вот и пойми после этого её женскую натуру!
  Пока стояла и не заметила, как к ней подошел Семен. Он встал рядом, сделав вид, что её не заметил. Потом краем глаза посмотрел на женщину и без улыбки поздоровался:
  - Здравствуйте, Марфа Никифоровна.
  - И вам, доброго вечера, Семен Ярославич. Слышала, вас поздравить можно. Скоро будет у вас прибавление.
  - Правду говорят. Ждем, в январе должен родиться.
  Марфа промолчала. Семен снова украдкой посмотрел на неё, поправил целой рукой свой другой пустующий рукав:
  - А вы когда соберетесь?
  - Как только, так сразу. Вы, Семен Ярославич, шли бы к своей жене, а то смотрит она уже на нас недобро. Как бы раньше времени не родила.
  Семен покряхтел, потоптался еще немного и медленно ушел в сторону супруги. Марфе стало тошно, и она направилась поближе к сцене. Леонид так раззадорился, что играя на инструменте, стал потопывать ногой, строить глазки молодухам. Марфа сложила руки на груди, стала ожидать конец представления.
  Рядом встала с ней Клавка из её бригады, задела задорно ту плечом:
  - Ишь, раздухарился то твой как! Не мужик, а мечта! Держи ты его рядом, а то уведут! Нечета моему пропойце! Мой уже лыка не вяжет!
  Марфа и сама это понимала. Как только закончил Лёня играть на гармони, она тут же подошла к нему и, схватив его за руку, повела в другой конец зала. Он долго смеялся над её выходкой, а потом снова пробрался в толпу девчат и, не замечая жены, хохотал, рассказывал им анекдоты.
  Тут и оказалась рядом с Марфой Раиса Леонидовна. Она была одета в шерстяное синее платье, держалась строго, смотрела на всех поверх головы. Она не любили такие праздники. Это было что-то из детства.
  С Марфой она любезно побеседовала, а потом вдруг заявила:
  - Алехин вчера уволился. Знаешь?
  - Нет,- с удивлением ответила Марфа.
  - Вот так. За него всю работу делали, а как выяснилось это, стали на собрании его распекать, так он в этот же день расчет получил и ушел. Не выдержал. Ты имей в виду, я твою кандидатуру выдвигать буду. Не артачься. Тебе я доверяю, знаю, как ты работаешь.
  - Раиса Леонидовна, разве я смогу?
  - Сможешь. Я когда то смогла, и ты сможешь.
  В 1948 году в январе Марфу назначили сменным мастером. Не привычно было, страшно по началу. Многие смотрели на неё сверху вниз, не верили, что справиться. Уж больно простая она, без хитринки! А Марфа в это время учебниками обложилась, журналы изучала, все бегала по цеху, как заведенная, каждый станок порой сама проверяла. Иногда так накрутит себя, что придет поздно домой, сядет за стол и плачет час, не унимаясь, а утром все заново.
  Леониду её назначение не нравилось. Он часто злился, кидал её учебники со стола на сервант, выговаривал ей все, что об этом думает. Марфа терпела, не могла себе позволить сдаться. Порой комок обиды в горле вставал, аж дыхание перехватывало.
  - Каток за клубом открыли, жена,- пытался иногда ласково заговорить Леонид с супругой,- Сходили бы вместе, покатались. А может даже на танцы. А хочешь, просто прогуляемся по парку? Вдвоем, как раньше!
  Но не отзывалась Марфа на его предложения, и Леонид стал с каждым днем приходить с работы все позднее и позднее.
  В день её рождения он пришел немного хмельной и помятый. Протянул ей не смело два билета в театр и сказал:
  - Вот, на премьеру еще две недели назад достал. Сходим?
  Марфа встала из-за стола, где лежали учебники, тетради. Она аккуратно забрала у него билеты, посмотрела на них и спросила:
  - С кем пил?
  - С товарищем.
  - Духи у твоего товарища уж больно сладкие. Может ты с ним и пойдешь?
  Леонид вдруг выхватил билеты из её рук и со злостью порвал на мелкие кусочки:
  - Вот, вот, смотри, жена! Нет билетов, нет!
  Марфа сурово посмотрела на него:
  - И что ты мне этим доказал? Эх, Лёня- Лёня, пропал ты. Пропал...
  По комнате эхом раздался звук пощечины. Леонид тут же бросился к двери и выбежал из комнаты, а Марфа, держась за горящую огнем щеку, села обратно за стол и разревелась. Мало того что ударил, так он ей еще и изменяет! Вот так, в открытую! Даже в её день рождения пришел от любовницы! Как только совести хватило?! Как он смел её ударить!
  На следующее утро Леонид пришел тихий, стоял долго у окна, курил в форточку. Марфа сделала вид, что не заметила его. Она собралась на работу и, не попрощавшись, ушла на смену.
  Вечером её ждал накрытый стол и бутылочка вина. Леонид в белой рубашке, в брюках поправлял селедочницу с селедкой, переставлял с места на место тарелку с ветчиной и блюдо с картошкой. Он заметно волновался, руки его немного тряслись. Заметив супругу, он бросился её обнимать, целовать её лицо, увлек за стол и разлил в бокалы вино.
  Марфа и разозлиться не успела. Она так устала на работе и от неурядиц в семье, что приняла все, как есть и не стала ругаться. Будь, что будет!
  - Помнишь, Марфа, как мы с тобой познакомились?- вдруг спросил мужчина.
  - Конечно, помню. Это было в апреле сорокового,- уверенно ответила она.
  - Восемнадцатого апреля,- поправил Леонид,- Так было темно в тот вечер, что я не заметил тебя и врезался около старого клуба. Помнишь?
  - Помню.
  - Вот, видишь, я не забыл. Ты была такая грустная тогда, такая беззащитная. Я сразу тогда понял, что ты станешь моей женой.
  " Поэтому тогда ты на мне и не женился?": злобно подумала про себя Марфа.
  - Марфа,- продолжил он,- Нам нужно друг другу доверять и держаться вместе. Мы же не чужие люди, мы муж и жена. Мало ли проблем бывает в семейной жизни?
  - Красиво говоришь, Лёня. Простить, видимо, тебя должна за измену? За пощечину простить? К этому клонишь? Да живи, как хочешь, только меня не тронь. Я сама по себе, а ты сам по себе. Так и будем жить.
  - Марфа, зачем все эти обиды? Мало ли мужиков гуляет? Не ушел я, домой пришел, деньги до копеечки все тебе отдаю, на море путевку выбью на работе. Представь, мы с тобой вдвоем поедем на море! Да мне никто больше и не нужен! Ты мне только и нужна!
  Марфа взяла в руки бокал и разом выпила все вино. Потом поставила пустую посуду на стол, вилкой подцепила кусочек селедки и отправила его в рот. И как можно было догадаться к вину купить соленую селедку!? Женщина поморщилась и сразу же принялась накладывать себе в тарелку картошки и ветчины.
  - Марфа, давай жить в мире и согласии. Давай выпьем сейчас за тебя,- бубнил все еще Леонид и быстро наполнил бокал жены,- За мою лучшую супругу на свете! За моего товарища семейного фронта! За тебя, Марфа!
  Они чокнулись бокалами и сделали по глотку. Марфа нервно поерзала на новом стуле, месяц назад купленном ею. Злилась она сильно на мужа, но не разводиться же? Какой позор тогда её ждет! Могут устроить и товарищеский суд на работе! И понизить в должности! А статья в газете об их разводе? Нет-нет, она не может этому позволить случиться! Но как же жить с человеком, который тебе изменяет, который может ударить тебя, не поддерживает тебя, и живет своей какой-то другой жизнью? Смириться с этим?
  Голова у Марфы резко разболелась, и она встала из-за стола.
  - Мне завтра на работу. Давай ложиться спать.
  - Ты ложись, я сам приберу все со стола, жена. Я все сам,- любезно ответил ей Леонид.
  Марфа возражать не стала. Как только её голова коснулась подушки, она тут же провалилась в сон.
  В конце марта, когда в воздухе запахло талым снегом, Леонид пришел с работы задумчивый и угрюмый. Марфа налила ему грибных щей в тарелку, подала ложку и села рядом. Леонид хлебнул два раза и тут же отложил ложку в сторону:
  - Жена, - вдруг начал он,- У меня на работе двое отцами вчера стали. У одного дочь, у другого сын.
  - И что?- спросила недовольно Марфа, предвидя неприятный разговор.
  - Ты бы к врачу сходила... ну... к этому... женскому. Может, подлечит. У всех уже дети, а у нас... стыдно даже мужикам в глаза смотреть...
  Марфа вскочила из-за стола, отвернулась к окну и громко высказала:
  - Что ты за человек такой?! Всю душу мне исгадил! То по бабам шляешся, то больной меня называешь! Нет сил уже никаких!
  - Марфа, не поднимай на меня голоса! Нас услышат соседи! - громко произнес Леонид.
  Марфа резко к нему повернулась и ответила:
  - Пускай слышат! Обидел ты меня, Лёнечка! Сил никаких нет! Видеть тебя не хочу!
  Леонид вдруг вышел из-за стола, подошел к жене и схватил больно её за руку:
  - Не устраивай сцен!
  - А то, что? - с вызовом спросила его Марфа, смотря прямо в глаза,- Отпусти, дьявол!
  Леонид резко сжал другую ладонь в кулак и угрожающе поднял над супругой:
  - У-у-ух...! - и резко отпустив её руку,- Душу всю изъела! Гадюка!
  - Так и иди туда, где лучше! - кинула ему бойко Марфа.
  Леонид вдруг кинулся к вешалке и стал одеваться:
   - Ну, раз так, то пойду я туда, где мне всегда рады!- и громко хлопнув дверью, вышел.
  Марфа села обратно за стол, нервно стала хлебать щи из своей тарелки, роняя слезы. Потом отодвинула от себя, встала и бросилась к окну. Нет, не было её мужа во дворе! Ушел! Он ушел! И из-за чего? Получатся, что из-за того, что она не может родить ему ребенка?! Сходить к доктору? Да разве она не была там? Ничего ей тогда не сказали, а сейчас что измениться?
  Она дождалась следующего дня, отпросилась с работы и пошла в больницу. После долгого ожидания в очереди её принял старенький доктор. Он долго и томительно, что-то писал после осмотра, потом еще раз посмотрел поверх очков на Марфу и сказал:
  - Тяжести таскали?
