Аннотация: Предлагаю вашему вниманию лекцию 12 Александра Дугина из цикла Фундаментальная психология.
Александр Гельевич Дугин о современной психологии
Предлагаю вашему вниманию лекцию 12 Александра Дугина из цикла Фундаментальная психология.
Фундаментальная психология. ! 12. Психиатрия: наблюдение, эксперименты, кара
Здравствуйте. Вы смотрите двенадцатую лекцию из цикла Фундаментальная психология. Сегодня мы поговорим с вами о психиатрии, как зарождается эта дисциплина, как она соотносится с психологией, и как происходит структурирование ее основных протоколов, операций, терминов, практик, и как постепенно складывается в тесном сотрудничестве все альянсы с психологией и психиатрической теорией.
До этого мы говорили о психологии. Но параллельно психологии развивается такое направление как психиатрия. Психиатрия дословно это лечение души. Псюхе по-гречески душа, ятрос - это врач. Т.е. психиатрия - это лечение души. Интересно, что этот термин, это направление возникает довольно поздно, когда уже представление о душе исчезает из обихода. Интересно, что Гиляровский, автор учебника о психиатрии, руководства для врачей и студентов, изданный в 1954 году, говорит о том, что термин психиатрия совершенно неадекватен. Потому что лечение души, все практики, изучение соответствующих психических заболеваний строятся на предположении несуществования души. Т.е. как может называться наука, изучающая душу, когда душа отрицается? Поэтому Гиляровский предлагал говорить о френологии, о логистике, о клинике, или предлагать какие-то другие названия. Потому что слово психиатрия просто неверно. Это уже довольно поздний и идеологически мотивированный советский период. Но верное замечание. Души нет. Психиатрия не изучает болезнь души и не стремится ее излечить, потому что этим занимаются философы, духовники, религия, мистики, но только не психиатры. Кстати, интересно, что с самого начала существования такой дисциплины, или науки, или направления, как психиатрия, никто об излечении психически больных людей и не думал. Т.е. речь шла лишь о ( купировании наиболее антисоциальных и опасных проявлений человека. Т.е. психиатрия не ставила перед собой задачу излечить душу. Она ставила перед собой цель так поработать с человеческой машиной, чтобы она приносила минимальный вред другим. Отсюда интересен некий странный сдвиг во времени, который мы видим в отношении психически больных в европейском обществе, на чем построил свою очень интересную книгу Мишель Фуко, французский философ "Надзирать и наказывать". Мишель Фуко замечает следующую вещь. В традиционном обществе, в религиозном обществе большинство людей, страдающих психическими заболеваниями, считались одержимыми дьяволом. В этом отношении их изолировали как таковых. Т.е. их душа была схвачена более сильным духом. Т.е. чтобы для того, чтобы так рассматривать психическое заболевание, нужно верить и в душу, и в дьявола. И вот у человека есть душа. А у дьявола - посильнее. Или у какого-то демона. И вот более сильная душа, демоническая, принадлежащая к темным мирам, которые тоже должны объективно существовать, чтобы говорить об их населении, из этих параллельных, духовно низших, инфернальных миров приходит демон, разумная душа, падший ангел, и вот демон хватает человеческую душу и начинает через нее управлять телом, как бы вытесняя ее. Т. е. человеческая душа, если вспомнить Гербарта, становится неким аналогом форштейна, которая смещается в сторону, а на ее место утверждается некий огромный новый, сияющий демонический форштейн, который сияет сам в себе и сам определяет, что здесь хорошо и что здесь плохо. И вот для того, чтобы справиться с этим вторжением дьявола, используются в первую очередь религиозные практики экзорцизма, отчитки, в православии это тоже используется, хотя трудно сказать, возможно, это под влиянием католичества. Потому что древние, на русском языке, он принадлежит к кругу Петра Могилы, а это уже западно-русское православие, где униатско-католические тенденции были сильны и влиятельны.
Здесь вопрос спорный, в какой степени занимались или не занимались практиками отчитки в Византии и Древней Руси, существуют разные мнения. Кто-то говорит, что были собственные модели экзорцизма.
(Экзорцизм (лат. exorcism, от др. -греч. "связывание клятвой") - обычай или обряд в рамках различных религий и верований, состоящий в изгнании из человека (или места) бесов или другой вселившейся в них нечистой силы путём совершения определённого ритуала той или иной степени сложности.) (Отчитка (экзорцизм, от греческого слова ) - церковный чин (обряд), направленный на изгнание падшего духа (падших духов) из человека, одержимого этим духом (этими духами).
Кто-то связывает это с распространением католического влияния. Это вопрос интересный, но не принципиальный.
Так вот тот, кто стал считаться в современном мире психически больным и стал объектом лечения в рамках психиатрии, он считался одержимым, и поэтому его рассматривали не как человека, а как одержимого. Это особый статус. Этот статус, показывает Фуко, был наравне со статусом грешника, со статусом преступника, и со статусом больного, например, чумой. Он подлежал сегрегации.
А дальше цель была изгнание дьявола. И если не помогали религиозные обряды, то дьявола изгоняли путем пыток этого человека, чью душу он захватил. И пытая этого человека, доставляя ему боль, считали, что так можно вызвать к жизни подавленную душу, чтобы душа от страданий могла восстать. Потому что наказывают не человека, а пробуждают душу человека, чтобы она тоже боролась с дьяволом, который ее захватил.
Вот такая логика. Наверное, она выглядит довольно жестокой, но в ней есть свое основание, своя метафизика, которая говорит: Мы избиваем одержимого духом, доставляем ему страдания для того, чтобы спасти его душу. Причем важнее спасти душу, чем излечить человеческое тело. И если человек в ходе пыток умрет, то может это не самое страшное, а душа не растворится в демоне. Задача - спасение души, посмертная жизнь. Потому что иначе демон буде продолжать мучить ее и дальше и утащит ее с собой в ад. А этого никому не хотелось. Поэтому психически больных людей пытали, избивали, издевались над ними. Но не для того, чтобы показать, что они плохие, а для того, чтобы наказать ту причину, которая лежит в неадекватности их поведения - это вторжение дьявола. Поэтому битва была не с ними, а с дьяволом. И дьявол символически подлежал заточению в темницах, агрессии и моральному осуждению.
Т.е. больные были изгоями и требовали к себе применение насилия не из-за самих себя, а из-за демона, который в них вселился. Это была борьба людей, стоящих на стороне Бога, на стороне ангелов, против падших ангелов. Т. е. то, что предшествовало психиатрии - работа с психически больными людьми помещалась в разряд духовной битвы.
Так что Фуко замечает? Что отношение к умалишенным как к изгоям, преступникам, аналогам зачумленных людей, именно плохих людей, их моральное осуждение сохраняется еще целое столетие после того как эта полноценная религиозная картина рушится. Сумасшедших продолжают заточать в больницах и пытать даже тогда, когда идея того, что они одержимы дьяволом, исчезает. Т.е. их пытают просто так. И это, конечно, вызывает недоумение, внутреннее возмущение у Фуко, который говорит, что в этом проявляется уже не религиозное представление, не нормативы антропологические, связанные с душой, а просто некоторое стремление общества выместить свои негативные настроения на изгоях, превратить сумасшедших в козлов отпущения, издеваться над ними без причины, без представления о душе. Это устойчивый механизм издевательств, вначале теологически обусловленных психической болезнью, а потом продолжение этих издевательств, даже когда это уже не имело смысла, когда уже не было ни души, ни дьяволов, т. е. Это превратилось в некую автономную ситуацию. И это говорит о том, что здесь что-то гораздо более глубокое, и в этом надо искать, как предлагает Фуко, социологические истоки.
Т.е. речь идет не о том, что казалось бы, упраздни душу, упраздни дьявола, и смысл подвергать пыткам умалишенных пропадет. На самом деле он не пропал. И любопытно, что до 1845 года в Англии продолжается отношение к психически больным практически как в средневековье. Т.е. они помещаются в закрытые, тюремного типа места, и там они продолжают подвергаться пыткам, хотя оснований уже нет, и просто их наказывают за то, что они не такие, как остальные, потому что они кричат, говорят несуразицу, неадекватно себя ведут.
