Козлов Игорь Владимирович
Коллективный сборник лирической поэзии 7

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  
  Коллективный сборник лирической поэзии 7
  
  Составил Козлов Игорь Владимирович
  
  Содержание (авторы):
  1. Качур Виктория Исааковна
  2. Иванчай Таня
  3. Бажен Маргарита
  4. Шищенко Евгений Владимирович
  5. Рышкова Елена
  6. Э Ээ
  7. Чваков Димыч
  8. Винокур Роман
  9. Зуев-Горьковский Алексей Львович
  10. Велигжанин Андрей Витальевич
  11. Есликова Ольга
  12. Каримова Ольга Андреевна
  13. Шереверов Владимир Иванович
  14. Андреевская Екатерина Андреевна
  15. Карпов Андрей Владимирович
  16. Тот Аристарх
  17. Кирьякова Инна
  18. Соловьёва Виктория
  19. Шатайло Александр Николаевич
  20. Русова Марина
  21. Клишинский Иероним
  22. Плехновец Салава Диогенович
  23. Лешуков Александр
  24. Аролович Владимир Евгеньевич
  25. Аделина Мирт
  26. Половинкина Татьяна
  27. Вероника Полянская
  28. Флинт Киборд
  29. Козлов Игорь Владимирович
  
  Качур Виктория Исааковна
  
  За Ахероном
  
  у спартанского мальчика - имени, извините, не знаю,
  к именам исторических личностей вообще отношусь с опаской -
  жила-поживала лиса, дикая, но почти ручная,
  не в сарае, не в конуре, а прямо за пазухой.
  то под мышку этому мальчику тыкалась мокрым носом,
  то как выскочит да как выпрыгнет - и давай кругами носиться,
  то в глаза ему снизу заглядывала, будто мучилась каким-то вопросом,
  но ни о чём не спрашивала, понятное дело - лисица.
  а мальчик только смеялся: ну, лиса, погоди!
  то злимся и гложем пальцы, а то эти пальцы лижем?
  какого хитрого зверя я пригрел на своей груди!
  мол, нет у меня доверия ко всяким плутовкам рыжим.
  мальчик скоропостижно умер - так, как сгорают сухие листья,
  вечно бродит по стылым пустошам, неприкаянный и босой,
  но за Ахероном в сумерках ему видится морда лисья,
  даже тенью став, он мечтает поиграть со своей лисой.
  
  Езолированное
  
  плетёшься с работы, из банка, с рынка,
  как вдруг за секунды считанные
  меняется всё - попадает соринка
  в мягкое, в беззащитное.
  здесь нет вообще страхового случая -
  пожарного ли, потопного.
  давай-ка, захлопни створки получше,
  чтоб впредь не случалось подобного.
  пускай о беде твоей как о вине
  приятели судят вчуже, ну
  а ты сиди в тёмной раковине
  и нянчи свою жемчужину.
  
  Со странностями
  
  ни с кем не ладятся отношения,
  сплошные страсти, сплошные горести,
  ведь Улька носится, как оглашенная,
  ей нравится ощущение скорости.
  она талдычит всегда про своё -
  про путешествия да про странствия,
  как будто цель всей жизни её
  быстро перемещаться в пространстве.
  она непоседливое существо,
  изменчивое и непостоянное.
  что Ульке нравится больше всего,
  так это преодолевать расстояния.
  несётся довольная и уставшая -
  асфальт ли, песок, тротуарная плитка...
  за это ей часто пеняют старшие:
  ты, Улька, неправильная улитка.
  
  Иванчай Таня
  
  Всемирная сеть материнства - сон
  
  - Ты нейтрализован или убит?
  - Это с какой луны посмотреть, -
  смерть наматывает круги
  благим адом мать охмуреть,
  гипнотична у смерти и прыть, и сеть.
  
  Мать говорит: - не хочу
  видеть ворон и куриный код
  на твоём кресте, сын,
  как слышно, ответь.
  
  - Ты - мой заложник, он тебя не услышит, -
  отвечает смерть, - это сон.
  
  - Не торгуйся временем с черного хода, смерть,
  прикопай свой топор,
  я был тебе никто первый и буду никто второй,
  смерть - осьминогушка, в ледяную твою кровать
  я - непогасший окурок.
  Всем смертям не бывать,
  а одну сам выберу - чьи у тебя будут глаза:
  налево - большие от страха,
  направо - такой нецензурный стыд,
  что ты творишь, кому нужен этот многоэтажный тир?
  Месть - твой усилитель вкуса,
  monosodium glutamate войны,
  если возьмёшь в плен - буду плохой раб, я повидал мир,
  и ещё скажу - не совру, голова твоя - ластик,
  пока я никого не убил - нет у тебя надо мной власти,
  смерть/воронок/полуночь/марусь,
  прямо - слепое будущее,
  туда принимают на слух,
  не от тебя прикуривал, мара, марена, смертушка,
  не тебе и расчеловечивать,
  глазами Януша Корчака
  встретишь меня.
  
  - Не торгуйся с черного хода, ты - ни фига не творец.
  Сядь на диету - никто не знает, когда потоп.
  Что будешь делать, когда опустеет земля, смерть?
  Я-то проснусь, сын - сам себе сад, земляника в траве, стихи на слух - в стол,
  ты ошиблась, я - твой безбожник, - отвечает мать.
  
  На озере дракон луной
  
  берёзовые платья негритянок
  сухие руки колесом над головой
  над озером молчат натянуто
  идут на дно
  
  где то ли сальса то ли ча-ча-ча на проводе
  болотных лилий затухает в иле
  где по ночам огонь о берег бреет бороду
  а утром сгинет
  
  свет из окна
  
  дракон опять в яйце
  бессмысленно оранжевого цвета
  я снова в сказке про сундук и нефть
  на берегу у леса
  
  дракон луной залёг в рандомный бункер брюгге
  он то ли недо то ли после человек
  он никогда не спас и никого не любит
  дурной перпетум моби дик
  
  все вымерли он из последних осторожных
  с фальшивым прошлым
  
  внутри яйца игла похожа на подлодку
  на самолёт что слишком высоко летит
  пытаясь миру перерезать глотку
  и человечеству в сети
  
  внутри яйца сундук костер сарданапала
  циничный карлик на орбите великана
  не помнит что законный брак дракона
  не длится дольше сорока часов
  и Ева в рай не отведёт
  и Надя сгинет
  
  атака метеоро/дронов мотыльков от полуострова могилок
  отбита тонким словно нож воды стеклом
  в моем ночном окне
  
  дракон
  тебе не отменить меня и этот дом
  
  я твердый знак реки такого алфавита
  я из такой тайги смола морей
  мне есть с кем танцевать пить залпом ночь кого не выдать
  и я не обману своих детей
  
  любить не перестану диких
  и лебеди не перестанут быть
  
  я просто не засну пока не выйдет солнце
  пока не выйдет время из последнего вагона
  яйца иглы и сундука дракона
  
  так не бывает в сказках самых лютых
  чтоб не настало утро
  
  Мнимое рациональное или наручники на левом запястье
  
  Допустим
  
  вселенную можно измерить
  мнимым рациональным числом
  
  весна пахнет корюшкой
  испуганным огурцом
  
  ты выйдешь купить сигарет на бульвар
  Метеоритного Пояса Дронов
  услышав
  что кварк долговечнее солнца в два раза
  
  ты думаешь - если
  всех хорошенько запутать и не позволить:
  разлучать очарованных
  атомизировать странных
  изолировать истинных нас от прелестных
  
  освободить от иллюзий
  
  то война перестанет
  и дроны уйдут в подпространство?
  
  на углу
  соседский мальчишка в наручниках ныне покойного деда
  на левом запястье
  он просто играл (откуда наручники дома?) на фортепиано
  он просит совета
  ему пора в музыкальную школу
  
  нет пар
  в которых наручники что-либо могут наладить
  
  решение к вам приходит мгновенно
  не факт
  что решение будет единственно верным
  но ключ
  наверняка сокрыт в тайнике деда (или его Ку-клукс-клана?)
  в углу платяного шкафа
  
  попарный экзамен "деды и дети"
  измерит связи на прочность
  так страшно знакомиться с истинным дедовым прошлым
  но к черту иллюзии
  если действительно любишь
  
  полет заложен
  в падение первых птенцов из гнезда птеродактилей клана Каштанов
  как правило одиночно
  ты смотришь мальчишке вслед
  он славный
  
  нас так дофига
  так огромна эта вселенная
  которую мнимо ли рационально вряд ли реально измерить
  одиночеством
  но можно очеловечить
  твою Ойкумену
  даром авантюризма
  любви
  и речи
  
  Бажен Маргарита
  
  Унесу в небытие
  
  Запах скошенной травы
  Ранним утром на рассвете,
  Унесу в небытие,
  Где гуляет только ветер.
  