  - На стройке работала,- отвечала Марфа.
  - Переохлаждались?
  - Работали и в мороз.
  Он вздохнул:
  - Милая, что же вы раньше к врачу не обратились?
  - Приходила как то, сказали, что все как у всех.
  - Все, да не все,- ответил доктор,- Вот, держите. Это направление в городскую больницу. Езжайте, может они чем-то помогут. От лечения только не отказывайтесь. У вас есть еще шанс.
  На дрожащих ногах выходила Марфа из кабинета. Домой дошла, как в тумане, легла на кровать и без слез просто лежала до утра. На следующий день взяла на работе дни и поехала в город. Положили её на четырнадцать дней, лечили чем то, процедуры разные назначали. Сразу дали понять, что это не панацея от её беды. В палате кто-то из женщин посоветовал сходить к бабке Домне, что живет на краю города у самой старой мельницы.
  - Уж, при моей памяти пятеро баб, после неё-то понесли,- говорила женщина,- Ты только сахару возьми, она сладкое любит. Говорит, детей будущих этим сахаром к матерям приманивает.
  Другая на море советовала съездить:
  - Сама-то я до твоих лет ни разу не понесла, а с мужем уже лет десять жили. Вот повез он меня раз в Крым на море, а оттуда с животом верталась. Сын у нас родился, а после еще два раза рожала. До войны это еще было...
  После выписки Марфа сразу пошла в магазин, купила сахар и оттуда напрямик к старой мельнице. Одинокую избушку она быстро отыскала среди качающих сосен, возле реки. Вошла не смело, покликала Домну, та вышла из-за печки и велела сесть за стол.
  Долго старуха, что-то шептала над миской с водой, потом сахар туда пустила и шептала, шептала почти час. А в конце миску Марфе подала и велела всю воду выпить. Вышла она от Домны растерянная и погрустневшая. Чем ей поможет сладкая вода?
  В Заводское-1 ехала нехотя, без радости. Надежда на нормальную жизнь таяла у неё на глазах. Муж оказался не верный, а она бесплодная. На работе многие считают её не способной, пренебрегают. Марфа почувствовала себя такой несчастной, что когда она вошла в комнату, не сразу заметила мужа на кровати. От шума он зашевелился, лениво поднялся и посмотрел сонными глазами на Марфу.
  - Пришла, значит... Оставалась бы там, чего вернулась?
  - В больнице лежала, а ты меня даже ни разу не проведал,- она поставила чемодан с вещами на стул и стала раздеваться.
  - В больнице... Какой толк от меня был бы там?
  - Проведать свою жену хотя бы.
  - Заладила опять...
  Марфа промолчала, а Леонид уже чиркнул спичку и зажег себе папиросу:
  - Я утром кашу сварил. Будешь? - спросил он жену.
  - Нет. Я лягу спать. Я устала с дороги.
  Леонид пожал плечами и, взяв в руки пепельницу, отошел к окну. Марфа не глядя на мужа, разделась и прошла в кровать. Проспать бы всю жизнь разом на этой кровати, а там уже и конец!
  ***
  В мае на выходные Марфа поехала в Ягодное, помочь с огородом. Её с радостью встретили племянники, обняли её, расцеловали. Про больницу Марфа решила ничего не говорить матери, она и так была замученная работой на ферме и домом.
  Быстро переодевшись, она с лопатой вышла в огород и стала копать грядки. Пахло в воздухе дымом, сиренью, щебетали птицы в кустах смородины. Хорошо было на свежем воздухе, хоть и с лопатой! Мать часто выглядывала из окна, смотрела на неё, почему то хмурилась. Видимо была недовольна, что дочь приехала одна, без мужа. А Марфа мужу и не говорила и не просила его. Ледяная стена между ними выросла.
  Мимо забора два раза проходил Тихон. Он раз поздоровался с Марфой, потом засмущался и ушел. Второй раз он прошел уже через час, но сделал вид, что идет, куда-то по делам. До чего же смешной этот Тихон!
  Вечером Варвара Федоровна истопила баню, приготовила внукам сменное белье. Первым пошел Антон, за ним Варвара Федоровна с Натальей, а последние - Марфа с Тоней. Легко после бани стало, как будто груз с плеч сняли.
  Сидели потом в избе, чай пили со сладкими сухарями, что привезла с собой Марфа. Хорошо было, уютно.
  - Тонечка школу закачивает,- вдруг начала Варвара Федоровна,- Отправлять в город профессию получать надо или в колхоз устраивать.
  - Зачем же в город, и у нас есть училище,- отвечала Марфа.
  - А в июле Костенька вертается. Плотником работать у нас будет.
  - Ну, дай Бог.
  - Доченька... - как то не уверенно вдруг начала Варвара Федоровна,- А почему Леонид-то не приехал?
  - Занят, работы много.
  - Не хорошо это без мужа кататься.
  - Ничего, сейчас время другое.
  - Ай-яй, не хорошо. Что люди скажут...
  - Языком молоть, не мешки ворочать. Всегда люди найдут, о чем посудачить.
  - А все же... Душа у меня за вас болит. Не наделали бы делов...
  Ночью Марфе опять не спалось. Она крутилась на жесткой постели, старалась найти удобное положение. Потом плюнула и вышла во двор. Села на крыльцо, посмотрела на небо, усыпанное яркими звездами. Красиво-то как! И зачем ей уезжать в Заводское-1? Остаться бы тут, устроиться птичницей или дояркой и смотреть каждый вечер на это небо!
  Марфа вышла за ворота, села на скамейку. Мысли её уносили, куда-то вдаль, замечталась и даже не заметила, как в темноте из-за кустов сирени появилась какая-то тень. Она все росла и при приближении приобретала знакомые черты, а потом послышался голос:
  - Марфа, ты чего тут сидишь?
  Женщина обхватила себя руками и ответила:
  - Не спиться, а ты чего тут крадешься, словно вор?
  Тихон осторожно поставил на землю саквояж и сел рядом на скамейку:
  - Буренка у Маловых заболела. Лечить ходил. Завтра снова к ним пойду.
  - Не женился еще?
  - Марфа..., - он грустно вздохнул,- К чему эти вопросы?
  - Так, просто...
  - Не женился. А ты одна приехала или с мужем?
  - Одна.
  Они замолчали. Сидели так минут десять, слушали деревенскую тишину и редкую собачью перекличку.
  - Марфа...- послышался голос мужчины.
  - Что, Тиша?
  - Пришла бы ты ко мне, пока гостишь...
  - Тиша... Не могу...
  Они снова замолчали, пока мужчина вдруг не встал со скамейки и не взял свой саквояж.
  - Марфа, - снова окликнул Тихон,- Пойду я.
  Она провожала его взглядом, а потом утерла по-детски кулаком слезы на глазах и ушла в дом. Почему же ей так больно на душе? Может она любит Тихона? Или это что-то другое? Что же с ней твориться? Ведет себя, как девчонка! Ей Богу!
  На следующий день она уезжала к себе в Заводское-1. Дома её встретил Леонид. Он мыл полы, с удивлением посмотрел на жену:
  - Я думал, ты приедешь только завтра.
  - Завтра уже понедельник, а мне на работу,- строго ответила она.
  - Ах да...,- он бросил тряпку в ведро и понес его выливать на улицу.
  Марфа осторожно разулась, прошла к серванту, достала зеркало, что когда то дарил ей Семен, и посмотрела на себя. Вроде еще не старая, и морщинки только возле глаз появились еле заметные, но взгляд... он был полный грусти и печали. Вот так, молодость прошла, а она и не заметила!
  - Раз ты приехала, то сготовь ужин,- вдруг появился в дверях Леонид,- А то соседи уже надо мной насмехаются. При живой жене, а как холостой живу.
  Марфа ничего не ответила, только отложила зеркало в сторону, достала миску для картошки и ушла на кухню.
  В июне к ней в Заводское-1 приехала Тоня. Марфа сходила с ней в училище, подала документы, потом на завод, чтобы девушка могла начать работать, хотя бы четыре часа в день и зарабатывать стаж и себе на расходы. Тоню поселили в общежитие при училище с такими же девчонками, как и она. Марфа очень переживала за неё, бегала с ней повсюду, купила необходимую ей одежду, чтобы девочка не стеснялась ровесниц. Лишь бы теперь училась и работала и не наделала глупостей.
  В июле в Ягодное к матери вернулся Костя из училища, а одновременно с ним неожиданно приехала старшая сестра Анна с четырьмя детьми. В войну уехала она к дальним родственникам мужа в небольшой город на Урале, там и жила. В сорок втором супруг её, хоть и калека, ушел добровольцем и уже не вернулся. Работала она, то уборщицей, то подавальщицей в столовой. Жила с детьми, как могла, часто просила помощи у мужниной родни. А в этом году родня вдруг заартачилась, мол, война прошла, справляйся как-нибудь сама. Хорошо, что старшая дочь, Люсенька, в техникум в этом году поступает, а остальные четверо были еще школьниками и питались явно не воздухом. Вот и решила Анна отправить на лето до конца августа к своей матери. Абы на земле не пропадут, да и лес там рядом, грибы, ягоды...
  Привезла детей и на следующий день обратно засобиралась. Сидели теперь напротив бабки четверо внуков, смотрели на неё испуганно. Варвара Федоровна, конечно, не могла отказать дочери в её просьбе, а теперь вздыхала и не знала, как быть.
  - Ничего, - вдруг подал голос Костя,- Петьку к себе в подмастерья возьму. Помогать мне будет.
  Тринадцатилетний парень даже оживился немного, когда о нем заговорили:
  - И Ваську возьмите. Он всего на два года младше меня.
  - Лишь бы от работы не отлынивали, мне то что,- отмахивался Костя.
  Девочки, Зоя и Роза, девяти и семи лет сидели, молча, хлюпали носом и явно были не рады, что оказались тут.
  - Ну, ничего, внученьки,- успокаивала их Варвара Федоровна,- И для вас работа найдется. Вон, Наташке помогать будете грядки полоть, кукол из початков делать.