И вот в 1845 году в Англии издается так называемый акт о лунатиках. И этот акт приписывает содержателям тюрем для душевнобольных, пыточных центров рассматривать тех, кто находится под их опекой, как пациентов, т. е. как страдающих, как больных. В светском, физиологическом смысле. И это считается началом такой психиатрии, когда к умалишенным начинают относиться как к больным. Тут психиатрия вступает в свои права, фактически врачи-психиатры появляются как некий институт новой квалификации сумасшедших. Врачи приезжают и говорят: этот человек болен. И переводят их из статуса злодеев в статус страдающих больных. И это совершенно другой статус, тогда к ним надо относиться как к людям.
Эта традиция сакрального общества до материалистического отношения к умалишенным не как к личностям, а как к неким сосудам дьявола, была настолько укоренена, что продолжается еще несколько столетий после упразднения дьявола. И лишь в 1845 году предлагается уже институционально пересмотреть отношение к умалишенным как к страдающим людям, не только не как к одержимым дьяволом, а как к тем, кто нуждается в сочувствии, т. е. они переводятся в статус пациентов. И чтобы это зафиксировать, появляются психиатры, появляется психиатрия. Во Франции Шарко - психиатр, учитель Фрейда, он активно продвигал не то чтобы права умалишенных, но настаивал на том, что их состояние, их расстройство имеет материалистическую, физиологическую причину. И поэтому нельзя относиться к ним как к нелюдям. Т.е. это люди, но только больные. И квалификация как больных становится совершенно новой страницей психологии и психиатрии. Здесь психология сближается с психиатрией, потому что психология изучает психику, и психиатрия, несмотря на неадекватность названия, все-таки занимается психическими процессами.
Любопытно: историки говорят, что на первом этапе после принятия лунатического акта, когда лунатики были признаны больными людьми, а не кем? Вот это сложно. Фуко интересуется темой и исследует, кем были сумасшедшие на том промежутке, когда они перестали быть одержимыми дьяволом и стали пациентами. Этот переходный момент показывает жестокие корни модерна, брутально-тоталитарные аспекты политических и социальных институтов современного либерально-демократического общества, которые выражаются в таких анахронических отношениях к психически больным. Фуко это очень интересно исследует.
Итак, после того, как был некий период послабления, история психиатрии говорит, что через несколько лет, после того как начались реформы приведения психиатрических тюрем в нечто подобное госпиталям, поскольку была нищета в капиталистической Англии, то в эти госпитали хлынуло очень много пациентов. Кто-то начинает кричать петухом, ему койку дают, кормят. Соответственно после лунатического акта в эти госпитали набилось очень много симулянтов. Потому что раньше не имело смысла симулировать, можно было только попасть под пытки, а при изменении статуса психически больного человека этот статус стал более привлекательным. И после этого жесткая капиталистическая система сработала для того, чтобы ограничить количество симулянтов, и стала снова вводить пытки. Это позднее привело к лечению электрошоком, под разными благовидными предлогами, и психиатры участвовали в этом процессе. Наверное были гуманисты, которые возражали, но в целом социально-экономическая необходимость отделить псевдо-больных от больных, что состояние госпиталей снова упало, и вернулись к пыточным практикам.
При этом интересно, что психиатрия с самого начала фактически не ставила перед собой задачу излечения пациентов. Если изгнание дьявола было редким, но возможным в средневековье, то психические болезни считались неизлечимыми с самого начала, и поэтому они нуждались в описании, в наблюдении. А когда лечебницы стали переполняться симулянтами, - и в наказании. Цель психиатрии - изучение, наблюдение, проведение экспериментов, наказание. Этот аспект наказания не сразу стал очевиден в психиатрической практике, потому что в духе гуманистических представлений акт наказания вуалировался под эксперимент или даже излечение. Или наблюдение. Фуко это тоже хорошо показывает, что конечно в психиатрии такое издевательство над человеком является необходимой частью самой процедуры. Потому что нормативное представление явно отличается от того, с чем имеют дело, и соответственно идея подправить механизм возник в психиатрии уже... Если психология имеет свою генеалогию в натурфилософии, в духовных науках, то психиатрия возникла как жесткая эмпирическая механическая практика, и соответственно некий элемент обращения с человеком как с механизмом стал просто необходим. Если в медицине это просто стало нормой в ятромеханике и современной медицине,
(Ятромеханика (ятрофизика) - направление в медицине 16-18 веков, представители которого пытались объяснить физиологические и патологические явления на основе законов механики (физики)
и в физиологии, то насилие над психическим миром человека еще меньше квалифицировалось не столь однозначно, но стало трейд-маркой в психиатрии. Т.е. психиатр - это тот, кто изучает, наблюдает, ставит эксперименты. И в каком-то смысле продолжает пытать своих пациентов. Но конечно эта пытка приобретает все более и более скрытый и тонкий характер. Тем не менее если взять литературу, знаменитый роман идеолога хиппи Кен Кизи Пролетая над гнездом кукушки, мы там видим, как карательная психиатрия в либерально-демократической стране Америка в 60-70-е годы цветет пышным цветом. А уж про советскую репрессивную психиатрию и говорить не приходится. Она была репрессивной даже не тогда, когда применялась по политическим мотивам, она вообще была репрессивной. Потому что эта попытка втолкнуть любого человека в машину Гельмгольца - это норма российской традиционной психиатрии, не просто советской. Поэтому здесь речь шла не просто о каком-то эксцессе, а об индустриальной практике. Это чисто карательная, или глубоко интегрированная в практики наблюдения, эксперименты и объяснения карательное измерение.
Итак, психиатрия складывается как практическая дисциплина, связанная с определенным набором медицинских занятий, медицинских практик. И здесь, прежде чем приступать к рассмотрению отдельных психиатров и отдельных теорий психиатрии, давайте немного остановимся на такой проблеме, отчасти она тоже затронута Фуко, в его работе, на которую мы ссылаемся - "Надзирать и наказывать. Рождение клиники". Это связано с понятием психиатрической нормы. Потому что мы видели, как по мере становления психологии, отталкиваясь от традиционного для общества премодерна до общества религиозного представления о душе, стоящего в центре внимания как некой нормативной модели понимания того, чем является человек, как устроен его внутренний мир, как он соотносится с внешним миром. Об этом мы говорили довольно подробно. Так вот в ходе становления науки о человеке без души, о науке о человеке как существе, этой душой не обладающий, если вспомнить начало, что Сократ говорил, что человек - это душа, то в современной психологии, начиная с 19 века, складывается такая формула: человек - это нечто минус душа. Тут душа берется с минусом. И на ее месте постепенно вырисовывается сфера, которая получает название психики, т. е. не-душа называется нечто подобным душе. Отсюда псюхэ (душа по-гречески), и психика, как то, что приходит на место души, после того как души нет. Это некоторый симулякр, или атеистически-материалистический эквивалент души, психика. Вот ее-то, как мы видели, этимологически разбирая термин психиатрия, и собирается эту психику лечить эта новая дисциплина, которую можно отчасти рассмотреть как наиболее практическую форму психологии, и наиболее экстремальную форму психологии.
Но одновременно мы говорим, что на самом деле не столько даже лечить, сколько наблюдать, экспериментировать, или репрессировать, наказывать. Поэтому здесь по ходу нашего рассмотрения становления психиатрии как прикладной клинической психологии ставится вопрос о норме. Т.е. если мы говорим о том, что мы квалифицируем как нечто, какого-то человека как сумасшедшего, или психически больного, как пациента, как ненормального, соответственно мы вынуждены апеллировать с набором представлений о том, что такое норма, уже именно в психиатрическом ключе. Если мы можем говорить о норме и патологии в физиологии, если какой-то орган, рассмотренный, как мы уже говорили много раз, в механическом аспекте, справляется со своей функцией как машина, значит этот орган здоров. Если он начитает сдавать сбои, значит этот орган становится патологичным, и мы отходим от нормы, и здесь диагностика заболеваний совпадает с диагностикой выхода из нормы какой-то детали машины. И ятромеханика так и понимает медицину. Т.е. подкачать шину, подправить рычаг. И износ общего функционирования машины в конечном итоге приводит к разладу ее внутренних деталей, и какая-то из них жизненно важная отключается, и человек умирает, за счет износа. Полная аналогия.
Если норма в физиологии понятна, то норма в психиатрии устанавливается вместе с психиатрией.
