Когда добрым людям после столь же доброго застолья пора баиньки укладываться, на нелегкое похмельное рабочее утро настраиваться...
Ну, да ладно.
Новая жизнь - всегда радость для мира.
А вот для акушеров - труд. И частенько - тяжелый. Хотя, тут у мамаши уже третий, а то и четвертый ребенок ожидается. Так что, как говорили раньше, "дай Бог", ныне чаще упоминают председателя Семашко, всё по уже не раз проторенной дорожке сладится поглаже.
- Кто там нам так подкузьмил?
- Аня, доярка из Клушино...
Ну, действительно, чего еще ожидать от пейзанки из такой дыры. Хотя, так-то, несмотря на непритязательное название, совсем не "орлиное", а напротив, "курино-наседочное", на самом деле это село солидное и с долгой историей. Но слышать про себя "о, по походке-одежке клушинские клуши, вроде", как обидно обзывали соседей в райцентре, им все же частенько приходится.
Вот чего стоит переименовать населенный пункт как-нибудь посовременнее, а то и героичнее?
Благо, такое теперь сплошь да рядом.
Так, нет же.
Видимо, пока не нашлось достойного человека, чью биографию к Клушино хоть как-то привязать получилось.
Впрочем, кто знает, может, из того ребенка, что сейчас на белый свет просится, что примечательное и вырастет?
... Роды у мамочки, рожавшей, действительно, уже в третий раз прошли легко.
Правда, присутствующие при сем событии настраивались на девочку.
А кого еще ждать восьмого-то марта?
А появился пацан.
- Папаня будет сильно недоволен, - хмыкнула медсестра. - вчера слышала. Говорил супруге, чтобы не вздумала в женский праздник мужика рожать. А если оно все же так получится, то день рождения тогда, писать на девятое!
Так и сделали.
В этом пласте мироздания.
А в другом, чуть раньше, происходило иное.
Там умирал старик. И - не человек...
***
Вот правду говорят - если после шестидесяти проснулся, и ничего не болит, значит, ты уже помер.
Рий прожил много больше.
И теперь болело у него всё и всегда.
С утра, днем, под вечер, ночами.
С первым лучиком солнца, выдирая из наполненных страданием снов. Преследуя от рассвета до заката на каждом шаге и вздохе. Не давая уснуть в сумерки - колотьем в боку, прострелами в конечностях, приступами мигрени. Внезапными, словно молнии, вспышками головной боли, рвущими недолгие периоды ночной дрёмы.
Старость.
Нет, уже следующая стадия.
Дряхлость.
Когда напоминают прежними страданиями уже, казалось, забытые травмы. Когда отказывают, один за другим, прежде верно служившие сердце, желудок, печень. Кости норовят сломаться от неловкого движения - столкновения с косяком, перилами, даже простого, но излишне резкого поворота или шага, а мышцы... Эти, мало что ноют неизбывным напоминанием о том, что устали и давно пора на покой, так еще и временами, просто отказываются повиноваться! Так, что не то что встать с кровати не получается, а иногда и еду до рта не донести.
Теперь Рий жалел, что не погиб молодым.
В боях с темной напастью, атаковавшей его родину в сороковые годы. Или сверзившись с небес позже, когда испытывал свои многочисленные придумки.
Вот разбился бы тогда - сейчас бы не пришлось мучаться.
Не только от собственной дряхлости и ненужности, но и понимания того, что дети с внуками пошли не туда.
Отвергнув многое, ради чего жили поколения предков.
Посчитав это ненужным, напрасным, а то и смешным.
Ладно.
Им расхлебывать все то, что сами и заварили.
А ему самому - хватит мучиться и мучить других.
Если становишься в тягость окружающим, а что еще хуже, больше тратишь на себя, чем приносишь в этот мир - значит, пора уходить.
Совсем, навсегда.
Впрочем, за прожитые годы, кроме этих последних месяцев вынужденного существования иждивенцем, Рию стыдно не было.
Детей воспитал.
Что называется, "на крыло поставил".
Пусть сейчас живут своей правдой, отцу непонятной. Но, по-честному. Всего своим трудом добились. Никто ни в чем недостойном их не упрекнет.
Сам жизнь прожил, может, не так уж и удачно, если мериться материальным достатком, но интересно.
Все время стремился вверх. В физическом плане, не карьерном.
Взлетал выше самых высоких пиков, прежде для драконов недоступных.
Для того придумал мешки с воздухом, чтобы дышать там, где его недостаточно.
Изобрел пороховые ускорители, разгоняющие закованное в стальной панцирь тело туда, где уже не было опоры крыльям. Правда, в ходе экспериментов, поскольку сам себе испытатель, "ломался" так, что потом самые лучшие лекари буквально "по косточкам" собирали.
