Аннотация: Предлагаю Вашему вниманию лекцию 14 Александра Дугина из цикла Фундаментальная психология.
Александр Гельевич Дугин о современной психологии
Функционализм
Предлагаю Вашему вниманию лекцию 14 Александра Дугина из цикла Фундаментальная психология.
Здравствуйте. Вы смотрите очередную лекцию из цикла Фундаментальная психология. Сегодня мы поговорим о таком направлении в психологии, как функционализм. Из функционалистской школы вышло такое направление как бихевиоризм, который оказал очень большое влияние на психологию 20 века. Но истоки этой функционалистской идеи уходят в 19 век, в тот самый период, когда психология конституировалась как наука в целом, и поэтому следует обратить внимание, как происходило рождение этих функционалистских идей, в тот же самый период, когда формулировались основные концепции, теории и школы психологии как таковой. Это происходило тогда же, когда работал, писал и организовывал свои лаборатории Вильгельм Вундт, Герман Гельмгольц, складывалась психиатрическая школа Шарко. В этот же период, может чуть позже, во второй половине 19 века, происходит возникновение функционализма.
Для того, чтобы подробнее подойти к психологии функционализма, или функционалистской школе, нужно обратить внимание на следующее. Мы уже видели в предшествующих лекциях, какое огромное, фактически основополагающее влияние на новую науку психологию оказало представление о человеке как машине. Сама психология и есть наука о человеке как машине, о механистической природе сознания. В психологической науке речь шла о психо-механике, ятро-механике, психофизике, как бы мы их ни интерпретировали. И существовало сильное влияние натурфилософии, у Фехнера, или, например, у Гербарта. Либо уже в чисто эмпирическом, экспериментальном, грубо материалистическом подходе, как в школах Гельмгольца или у физиологов, которые выступали за объединение психологии и неврологии. Т.е. рассматривали человека просто как машину без какой бы то ни было автономии духа.
И этот механистический подход получил дополнительное измерение в 19 веке в учении Дарвина, в учении о борьбе за выживание, естественном отборе, эволюции видов. И это учение об эволюции как бы подсказывало дополнительные концептуальные элементы, для того, чтобы объединить человека с животным в некий один подвид. Т.е. человеческое тело, человеческий организм, и многие функции человеческой психики рассматривались у Дарвина как развитие животных свойств. Т.е. психология людей рассматривалась как продолжение, или развитие психологии зверей.
В принципе представление Декарта о звере как машине, и учение Ламетри, что человек является машиной, ничего нового не получало от дарвинизма, зато в исторической перспективе рассказ, миф психологов, о том, как функционирует человеческая психика, получал дополнительное измерение.
Т.е. в эволюции видов дарвинизм предлагал рассмотреть происхождение ментальности, т. е. человеческого сознания, мышления в исторической перспективе. Т.е. к психологии добавлялся исторический элемент. Теперь можно было говорить не просто, что это животный уровень восприятия, чувственный уровень восприятия, который является общим для животных и людей. Психологи это делали и без теории эволюции Дарвина. Потому что тождество между человеческим и звериным на уровне организации низших ступеней психики и так уже было обосновано, замечено, исследовано, и легло в основание опытов и теорий. А дарвинизм предлагал исторический горизонт. Т.е. не то, что у людей и животных в некоторых аспектах их восприятия, стимулов, ответных реакций есть много общего. Это заметили и без Дарвина. Но Дарвин предлагал некую историю, происхождение, генеалогию этой связи между человеком и животным. Поскольку человек - это просто высокоразвитое животное. И его историческую эволюцию Дарвин и предлагал проследить.
Непосредственно психологией Дарвин не занимался, но он сформулировал свою теорию происхождения видов, теорию борьбы за выживание, теорию естественного отбора как объяснение появления человека. Дарвин считал человека высокоразвитым животным, который в ходе адаптации к природным условиям, в ходе борьбы за выживание, в ходе естественного отбора приобрел наследственные навыки, которые делали его более адаптированным к окружающей среде, нежели другие виды. Т.е. человек становился высшим звеном эволюции, был венцом развития зверя.
Т.е. у Дарвина человек - это высокоорганизованный зверь. Не столько даже машина, сколько именно зверь. И его механичность в каком-то смысле объясняется у Дарвина жесткой детерминированностью в отношениях с окружающей средой. Этот элемент взаимодействия человека как организма с окружающей средой и выстраивающий определенные стратегии, частично совпадающий со звериным царством, частично превосходящий в хитроумности или сложности, - этим и объясняется у Дарвина происхождение сознания как множество проб и ошибок, которые животные в разной среде осуществляют.
И у обезьяны в какой-то момент, когда она потянулась за палкой, чтобы сбить банан, у нее бесконечная проба новых и новых стратегий для достижения определенных вполне понятных материальных животных целей, вдруг открываются новые перспективы использования орудия труда. Так постепенно развивается рассудок, как еще один инструмент, который дает козырь в борьбе за выживание и представляет некоторое видовое преимущество.
При развитии таких структур зачаточного сознания, происходит превращение обезьяны в человека. Т.е. в высокоорганизованном животном, у которого некоторые инстинкты и рефлексы настолько утончились, что превратились в некие гораздо менее детерминированные структуры, определяющие поведение.
Можно считать так, что первичные организмы, микроорганизмы более машинны, чем более высокоорганизованные. У них есть меньше систем свободы, меньше координат, поэтому они на стимул отвечают механически, их инстинктивная структура детерминирована.
И по мере развития видов, по мере борьбы за выживание сильнейшего происходит усложнение этих структур инстинктов. Пока в этой борьбе обезьяна не обретает особых свойств, позволяющих оторваться от этой детерминации. Т.е. здесь животное как машина мыслится как простая машина.
Человек оказывается на порядок сложнее других животных. Потому что его детерминированность прекращает быть прямолинейной и и даже комплексной, но в рамках более-менее четкой и определенной модели импульс-ответ, и приобретает характер свободной системы принятия решений. В разных условиях - по-разному. Детерминизм по-прежнему сохраняется, но приобретает новые качества и новые формы. Что и определяет человека как вид.
И дальше развитие человечества представляет собой оттачивание практик выживания, борьбы за выживание, выживание сильнейших, уже на уровне общества, культуры.
Вот такой дарвинизм, такой переходный элемент между механистичностью простых животных и условной субъектностью вида человек Дарвин и привнес как исторический нарратив. Мы не можем теперь просто сказать, что человек - это машина, животное - это машина. А от машины через животных ко все более сложной машине человек представляет собой сложнейшую машину и пик животного, наиболее высокоразвитое животное, наиболее совершенную машину - вот что такое человек.
В психологию это ничего принципиально нового не привносит. Но придает некоторые дополнительные черты нашего понимания психики в психологии. Соответственно в таком виде психика признается и у животных. Т.е. у животных она в зачаточном состоянии, у людей она более развита. Но это количественное различие. Психика есть у тех и у других, у человека психика более развита, у животных - менее. Но и у тех и у других она имеет сходную парадигмальную структуру, которая меняется от вида к виду, усложняется. И пик модели достигается в человеческой психологии.
Т.о. можно считать, что человеческая психология - это разряд зоопсихологии. А зоопсихология - продолжение человеческой психологии в сторону более простых видовых форм.
Это предисловие необходимо для того, чтобы понять, что такое функционализм. Потому что функционализм в психологии строится на основе идей дарвинизма. Первым среди психологов, кто взял на вооружение дарвиновскую теорию, был Герберт Спенсер, английский философ. Он построил целую систему, которую принято называть социал-дарвинизмом. Т.е. он применил теорию Дарвина о происхождении видов, о борьбе за выживание сильнейших как естественном отборе и к истории мира, и к человеку, и к истории обществ и культур. И выстроил некую цельную систему, которая берет свои начала в учении Дарвина, Спенсер полностью с ним соглашается, но это и к тем областям, к которым Дарвин не применял, т. е. к обществу, к человеческой истории. Дарвин ограничился тем, что показал происхождение человека из обезьяны, а обезьяны - из других видов, выстроил линейку эволюции, объяснил законы эволюции, наследование тех признаков, которые помогают в борьбе за выживание. Показал необходимость выживания как цель любого вида. Создал древо эволюционного материалистического мировоззрения, которое объясняет возникновение человека из животного.
Это продолжение материалистического мира, классического подхода для Нового времени. Только уже на новом уровне, придавая науке о человеке видимость укорененности в науке о животных, телесно-материальную, зоологическую базу.
Герберт Спенсер сформулировал свою общую теорию, которая начинается с постулирования того, что вначале существует материя. Он был абсолютным материалистом. Утверждал, что существует материя в равновесном и неподвижном состоянии. Такая равновесная материя не производит движение и находится в равновесии, и ничего не происходит. И мир возникает из утраты равновесия между материальными основами. Т.е. когда в толще покоящейся материи возникает некоторое возмущение, некоторые смещения и отклонения, это создает первичный диффернциал, и материя начинает как бы конфликтовать внутри самой себя, потому что возникает неравенство, различие. Это различие является триггером, становлением. Становление начинается с момента покоя. И как только этот покой нарушается, запускается процесс становления, и дальше этот процесс несет на себя отпечаток того базового импульса, с которого это становление начинается.