Давайте в этой части нашей беседы рассмотрим как это происходит. Потому что когда мы говорим о том, что некто сумасшедший, причем именно душевнобольной, душевнобольной в мире, где души нет, так что же у него болит? И как протекает болезнь? И что понимать под болезнью? Это на самом ставит перед нами не банальные и не тривиальные проблемы. Потому что психиатрия должна оперировать со своей нормой. Она не может взять напрямую норму с какой-то другой науки, не может составить представление о здоровье, например, только опираясь на физиологию. Соответственно необходимы новые критерии. Особые психиатрические критерии того, что является здоровьем, того, что является нормой, и то, отклонением от чего, в свою очередь, мы фиксируем как психическое заболевание, сумасшествие и психическую болезнь. Душевнобольной - это тоже архаический термин. Души-то нет, и болеть нечему. Соответственно разлад психики, скажем так. Разлад симулякра. Как он происходит и с чем его сравнивают.
Это, на самом деле, не такая тривиальная проблема. Потому что новая дисциплина приносит с собой новые критерии. Здесь, конечно, в целом надо сразу сказать, что нормой для психиатрии является то, о чем мы в прошлой лекции говорили как о машине Гельмгольца. Т.е. человеческий киборг, некий механизм третьего уровня, не только материальный и созданный из физических предметов и связанный с физическими процессами, не только жизненные, когда это переводится в сферу живой организации, но еще и думающий, т. е. способный к рациональной практике, вот такой механизм третьего уровня или машина Гельмгольца и разбирается в психиатрии.
Иными словами, психиатрия изначально представляет собой некую практическую дисциплину, которая связана с механикой. Есть теоретическая механика, которая разбирает общие закономерности взаимодействия между собой физических тел и явлений, чему соответствует, скажем так, психология, так и психиатрия - это прикладная механика. Т.е. конструкты, которые выработались в сфере теоретической механики, прикладываются в практической деятельности. Так и психиатрия является прикладной дисциплиной по отношению к психологии. Психология формулирует определенные представления о том, что такое психика, а психиатрия применяет эти представления, развивая их параллельно эмпирическим наблюдениям, применяя их к той деятельности, которая, как мы выяснили, не является излечением. Эта деятельность психиатрии является чем-то иным, нежели излечением.
Отсюда возникает много особенностей этой дисциплины. И получается так, что практически психиатрия занимается тем, что нормы, вырабатываемые в этом без-душевном представлении о человеке, на котором строится современная психология, она внедряет в жизнь. Она форматирует, или формИрует человеческое существо, исходя из своих априорных, на сей раз чисто материалистических представлений. Т.е. психиатрия на месте пациента, психически больного, с кем она имеет дело, принципиально психиатрия имеет дело с теми, кто достоверно уже является психически больным, либо потенциальным, либо подозреваемым в этом, она взаимодействует и оперирует как с машиной Гельмгольца, которая вышла из строя. Причем вышла из строя на уровне третьем, связанным с сугубо человеческим расстройством, функционирования психики, сознания и мышления. Вот расстройство мышления, расстройство сознания, расстройство психики - вот это как раз трактуется психиатрией изначально как отклонение от нормы, т. е. от машины Гельмгольца.
Но что это за норма, как машина Гельмгольца должна функционировать тогда, когда она здорова, и когда она находится в адекватном режиме функционирования, это не так очевидно. И более того, по мере развития психиатрии и появления различных теорий и психиатрических школ эти представления об определении, симптоматике, синдромах, их рядов, диагнозов, этиологии этих заболеваний, классификаций - все это неоднократно подвергалось трансформации. И вместе с изменением представления о том, чем является та или иная психическая болезнь, или то или иное умственное расстройство, в зависимости от этого в общем-то уточнялись, а иногда даже менялись представления о том, что такое норма. Т.е. определение патологии в психиатрии не является статическим. Оно является динамически развивающимся, и соответственно, описание и определение болезни, и связанное с ним описание нормы, потому что болезнь - это патология, отклонение от нормы, соответственно она связана с нормой, которая должна утверждаться в качестве некоторой референтной системы, они меняются вместе.
Конечно, речь идет о том, что мы находимся внутри машины Гельмгольца, внутри некоторого человеческого организма третьего уровня. Но в зависимости от того, как происходит классификация, систематизация и таксономия психических заболеваний, так эволюционирует, или изменяется представление о психиатрической норме.
Сразу следует обратить внимание, что на первых шагах становления классической психиатрии начинается спор между так называемыми психиками и соматиками, или теми, кто считает, что умственное расстройство, или психическое расстройство является неким автономным процессом, это называется психопатологией. Психопатологические модели объяснения психических заболеваний рассматривают психику и функционирование нашего сознания, психологических процессов как довольно автономный процесс. Но автономный как? Не с точки зрения автономный как признание души, а автономный внутри функционирования машины Гельмгольца.
Иными словами, те, кто придерживается психопатологической точки зрения объяснения этиологии, генезиса и структуры психических расстройств заболеваний, они исходят из того, что в первую очередь патология сознания и психики связана с расстройством в системе software, т. е. это программный дефект.
Альтернативная школа, альтернативное направление, которое называется соматика, от греческого слова soma (тело), сторонники соматического подхода трактуют психическое заболевание, или умственное расстройство как результат паталого-анатомического процесса. Что это означает? Что для одних расстройство психики имеет психические причины, т. е. сбой на уровне высших уровней функционирования человеческого механизма, в то время как сторонники паталого-анатомического подхода изначально руководствуются таким максимально физиологическим механизмом. Иными словами, для сторонников паталого-анатомического подхода в основании психического заболевания, или феномена душевной болезни сумасшествия лежит патология внутреннего органа. Вопрос о том, какой именно орган, болезнь какого органа является причиной психического заболевания, лишь с Гризингером, одним из ранних психиатров и создателем возможно одних из первых форм классификации психических заболеваний, так вот вместе с ним в психиатрии, даже с точки зрения паталого-анатомов укрепляется идея, что тем органом, который заболевает, или подвергается дисфункции, патологии в человеческом организме, что влечет за собой психическое заболевание, это мозг. На самом деле до Гризингера, и долгое время даже после него спор между соматиками и психиками продолжался. И соответственно многие считали, что некоторые психические заболевания представляют собой последствия, или даже симптомы заболевания других органов.
Замечательный случай одного из крупнейших психиатров первой волны Жан Мартен Шарко, учителя Фрейда. Он работал в больнице для умалишенных, куда помещали женщин. Многие женщины, которым ставили диагноз истерия, и которые вели себя в соответствии с описанием этой болезни, и до Шарко считалось, что причиной отклонений в их поведении (обмороки, припадки, неадекватное поведение) является заболевание матки, трансформация. Соответственно отсюда и понятие истерия (Hystera - по-гречески означает "матка"). Соответственно истерия считалась женским заболеванием, вообще не связанным с патологией мозга, а с патологией матки. Соответственно такое заболевание не могло быть поставлено в отношении мужчин. А Шарко со своей стороны, с помощью экспериментов, довольно убедительно продемонстрировал, что это не так, что это заболевание имеет психопатологический характер, и связано скорее с мозгом, а не с маткой. И локализация материального центра психических заболеваний тоже не стала сразу неким общим местом среди соматиков. Постепенно сам процесс прояснения и представления о том, что является физической причиной психического заболевания, этот вопрос остался открытым, какая часть тела, какой орган ответственен за то или иное психическое заболевание. А с другой стороны у некоторых психически больных расстройство сопровождается падением, дисфункцией речевого аппарата, дисфункцией двигательной системы. Существует много различных версий, которые мы можем наблюдать у психически больных. Соматики, сторонники паталого-анатомического подхода, говорили, что это психическое заболевание, влечет за собой расстройство двигательной системы, имеет двигательный характер, связано с двигательными функциями. Поэтому когда паталого-анатомическая линия в объяснении этиологии причин психических заболеваний дошла до фактического признания того, что истоком дисфункции психики и мышления является мозг (человеческий мозг - тоже вполне физическая инстанция), для этого прошел определенный период.
Соответственно можно сказать, что представление о том, психическое расстройство имеет физический характер, вначале рассматривалось еще более грубо. Разные части человеческого организма рассматривались как причины психических расстройств. Т.е. психическое расстройство могло наступить, если выходит из строя рука, нога, ухо, легкие, печень, селезенка. Я немного утрирую, но для того, чтобы показать, насколько механистическая была первоначально паталого-анатомическая модель объяснения природы психического заболевания. Просто машина выходит из строя, и на экране психики это немедленно отражается практически без какой бы то ни было автономии этой психики. И не важно, главная ли машина - мозг в человеке выходит из строя, или выход из строя второстепенной детали может повлечь за собой психическое заболевание.