  Спелых яблок свежий хруст,
  Тайную в кустах тропинку
  И последнюю с куста,
  Сладкую как мёд малинку.
  
  Взбитый мусс из облаков,
  Пузырьки в горячем чае...
  Я еще недалеко,
  Но уже по вам скучаю.
  
  Шелест крыльев стрекозы,
  Шум бамбука приглушённый,
  Плеск и блеск морской волны
  Летним зноем упоенный.
  
  Было радостно, тепло,
  Больно, холодно и грустно,
  Быстро, медленно, темно,
  Были сны и были чувства.
  
  Напитавшись каждым днём
  От заката до восхода,
  Ухожу туда, где всем
  Уготована свобода.
  
  ***
  Я весь день провела на море,
  Наблюдая, как трепетно волны,
  Обнимая, ласкают скалы,
  Ни минуты не отдыхая.
  
  Вот бы с сердцем твоим играя,
  Колыхая, без устали нежить,
  Омывая своей любовью,
  Что не знает конца и края.
  
  Разыгрался сегодня ветер,
  Вспенив буйно морские воды,
  Обернул их в лихие шквалы,
  Неустанно прибой терзая.
  
  Не позволю себе ни капли
  Раскачать, расплескать небрежно,
  Замирая сожму в объятьях,
  Ни секунды не отпуская.
  
  Шищенко Евгений Владимирович
  
  Размышления в поездке
  
  Схватить и удержать
  
  Схватить и удержать.
  В кадровой рамке.
  В мелодии и узоре.
  В сочетании слов.
  Схватить и удержать
  Тёплые пальцы.
  не уходи останься
  Схватить и удержать
  Святое сейчас.
  Теперь оно станет всегда.
  Другим
  При каждом прочтении -
  Но неизменно значимым.
  Схватить и удержать.
  Нет сил
  Вцепиться в несчётное множество.
  Но не устану
  Пытаться.
  Схватить и удержать.
  
  За водой
  
  Геотег: Аскат, берег Катуни, ясное утро.
  
  Паломничество.
  Поклонение духам воды.
  Десять пластмассовых бутылок
  И баклажка.
  На берегу зелёной реки
  Наш алтарь
  С желобком из обломка шифера.
  Здесь камни точа́т
  Чистый елей, холодящий пальцы.
  А за спиной - хоралы
  Речного шума.
  
  Прогулка
  
  Геотег: дорога из Аската в Анос по левобережью Катуни, пасмурно.
  
  Иду по обочине.
  Плавно
  Поворачиваются утёсы,
  Нависшие над дорогой,
  Сочащиеся туманом.
  Иду, наблюдая
  Плавное превращение
  Настоящего в настоящее.
  Мне неизвестен путь,
  И цели нет.
  Иду
  Неподвижно.
  
  Отъезд
  
  Геотег: вокзал Бийска и далее к северу, вид на юг, закат.
  
  Приехал -
  Тепло и ясно.
  Уезжаю в снег.
  На вокзале встретит
  Осень в сером плаще.
  С тихих троп возвращаюсь
  К разноцветному беспокойству
  На плоскости.
  А за последним вагоном -
  Погоня
  Длиннохвостой зимы.
  
  Рышкова Елена
  
  Мой возраст - СССР
  
  Мой возраст вчерашний купюрою крупной
  В размен отдаю я за мелочи будней,
  За медь обещаний, копейку надежды,
  За мягкое золото ласки поспешной.
  Я нищая духом. Из тех постояльцев,
  Что в царствии Божием будут скитаться,
  Кому уготовано место у рая,
  Да только хочу ли туда, я не знаю.
  О нет, не бедна! Бедность - это заслуга,
  Игольному ушку блатная подруга,
  А я в караване верблюдов шагаю,
  Куда мне в то ушко - багаж не пускает.
  Мой возраст явление дальнего края,
  Которому нынче названий не знают,
  Не то Атлантида, не то город Китеж,
  Все буквы свистят попаданием в ближних.
  Расстрельное имя, стрелецкая рана,
  В конце буква Р, словно дырка кафтана,
  И носится посвист разбойничьим гиком,
  И выдан мне возраст - разбитым корытом.
  
  Кто такой поэт?
  
  Поэт, скорее наг, чем Босс
  и запятой нелепою пристроен
  к чужому афоризму - "Знал бы Бог,
  что стих живёт наперекор, не вровень".
  Поэт, скорее прав, чем лжив,
  немую Музу лапая в парадном
  и рад тому, что с нею будет жив
  и памятен в гостиных беспорядком.
  Поэт, скорее Бес, чем без
  желания общаться лично с Богом,
  ведь соль стихов, прибавит миру вес,
  и равновесие удержит ненадолго.
  
  Голая судьба
  
  Судьбу вчера я встретила на привокзальной площади
  с татуировкой лилии на худеньком бедре,
  она и не подумала на плечи свои тощие
  накинуть время летнее в студеном октябре.
  Глазели люди добрые в приличном изумлении
  на эту невозможную и голую судьбу -
  такую непонятную, несломленную временем
  от головы до пяточек нагую и мою.
  Так коротко острижена - чтоб не вцепились в волосы,
  одеждой и надеждами не о-бре-ме-не-на,
  легко и беззастенчиво прошла стопами голыми,
  по улице, по дурости, по сердцу у меня.
  
  Э Ээ
  
  Годовщина
  
  Я устал, и ты устала -
  где добыть телесный праздник?
  Есть по счастью водка с салом
  и жаркое ноздри дразнит.
  
  Выпьем, милая подружка,
  старость пьянству не помеха.
  Не чурался даже Пушкин...
  А у нас сегодня - веха...
  
  Столько лет... Ей, богу, чудо.
  Мы притерлись, притерпелись.
  Перебитая посуда,
  Ссор нелепые качели.
  
  Громогласный телевизор.
  Запах курева досадный.
  Гонор твой. Мои капризы.
  Ну и ладно. Ну и ладно.
  
  Тело многого не просит.
  Даже дух немного скомкан...
  На дороге мокрой - осень
  С грязной нищенской котомкой.
  
  Ловит лунный блик сетями
  Ветром порванная туча.
  До весны? А вдруг дотянем...
  Чтоб друг друга дальше мучать.
  
  Осенний пруд
  
  Холодный глаз - осенний пруд,
  а там, на вязком дне -
  зародыши болотных руд,
  метана пузыри, что прут
  сквозь толстый ил - вовне.
  
  Застыл усталый плавунец,
  чуть движется карась,
  раз лету красному конец,
  хоть хищник ты, хоть из овец -
  сонливость разлилась.
  
  А сверху - золото листвы,
  луч солнечный скользнет -
  и снова сумрак, таковы
  сегодня дни. А что же вы?
  Когда - опять вперед?
  
  Чваков Димыч
  
  Буква Ё
  
  Есть одна деревенька малая,
  где родился я в прошлом веке.
  Как вода утекает талая
  в голубые до рези реки,
  жизнь уносится к океану -
  там людских дорог перепутье,
  там встречаются капитаны
  и о детстве тихонько шутят,
  выпивают за перелески,
  за родные навек покосы
  и молчат после рюмки веско,
  и неловкие прячут слёзы.
  А ночами во сне приходят
  к ним родные, друзья и даты,
  или - что-то в подобном роде,
  что пришлось пережить когда-то.
  
  За домами-дымами церквушка
  неказистая... непорочная,
  чай заварен с медовой отдушкой,
  самовары пыхтят лубочные.
  По утрам молоко с околицы
  разливается в лес туманом
  а стога стоят, будто молятся,
  как за рюмкою капитаны.
  За лесами болота мшистые
  в бисеринках вишнёвой клюквы,
  а на кочках ежи ершистые -
  как виньетки колючей буквы.
  
  След кометы
  
  Из оконных проёмов ливни
  так и тянутся в мой покой.
  Манит питерский омут дивный
  в душу спрятанный глубоко.
  Я, застигнутый на диване
  ностальгией, рифмую "дождь"
  с философией испытаний,
  получается слово "ложь".
  Получается - всё забыто:
  Летний сад утонул во тьме
  улетели года сквозь сито,
  словно пули - в один момент,
  Но остался, как будто росчерк -
  след кометы на дне души,
  он опять меня будит ночью
  и торопит - давай, пиши!
  