Т.е. была материя. Рассказ Спенсера в духе черной магии. Вначале было равновесное неподвижное море. И вдруг в нем началось волнение. Почему вдруг - непонятно. Но началось. И это волнение создало беспокойство внутри материи. Это беспокойство и является базовым движущим импульсом существования мира. Если мы вспомним Демокрита и его материалистическое представление, там то же самое. Демокрит говорит, что существуют не просто атомы, существуют вихри атомов, и эти атомы носятся во Вселенной. И если они носятся, значит они не в покое. Вихри этих атомов и составляют миры, тела, разные формы материальности.
У Спенсера очень похожая картина. Но откуда берется это первичное возмущение, он не поясняет. Просто из покоя возникает беспокойство. Далее - беспокойство и есть становление. Отсутствие покоя создает некое движение внутри материи. И в какой-то момент это движение материи в самой себе, в силу повышения градуса беспокойства, и создает жизнь. Абиотическая история возникновения жизни.
(Абиотические факторы - это совокупность воздействий неорганической среды (элементов неживой природы) на живые организмы и состояние окружающей среды. В переводе с греческого термин "абиотический" обозначает "неживой", "безжизненный". )
Сама движущаяся безжизненность происходит из покоя.
Т.о. сначала мы имеем дело с чистой механической материей, потом эта материя начинает по какой-то причине волноваться, возникают вещи, процессы. И на каком-то этапе беспокойство, присущее становящейся материи, рождает жизнь.
И как только жизнь для Спенсера обоснована, начинаются процессы дарвиновского толка. Т.е. возникает клетка, она начинает конкурировать с другой клеткой. Они сцепляются, расцепляются, и так вначале появляются динозавры и обезьяны. А потом и люди.
Конечно, этот рассказ довольно магический. Он недалеко ушел от истории возникновения мира у разных архаических народов. Каждая фантазия имеет право на существование. В том числе фантазии Спенсера и Дарвина. Только нужно отметить, что эти фантазии довольно убогие. Вот вначале ничего не было, потом появилось беспокойство, из этого беспокойства были созданы динозавры. Потом эти беспокойные существа, столь же хаотичные, бились друг с другом. Наконец победил довольно адаптированный, самый сильный, который смог приспособиться к меняющимся условиям, понял закономерности и включился в этот хаос, сделал эти закономерности наследственным кодом и стал человеком. Вот такая история.
История как история, миф как миф. У народов Африки и Океании мифы более изысканные. Там действуют белые моллюски, солнечный свет, духи мертвых, маски, крики, шумы, треск. На мой взгляд, там персонажи более убедительные, чем плоская сказка Дарвина и Спенсера о разволновавшейся материи. Но не будем судить строго материалистических фантазеров.
И на этом Спенсер строит свою теорию, где описывает волнение, дальше, с точки зрения эволюции, он повторяет Дарвина. А когда появился человек, Спенсер говорит, что человеческое общество ничем не отличается от животного. Что в человеческом обществе ведется война за выживание, побеждает сильнейший, происходит естественный отбор, слабейший погибает. Но тут проявляется либерализм Спенсера. Спенсер был одним из классиков либерализма. Либерализм Спенсера заключается в том, что вначале в человеческом обществе, на первом этапе его становления, которое охватывает несколько тысячелетий, происходит борьба сил. Когда фактически в человеческом обществе доминируют те же силы, как и в мире животных, где более сильный зверь побеждает более слабого, не объясняя ему, почему так происходит, т. е. волк ест зайца, крокодил - жабу, а не наоборот. Потому что кто сильный, тот и прав. И согласно Спенсеру, так же устроено общество традиции, основанное исключительно на принципе хищников. И правящий класс - это класс хищников, а подчиненные - это жертвы. И согласно Спенсеру, в этом проявляется закон мира, закон этого волнения. Потому что когда волнение началось, в этом волнении только один закон: выживает сильнейший. Поэтому сильнейший должен подчинять слабейшего, и передавать свои признаки по своей линии. Так возникают расы сильнейших и слабейших. И расы сильнейших правят расами слабейших.
На этом моменте пока ничего либерального нет, это просто чистый зоологический расизм, переносящий принципы животного мира на человеческое общество, объясняющий наличие иерархии, неравенства в обществе.
Дальше Спенсер говорит, что все это заканчивается, когда раса господ понимает, что гораздо важнее развивать свои методы выживания и подчинения слабейших не на уровне прямого насилия, а на уровне социального контракта или договора, по Томасу Гоббсу. Так они договариваются о существовании государства, о существовании политики, о рынке. И в какой-то момент торговля, экономика или действие в обществе по правилам становятся новой формой борьбы за выживание сильнейшего, которая является еще более активной и агрессивной фазой борьбы за существование.
Т. е. с точки зрения Спенсера рынок, капитализм, либеральное общество... Спенесер был не сторонником демократии, а сторонником аристократического либерализма, в основании которого лежит идея, что борьба за перераспределение богатств по капиталистическим правилам и выявляет по-настоящему сильнейшего. Не борьба феодалов, не борьба сильных господ против слабых крестьян, или рабовладельческое общество. Капиталисты сильнее, чем феодалы, утверждает Спенсер. И поэтому они представляют собой более высокую расу. И от этого они не становятся менее хищными, наоборот, они становятся более хищными. Но если феодалы захватывали силой, то капиталисты и предприниматели захватывают еще более надежными сетями процентного рабства, экономической зависимости.
Поэтому для Спенсера капитализм - это форма наиболее агрессивного, воинственного стиля существования, где победители в борьбе видов, которые оказались наиболее адаптивными к выживанию, создают общество по своим правилам, устанавливая принципы радикальной агрессии, но в сфере рыночных отношений, которые превращаются постепенно в закон существования, и помогают сосредоточить всю власть в руках высшей расы, расы капиталистов, и полностью подчинить расу неимущих, расу рабочих, и держать их в жесточайшем повиновении.
Т.о. модель Спенсера представляет собой собой социал-дарвинизм, оправдывающий либерализм и капитализм как высшую форму хищничества. Т.е. для Спенсера существует только закон джунглей, закон выживания сильнейшего, закон эволюции видов, закон естественного отбора. И все общество является обострением возникшего беспокойства.
На самом деле либеральное общество, согласно Спенсеру, стороннику британской империи, достигает своего пика именно при либерализме. Т.е. капитализм является более агрессивной и более сильной формой, в которой раса господ получает тотальные рычаги влияния, и передает навыки, капиталистический ген своего рода, ген выживания следующим поколениям, способствуя созданию нового типа иерархии, основанной не на том, что волк побеждает зайца, а на том, что мега-могущественный предприниматель, монополист, Британская империя становятся высшей формой жизни, высшей формой борьбы за выживание. Жертвами становятся как колонизированные народы, так и те, кто просто отстали от Британии в своем развитии.
Этот либеральный социал-дарвинизм является теорией Спенсера. Для чего я так подробно об этом рассказываю? Для того, чтобы перейти к функионалистскому направлению в психологии, которое в основном строится на Дарвине и Спенсере. Сам Спенсер пишет принципы психологии, книгу, которая объясняет человеческое поведение. Вот его же собственные доктрины. Человеческая психология, структура отношения человека к внешней среде, полностью предопределена борьбой за выживание, за эволюцию видов, за экспансию, тем, что любая психологическая структура основана на поиске комфорта, наслаждения, сытости, и ухода от того, чтобы стать жертвой или объектом вожделения каких-то других агрессивных сущностей. Здесь человек человеку волк у Гоббса становится просто каким-то психологическим законом, и поэтому психология Спенсера основывается на том, что каждый человек хочет быть хищником. И в некоторых случаях он им является, а в некоторых случаях становится жертвой. Но сама психологическая установка человека - это стремление быть хищником и нежелание становиться жертвой. Вот основной принцип.
Соответственно тот, кто не может воплотить стремление стать хищником, тот превращается в жертву и его психологические функции замедляются, нарушаются. Он дает меньше потомства и вырождается. Потому что закон психологии - это закон естественного отбора, закон победы сильнейшего, закон выживания.
Эти утверждения Спенсер применяет к человеку и считает, что психологическое измерение человека должно строиться на принципе зоопсихологии.
Для Спенсера человек - это просто хищник. И его психическая организация представляет собой совокупность инстинктов, стремление покорять, подчинять, захватывать, присваивать, превращать в частную собственность все, что находится вокруг, весь окружающий мир. Он сталкивается с другими хищниками, как и в природе, возникают зоны охоты. Кому-то удается спастись от хищников, кто-то оказывается более хитрым. Эта борьба зверей между собой предопределяет психологию человека.
Здесь очень важно, что такой подход Спенсера к человеку, хотя мы видим механическую парадигму, механический алгоритм функционирования простейших видов зверей в самом начале. Та материя, которая приходит в движение, является еще неживой материей, она просто волнующаяся материя, беспокойная материя. Но жизнь, в представлении Спенсера, является качественно более высоким уровнем беспокойства. И соответственно Спенсер стремится свести человеческую психологию не столько к машинным элементам, как Вундт или Гельмгольц, сколько показать динамику жизненного потока хищника.
