Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Мало, кто остался в светлой памяти в трезвом уме да с твёрдой рукой в строю, в строю... Группа "Кино".
|
![Жабер [Ковальков]](/img/k/kowalxkow_t_n/cheshuya/jaber.jpg)
Социальная биология - увлекательное занятие для пытливого ума. Грант фонда "Наше благополучие" позволил мне попасть в милый городок средней полосы - Куролесинск. Цель командировки - изучение так называемых жаберов, или, выражаясь научным языком, Homo branchialis mutatus - представителей рыбно-жаберной ветви человеческого рода, возникшей, по всей видимости, в результате хронического истощения генофонда.
Из окна гостиницы открывалась застывшая, словно мутный праздничный студень, панорама города. Стояла прелестная осень; прелая листва ковром лежала на асфальте, пахло керосином. Через площадь тянулась похоронная процессия с духовым оркестром. Как я узнал позже, умирали здесь часто, а хоронили граждан с размахом и вкусом. Статистика свежих захоронений по области давала фору Европе.
Слева кособочился бревенчатый терем в архитектурном стиле "нашествия нулевых цыган" - по виду, питейное заведение. Справа грозил небу кулаком неуклюжий памятник Петру Первому с лицом, подозрительно схожим с Леди Гагой. По ту сторону площади, за крохотным храмом, мрачной глыбой торчал ангар похоронного концерна "Покатый и сыновья". На фасаде красовался герб города: парящая в небе куриная лапа с камбалой в когтях.
Дальше, до самого горизонта, тянулись кирпичные хрущёвки - коричневато-серые, облезлые, покрытые ядовито-зелёным налётом.
- Где же мне жаберов найти? - спросил я у миловидной горничной по имени Нюра, явившейся с ведром и тряпкой протереть пыльные полы.
- Да вон они, у фонтана сидят, - показала она в окно.
И впрямь, у фонтана я сразу приметил искомый феномен: несколько фигур в камуфляжных куртках. Серебристая селёдочная чешуя придавала их лицам невыразимую скорбь. В вытянутых губастых пастях дымились папироски.
Чешуя обладала странным свойством - под каким бы углом ни падал солнечный свет, головы жаберов с их причудливыми гребешками не отсвечивали и не привлекали внимания.
Было нечто тревожно-завораживающее в сосредоточенной неподвижности мутантов. Нюра уловила испуг в моих глазах и поспешила утешить:
- Да вы не бойтесь, они безобидные, тихие. У воды собираются, курят часами. Зимой рыбу в проруби ловят.
Для первого знакомства я решил запастись в буфете рижскими шпротами и подкормить жаберов. Нюра, проявив участие, посоветовала заглянуть в аптеку и взять настойки боярышника - снадобья, весьма полезного для усиления метаболической терморегуляции хладнокровных организмов.
***
К зиме мой научный блокнот пополнился полевыми наблюдениями, а алюминиевый чемоданчик заметно потяжелел от коллекции биоматериала.
В пробирках хранились образцы чешуи, срезанные с кожи мутантов бородавки, редкие пресноводные червячки и даже засушенные караси, пойманные на совместной зимней рыбалке.
О последнем приключении память моя хранит самые светлые воспоминания. Ожидание поклёвки и особая, рыбно-прохладная медитация вводили душу в состояние, близкое к религиозному экстазу.
Дружба с жаберами крепла. За их неприхотливость и покорность я называл этих апатичных созданий "мутантами полного смирения". В них было что-то от старообрядцев: безропотное терпение, упрямая неподвижность мысли.
Однако сердце моё всё чаще обжигала досада. В социальной иерархии мутанты занимали нижайшие ступени. Если везло - их пускали разгружать вагоны с удобрениями на сортировочной станции. Женские особи собирали стеклотару, расклеивали объявления или просили подаяние у рынка.
Нелепые законы ограничивали гражданские права жаберов: им запрещалось публично высказывать собственное мнение, подключать мобильный интернет и выезжать за границу.