Постепенно Гризингер и Шарко своими исследованиями стараются показать, что если и признавать физиологическую модель объяснения психики, то обращая внимание на исследование мозга. Т.е. мозг, френопатология, (френопатология - отрасль медико-биологической науки), различные формы заболевания мозга и его сегментов - вот это и является материальной, или физиологической причиной психических расстройств. Соответственно это уже была некоторая локализация, и представление о том, что именно головной мозг, а не спинной мозг, или другие части тела, по-настоящему отвечают за психическое здоровье. И это уже был некоторый сдвиг к более утонченному представлению о человеке как машине.
А сторонники психопатологии, сторонники того, что психические заболевания имеют более сложную природу, нежели прямое физическое, измеримое так или иначе объективными инструментами
изменение внутренних органов или мозга, эта теория происхождения психических заболеваний или их природы, она уделяла психике больше автономного значения, и тогда допускались такие причины, что не болезнь мозга или каких-то его частей, не какие-то патологии физического тела влекут за собой психическое заболевание (кстати, это все равно осталось одной из доминирующих моделей в психиатрии и в материалистической психологии, которая подавляющим образом является таковой в Новое время), и одновременно они говорили, что нет, психическое расстройство может произойти не уровне некоего программного обеспечения, и функционирования психи в ее уже отвлеченных от прямой сферы телесности уровнях. И патология на уровне чистой психики может влиять обратным образом на органы. Условно говоря, вначале человек сходит с ума, а потом у него начинаются разного рода физиологические расстройства.
Для паталого-анатомов последовательность не может быть такой. Вначале начинаются какие-то расстройства в организме, в телесных органах, и в мозге, но и не только, - а потом они проявляются на экране как тени от предметов. Т.е. психическое есть просто тень физического.
И конечно такой соматический подход, который просто сводит все представление о человеке как о материалистической машине, и что действительное в нем лишь телесное, а все остальное - проекции. Это более грубое представление о норме, и здесь оно основано на редукции психической нормальности к нормальности физической.
Интересно, что в этой соматической модели, которая свойственна материалистической психологии и психиатрии, в принципе сам факт обнаружения психического заболевания является констатацией уже совершившейся патологии одного из внутренних органов. Например мозг. Сначала заболевает мозг, когда что-то физически в нем происходит не то, а потом это сказывается на психике. И именно в этом смысле соматический подход более детерминирован. Т.е. излечение быть не может, потому что если мозг уже воздействует на дисфункции психики, это означает, что заболевание уже перешло свою критическую черту. И за таким пациентом можно только наблюдать и пытаться облегчить его страдания, как любого неизлечимого больного.
Отсюда некая физиологическое, или паталого-анатомическое толкование болезни, ее смысла в соматическом подходе и представление о неизлечимости психического заболевания. Т.е. если человек психически заболел, значит - это уже все. Если физическое заболевание, еще не вышедшее на психический уровень, может быть излечено, подправлено, заморожено, и это еще обратимо, а когда симптомы переходят на сверх-психическое расстройство, значит, физическое поражение тех или иных тканей, органов, патология тела - уже необратимо.
Отсюда психическое заболевание сопровождается таким терминальным наблюдением. Т.е. уже ничего нельзя сделать, говорят сторонники паталого-анатомического объяснения сумасшествия, тогда будем наблюдать, регистрировать то, что происходит. А если это приобретает социально опасные формы, будем как-то купировать и подавлять такую ненужную деятельность, вышедшую из логического функционирования машины.
Фактически речь идет о том, что в машине что-то безнадежно ломается, и починить невозможно, и такую машину надо только выбрасывать или поместить куда-то, чтобы она не мешала и отрабатывала свой собственный потенциал, не задевая другие машины. Это как раз составляет одну из довольно тревожных и темных сторон психиатрии, объясняющее психическое заболевание физическим, поскольку в этом случае речь идет о том, что когда наступает психическое заболевание, тогда мы фиксируем необратимые (и это очень важно), отступления от нормы.
Т.о. нормы, в случае паталого-анатомической этиологии психических заболеваний является функционирование машины, в которой все органы, и в первую очередь головной мозг, функционируют так, как они должны функционировать. А как они должны функционировать - это более тонкий вопрос. Ясно, что не то, как они должны, а как не должны. И то, как они не должны, проявляется как симптом, когда человек начинает действовать как-то непохоже на других, все больше от них отклоняясь.
И вот когда непохожесть, неадекватность (все машины едут по правой стороне, а одна машина едет навстречу), это фиксируется как отклонение, неадекватное поведение машины, и такая машина подлежит какой-то изоляции, ее нужно убрать из этого потока остальных машин, которые едут туда, куда им сказано, и по той полосе, по которой положено. А ту машину, которая едет навстречу, необходимо изолировать от потока этих машин.
Так постепенно возникает некоторая психиатрическая норма того, чем должна быть машина Гельмгольца. Нормативное содержание машины Гельмгольца, набор ее функций имеют одну этиологию - цельность физических органов, т. е. физиологическое здоровье именно в рамках предельно соизмеримых явлений - кровяное давление, частота дыхания, пульс, способность увидеть предметы на определенном расстоянии, корректный слуховой процесс, понимание значения фраз. Т.е. разного рода механические реакции на стимулы. Если в наличие и сохранности физические органы, которые отвечают за те или иные процессы функционирования тела, вот это и есть норма. А психическое расстройство является неким сигналом, мигающей лампочкой, что в этом механизме что-то поломалось, причем, если речь идет о ментальном расстройстве, то поломалось необратимо. По сути это дисквалификация машины и необходимость ее изоляции и отделение от других машин и помещение в особый сегмент общества - в клинику, в особую зону, которую и изучает Мишель Фуко.
С точки зрения тех, кто придерживался психопатологической этиологии душевной болезни и сумасшествия общим образом, они считали, что здесь сбой происходит на ином уровне. Они не привязывали строго происхождение психических отклонений к сбою функционирования физического органа, и пытались объяснить разного рода психические заболевания дисфункциями чисто психического толка. Т.е. причины находятся в самой психике, в ее относительно автономной зоне и напрямую с телом не связаны. Поэтому тело может быть нормальным, мозг может быть нормальным, а психические отклонения могут быть налицо.
Вот это и был главный тезис психиатров психопатологической ориентации. Они утверждали, что норма - это не просто констатация физической цельности всех внутренних и внешних органов. Норма психики имеет иные критерии и должна измеряться другими закономерностями.
Т.о. от нормы, верифицированной с помощью физиологических элементов, происходит переход к иному представлению о норме. И если первый уровень нормы, или первое соматическое представление о психической норме более-менее понятно, хотя на самом деле эти два направления психологии друг другу помогают, кто-то придерживался соматической природы, кто-то психической, но на самом деле они действовали параллельно, потому что в общем-то изучали одно и то же. Они изучали механизм Гельмгольца совместно, его наблюдали, исследовали, в некоторых случаях карали совместно и соматики, и психопатологи.
Но смещение внимания в случае психопатологов было в сторону автономных причин психического расстройства. Как раз именно здесь и происходит более детальное изучение симптоматики, т. е. тех проявлений, тех синдромов болезни, которые описывают отклонение от нормы. И здесь как раз вырабатывается психиатрическая норма уже с точки зрения не прямой связи с телесной механикой, а с механикой психики, с психической механикой. И механизм психических процессов, механизм мышления, именно механизм, потому что мы все время остаемся внутри машины Гельмгольца, но мы уже исследуем некий электрический контур, который находится на более высоком уровне. Этот электрический контур по мере открытия электричества брался в 19 веке как удобная метафора для понимания нервной системы. И в каком-то смысле исследование нервов, нервных окончаний, нервной деятельности, ранее выделенное в отдельную дисциплину, неврологию, неврология не считалась частью психиатрии, нервное расстройство считалось просто неким физиологическим явлением. Но постепенно, особенно благодаря Шарко, о котором мы говорили, так вот неврология и психиатрия сближаются. И соответственно представления о разных более тонких механизмах физического тела становятся одним из базовых представлений о происхождении психических заболеваний. Т.е. сумасшествие объясняется в рамках телесности более утонченными процессами. Т.е. все равно мы имеем дело с эмпирикой, мы имеем дело с механикой. С глубочайшим материализмом. Никакого даже намека, даже следа от души не остается.