  Девочки оживились при слове " кукол". "Ничего, проживем как-нибудь": подумала Варвара Федоровна. За лето прикипела она к внукам, что даже, когда время пришло им уезжать, плакала, целовала их щеки. Господи, ну почему все так?!
  Снова она осталась с Костей, Антошей и Натой. Сидели они в избе, глядели в окна и все ждали чего то, возможно чуда или надежды, что еще жила в их сердцах...
  Пятое сентября выпало в этом году на воскресенье. Леонид застал Марфу за штопаньем его же носков. Он прошел к столу, положил, молча, цветы и протянул супруге бумажный сверток. Марфа отложила носок в сторону и приняла, как должное, подарок.
  - Разверни,- спокойно попросил её Леонид.
  Марфа стала аккуратно разворачивать и вытащила на свет красивую голубую блузку.
  - Спасибо, очень красивая,- поблагодарила женщина.
  - Марфа...,- Лёня вдруг замялся.
  - Что?
  - Давай уже мириться. Так нельзя. Я знаю, что виноват, но и ты не подарок. Оба мы ершистые, друг друга стоим. Нет сил, так жить. Мне другая жена не нужна.
  - Лёня...,- женщина положила блузку на стол и вздохнула,- Я возможно никогда не смогу родить тебе детей. Вот что. Хочешь, можем развестись. Это будет, по крайней мере, честно с моей стороны...
  - Марфа, не говори так! Я дурак! Я идиот! - он вдруг сгреб её в охапку и сильно обнял,- Не говори так, слышишь? Не говори!
  - Так врачи сказали... Да и расклеилось у нас с тобой что то, не склеить уже...
  - Ничего не говори! Склеим, все склеим!
  Марфа замолчала. Лёня отпустил её, посмотрел жене в глаза:
  - Будем жить, как жили до этой ссоры. А дети? Ну, разве я женился на тебе ради этого? Я просто жить с тобой хочу!
  - Зачем ты себя обманываешь, Лёня?
  - Нет, я все обдумал! Я все решил! Я виноват во всем, я и только я!
  - Лёня, что за чудачества?
  - Видимо не догулял я до войны, а теперь все обдумал. Марфа, будем жить! Просто жить!
  Он снова обнял супругу, потом схватил чайник и ушел на кухню. Оставшись в комнате одна, Марфа села обратно за стол, схватила не доштопанный носок и тут же отложила. Господи, может все еще наладиться? Может они еще проживут долгую и счастливую семейную жизнь?
  Пока Марфа все обдумывала, в комнату с чайником в руках ворвался Лёня. Он быстро достал кружки из серванта, разлил чай, потом посмотрел на цветы на столе и сокрушился:
  - Ах, каков дурак! Я так и не подарил тебе вазу!
  - Ничего, у нас есть пустая банка,- ответила спокойно Марфа и, встав из-за стола, достала прозрачную банку из шкафа.
  Леонид выхватил её из рук супруги и схватил цветы:
  - Я все сам! Я сам!
  Всю ночь он обнимал её, целовал, признавался, как когда то, до войны, ей в любви. А утром Марфа снова пошла на смену. Вот и прожили они с мужем два года. Вот и пролетело время.
  Надежда в сердце поселилась у неё, что все наладиться, что будет, все, как тогда, до войны. А пока на работе ей приходилось, как в бою, воевать с некоторыми работниками, предотвращать брак, искать слесарей, когда станок вдруг не работал.
  - Опять брак! Ахметова! Ты же звеньевая, а сама брак штампуешь! - воевала она,- Зачем ты края то стачиваешь? Разве по чертежу не видишь, что этого делать не надо?
  - Командирша! - прыскала Роза Ахметова,- Раз такая умная, сама встань у станка!- и, бросив грязную промасленную тряпку на железный стол, гордо удалилась.
  - А я и встану! Я не дам вам брак штамповать! И тебя со звеньевых сниму!- кричала Марфа той вслед.
  Домой приходила уставшая, без ног. Подолгу лежала на кровати, а потом шла готовить ужин. Леонид часто баловал её. То приходил с кульком конфет, то однажды арбуз принес и сразу же торжественно его разрезал.
  - Вот, смотри! Астраханский! Сахарный! Пальчики оближешь!
  Марфа радовалась таким мелочам. В комнате даже стало как то уютнее, хотелось с работы побыстрее сюда придти, заняться домашними делами. Как же глупо, что они упустили так много времени на обиды, ссоры и измены. Как глупо! Вот же оно простое счастье!
  ***
  Зима в Заводское-1 пришла в середине ноября с первым снегом, что уже не таял, а плотно устелил землю белым ковром. Марфа возвращалась в этот день с работы с сумками из магазина. Она уже обдумывала, что приготовит на ужин, что вскипятит сегодня воду и постирает нижнее белье свое и мужа. Попутно она любовалась искрящим снегом на тротуаре, смотрела на веселящихся детей, что собирали снег и кидались им в друг друга.
  Войдя в комнату, она застала сидящим за столом Леонида. Он нервно курил папиросу, потом быстро потушил её и поздоровался. В его глазах Марфа прочитала тревогу, но как бы она не пыталась у него допытаться спросить, он отшучивался и уходил от темы.
  Не хорошее чувство поселилось в сердце у Марфы. Она каждый день теперь ждала чего то, чего и сама не знала.
  Первого декабря она после смены забежала в магазин, купила хлеба и сладких сухарей к чаю. Бежала домой, а в лицо как назло лез падающий снег, дул холодный ветер, постоянно скользили сапоги на тротуаре. Как только вошла в комнату, сразу бросила на стул сетку с продуктами и стала поспешно раздеваться. Она не сразу заметила присутствие чужих людей в комнате.
  - Здравствуйте, Марфа Никифоровна,- вдруг послышался женский голос.
  Марфа повернула голову и увидела сидящих за столом незнакомую женщину, грустного Леонида и мальчика пяти-шести лет.
  - Здравствуйте,- озадачено поздоровалась Марфа и встала на месте, не зная, что ей делать дальше.
  - Марфа,- начал Леонид,- Это Мария Максимовна Протасевич. Она когда-то спасла мне жизнь.
  Женщина встала из-за стола и протянула Марфе свою руку. Мария оказалась выше на её голову, а пожатие было отнюдь не женским, а больше мужским, сильным. Марфа смутилась немного, посмотрела внимательно на женщину. Та стояла в пиджаке и в шерстяной юбке ниже колена, на лице её не было косметики, а светлые волосы едва спускались ей до плеч. Взгляд у неё был жесткий, колющий, что у Марфы пробежался даже холодок по спине.
  - Вы были медсестрой на войне?- спросила она Протасевич.
  - Нет. Служила в стрелковой дивизии снайпером,- уверенно ответа та.
  Марфа потерла свою ладонь о кофту и посмотрела на мальчика, что сидел растерянно за столом. Заметив это, Протасевич произнесла:
  - Это мой сын Алексей, ему пять лет. Алексей Леонидович.
  Марфа не сразу услышала, то, что произнесла эта женщина. Когда наступила неловкая пауза, Леонид вскочил с места и усадил жену на стул:
  - Марфа... Марфа... это мой сын. Ты пойми, так получилось... Там была война...
  Мария села рядом с ней и перебила Леонида:
  - Я не претендую на вашего мужа, Марфа. Я приехала лишь за помощью. А то, что случилось тогда между нами, всего лишь минутная слабость, и не более.
  - Марфа,- продолжил Леонид,- Я буду платить алименты, ведь он мой родной сын. Понимаешь? Мой сын! А Маша, она хороший человек. Она - герой! Она спасла мне жизнь, Марфа! Она прикрыла меня на задании, защитила мою спину от вражеской пули!
  Марфа их не слышала, она переваривала информацию, теребила край скатерти пальцем.
  - ... У ребенка должен быть отец... И этот отец - я!- послышалась речь Леонида.
  Марфа встала резко из-за стола и заявила:
  - Мне нужно выпить...
  Леонид вскочил с места, подбежал к серванту и достал оттуда бутылку водки. Быстро раскупорив её, он разлил в три стакана и поставил их на стол. Марфа не стала ожидать всех, схватила один стакан и тремя большими глотками выпила горькую жидкость. Громко поставив пустую посуду на стол, она схватила тут же второй стакан и проделала с ним тоже самое.
  Леонид и Мария были в замешательстве. Когда рука его супруги потянулась за третьим, он положил на него свою ладонь и произнес:
  - Ругайся, бей посуду, но ничего уже не изменить. Давай все решим с миром.
  Марфа внимательно посмотрела на Протасевич. потом на её сына и ответила:
  - За меня все давно решено,- ей вдруг стало дурно, закружилась голова, все поплыло перед глазами, забили невидимые молоточки по вискам.
  - Марфа, что с вами? - послышался голос Протасевич,- Вам плохо?
  - О-ох...
  Леонид схватил свою супругу и уложил на кровать. Она лежала так до самой ночи, а потом тихо встала и вышла на кухню. Там, стоя, у форточки, курила по-мужски Протасевич. Заметив Марфу, она спохватилась и стала тушить папиросу о подошву своих сапог.
  - Вы встали... Вам уже лучше?- спросила она.
  Марфа прошла к табурету и села на него:
  - Почему вы приехали именно сейчас? Почему не тогда?
  - О чем вы? Ах, да. Марфа Никифоровна, я понимаю вас. Ваша правда. Ваш супруг всю войну вас вспоминал. А то что, произошло между нами, дело обычное. Почему он не женился на мне? Да потому что я отказалась! Ведь он вас любит! Все время только о вас и говорил...
  - Не верю...
  - Я не могу ничем доказать, лишь мои словам вы можете верить или не верить. Если бы не мое бедственное положение, я бы и не приехала. Ну и к тому же, ребенок должен знать своего отца,- женщина подвинула другую табуретку к себе и села рядом с Марфой,- Вы уж простите меня и Лёньку. Тогда мы думали, что каждый день, это последний. Вокруг была лишь смерть и боль. Вы понимаете?
  - Я не знаю...
  - Я долгое время думала, что Лёни нет в живых, а потом пришел ответ... и вот я решилась. Простите меня, не злитесь зря.
  Марфа ничего не ответила. У неё разболелась голова, и она закрыла глаза. Протасевич встала с табурета и ушла в комнату. Марфа посидела в одиночестве еще час, а потом, собравшись с духом, пошла к себе.