Т.е. если для ятро-механики, или для психо-механики человеческая психология представляла собой сферу механического, машинного функционирования, то для Спенсера, хотя он и не мистифицирует понятие жизни, жизнь у него тоже объясняется материально, но материализм Спенсера склоняется в сторону биологического органицизма. Это скорее зоологический материализм. Здесь чувственная сторона, или стремление захватить и сожрать другого является более важным фактором, нежели механические элементы, из которых эти процессы состоят, в аналитических, или структуралистских формах психологии. Спенсер привносит некий дополнительный элемент.
Конечно, животное у Дарвина и у Спенсера не перестают быть машинами, теми декартовскими машинами, на чем основана базовая аксиома Нового времени. Механицизм здесь тоже есть. Но этот механицизм для Спенсера более сложен, он даже в каком-то смысле снят. Т.е. для Спенсера механические законы не отрицают себя логическими законами, но снимаются ими. Т.е. они инкорпорируются, вставляются в другую форму, в биологическую, а биологические законы инкорпорируются в сознание.
Тем не менее, с точки зрения Спенсера, наивно объяснять функционирование психики человека сразу, непосредственно материальным образом - импульс, стимул, ответная реакция. Это слишком механично. Это хорошо для изучения физических предметов. А когда мы переходим в сферу жизни, то рефлексы и ответные стимулы уже затребуют некоей комплексной реакции. Отсюда функционализм, как идея того, что все-таки человеческая психика - это не столько автомат, сколько некое сложное переплетение звериных сетей. Т.е. это скорее зверо-сеть, нежели автомат, и надо изучать импульсы не по отдельности, если бы мы имели дело с неодушевленными предметами, но в случае человека будет правильнее учитывать метафору зверя. Сперсер считает,что человек все-таки в первую очередь зверь, и поэтому как зверь он более комплексный, более спонтанный, нежели машина.
Надо понять, с кем спорит Спенсер. И кому оппонируют его последователи, функционалисты, и те психологи, которые были воодушевлены этим же подходом. Они спорят с механицистами, которые имеют склонность слишком упрощать фактор биологического и зоологического начала. Т.е. они видят в Вундте, в Гельмгольце, в ранней психиатрии людей, которые слишком серьезно принимают метафоры человека-машины, пытаются, как Декарт, или Гарвей (Уильям Гарвей (1578-1657) - английский врач и естествоиспытатель, один из основателей современной физиологии и эмбриологии) рассмотреть человеческое функционирование, в том числе на уровне психики, или на уровне мышления, просто как механизм. Они говорят, что это слишком просто, наивно. Уже зверь является не просто механизмом , а неким новым качеством, качественным переходом. Да, материальным, но человек гораздо ближе к зверю, чем к машине.
Т.е. введение понятия зверя и дарвинистская история, как из истории Спенсера, из материи покоя возникла беспокойная материя, а потом и животный мир, - эта история принимается всерьез в функционалистской психологии. И соответственно представление о механистической природе человеческой психики как бы отдаляется от ее изучения, конкретных форм, практик, методов, отодвигается за пределы животного. Психология Спенсера говорит стоп, если человек - машина, то он машина только в пределе, как любое животное. В первую очередь человек не машина, а животное. И давайте рассмотрим его органически, как живой организм, это и будет нашей психологией. Мы должны изучать человека как хищника, как агрессора, как стремящегося к доминации, к комфорту, к наслаждению, к пользе для самого себя. Не просто как эгоиста, а как зверо-эгоиста. Человек не может быть другим, потому что он - зверь, но в отличие от природных животных, более агрессивный и жадный, ему надо больше и больше, это зверь, вышедший за пределы звериного, считает Спенсер. И такую психику предлагается изучать.
Интересно, что Спенсер повлиял на доминирующую линию именно в англо-саксонском мире и в Америке. Его последователем был крупнейший социолог УильямГрем Самнер. Написавший интересую работу (нрзб), о том, как воля к власти формирует народы, культуры. Но социал-дарвинизм был очень популярен именно в американской среде.
Очень сходную функционалистскую модель, подобную Спенсеру, развивал американский философ Джон Дьюи. Дьюи заложил основы американской функционалистской школы психологии в своей статье "Рефлексивная дуга как важнейший концепт психологии". И здесь он фактически полностью созвучен Спенсеру в том, что призывает отказаться от психологии Вундта, который механистически изучал импульсы и ответы с помощью интроспекции. Эта школа была привнесена в США Титченером. Так вот Дьюи говорит, что это неправильный подход, потому что человек в гораздо большей степени не машина, а зверь. И поэтому существует некая рефлекторная дуга, по которой в силу накопления видовых и родовых особенностей, те или иные виды животных наследуют способность немедленной рефлексивной реакции на определенный типовой импульс, который не затрагивает сознание, т. е. не затрагивает решение. И этот рефлекс происходит еще до того, когда объектом внимания становится сознание человека. И эта рефлекторная дуга не требует сознания вообще. При этом она не является одним импульсом, который доходит внутри человеческой психики до регистра, который регистрирует, принимает решение, как ответить, и дальше посылает обратный импульс. Как в принципе можно представить себе процесс реакции в психологии Вундта, в интроспективной модели.
Для Дьюи эта рефлекторная дуга существует практически вне сознания. Она его, это сознание может индуцировать, побуждать к действию. Т.е. сознание как бы инферирует (заражает) себя, но не от импульса, а от рефлекторной дуги, и это важно.
Что имеется в виду? Например, что-то касается человеческого тела, горячий уголек. Человек отдергивает руку от огня. Это движение не задействует сознание, не задействует психику, а происходит на уровне некоей биомоторики, в структуре которой вообще исключен реальный осмысленный ответ. Т.е. это движение отдергивать руку от огня не задействует внутренние психологические структуры. Оно проходит по автономной дуге.
Т.е. импульс и ответ на импульс у животных представляют собой фундаментально отработанные и унаследованные в ходе эволюции установки, которые не требуют никакого внутреннего подключения к психологии.
С другой стороны, это не одна рефлекторная дуга, которая сама тут же отвечает без включения психики, без задействования внутреннего измерения в человеке или в животном, и дает ответную реакцию. На самом деле это некое сплетение, представляющее собой нервные сети, которые сами по себе дают ответные моторные реакции, реакции организма на типовые импульсы комплексным образом. И вся эта структура переплетающихся рефлекторных дуг формируют значительный процент человеческого поведения или человеческих реакций. Человек реагирует видовым образом. Он реагирует на вызовы, на импульсы, на стимулы системной сеткой из нервов и рефлекторных дуг, которые в принципе могут не задействовать никак само сознание.
У Декарта была такая идея. Идея рефлекса появилась у Декарта. Он тоже считал, что нервы представляют собой определенные трубки в организме человека. Эти трубки сводятся к мозгу, открываются, мотивируют, пропускают импульс, потом дают ответный импульс. В каком-то смысле тоже почти бессознательно.
С точки зрения Дьюи эти рефлекторные дуги сознание могут и не затрагивать, могут жить автономной жизнью.
По сути, для того, чтобы адаптироваться к среде, для того, чтобы осуществлять жизненные биологические установки, сознание человеку не нужно. И психики, о которой говорил Вундт, как импульс доходит внутри, всей этой психомеханики, и о которой говорил Фехнер, всего этого не обязательно. И какие-то формы жизни человека как человеческого организма, они могут быть описаны этими рефлекторными дугами. Соответственно психология должна быть дисциплиной, которая строится не на рассмотрении того, как импульс проникает внутрь психики и потом как психика дает на него тот или иной ответ. Психика является неким дополнительным измерением, которое включается только в тех случаях, когда, например, эти рефлекторные дуги отсутствуют, или когда возникает импульс нового качества, или когда переплетение этих сетей не может привести к однозначной реакции. т. е. бывает переходное состояние, когда тепло или слишком жарко. Нужно решить: отдернуть руку или приблизить к теплу, или оставить неподвижной.
В некоторых случаях не возникает однозначных рефлекторных ответов в рефлекторных дугах. Вот в таких случаях задействуется функция сознания, мышления. Но и то - не по отношению к импульсу как таковому, а по отношению к той уже автономной и не требующей включения сознания гамака сплетений нервов, рефлекторных дуг, которые обеспечивают восприятие мира, существование, жизнь, движение, и не требуют включения сознания.
Что мы здесь видим? У Дьюи в его принципиальной статье, которая считается манифестом, опубликованной в 1896 году, концепция рефлекторной дуги в психологии, - это опровержение механицизма Вундта, который рассматривает импульс и ответ на него в соотношении внутреннего с внешним. И между внешним стимулом и внутренним уровнем сознания Дьюи предлагает размещать рефлекторную арку. Т.е. на самом деле того же самого зверя, о котором мы говорили в случае Спенсера.
Т.е. человек рассматривается не просто как машина, а как зверо-машина, и скорее даже как зверь. Потому что эта рефлекторная дуга определяет наследственные структуры, передаваемые внутри вида, формирующиеся в ходе борьбы за выживание сильнейшего, в ходе естественного отбора. И фактически человек уже обладает разного рода готовыми решениями, унаследованными от других людей, и от животных.