Разговоры о выделении средств на приют давно заглохли. Чиновники так и не пришли к единому мнению, как создать для мутантов "естественную среду обитания": то ли возвести океанариум, то ли аквапарк, а может, просто плавательный бассейн. В бюджете зияла дыра астрономических масштабов, и дело ограничилось вялой полемикой.
С наступлением морозов жаберы перебрались в ангар похоронной конторы - ночевать среди гробов, венков и могильных плит.
***
Город давно спал под снегом. Лишь из мрачных труб химкомбината тянулся сизый дым. При одном только взгляде на этого престарелого монстра советской индустрии в душу закрадывались сомнения - не отсюда ли берут начало генетические проблемы?
Социальная биология формулирует занятные аксиомы. Одна из них гласит: власть утверждается через превращение чрезвычайного в регулярное. Ничто так не укрепляет единство, как систематические катастрофы.
И действительно, в подшивке газеты "Труд" за 1986 год описывалась одна из них.
"Путевые обходчики В. Бедокур и М. Кутерьма, проявив типичную безалаберность, забыли подложить тормозные башмаки. Товарный состав самопроизвольно покатился под уклон и на значительной скорости пришёл в соприкосновение с цистернами с ракетным топливом..."
Произошёл взрыв, сила которого, по свидетельствам очевидцев, "к чертям собачьим разворотила крыши хрущёвок аж до горизонта".
Авария совпала по времени с испытаниями на химкомбинате сверхсекретного вещества под шифром "Х-42".
Газета, впрочем, успокаивала население:
"После детонации рабочих ёмкостей зафиксирован незначительный выброс продуктов реакции в атмосферу. Состав воздуха признан безвредным для здоровья населения..."
Ну, положим, про безвредность врали. В родильных домах города начали появляться младенцы с жаберными щелями и фрагментами чешуйчатого эпителия. Взрослые граждане, охваченные меланхолией, дружно потянулись к водоёмам...
Сильнее всех пострадала птицефабрика им. лётчика Гастелло, где откармливали отборных индеек для сельскохозяйственных выставок. Тонны нефтехимии обрушились на цеха. Насквозь пропитанные горюче-смазочными материалами испуганные птицы вспорхнули в небо.
С тех пор в Куролесинске можно встретить этих чудищ - потомков злополучной стаи. Их способность к размножению поражает, а мясо, по распоряжению мэрии, обогащает рацион малообеспеченных семей.
Хотя, с точки зрения пожарной безопасности, нефтяные индейки с рубероидными крыльями - это сущий кошмар.
***
Именно пернатые чудовища послужили причиной новой беды.
Дело было так. Все новогодние праздники питейное заведение у гостиницы сотрясалось от душераздирающих звуков. Казалось, терем разлетится на бревнышки: внутри будто работал десяток дизельных генераторов.
Горничная Нюра просветила меня насчёт происходящего:
- Это детишки господина Покатого шабаш устроили... Небось, как напьются, накурятся, мордобой начнётся.
Выяснилось, что между законными и внебрачными отпрысками похоронного магната давно тлела вражда. Как и всякий доминантный самец, Гордей Сидорович Покатый к внебрачным детям нежности не питал, называя их "бандой бесславных ублюдков".
На пятый день праздников из терема послышалась стрельба, рычание бензопилы, со звоном вылетали окна. Патрульный УАЗ маячил рядом, однако экипаж сохранял олимпийское спокойствие.
К ночи разгорячённые наследники высыпали на площадь, и конфликт внезапно перешёл в стадию катарсиса. Начались объятия, рыдания, коллективные вопли "мы же одна семья!"
- Слава богу, помирились, - перекрестилась Нюра.
Радость горничной, увы, оказалась преждевременной.
Развесёлая молодёжь распахивала багажники иномарок, извлекая петарды, фейерверки, ракеты. Скоро над площадью словно раскололось зимнее небо: зелёные, красные, синие вспышки отражались в окнах, заливая окрестности балаганным великолепием.