  Мария с сыном прожили у них неделю, потом уехали обратно к себе под Гомель в маленький город. За это время Марфа успела разглядеть женщину хорошо. Красивая, высокая блондинка с голубыми яркими глазами, с прямым носом и ноздрями вразлет. На ней все сидело отлично, даже та ужасная юбка и солдатские сапоги. Только раз она оголила нечаянно живот, и Марфа заметила ужасный шрам ниже пупка.
  - Это меня резали, когда сына рожала,- заметив взгляд женщины, ответила Протасевич,- Резали экстренно. Теперь детей иметь не могу. Лёшенька мой первый и последний сыночек.
  Марфе было тяжело находиться рядом с этой женщиной. От неё исходила сила, опасная сила, с которой невозможно, казалось, тягаться.
  Когда Протасевич с сыном уехали, в комнате Окуневых как будто выключили свет, и повеяло холодом. Марфа не разговаривала с мужем. Ей не хотелось верить, что все это время он ей врал. Как он поступил с ней жестоко! Как посмел вытереть об неё ноги!
  Леонид приходил с работы тихо, старался не шуметь, готовил ужин и сам накрывал на стол. Он знал, что виноват, он знал, что однажды придет за это расплата. И все же ему стало легче, когда в конце августа ему пришло письмо от Марии, в котором она писала о его сыне. У него есть сын! На войне их пути разошлись, когда Маша была уже в положении. Он предлагал ей пожениться, но тогда она ему отказала. Вот ведь как получилось.
   А теперь он теребит фотокарточку своего сына, любуется на его лицо и не нарадуется, что он отец! Он отец!
  ***
  31 декабря Марфа ушла праздновать к своей подруге Наталье, и Новый год Леонид встречал в компании старика Самуила.
  Утром, первого января, тихо пришла Марфа. Посмотрев на стол, обгаженный окурками и пустыми бутылками, она развернулась и снова вышла за дверь. До обеда она гуляла по тихим заснеженным улицам, мечтательно смотрела в окна, где, как ей казалось, царит любовь и забота. Ей хотелось почувствовать жизнь, а не быть униженной, растоптанной и оскорбленной.
  После обеда она снова вернулась к Наташке. После того, она родила в конце мая прошлого года, ей дали отдельную комнату. Родилась у неё доченька - Катенька. Марфа сидела возле неё, корчила ей рожицы, веселила девчонку. Наташка разливала чай в стаканы, учила жизни подругу:
  - Ну и что, что есть сын? Это ведь хорошо! - тараторила она,- Зря ты на него обижаешься.
  - Наташенька, не начинай. Не хочу, противно.
  - А я говорю - зря! Ну, было и было у него, когда то с этой Марией. Мало ли, все там бывает. Живите вы, как жили. Чего трагедию ломать?! Марфа, ведь такого мужика, как твой Лёня, еще поискать надо. Днем со днем не сыщешь! И сам приготовит и приберется! Да много ли таких видела еще?
  - Не тереби ты душу мою, и так её истерзали!
  - Марфа! Послушай ты меня, ведь я тебе добра желаю!
  - Измены ему прощай, обман ему прощай, слова обидные ему прощай, пьянку ему прощай! Да что это за жизнь то такая?
  - Обыкновенная, как у всех...
  - Нет! Не должно быть так! Не должно! Я же не пенёк с глазами, я человек!
  - Свихнулась ты совсем, подруженька. Хочешь, как Ольга Георгиевна одной жизнь прокуковать? Вот умерла она, а про неё почти никто и не вспомнил. Так же хочешь? Или как Вера Ивановна из моей бригады? Ей на днях сорок будет, а замужем ни разу не была и уже и не будет. На неё даже наш старый кладовщик Семен Прохорович не засматривается. Да на меня посмотри, одна мыкаюсь с дитём! Думаешь, счастлива? Так же хочешь?
  Домой Марфа вернулась ближе к ночи. Леонид уже все прибрал на столе, пил горячий чай и, увидя жену, достал чашку из серванта и налил и ей. Марфа медленно сняла пальто, разулась и прошла к окну:
  - Так жить нельзя,- начала она,- Наш брак - ошибка.
  Леонид стоял у стола и, поставив горячий чайник на подставку, внимательно посмотрел на жену:
  - Никакой ошибки. Марфа, все наладиться. Дай только срок.
  - Не могу я с тобой жить. Противно.
  - Что за вредная философия? Это жизнь, Марфа. Разное бывает и что же? Разбегаться по любому поводу?- он занервничал,- Ты это брось. Садись лучше за стол и выпей горячего чая. Ты вся дрожишь.
  Марфа стояла неподвижно к нему спиной и молчала. Леонид медленно подошел к ней и спросил:
  - Ты не можешь простить меня из-за сына? За то, что он у меня есть? Устыдилась бы! Это ведь все произошло еще до нашей с тобой свадьбы. Марфа, я тогда думал, что не вернусь после той чертовой мясорубки! Ты это понимаешь? Да и ты сама сказала, что никогда не родишь. Так вот, у меня есть сын, и я не брошу ни тебя, ни его.
  Марфа молчала. Ей хотелось заплакать, а слезы как назло не шли. Стояла она, смотрела в окно, где спокойно с неба падал снег, и дрожала, то ли от волнения, то ли от холода.
  - Жена, - продолжал Леонид,- Ты очень изменилась со своей должностью. Портит она тебя, и жизнь нашу портит. Сама ты потерялась, и не знаешь, чего хочешь. Рубишь все с плеча! Вот книжки свои умные читаешь, а умнее не стала. Не парень с девкой мы с тобой давно, а взрослые люди. Вот и решать проблему надо, как взрослые. Чего молчишь? Не прав разве я?
  Марфа не ответила ему. Леонид продолжил:
  - Я буду против развода, так и знай. Не дам согласия! Не за этим я женился, чтоб потом в суде краснеть! Можешь и дальше выкобениватся. Я терпелив, подожду, пока спеси в тебе убавиться...
  Мужчина отошел от неё, встал у серванта и снова заговорил:
  - Другой бы муж кулаком непутевую жену проучил, да рука у меня на тебя не поднимается. Насмотрелся я на этот содом еще в детстве. Решил, что так жить не буду. А выходит зря? Марфа, ты это брось! Хватит этого! У меня терпение лопается! Ну, скажи хоть что-нибудь!
  Марфа резко развернулась к нему лицом и ответила:
  - Всё тебе уже сказала! Наш брак-ошибка! Ищи другую жену! Покладистую, хозяйственную, плодовитую или какую там тебе надо. Не жизнь это, а сплошная каторга! Ты захотел - с друзьями выпил, захотел - загулял с бабой чужой, захотел - обидел меня словами. А мне тебя терпи? Так получается? Терпи и молчи, как при царе горохе! Нет, Лёнечка, нет! Я терпеть не буду!
  Леонид неожиданно задрожал, щека со шрамом задергалась. Он схватил чашку из серванта и со всей дури размахнувшись, разбил её об пол. От резкого звука и звона Марфа дернулась и прижалась к подоконнику.
  - Хватит! - крикнул мужчина,- Хватит, говорю! Не для этого я всю войну прошел, чтоб бабу выслушивать! Хватит!
  Марфа ничего не ответила, только сжала плотно губы и сурово посмотрела на мужа.
  - Хватит! - кричал все еще он,- Раз вышла за меня, терпи! Нечего тут представление для соседей устраивать! Устал я слушать твой трёп, устал! Всё тебе не так, все не эдак! Что ты, сын у меня появился. Трагедия вселенского масштаба! Нет бы, порадоваться за мужа, поддержать, раз родить не можешь! Так нет же, пилит, как пила! Развела свою вредную философию! Эх, ты-ы! Баба ты непутевая...
  Он замахнулся кулаком, но тут же передумал и бросился к вешалке, накинув на себя пальто, быстро обулся и вылетел из комнаты, оставив Марфу одну. Она стояла у подоконника минут двадцать, смотрела на осколки разбитой чашки. Эта чашка была из чайной пары, подаренной ей на работе за отличную работу год назад. Как назло, на глазах не появилось ни одной слезинки, только лишь разболелась голова. Тогда женщина взяла веник, совок и аккуратно смела осколки, подмела пол, а потом легла на кровать и лежала так с открытыми глазами, смотрела в потолок.
  Леонид пришел под утро. Он скинул с себя пальто, разул сапоги уже среди комнаты, сел за стол и прям за ним заснул.
  Второго января в воскресенье, Марфа с самого утра прибиралась в комнате, вытирала пыль, перебирала полку с книгами, в шкафу наводила порядок. Ей хотелось отвлечься, хотелось хоть немного забыть о том, что происходит в её жизни.
  Леонид, как проснулся, сходил уже к старику Самуилу, опохмелился и теперь сидел на кровати, мурлыкая под нос какую-то веселую песню, зашивал себе брюки. Видимо, побоялся просить жену, после вчерашнего.
  - Что за наказание, брюки и то сам себе латаю,- вдруг пробубнил он, не поднимая глаз на Марфу.
  Женщина посмотрела на него, но ничего не ответив, продолжила перебирать шкаф. Она всей душей желала, чтобы побыстрее наступило завтра. Ей хотелось выйти на работу, заняться своим любимым делом. Там ей все было понятно, а тут, дома, совершенно все осточертело, хотелось лишь сбежать.
  В понедельник Марфа пришла на работу рано, прошлась вдоль станков, просмотрела журналы. Её душа пела тут, в цеху. На лице заблестели глаза, хотелось побыстрее окунуться в привычную рабочую суету. Так много идей роилось в её голове, так хотелось поделиться с другими.
  После смены Марфа шла домой медленно, нехотя. Она часто поднимала свои светло-серые глаза к такому же серому пасмурному небу, и почему то вспомнила, как когда то в школе старый учитель рассказывал им, как на зиму перелетные птицы улетают в теплые края, туда, где не бывает снега, а всегда лишь вечное лето. Вспомнила, как он рассказывал, что в тех краях растут пальмы, апельсины, мандарины, виноград... Вдруг Марфа поняла, что только раз пробовала мандарин и то, это было перед войной. Эх, хорошо бы стать птицей! Улететь в те самые теплые края, сидеть у моря, есть апельсины, мандарины, виноград... Ах, она ведь и на море никогда не была! Лёня только все обещал достать путевки, но это так и осталось обещанием. А теперь то, что? Теперь можно и вовсе забыть про море, про апельсины...