В принципе история дарвинизма объясняет нам очень многое в наших реакциях, в нашем поведении, в структуре нашего психического и психологического бытия именно тем, что большинство этих процессов вообще не затрагивают наше сознание. Основная жизнь психики бессознательна, и она определяется не механическими закономерностями, а биологическими. Т.е. выработанными в ходе эволюции и естественного отбора некоторыми однозначными и не требующими никакого осмысления стратегиями.
И лишь более сложные комплексные модели требуют включения сознания, но постепенно и эти практики превращаются в культурные практики, языковые практики, поведенческие практики. Которые также наследуются последующими поколениями, и становятся основами социальных инстинктов и рефлексов.
И снова здесь идет речь о динамике, о развитии. Поэтому Дьюи настаивал на эволюции общества. Он говорил о том, что нельзя рассматривать общество как нечто статическое, общество состоит из интеракций, существует постоянное взаимодействие, ситуации, изменения. И на каждом этапе формируются новые пересечения, новые эволюционные сдвиги. И фактически общество представляет собой некую утонченную орду, племя, которое постоянно меняется, постоянно оказывается в новой ситуации, вырабатывает новые стратегии, которые обогащают набор рефлекторных дуг. Т.е. какие-то рефлекторные дуги даются в первичном виде, а какие-то рефлекторные дуги и их аналоги складываются на более поздних этапах. И в каком-то смысле здесь можно объяснить капитализм, либерализм, демократию. Дьюи был философом демократии. Объяснить именно инстинктом. Как для Спенсера либерализм является высшей формой агрессии и хищничества, так и для Дьюи демократическая форма организации общества является неким результатом накопления рефлекторных дуг. Которые приводят в обществе к становлению демократии.
Вывод не такой уж далекий, потому что Дьюи не отрицает эгоизм. Но в отличие от Спенсера Дьюи больше подчеркивает именно взаимодействие этих элементов и некую устойчивость функционирования вторичных и третичных рефлекторных дуг, которые складываются в человеческом обществе в некие твердо передаваемые становящиеся само собой разумеющимися наследственными структурами.
Так происходит эволюция уже в демократическом ключе, где изначально хищнические намерения человеческой психики, которые расцвели у Спенсера пышным цветом, чуть-чуть смягчаются. И речь идет о некоем консенсусе хищников. Т.е. по мере взаимодействия друг с другом хищники приходят к неким правилам, как бы эту хищную природу друг друга несколько ограничить и поставить в некие рамки, которые в свою очередь постоянно меняются. Поэтому у Дьюи больше некоего своеобразного либерального элитаризма, чем в аристократизме Спенсера, но логика одна и та же: человек - это животное, человеческое общество - это общество животных. У Спенсера - крайне агрессивных и индивидуалистических, у Дьюи - несколько смягченных, но смысл именно такой.
Учеником Дьюи был Джеймс Роуленд Энджелл (Джеймс Роуленд Энджелл (1869-1949) - американский психолог и педагог, один из лидеров американской ветви функциональной психологии, член Национальной академии наук США), который развил функционалистскую психологию. Почему она функционалистская? Потому что надо рассматривать, как предлагают функционалисты, комплекс этих рефлексов. А не отдельные стимул-ответ, как предлагает Вунд. Функционалисты в основном полемизируют с ним. А именно комплексный ответ. И более того, говорят, что стимул далеко не всегда доходит до человеческого сознания, оставаясь на уровне рефлекторных дуг, которые образуют определенные функции.
Вот как Энджелл описывает три принципа функциональной психологии, которые являются классическими для этого направления. Энджелл говорит: Функциональная психология изучает ментальную активность в ее отношении с биологическими силами.
Обратите внимание. Ментальная активность - это то, что находится внутри сознания, внутри человеческого мышления, в субъекте, и она соотносится не с внешним миром, обратите внимание, не с внешним стимулом, не с естественно-научными предметами или процессами, а с биологическими силами. Снова мы видим, что животного ставят между безжизненной материей, механической, беспокоящейся, - и человеческим сознанием. И продолжается этот же принцип: эволюция ментальности происходит в связи с изменением окружающей среды. Это дарвинистский принцип, который рассматривает сознание как высшую форму инстинкта. Оно перестает быть таким детерминированным как инстинкт, но продолжает его генеалогию. Т.е. сознание это не инстинкт, но его продолжение. Инстинкт, освободившийся от своей строгой механической предопределенности - вот что такое сознание. Вырабатывается как ответ, как реакция на окружающую среду, в духе эволюции видов Дарвина.
Второй принцип функциональной психологии, сформулированный Энджеллом, таков: ментальные функции помогают организму выжить. Здесь опять же чистый дарвинизм: сознание есть способ выживания, и сознание имеет только один смысл - чтобы произошло выживание сильнейшего, чтобы адаптироваться к окружающей среде, раздобыть себе пищу, достичь максимально возможного комфорта. И поэтому у сознания есть цель - биологическое выживание. Соответственно сознание сопряжено не с внешним миром, а опосредованно - волей к биологической жизни. Т.е. сознание есть инструмент, меч, пик биологического существования, который хочет выжить любой ценой. Именно этому служит сознание, именно поэтому оно возникает. Сознание как инструмент борьбы за выживание.
Это очень важный принцип. Соответственно когда мы пытаемся понять, как сознание реагирует на внешний мир, мы не можем поставить эксперимент в духе структуралистской психологии Вундта или Титченера, а мы должны видеть реакцию нашего сознания на внешний мир через задачу биологическую, через выживание. Т.е. мы не непосредственно воспринимаем внешний мир, а через систему животных рефлексов. И если что-то нам подсказывает, что нечто несет в себе угрозу нашему выживанию, то обратимся к набору внешних стимулов одним образом, если безопасность - другим образом. Если это представляет некий шанс, который укрепляет наше выживание, дающий больше возможностей для этого, то мы относимся к набору внешних предметов иначе.
Соответственно ментальность является зависимой величиной, зависит от воли к жизни. Т.е. ментальность и человеческое сознание становятся дополнительной функцией. У современного философа Ника Лендо, сторонника объектно ориентированной онтологии, есть такое представление - клыкастый ноумен. Это очень функционалистский тезис в духе Энджелла, поскольку если ментальность есть способ биологического выживания, то ментальность - это клык, зуб, коготь. Ноумен, как нечто мыслительное, у Ника Ленда созвучно определению человеческого разума у Энджелла.
Третий принцип функионалистской психологии. Сознание и тело не отделяются в их отношении с окружающей средой и поведением. Они - единое целое. Организм есть функция в отношении к месту.
Энджелл хочет сказать, что мысль и тело являются двумя сторонами единого организма. Этот организм представляет собой нечто зверское. Мысль, как мы видели, является одним из инструментов, причем главным инструментом в тактике выживания. Стратегия выживания присуща всем живым видам. Соответственно надо изучать не сознание или психику, как что-то самостоятельное, а психику и сознание внутри всего организма. И этот организм в целом, через его рефлекторные дуги, через его бессознательные нервные сети, вот он, если этот организм бодрый, живой, сильный, активный, хищный, он реагирует смело и эффективно, взаимодействуя с окружающей средой. Если организм ослабевает, он начинает вести себя менее эффективно, и тем самым попадает в категорию лузеров, постоянно требующих психологических консультаций. Т.е. организм становится жертвой. И если материалисты в духе Гельмгольца объясняли все психические заболевания, психические отклонения некими материальными поражениями того или иного материального органа и тела, то функционалисты говорят: здесь дело не в отдельном органе. Функционалисты отказываются рассматривать человеческие органы как несущие полностью самостоятельную чисто механическую функцию. Они утверждают, что дело в реакции всего организма. Каждый орган связан с другим органом и с внешним миром, с сознанием множеством разных функциональных связей. И эти функциональные нити должны быть взяты в целостности. Человек в этой трактовке есть психо-зоологическая цельность, и в ней нельзя выделить сознание и мысль как отдельную сферу. Сознание живет в самом человеке, оно пронизывает его, это просто живое тело. Как и в случае с животным. В животном не просто какие-то отдельные механизмы отвечают за те или иные функции, само животное есть функция взаимодействия с окружающей средой, меняющейся окружающей средой, и животное адаптируется к этой среде, стремясь выжить. Как и человек.
Отсюда представление о том, что внутреннее в человеке фактически ликвидируется. Если в механической психологии оно рассматривается как отражение, зеркальное, подчас некорректное, как некое поле, или экран, на котором отражаются синдромы болезни органов, проецируются все более ярко, и мы по его неправильному поведению догадываемся, что он заговаривается или что-то забывает.
А функционалисты говорят, что человека надо рассматривать как животное, как цельного, ловкого, хищного. И если в его психике что-то не то, то это животное болеет целиком все. Тело отдельно от сознания не может болеть. Поэтому различие между физической и психической дисфункцией в представлении функционалистов стирается. И они склонны рассматривать как единое целое, некий черный ящик, в котором неизвестно что происходит. Но его интерфейсом является взаимодействие со средой. (Интерфейс - это способ взаимодействия человека с устройством, программой или системой. Он делает сложные внутренние процессы техники понятными и доступными для пользователя). И в зависимости от того, как человек с этой внешней средой взаимодействует, так это и происходит внутри него. Т.е. в этом он весь.
