Лерой М. : другие произведения.

Три рубля девятьсот пятого года

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Цугцванг в шахматах - положение, когда любой ход игрока ведет к поражению. Ничего поделать с этим нельзя, исправить всю цепочку предыдущих ошибочных ходов невозможно. Особенно, когда против начинает играть сама судьба. Главный герой рассказа попадает в крутой водоворот событий, повлиять на которые не в силах. Белым не светит при любом раскладе.
  
  Семнадцатилетняя Сонечка Крюкова, дочка Матвея Семёновича, штатного преподавателя Херсонского мореходного училища дальнего плавания имени Императора Александра II чуть не плакала:
  - Господа... Вы ставите меня в неловкое положение, господа... Я, право, не знаю, что ответить... Я совсем не готова выбирать... Я вас обоих люблю!
  Этот робкий лепет был ответом на пылкую речь одного из двух молодых людей, одетых в парадную форму моряков торгового флота. Первый - коренастый смуглокожий смотрел исподлобья тёмными, почти чёрными, глазами и молчал. За обоих говорил второй - высокий сероглазый, с русыми волосами и тонкой светлой кожей, сквозь которую пятнами проступал румянец смущения:
  - Вы только ничего не отвечайте, Сонечка! По крайней мере, сейчас. Мы с Вано решились открыться вам сегодня единственно из того, что вскоре уезжаем в Одессу, распределяться на суда и не увидимся, может, полгода. Но вы же дождётесь? Тогда и скажете своё решение.
  Диспозиция представляла собой самую романтическую картину из тех, что можно себе вообразить. Лунная ночь на Днепре, старый Александровский парк, запах цветущих магнолий и классический любовный треугольник. Парни - выпускники Херсонской мореходки, пылко влюблённые в юную и потому легкомысленную красавицу, только что признались ей в своих чувствах. Точнее, признавался один - Алексей Вареников. Его давний приятель Иван Разуваев молчал. Он вообще был немногословен от природы.
  - Сонечка! Это не ты ли там отсвечиваешь белым платьем? - Высокий старик в парадном морском мундире окликнул девушку с соседней аллеи.
  - Я здесь, папá!
  Впервые в жизни мадемуазель Крюкова так обрадовалась появлению отца. Признаться, ситуация её сильно тяготила. Ещё тридцать минут назад Соня кружила в вальсе то с Алексеем, то с Иваном, ловя на себе восторженные взгляды. А теперь парни просили её определиться. Оба нравились ей. Но прямо сейчас ответить, с кем она хотела бы связать свою судьбу?! Нет! К этому Сонечка решительно не была готова.
  - Пойдём домой, мой мурёночек. Вечер и так изрядно затянулся. Честь имею, молодые люди! - Матвей Семёнович прикоснулся пальцами к козырьку форменной фуражки, умостил Сонечкину ладошку себе в сгиб локтя и, решительно взяв курс на Воронцовскую, избавил дочку от необходимости выбирать.
  Повеяло холодком, словно незримая кошка пробежала между друзьями.
  - Что скажешь, Вано?
  - Что тут сказать?
  - Ну как-нибудь же оцениваешь наш разговор?
  - Зря ты это затеял, Лёша. Жалею, что я тебе открылся.
  - То есть как?! Ты разве не хотел, чтобы она сама сделала выбор меж нами?
  - Теперь уж не знаю. Вишь, как вышло...
  - Ну, брат, ты совсем того... Мы же с тобой обсудили, что в последний вечер откроемся и пусть сама решает. А сейчас я ещё и виноват!
  Иван не ответил, повернулся кормой и двинул с поля неморского боя.
  - Постой! Ты куда? - Воскликнул Алексей. - Мы так не договаривались!
  - Дело у меня.
  - Ты разве не идёшь в трактир на Ганнибаловской? Решили же там сегодня гулять. Я уж и взнос сделал за двоих. Пропустим по рюмочке, да простимся с нашим выпуском по-товарищески. Будет дуться, Вано! Забудем! Скоро разъедемся кто куда, когда ещё свидимся!
  Алексей шёл следом за Разуваевым, хватая его за рукав.
  - Ладно, - Иван остановился на перекрёстке, раздумывая: налево или направо, - чорт с тобой! Идём, заглянем ненадолго. Простимся, да я уйду.
  И они повернули налево.