  Марфе вдруг захотелось нестерпимо домой, туда в Ягодное, к матери. Захотелось все рассказать ей, что на душе скопилось. Хотелось расплакаться на коленях у матери, почувствовать на голове её ладони, что будут гладить, утешать. Господи, как же тяжело! До чего пасмурно в душе! Как пережить эту тоску?
  Не доходя до дома, дорогу ей неожиданно перебежала Машка Самойлова, держа в руках закутанный сверток под именем Светлана. Год назад у них с Семеном родилась дочка, и все внимание теперь уделялось только ей. "Ну и хорошо, что так случилось": подумала про себя Марфа, глядя женщине вслед. Все-таки пришло кому то долгожданное счастье.
  Когда она вошла в комнату, Леонида там не было. Она медленно разделась, спокойно ушла готовить ужин, а после нашла мужнины брюки, висевшие на спинке стула. Осмотрела их, поняла, что эти брюки он латал вчера и, аккуратно сложив, повесила их в шкаф.
  Леонид пришел ближе к ночи, хмельной и веселый. Он бросил пальто на спинку стула, встал посреди комнаты и спросил:
  - Жена, у тебя деньги есть? Дружку своему я должен. Отдать бы.
  Марфа, молча, достала из сумочки кошелек и протянула мужу:
  - Сколько нужно, отдай,- тихо произнесла она.
  Леонид взял одну бумажку, накинул обратно пальто на плечи и вышел. Марфа села за стол и упершись на кулаки, задумалась. Стоит ли так продолжать жить? Может ей просто уехать? В город уехать, поступить так же на завод работать, познакомиться с новыми людьми. Не старая она же, чтобы закапывать себя в бытовухе? Из дум её скоро выдернул вернувшийся обратно Леонид. Он разделся, прошел к столу и налил теплый чай в стакан, из которого только недавно пила Марфа. Тремя глотками, он выпил всю жидкость, потом прошел на кровать и лег.
  - Эх, сейчас бы пирогов с мясом или морковью и яйцом,- мечтательно произнес Леонид с закрытыми глазами,- Помню, мать в детстве пироги такие вкусные пекла. Вот сейчас бы такие. А молоко-то какое она покупала у соседки бабы Дуси. Как вспомню, так слюни текут. Молочка бы сейчас. Слышь, Марф, молока то завтра купи. Слышишь?
  - Слышу,- тихо отозвалась женщина.
  - Я завтра на вторую смену останусь. Денег заработаю, купим и мяса и яиц. Пироги испечешь, как мамка моя. Эх, жива была бы, научила тебя, как печь пироги. Вот чем должна настоящая баба заниматься.
  Марфа ничего не ответила, а через пять минут за спиной она услышала храп. Вот и все, не успел придти, а уже заснул. Может, оно и к лучшему?
  ***
  В конце января в Ягодном неожиданно сыграли свадьбу. Тихон женился на девятнадцатилетней Глашке Коротковой. Свадьба была скромной, семейной. Давно уже вдовы и девки молодые про Тихона шептались, мол, женщин избегает, странный уж больно. Тут мать Глашки и подсуетилась. Стала дочь свою к ветеринару подсылать. Девушка ходить по пятам за ним стала, ласково спрашивать о его работе, плечиком нечаянно задевать.
  - Дядь Тишь, а покажите-ка, а расскажите-ка,- лилось из уст девушки.
  А как то вечером в коровник его позвала, мол, Ночка телка телиться. Прибегает Тихон, а телка стоит в стойле и спокойно сено жует, а сзади руки его девичьи тут же оплетают, слова ласковые в ухо шепчет.
  - Тиша, Тишенька мой...
  Сам не понял Тихон, как все случилось. Противно ему после стало. Избегать Глашку стал, да не тут было, мать её жаловаться к председателю пошла, мол, совратил девку, испортил, а жениться не хочет. Бабы сельские тоже на Тихона ополчились, чуть не плюют в его сторону. Тогда он и сдался. Расписался с Глашей, в дом её свой привел и ходит она теперь павой, книги его с места на место перекладывает, цокает недовольно языком. Противно Тихону было смотреть на это, не её в своей избе он мечтал хозяйкой увидеть. Марфа-Марфа, что же нас так судьба развела? С ней он только мог поговорить обо всем на свете, почувствовать себя счастливым. А Глаша? Другой она была. Разные они были с Тихоном, не было у них тем для разговора. Не мог он ей поведать о себе, рассказать о судьбе своей сиротской, о беспризорстве, о том, как жизнь шанс ему дала. Не поймет Глаша его, не поймет.
  Бывало, проснется среди ночи, завоет от боли в голове, заметается по избе, а как очнется, видит, сидит испуганная Глашка на кровати, глазами моргает. Не понимала она, от чего это с ним случается, не видела такого раньше. То рука бывало задрожит, вдруг перестает слушаться и крутит её и крутит. Сидит тогда Тихон, ждет, пока его отпустит. Все это было последствия войны.
  Марфа его понимала, не боялась всего этого. Садилась рядом в такие моменты, гладила его по спине. Марфа-Марфа... Как ты теперь живешь? Вспоминаешь ли бедного сельского ветеринара?
  В середине февраля в Ягодное на выходные приехала Марфа к матери. Трещали морозы в те дни, дым из трубы стремился к небу, пахло повсюду банным духом. Завидя дочь на пороге, Варвара Федоровна кинулась обнимать её, усадила за стол и стала расспрашивать о жизни. Марфа отводила глаза, старалась обойти неприятною ей тему семейной жизни. Тогда Варвара Федоровна почуяв не ладное, строго спросила её:
  - Опять ты одна приехала. Уж, не натворила ли ты делов, дочка?
  - Мама, Лёня работает в две смены, деньги зарабатывает.
  - Ты смотри, Марфа, дров не наломай. Знаю я тебя, когда крутишь, когда обмануть меня хочешь. Чего задумала, а ну признавайся?!
  - Мама...,- женщина виновато опустила глаза.
  - Ну? Ишь, молчит. По глазам вижу, не ладиться у тебя что-то.
  - Мама...
  - Ты смотри, своего Тихона забудь. Три недели назад свадьбу отыграли. На Глашке Коротковой женился. Все, баста! Забудь его!
  Марфа от неожиданной новости глаза на мать подняла, и губы её задергались:
  - Как? Как?
  - А так, как все. Мужик он видный. Чего греха таить, не без участия Дашки Коротковой его женили. Это она дочь то свою научила, как ветеринара охомутать.
  - Нет, не верю...
  - Вот так, дочка. Живи ты с мужем своим и не дури.
  На глазах Марфы вдруг проступили слезы. Она уткнулась в свои ладони и разрыдалась, а потом рассказала матери все про больницу, про измены мужа, про сына его, про то, как не ладиться у них давно. Мать все выслушала, изредка кряхтя и покашливая, потом встала из-за стола и стала тряпкой стол вытирать. Марфа подняла на неё красные глаза в ожидании утешения:
  - Мама, не могу я с ним жить. Опротивел...
  Варвара Федоровна сжала губы, потом вдруг бросила тряпку на стол и сказала:
  - Вышла за него, так терпи! Ишь, опротивел он ей! Я с вашим отцом жила и ничего. Жива, славу Богу! Домой деньги приносит, сготовит, приберется, а ей, королеве, другого подавай! Срам на мою седую голову! Поплакала и будет! К мужу езжай, мирись и живи, как жили.
  - Мама!
  - Хватит! Разбаловала вас власть! Барыня, какая сыскалась! Вот чуяло мое сердце, что не ладное промеж вас твориться, чуяло! И сыну его рада будь, сама раз пустая! А все почему? Потому что не послушала меня, на стройку тогда полезла! Теперь радуйся его дитю! Слышала меня?
  - Мама, зачем вы так?!
  - Все, молчи! Наговорилась уже! С мужем ласковой надо быть, а ты все разговоры с ним, споришь, все против делаешь. Марфа, что за тетеря ты такая? В кого ты такая родилась?
  Марфа неожиданно вскочила из-за стола:
  - Я приехала к тебе, думала, поймешь, а ты....!- она махнула рукой и побежала за печку.
  Варвара Федоровна тяжело вздохнула:
  - Ничего, дочка, присмирит тебя жизнь, пообломает. Сама все поймешь.
  Марфа быстро накинула на себя пальто, обулась в валенки и вышла на крыльцо. Дыхание сразу перехватило от мороза. Эх, лишь бы метель не закрутила, а то и не уедешь обратно. За воротами послышались веселые голоса племянников. Это Антон с Наткой возвращались, накатавшись на ледяной горке. Увидя тетку, они кинулись её обнимать, снова заманили в избу.
  Варвара Федоровна сурово посмотрела на них:
  - Накатались, гулены? А кто мне воды обещал натаскать в баню? А корыто отмыть обещал?- спросила она внуков.
  - Бабушка, сейчас все отмою, - с улыбкой ответила Ната и, раздевшись, бросилась к корыту, в котором недавно тяпкой порезали капусту и лук.
  - Вода то уж нагрелась в чугунке, посмотри. Ей сполосни, того и хватит,- учила женщина внучку,- Тесто сегодня плохо всходит. Пироги с капустой затеяла я сделать.
  Марфа медленно разделась, села у печи. В глазах её до сих пор стояли слезы.
  - Расселась, барыня,- зло заметила мать, проходя мимо её,- Помогла бы девке чугунок с водой вытащить. Ведь перевернет и ошпарит себя!
  Марфа ничего не ответила, только уставилась на полосатый половик под ногами.
  - Ну, и молчи. Бог с тобой! - махнула на неё мать и сама ухватом вытащила чугунок из печи,- Сама во всем виновата. Сама решила себе такую жизнь. Вот зачем тебе это училище тогда сдалось? Не послушала отца, опозорила и уехала. Дало оно тебе, это училище, счастье то? Не уехала бы тогда, замуж тут вышла, детишек родила бы, познала бы простое бабское счастье. Так мало ей училища, на завод она подалась. Сдался тебе этот содом? Так и этого мало было, на стройку подалась, последнее в себе угробила. Ну и как тебе это счастье? Муж твой и сам скоро уйдет от тебя. Зачем ты ему такая? Пустая, не хозяйственная и холодная.