Иными словами, взаимодействие организма со средой и есть последнее выражение всех тех процессов, которые происходят внутри него и которые вообще никакой автономией не обладают. Т.е. не в большей степени, чем законы выживания, хищного поглощения, поиска удовольствия. Функционалисты считают, что это требует разбирательства. Предлагают изучать поведение.
Поэтому одним из учеников Энджелла был основатель бихевиоризма Джон Уотсон. Здесь картина понятна. Потому что в функционализме ликвидируется автономия внутреннего. А в бихевиористской философии, о чем скажем чуть позже, внутреннее вообще выносится за скобки и считается несуществующим. Т.е. то, что происходит внутри организма, не имеет никакого значения, потому что все, что имеет значение, происходит в его поведении. Это прямой вывод из функционализма, из социал-дарвинизма, в той линии, в которой это воплотилось в американской психологии.
Еще здесь важно сказать об Уильяме Джеймсе, еще одном крупнейшем американском психологе, может быть самым американским из философов. Он развивает теорию функционализма, активно спорит с Титченером, с Вундтом.
Джеймс обращает внимание на то, что все процессы, протекающие внутри человеческой психики, являются необратимыми, некие потоки. Индивидуализированные потоки состоят из ощущений, эмоций и мыслей. Но они не представляют собой структуру. Вундт утверждал, что существую некие структуры психики, которые организованы более-менее упорядоченно. Титченер, как мы видели, предлагал 30 тысяч компонентов, из которых состоит психика человека. На мой взгляд, чрезмерная механистичность. Явно излишняя классификация. 30 тысяч компонентов психолог не способен освоить, если использовать оперативно.
Джеймс говорил, что не существует 30 тысяч элементов и компонентов психики, а психические процессы - это постоянно меняющиеся состояния. Т.е. все в психике меняется, эволюционирует. Человек есть элемент эволюции, элемент жизненного потока. И сама личность есть не что иное как модуляция идущего сквозь нее потока. Т.е. личность - это один из ручьев жизненного движения.
И в этом смысле Джеймс, продолжая Дьюи, или даже параллельно ему, с его рефлекторной дугой, он утверждает происхождение эмоций из телесных ощущений. Т.е. с точки зрения Джеймса непосредственная реакция человеческого организма, как и животного организма, со стимулом, или даже скорее со средой, это ощущение и формирует процесс сознания. Т.е. не так, что есть отдельно сознание и есть отдельно импульс. И что вначале этот импульс дается через ощущение, потом он доходит до сознания, формирует эмоцию, и в результате происходит ответное действие. Так считали психологи-структуралисты школы Вундта и Титченера.
А Джеймс говорит: нет. Эмоция возникает у человека до того, как он осознал ощущение. Т.е. в принципе эмоция - это не продукт воздействия автономного сознания на оценку того или иного комплекса ощущений, т. е. это не отражение того, что человек воспринимает в том или ином тембре, с теми или иными оттенками. А это просто некое продолжение ощущений. Эмоция принадлежит не внутреннему миру, а внешнему. А еще точнее - зоологической структуре человека. Т.е. человек воспринимает вначале ощущение, и этим может все и закончиться. И не пойдет дальше, если это не требует какого-то более серьезного движения психики. И некоторое ощущение, которое мы воспринимаем, не регистрируем и никак на него не реагируем. Оно в нас ничего не вызывает.
Например, комнатная температура, когда не холодно, а просто тепло, и мы не воспринимаем это ощущение как температуру. Мы начинаем задумываться о температуре, когда слишком холодно или слишком жарко. А когда ни ветра, ни холода, ни жары, мы это ощущаем, но не регистрируем. Поэтому некоторые ощущения остаются на этом уровне. Хотя наш организм на это реагирует, отвечает.
Поэтому многие процессы в человеке начинаются рядом с его кожей и глубже кожи не проходят.
А эмоция, с точки зрения Джеймса, возникает тогда, когда эти ощущения становятся очень сильными, критичными. Когда деятельность физического тела, организма приводит к повышенной потливости, к раздражению кожи. Когда телесные ощущения поднимаются выше какого-то порога, и тогда, говорит Джеймс, они порождают не ответ сознания, а эмоцию. Т.е. вначале человек бежит от медведя, а потом он испытывает страх. Мы считаем, что человек бежит от медведя, потому что он испытывает страх. А с точки зрения Джеймса, организм видит медведя, сам понимает, что дело плохо, и в принципе начинает бежать под воздействием рефлекторной дуги. Т.е. он еще не понял, что это медведь, он еще не испугался, у него еще нет эмоций, нет аффекта, а он уже бежит. Его ноги понесли.
Т.е. реакция человека на внешний мир строится строго по такой логике: импульс, рефлекс, регистрация импульса, осмысление импульса и решение. Т.е. глаза увидели медведя, передали импульс в мозг, подумал: не медведь ли это? Ах, да, действительно, это медведь. Что теперь делать? - спросил мозг сам себя. Наверное, медведь голодный, ходит один по лесу. Малины вокруг нет. Стоит ли побежать? Ладно, побегу. Хотя вначале - испуг: страшно! И - бежит.
Конечно, мы представили здесь упрощенно, но такова модель Вундта встречи с медведем.
А с точки зрения Джеймса, когда мы встречаем медведя, происходит другое. Наши видовые свойства - гены зайца, гены антилопы, белки, ежа, набор некоторых видовых реакций, которые в нас существуют, вначале говорят: слушай - побежали! И наши ноги следуют архетипу, или механике зайца, которым мы когда-то были, согласно теории социал-дарвинизма. И ноги уже по-заячьи скачут. В это
время внутри нас возникает страх, потому что мы бежим, говорит Джеймс, а не наоборот.
Т.е. заяц в нас уже бежит от медведя, и здесь не надо объяснять, сверяться с разумом, посылать импульс интеллектуального мировоззрения, чтобы он точно определил название зверя, квалификацию, вспомнил, что он читал по зоологии о медведе, как он ведет себя один в лесу, вспомнил советы бабушки и дедушки: не ходи в лес, тебя увидит медведь и съест... Все это не обязательно для того, чтобы побежать. (1-14-03)
Чтобы побежать, нужен внутренний запас зайца, ощущение зайца, рефлекторную дугу, доставшуюся нам от зайца. И ноги уже сами тебя несут. И когда ты бежишь, говорит Джеймс, ибо следующем уровне - а чего это я бегу? - в это время возникает страх. Страх рождается не изнутри, как реакция, а рождается как адаптация биологического действия к нашему сознанию. Наше сознание может неправильно понять, что делают наши ноги, возмутиться, мол не было такого приказа бежать, куда вы понеслись?
Для того, чтобы адаптировать к мозгу решение бежать, принятое без мозга, из ощущения возникает эмоция. Мол, я бегу, потому что боюсь. И тогда сознание соглашается: побежали!
Т.о. сознание становится неким заложником решения, принимаемого на более низком уровне. На первом уровне - рефлекторной дуги, потом - ощущение, потом под ощущение подстроены эмоции, если бегу - значит боюсь. А потом уже если боюсь, говорит сознание, значит правильно.
И т.о. человеческая психика сводится к регистрации того, что и так происходит. Поток сознания формируется таким образом, как бы моделируется разными психическими состояниями, а объяснение, любая ментальная работа является в каком-то смысле апостериори.
"Апостериори" (лат. a posteriori - "из последующего") - знание, полученное из опыта. Противопоставляется априорному знанию (доопытному знанию, знанию априори).
Такое знание необходимо для того, чтобы чувствовать себя хорошо. Иными словами, то, что мы делаем, чувствуем и переживаем, не предопределяется сознанием. Оно фиксируется в последней стадии, и сознание становится завершением того, что и без него происходит. Т.е. сознание не является активным источником психической жизни. Оно является точкой нового покоя. Как материя у Спенсера вначале была в покое, так и сознание в самом себе - спокойное, в нем ничего нет, оно ничего не понимает, лишь регистрирует то, что со всех сторон на него валится из самого организма. То, что действует вначале на уровне рефлекторных дуг, потом на уровне базовых инстинктов, и когда организм надо подвинуть к каким-то неожиданным действиям, начинают воспроизводиться эмоции. И сознание становится неким рецептором всего жизненного давления. Т.е. фактически сознание - это инстанция, полностью захваченная зверем. Т.е. зверь диктует своими знаниями, навыками, привычками, установками. Диктует что делать, как мыслить, как чувствовать, куда бежать, как выживать, что есть. А сознание лишь говорит: да, интересно, страшно, медведь, ужас.
Т.е. сознанию отводится роль некоего статиста, очень важного для человека статиста, но - статиста. И призван вступать в дело тогда, когда организм не знает что делать, и оказывается в ступоре, и не знает как реагировать на тот или иной вызов окружающей среды.
И тогда приходится будить сознание, которое в обычном состоянии находится в состоянии летаргического сна. И без него хорошо - можно поесть, в магазин сходить. Страшно - беги, вкусно - попробуй.
Все это можно сделать без сознания. А сознанию уделяются только такие невозможные задания, которые никто из чувств и эмоций осуществить не может. И сознание по большому счету лишь адаптируется, а иногда, когда к нему обращаются, начинает анализировать, что было раньше, т. е. начинает работать. Но только в этом случае.