  Вокзальные рестораны
  
  Беспричинная радость разлуки
  буйной встречи пророчит печаль,
  простирает перронами руки,
  в ненаглядно-оглядную даль;
  Даль в слова твои мысли свивает,
  запинаясь-ломаясь, как лёд,
  будто криво забитая свая
  или наспех увязанный плот...
  
  Нету счастья в утехах брутальных -
  отказали опять тормоза,
  в череде ресторанов вокзальных
  водка в рюмке - как божья роса;
  водка в рюмке - остаток иллюзий:
  пусть прозрачны они на просвет...
  
  Задолжал я проказнице Музе,
  нет, не денег, а старый конверт;
  в нём стихи беззаботного парня,
  что написаны "только вчера",
  время, выжатое в накомарник,
  созывает полки на парад,
  а приходит походкой неспешной
  пожилых собутыльников строй.
  
  Без ножа вечность подлая режет
  наслаждаясь опасной игрой.
  
  Винокур Роман
  
  Чертежи на прибрежном песке
  
  Утром даль на Зума Бич - туманна,
  Хоть зенит светлеющий - высок,
  И на побережье океана
  Потемнел от сырости песок,
  
  Но потом при солнечном восходе
  Стал опять прозрачным, как слюда...
  В мире всё со временем проходит,
  Но не исчезает без следа.
  
  Здесь воображение такое,
  Что пронзит любые миражи,
  И тогда у самого прибоя
  На песке рисую чертежи.
  
  Время и пространство здесь - едины
  Вдалеке от дел и суеты.
  Над водой взвиваются дельфины,
  Под волнами прячутся киты.
  
  На парящих пеликанов стаю
  Небосвод опёрся голубой.
  Почему же снова вспоминаю,
  Что происходило не со мной?..
  
  Опытом теорию проверю,
  Чтоб раскрылась истина сполна.
  Сколько б новых мир услышал "Эврик",
  Если б в город не пришла война!
  
  В битве с чужеземной диктатурой
  Я - творец, учёный, гражданин,
  Обращавший числа и фигуры
  В рычаги метательных машин...
  
  Берег моря, чайки и медузы.
  Будто не прошло двух тысяч лет,
  В памяти - былые Сиракузы,
  Чертежи, убитый Архимед.
  
  С ярмарки
  
  "Ехал на ярмарку ухарь-купец..."
  Был же когда-то и я молодец:
  
  Крепкий и бодрый, с копною волос,
  В красной рубахе средь белых берёз...
  
  Медные трубы и почестей дым
  Отдал бы, снова чтоб стать молодым.
  
  Девица милая скажет: "Родной,
  Буду с тобой, не вернусь я домой!"
  
  Алые губки и нежная грудь...
  Жаль, что былого уже не вернуть.
  
  Было так много живого огня,
  Что до сих пор согревает меня.
  
  Только вот сказке ещё не конец:
  С ярмарки едет весёлый мудрец.
  
  Зуев-Горьковский Алексей Львович
  
  Конченый
  
  Утро.
  Снова топаю в скупку
  Заложить кое-что упёртое.
  Сдал.
  Опять проклял суку ту,
  Что приёмщицей - гнида тёртая.
  Смех
  Сквозь слёзы, что гадко льют,
  Пряча глазоньки небезгрешные.
  Крик.
  На выходе взяли и бьют.
  Всё. Отмаялся кореш сердешный!
  Ночь.
  Сижу. Осознание краха.
  Вижу звёздочку сквозь решётку.
  Дрожь.
  Не с холода - от страха,
  Что подохну без горькой водки.
  Сон.
  Вот батя идёт живой.
  Мама плачет зачем-то милая.
  Стон.
  И все прошли стороной,
  Встали, горбясь, над чьей-то могилой.
  Память.
  Всплыл самый первый раз,
  Когда пили ещё ребятами.
  Вот и всё!
  Фото в профиль и фас
  Вклеят в дело, и двину этапами.
  
  Живой
  
  Доктор, ты теперь, как Бог, не трогай ноги!
  Что осколки?! Вынь! Тебе же не впервой.
  Поглядите на него, какой он строгий!
  Не тебе ль сказать спасибо, что живой?!!
  
  Сапоги не трожь, зараза! Всё бы резать.
  Так сымай, я потерплю. Ведь это ж вещь!
  Сносу нет... Испортил всё же... Эх, ты - нежить...
  Что ж ты так в меня вцепился, словно клещ!
  
  Дай хоть спиртику немного - шибко больно!
  Про отрезать чтоб и думать не моги!
  Ты ж учёный человек, зашей и только!
  Хватит, что уже испортил сапоги!
  
  Сам пойми, нельзя без ног мне. Посчитаться
  За семью ещё мне надо с немчурой.
  Резать начал... Кто-нибудь!!! Спасите, братцы...
  Вот и всё. И хрен ли толку, что живой.
  
  Бугорок у обочины
  
  Бугорок у обочины... Развяжу вещмешок.
  Да... закуски не очень-то, хлеб да лука пучок.
  Расстелю плащ-палаточку, самокрутку курну,
  Гимнастёрку в заплаточках не спеша простирну.
  Бугорок у обочины... Всё! Последний привал.
  Штык достану отточенный, что врагов убивал.
  Скатку брошу на травушку, костерок запалю.
  И трофейной отравушкой бугорок окроплю.
  Бугорок у обочины... Кто здесь? Чей ты приют?
  Для него всё закончено. А меня не убьют...
  За помин неизвестного я из фляжки глотну,
  Так как память и честь ему... Мне ж опять на войну.
  
  Велигжанин Андрей Витальевич
  
  Аргус и Меркурий
  
  Я знаю больше многих о коварстве
  Меркурия, поскольку сторожил
  Коровушку-красу в античном царстве,
  Как самый неподкупный старожил.
  
  Имел сто глаз, и ежели смыкались
  От тяжести одни в блаженном сне,
  Другие, отдохнувши, открывались...
  ...Юно́на-госпожа велела мне
  
  Следить за той, что нашему владыке
  Однажды приглянулась, и за ней
  Я наблюдал с усердием великим
  В течение бесчисленности дней...
  
  ...И вот, передвечернею порою,
  Ко мне пришёл юнец и заиграл
  Мелодию печальную. Не скрою,
  Что я припомнил многое и стал
  
  Осмысливать минувшее. Когда же
  Юнец пересказал старинный миф,
  Я необычный сон увидел даже:
  Ушёл Меркурий, А́ргуса убив.
  
  Венера и Меркурий
  
  У нас родился мальчик. Как ни странно,
  Похожим был на мать и на отца.
  Желание узнать иные страны
  Заговорило в сердце молодца.
  
  Он восходил на снежные вершины,
  Он забирался в дальние леса.
  Его встречали дивные картины,
  Ему желали счастья голоса
  
  Цветочных лепестков, ручьёв журчащих,
  Знакомых и неведомых существ...
  И вот однажды в неизвестной чаще
  Он оказался в сказочном из мест, -
  
  У озера с округлыми краями,
  Где отражались шапки облаков
  И представляли, будто в океане
  Они резвятся тысячи веков.
  
  Им так хотелось в воды погрузиться
  И ощутить прилив могучих сил,
  И полнотою жизни насладиться, -
  Что путник рассмеялся. И поплыл.
  
  Там и остался. Нимфа Салмакида
  Жила когда-то в озере. Одна.
  Он стал неразличимым с ней по виду.
  И с ним не разлучается она.
  
  Европа и Меркурий
  
  Отец мой вознамерился похитить
  Красавицу Европу, для чего
  Я поспешил в Сидон, дабы увидеть
  Быков царя и пастбища его.
  
  Я все стада пригнал на берег моря
  В прекрасный ранний час. Как раз тогда,
  С подругами своими нежно споря,
  Царевна погулять пришла туда.
  
  Я видел, как отец перед царевной
  Явился снежно-мраморным бычком.
  Могу ли передать строкой напевной,
  Прозрачным и беспечным языком,
  
  Чем он увлёк её? Какою силой?
  ... Я снова слышу, как дрожит эфир,
  И вижу вновь: царевна и верзила
  Летят над морем в лучезарный мир.
  
  Есликова Ольга
  
  По ту сторону заката
  
  А по ту сторону заката всегда рассвет,
  и небесные краски почти не отличаются друг от друга.
  Когда на одной стороне солнце сходит на нет,
  другая встречает растущее на горизонте чудо.
  И тогда мне кажется, что ты на расстоянии вытянутой руки,
  и в наших зрачках одна и та же история отражается -
  по небосводу мечутся розовокрылые мотыльки,
  которых ловят жар-птицы.
  Вся эта сумятица,
  весь этот хаос, сумасшедший цветоворот
  вдруг растворяется в чистой голубой (темно-синей) бескрайности.
  