Но тем не менее, уже в новых рамках, внутри машины Гельмгольца мы говорим, что машина работает плохо, потому что у нее какие-то поверхностные трансформации, которые причиняют ей сбои. Или есть что-то внутри ее алгоритмов, уже более абстрактных, которые предопределяют еще не до конца исследованную психологами и психиатрами природу сознания, что является источником сбоя.
Так сторонники психопатологического генезиса душевных болезней разрабатывают свою систематику, которая в некотором смысле становится более изысканной, более утонченной. И эта та же механика, тот же материализм, но материализм более высокого порядка.
Здесь можно заметить следующее. Как на практике происходит формирование этой психической нормы. Во первых, если мы посмотрим на реалистическую картину описания того, как возникает психиатрия, откуда берутся психиатры, и в каких условиях они приступают к своим действиям, к развитию своей науки и своей практики, мы увидим уже существующие сумасшедшие дома. Очень важно, что эти сумасшедшие дома в первой половине 19 века являются, как мы видели у Фуко, наследием очень старых институтов изоляции тех, чье поведение считалось абсолютно неприемлемым в обществе, и кого считали безумным, сумасшедшим. Слово "безумный" имеет истоки еще в Библии. В одном из псалмов говорится: сказал безумец в сердце своем, что Бога нет.
Т.е. представление о том, что есть безумцы, люди, лишенные сознания, или находящиеся в состоянии патологии, тогда считалось душевной патологии, мы видели, когда говорили о феномене одержимости дьяволом. Сам тип сумасшедших не появился вместе с Новым временем. Он существовал раньше, их называли дураками, или кретинами.
Интересно происхождение слова кретин. Это французское слово, которое образовалось от понятия христианин. (кретьен). Т. е. в Альпах, во французской части Швейцарии кретинами называли деревенских дурачков, людей с психическими расстройствами, с редуцированными формами сознания, которые не могли выполнять никакие профессиональные функции. Потому что других называли кузнецами, или булочниками, крестьянами... Все были распределены. А те, кто не был распределен по профессиональным секторам, это были дурачки, люди с ментальными отклонениями. И поскольку их нельзя было приписать к профессии, потому что никаким ремеслом они овладеть не могли, их называли просто христиане. Отсюда слово кретин, т. е. это тот, кто может быть назван христианином, и больше никем.
Русское слово юродивый имеет другое происхождение, это тот, кто уродился таким, с каким-то недостатком. Отсюда русское слово урод. А в Польше урод - это красота, то, что уродилось наславу. А в русском языке это славянское словосочетание означает выродилось, не уродилось, родилось не то.
И с ними по-разному обращались. Если они вели себя агрессивно, их заточали, а так - давали пинки. И традиция святых юродивых, которые изображали из себя психически ненормальных, ведя экстравагантный образ жизни, но скрывая под ним новую высшую мудрость, это было частью византийской духовной традиции, и эта культура потом пришла на Русь. Это такой особый случай, когда провидец, или человек, имеющий прямой доступ к созерцанию небесной действительности, небесных идей, он, в силу несоответствия окружению, вынужден принимать форму безумца, чтобы сохранять эту двойственность на периферии общества. Очень интересна эта традиция культа юродивых.
Но юродивые в христианском понимании это был некий монашеский подвиг. Подвиг человека, который сознательно занижает себя. Это подвиг смирения (я хуже вас всех). В этом традиция юродства. Хотя на самом деле христианская духовная культура говорит, что юродивые лучше всех остальных. И поэтому он выдает себя за тех, кто хуже. Но это совсем другая тема.
В любом случае сумасшедшие, юродивые и кретины были в традиционном обществе, в некоторых случаях они изолировались, При Петре впервые появились, копируя западные, сумасшедшие дома, куда помещали особо неприятных безумцев. И соответственно, психиатр появляется в 19 веке как новая профессия, уже приглашенный в качестве доктора - как правило невролога, физиолога, просто доктора, приглашенный на освидетельствование или на занятие с теми, кто по факту или по исторической традиции, если следовать Фуко, оказался в сумасшедшем доме. И поэтому психиатр уже имел сумасшедших, имел с самого начала. Т.е. приходит психиатр к сумасшедшему, и он знает, что там сумасшедший, он понимает, что просто так туда никого не посадили. Соответственно у него нет никаких сомнений относительно нормы и патологии. И он уже имеет патологию в готовой форме. А дальше он начинает объяснять, что это за патология, в некоторых случаях пытается проникнуть внутрь тела, в случае смерти больного пытается его анатомировать. Я не знаю, до какой степени может дойти любознательность психиатра, может ли он поставить эксперименты на живом человеке. Но судя по зловещему духу, связанному с психиатрией, наверняка такие опыты и ставились. Потому что безумец все стерпит. Кто с ним считается? Его речи нечленораздельны, его поведение неадекватно.
Поэтому пытались, особенно при соматической традиции, заглянуть в тело юродивого, чтобы посмотреть, какой орган у него сбился. Эти жестокие формы, конечно, нельзя исключать. В любом случае психиатр, прибывающий в клинику, в место нахождения психически больных, он уже не сомневается, с кем он имеет дело. Патология налицо, и он только ее исследует, систематизирует, наблюдает, может поставить эксперимент, над трупом уж точно, над живым вполне вероятно. Таких случаев было зафиксировано множество.
В любом случае дальше психиатр начинает изучать структуры безумия, которые даны ему институционально. Т.е. психиатр - это приглашенный институциональный медик с дипломом, с возможностью вести практику, приглашенный в сумасшедший дом, и этот сумасшедший дом организован не им. Туда набрали людей по другим критериям, критериям здравого рассудка. В любом случае не он устанавливал, что такое здравый рассудок, не он принимал решение о заключении человека в сумасшедший дом. Он нашел этот сумасшедший дом уже готовым, и поэтому в психиатрии патология предшествовала норме. Т.е. патология была очевидна, институционализирована, и уже отталкиваясь от нее, строили норму. Либо по линии соматической, либо по линии психологической. Т.е. это либо паталого-анатомическая интерпретация психического заболевания, либо психо-патологическая. Об этом мы уже говорили.
С самого начала в психиатрии а-нормальность предшествовала норме. Эта а-нормальность была очевидной. Есть некоторая изначальная очевидность психического заболевания, которая в конкретных культурных практиках общества является константной. Т.е. в любых народах, в любых культурах есть сумасшедшие. Кто является сумасшедшим, как объясняется их сумасшествие, как с ними поступают - это варьируется. Но сумасшедшие есть везде. И сумасшедший в каком-то смысле является частью человечества. Неотъемлемой частью. От его сумасшествия в значительной мере общество и отталкивается, в своем интуитивном представлении о норме. Т.е. а-нормальность всегда есть, и она служит необходимым элементом нормы. Потому что норма должна иметь свою антитезу, в этой антитезе она себя находит и конструируется обратным от нее образом.
Т.е. сумасшедшие даны нам априорно. Они даны в любом обществе, не только в современном. Соответственно это та априорная данность, с которой имеет дело институализированный психиатр. И он, наблюдая за сумасшедшим, изучая его... Я скептически отношусь к психиатрам, и когда я пытаюсь визуализировать, как они работали, судя по всем описаниям, опираясь на исследования Фуко, кажется, что они вели себя диковато. Тем более что они исходили из необратимости и неизлечимости психического заболевания. Для патолого-анатомов и соматиков это имело обоснование, то, что физическое заболевание проявляется в психической сфере уже тогда, когда больному конец, т. е. он необратимо болен. И его лечить бесполезно.
Кстати, к такой же пессимистической модели и психиатры, которые придерживались психопатологического происхождения заболевания. Полагая, что если что-то сбилось в психике, если это тонкий уровень, восстановить практически невозможно. Надо отслеживать, надо экспериментировать, надо категоризировать, наблюдать и наказывать. Как называется книга Фуко.
За кем наблюдать и кого наказывать? И на основании чего наблюдать и наказывать? Изначально на первом этапе психиатрам было за кем наблюдать. Это были люди, которые наполняли собой специальные дома. Мы видели в лунатическом акте, что была попытка признать их страдающими больными, снять с них клеймо отверженных. Но все равно шлейф изгойства, сопровождающий патологию всего в человеческом обществе, он следовал за сумасшедшими. И соответственно эта некая отстраненность от общества, вынесенность за пределы нормальности - это была некая данность, которой оперировали психиатры.
Соответственно они уже даже не спрашивали, почему человек здесь, и если человек находится здесь, значит он сумасшедший. В сумасшедшем доме должны находиться сумасшедшие. А задача психиатра - не вылечить их, а понять, что это такое. Постепенно вырабатывая нормы функционирования и структуру машины Гельмгольца.