И дальше оперирует уже готовыми блоками, подготовленных потоков ощущений, которые были, проходили, начинает их перебирать, сопоставлять, включать память, волю, и т. д.
Но здесь еще интересно, что вторым источником, кроме дарвинизма и социал-дарвинизма Спенсера, в философии Джеймса является американский прагматизм. Пирсом в основном сформулированный.
Чарльз Сандерс Пирс - философ, основатель прагматизма, крупный логик, математик.
Прагматизм - это немного другой подход. Он тоже близок и к бихевиоризму, и к психологическому функционализму. Но - иной. Смысл американского прагматизма заключается в том, необходимо предоставить некую эпистемологическую свободу для человеческого развития и прогресса. Вот основная идея. И прагматисты делают вывод, что для этого надо отказаться от каких бы то ни было априорных утверждений относительно субъекта и объекта.
Т.е. прагматизм стартует с того, что важно не то, что внутри человека, и не то, что вовне у человека, а то, что находится в деле, в практике. Между человеком и внешним миром. Это промежуточное и есть сфера действия, практики. Отсюда американское выражение It works - это работает. Если это работает, значит все правильно. А то, из каких предпосылок человек исходил, до того, как это сработало, на что ориентировался, чтобы сработало, что человек думал и как представлял себе внешний мир, чтобы сработало - это все неважно. Важно - работает это или нет. Кто человек - это неважно, человек может быть кем угодно. В этом американская традиция - отсутствие нормативной модели субъекта.
Внутри субъект может быть кем угодно - католиком, протестантом, из какой-то секты, и это никого не волнует. И никто не может сказать, кто ты. Ты тот, кем ты себя считаешь, и на этом закончили. Если это работает, прекрасно, ты можешь быть кем угодно. Отсутствие прескриптивного субъекта позволяют человеку заполнять свое сознание чем угодно и представлять себя кем угодно. (Прескриптивизм - правила, предписывающие, как следует говорить).
И никто в Америке в рамках культуры прагматизма не скажет: ты не Петя. Почему не Петя, взял и поменял имя. Если Петей быть удобней, будь Петей.
Смысл прагматизма в том, что никто не может ничего сказать каков есть и каким должен быть субъект. В этом его свобода. В этом свобода американского представления о том, что личность сегодня может быть чистильщиком ботинок, завтра - миллиардером, президентом или разбойником. Дело не в том, кто ты. Кто ты - это никого не интересует. Кем хочешь - тем и будь. Это одна сторона прагматизма. Мы не знаем, есть ли у человека душа, и есть ли вообще этот человек, если он что-то делает, значит он есть. А кто, зачем и почему он это сделал - никого не волнует. Возможно и волнует, но это не может быть объектом научной фиксации. Никто не может сказать: субъект таков. Потому что в одном случае - такой, в другом случае - другой.
То же самое в отношении объекта. Что такое мир, Вселенная, материя, вещь? С точки зрения прагматизма - неизвестно. Как хочешь - так и назови. Если ты считаешь, что стена - это пустое место, ты разбегаешься, бьешься головой о стену, это не сработало. Ты думал, что пустое место, а голову разбил. Но это даже не значит, что стена есть, значит, что голову разбил.
Конечно, другие скажут, что не надо бросаться туда, там стена. Если считаешь, что это не стена - попробуй. И кто-то действительно разобьет голову, а кто-то - нет.
Иными словами, в отношении внешнего мира существует такая же свобода, как и в отношении внутреннего. И между ними. между внутренним и внешним, есть только одна связь. Внешний мир не прескриптивен, там нет никакого нормативного объекта, внутренний мир не прескриптивен, там нет никакого нормативного субъекта. А содержание бытия для прагматистов - это то, что между ними. Т.е. интеракции. (Интеракция - взаимодействие людей в процессе общения, организация совместной деятельности)
И вот из этих интеракций, которые уже видят и другие, потому что если человек лежит с разбитой головой - это уже факт. Если видят несколько человек, они его подбирают. А куда он прыгнул, была ли это стена, о которую он разбил свою голову, зачем он это сделал, что это было, - все это не имеет никакого значения. Важен факт.
Этот некоторый прагматический элемент и позволяет американцам жить в таком состоянии абсолютной свободы от какой бы то ни было обязательности. Если кто-то делает самые странные вещи, и это ему нравится - ну и хорошо, значит, это работает для него. В результате он может что-то открыть и стать миллионером. Или умереть нищим, идиотом. Это его личное дело.
В этом отношение отсутствие прескриптивности субъекта и объекта создает огромную возможность и свободу интеракций. Где все и происходит. Это происходит для Пирса, основателя философии прагматизма, и для Джеймса, и для Дьюи. Все находится между.
Вообще это американский подход к миру, онтология прагматизма. И в этом отношении конечно есть зазор между британским функционализмом (Спенсер), где есть глубоко фиксированный материализм. Спенсер не сомневается, что весь мир материален, для него это абсолютная истина. Для него нет сомнения, что человек зоологичен.
Для Спенсера в его социал-дарвинистской модели, в его картине мира, материализм, хотя и органицистский, зоологический, на самом деле представляет собой некую прескриптивную истину и о субъекте и об объекте. Для него человек - это высокоразвитое животное, а животное - материально. И здесь есть прескриптивность в обоих направлениях. И конечно есть хищнический детерминизм поведения. Поэтому конечно при всем сходстве американского детерминизма Джеймса и Дьюи со Спенсером здесь существует принципиальное различие. Спенсер - зоологический материалист, А Джеймс - нет. И хотя казалось бы в этой истории как человек бежит от медведя ногами, и лишь потом чувствует страх, а потом осознает, что это медведь, и что надо от него убежать, в этом есть сходство с зоологическим функционализмом Спенсера, эволюционизмом, дарвинизмом. Но это не совсем так. Потому что для Джеймса в его версии функциональной психологии самый главный момент - интеракция.
Все происходит между. Между моментом вспышки импульса встречи и столкновения с медведем, и началом движения ног. Это важно. Почему он говорит, что эмоции произрастают из ощущений, а ощущения - из рефлексов. Потому что ему важно то, что происходит на границе между субъектом и объектом, а не в самом объекте, не в самом медведе, и не в самом субъекте.
Здесь мы видим наложение социал-дарвинизма с уклоном в материализм, на прагматизм, который и материализмом-то не назовешь. Потому что прагматизм - это не материализм. Скорее это инструментализм, стремление рассмотреть любые действия неизвестно какого субъекта с неизвестно каким объектом через действительность самого момента интеракции. Т.е. того, что находится между. И лишь об ощущениях относительно медведя мы откладываем представления о нем самом, строим представления о медведе не из объективных знаний о медведе, его особенностях, а именно из ощущений и восприятия его нами появляется представление о медведе.
И точно так же чувство страха рождается не из реакции субъекта, который чего-то боится или не боится, оценивает риски, расстояние. Наоборот, реакция субъекта рождается прямо от этого ощущения медведя, которое представляет собой праму, момент интеракции.
Т.е. медведь и человек сталкиваются в лесу лицом к лицу, и этот момент действителен для прагматиста. А кто такой медведь, был ли он на самом деле, или это только почудилось, как прореагировал и осмыслил свое бегство человек, или не осмыслил никак, это тоже не имеет значения. А важен акт бегства. Встречи и бегства.
Поэтому Джеймс одновременно приходит к такому представлению, как многообразие религиозного опыта. Тут внезапно кажется, что он от такого грубого и чувственного подхода вдруг переходит к какой-то другой крайности. Хотя это не крайность, это логическое развитие прагматизма. В своей работе "Многообразие религиозного опыта" Джеймс говорит, что вообще неважно, был этот опыт или нет. Человек испытывает религиозное видение, к нему приходит какое-то существо. Джеймс задает вопрос: приходит или нет? Мы этого не знаем, никогда не узнаем, и не имеет никакого значения, приходит ли к нему существо, не приходит ли. Если это работает, значит приходит. Если человек доволен, что к нему кто-то пришел, какое-то потустороннее существо, что-то сообщило, напугало - ну и хорошо. Это для него факт. Это патология? Нет. Если сам человек воспринимает, что все хорошо, он удовлетворен, что кто-то с ним поговорил.
С точки зрения Джеймса точно так же нельзя говорить, что существует некий искаженный опыт реальности. Искаженным опыт реальности становится тогда, когда человеку плохо, и когда это больше не работает. Когда организм целиком начинает чувствовать себя неуютно. Ему плохо, его корежит. Это значит - не работает.
Что именно не действует? Или что-то не действует, или ничего не действует. В чем причина такого ментального, психического или физического явления? Для Джеймса нет принципиальной разницы между душой и телом. Все это отношение организма со средой. И организм, и среда здесь - не материальны. Если для Спенсера окружающая среда - это материя, биологическая действительность, то для Джеймса просто то, что вовне, как-то оно действует - ну и отлично. Что-то в нас вызывает какие-то ответные реакции.