  - За что вы со мной так, мама? - подняла на неё глаза Марфа.
  - Осрамила ты меня, дочка. Как людям в глаза теперь смотреть? Мало слухов про тебя наплели до свадьбы с Леонидом?
  - Мама...
  - Молчи! Наговорилась уже! Езжай обратно к мужу, в ноги поклонись и живи, как должно! Я с отцом вашим всю жизнь прожила, никто слова дурного про меня ни разу не молвил. Трудно было, а все же жила с Никифором и детей рожала.
  - Мама, зачем вы так?
  - Я перенесла всё, и вы перенесёте. Не барыни, снесете все на своих плечах! Ишь, заявилась и душу всю мою разворотила. Чтоб больше не слышала, что уйти от мужа хочешь! Не пущу иначе! Слышала? Не пущу! Не будет ноги твоей бесстыжей в этом доме!
  Марфа медленно встала со скамейки, снова надела пальто и, не попрощавшись, вышла из избы. Варвара Федоровна нервно терла тряпкой чугунок:
  - Приехала, королева, жалейте её. Меня что-то никто никогда не жалел...,- пробубнила она.
  Марфа шла уже по слабо освещенным улицам в сторону дороги. Надежды чтобы уехать обратно в Заводское-1, было мало, но оставаться здесь не было никаких сил. Проходя мимо дома Тихона, женщина сбавила шаг, посмотрела в его окна, где горел свет, тяжело вздохнула и пошла дальше. Все, упустила она Тихона, чужой муж он теперь.
  На дороге стояла она больше часа. Прежде чем остановился грузовик и довез её до Заводского-1, она вся замерзла, уже думала идти обратно к матери на деревянных ногах. Повезло ей в этот вечер, водитель опоздал по времени, загрузился поздно и теперь ехал на склад разгружаться в Филипповку, а потом домой в Заводское-1. Мужчина оказался веселый, всю дорогу рассказывал анекдоты, байки из своей дорожной жизни. Домой Марфа приехала только ночью.
  Леонид еще не спал, читал газету, курил за столом. Он с удивлением обернулся на распахнутую дверь, даже газету отложил:
  - Что-то случилось? Почему ты приехала сегодня?
  Марфа ничего не ответила, села на стул, стала снимать с себя обувь, стянула шаль с головы.
  - Марфа?
  - У меня нет сил разговаривать, Лёня,- устало ответила она и повесила пальто на вешалку.
  - Что случилось?
  - Ничего, определенно ничего...
  Утром Марфа проснулась с больной головой, в горле першило, а тело все ломало. Не иначе, как застудилась вчера! А завтра уже на работу! Хотела встать с кровати, но голова закружилась, и женщина легла обратно. Через час в комнату влетел Леонид со сковородой в руке, где еще шипела горячая яичница:
  - Всё сам! Опять всё сам! - громко и недовольно произнес мужчина, ставя сковородку на подставку,- Для чего женился, спрашивается? Для чего?
  Марфа открыла на мгновенье глаза, потом снова закрыла. Не охота ей его слушать. Вот уйдет если от неё и слезинки по нему не проронит!
  Через час к горлу подкатил кашель, а потом и вовсе стало нестерпимо холодно. Марфа задрожала вся под одеялом, застонала. Нет, не отойдет она до завтра. Болезнь крепко овладела её телом, измывается, как будто и без этого проблем мало.
  Леонид весь день ходил по комнате, громыхал дверью, ворчал. Утром вызвали врача. Он долго смотреть не стал, велел собираться и поезжать в больницу. Так и попала Марфа снова на больничную койку.
  Очнулась на второй день, глаза еле разлепила, посмотрела на побеленный потолок и громко сглотнула. Как же хотелось пить...
  - Очнулась, что ли? - послышался женский голос в палате.
  Марфа повернула голову и встретилась глазами с женщиной средних лет, сидящей на соседней кровати.
  - Голова болит? - снова она спросила Марфу.
  - Пить... пить хочу...
  - Ай, ты Господи... - заскрипела кровать, послышались шаркающие шаги,- Конечно, пей, красавица.
  Женщина поднесла стакан с водой к сухим губам Марфы. Так жадно она еще в жизни не пила воду. Утолив жажду, Марфе стало легче. Она тихо поблагодарила женщину и снова закрыла глаза.
  - Ой, да разве благодарят за это,- застеснялась та, - Меня Алевтиной Епифановной зовут. А вас Марфой?
  - Да-а...
  - Вот и будем знакомы.
  Кроме них, в палате еще было трое женщин. Они молчали, и были пока невидимы для Марфы.
  - Тебе лет то скока, красавица? - спросила Алевтина Епифановна.
  - Тридцатый пошел...,- медленно ответила Марфа.
  - Смотрю, вроде молоденька, а вроде и нет. Детей то скока?
  - Нет у меня никого.
  - А-а-а, ну, ничего, оно и лучше. Успеется это. Меня мать родила, когда самой сорок стукнуло. Уж и не ждали они с отцом, а тута я, нежданно-негаданно. У меня у самой четверо. Сидят теперь дома, одни-одиношеньки. Сердце изболелось по ним. Старшему двенадцать стукнуло. Супруг то мой после войны недолго пожил, помер уж через год, как вернулся. Оставить диточек не с кем. А я вот бронхит подхватила. Думала, давно меня зима закалила, а тут после бани то меня и схватило.
  Марфа промолчала. Не знала она, что ответить.
  - Замужем то? - спросила снова Алевтина Епифановна.
  - Замужем.
  - Вот и хорошо. Будет, кому навестить.
  И, правда, на следующий день пришел Леонид. Достал где то мандарины, аж целых три штуки, сидел рядом, гладил руку Марфы:
  - А ты лежала и бредила... страшно так было... мандарины все просила, апельсины... Я в город съездил, нашел вот эти последние три,- волнующе рассказывал Леонид, опуская виновато глаза - Испугала ты меня.
  - Лёня, ведь дорого...
  - И что? Ты мне дороже!
  - Лёня... - женщина закрыла глаза,- Какая я гадина...
  - Жена, лежи, молчи и лечись. Не надо этого. Ты устала, болеешь. Не надо себя нервировать.
  - Лёня, спасибо...
  Вот как бывает, судьба сама все за неё решила. Глупо вышло, но без худа, не бывает добра.
  Марфу выписали из больницы только через две недели. Март вступил в свои права, в воздухе запахло талым снегом, воробьи довольны чирикали на проводах.
  За это время на работе произошли глобальные изменения. Раиса Леонидовна неожиданно перевелась в город на другой завод, а на её место поставили совсем молодого и малоизвестного Лосева Захара Борисовича. Отец и мать были его партийными работниками, а он сам очень самоуверенный и нагловатый молодой человек лет двадцати пяти. Мало где он уживался, повсюду сеял скандал, повсюду у него были любовницы.
  Не успела Марфа показаться ему первый раз на глаза, как он сразу любопытным взглядом с головы до ног оценил её и, видимо, женщина оказалась не в его вкусе. Он поморщился, как будто рядом запахло рыбой, и, не представившись, сразу стал отчитывать её за долгое отсутствие на работе. Из кабинета Марфа вышла, оплеванная и униженная. Работать в этот день совсем не хотелось. Впервые в жизни она ждала с нетерпением окончания смены. Ей нестерпимо хотелось убраться отсюда подальше. В ней кипела такая обида и злость! Как посмели её упрекнуть в болезни?! Неужели совсем нет совести у этого молодого начальника?
  Уже дома она открыла шкаф, достала оттуда припасенную мужем бутылку водки, откупорила её и налила себе пол стакана. Выпила залпом и только тогда приступила к готовке ужина.
  Теперь каждую смену были скандалы с легкой руки Рыжовой и Ахметовой. Хорошо умела Антонина жонглировать словами, пускать слухи, сеять смуту в коллективе, если ей это было на руку. Она умело улыбалась начальству, поддакивала, журналы заполняла так, что создавалась видимость идеального производства. Это очень льстило Лосеву, то, что и было ему нужно. Не работать же на совесть, когда можно все и без лишнего телодвижения достичь нужных "показателей"? А что потом, когда будет проверка или где- то не сойдется однажды? Так это когда будет! Тогда Лосева тут уже не будет!
  Каждый день он вызывал в кабинет на "ковер" Марфу, каждый день отчитывал, ставил под сомнение её компетенцию. На собраниях и совещаниях хвалил Рыжову и давал понять, что её он хочет видеть в мастерах, а Ахметову в бригадиршах. А Марфа? А её он прилюдно ругал, как ребенка отчитывал при всех.
  В конце мая между Марфой и Ахметовой снова завязался скандал. Роза наделала брака, но признавать этого не хотела. Она самоуверенно отстаивала свою правоту, поставила руки на бок, а когда подошел к ним Лосев, совсем от наглости заулыбалась:
  - Дорогой наш, Захар Борисович,- сладко запела Ахметова,- Уж разберитесь. Позорит при всем честном народе! Кто-то брак наделал, а на меня всех собак спускает!
  - Ахметова, на изделиях твой номер!- кричала уже Марфа.
  - Вот видите, Захар Борисович, что происходит? Повышают голос ни за что ни про что! Ведь клеймо моё кто угодно поставить может!
  - Ахметова, не дури! Изделие ты изготовила, в журнале все проставлено. Чего несешь? Сейчас же бери и исправляй!
  Лосев потер пальцами переносицу и сказал:
  - Не смейте так разговаривать с работником, Марфа Никифоровна. Вы ответственная за это, вам и исправлять свои ошибки.
  - Это как понимать? - негодующе спросила его Марфа, чувствуя, как злость комком встает у неё в горле.
  - А так и понимайте! Как научили работника, так и получили! Теперь вам и исправлять! Берите брак и исправляйте!
  - Даже не подумаю! Учили её много раз и как звеньевая обязана видеть брак и исправить его самостоятельно!
  - Тогда освободите занимаемую вами должность. Вы не подходите.
  - Это кто так решил? Вы, что работаете всего у нас месяц?
  - Еще слово, Марфа Никифоровна, и на улице окажитесь!- он прищурил глаза, весь напрягся.
  - Уволить меня решили?