  По ту сторону заката твои ресницы щекочет восход.
  Улыбаюсь в надежде эту картину сквозь сон пронести.
  
  Осенний сплин
  
  Прости и спасибо. Ты дышишь - и я живу.
  Встречаю рассветы, теряюсь в страницах книжных.
  С мгновением каждым прозрачный нездешний звук
  осенней тоски понятнее мне и ближе.
  Тянусь за три моря ветрами, за океан
  и дальше по кругу. Кружить для меня - привычно.
  Пока ты смакуешь сухое вино Тосканы,
  я думаю, как бы вдруг не отсырели спички.
  Дорогою дальней лечу застарелый сплин
  и в звездное небо бездумно врастаю ночью.
  Осталось принять, что на этом краю земли
  с обратного больше не получу ни строчки.
  
  Время не...
  
  Время стучаться и время захлопнуть дверь,
  выключить свет, задвинуть плотнее шторы,
  выскользнуть в сад и тихо лежать в траве,
  не отзываться, не ждать и с собой не спорить.
  
  Время мечтать о призрачных островах
  и отпускать мечты по туману время.
  Чувствовать, как под лопаткой трава остра.
  Не шевелиться, не думать, не знать, не верить.
  
  Время любить и звезды считать в ночи,
  время срываться с каждой земле навстречу,
  слушать, как в травах уютно поют сверчки.
  Не сомневаться, не сдерживаться, не перечить.
  
  Каримова Ольга Андреевна
  
  Откровение
  
  Момент застыл. Всё - быль и небыль,
  И больше не дано узнать.
  Всё то же солнце. То же небо.
  И больше нечего желать.
  В соединении всех смыслов
  Развёрстка полотна времён
  Инсайтом совершает выстрел
  В ядро души:
  
  "Мир сотворён".
  
  Давай друг другу удивляться
  
  Давай друг другу удивляться,
  Как будто и не жили мы!
  Как будто заново пространство
  Впервые мы увидели.
  Как будто не было ни встречи,
  Ни боли. И часы назад!
  Как будто я впервые - веришь? -
  Тебе бросаю робкий взгляд.
  Давай мы истину забудем,
  Что тяжелее пирамид.
  Пусть заново всё с нами будет,
  Пусть с нами сердце говорит!
  Пусть хлам мышления уступит
  Порывам страсти свой удел!
  Пусть заново любовь погубит,
  Какую мир для нас воспел!..
  
  ...Нет, не сейчас. Сейчас в дорогу
  На долгий - осторожный - путь
  Рука в руке и понемногу
  Нам лямку жизни дотянуть.
  
  Да, не сейчас. Но там, за гранью,
  Когда дни будут сочтены,
  Мы вместе встретим мирозданье.
  Юны. Беспечны. Влюблены.
  
  Новое
  
  Тишина открывает двери.
  В тишине, никому не веря,
  Без стыда и волнения, скуки
  В тишину погружаю руки,
  В тишину я внедряюсь - молча,
  Ни проклятий, ни зла, ни порчи,
  Ни пророчеств на тихой глади,
  Я внедряюсь, в глаза ей глядя,
  Только так, не тревожа хтони,
  Я беру ключ в свои ладони,
  Тихо-тихо, держа дыхание,
  Забираю бесценное знание
  
  О событиях, спектре оценок,
  О причинах разыгранных сценок,
  О ролях, о словах между строчек,
  О невысказанном в многоточии,
  О кричащих кривых декорациях,
  Об освистанном, об овациях,
  О святынях, о безобразии,
  О безумии, о фантазии,
  О расчёте, о расточительстве,
  Подчинении, покровительстве,
  О неведенье, об информации,
  О реальности, о симуляции.
  
  Тишина отдаёт молчанию
  Полноту открытого знания.
  
  За спиной оставляя мнения,
  Я, без трепета, без сомнения
  Открываю ключом!..
  ...неготовое...
  Нераскрытое, непутёвое,
  Нестабильное, неземное,
  Неумело сырое, слепое...
  
  Я беру его в руки трепетно,
  То что было нелепо слеплено,
  Прижимаю. Покровом укутаю,
  Сберегу, сохраню, убаюкаю.
  
  И останусь стеречь возле двери...
  
  Ты настанешь, Новая Эра.
  
  Шереверов Владимир Иванович
  
  Сирень Ван Гога
  
  Сен-Поль, убежище, беда ...
  Не дай вам Бог попасть туда,
  В приют для сирых и убогих,
  Для тех, чья "крыша" набекрень.
  Там даже майская сирень
  Не вдоль, а поперёк дороги
  Цветёт у стен почти впритык
  И все пути ведут в тупик.
  Над всем надзор, для всех запрет.
  На всё про всё одно лишь "НЕТ!",
  Всех расставляет по местам...
  Но как-нибудь живут и там.
  
  Там бывший корабельный врач,
  Не опасаясь неудач,
  Врачует, проявляя власть,
  С полсотни пациентов странных
  И лечит всякую напасть,
  Не глядя назначая ванны.
  
  Что толку причитать и охать,
  Стучаться лбом перед стеной
  В потёках потускневшей охры,
  Когда над самой головой,
  Скрипя с утра, с Мистралем жарким
  Сосны огарок спорит жалкий,
  Давясь засохшею смолой.
  
  Ладонь ко рту прижав с испуга,
  Там пациент, сошедший с круга,
  Несётся от куста к кустам.
  А куст сирени по пятам,
  Роняя лепестков ошмётки,
  С охапкой веток лезет к глотке -
  Накрыть и затянуть к корням.
  Скрутить и втиснуть в средоточье,
  Где наготове ужас ночи
  Качает мёртвой головой[1]
  В узорном жёлто-черном прахе
  И бледный Ирис жмётся в страхе,
  Спеша укрыться за травой.
  
  Матисс. Арабская кофейня
  
  Июль, Танжер. Прожаренный до чада
  В жаровне раскалённого Магриба,
  Прохожий, шевелящийся едва,
  Через бордюр пытается сюда
  Попасть и задыхается как рыба.
  
  За лентой охры на холсте прохлада.
  Аквариум размером два на два
  Наполнен до краёв аквамарином.
  Тонуть иль плыть - какая ерунда.
  "Быть иль не быть?" -
  Бессмысленный вопрос.
  Как Инь и Ян в единстве неделимом
  Здесь бытие с небытиём сплелось,
  Следя как вечность протекает мимо,
  Прохладная как талая вода
  В аквамарине мутном как слюда.
  
  Среди прозрачной бирюзовой тьмы
  Никто нигде не скачет, не летает,
  Не прорастает, не плодотворяет.
  Лишённое привычной кутерьмы
  Пространство бесконечно замирает,
  Вдыхая летаргические сны.
  
  Себе, в себя и только для себя.
  В том нету и следа противоречья,
  Забыв свои дозволенные речи
  Овалы лиц, лишённые лица,
  Затёрты навсегда песком пустыни.
  Ни голоса, ни слуха нет отныне.
  Одни лишь грёзы в дрёме без конца.
  
  И созерцая странные мечты,
  Две красных рыбки, смазанные густо
  Слоёной охрой жареной до хруста,
  Плывут на дне лазурной пустоты.
  Бокалом отсекаемым пространством.
  И три цветка, сверкая дерзко красным,
  Лепечут рыбам вслед благую весть
  О том что вне холста мгновенье есть!
  И что оно воистину прекрасно!
  
  Андреевская Екатерина Андреевна
  
  ***
  А по ней рыдают тополя,
  А над нею облако покато.
  На коленях скомкалась, скуля,
  Раненная колкостью расплаты.
  
  Немая дама
  
  Тугая рама
  Скребёт фасад,
  Немая дама,
  Потупив взгляд,
  Застыла в позе,
  Поджалив дух.
  Но видно проседь,
  И жар потух.
  К почившим вхожа
  Ты, вся в пыли.
  В морщинах кожа
  Рябой руки.
  Уйди, сокройся
  Днём в бахрому,
  О всхлипах поздних
  Знать ни к чему.
  Возьми, накинь же
  На плечи шаль,
  И юным девам
  Ты не мешай.
  Пускай резвятся,
  Смеются, пьют.
  К тебе стенальцев
  Родной приют
  Уже подкрался
  Невинно враз...
  Но ввек завралась
  Роптаньем глаз.
  
  Встреча неслучайная
  
  Закат разгоном пойла воспылал,
  Румянец раззадорившийся - ал.
  И поцелуй, как сокол, ворковал,
  Роняясь на расколотый сандал.
  