На втором уровне, по мере институализации психиатрии, столкновение со стихией психического заболевания становится иным. Потому что психиатр начинает принимать участие, по мере того, когда он признается не просто доктором, посещающего тех, кто находится в сумасшедшем доме, а доктором, который приписан к этим сумасшедшим в качестве их наблюдателя. Он становится неким заведующим сумасшедших, господин сумасшедших. Который приписан им сверху как надзирающая инстанция, на постоянной основе.
И в какой-то момент психиатр оказывается перед необходимостью принять решение о госпитализации. Раньше, на первом этапе, он уже получает госпитализированных, готовых сумасшедших, а теперь он должен принимать решение. Но - решение относительно чего? Он же не бегает по городу и не говорит встречным: ты ненормальный, хватайте его. Так психиатры никогда не поступали. Психиатры сидели у себя в кабинете, или дома, и приезжали на свое рабочее место. И кто-то - или родственники, или близкие люди, или полиция, или просто прохожие, привозили к ним, чаще всего в таком подготовленном для госпитализации виде, персонажа, подлежащего госпитализации. Но кто же здорового человека, или обычного человека потащит к психиатру? Конечно, такие случаи возможны, но уже 99% статистических случаев, когда к психиатру приводят пациента, так или иначе имеет какое-то обоснование. По той же самой линии сумасшедшие и попадали в психиатрическую клинику. Попадали без психиатра. По определенному критерию, возможно еще более грубому. Это еще до появления института психиатрии. А когда институт психиатрии возник, доктор получает возможность некоторого участия в решении по госпитализации. Но как правило, если уж дошло до того, что кого-то привезли к психиатру, соответственно основания для этого есть. Конечно, кроме мошеннических операций. Особенно на первом этапе, в 19 веке, мало кто мог попасть. Хотя маркиз де Сад попал по политическим соображениям. Это еще и в 18 веке.
Но в любом случае в такого рода заведения просто так не привозят. Туда привозят, когда для этого есть какие-то основания. Конечно, можно спорить, достаточны ли эти основания, или недостаточны, но все равно что-то произошло, какая-то а-нормальность случилась.
И эта а-нормальность сужает ситуации столкновения психиатра с психическим заболеванием. Но редко когда психиатр сталкивается с пациентом, который не страдает психическим заболеванием. Почему он с ним должен сталкиваться? Я имею в виду в профессиональной обстановке. Соответственно взгляд психиатра на человека уже предопределен подозрением, особенно подкрепленным ситуативно, тем, что речь идет о психически больном.
В 20 веке психологи поставили один интересный эксперимент. Когда они отправили в психиатрическую больницу к психиатрам 20 человек, студентов психиатрии, которые изучали психиатрию, и они стали симулировать психическое заболевание. Все 20 были госпитализированы. Никто из врачей даже близко не обнаружил никакой симуляции, и даже одного с трудом выпустили через год. Хотя уже все стало ясно, об этом писали газеты.
Т.е. я хочу сказать, что психиатрическая клиника очень вязкая субстанция. Туда попадаешь легко. А выйти оттуда довольно трудно. И отделаться от образа сумасшедшего трудно. Поскольку психиатр заведомо рассматривает человека, который оказался в ситуации лицом к лицу с ним, как психически больного.
Интересно, что поставивший этот эксперимент психолог, потом все это описал, и опубликовал все данные. И о людях, и о врачах, которые им ставили диагноз, и не разобрался с ними в течение года. Конечно, это был сильный удар по американской психиатрии. И одна из самых крупных психиатрических сетей клиник, очень уважаемых, почувствовав, что она теряет клиентов и престиж в американском обществе, предложила столкнуться с этим экспериментом - и ... что вы, мол, обращались к второстепенной клинике, что там недостаточно квалифицированные врачи, есть погрешность, а на самом деле вы отправьте кого-то к нашим врачам, в течение трех месяцев, и мы не будем знать, кто симулирует, а кто приходит сам, вы сделаете это все анонимно. Но вы увидите, что мы совершенно точно, в значительно большей степени достоверности, в отличие от предыдущих психиатров, сможем отобрать реально больных людей от не больных.
Хорошо - принял вызов этот психолог, - я так и сделаю.
Прошло три месяца. И эта ассоциация действительно отобрала из ста людей, обращавшихся в разные клиники, 35 фиктивных случаев, а остальные были настоящими пациентами.
И тогда обратились к представителю этой книги - ну смотрите, как мы ловко отделили симулянтов, тех, кто имитировал. А вы говорите, что это невозможно. И психолог ответил: да, невозможно, потому что я никого к вам не посылал. Т.е. зная, что могут прийти симулянты, 36 больных людей квалифицировали как здоровых людей, только потому, что я сказал, что я их пошлю.
Это было полное унижение психиатрии. Я думаю, что это очень убедительный социологический эксперимент. Потому что психиатр, сталкиваясь с человеком , которого привезли для освидетельствования, даже опираясь на статистический метод, он практически убежден, что речь идет о психически больном человеке. За редчайшим исключение, которое не меняет этого правила.
Отсюда у психиатра вырабатывается модель, что он имеет дело с больными людьми, что а-нормальность уже засвидетельствованный и оправданный факт либо нахождением в клинике, либо обращением достаточно внимательным к привозом к нему на консультацию. Если привезли, значит было за что. И соответственно дальше на этом строится работа с наблюдением и наказанием.
И постепенно, по мере институализации психиатрии складывается уже третий уровень институции, когда не просто привел больного к психиатру, и затолкнул в сумасшедший дом, а еще происходит психиатрическая консультация.
Психиатрическая консультация - это не очень благозвучно, потому что такого почти нет. Если уже психиатрическая, то это не консультация. А это госпитализация и наблюдение. А консультация - психологическая. Определить, имеем ли мы дело с патологией или с нормой, это задача не столько психиатра, сколько психолога. Психолог это устанавливает. И если он видит, что к нему кто-то обратился, и если он наблюдает какое-то явление, и если он приходит к выводу, что это серьезное, существенное пресечение критической линии, это не просто творческая особенность, и если психолог замечает существенную а-нормальность, тогда он передает пациента в сферу внимания психиатра. И психолог не лечит, и психиатр не лечит, просто речь идет о том, из какой зоны в какую зону перемещается человек. С ним имеют дело как с нормальной машиной Гельмгольца, тогда он может ходить сам, где хочет, делать что хочет, но в рамках каких-то социальных правил. Но если он попадает в зону внимания психиатра, то там он уже не свободен. Там а-нормальность становится практически, политически, юридически и административно удостоверена.
Соответственно мы говорим не о психиатрических консультациях, а о психологических консультациях. А психиатрия начинается на следующем этапе. Хотя, как мы увидим позднее, при рассмотрении психоанализа, и некоторых других направлений современной психологии, сейчас психология и психиатрия между собой довольно плотно взаимодействуют, стараясь выработать систематизацию диагноза в разных иерархиях, и, соответственно, отталкиваясь от них, разработать представление о психиатрической и гораздо более тонкой и сложной психологической норме.
И последнее, на что я хотел обратить внимание, что психиатрическая норма, она, конечно, не дана заведомо, вернее дана заведомо в самом общем приближении, например, наличие человека в сумасшедшем доме, привод его близкими или властями в клинику, здесь а-нормальность зафиксирована и утверждена. Но описание того, чем является а-нормальность, где проходят границы, каковы параметры, позволяющие отличить больного человека от здорового - вот это выясняется в ходе становления психиатрии постепенно. Соответственно представление о норме уточняется по мере уточнения представления о болезни. По мере развития диагностики и утверждения той или иной таксономии в симптоматике, от этого зависит не только заболевание, но и норма.
Я хотел бы обратить внимание на такой тип описания психических расстройств. Интересно, что само это описание психических расстройств и их типов может изначально строиться на двух принципах. Либо речь идет об описании состояния душевно-больного человека на разных его стадиях, это более богатое оттенками плотное описание, а с другой стороны оно менее строгое, и такое описание состояния как неких позитивных картин положения психики называется позитивной симптоматикой. А альтернативная модель называется негативной симптоматикой.