И важно следить не за тем, кто мы, и разбирать, кто мы сами по себе. Мы - это постоянно меняющиеся потоки. Нас не ухватить, - говорит Джеймс. И точно так же не ухватить потоки внешнего мира. Только пересечение этих потоков - встречных, параллельных, обратных, разнообразных - это и создает действительность, которая является прагматической действительностью. Поэтому, говорит Джеймс, религия и религиозный опыт, включая мистику, - все это действительные прагматичные вещи. Потому что если человек меняется, испытывает, ощущает, переживает, воспринимает, отвечает на событие, которое другим кажется, что этого события нет, но это ничего не значит. Для этого человека это событие есть. И его личность, его потоки сознания, ощущений, физического функционирования его тела, - они организованы так, чтобы этот опыт - видение какого-то света, встреча с потусторонним существом, - это есть, это существует. Если это работает, значит это существует как прагматическая действительность. А если для другого человека, который в это время находится в комнате, ничего не происходит, значит для него этого нет. И это точно так же не ставится под сомнение.
И кто из них прав? Человек, который видит галлюцинацию, или человек, который не видит галлюцинацию? Правы оба. Потому что их потоки находятся в разных прагматических плоскостях, или пересекаются частично, отвечает Джеймс.
Так прагматизм открывает на мой взгляд очень интересную и не само собой разумеющуюся картину психологии. И начиная с функционализма с его тяжелой материалистической и зоологической моделью Спенсера приходим к Джеймсу. Где этот онтологический детерминизм материализма вдруг существенно развеялся. И на месте тяжелого фундаментального объекта засияла онтологическая дыра, которая по сути может заполняться чем угодно. Но, обратите внимание, не потому, что субъект силен, творит своим сознанием мир и воспринимает объективную реальность как пластическую субстанцию, из которой он лепит свои грезы. Ничего подобного. Субъект для Джеймса тоже нулевой, тоже такая же зияющая дыра. С двух сторон от действия есть две дыры - внутри и вовне. Поэтому и сознание убегающего от медведя человека слабо и пассивно. Оно только наблюдает и пытается обосновать самому себе причины своего бегства через эмоции в этой модели Джеймса.
Т.е. слабый объект, слабый субъект, и между ними сильная интеракция. Поэтому дело не в субъекте и не в объекте, А дело в их встрече, когда они встречаются, сталкиваются, порождают сеть прагматических взаимодействий. Которые уже можно исследовать. Потому что взаимодействие, например борьбу человека с невидимым существом, шамана с духами, например, мы можем зафиксировать, увидеть, как эта борьба протекает, как шаман получает удар от духа. А самого духа мы не видим. Т.е. взаимодействие есть, последствия есть (синяки). А то, что духа нет, не имеет никакого значения. И что думает при этом шаман - тоже не имеет значения. Есть некий прагматический факт схватки. Кого с кем - прагматист не может сказать. А то, что схватка налицо - это очевидно. В данном случае в ней можно принять участие, например на стороне шамана или духа, вовлекаясь в этот прагматический процесс.
И на этом основана американская культура. На прагматистском, а не на материалистическом подходе. Задача не в том, чтобы как-то покорить материю, приобрести больше материи, воссоздать материю. Задача просто чтобы это работало. Для тех, для кого работает, это так и есть. В этом специфическое понимание американской свободы.
И психологический функционализм, функциональная психология имеет это прагматистское измерение. Это важно понять и учесть, чтобы быть справедливым относительно этого направления.
Конечно, когда мы остаемся строго в парадигме Спенсера, то такой свободы нет. Это другая модель, именно зоологический материализм. Здесь все пре-детерминировано. Здесь - борьба за выживание, стремление к хищнической доминантности. Этот либеральный расизм как некая функциональная установка любой личности. Здесь существует предписание: стань хищником и не будь жертвой для субъекта. Такая психика считается правильно организованной. И мир считается зоной борьбы за ресурсы. Тоже совершенно однозначное предписание.
В то время если мы применим прагматизм и подойдем с линией Джеймса, то мы увидим совершенно другую модель. Здесь ни субъекту, ни объекту никто ничего предписывать не может и не должен. В этом - глубокая американская демократия, отличная от англо-саксонского либерализма.
Это и позволяет Джеймсу допустить любые формы религиозного опыта, если они работают. С прагматической точки зрения. В то же время, конечно, для Спенсера вера является ненужной и не ведущей ни к чему, и представляющей собой лишь временную стратегию правящих классов, чтобы держать в подчинении рабов и невежд, лучше их эксплуатировать и использовать их в своих интересах.
Последнее, о чем я хотел сегодня поговорить, это о бихевиоризме, который продолжает линию функционализма. Основателем его был Джон Бродес Уотсон, психолог. Он продолжает всю функционалистскую линию, описывая и классифицируя разные типы реакций. Которые прежде всего являются бессознательными, они прежде всего основаны на рефлекторных дугах. Поэтому с точки зрения бихевиоризма необходимо вообще вынести внутренний мир, т. е. ментальное состояние, мышление человека, психологические процессы, которые в структуралистской психологии, тоже материалистической, но более механической, представляются автономными и самодостаточными. Вообще вынести внутренний мир за пределы рассмотрения.
Бихевиористы не рассматривают человеческую психику, они рассматривают человеческое поведение. И делают выводы о человеческой психике только из поведения. Т.е. если, например, человек не проявляет никаких признаков болезни, то нет оснований считать его больным. Независимо от того, что происходит у него внутри. Если человек не совершает поступков, которые свидетельствовали бы о его расстройстве, например, не просит помощи, не нападает на ближних, не путается в словах, не испытывает судорог. Т.е. если нет видимых действий, человек не совершает агрессивных поступков, то что при этом происходит в его психике и в его сознании, во-первых не может быть понято, потому что всем кажется по-разному. Во-вторых, это не имеет никакого значения. В-третьих, это не подлежит никакому количественному научному измерению.
Отсюда возникает уже строгий закон бихевиоризма - блекбоксинг субъекта. Мы уже видели это в функционализме Джеймса. Что такое субъект с точки зрения психолога-бихевиориста? Ничто, мы этого не знаем. Блек бокс. Черный ящик, внутри которого что-то есть скорее всего, если из него происходят какие-то импульсы, какие-то действия. Черный ящик индуцирует те или иные движения, жесты, акты, которые можно зарегистрировать. Но что это такое - мы не знаем. Поэтому все оценивается поведением.
Так и в отношении внешнего мира. Бихевиористы говорят: внешний мир, импульсы и стимулы, которые из него выходят, на самом деле это тоже неизвестно что. Мы не можем говорить о нем как о духовном, материальном, воображаемом или действительном. Нас это не интересует. Просто из него выходят стимулы. И как только эти стимулы, влияющие на объект из блекбокста (черного ящика) , порождают некоторую ответную реакцию, тогда мы имеем дело с поведением.
Поведение строится строго между одним и другим черным ящиком. И это позволяет нам судить обо всем. Только поведение является объектом исследования психологов. Психолога не интересует внутренний мир, не интересует, почему человек сделал то-то и то-то. Его интересует, что сделал человек, и как это действие соотносится с другим его действием, с действием, на кого направлено это действие, и с действием других людей.
Т.е. возникает строго промежуточная психология, психология, которая изучает действие и поведение. Но не для того, чтобы понять, как устроен действующий. А для того, чтобы понять структуру этого действия как некого автономного самоценного процесса.
Т.е. если какие-то действия, исходящие из одного условного черного ящика, складываются в какую-то картину поведения, более серьезную цельную карту, или цельную структуру, То мы говорим: эта реакция такая, эта реакция - такая. И в принципе этот действенный двойник, или оболочка из действий субъекта рассматривается как его личность. Т.е. человек - это не тот, кем он себя считает, не тот, кем его считают другие, как он переживает мир и самого себя. А человек - это совокупность действий.
И человек может в любой момент измениться. Если он перестает действовать так, а начинает действовать по-другому, если меняет порядок привычных реакций. Или просто меняет совокупность действительных жестов, то он становится другим человеком.
Соответственно связность, преемственность, идентичность с этим жестом гарантирует не тот факт, что они исходят из одного и того же черного ящика, а то, что они имеют одну и ту же структуру.
Т.е. на самом деле человек - это поведение. В данном случае можно вспомнить формулу Гераклита: мораль, привычки, поведение, этос (это сложное слово), т. е. этос - это Бог человека. Т.е. когда говорят: привычка - вторая природа, вторая натура. Это означает, что система или коды человеческого поведения и есть он сам.
А бихевиористы говорят, что это не просто совокупность проявлений, не только его оболочка, но и его внутреннее содержание, что идентичность человека - это и есть его жесты. Т.е. человек находится не внутри черного ящика, там находится неизвестно что. Человек состоит из того, что становится видимым, явным, как действие за пределами черного ящика.
Это такая интересная модель, связанная с применением прагматизма к психологии. Т.е. еще более последовательное, законченное и полное его развитие.
Предшественником бихевиористов был Эдвард Торндайк (Эдвард Ли Торндайк (31 августа 1874 - 9 августа 1949) - американский психолог и педагог, представитель бихевиоризма ). Он в значительной мере созвучен функционализму Спенсера. Поскольку Торндайк изучал ум животных. Так даже называется его книга.("Интеллект животных") С его точки зрения животные так же умны, как люди. Или люди умны так же, как животные. Поскольку как и Спенсер, Торндайк полагает, что система реакций животных представляет собой набор рациональных стратегий, по наследству передаваемых в ходе борьбы за выживание. Соответственно человеческий ум есть не что иное, как тот же самый ум животного, только еще более развитый.