Одна из дочерей магната достала из "Гелендвагена" ракету размером с берёзовое бревно. Она шагала по снегу решительно, как на амбразуру: шубка нараспашку, юбка потеряна в бою, блузка порвана, а на лице - помада, смешанная со слезами и соплями. Девушка подожгла фитиль и выкрикнула с пьяной решимостью:
- За Родину!
Ракета описала змеевидную траекторию и ударила в одну из уродливых индеек-переростков, что со времён трагедии на птицефабрике им. Гастелло облюбовали высоковольтные линии. Птица вспыхнула, будто облитая бензином, и, взмахнув крыльями, шипящей шаровой молнией унеслась во мрак.
Через час я с болью отметил: над зданием городской больницы поднимался огонь. Пламя двигалось стремительно - перекинулось на храм, потом на ангар похоронной конторы. Храм затрещал, как стог соломы: видимо, строители сэкономили на материалах и налепили дешёвого пластика.
Из ангара выскакивали несчастные жаберы. Камуфляжные куртки дымились, лица почернели от копоти, чешуя осыпалась на снег. Испуганной стаей мутанты метнулись к сортировочной станции - туда, где в ночи стояли пустые пассажирские вагоны.
Горожане были равнодушны к горю почти братского им подвида. Казалось, без особого распоряжения начальства милосердие уже не пробьётся в каменное сердце обывателя.
***
Жажда справедливости привела меня в редакцию местной газеты "Голос Куролесинска". Я искренне полагал, что взаимодействие с прессой поспособствует гуманизации дискурса и послужит делу спасения жаберов.
Редакция ютилось в бывшем здании Дома быта, где стены до сих пор источали аромат советской химчистки. В тесной приёмной три кофеварки с фырканьем изрыгали прогорклый кофе. Главный редактор, Марат Мухоморов, оказался человеком с лицом свекольного цвета и зловонным дыханием.
Он держался по-дружески, но с тем особым высокомерием, что свойственно властителям дум пенсионерок.
- Понимаешь, брат, - сказал он, откинувшись на спинку скрипучего кресла, - пустяками заниматься некогда. Я тут статейку ко Дню города сочиняю. Главное - навести тень на плетень, расписать духовные традиции. Лохи клюют мифы, как караси на мотыля. Вот, зацени начало.
Он протянул мне лист черновика. Я с ужасом прочёл первый абзац:
"Куролесинск - древняя цитадель славян, спасавшая наших предков от набегов хазар и печенегов ещё тысячу лет назад. Город раскинулся в устье двух великих рек. В средние века мимо скакал Вещий Олег в пыльном шлеме. Ныне здесь процветают народные промыслы и ремёсла, а в упоительном воздухе будто гремят литавры истории..."
- Это правда, что Вещий Олег скакал? - спросил я.
- Туфта, конечно, - осклабился Мухоморов. - Может, Павлик Морозов и скакал, хрен его знает... Понимаешь, брат, главное, Гордею Сидорычу дифирамб вовремя пропеть. Городу нужен глава... с твердой рукой.
Он подмигнул, доставая сигарету.
- А вот насчёт "великих рек" и "литавр истории" - это я для пафоса приплёл. Ты же видел нашу речушку-вонючку? Там разве что выпь в камышах от безысходности ревёт...
Он засмеялся сипло, и от этого смеха затрясся шаткий стол.
- А как же промыслы и ремёсла? - спросил я.
- Говорят, что при Советах ОБХСС накрыл на камвольной фабрике подпольный цех, - оживился Мухоморов. - Джинсы варили в чанах. Вот тебе и все ремёсла...
Впрочем, с рыбно-жаберным вопросом редактор пообещал посодействовать. Он назначил главной по теме молодую журналистку из кулинарного отдела - Марину Чалых.
К сожалению, это юное дарование только училось творить и допускало ошибки. Последняя её работа носила выразительный заголовок: "Скока сахарной пудры ложить в пасхальный кулич".