  Большая зала трактира была наполнена молодыми людьми в двубортных мундирах цвета маренго с чёрного бархата воротником, на углах которого поблёскивали якоря. Наплечные знаки тёмно-синего сукна с белым кантом, содержали изображение ещё одного якоря, вышитого поверх штурвала, который говорил о принадлежности владельца мундира к навигацкой школе. Впрочем, большинство парней уже скинули китель и остались в праздничных белых рубахах. И то правильно. Жарко, да и винцо трактирщик подносил довольно часто.
  Когда Иван и Алексей вошли, дружеская пирушка по случаю нового выпуска была в разгаре. В углу лохматый цыган наигрывал на гитаре. Двое выпускников готовились бороться на руках. Смуглый худощавый паренёк шёл вдоль сдвинутых столов с фуражкой, в которую остальные кидали деньги, делая ставки. Большинство ставило на победу широкоплечего круглолицего малоросса с едва наметившимися усами. Его соперник - худой и жилистый гардемарин с руками чуть не до колен, спокойно смотрел вокруг, разминая пальцы.
  - Ставки сделаны, господа! Три к одному за Громыхало! - Закричал худощавый, и, завидев вновь прибывших, переключился на них. - О! Вот и Вареников с Разуваевым! Объяснились? Эка мрачные физиономии! Видать не выгорело. Ну ничего, сейчас я вас помирю! Дайте-ка им штрафную!
  - Ты что, растрепал?! - тихо и зло спросил Иван у Алексея.
  Тот не нашёлся что ответить. Спас его подскочивший половой с двумя изрядными рюмками зелёного стекла на подносе. Иван и Алексей осушили их под крики: 'Пей до дна! Пей до дна!'
  - Ставки делать будете? Ставьте на Орангутана, искренне советую, - шепнул худощавый друзьям.
  Алексей хватил воздуху после рюмки, закивал, полез во внутренний карман. Иван, напротив, замотал головой отрицательно и занюхал водку рукавом.
  - Всё готово! Начинайте! - махнул худощавый, приняв от Алексея три рубля бумажкой.
  Все заорали хором: 'Un, deux, trois!' И схватка началась.
  Как ни напрягался малоросс, как ни багровел лицом, а через три минуты сломался под нажимом Орангутана. Трактир взревел. Тут же нашлась куча желающих потягаться с победителем. Худощавый, он же Сашок, высыпал деньги на стол, поделил и раздал немногочисленным выигравшим, среди которых был и сам.
  - Держи, Вареников, - протянул он Алексею несколько банкнот, одна из которых - те же, положенные ранее в фуражку, три рубля, - ну и везунчик ты! Давеча билет счастливый на экзамене вытянул, теперь вот деньгами разжился. На скачках не пробовал играть? Или в рулетку?
  - Нет, - захихикал Алексей, чувствуя, что голова побежала.
  Цыган ударил по струнам. Из-за его спины, словно из стены, вышла черноволосая пожилая красавица в красной блузе с глубоким вырезом, и закричала 'Нане Цоха', постепенно ускоряя темп. Голос был звонкий и рвал перепонки. Алексей смотрел на цыганку не отрываясь.
  - Ну так что, Вареников, расскажешь, чем кончилось? - Пытал Алексея Сашок, подливая, меж тем, ему в рюмку.
  - Ничем. Она никого не выбрала, - ответил размякший Алексей.
  - Баба, она и есть баба, - глубокомысленно заметил Сашок, - никогда не разберёшь, какого рожна ей надо. А что Иван?
  Алексей оглянулся. Иван сидел с торца особняком, спиной к музыкантам, и с аппетитом ел осетрину с хреном.
  - А что с ним? Вишь - ест. Проголодался.
  - Ну, как он себя вёл?
  - Да как обычно. Тебе-то какое дело?
  - Да мне-то никакого, только смотри, уведёт у тебя девку, молчуны - они такие, - сказал Сашок и, сделав обиженный вид, пересел поближе к центру стола, где затевался какой-то новый спор.
  Алексей, отвлёкшийся на Сашка, поднял глаза и вздрогнул. Прямо перед ним была цыганка. Стояла, опершись руками о столешницу, светя в лицо вырезом с висящими в нём грудями под звенящими монистами.
  - Эй, брильянтовый, - быстрым шопотом заговорила она, - вижу, за тобой тёмный человек стоит, в затылок дышит, зло замышляет. Плохое тебя ждёт, если не завяжешь свою беду узлом.
  Алексей слушал как заворожонный.