  Но встреча неслучайная - дышать
  Не получалось более - в кровать
  Метнулась луком пущенной. В дали
  Бормочет звуком, сгущенным в пыли,
  Душонке обезрученной - умри.
  
  Все месяц обличительный гудит,
  И плетью обезличенный гранит
  Речами опечаленно пыхтит
  Над смертью опечатанных элит.
  
  Карпов Андрей Владимирович
  
  Обратный отсчет
  
  Я помню: когда-то мы жили в мире.
  Четыре.
  Но кто-то решил, что пусты алтари.
  Три.
  Люди - и жертвы, и подносят дрова.
  Два.
  Жаль, нет планеты другой про запас.
  Раз.
  
  Гриб, что в проёме окошка возник,
  Завтра положит в лукошко грибник.
  Мотивы его тривиально просты:
  Он инфернален, нормален ли ты?
  
  Мы лжем хорошими словами
  
  Срывая пластырь немоты,
  Мы лжём хорошими словами.
  Они - повсюду, и - пусты.
  У нас - почти соревнованье,
  Чей слаще выдастся обман,
  Кто больше светлых слов потратит,
  Как будто сверху спущен план
  И ждут отчёт к контрольной дате.
  У лжи отменный аппетит:
  Как ни корми, а нужно - больше.
  А значит будет дефицит -
  Нам недостанет слов хороших.
  В них просто кончится добро.
  Чтоб правда нас не раздавила,
  Слова мы ставим на ребро.
  Но не в словах, а в правде сила.
  
  Года штурмуют замок мой
  
  Года штурмуют замок мой -
  Не отсидеться за стеной.
  Наладит время требушет,
  И я паду под градом лет.
  И, как на пахоту грачи,
  Слетятся на меня врачи.
  Я их готов собой кормить,
  Но не вернуть былую прыть.
  Не буду я здоровым вновь,
  Хотя бежит в сосудах кровь.
  Зачем же длится жизнь моя?
  Затем, чтоб вечность принял я -
  Как гостя, что пущу под кров,
  Как чашу, полную Даров,
  Как ношу на своём плече
  И как присягу на мече.
  
  Тот Аристарх
  
  ***
  Может быть, день этот был уже мною прожит;
  Сквозь мои руки проходит осенний свет.
  Где-то там бродит по полю гнедая лошадь,
  Только подкова не оставляет след.
  Мастер, скажи, почему улетают птицы?
  Всё оттого, что сейчас убирают рожь.
  Нам не живется, нам лишь отдалённо снится.
  Радиоволны приносят войну и дождь.
  
  ***
  Нет ни розни, ни обиды -
  Всё уходит вспять.
  Я, цветами весь увитый,
  На земле распят.
  
  Над муравистой поляной
  Стихли голоса,
  А по лбу живая рана
  Солнцем проросла.
  
  Просто ты придумал это
  И забыл во сне.
  Но в последний час рассвета
  Вспомни обо мне.
  
  ***
  Некрасивую испанку
  Никто не любил,
  Никогда не одаривал ласковым словом.
  Пришел мавр
  Который был бы даже красив,
  Если бы не жестокие глаза,
  И взял ее,
  Как вещь.
  Его зарубили
  Три дня спустя.
  Позже испанка родила мальчика
  Смуглого, с черными вьющимися волосами
  И голубым взором,
  Которого называла
  Ненаглядным.
  И он говорил своей матери
  Добрые слова.
  Он приносил ей цветы
  С южных полей,
  И по дороге домой сверстники
  Кидали в него камнями.
  Когда он спрашивал про отца,
  Мать отводила взгляд,
  А люди смеялись или сплевывали на землю.
  За эту землю в шестнадцать
  Он умер на войне,
  Захлебнувшись своей кровью.
  
  И в месте,
  Где нет камней,
  А есть только цветы
  И добрые слова,
  Он встретил улыбающегося мавра,
  Который забыл
  Про рубец поперек груди.
  Они договорились ждать вместе
  Некрасивую испанку.
  
  Кирьякова Инна
  
  Одиночество ветра
  
  Чем только не играет ветер -
  запахами талой воды, прошлогодних листьев,
  сладковатой пыльцы первых цветов
  (а у нас снег и снег...).
  
  Ветер меряет километры - и тысячелетия,
  тасует времена года.
  Слышу, как пахнут крымские травы,
  слышу топот половецких коней,
  колокол новгородского веча -
  ветер уносит звуки, подхватывает слова.
  
  Кто-то - на стене подожжённого городища -
  кричит, задыхаясь,
  но слова умчатся,
  потеряются в диком шуме сечи и бури, неуслышанными умрут.
  
  Я услышу...
  И крик, и запах гари,
  и тысячи голосов и мыслей -
  всё, что преследует меня с давнего детства.
  
  Ветер, ветер,
  ты мучаешь меня чужой отболевшей болью,
  дразнишь чужим счастьем.
  Никогда я не понимала - зачем...
  
  Но однажды
  внезапно открылось.
  Он говорит со мной
  и каждый раз,
  удивляя
  или пугая чёрным отчаянием,
  уносит с собой и мой голос...
  
  Медведи и рыбы
  
  Руки костра
  круг обводят,
  шаман бьёт,
  бьёт в бубен,
  идёт быстрее,
  расширяя круги,
  сужая,
  рисуя на черно-красном снегу спираль.
  
  Медведи тоскливыми голосами
  выпевают а-о-ыу.
  
  Подо льдом
  рыба бьётся, задыхается,
  смотрит выпученными глазами,
  приникает, распластав плавники,
  к стеклянной преграде.
  Рыба выбирается,
  прорастает
  двуликим деревом огня и воды.
  Ходит в черной реке,
  с которой на землю сыплется
  колючий мелкий снег.
  Раздваиваясь, множится.
  
  Медведи
  воздевают лапы к небесным рыбам,
  голубые искры пробегают по меху.
  
  Стук бубна, ужимки шамана.
  
  Отступаю за пределы круга,
  мотаю головой,
  стряхивая навязчивый морок.
  
  И мир становится очевидным, почти монохромным,
  теряет дополнительное измерение.
  Голова ясна.
  Я ухожу, и снег скрипит,
  и костёр превращается в маленький язычок,
  которому не одолеть эту ночь.
  
  ...Поскальзываюсь, падаю,
  приложившись локтем, скулой...
  больно...
  Замираю и слышу -
  что-то бьётся, стучит подо льдом...
  
  Море
  
  Море
  ты стелешь
  солнечные и лунные дорожки
  парусам и мечтам
  до горизонта и дальше
  
  ты не имеешь конца
  море сменяется морем
  а на берегу последнего
  стоит белый маяк
  
  с самого детства он не даёт мне покоя
  всех он видел
  и жителей Атлантиды
  и киммерийцев
  и тысячи тысяч
  фрегатов
  узких лодочек
  шатких плотиков
  
  последнее море
  уходя за окоём
  ты становишься
  всё прозрачнее
  и наконец
  превращаешься в свет
  
  Соловьёва Виктория
  
  Обрыв
  
  В озере слёз не бывает ни неба, ни дна.
  Нет горизонта, не видно простого причала,
  только мираж - лодка озеро в люльке качает,
  тени струятся, но боль даже их истончает,
  солнце расплылось безвольно, подобьем блина.
  
  Папы уходят так просто: дела, всё дела...
  Не задержаться - слетает ладошечка-рыбка.
  Выплачь все слёзы: была бы седьмая попытка...
  Все, что даны, исчерпала на крае обрыва.
  Помнишь - у папы шершава ладонь и тепла.
  
  Выцвела жизнь - что заношенный в дым сарафан.
  Кто-то корчует деревья в столетней аллее,
  Как это сказано: каждому будет по вере...
  Солнце остыло. Кого-то ещё и согреет... Но
  ты слишком долго вдыхала тяжелый туман.
  
  Тучи кровавы, вон, сколько на небе гвоздей...
  Высохли слёзы, иду по налаженной тропке -
  зыбкий песок гложет остов покинутой лодки.
  Папа, к тебе я пришла босиком, мне не колко...
  Ноги привыкли к холодной, тягучей воде.
  
  Ливень тихо бормочет
  
  Ливень тихо бормочет,
  словно в телике Вести.
  Громыхнёт - перекрестит
  окна - вяло, разочек...
  Батя снова приложит
  губы к сальной бутылке,
  и читает, напившись,
  чистоглазого Рильке.
  
  Даже в профиль - похоже.
  
