Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Нарвское скерцо.
1.
Поздняя осень вяжет веревки багряным закатом.
Шквальные ветры срывают одежды с деревьев - обнажается скорбь силуэтов.
Из чаши вечернего неба расплескались кипящие тексты.
Хлёсткие порывы позднего вечера проносятся стаями голодных собак по улицам Города, - старческие тени ломкого ветра проносятся мимо, мимо.
Колючие иероглифы холодных дождей заливают глаза, - лезут непрошено в душу.
Западные солёные ветры бесстыже заглядывают редким прохожим за пазуху - выворачивают карманы.
Мотаются по небу тяжеленные тучи, - чья-то бессонница мотается исступленно по тяжелой подушке. Так и хочется выкрикнуть слово погорше, - но проносятся мимо, мимо дни-коротышки - нет никому дела.
Сам по себе насыщается воздух каким-то особым промозглым духом - не сорвётся с губ застрявшее в горле слово.
Хрусткие ветры на свой манер коверкают слова, не упавшие с губ, - раненая птица хлопочет крыльями по ветру.
Брошенный кем-то на Ратушной площади отрывной календарь хлопочет мечеными листками по ветру.
Уплотнилось пространство городской плащаницы воспоминаниями Христа, - воскресшего в праведных сердцах, - одарённого причинами постигающей Речи.
Судорожно перелистывает ветер страницы календаря.
Но никто не заглянет за кулисы театральной сцены, - где отдыхает на диванчике человек, - добровольно принявший карму молчания.
Ибо неоспорима роль Бога, - существующего в зримом мире, - без присутствия в нём.
2.
Просто в ночь с четверга на пятницу, укутавшись в огни вечности, - причалила ладья Моисея к берегу вещего сна Бога, - потому что в старом Городе, - на площади Распятия решается чья-то судьба - чья-то участь.
Просто золотое сечение Храма-странника проросло во снах художника главами непрочитанной Книги, - и ожило время четвёртого измерения в белом молчании холстов.
И невидимое солнце прощально вытянуло из-за хмурых туч руки багровых лучей, - опережая сон художника на ближайшую ночь.
И утонули в безмерности чистые звуки.
Играет трубач во травы цветущие.
Смывает дождь с жертвенных пирамид-городов макияж, - и за то спасибо монаху-скитальцу.
Ибо превращение из воды в птицу - необходимое знание.
Гласит правило.
Раздвигает Мария границы древнего Сна, - всё ещё надеясь спасти Сына от злой воли людей площади.
Но чаще, чем того хотелось бы, - разбиваются волны свободолюбивых снов о скрытые рифы человеческих желаний, - ибо живущие под ударами судьбы-безысходности - притягивают сны больной памяти.
Жуют, жуют слёзы Матери потоки студёных дождей - не подавятся.
Жуют, жуют, - не подавятся, верующие в распятого человека - слёзы Марии.
А когда сны Илии Пророка возвысились до громовых раскатов, - украсился берег Усть-Нарвского взморья волнами - синими белыми.
Пересказывается морскими паломниками из уст в уста легенда о старом городе На-рву, - в который пришла поздняя осень.
"Йыэсу-у-у".
Поют пилигримы морские о Чужаке, дерзнувшем пройти сквозь стену городскую - плакучую.
Проходят иногда судьбы человеческие сквозь веру толпы, - чтобы смертию смерть попрать.
Солоным голосом, - полузабытого многими царя морского, - подпевают востроглазые вершины Синей горы морским пилигримам.
Ибо слагаются песни Горы - колоколами молниеносными.
Просто открылся Бог людям, вовлеченным в Расщелину Вечности - вещим сном.
Сместил с насиженных мест понятия времязвуков.
И легли на холст художника приветствия Верховника - следами золотыми белыми.
И воспарило красноречивое молчание Синих гор над твердыней западной веры.
Хотя чего ради станут внимать гранитному упрямству Запада крылатые вершины Кассиопеи.
Непостижимы сны ноосферы - потерявшимся в одночасье.
Твердолоб западный камень веры людской - твердолоб.
Бродит неприкаянно по улицам старого Города господин в фетровой шляпе - ответ без вопроса застенчив и дик.
3.
Поздняя осень. Площадь. На площади люди.