  - Достань бумажную деньгу, погадаю тебе на судьбу.
  Алексей достал всё те ж три рубля.
  - Сложи вчетверо, теперь пополам, ещё раз... Держи в правой руке, никому не показывай. Дай левую руку, - продолжала цыганка, стреляя глазами по сторонам, - долгая дорога тебя ждёт за пять морей. Женщина на берегу, мучается, плачет. Чёрным вороном обернулся твой враг и терзает её сердце. От одного кровавого покрывала убежишь, к другому прибежишь. Смерть свою найдёшь в железном яйце, яйцо в утке.
  - Эй, пхэнэ ! Деньги-то верни!
  Поплывший от водки и цыганского гипноза Алексей очнулся и увидел Ивана, стоя́щего справа от гадалки, крепко держащего её за запястье. Женщина выдернула руку и бросила смятую бумажку на стол.
  - Э! Гаджо ! Сам за него пропадёшь ни за грош, ходи, оглядывайся! - Прошипела, плюнула Ивану под ноги, вернулась к гитаристу и, как ни в чём не бывало, затянула 'Кай ёнэ' под гитарный перебор.
  - Ладно, Алексей! Обнимемся, да пошёл я. Народ наливается, а у меня ещё дела.
  Вареников встал, покачиваясь, пьяно-растроганно обнял друга. Но как только за Иваном закрылась дверь трактира, в хмельной голове его зародилась странная мысль, что друг собрался к Сонечке, что они сговорились заранее, потому и не сказал, куда идёт. Алексей огляделся. Компания представляла собой такое общество, когда каждый уже старался окуклиться сам в себе, либо распределился в пару, выясняя, кто кого уважает больше. Поняв, что если поторопится, то успеет ещё догнать Ивана и проследить его путь, Алексей вышел на воздух. Прохлада ночи немного отрезвила летящую голову, и в конце улицы увидел он быстро удаляющуюся фигуру. Вареников заторопился вслед.
  Поворот, ещё поворот, прежде чем Алексей понял, что сбился с пути и потерял Ивана из виду. По соседнему переулку раздались шаги. Показалось, мелькнул знакомый силуэт, и Вареников кинулся туда. Опять никого. Луна светила ярко, светло было, как днём, однако места этого Алексей не узнавал, а только видел впереди какой-то мост с одиноким фонарём на другой стороне. Туда и побрёл.
  'Что здесь? - Думал Вареников, - разве есть место в Херсоне, где я не бывал? Ещё мальчишкой всё излазал вдоль и поперёк. Что тут того городу... Вот же я дурак! Это ж Забалка! Точно! В газетах писали, что поставили новый мост, а я с учением, да экзаменами и забыл!'
  От радости узнавания пошёл быстрее, зная, что, свернув здесь налево, можно выйти к реке, а там дворами рукой подать и дома. Однако переулок опять был незнаком. 'Что за чорт меня кружит?! Видать, водкой того чорта зовут'.
  Внезапно впереди Алексей увидел тусклый свет в окошке одинокого домишки с вывеской. Странно, но похожего домика Вареников раньше в Забалке не встречал, в этом он мог поклясться. Подошёл ближе, разглядел в лунном свете надпись на вывеске 'Ааронъ Цукцвейгъ. Букмекерская контора 'Шахъ и матъ' и обрадовался вслух:
  - Ну слава богу! Не спят! Зайти, спросить, где я.
  Постучал и вошёл, было незаперто. Брякнул колокольчик, перед Алексеем открылась плохо освещённая комната. По стенам плакаты с лошадьми и цифры, цифры столбиками. Справа висела огромная меловая доска, расчерченная на части. Слева вверху значилось толстыми буквами 'Мангейм', А. Алёхин / Р. Шпильман 8½. Рядом приколот изрядный лист бумаги, расчерченный шахматной доской с криво прорисованными фигурами. Правее этих художеств: Бегемот / Мальчик 2:3, коэф. 0,4. Дальше: Корсунь / Таврия 10:1, коэф. 0,2. А в последней, Алексей не поверил своим глазам: жирным подчёркнутым - Софья, под нею Алексей / Иван 1:7, коэф. 0,3!
  Из-за конторки блеснула лысина.
  - Что хотели, молодой человек? - Лысина принадлежала пожилому еврею с бельмом на правом глазу. - Желаете сделать ставку?
  - Кто? Я?