Мухоморов развёл руками и с горечью произнёс:
- А где прикажешь кадры искать? Это у вас в столицах - профи, а у нас сплошной человеческий материал. Половина моих олухов, если честно, дипломы на рынке купили, в рыбном ряду. Ништяк. Вот, допустим, если врач купит диплом - пациент под скальпелем помрёт. А с журналюги-то что возьмёшь? Меньше знает - крепче спит.
Я не нашёлся, что возразить, и, движимый наивной верой в людей, пригласил Марину Чалых в ресторан "Звёздный".
Мы сели у окна, где под потолком дребезжал жестяной короб вентиляции, и я попытался завести разговор об основах гуманистической этики в рыбно-жаберном аспекте.
Марина выпила две бутылки молдавского вина и выдала некую двусмысленность:
- Сам Гордей Сидорович говорил, что языком я владею в совершенстве.
Молдавское вино плохо отражалось на в лингвистической подвижности её языка. Сообразительность и вовсе померкла. Оставалось надавить на христианское человеколюбие. Я процитировал изречение из Священного Писания: "Блаженны нищие духом".
Марина нервно хихикнула.
- Вот и батюшка наш, отец Евлампий, в проповеди то же упоминал, - сказала она.
Если бы я знал, что в каком ключе велась проповедь, язык бы себе прикусил. Ну кому могло прийти в голову, что в список "блаженных" зачислят господина Покатого? На том основании, что сей муж "имеет тридцать семь наград и внёс зримый вклад в благоустройство скверов"?
По какой-то чудовищной случайности Маринину статью перепечатали в столичном журнале. С этого началась цепь нелепых, почти мистических событий.
***
Как я говорил, горничная Нюра, мой бесценный информант, охотно пересказывала городские легенды. Среди них была повесть о царице, вдове патриота и второй по значимости фигуре в городе. Царицу звали Люба Ивановна Плешакова и находилась она в состоянии хронического конфликта с господином Покатым.
- Неизвестно, кто первый приревновал, - рассуждала Нюра, отжимая мокрую тряпку в ведро, - то ли старый греховодник, то ли наша красавица Люба. Только дюже они поругались, аж искры из глаз летели.
Грех было не воспользоваться этой особенностью местного политического ландшафта. Придав голосу обаяние, я напросился в гости к Любе Ивановне под предлогом проведения интервью.
Поместье Плешаковой раскинулось в заповедном лесу - бывают и такие уголки, куда не добралась бензопила русско-китайской дружбы. Центральная усадьба в викторианском стиле утопала в бессмысленной роскоши. По снежным дорожкам проносились тройки с бубенцами. Лакеи в смешных панталонах, ботфортах и треуголках составляли целый полк суетливых клонов полководца Кутузова, каким его изображают музейные полотна.
Как заморское чудо, гостям показывали легендарное золотое биде с сапфировыми кранами - уникальный артефакт, о предназначении которого невежественное население строило нелепые догадки.
Меня провели в зал, где сияние люстр конкурировало с блеском венецианских зеркал. На кленовый паркет следовало выходить только в бахиллах - настолько он был натёрт воском.
На кушетке екатерининской эпохи полулежала Люба Ивановна - не женщина, а живая метафора постсоветского ренессанса: бриллианты, породистые собачки, кружевные накидки и неизбывная уверенность в праве на лидерство. Отмечу, что собачьи костюмчики превосходили по дизайну и качеству тканей убогие наряды жен местных чиновников.
Вдова возвела сросшиеся брови вверх, отчего мне показалось, что на лбу ее вспорхнула мохнатая ласточка. Помещица смерила меня презрительным взглядом, в котором угадывалась усталость озверевшей от безделья самки. Пухлые губы, которым позавидовал бы речной сом, вытянулись в трубочку.
- Садись, милок, - сказала она, - чаёвничать будем. Только скажи честно: не послал ли тебя старый козёл Гордей? Ах, паршивец, отродье Вельзевула! Всё бесится, что я в любовницы не пошла! Мало ему двух жен, мало эскортниц. Полгорода похоронил, подлец, а банду ублюдков наплодил. Он же, строго между нами, в анатомическом смысле микроб.