  Это осень взыграла -
  слёзы сохнут повсюду...
  Вилка молнией к блюду -
  ловит лодочку сала.
  А в глазах-недомогах,
  не тоска, а тоскище.
  Этой осенью нищей
  что-то выпало много
  и дождей, и проклятий -
  вот и тянет на строчки.
  Боль расставит все точки...
  
  Жизнь из точек, да, батя?
  
  А васильки, наверно, сеет Бог...
  
  А васильки, наверно, сеет Бог...
  Попробуй, тоже поле, перейти так -
  лучи вплетая в стог, вплетая в слог,
  не трогая прожорливых улиток.
  
  Опять сезон дождей и спелых туч.
  Аврора, словно чёрная царица,
  ткёт воздух с прелью, медленно... Тягуч.
  Скорей бы утро ранее, не спится.
  
  В такие дни горчичный горизонт
  зовёт, не обещая вовсе встречи.
  И путаешь пространства, явь и сон,
  плотнее укрываешь пледом плечи.
  
  Как тени притаившейся тоски,
  стоят свои. Их надо вечно помнить.
  Шьёшь строчки. Вроде лучики узки,
  вплетаешь их, и переходишь поле...
  
  Шатайло Александр Николаевич
  
  В садах сатурновых колец
  
  Поэт! Так кто же ты такой?
  Витаешь где-то, жалкий пеший.
  Ан нет!
  Слепой листок увидел небо -
  исцелён рукой
  и на руке Христа
  с горой уравновешан.
  
  Поэт! Так кто же ты такой?
  Ведь ты по сути никакой.
  Всё кормишь нас своею манкой
  (и вновь сгорает твой шашлык).
  Душа - тяжёлый грузовик,
  а ты в "жигуль" уселся за баранку.
  
  Поэт! Так кто же ты такой?
  Медаль не дружит со строкой.
  Глядеть бы строчке виновато
  на генеральскую семью.
  Ан нет!
  Ведь вызреет и явится солдатом,
  готова кровь пролить свою.
  
  Поэт, так кто же ты такой?
  Тебя уж нет, ты под плитой.
  Наверное, ты просто жнец
  в полях... сатурновых колец.
  
  Или
  в созвездии Тельца
  из стада вырвалась овца
  
  и ты гоняешься за ней -
  таков итог
  судьбы твоей.
  
  Не соловей ты
  и не дрозд.
  
  Ты среди звёзд
  довольно прост.
  
  Лишь встретив девушку,
                                  ты будешь - как певец -
  в садах сатурновых колец.
  
  Долго сплю
  
  позавидуешь железу
  не уложишь спать гранит
  я в морскую жизнь не лезу -
  кто там спит или не спит
  
  но как водится - с рассветом -
  как обычно как всегда
  своим зеркалом и цветом
  миру явится вода
  
  и синхронно - следом следом
  отразятся облака
  а я сплю
  ведь я не еду
  на поимку судака
  
  подниматься очень рано
  это всё-таки почёт
  кто встаёт тому в карманы
  или в душу бог даёт
  
  ничего ещё не знаю
  спит сознание ещё
  может в мамонта кидаю
  я уже копьё своё
  
  может сам бегу и прячусь
  динозавриков страшась
  я ребята не ребячусь
  хотя есть такая страсть
  
  если спишь ты долго-долго
  мир не станет долго ждать
  птицы страшные над Волгой
  могут вскорости летать
  
  будет мир уже не прежним
  будет снова одинок
  а ведь сладко
  а ведь нежно
  я продрых без задних ног
  
  надо мной кричали чайки
  и наверно вороньё
  и горилла в моей майке
  смотрит в зеркало моё
  
  В мавзолее
  
  Царской семье
  
  Я сегодня увидел лебедя:
  отразился лироагрессией.
  Буква "р" не мешала Ленину.
  За меня же вам скажет Поэзия.
  
  Не пальбой по дворцовым пленникам -
  царь умрёт. Но Бог - не партсессия.
  Как живого, я вижу Ленина.
  Но мертва на лице - Поэзия.
  
  Русова Марина
  
  Мэлвин
  
  В саду, где небо и луна, стою заросшая цветами,
  я, отражаясь в амальгаме, душой живой наделена?
  Пионы, флоксы, дерева - животный мир во всех деталях,
  а я, наверное, мертва, в тех зазеркальях.
  Бегу на свет, но темнота меня ведёт за луч афронта,
  где у чеширского кота улыбка шире горизонта.
  Я - Мэлвин, я снимаю грим и засыпаю на рассвете,
  по синим волосам моим гуляет ветер.
  Вот Марлезонский наш балет. Мы убегаем за кулисы,
  и в сказках прячемся, Алиса, когда реалий нет,
  разъединяя берега, а нужно бы соединяя.
  Мальвина - может быть Яга, но молодая.
  И там, за сумраком гардин, мой мир поёт свою осанну ,
  Читает залпом Арлекин "Поэмы Оссианы".
  Лишь в пустоте мерцает свет, терзает сердце,
  в тех сказках, где к волшебной дверце, прохода нет,
  где слышишь карканье ворон в лесу без кровель,
  и может пудель Артемон - твой Мефистофель?
  А там, где бродят люд и зверь, там, за кулисой,
  мы ключ найдём, откроем дверь, моя Алиса.
  На фоне, где черным-черно, бел свет надежды,
  послушай как поёт Пьеро, сменив одежды.
  
  ***
  Парящий лист всё делает виток, но падать не торопится, поди ж ты,
  когда ты на развилке трёх дорог, то думаешь о будущности трижды.
  А впрочем, выбираешь всё равно заросшую бурьяном или снытью,
  и крутится твоё веретено по жизни обозначенною нитью.
  И вот, перешагнув земной порог, ступаешь на забытую дорогу,
  беги по ней, распутывай клубок, который приведёт тебя к итогу.
  И там где ряд морфемный заалел, и каждый происходит из "платонов",
  твой личный стихотворный беспредел не знает ни условий, ни законов.
  Иди вперёд без круговых порук и может к счастью вывезет кривая.
  Я выгрызаю внутренности букв до дна в словесной крови утопая.
  
  Клишинский Иероним
  
  Горы
  
  Вы слыхали, что бывают
  Горы выше облаков?
  Облак этого не знает -
  Полежал и был таков.
  
  Не оставит даже след он
  На утёсах этих гор.
  Путь его лишь ветру ведом,
  Он в своих решеньях скор.
  
  Облак в странствиях впитает
  Столько влаги, сколько сможет.
  И пока он так летает,
  Ничего его не гложет.
  
  А потом дождем посеет,
  А зимой отхлещет градом...
  Горы плакать не умеют,
  Если облака нет рядом.
  
  ***
  Проблема в том, что смерть избежна!
  И оттого так тяжело:
  Ведь понимаем мы, конечно,
  Что жизнь конечна, нам на зло.
  
  И это зло несём мы сами
  С рожденья до последних лет.
  Но ангельскими голосами
  Поёт нам жизнь, что смерти нет.
  
  Противоречие в основе -
  Движенье вечное вперёд.
  И всё, как встарь, нам будет внове:
  Мечты, страдания, любови...
  Покуда смерть их не прервёт.
  
  ***
  Стремясь к иным, заветным берегам
  Из ощущенья повсеместной грязи,
  Как Белла, ты прошла по всем рукам,
  Непрочные удерживая связи.
  
  Каков итог? Уже за 50,
  Достигнуто и сделано немало.
  Но на балконе белые висят,
  Как флаги - простыня и одеяло...
  
  Плехновец Салава Диогенович
  
  Ночной фарватер
  
  Мы все в одной реке, без вёсел и руля,
  Нас тащит под луной теченье-поводырь.
  А где-то там, вдали - холодная земля,
  А в глубине застыл подводный монастырь.
  
  Там рыбы-фонари качают головой,
  Им виден каждый борт и каждый силуэт.
  Они хранят покой, извечный и хмельной,
  И знают наперёд, с кем свой разделят свет.
  
  А мы глядим наверх, где россыпь хрусталя
  Нам чертит млечный путь, предоставляя роль.
  И кажется, вот-вот покажется земля,
  Но берег - лишь обман, вода нам - суть и соль.
  
  Надежда - дальний блик, случайная звезда,
  Что отразилась в нас и позвала с собой.
  Мы тянем к ней ладонь, не зная, что тогда
  Она сведёт во тьму закончить путь земной.
  
  И нет борьбы, есть путь. И нет конца пути.
  Лишь погруженье в ночь, где гаснут имена.
  Ты пробуешь грести, но можешь лишь уйти
  В потоке бытия до помраченья дна.
  
  И растворится крик в безмолвии седом,
  И смоет твой ковчег незримая волна.
  Мы все плывём домой, не зная, где наш дом,
  В реке, что так темна и "звездами" полна.
  