Немым укором дыбится над толпою крест.
Вопросительным знаком свисает с креста человек.
В ногах человека скорбящей тенью застыл вопрос Матери: что дальше?
Вопрос без ответа.
Придавленные вечерними сумерками фигурки людей, - вперемежку с осенними листьями, - перекатываются по площади - перекатываются по неухоженному столу поминальному отрывные листы календаря.
Ропотно на душе.
В глазах рябит - чёрные циферки занозят.
Гудят горожане разноязыко, но об одном: что дальше?
Тоскуют басы, скрипит клавесин, и скрипка фальшивит - все хотят знать: что дальше?
Ну, крест.
Ну, человек распят на кресте.
Что с того?
Две тысячи лет стоит крест на главной площади Города, - и из года в год, в назначенный час, ведёт толпа верующих Христа-искупителя знакомой дорогой, - чтобы распять на пятницу.
Дыбится площадь городская Голгофой - являет нетерпение.
Уготовано человеку-время такое Событие.
А верующим в распятое время?
Раскаяние и смирение.
Каждому по понятию.
4.
Поздняя осень. Чёрное небо. Мрак на два шага идёт впереди.
Сколько же вас, сограждане, пришедшие на старую площадь сверить совесть в отношении двух сил?
Сколько же вас, со страхом следящих за поступью Времени?
Стекает на головы горожан сон тысячелетний - выбор судьбы Христа-искупителя предрешён.
Спускается Часовщик по ступеням крыльца городской Ратуши в гущу созвездий людских, - чтобы напомнить о воздаянии.
Вот, слышите, в воздухе скрипнуло ржаво, - и на землю упали маски онемевших шутов.
Растерянно топчут шуты беспечные рожи - растягивают долгожданный и жуткий миг причащения.
Но разве можно одним лишь намерением изменить свою сущность, - не взъерошив и волосинки на теле волчьего сна?
Вот, слышите, стонет башенный кран, - остолбеневший посреди площади неподъёмным вопросом.
Вбит неладухой в плащаницу Города крест житейский.
Кашляет простужено символ веры людской, жалуясь на немощь старческую - не может оторвать от земли верзила-кран скорбный вопрос материнский.
Неподъёмен вопль Матери, - спасающей Сына от верующих.
Промелькнули столетья - проржавела память.
Но каждый, так или иначе, сможет пересказать историю о Христе-искупителе.
Только один и тот же сон - не оседлать дважды.
Гласит правило.
Поэтому верующие - которые из теперешних - ищут человека-изгоя среди современников.
Чтобы распять, - распять Чужака на кресте подручного времени.
Вопросится знак Христов на фоне шмыгающих глаз.
Туда-сюда, туда-сюда - качает головой маятник.
Плачет стена городская, - подразумевая о времени как о неминуемом воздаянии.
5.
На циферблате часов городских вопросится силуэт человека - распят материнский крик во Времени.
Качает головой Часовщик в такт маятнику.
Ну и что с того?
Стена плача и не к такому привыкла.
Прикипают люди к любому времени.
Прикипели к своему - никакому и прежнему.
Поэтому не обращают внимания на двоих чумоватых археологов буден, - удумавших докопаться до снов старой площади.
Подумаешь, кто только не ворошил раны Матери.
Пусть себе копаются в плотных осенних сумерках - Никакой и Прежний.
Так решили мудрые граждане.
Теперь безбоязненно могут вскрывать археологи раны Матери, - доискиваясь сути в причитаниях осени.
Вгрызаются в площадь похмельники киркой и лопатой - точно зубы голодного лётчика в шоколад.
Зато у горожан появилось своё время.
Правда, всегда маленько поддатое.
6.
Всё угрызистей вкапываются ушкуйники в боль материнскую, - всё азартнее ворошат корни зубастой памяти, - надеясь отыскать и склеить разбитую чашу некогда правдоподобного времени.
Наблюдают за работой археологов чёрные птицы.
Взгромоздилось племя кар-мужиков и кар-баб на облезлые кровли деревьев: разносят по городу правдивые новости.
Вороны на разные толки отпускают остроты желчные и плюют вниз.
А внизу, на потеху вороньим птицам - дуралесят люди.
Из всех, кто всерьёз занимается делом, углядели вороны только двоих - с сырыми спинами.