  - Ну не я же! Мы здесь оба-двое, молодой человек. А старый дядя Аарон ещё не спятил из ума, чтобы спрашивать сам у себя, - ответил еврей и уставился на Алексея и бельмом, и острым глазом одновременно.
  - Я, кажется, заблудился, - смутился Алексей, - вот, зашёл на огонёк. А позвольте спросить, дядя Аарон, это что тут написано?
  Вареников кивнул на меловую доску.
  - Это? Известное дело - ставки. Люди надеются на Алёхина, и он, знаете, не подводит. Очень сильный игрок. Здесь вот, - еврей указал на шахматную доску, - за белыми ход, но безнадёжный, посему, отложили. А это - гарпастум, футбол сиречь, по-вашему. А тут у нас завтрашние бега в Одессе. Спорят люди, а ноги ломают кони. На сей раз орловские рысаки Бегемот и Мальчик. Таки надумаете поставить - завтра телеграфом часам к двум уже пришлют результат за лошадок.
  - Да нет, вот это что?
  - Ай! - махнул рукой еврей. - Какой-то молодчик, вроде вас, пришёл с месяц назад уже ввечеру. 'Я, - говорит, - желаю ставку оформить необычную'. А мне-то что, люди вечно что-нибудь отчебучивают. Один поспорил, что ещё в этом веке будем по Луне пешком ходить. Другой говорит, чуть не завтра с немцами воевать возьмёмся. Третий, что евреи царя расстреляют. Ну вы такое могли вообразить?! Ой вэй! Где евреи, а где царь! Чаю будете?
  - Нет, спасибо, - отказался Вареников, разглядев каплю под крючковатым носом дяди Аарона.
  - Таки напрасно. У дяди Аарона чай на местных травках, сам собирал. Я куда ни приеду, везде делаю чай из местных травок. Тому шо местный должен пить своё, природное. Эх, молодой человек, чем водку-то глушить, а потом ночами блукать, пили б чай, да сидели б дома, глядишь, и с немцами воевать не пришлось...
  - И что же ставки на Алексея с Иваном? Растут?
  - На Ивана таки больше ставят, сами видите. А вам знакомцы оба?
  - Да нет, - замялся Алексей, - просто заинтересовался. А знаете что, давайте я на Алексея поставлю! Почём взнос? У меня три рубля есть свободные.
  - Давайте, давайте, ставочки по пятидесяти копеек, невеликие, - оживился старик, принимая купюру, взял с конторки купончик, чтобы заполнить, - на чьё имя изволите? Или, хотите, на предъявителя заполню.
  - Давайте на предъявителя.
  - Угу-угу... - старик царапал что-то в квиток, а сам продолжал, - я вот тут в углу на вашей ассигнации крестик намалюю, если завтра передумаете и захотите вернуть, чтоб знали, что это ваши три рубля. А так-то спор на десять лет рассчитан. Коли не склеится дело, все останемся при своих. Ежели девица одного из этих выберет, то зачинщик обещался известить должным образом.
  Вареников краем уха слушал бормотание, а сам разглядывал расстановку шахматных фигур партии 'Алёхин / Шпильман'. Белые находились в цугцванге. Любой ход приводил к неминуемому поражению.
  - Вот, готово! - Старик выбрался из конторки, протянул Алексею небольшой квиток, хромая, подошёл к доске и переправил единичку на семёрку в поле 'Алексей / Иван' - Ну вот, сравнялись. Вы теперь куда?
  - Домой.
  - И то правильно. Ночь на дворе, старому Аарону пора на отдых. А вы, молодой человек, как шагнёте за порог - подите направо. И на каждом перекрёстке берите опять направо, так и выйдете к реке, а там рукой подать.
  - Спасибо. Так я пошёл?
  - Идите, идите, - зевнул еврей, - да не забывайте дядюшку Аарона.
  
   ***
  Назавтра Алексей проспал полдня и проснулся с головной болью. Сквозь сон слышал, как домашние разошлись по делам, стараясь не тревожить выпускника. Кое-как к обеду вылез из постели, прошёл в кухню. Олены не было. Зато на окне стоял глиняный кувшин с квасом, ещё прохладным, недавно поднятым из погреба, и большая ваза с чёрной почти вишней.
  Алексей долго пил, вспоминая вчерашний вечер. Потом перешёл на вишню. Переспелые, чуть подвяленные на солнце ягоды во рту растекались винным соком, отдавали кровью.