Я осторожно опустился на бархатное антикварное кресло. Принял у лакея хрупкую чашку, словно образец скорлупы змеиного яйца. Слова вдовы текли в уши сладко, вязко, как кленовый сироп на оладьи.
Картины на стенах представляли отдельный этнографический пласт - на них художники, будто сговорившись, изображали грозные силуэты заполярных нефтяных платформ при свете луны. Под столом спал черный пудель в рубиновом ошейнике.
Я вспомнил компромат на вдову, выложенный в интернет кудрявым либеральным блогером:
"Люба наша происходит из семейки потомственных вертухаев и с пионерских лет тренировалась работать на подвале".
Строго с научной точки зрения, происхождение из охранно-репрессивной династии не несёт рокового клейма деградации - напротив, оно может означать здоровую склонность к экспериментам.
Биография Любы Ивановны напоминала эволюционный скачок: из лагерной экосистемы - в экосистему столичных элит через фазу частого, биологически-избыточного совокупления.
Блогер отмечал любопытную деталь: в столичной газете "Из рук в руки" вышло объявление: "Люба. Недорого. Без комплексов".
Далее следовал классический сценарий дарвиновского отбора: благородный армянский зять высокопоставленного тестя увлекся Любой, и, перед тем как уйти по этапу отбывать наказание за хищения, отписал на любовницу некоторые активы. Кажется, в списке были горно-обогатительный комбинат, судостроительные верфи, пусковые ракетные шахты за Уралом, торговый центр в Москве и даже стадион в Сочи, набитый под самую крышу валютой.
Так дама и вернулась в Куролесинск, но уже в статусе пчеломатки, способной выбирать самцов для сохранения генофонда... Потом она вышла замуж за немощного патриота и сразу овдовела, что только увеличило ее капиталы.
Пока мы пили чай и делили профитроли, я размышлял, что при определённой дозе дипломатии можно будет склонить Любу Ивановну к меценатству - например, основать приют для жаберов или хотя бы биолабораторию для изучения местной разновидности воблы.
- Правильно, родной! - мурлыкала вдова, угадывая ход моих мыслей. - Дружи со мной, а Гордеюшку презирай. Он недомерок паршивый!
***
Несмотря на мощную предсказательную силу социальной биологии, рационально объяснить поведение человека невозможно. Порой холодок проходит по позвоночнику от феномена, который Марина Чалых с присущим ей остроумием назвала "массовой долбанутостью".
Московские начальники, по-видимому, узрели в статье Марины "добротную инициативу дальних провинций". Ревизионная комиссия немедленно выехала поездом в Куролесинск.
В городе начался переполох. Марат Мухоморов метался по редакции, орал на Марину Чалых:
- Ты что ж это, сучка драная, учудила?! Нас же теперь в котловане океанариума всех забетонируют!
Ревизоров в городах средней полосы боялись пуще чумы. Однако навести порядок все равно не хватало духу. Согласно традициям, здесь остерегались покушаться на "стабильность". Иными словами, расследовать обстоятельства январского пожара никто, разумеется, не собирался. Прокурор обвинил во всем "незаконно упавшую с проводов пернатую дичь".
Поэтому ограничились профилактическими мероприятиями: задержали несколько студентов, навещавших библиотеку без согласования с куратором. Главной же задачей объявили проведение конкурса на звание "Первые среди нищих духом".
К участию допускались "инвесторы духовного профиля" - лица, готовые вложить федеральные ассигнования в приют для "обездоленных слоёв населения", то есть жаберов.
Городская администрация в панике боролась с запахом керосина в воздухе. Обнаружили канализационный люк, где лопнула труба, в которой под давлением протекал авиационный керосин. Откуда взялось это ценное топливо, не разобрались, но люк залили бетоном.