Если позитивная симптоматика описывает состояние больного как оно есть, то негативная симптоматика описывает то, чего больному не хватает. Здесь такой баланс работы с нормой. Именно из наложения позитивной симптоматики с негативной, и наличие двух подходов при квалификации психических заболеваний и позволяет нам увидеть процесс формирования нормы. Потому что позитивные симптомы описывают отклонение от нормы как плюс состояние. Вот условная норма, мы пока не видим. Когда мы чувствуем, что имеем дело с психически больным человеком, как врачи и специалисты, мы видим, что его состояние отличается от того, что мы условно понимаем как норма. И мы начинаем описывать это состояние, не применительно к норме, а как оно есть. Это называется позитивная симптоматика. Т.е. мы не говорим, что это - патология, мы заведомо считаем, что уже речь идет о патологии, более ранней, развитой или предельной стадии, но эту патологию мы описываем позитивными терминами.
Во втором случае, в случае негативной симптоматики, мы рассматриваем патологию по другой схеме. Т.е. мы жестко утверждаем, что такое норма, и потом говорим, что в этом психическом заболевании, или в этой стадии психического заболевания, на этом уровне симптоматики не хватает двух, трех элементов. Т.е. в одном случае мы даем положительную картину патологии, а в другом - отрицательную. И считается, что позитивная симптоматика богаче, потому что она говорит о заболевании больше, и дальше мы уже можем сравнивать, в чем наличествует искажение того, что мы видим в картине заболевания, от картины здорового человека. А в случае негативной симптоматики берем модель психически здорового человека, и говорим, что на этом уровне симптоматики не хватает этих элементов.
Итак, норма в обоих случаях есть, но она берется по-разному. В одном случае описывается через то, что от нее отклоняется, а в другом случае - через то, что из нее изымается. Но сама норма лишь намечена в машине Гельмгольца, она намечена в этом представлении о человеке как биомеханоиде, о чем мы говорили. И когда этот механоид проявляет признаки неадекватности, и даже некоторые симптомы и диагнозы, которые связаны с анализом и корректной интерпретацией этой совокупности, могут вестись в отношении биомеханоида по двум путям. Либо путем описания того, какими они теперь являются, хотя ясно, что они не должны были бы быть такими, если бы они были нормальными. Как ведет себя, например, безумный барсук. Он бегает, орет, кусается, нападает на всех. Это можно описать.
А можно описать, чего ему не хватает. Например ума, спокойствия, культуры, вежливости, страха. Т.е. каких-то качеств по минусу. Т.е. либо описать его поведение, либо описать конституцию, чего не хватает, например, отучился случаться приказов, перестал есть, утратил способность различать цвета.
Приблизительно такой же критерий относится к бешенству животных.
Итак это описывается с двух сторон - позитив и негатив. Возьмем одну из моделей, чтобы пояснить симптоматику, которая является методом и путем определения, фиксации, выяснения психической нормы. Например, возьмем позитивную симптоматику. Какие позитивные синдромы психических расстройств можно свести к определенной иерархии. Начинаем с самых простых и заканчиваем самыми сложными. Причем интересно, что в этой иерархии, таксономии психических расстройств следующее заболевание с большой вероятностью включает в себя предыдущее. Вернее, следующий диагноз, следующая фиксация картины болезни включает вероятность предыдущей.
Итак, самый простой и эмоционально гипер-эстетический вид расстройства. Просто некоторые диссоциации между ощущениями, чувствами, мыслями. У биомеханоида это должно быть выстроено по одной линии. Т.е. воспринял ощущение, эмоционально его осмыслил (хорошо-плохо), сделал вывод (беру-не беру, покупаю-не покупаю). Если на этом уровне происходит расстройство, то ощущаешь ты одно, эмоции у тебя другие, а решения у тебя третьи. В какой-то мере это свойственно многим эксцентричным людям, да и обывателям. Поэтому эмоциональное гипер-эстетическое расстройство еще не психическое заболевание.
Казалось бы, что внутри человек должен поступать - что ощущает, что чувствует, то и решает. Сунул палец в розетку - больно, отдернул - молодец. Это нормально. А если палец не вытаскивает - это уже признак расстройства.
Следующий уровень аффективных расстройств - маниакальный, депрессивный, когда человек в комплекс ощущений, мыслей, размышлений либо чрезмерно вторгается, маниакально, т. е. его трясет, он не может остановиться, продолжает откручивать гайку, пока все не разнесет. Это классическое аффективное маниакальное расстройство. Оно характерно для более тяжелых случаев.
И депрессивное расстройство - когда делать ничего не хочется, оторваться от кресла невозможно. И сидеть в этом кресле противно. Ничего не хочется делать, никуда идти. Это состояние противоположно маниакальному.
Часто маниакально-депрессивный психоз связан с тем, что тем, что у человека между этими состояниями без предупреждения происходит переключение сознания. То он как безумный крутит гайку, то сидит, уставившись в одну точку, и переживает, что его никто не любит, и что все плохо.
Любопытно, что в таком позитивном описании эмоциональных, гипер-эстетических и аффективных расстройств, аффективное расстройство часто подразумевает, включает в себя эмоциональное и гипер-эстетическое. Но уже на фоне маниакально-депрессивного поведения уже становятся незаметными эти маленькие расстройства, когда чувствуешь одно, ощущаешь другое, а думаешь о третьем.
Дальше идут невротические расстройства. Навязчивые де-персонализационные истерические расстройства. Если маниакально-депрессивное поведение довольно опасно, неприятно и утомительно, то невротические расстройства представляют собой уже захват человека навязчивыми идеями, с которыми он не может справиться. Это уже следующая стадия. Происходит де-персонализация, мысли выпадают из сознания. Возникают голоса, возникают ощущения, что кто-то наблюдает, навязчивые расстройства, личность распадается.
К этой стадии относятся и истерические припадки, тоже довольно распространенное явление. Человек начинает кричать, биться по пустому поводу. С точки зрения психиатрии - не по пустому поводу. Просто это диагноз, а не повод, не глупость. Все превращается в спазму внутри. Человек начинает орать, бить посуду. Ему кажется, что он делает что-то правильное, неизбежное, выполнение какого-то долга.
И здесь снова в невротические расстройства включается аффективное расстройство и эмоциональное гипер-эстетическое. Но на фоне бьющегося в истерике человека то, что он чувствует, больше не имеет особого значения. Вопрос стоит более остро.
Следующий уровень - это параноидальное расстройство, вербальный галлюциноз, когда люди не понимают что они говорят. И если невротические расстройства предполагают ремиссию, то параноидальные расстройства - это уже серьезно, человек начинает слышать голоса, говорить какие-то бессвязные вещи.
Т.е. происходит все бОльшая диссоциация основных психических функций.
Следующий уровень расстройств - галлюцинаторно-параноидальный, кататонический и парафренический. Кататония - это уже серьезный диагноз, кататония - это застывание, осуществление одного и того же движения. Здесь мы уже утрачиваем личность, мы теряем ее. И в галлюцинаторно-параноидальном состоянии уже достучаться до привычного нам носителя психических, социальных, культурных функций - невозможно. функций
Следующий уровень помрачения сознания - аменция, делирия, сумеречное состояние сознания. Здесь человек постепенно как бы гаснет. Все забывает, вспоминает то, чего с ним не было. Начинает активно бредить. И от психики уже остаются одни руины.
Дальше идет парамнезия , совсем утрата памяти, или память становится случайной, иногда вспыхивает, судорожное расстройство, неспособность осуществлять последовательные физические движения, психо-органические расстройства как предельная фаза.
Соотвественно, с точки зрения позитивных таксономий каждая из последующих упомянутых мною форм расстройства, каждый синдром включает в себя предыдущие. Либо как актуальные, либо как возможные. Если рассматривать последнюю форму психо-органического расстройства, здесь человек уже полный овощ, он уже не способен передвигаться, ни соображать, ни говорить. Это уже пост-судорожное состояние, сюда включены судорожные расстройства, помрачение сознания, вплоть до совсем уже невинных эмоциональных гипер-эстетических расстройств. Они на этом фоне маниакального депрессивного психоза покажутся просто блестящим здоровьем. Потому что по мере углубления этой картины болезни мы уходим от интуитивно предполагаемой человеческой личности куда-то на ее периферию. Есть ли еще личность? Есть ли еще человек как таковой?
На каком-то уровне движения по этой градиентной шкале возможно где-то мы ее теряем, и это вопрос очень сложный. Поскольку само понятие личность - трудно. И имеет связь с философией, а не только с психологией. И здесь мы имеем дело с описанием очень сложной таксономии диагнозов и синдромов, и один включает в себя другой. А движение от эмоционального гипер-эстетического расстройства к психо-органическому представляет собой постепенный разлад психики.