  Хлопнула дверь, вошла Олена.
  - Ой, Лексей Лексеич! Прокинувся? А я з ринку, - пристроила корзину, стала разбирать: хлеб, сыр в белой тряпице, домашний творог... - що робиться... народ ғутарит: вийна, вийна. Серб на прынцып пийшов... Якось Ғаврило короля ихнего прям з пистолету - трах! И наповал! Зараз наши в ополчение...
  - Чего-о-о? - Алексей вытянулся лицом. - Что ты несёшь?!
  - А що? Я що чула, то и кáжу... Йисти будэтэ? У менэ з вечора ось тута трохи...
  Алексей прошёл к себе, быстро оделся и помчался в училище. У входа встретил Крюкова.
  - А, Лёша... Как вы? Уже знаете? А я к военному коменданту со списками. Велели доложить. Хотите - обождите как вернусь, там ребята в классе собрались...
  И сунул Алексею газету, из которой он узнал на какой такой принцип пошли сербы.
  
   ***
   Дорогая Соня!
  Всё не рѣшался написать вамъ, да и, сказать по правдѣ, время завертѣло событiя такъ, что сядешь одно писать, а ужъ всѣ перемѣнилось и надо про другое. Отъ своего отца знаете вы, навѣрное, что сразу по окончанiю училища насъ съ Иваномъ вмѣсто торговаго флота направили въ школу военныхъ штурмановъ въ Одессѣ. Тамъ же осенью мы и поняли, что такое война, когда турки разбомбили городъ съ моря. Благо, никто изъ нашихъ не погибъ отъ этого вѣроломства. Всю зиму штудировали военную науку и корабельный уставъ. По веснѣ приняли присягу, получили званiе мичмановъ и направлены были въ Севастополь въ каботажный флотъ. Еще спустя три мѣсяца пути наши съ Иваномъ разошлись. Меня зачислили въ Бригаду подводныхъ лодокъ, топимъ турокъ изъ подъ тишка. Ивана перевели на эскадренный миноносецъ 'Громкiй'. Но основная война пока громыхаетъ вдали отъ насъ, у Турецкихъ береговъ и доносится только печальными отголосками. Служба идетъ своимъ чередомъ и бьемъ врага на море, какъ дѣды наши били. А недавно появилась у меня перспектива побывать неподалеку отъ нашихъ мѣстъ. Вскорости отсылаютъ меня на Николаевския верфи принимать новый, особенный корабль, про который разскажу лично, ибо выпросилъ увольненiе и заѣду въ Херсонъ васъ повидать, если вы того пожелаете.
   Вашъ Алексѣй Вареников
   13 апрѣля 1916 года.
  
   ***
  Херсон цвёл сиренью. Алексей в смятении брёл по Воронцовской улице. Он только что проводил домой Сонечку. Долгожданное свидание, на которое мичман возлагал такие надежды, закончилось ничем. Девушка снова не сказала ничего определённого, но радости от визита Алексея не скрывала. По-прежнему юная и свежая, хоть и с лёгким недосыпом под глазами, Соня была такой же соблазнительной, как и два года назад. Нет! Ещё красивее!
  Весь день щебетала, рассказывала, что теперь учится на двухмесячных ускоренных курсах сестёр милосердия при Алексеевской общине, дежурит сиделкой в лазарете и даже один раз помогала в хирургии:
  - Ужас, ужас, Лёша... Как они страдают, бедняжки! Одному молоденькому солдатику ногу отняли! Когда это кончится, как вы полагаете?
  - Не знаю, Сонечка. Знаю только, что наши настроены серьёзно, корабли строят, не дожидаясь, пока турки после Трапезунда очухаются. Вот и я в Николаев откомандирован принимать новую подводную лодку, - приосанился Алексей, - читали, поди, Жюль Верна-то?
  - Вы мой Немо! - И ресницами хлоп-хлоп, разогнала жаркую волну. - Я так волнуюсь за вас... с Иваном. Вы не знаете, где он теперь?
  - Нет. Я было написал ему, да он не ответил. Таков уж он есть. Слышал только, что 'Громкий' всё время в море.
  Обедали у Крюковых, потом опять гуляли. Напоследок Алексей набрался смелости и спросил:
  - Сонечка, я завтра поутру уезжаю. Бог весть, когда свидимся и свидимся ли... Можете мне ответить сей час? Вы совсем-совсем меня не любите?