Поэтому Торндайк говорит, что огромным значением в формировании ума является процесс научения. Т.е. с точки зрения Торндайка, и человека, и животного можно научить всему, что они знают. И т. к. животное и человек знают как бы врожденным образом, все это результат неких упражнений и повторений. Просто предшествующие поколения делали одно и то же, например искали пищу, прятались от холода, строили гнезда, поэтому такая практика упражнений стала наследственной. Так же действует механизм научения, - говорит Торндайк, если показывать и связывать определенные стимулы с определенными состояниями и определенными вознаграждениями для животных, то животные могут научиться и обрести новые навыки. Но чтобы они стали наследственными, должно пройти много поколений.
Т.е. в цирке можно научить котов ездить на велосипеде, или обезьян жонглировать разными предметами, то это станет инстинктом через много поколений. Конечно, это трудно доказать, прав или нет Торндайк. Но считается, что упражнения приводят к формированию устойчивых реакций. Потом они становятся рефлексами, и в конечном счете в итоге предопределяют структуру рефлекторных дуг.
По Торндайку закон упражнения является способом формирования мышления, закон готовности. Т.е. когда психология живого существа, животного или человека, заранее готовится к восприятию чего-то, что связано с повторяющимися ситуациями. Закон готовности облегчает процесс реакции и делает то, что вначале происходит с включенностью всего организма, позволяет это действие или эту реакцию провести без аффектации.
Закон ассоциативного сдвига потом использовали физиологи, в частности Павлов И.П., относительно того, что если сопровождать корм животных каким-то сигналом, то желудочный сок будет выделяться у животных когда они будут слышать этот сигнал, без самой еды.
Закон аффекта продвигает и расширяет закон ассоциативного сдвига на всю ситуацию. Когда например происходит нечто приятное для живого существа, тогда не только сигнал, связанный с удовлетворением нужд, призывает его к готовности обрадоваться еде, или чему-то другому, но и вся ситуация, в которой это происходит, вкладывается в закон аффекта.
Соответственно, с помощью таких законов, и плюс закон врожденного движения, о котором говорит Торндайк, и формируется в значительной степени механизм психической реакции животного и человека. Здесь мы видим близкую к Спенсеру модель эволюции и акцент на врожденные признаки на передачу определенных знаний в ходе поколений, накопление этих признаков, превращение их в некоторые устойчивые модели. А в обществе это становится и культурными практиками.
Торндайк вначале изучал животных, потом стал изучать людей, а потом и человеческое общество. И идеи культурных кодов, которые сопряжены с упражнениями, с повторениями, с аффектами - это все формирует некоторую зоологическую био-органицистскую подоплеку человеческого поведения.
Т.е. с точки зрения Торндайка как одного из провозвестников бихевиоризма, человеческое поведение в значительной степени автоматизировано. Но не как механизма, а как животного. Причем обучающегося животного, причем животного, которое может развиваться, которое может иметь некоторую вариативность своих реакций. Но тем не менее это позволяет исключить из каких-то более сложных построений некоторую базовую модель человеческого поведения, которая стандартна, которая объясняется простым способом научения, и воспринимать как некую постоянную величину при изучении человеческой психологии. Как и в других версиях бихевиоризма. Сводящейся к тому, что происходит между двумя черными ящиками.
Крайний бихевиоризм отстаивал Скиннер
(Беррес Фредерик Скиннер - американский психолог, изобретатель и писатель. Один из самых влиятельных психологов середины XX века. Внёс значительный вклад в развитие и популяризацию бихевиоризма )
Скиннер - еще один крупный психолог и философ бихевиоризма. Он так же делал объектом своего изучения поведение. Но тут Скиннер несколько отличается от прагматистского бихевиоризма, например бихевиоризма Уотсона, который балансирует между Джеймсом и английским функционализмом. Но тоже имеет
некоторые элементы прагматического подхода.
У Скиннера существует во многом некий сдвиг бихевиористской модели все же в сторону материализма. Скиннер считает, что поведение позволяет интерферировать структуру субъекта. (Взаимодействовать, складываясь, налагаясь друг на друга (о световых, звуковых и других волнах).
Это как раз нарушает главное правило черного ящика бихевиоризма. Потому что мы не должны ничего знать или говорить о самом субъекте, кроме его поведения. Т. е. его поведение - это и есть он сам, вот формула классического американского бихевиоризма.
Скиннер смещает это правило и говорит: если мы знаем все о поведении человека, мы знаем все о самом человеке. Здесь речь идет не просто о том, что мы сохраняем право человека быть каким угодно, и оцениваем лишь его поступки, как считает классический бихевиоризм. Скиннер говорит, что если мы знаем поступки, то мы знаем все о человеке.
Т.е. поступки детерминируют человека. А с точки зрения классического бихевиоризма поступки детерминируют самих себя. Т.е. поступки детерминируют какую-то определенную инстанцию, которая находится между двумя черными ящиками, между субъектом и объектом. В этом случае, в случае классического бихевиоризма человек - это совокупность его поступков. Но это особый человек, это бихевиористский человек, поведенческий человек.
Поведенческий человек состоит из этих поступков, но не тождественен им. Потому что то, что находится внутри черного ящика, мы не знаем.
А Скиннер говорит, что знаем. Там ничего не находится кроме этих поступков и их истоков.
Скиннер пытается сделать однозначный онтологический вывод о содержании черного ящика субъекта, отталкиваясь от его поведения. Но это уже более материалистический подход, и менее американский и прагматистский.
На этом мы заканчиваем общее знакомство с функционалистским направлением в психологии. Здесь надо учесть и нюансы, и, конечно, то, что бихевиоризм и функционализм получили в 20-ом веке большое количество разветвлений, школ уже внутри этих направлений, которые спорили между собой.
Но здесь мы можем выделить два типа внутри функциональной психологии и бихевиоризма. С одной стороны это социал-дарвинизм, который в общем представляет собой зоологический материализм. И детерминизм материально-био-зоологическими механизмами, хотя и законами биологической жизни, жизни животных, человеческой психики, здесь существует модель объяснения человеческой психики из сферы животных, т. е. человек просто высокоразвитый зверь. И это определяет и его сущность, и его отношение к внешнему миру, к окружающей среде. В этом и есть смысл социал-дарвинизма. Любопытно, что он сочетается и с борьбой за выживание, и с выживанием наиболее приспособленных, наиболее сильных, и с либерализмом у Спенсера. И определенное направление либерализма и либерал-капитализма наследует в полной мере эту модель онтологии и психологии Спенсера.
А с другой стороны мы встретили в психологическом функционализме очень близкую по форме, но несколько иную по онтологическим и философским предпосылкам прагматистскую традицию, уходящую корнями к Пирсу, и ярче всего представленную Джеймсом. И если говорить о том, насколько отягченной материалистической предпосылкой являются два эти направления, конечно очевидно, что линия Спенсера - это материализм. Потому что в действительности бытие полагается целиком и полностью во внешнем по отношению к человеку мире, но не в механическом зоо-биологическом измерении материальности, в то время как прагматизм вообще не делает никаких окончательных выводов ни о субъекте, ни об объекте, создавая экстравагантную симметрию в психологии, тесно связанную с американской культурой, со спецификой американского представления о том, что есть и чего нет, что может быть и чего не может быть. Может быть все, но не все работает. Не все работает из того, что может быть, и не все работает из того, что есть.
Отсюда возникает специфическая модель психологии и даже психиатрии, которая, с точки зрения Джеймса, утверждает, что человек является больным, если что-то не работает. И если он не просто это признает, но он на этом активно настаивает, что у него что-то не работает. Вот тогда, соглашаясь с ним, его и надо приободрить, попытаться убедить, что это все-таки работает, помочь ему. Либо согласиться с отсутствием функционирования чего-то, и тем самым поддержать его, чтобы его мир окончательно не развалился.
Такое направление функциональной психологии может иметь популярное выражение, когда психологи советуют какую-то ерунду, выступая как родственники или друзья. И с точки зрения функциональной психологии это сильная практика - поговорить с человеком, поддержать его.
А если человек говорит, что ему никак невмочь, просит госпитализировать - тогда можно и госпитализировать.
В данном случае такая функционалистская психология, если она не детерминируется жесткими законами в духе социал-дарвинизма, то в прагматистском контексте она может иметь популярное выражение, а может, наоборот, заниматься глубинными исследованиями зоологических реакций человека на многие типовые ситуации. И если, например, психолог будет объяснять, что те или иные ваши проблемы обусловлены не вами, а зоологическими рефлексами, то возможно человеку станет легче, и он придет в гармонию с самим собой. Так это сработает.
На этом я завершаю обзорную лекцию относительно школы функционализма в психологии, и на следующей лекции, надеюсь, мы перейдем к очень важной и интересной теме - к дескриптивной психологии Брентано, к феноменологии (нрзб), и к вещам, в каком-то смысле более серьезным и более фундаментальным. Всего доброго.
(БРЕНТАНО (Brentano) Франц Клеменс Гоноратус Герман (16 января 1838, Мариенберг - 17 марта 1917, Цюрих) - австрийский философ. )