Бронзовый памятник Петру Первому демонтировали во избежание кривотолков о его схожести с иностранными дивами.
В спешном порядке открыли курсы плетения маскировочных сетей для утративших профессиональную хватку эскортниц. Иногда в свете благотворительного акта легче возвратить женщину к традиционным ценностям, чем назначить ей достойное пособие.
Эсхатология стала популярной. Чиновники записывались в очередь к батюшке Евлампию для исповеди на дому. Грехи фиксировались письменно, в двух экземплярах, с приложением уличающих платёжек и смет.
В предместьях разгорелся бунт Дружины суеверных старух Куролесинска. Эти бестии, словно гигантские вороны, облепили чугунную ограду усадьбы господина Покатого. Требовали справедливости, грызли прутья зубными протезами.
Золочёный вензель на воротах в форме греческого кукиша был единственным ответом дерзким бунтаркам.
***
Зрелища необходимы встревоженному обывателю как лекарство. Поэтому к проведению конкурса отнеслись тщательно. Семнадцать телевизионных бригад на микроавтобусах окружили Дом культуры железнодорожников. Популярная телеведущая Алена Брумстик так волновалась, что слегла с менингитом.
Для ведения протокола дебатов по всему городу искали опытную стенографистку. Нашли подходящую пожилую женщину, но и та не явилась по уважительной причине: срочно записывала внука в кружок "Моделирование сверхзвуковых ракет".
В день дебатов два жабера забрались на чердак Дома культуры и устроили там форменный кавардак. В потолке актового зала образовалась внушительная дыра, оттуда свисали клочья стекловаты. Часть этого колючего материала упала прямо в аквариум, в результате чего погибли редкие рыбки.
Московские чиновники прямо с поезда отправились на банкет в ресторан "Звездный" и вернулись оттуда крепко подшофе. Главный из них усадил Марину Чалых к себе на колени и, возясь с непослушными пуговицами ее блузки, спросил с ленивой усмешкой:
- Девушка, у вас тут всегда так зажигательно?
Марина густо покраснела, пожала плечами и прошептала с нарочитой расплывчатостью, мол, да, в Куролесинске духовные традиции страшно укрепились, а храм и больница сгорели совершенно случайно.
Публика в зале, впав в неистовство, отдирала дерматин с подлокотников кресел. Под гул аплодисментов на сцене появился господин Покатый. В городе уже вошло в моду одеваться "под жабера", поэтому магнат вышел в пятнистом худи от французского дизайнера; под курткой, впрочем, виднелся традиционный кислотно-синий костюм.
Оратор был нетрезв, но блистал остроумием - как и положено светскому льву в запое.
- Жаберы, господа, - это, если позволите, промежуточное звено... - он икнул, - между честными водоплавающими и сухопутным отребьем. Звено, к тому же... э-э... покрытое чешуей. Тогда как наша держава, сверхдержава, если хотите... ещё со времён Рюрика...
Он пошатнулся, ухватился за стойку микрофона и начал опасно раскачиваться у самого края сцены, словно манекен, подвешенный на верёвке.
- О чём бишь я?.. Ах да, - выдохнул он. - Со времён Рюрика... Видит Бог! Наш народ-кормилец, народ-страдалец, отличался способностью к размножению и умением терпеть любые муки ради величия страны. Но кто, позвольте спросить, молчит красноречивее рыбы?
Покатый выдержал долгую паузу и вдруг принялся вращать глазами, будто выискивал Рюрика в переполненном зале. Два охранника, переглянувшись, вышли на сцену. Они осторожно подкрадывались к оратору, хотя тот отмахивался от них, как от надоедливых мух. Речь продолжалась:
- Это, господа, тонкий политический вопрос! Рыба - эталон дисциплины. Рыба не спорит, не перечит, не бузит. Наконец, рыба живёт в воде, где нет шума, склок и митингов! Однако с безмолвием наших усопших предков, господа, не сравнится даже рыба... Поверьте мне, ибо в вопросах загробных я имею богатый опыт...