  - Если другого выхода нет, то уволим! В вас нет руководящей жилки!
  - Ах, вот чего!- женщина посмотрела на Ахметову, потом на Лосева,- Языком чесать - это и есть ваша руководящая жилка? А вы встаньте за станок, да покажите, как работать уметь надо! Научите несуразных!
  - Марфа Никифоровна, я сегодня же поставлю вопрос...
  - Ставьте, Захар Борисович, ставьте! Ваш инструмент-язык, наш - руки!
  - Занесу выговор в ваше личное дело...
  - Да делайте что хотите!
  Марфа тут же сорвалась с места и побежала прямиком к Никитину, начальнику производства. Бежать к Петухову было бесполезно, он был из той же "песни", да и терпеть женщину не мог.
  К Никитину Роману Макаровичу попасть сразу не получилось. Как цербер, сидела перед его кабинетом секретарша с ярко-алой помадой на губах и пресным лицом сообщила, что начальник занят. Просидев полчаса на мягком диване, Марфа вскочила и рванула к двери под громкие крики секретарши. Толкнув тяжелую дверь, Марфа влетела в кабинет, где проходило, видимо, совещание. На неё сразу посмотрели четыре пары глаз и оглядели женщину с ног до головы.
  - Вы кто? - спросил без единой эмоции Роман Макарович,- Кто вам позволил войти без разрешения?
  Марфа, запыхавшись от волнения, оглядела присутствующих и начала:
  - И правда, кто я?! Так, баба, что строила этот завод, баба, что работает тут еще с довоенных лет. Мастер сменный второго цеха я, вот кто. Марфа Никифоровна Окунева. Так если не начальник я, так можно меня, как щенка, выбрасывать, когда вздумалось? Унижать? Вот скажите мне, Роман Макарович, разве так можно? Чем заслужила?
  - Не понимаю, чего вы от меня хотите? О чем речь?
  - О справедливости! Поставили нового сменного начальника цеха, а он и давай старые устои рушить! Не по душе ему видишь ли мастер оказался, а тобишь, я! Увольняйся, говорит мне сегодня! Я работницу на браке поймала, так он мне говорит, сама, мол, исправляй. Сама, говорит, ты виновата! А сам и к станку не знает, как подойти! Устройство его внутреннее не знает! А с журналом что твориться? Я боролась сколько времени, чтобы правду только писали, чтоб как есть, а не из головы брали. А тут на тебе! За правду теперь выговор дают!
  - Марфа Никифоровна, вас ведь так зовут?
  - Да-а...
  - Послушайте. Вы сорвали важное совещание ради ябедничества. По-вашему это серьезно? Возможно, Захар Борисович прав. Может, вам было рано вступать в должность мастера?
  К горлу Марфы подступила обида, и тут же перехватило дыхание. Она ничего не ответила, а начальник продолжил:
  - Возможно, вам нужно вернуться к бригадирству и пересмотреть свои приоритеты...
  - Простите, Роман Макарович, я так понимаю, вы согласны с тем, что я не справляюсь?
  - Возможно, да...
  - То есть, то, что бригады мои выполняли план и перевыполняли, это не имеет ко мне никакого отношения? К кому же тогда?
  - Марфа Никифоровна, это была ваша прямая обязанность. Вы путаете причины и следствия. Сегодня вы поступили не допустимо, так не ведет себя мастер, это неприемлемо. Я лично поставлю вопрос о вашей компетенции.
  - Ставьте, Роман Макарович! Ставьте! Чихать я на все хотела, раз такая песня пошла!
  - Не шумите, Марфа Никифоровна, вы не на базаре.
  - А как не шуметь, раз такая несправедливость? К кому обратиться? Вот вас тут сидит четверо здоровых мужиков, все в пиджаках, кто-то даже в очках, а как беда на производстве, так ни одного не найдешь! Все сама да сама! Так еще и недовольны! Я вот этими руками сама с бабами порою станки чиню, а все почему? Потому что слесарей на месте нет, потому что деталей нет. А мы с бабами умудряемся чинить, работать на них как то. Посидишь, подумаешь, сочинишь какую-нибудь ерундовину, сам сделаешь и чинишь! Бардак у вас на заводе, а вы тут совещайтесь! И не совестно ведь!
  - Это уже, ни в какие рамки! Прекратите это безобразие! Вон из кабинета! Вон!
  Марфа уставилась на мужчин, обвела всех суровым взглядом и ответила:
  - Извините, что прервала важное совещание. Всего доброго! Всего доброго всем!
  Марфа кинулась из кабинета сразу в отдел кадров и в этот же день получила расчет и уволилась.
  Дома она сразу достала бутылку водки, налила пол стакана и залпом выпила. Ей показалось этого мало, и она еще два раза наливала стакан и выпивала до его дна. Когда пришел Леонид с работы, она, не поворачивая к нему головы, произнесла:
  - Поздравь меня, я теперь безработная.
  - Не понял, жена...
  - Я уволилась. Я не смогла, не сдюжила. Слабачка, одним словом.
  - Марфа, зачем? Ну, перешла бы снова в бригадиры или в звененьевые.
  - С этими людьми и за стол один не сяду. Нет, кончилась моя заводская эпоха! Вся кончилась!
  Леонид сел рядом, взял руку жены, в свою:
  - Да и черт с ними со всеми. Ко мне пойдешь работать, там работники всегда нужны.
  Марфа неожиданно разревелась в голос. Как же обидно, как больно! Столько лет работала верой и правдой на заводе, сама отстраивала цех после войны! Работала честно, не завышала и не занижала показатели. И вот как закончилось! Вытерли ноги об неё, облили грязью! Нет, нельзя было увольняться! Остаться, доказать! Всем назло остаться!
  Леонид достал еще припасенную бутылку водки, на случай гостей. Налил и себе и Марфе, оба выпили, посидели, помолчали. В этот вечер женщина так сильно напилась, что даже сама не смогла встать из-за стола. Леонид за руку отвел жену на кровать, накрыл её одеялом и на всякий случай поставил рядом тазик.
  Утром Марфа проснулась по привычке рано. Её замутило и тазик, оставленный мужем, тут же и понадобился. Когда в сознание вспыхнули воспоминания вчерашнего дня, женщину снова и снова выворачивало наизнанку, и только потом она легла обратно и закрыла глаза. Она упрашивала себя не думать об этом, ей хотелось забыть этот позор, эту обиду.
  Леонид, молча, забрал таз, видимо, вымыл и принес обратно. Постоял рядом с женой, повзыдахал и ушел на работу. Марфа открыла глаза, как услышала, что дверь хлопнула. Господи, как же пережить ей этот день? Как все пережить!?
  Марфа скоро снова провалилась в сон на три часа. Ей ничего не снилось, лишь кружилось все и кружилось... В десять она встала, умылась и решила, что выйдет на свежий воздух. Невозможно было находиться в четырех стенах.
  Женщина надела простое коричневое платье, простые туфли и вышла во двор. Вот-вот настанет июнь, настоящее лето. Вокруг все зелено, теплый ветерок тревожит листву, птицы поют, и солнце так нежно греет кожу. Когда Марфа в последний раз наслаждалась летом, солнцем и простым вещам? Когда она в последний раз безмятежно гуляла по улицам поселка? Давно, очень давно... Все завод, да завод, а что в итоге? Она оказалась не нужна! Вот так...
  Марфа шла между двухэтажных деревянных домов в сторону новостроек. Красивые стояли там дома, кирпичные с колонами, а рядом построили новые ясли и стадион уже почти достроен. Эх, хорошо бы тут квартиру получить...
  Впереди показался сквер, и женщина решила завернуть в него. Она прошла вдоль молодых лип, села на скамейку и, закрыв глаза, вдохнула свежего воздуха. Хорошо, свобода... Рядом послышались детские голоса. Марфа открыла глаза и увидела, как учитель ведет учеников девяти-десяти лет в сторону леса. Видимо проводит им урок и решила показать на примере природы, как солнце влияет на растения. Молодая учительница явно была моложе Марфы. Она держала в руке веточку сирени и очень увлекательно что-то рассказывала детям, а те, держась за руки, слушали её, как родную мать. Вот ведь какая у неё профессия! Вот без кого будущее не возможно! Не будет таких учителей и все пойдет прахом, вернется на круги своя, забудут о прогрессе, о заводах, о больницах, школах... Марфу взяла такая гордость за эту молодую учительницу, что и не заметила, как горлу предательски подошел комок обиды и тоски. У неё никогда не будет детей, никогда её ребенок не пойдет вот так в поход с учительницей, не будет дружить со сверстниками, никто не скажет Марфе "мама". За что с ней так судьба? Что она ей сделала? Иные женщины ведут такую несуразную жизнь, рожают от разных мужчин, пьют и курят, ходят к бабкам избавляться от плода, а потом снова и снова рожают. Марфу с детства учили, что живут так только падшие женщины, одновременно убеждая, что у тех, у кого нет детей, тоже грешные во всех смыслах, даже хуже первых. Что ж, получается она, Марфа, нагрешила так сильно, что и шанса судьба ей не дает. В глазах женщины появились слезы, предательские горькие слезы. Нет, нет! Нельзя плакать! Хватит! Она ничего не сделала такого в жизни, за что её можно так наказать! Это все чушь! Раз она не может стать матерью, будет жить, как хочется, не оглядываясь на других! Все, решено!
  Домой Марфа шла немного окрыленная, в полной решимости изменить свою жизнь. Она не сразу заметила, как у подъезда топчется знакомая фигура. Уже подходя к входной двери, мужчина быстро подошел к ней и окликнул:
  - Марфа!
  Женщина встала на месте и уставилась на него. Да, это был Самойлов, немного небритый, помятый, но это был он. Семен немного нервничал, и поэтому, заикаясь, начал разговор:
  - Марфа, здравствуй. Я узнал только сегодня о тебе. Так нельзя! Решительно осуждаю твой поступок. Возвращайся!
  - Здравствуйте, Семен Ярославич. Нет, все решено. Ноги моей там не будет. Хватит, я все вчера услышала, что обо мне думают.
  - Дураки, они все дураки! Возвращайся, и идем в мой цех. Выучишься на новых станках, поставлю в звеньевые, а там и дальше. Вот увидишь, лет через пять-шесть все перейдут на эти станки, а старье разрежут и на металлолом! Марфа, я говорил с начальником цеха, он согласен. Да чего тянуть, давай прямо сейчас и пойдем!