Без продыху вырывают Никакой и Прежний из души Матери вопль о Сыне.
Не зная хребта, проламывают кроты-археологи в чёрных днях приземистой недели чёрные дыры.
Готовят услужники площадь к СОБЫТИЮ.
7.
Четвертуют боль материнскую подельники "четвертой" власти с каким-то особым смаком.
Выворачивают папарац-цы-живоглот-ты взгляды людей проф-фессионально, - проявляют ракурс недели злобасто.
С неподдельным азартом, размешивают боль со льдом вездесущие телепроныры, - пичкают холодящим коктейлем доверчивых телеграждан - те в отпаде!
Норовят служители лживых слов раздавить плечи обывателей правдивейшей информацией: всякое событие вздёргивают на крест, - каждое представление венчают безоглядной пошлостью.
Главное - донести, проинформировать.
Пока не захлебнётся мир людской в трясине вязких слов, - пока не разразится человечество единым голосом, - плавно переходящим в истошный крик о помощи.
Тогда на крик обречённый поспешат насильники, - потому что на кучу говённую слетаются мухи.
Стараются информаторы - гадят.
Пережимают всё чаще, но им мало.
Хотя чёрный платок ночной уже давно укрыл безысходностью лицо Матери.
Поплёвывают вороны правдивой информацией сверху вниз - долг гражданский исполняют справно.
Человеческое ничто - эти податливые листы бумаги - изводят тоннами на дело подлой надобности.
Нарабатывают толпе специфическое понимание Ситуации, - некоторые аспекты дня сегодняшнего преподносят не абы как, - а с апокалиптической точки зрения.
Пропитывают, пропитывают нижние слои атмосферы всеохватной тоской, - оскаленной по-волчьи на жизнь.
Балуют крутым словечком.
Сероводородисто вглядываясь в будни, - пророчат конец всему.
Они и по сей день - плюют и каркают.
Каркают и плюют.
Со страниц газет и с телеэкранов каркает воронье и плюёт в души обывателей.
Облизывают глаза и уши озабоченным гражданам мира слюной ядовитой - обозреватели нижних слоёв атмосферы.
8.
Науськивают вороны людей.
Друг на друга и всех на одного.
Главное, чтобы побольше убийственной правды.
Главное, чтобы привить народишку комплекс вины и особой значимой дурости.
А народ, что баба без мужика - доверчив до идиотизма.
Шарит, шарит бесстыже глазами жадными, - выискивая своего Чужака среди кутерьмы повседневной.
И будьте спокойны: верующие не упустят человека-время, - они не упустят свой шанс - вздернуть крик Матери на крест позорный.
Вон, видите: рыскают землячки в толпе, добро вглядываясь друг в дружку.
Встречаются взгляды людей - таранят воображение.
Виновато свесился со стрелы башенного крана шут-проказник.
Раскачивает шут над ошарашенной площадью крюк железный - кверху ногами.
Остальные шуты хи-хи-икают.
Стрелки городских часов то бегут, то на месте топчутся - им навстречу несутся вскачь столетия.
Но мимо, мимо креста проскакивают, придавленные виной фигурки людей: никто не хочет увязнуть в площадном времени.
Никто не хочет стать кирпичом стены, - сбрендившей от плача.
Чёрный платок матери - глаза прочь.
Увяз в ночь город. Исчезли тревожные силуэты глухих вопросов.
А всё как-то боязно - всё долой.
9.
Наконец сон пересилил - сожрал явь.
Ночной Город сожрал плач поздней осени.
И каждый из горожан удовлетворенно признал: да, я - верующий.
Каждый самодовольно признал: нет, - не я человек-время.
Мимо, мимо людей площади проходит Часовщик.
Его сопровождает мальчишка.
Оберег уже не малыш, но ещё напрягает гласные.
Не часто встречаются взгляды людей в обусловленной точке схода, - но часто встречаются взгляды, - совпадающие в отношении двух сил.
И горожане всё чаще недоумевают, - почему так внезапно приходит Расплата?
Почему так нежданно приходит Срок отвечать на вопрос, на который нет ответа?
Переспрашивают сограждане друг у друга, - руками сокрушённо разводят.
Менестрель, наконец, пробился в круг. Он стоит у креста. Он поёт.