Но многократно рваные маховые мышцы и перепонки, как и сами крыльевые кости, частенько срастались неправильно. Потому, со временем, летать самостоятельно, без технических приспособ, уже совсем не получалось. Зато эти самые ускорители, дополнительно навешиваемые плоскости, стабилизаторы и прочее усовершенствовал так, что именем Рия назвали новую техническую дисциплину.
И в фундаментальной науке стал не последним.
Выдвинул гипотезу, что тела притягиваются друг к другу согласно масс и обратно пропорционально расстоянию между ними. Что важнее, доказал её на примере движения космических тел.
Единственное, что не удалось, так это исполнить самое заветное желание.
Вырваться за пределы притяжения родной планеты. На то расстояние, где она не стремится шмякнуть нарушителя о поверхность, а позволяет летать вокруг себя, подобно своим постоянным спутницам - голубой Селене и чуть дальше расположенной свинцово-серой Селе.
Присоединиться к небесным сестрам, хоть ненадолго, но стать их маленьким самозваным братцем! Пусть на самой низкой, но орбите облететь колыбель жизни!
Первым.
Но не единственным.
А для того, чтобы найти способ просто сделать это, показав тем самым путь остальным.
Сначала - за пределы планетарного притяжения.
Потом - к Селене и Селе, а затем - еще дальше!
Может быть, и к звездам...
Все делалось ради этого, всю жизнь Рий стремился к тому.
И - не удалось.
Не успел.
А может, где-то не додумал, не доработал, вот и не получилось...
... Душа то цеплялась за умирающую оболочку, то проваливалась за грань, в непонятное нечто, где одновременно с Рием, рядом, но в непересекающемся зазеркалье существовали маленькие смешные существа, грезившие о том же. О дороге к звездам. Их мысли резонировали с недостижимой мечтой естествоиспытателя, потому ускользающий за пределы существования старик слышал их. Причем эти создания умели летать, при этом не имея своих, дарованных с рождения, как драконам, крыльев!!
Там, между мирами, в этом негде-везде, никогда-всегда, яви-нереальности хаосом накручивались, сплетались вероятности, возможности, меняли друг друга варианты будущего - от гибельного небытия до апофеоза жизни, от скорби до счастья, от испепеленной аборигенами родной планеты до огромных стальных колонн, на огненных столбах взмывающих ввысь...
К звездам.
Туда, куда стремился Рий...
Музыка...
Слова...
Это что?
Тамощние скальды о героях поют?
"... учатся летать
То прямо к солнцу в пламень алый
То камнем падая на скалы,
И начиная жизнь опять.." (1)
И еще, из более позднего пласта возможных реальностей...
"Больно-больно, потом упал
Расшибся, из-под обломков
Извлек себя и начертал..." (2)
Незнакомый язык, но дракон понимает.
И это песня о нем! Откуда бескрылые узнали? Как догадались?
Это Рий падал, разбивался так, что сознание ускользало настолько далеко, что лекари с трудом возвращали жизнь в истерзанное тело. А потом правил чертежи, строил новые механизмы, чтобы взлететь еще выше! Ну, или хотя бы, при неудаче, не страдать настолько фатально...
Итог - поднялся к Солнцу. Селене, Селе ближе, чем кто-либо иной.
Однако не настолько, чтобы выдохнуть,
- Ну, всё! Теперь и умереть не жалко!
И эта нереализованная страсть горела в душе умирающего, не давая ей то ли раствориться в полном небытии, то ли отправиться за вечным счастьем в безмятежный драконий парадиз.
По этой, или какой иной причине, Рий проваливался, уже навсегда, в нечто, объединяющее, во всех их постоянно меняющихся воплощениях, все миры и эпохи, где его сущность взвешивали на беспристрастных весах, определяя будущее ... его личное? Какого-либо мира? Всего сущего?
*
В роддоме города Гжатска неким неопределенным временем позже, а именно поутру девятого марта, медицинский обход рассматривал младенца. Тот минуту встречно изучал прибывшую к нему делегацию, а затем, посчитав её неинтересной, отвернул широко распахнутые глаза к окну.
- Однако! - хмыкнул главврач, - пилотом будет! На доктора, как все авиаторы - ноль внимания, фунт презрения, а вот в небо-то как уставился! И ручками-то замахал, видимо, взлететь хочет! Как фамилия, говорите? Ага... И фамилия-то летная, птичья, вполне подходит!
... Новорожденный шмыгнул носиком.
Его душа еще не слилась, не свыклась с обретенным телом, в отличие от прежнего, непривычно лишенным крыльев. И до сих пор, частично, находилась в том самом, которое "вне времен и пространств", измерении.
А там, откуда-то издалека, из непонятных эпох, до него предсказанием будущего доносилось еще непонятное для землян:
"... Он обернулся, простой такой, и белозубый, и незнакомый, пригладил волосы рукой ..." (2).
И еще "Гагарин, я вас любила, эй..." (2)
***
(1) (песня "Орлята учатся летать", Е. Добронравов, А. Пахмутова)
(2) (песня "Гагарин", группа "Ундервуд")