  - Не примут меня обратно, Семен. Я с Романом Макаровичем вчера не очень хорошо поговорила. Оскандалилась...
  - А мы к директору! Уж, Иван Федорович справедливый человек, рассудит и поймет.
  - Семен... не хочу я унижаться. Устала оправдываться, как будто в чем-то виновата...
  - А ты и не будешь. Устроишься к нам в цех, и работать будешь, как раньше.
  Марфа задумалась. Вернуться, конечно, она хотела, без завода себя не мыслила. Но работать вместе с Семеном... Марфа понимала, что скандала с его супругой не получиться избежать и это её останавливало.
  - Марфа, ты мне, когда то помогла, дай и я тебе помогу. А если насчет Машки думаешь, так это лишнее. Я ей не дам тебя позорить,- произнес Семен,- Ну? Идем?
  - Дай ты мне до завтра придти в себя. Утром сама, чай, приду. Ну, а если нет, то не обессудь, значит, так решила.
  Семен потоптался на месте, опустив глаза, и произнес:
  - Ты уж правильно реши. Я буду ждать. До завтра.
  Семен быстро зашагал в сторону завода, а Марфа осталась стоять на месте, глядя мужчине вслед. В её голове так много сейчас было противоречий, что она никак не могла принять решение.
  Вечером разыгрался скандал с мужем. Он принял новость о её возвращении на завод, как предательство.
  - Я ведь договорился о тебе на работе, Марфа!
  - Прости, Лёнечка, но не могу я без своего завода...
  - Её в дверь - она в окно! Да кто ж тебя там ждет? Уж и имя твое там все забыли!
  - Лёня, я все решила! Не начинай скандал! Все решено!
  - С ней по-человечески, а она...
  - Лёня, все уже решено!
  - И вот так всегда у тебя! Все поперек! Все против моего слова!
  - Лёня!
  - Ай-й...,- махнул на неё рукой Леонид и достав спички из заднего кармана брюк, чиркнул и зажег папиросу,- Делай, как хочешь!
  На следующее утро Марфа уже стояла у проходной. Люди спешили мимо на смену и почему то именно сейчас они ей казались чужими, неродными, как будто и не работала с ними никогда. Как назло мимо проплыла, как лебедь, Ахметова. Эта женщина была на два года младше Марфы и имела не только скандальный характер, но и яркую внешность. По матери Роза была цыганкой, по отцу - башкирка. Ей хватало только стрельнуть своими каре-зелеными глазами в сторону мужчины, как он больше не о чем думать и не мог. Возможно, этот метод сработал и на молодом Лосеве.
  И вот, проходя мимо Марфы, в своем зеленом платье с глубоким декольте, Ахметова ухмыльнулась и гордо прошла через турникет. И откуда она только взяла такое платье? Где нашла такую ткань? Марфу всю заколотило от ненависти к этой женщины. Её спасло лишь то, что подошел, наконец-то, Семен и они вместе прошли в отдел кадров.
  В этот же день после принятия её в экспериментальный цех, Марфу приставили к Матрене Федоровне. Дородная женщина, старше её на десять лет, приняла новую ученицу, как родную дочь. Сразу показала ей новые станки, показала, как на них работать и на перерыве позвала пить чай. В первый день своего пребывания в новом цеху, Марфа чувствовала себя глупой девчонкой, которая совсем ничего не знает и ей только предстоит познать. Уже сидя с женщинами и мужчинами на перерыве, она опускала глаза, теребила пальцами свой рабочий халат.
  - Марфа,- вдруг обратилась Матрена Федоровна, заметив замешательство женщины, - Ты нас не стесняйся. Мы народ мирный.
  - Спасибо, но мне надо привыкнуть.
  - Это конечно! - и тут же подлила ей чай в стакан,- Месяц тебя подучу, а там, если все на ус намотаешь, сама работать будешь.
  - Хорошо.
  - Да ты не стесняйся нас! Все мы учились, выучились и ты выучишься. Еще рекорды ставить будешь, как раньше!
  - Я буду стараться.
  - Ты чай-то пей, а то до обеда в обморок еще упадешь,- с улыбкой сказала Матрена Федоровна.
  С июля Марфа из учеников вышла в полноценные работники. Ходила на работу с охотой, чувствуя какую-то легкость своего положения. Иногда она чувствовала на себе ревнивый взгляд Марьи, жены Семена Самойлова, но с ней не контактировала и старалась ту обходить стороной. Зачем ей лишние не нужные скандалы?
  С Леонидом пыталась быть нежной, но он все чаще огрызался, больше молчал в её присутствие и уходил все раньше на работу, а приходил позже. Мужчина любил выпить в компании инвалидов у пивной, а потом мог засесть за шашками или домино у какого-нибудь двора со стариками и только потом брел домой.
  Однажды пришла Марфа со смены позже домой и застала Леонида пьяного, сидящего на полу. Было это уже в середине августе. Сидел, мычал, а рядом лежали вываленные вещи из шкафа, окурки и тарелка с салом. Когда Марфа подошла к нему, чтобы помочь мужу подняться, тот рявкнул и с силой рванул её к себе, что та тут же повалилась рядом на пол.
  Марфа не успела ничего понять, как Леонид сам встал, шатаясь, схватил её за кофточку, тут же порвав её на ней, и ударил по лицу наотмашь. Женщина снова повалилась на пол, заохала, из носа потекла кровь. Леонид же, пробурчав что-то невнятное, налил остатки водки в стакан и как только выпил, взял пустую бутылку и со всей дури разбил её об стену. Осколки тут же разлетелись по комнате, а женщина от страха отползла к серванту и прижалась спиной к нему. Щека её горела огнем, во рту появился металлический привкус крови.
  - Лёня! Лёня! - испуганно кричала Марфа мужу, держа порванную кофточку одной рукой,- Это же я, жена твоя!
  Леонид же взбесился от её слов еще больше, перевернул стол, а с него вдребезги разбилась подаренная им же ваза и две тарелки с закусками. Мужчина был невменяем, в уцелевшем его глазе горела злость. Он направился к Марфе, схватил её за волосы и снова повалил на пол. Ударил её по лицу, по животу, по груди, потом встав, пнул жену и прошел к серванту и стал всё оттуда выбрасывать на пол.
   Марфа, сама себя не помня, отползла к выходу, встала на карачках, и выползла за дверь. Потом заставив себя встать, пошла, шатаясь, по коридору мимо любопытных взглядов соседей, не обращая на них никакого внимания, держа одной рукой порванную кофточку.
  Позади послышался животный рёв Леонида, и грохнул на пол сервант, сотрясая пол и стены дома. Марфа не стала оборачиваться, она ускорила шаг и пошла в сторону общежития, где жила её подруга Наташка.
  Как только оказалась у неё в комнате, её сразу зашатало, пронзила боль в теле и она повалилась на постель. Всю ночь она пролежала на её кровати под вздохи подруги и любопытный взгляд её дочери - Катеньки. Утром Марфа решила сходить обратно домой, да встать толком с постели не смогла. Наташа вызвала доктора, а тот ахнул, покачал недовольно головой, и увезли её в этот же день больницу. Выписалась Марфа уже на шестой день, сразу пошла к себе домой, где застала Леонида сидящего на кровати. Не бритый, помятый с голыми ступнями он сидел в окружении табачного дыма, а на полу рядом с ним стояли две тарелки; одна с окурками, другая с огурцами. Из-под кровати торчали перевернутые пустые бутылки водки.
  - Пришла...- проскрипел голос Леонида.
  Марфа ничего не ответила, а только быстро стала собирать свои вещи из завала, превозмогая боль, взяла свою корзинку и уцелевшее чудом зеркало.
  - Я теперь все про тебя знаю...- скрипел голос Леонида,- Всё мне про тебя поведали... Гадина...
  Марфа старалась не обращать на него внимания, только без разбора собирала знакомые вещи в чемодан.
  - Нагулялась с ветеринаром, с Семеном своим нагулялась, а потом мне за сына, что-то говорить смела... Курва... удавить бы тебя, сволочь... С полюбовником своим работать захотела? Курва! Допрыгалась, догулялась...
  Марфа встала на месте, потом повернулась к мужу и внимательно на него посмотрела.
  - Чего глазенками на меня смотришь? - злобно спросил он,- Думала, дурак, не узнаю? А я все знаю! Убить, тебя, мало! Спасибо Наташке твоей, просветила! Вот ведь как бывает! Кровь проливал, на Машке не женился, к гадине такой спешил, а она тут куролесила! Стерва ты! Гадюка! Паскуда!
  По спине у Марфы прошелся холодок, к горлу подступила тошнота от услышанного.
  - От Наташи? - спросила она тихо.
  На лице Леонида появилась злая ухмылка:
  - Вот она ваша-то бабья дружба. Сдала тебя подруженька! Всю сдала! Пришла и все о тебе доложила.
  - Вот как...
  Марфа застегнула чемодан, взяла его в одну руку, в другую корзину и пальто:
  - Всего доброго, Леонид.
  Наверное, от страха, что мужчина на неё наброситься, Марфа кинулась бежать по коридору и спускаться быстро по лестнице. Она и сама не понимала куда бежит, просто ноги не останавливались и несли в сторону железнодорожной станции.
  Господи, неужели это с ней происходит? Как это могло произойти? Вот так разом разрушена вся её прежняя жизнь! А как начать жить новую? Как могла Наташка с ней так поступить? Неужели из-за зависти? Чему? Должности? Мужу? А ведь она у неё в тот день отлеживалась после, того как Леонид её избил. И как ей было не стыдно? А Леонид? Изменял сколько раз ей, а тут из-за слухов взбесился! Как ужасно! Как гадко! Как после этого верить людям? Как жить дальше?
  Стоя уже около кассы, она вдруг поняла, что ей уже все равно, что будет дальше. Спрашивая у кассирши билет на ближайший поезд, Марфа и не думала, что судьба её уже начала новый виток. И вот решено, ближайший поезд оказался как раз в тот город, куда она с Тоней и матерью ездили на кладбище к сестре. Все решено! Она уезжает из Заводского-1 навсегда и будь, что будет!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"