Любопытно, как аналогичный процесс усугубления интенсивности психической болезни описывает негативная симтоматика с помощью негативных синдромов.
Истощаемость психической деятельности. Т.е. психическая деятельность у машины Гельмгольца должна быть бодренькой, он должен чувствовать, ощущать, мыслить, как ему положено, с точки зрения того, чем занимается обычный человек с утра до вечера. Это конечно условно, такого среднего человека нет. Все занимаются разными вещами по-разному. Но считается, что человек особенно не истощает свою психическую деятельность. Когда происходит истощение, происходит некое замораживание, затормаживание. Когда мы видим, что кто-то что-то не понимает, или понимает медленно, чувствует с какой-то задержкой, это первый признак истощения психической деятельности. Или он быстро устает делать что-то разумное, требующее внимания, слушать хорошую классическую музыку. Или заниматься рукоделием, уборкой. Это уже первый легкий намек на истощение психики, что какой-то элемент пропал.
В негативной симптоматике это рассматривается как редукция.
Дальше - объективно осознаваемая измененность "я". Это уже плохо, потому что с точки зрения машины Гельмгольца "я" должно осознавать себя неизменным.
Т.о. мы ищем норму. При осознаваемой измененности "я" человек понимает, что с ним что-то не так. А по норме человек должен понимать, что все - так.
Третий уровень - объективно понимаемая измененность личности. Это уже не когда человек подозревает, что с ним что-то не так, а когда остальные начинают видеть, что с ним что-то не так. С этого начинается движение к госпитализации. Если "доктор, со мной что-то не так" - то это к психологу, а когда "С ним что-то не так" - это к психиатру, в приемное отделение.
Дальше - дисгармония личности, включая шизоидизацию. Шизоидизация - это расщепление сознания, возникают голоса. Основа - опять же цельность. Отсюда возникает норма. Негативная симтоматика дает нам больше представление о норме, чем позитивная. Потому что если шизоидное расстройство личности плохо, значит, цельность личности - хорошо. Мы уже об этом говорили.
Снижение энергетического потенциала. "Доктор, я ничего делать не могу". Это отличается от истощаемости психической деятельности. Видимо, это существенное следствие снижения энергетического потенциала которое не позволяет осуществлять какие-то важные психические элементы.
Снижение уровня личности. Это когда человек не отличает себя от утюга, или от стула. Бывает такое состояние, когда человек не ощущает себя никем, винтиком государственной машины. Это тоже снижение уровня личности.
Регресс личности. Это не просто снижение, а это резкое и активное движение в сторону полного идиотизма. Тоже довольно распространенное явление. Когда человек так любит деньги, что уже ничего не замечает. Это даже заметно на лице. И не только у людей, которые находятся на излечении.
Амнистические расстройства, когда человек все забывает, тотальное слабоумие, полное отсутствие ума.
И последнее - психический маразм, когда у человека в психической деятельности одно с другим никак не связано.
Давайте на этом закончим и попробуем построить некое психиатрическое представление о норме. В первую очередь на основании негативных синдромов. По очереди, только в обратном направлении.
Психический маразм. Это предельная форма ненормальности. Когда у нас все элементы диссоциированы, мы ничего не знаем, никого не узнаем. Значит, мы находимся не в здравом уме, а в полной противоположности здравому уму. Психический маразм - это антитеза здравому уму.
Соответственно делая следующий шаг в сторону нормы, мы приходим к тотальному слабоумию.
Психический маразм предполагает, что человек вообще не способен отличить одно от другого, может убить кого-то, нет никаких связей в психике и сознании. Все расстроено и все бурлит. Это такая жуткая картина.
Тотальное слабоумие - это шаг в сторону нормы. Слабоумный тоже ничего не понимает, но он это делает тише, спокойнее.
Дальше - амнистические расстройства. Человек ничего не помнит. А надо что-то помнить. Но это все-таки лучше, чем быть полностью слабоумным. Если человек все забыл, это еще не значит, что он полностью слабоумный. Это шаг к норме.
Дальше регресс личности. Это лучше, чем амнистические расстройства. Лучше что-то помнить, чем ничего не помнить.
Дальше идет снижение уровня личности, а не регресс. Останавливается падение личности. Снижение энергетического потенциала на этом фоне выглядит как спасение. Да, нет сил ни на что, человек сидит или лежит неподвижно, но это все-таки лучше, чем снижение уровня личности. В таком состоянии личность сохраняется, например, можно послушать Баха.
Следующий шаг к здоровью - дисгармония личности. Включая шизоидизацию. Гении бывают шизоидами. Да, дисгармония есть, они чувствуют страсти, беспокойство, ужас. У них голоса. Но это может выразиться в какие-то картины. И это все-таки лучше, чем сидеть и слушать Баха.
Дальше идет шаг в сторону объективно определяемой измененности личности. Если окружающие говорят человеку, что он ненормальный, конечно, это неприятно, но это лучше, чем слушать голоса, и поток галлюцинаций.
Дальше - объективно осознаваемые измененности "я". На фоне всего предшествующего это выглядит просто детской игрой. Мол, что-то со мной не так. Да и ладно, это незаметно.
Истощаемость психической деятельности - это просто здоровье.
Итак, мы прошли весь путь к норме и дошли до истощаемости психической деятельности. В сфере негативной диагностики считается, что от этой нормы вычитается 1, 2, 3, 4, и так до последней стадии - психического маразма. Т.о. можно количественный критерий применить к этой шкале и составить себе представление о норме через размышления об а-нормальности.
Соответственно и позитивные диагнозы позволят нам обогатить эту норму, которую мы восстановили путем добавления всех этих потерянных элементов и восстановление их в общей картине.
Итак, психо-органические расстройства, когда человек уже не представляет собой человека, и у него уже расстроено все - и органика, физиология, и психика.
Дальше. Судорожное расстройство. У него не все расстроено, но в судорогах.
Парамнезия. Полностью забыл или помнит то, чего не было. Лучше, чем судороги.
Помрачение сознания. Лучше, чем когда человек не помнит что с ним происходит и кто он.
Сумеречное состояние. Появляются первые признаки похожего на человека как психологической личности, или на машину Гельмгольца.
Галлюцинаторно-параноидальные кататонические расстройства - это уже человек. Это не полноценный человек, но человек.
Дальше. Вербальное расстройство параноидальной галлюцинации. В принципе в каких-то случаях поэты или очень яркие личности которые слышат голоса, могут стать даже политическими деятелями и великими политическими деятелями.
Вот так постепенно психическая патология вползает и включается в то, что мы можем видеть в истории, в политике, в культуре.
Следующие - невротические расстройства. Навязчивые де-персонализационные стилические расстройства. По сравнению с тем кошмаром, в котором мы были, на этом уровне - да, есть некоторое расстройство, кажется, что это все время, нехорошо, конечно, лучше, чтобы не казалось, но - кажется...
Дальше - аффективное расстройство. Маниакально-депрессивное. Это состояние, которое квалифицируется в значительной мере в обществе как обычное. У всех людей перепады настроения, в легкой форме это вообще незаметно. МДП - маниакально-депрессивный психоз. Конечно, проблема, когда когда происходят резкие скачки, разрушительные на обоих полюсах. Но это не так страшно.
И - эмоциональное гипер-эстетическое расстройство. На общем фоне мы это расстройство считать расстройством не можем. Да, это какой-то знак, что все движется в плохом направлении, но по уровню и истокам надо еще пройти.
Итак, норма определяется через а-нормальность. Психиатрическая норма в принципе вытекает из этих диагнозов. Т. е. если пройти заболевание и эту шкалу симптоматики, причем это одна из систем, я не настаиваю, что она совершенна или полностью релевантна, но в общем, в самых разных системах, по крайней мере в грубо-психиатрических, я не имею в виду модели, о которых мы еще будем говорить, например психоанализ, но в психиатрически прикладном виде именно движение по подобного рода уровням и описывает машину Гельмгольца, которая изучается в психиатрии.
На этом я заканчиваю лекцию, посвященную психиатрии. Всего доброго. Вы смотрели 12-е занятие. На следующем занятии мы возможно поговорим более подробно об основателях психиатрической науки, их идеях, и двинемся дальше в исследовании психологических школ, теорий, концепций, авторов, и их влияния на нашу культуру, на наш мир. Всего доброго.