  Лешуков Александр
  
  Благоволительница
  
  Моей музе - истерзанной, давящей -
  я кричу словно в мутное зеркало:
  "Отпусти! Дай свободу прощания,
  коль прощение музам неведомо".
  
  В кубке терпко клубится сомнение,
  белый свет галогеново падает
  на сведённые вместе колени,
  на улыбку кинжально бестактную.
  
  Моя муза отторгнута, выжжена
  желчью на исковерканном кафеле,
  я - Иуды лобзание дерзкое,
  звон монет на кладбищенской паперти.
  
  Небеса не разверзнутся бездною
  от слегка ослаждённого голоса,
  вкус предательства мягок и нежен
  как миндальная кока-кола.
  
  ... Моей музе прощенье неведомо...
  
  Доброе утро
  
  Доброе утро - всего лишь формула вежливости,
  тихое Солнце на цыпочках пробирается в дом,
  лом интригующих снов, лемниската вечности
  обращаются в прах под яростный звон
  будильника на колёсиках - чтобы ты точно встал -
  в окна смеётся осень, последний листок опал
  с клёна, что гордо бился с тяжестью прожитых лет,
  ветер тревожит листья и выключает свет
  в скромном, трагическом зале, белая простыня
  служит экраном, память - лампой проектора:
  мама в хебешном платье, в грубой пелёнке - ты,
  клён - молодой, упрямый - неба ультрамарин.
  Как всё покойно было! Как просто и чисто! Боль.
  Утро - безжалостный скальпель, разочарованный стон.
  
  Аролович Владимир Евгеньевич
  
  ***
  Сникли огарок свечи
  и отсыревшая спичка.
  Криком прощальным ключи...
  Если любовь не горчит,
  значит всего лишь привычка.
  
  ***
  Когда у звёзд потеря сил,
  а месяц спрятался в нору,
  с рассвета ободрав кору,
  созрел светила апельсин.
  
  ***
  И может в самом деле
  проблемный сбой с жильём?
  Ведь жил же кто-то в теле,
  по случаю - моём.
  
  ***
  А всё перемелется, будет мукой.
  Но что-то не клеится с этой строкой.
  Скорей: под оливами на облаках,
  с чернилами белыми снова не "ах".
  
  ***
  Звёзды лезут в постель
  и срывается плед,
  а спасения нет.
  Ночью неба бордель...
  Я обычный клиент.
  
  ***
  Покой. Свет вдали.
  Тревожно немножко.
  Назойлив, неведом
  по лунной дорожке
  идёт кто-то следом.
  Взглянул: тень любви.
  
  ***
  Минуты, словно саранча,
  жрут аппетитно голос жизни.
  О, как похожий мир на тризну,
  где солнце смотрит с укоризной
  и тащит землю на плечах!
  
  Аделина Мирт
  
  Internus
  
  вырви меня из пучины
  спаси от печали
  в малых дозах эскапизм сродни похмелью
  щедро заливающему мигренью будни
  заставь забыть тоску
  рождённую из тени
  чёрной кошкой
  
  царапая пол когтями
  медленно идёт ко мне
  оскаливается
  смеется вороньим каааром
  сбрасывает шерсть смоляной дымкой
  обрастает перьями
  соря опарышами
  из раскрытого клюва
  
  бьёт крыльями
  без намека на полёт
  
  превращается в оленёнка
  взрослеет
  отращивает рога
  становится деревом
  ветки наливаются почками
  из них вылупляются птенцы
  машут крыльями
  разлетаются
  но разбиваются о невидимый купол
  
  падает на землю
  антрацитовый дождь из птиц
  
  перья поднимаются
  брызгами битумного моря
  море волнуется
  течение образует воронку
  
  она застывает гнездом с яйцами
  из них выползают грибы-медузы
  парят в воздухе
  шляпки вызревают
  вырываются споры
  превращаясь в шипящий туман
  в нём серебряной змеёй
  извивается дорога
  
  с кожи отлетают чешуйки
  сбивают камнями
  на их месте образуются кротовые ямы
  змея ползёт вверх
  заставляя карабкаться
  по нишам склона над пропастью
  ниши затягиваются новыми чешуями
  и я падаю в тень
  падаю в пасть
  оскалившейся кошки
  
  сплети из слов спасительную нить
  вырви меня из пучины
  
  Бумажное
  
  в огне бумажный самолётик
  
  на чёрном
  серебром повторяется рукописное
  рассыпается в прах
  не долетев до будущего
  
  пламя
  алчет пищи
  перекидывается на картонный домик
  лижет окна
  глотает стены
  дымом уходит через сгоревшую крышу
  заволакивает мир
  слепит
  оставляет копоть на всём что дорого
  оставляет ожоги
  
  впитываешь эту тьму
  словно незримыми чернилами наносишь на кожу тату
  
  прожигаешь в себе дыру
  
  выжившей
  выходишь из эпицентра
  и
  теряешь равновесие от красок жизни
  стынешь от ветров
  сдувающих пепел
  и среди руин
  ищешь приют
  
  заполняешь пустоты
  сансы и бегонии дружно делят подоконники
  восхищает жизнестойкость суккулентов
  стены увешаны абстракционизмом и сюром
  пишешь верлибры
  
  строишь планы
  учишься улыбаться
  лелеешь новую мечту
  и делаешь оригами журавлика
  
  но тебе
  всегда
  угрожает
  тень
  бумажного самолётика
  в огне
  
  Город рыб
  
  мы умираем медленно
  в кубоидах квартир
  не дожидаясь седин
  забив полки вещами
  и забывая вдохнуть
  аквариумный смог
  
  алиса заперта
  ломает коды
  вводит пароли
  выпалывает паутину
  растущую из земли
  находит пользователя
  за пыльными окнами
  душной многоэтажки
  
  в этой одежде потело чужое тело
  прятало жвачку и мелочь в карманах
  теряло рассветы
  но ловило закаты в силки
  словно мотыльков
  и сшивало в дневники
  бездыханные бумажные останки
  крошило печеньки муравьям
  и боялось пауков
  
  алиса застряла рыбкой
  в плоти отравленной кортизолом
  в глючной системе чувств
  в мире разбитых сердец
  сломанных грёз
  
  ей ближе числа
  она уравнивает пространство
  строит город
  из песка и ветра
  дороги из света
  жителей из тени
  рисует октябрь
  оранжевым плавником
  возводит дома
  из опавших листьев
  
  город растёт
  глотает многолюдье
  чинит алису
  показывает выход
  
  но город подобен морю
  если ты
  рыба
  
  Половинкина Татьяна
  
  Степь
  
  По-над оврагом разросся ситник[2],
  И придорожная пыль столбом.
  В степи осока засела сиднем,
  Зыбясь и в жёлтом, и в голубом.
  
  Зияла так ярово и наго
  От зноя выцветшая до дыр -
  Асфальта рисовая бумага
  И чернозёма сухой такыр[3].
  
  По автостраде катился ветер,
  Скирды кострами пронзали синь.
  Где сны попрятали по поветям[4],
  Катился ветер под Дебюсси,
  
  Солёной хлебною крошкой метил,
  Кропил непрошеную стезю.
  А за хлебами горланил петел[5],
  И граммофон дебюссил вовсю.
  
  Как будто скошен горячим ливнем
  И ослеплён от плетнёвых слёз -
  Был воздух августом окрапивлен
  И над собой, и над степью рос.
  
  Крещение
  
  Сквозь молчаливый снегопад в ночи
  На розвальнях от рытвины очнись,
  Где памяти дороги скрещены,
  Где сучий надолб.
  
  Крошится снег с еловой епанчи[6],
  И рёбра, словно розы и лучи,
  Вживились в грудь. Крещенские желны[7]
  Вострей, чем падуб.
  
  Как мученица роз, свечей, овчин -
  Я не хочу цветка, руна, свечи.
  Я паветвью могучей тишины
  Навечно стала б.
  
  Мучнистый путь раскаяньем звучит -
  Вина свечей, печаль каракульчи[8]...
  И над землёй не различить ничьих
  Молитв и жалоб.
  
  ***
  Тот, кто разоряет свысока
  Ожерелья мотыльков и примул,
  Как туман, небрежно опрокинул
  Глиняную крынку молока.
  
  Пуха петушиного раздор,
  Молоко в пуху и запах краски.
  Из тумана проступил крестьянски
  Рыжих грядок кружевной подзор[9]...
  
  Нынче иллюзорно горяча
  Голубая лычка горизонта.
  Где качались в сотни солнц осоты -
  Облегчила ветки алыча.
  
  Трепет крыл. Весь мир - лакуна[10] сна,
  Облако вверху не вяжет лыка,
  Птицы кличут притчевоязыко,
  Над разбитой крынкой проносясь.
  
  Словно изорвали образа -
  Листья в каплях золота и крови.
  Зрению пронзительные внове -
  Позолота, кровь и бирюза.
  
  Вероника Полянская
  
  ***
  То ли это только осколки сна,
  То ли жизнь идет, тороплива...
  Но прекрасней всех на земле сосна,
  Что стоит на краю обрыва.
  
  Здесь не встретить путников или птиц,
  Лишь порой по кромке утеса
  Облака, не знающие границ,
  Проплывают стаей белесой.
  
  Злые ветры северной полосы,
  Ледяными каплями раня,
  Отточили стойкость ее красы
  И ее совершенства грани.
  
  Так стоит она на грани миров
  Беззащитна и одинока.
  И поэт Ду Фу, и поэт Ли Бо
  В честь нее сочиняют строки.
  
  А когда глаза смыкает, устав,
  Всё ей снится в ночи небесной,
  Что на свете есть иные места,
  Не такие, как эта бездна.
  
  Там поют чижи, бьет из камня ключ,
  Там кузнечики скачут парой,
  И в рассветный час первый солнца луч
  Припадает к коре янтарной.
  
  Там, конец косы распушив весной,
  Скачет девочка в сарафане...
  Отпусти мя, господи, быть сосной
  На залитой солнцем поляне.
  
  ***
  Покупаю блокноты
  с драгоценной каймою,
  корешков позолотой
  и страниц белизною.
  
  Но лежат они праздно,
  Убежавшие грязи
  Почеркушек напрасных
  И затейливой вязи,
  
  Ибо чужда бумаге
  тень крадущихся пятен,
  и у перьев отваги
  не хватает ронять их.
  
  Долго целюсь, но редко
  Ставлю букву под выстрел,
  Выверяя по меткам
  Каллиграфию мысли.
  
  Тут уже не до шику,
  И порою вечерней
  В страхе сделать ошибку
  Намечаю жизнь вчерне.
  
  Но ложится сурово
  Нарушая все оси
  Непокорное слово,
  что не вырубить после.
  
  Объясни, отчего так,
  Жизнь - в намётках, отрывках.
  Покупаю блокноты,
  а пишу на обрывках.
  
  ***
  Но между Евой и Лилит
  Есть грань незримая - София.
  Струной натянутой звенит
  Ее высокая стихия.
  
  Она меж звезд свой торит след,
  И он с Земли едва заметен.
  В ней женского лукавства нет,
  Есть только свет и милосердье.
  
  За то, что шепот на устах
  Был рыка грозного сильнее,
  Ее сжигали на кострах
  и изгоняли из селений.
  
  Но средь камней и сорняка
  Вновь прорастая раз за разом,
  Хмельная поросль сквозь века
  Все так же воспевала разум.
  
  Пусть стрелы черные летят
  В ее открытые ладони, -
  София, Мудрости дитя,
  Венец величья не уронит.
  
  Хоть не умею исцелять
  Одним касаньем нежных пальцев,
  Я выбрала ее печать,
  Ее стезю, ее проклятье.
  
  Высокой мудрости родник
  Открытой раной кровоточит.
  Я - непутевый ученик,
  Из тех, на ком расчет окончен.
  
  Меня влекут не мистицизм,
  Не царствие над миром смертных.
  Постичь пытаюсь тайный смысл
  В напевах птиц, в дыханье ветра.
  
  Когда спадает слепота
  И рвутся хроносовы сети,
  Мне открывается портал
  Сквозь череду иных столетий.
  
  Я слышу дальних звезд напев...
  Заговорить с людьми? О чем бы?
  Мне чужда мягкость здешних Ев
  И манкий взгляд Лилит точеной.
  
  И я, последняя в ряду
  Мудрейших жен, под крик соловий
  Вновь по следам Ее иду,
  Сбиваясь, плача, сквернословя.
  
  Но все же по Ее следам
  Бреду сквозь хоровод событий.
  И надо мной горит звезда,
  И людям свет ее не виден.
  
  Флинт Киборд
  
  Ближние
  
  В доме-призраке признаки
  жизней
  Их метафизика всё капризней:
  Девять мелких, одна большая
  Недоосознанность
  раздражает
  Бьёт по сумеркам жёлтым током
  Воспламеняя
  колонки окон
  В доме-призраке правят карму
  Тени тягостней, сны
  бездарней
  Стройка века
  кидать устала
  Рикошеты в каньон квартала
  В семь утра тишину встопорщит
  Мрак скребущий снегоуборщик
  Режут призраки
  жесть-железо
  Реинкарнация
  бесполезна
  
  Пресс-релиз магазина "Циферблаты"
  
  Неровен час! Он покороблен
  И неприятно угловат,
  Торчит обломанной оглоблей,
  И без приставки "киловатт-"
  Нет мощи в нём! А равно меры:
  Прошёл - и всё, истёк - привет!
  Пустые времени химеры
  Да тупики летальных лет...
  Давайте править циферблаты!
  Покажем времени каюк,
  Чтоб час нечаянной расплаты
  Не наступал внезапно вдруг!
  Меняем метки, рамки, риски
  Рисуем стрелки на стене;
  Плутает Жнец маршрутом близким -
  Кругами. Мимо. Не ко мне.
  
  Платиновый лес
  
  Длинные тени
  Стражники сна
  Сгустки сплетений
  В рамке окна
  Праздный директор
  Воскресный швейцар
  Сумрачный некто
  Глядит на пожар -
     Платиновый лес...
  Чёрное пламя
  Слепая слюда
  Двигайтесь с нами
  Нам нужно сюда,
  Дальше - светлее,
  Две тысячи крон
  Вдаль по аллее
  С обеих сторон
     Платиновый лес...
  
  (Медленней, тише
  Не слышит никто
  Он уже вышел,
  Заводит авто...)
  
  Жмурики-прятки,
  Минус и плюс
  Минные грядки,
  Липнущий блюз
  Смыть отпечатки
  Запутать мотив
  Там, на сетчатке -
  Опять негатив:
     Платиновый лес
     Платиновый лес
     Ветви до небес,
     Платиновый лес...
  
  Козлов Игорь Владимирович
  
  ***
  Прозрачная глубина
  Полночного леса
  И тёмные пятна мха
  Средь тонкого снега,
  
  И толстый слой облаков
  Меж света слоями
  От строгой как мать Луны
  И окон развратных.
  
  Им должен я объяснить
  Решенье задачи.
  Навязчиво подвезти
  Меня сны желают,
  
  Но оборотни они,
  И белки в колёсах
  Мотор заменяют им,
  И время не хочет
  
  Из логики уходить,
  Из равенства знака.
  А если уйдёт - "равны"
  Окажется свалкой.
  
  Пешком буду негатив
  Дороги железной
  До белой горячки пить -
  До тонкого снега.
  
  ***
  Маленькой ложки
  Тяжесть почуять
  Вдруг.
  После ремонта
  Мост стал похож
  На церковь.
  
  Я прохожу
  По нему,
  Замыкая круг.
  Думает он:
  Может быть, я
  Священник.
  
  Лес молодой
  Пытается
  Стереть
  Поймы границу -
  Верного
  Заблужденья,
  
  Счастьем наполнить
  Ложку -
  На быках[11]
  Проволокой,
  Колючей,
  Нежной.
  
  
  
  Примечания
  
  1. По мотивам писем Винсента Ван Гога. No591. Винсент Ван Гог брату Тэо.
  "У меня в работе два новых сюжета, найденные здесь в саду, - фиолетовые ирисы и куст сирени... Вчера нарисовал довольно редкую и очень большую ночную бабочку. Ее называют "мертвая голова", и отличается она удивительно изысканной окраской".
  (Ван Гог. Письма, перевод с французского П. В. Мелковой, издательство "Искусство", Ленинград - Москва, 1966)
  2. Ситник. Википедия.
  3. Такыр в буквальном смысле - форма рельефа, образуемая при высыхании засолённых почв (такырных почв) в пустынях и полупустынях.
  4. Поветь. Викисловарь.
  5. Устар. рег. (ru) петух.
  6. Епанча. Википедия.
  7. Желна. Викисловарь. Здесь также возможны связи и ассоциации с названием орудия для ломки камня и словом жалить.
  8. Каракульча. Викисловарь.
  9. Подзор. Викисловарь.
  10. Лакуна. Викисловарь.
  11. Быки - опоры моста, находящиеся между крайними его опорами - устоями.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"