  Девушка вспыхнула и опустила глаза.
  - Кто вам такое сказал?! Да я всё время только о вас и думаю, Лёша! И об Иване... Но теперь ведь война! Как я могу?! Возвращайтесь быстрее, я буду ждать!
  Встала на цыпочки и прижалась губами к губам, по-детски зажмурив глаза. Алексея так жаром и обдало. Только хотел схватить в охапку, а она уже ускользнула в дом, и дверь за собой прикрыла. Вдарил кулаком по штакетине, лишь костяшки рассёк. И побрёл, соловьями гонимый, в сторону Забалки. Тянуло взглянуть, не привиделся ли тот домишко, где ставки на любовь принимают.
  Перешёл по мосту и через минуту очутился на Забалковском майдане. Погода вдруг резко поменялась, с реки налетел низовой ветер, погнал грязные обрывки по пустым торговым рядам. Со стороны оврага выбежала стая бродячих собак, блестя впотьмах на Алексея зелёными злыми глазами.
  'Тапетум... Светоотражение, как в перископе, - мелькнули ненужные в моменте знания, - вот же забрёл опять, чорт понёс'. Боком прошёл мимо, не показывая, что струхнул, чуя местом ниже ватерлинии, как следят за ним собаки. Сытые, а то набросились бы уже. Свернул куда-то в проулок и упёрся прямо в нужную дверь.
  Знакомым голосом брякнул колокольчик, словно всё вчера было. Та же комната, только обветшала как-то да запылилась. Та же доска. Алёхин полустёрся. Вместо Бегемота с Мальчиком накаляканы Жермуш и Бешмет. Алексея с Иваном и Софьей словно и не трогал никто. Только цифры другие: восемь против шестнадцати! Опять Алексей в пролёте.
  - Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек! - Вылез из конторки старый Аарон. - Давненько вас не видно. Как вы возмужали! Желаете ставочку освежить?
  - Что это? - Алексей почувствовал, как душная волна закипает в горле.
  - Вы про ставки? Как же, как же, растёт маржа! Старый Аарон не в накладе.
  - Да кто ставит-то?!
  - Всякие приходят, интересуются. Кто ради смеха, кто из азарту...
  - Да кто начал-то всё? Иван?!
  - Этого я, молодой человек, сказать не могу.
  - Врёшь, сейчас всё расскажешь! - Алексей схватил старика за шиворот и потащил к конторке. - Давай, открывай свою бухгалтерию, показывай, где у тебя что записано!
  - Ай-яй-яй, - заголосил старик, - отпустите старого Аарона! Это же просто игра. Ай-ай, больно! Пусти, пусти, всё скажу, как есть!
  Алексей разжал пальцы. Зря! Ужиком скользнул бельмоглазый мимо и припустил на улицу. Алексей за ним! Старик, подволакивая ногу и оглядываясь, улепётывал по переулку, а молодой здоровый парень никак не мог его нагнать. Словно во сне, когда бежишь, а всё на месте, едва переставлял Алексей ватные ноги. Насилу выбрались на светлое, и тут свисток! Конный казачий патруль прижал Алексея к чужому плетню.
  - Что это вы, господин мичман, нарушаете? Про комендантский час не слыхали? Выпимши, штоле?
  - Нет, - тяжело дыша отвечал Алексей, - у меня увольнительная. Вот.
  - Нешто в увольнении не пьют, - пробурчал, разглядывая бумагу, усатый казак со шрамом через всю щеку. - Пройдёмте, ваше бродие, в комендатуру. По военному времени обязаны проверить, кто вы есть такой.
  - Простите, вы не видели тут хромого? Он у меня три рубля обманом выманил.
  - Никак нет. Не видели. Выпили, так сидели бы дома, чего ночами по улице колобродить. А ещё офицер. В городе неспокойно. Неровён час, нарвётесь.
  Отпустили Алексея с первыми лучами солнца, едва успел к поезду на Николаев. Спал и не спал всю дорогу, даже не пытаясь осмыслить произошедшее. По прибытии первым делом пошёл на телеграф и перевёл двадцать пять рублей в Херсон, район Забалка, контора Аарона Цукцвейга. С припиской: 'Ставка на Алексея'.
  
   ***
  Старый Аарон сам догнал Алексея через полтора года, в горячечном бреду, в сырой и холодной камере Севастопольской тюрьмы. Просунулся бельмом сквозь красное марево, застившее глаза умирающего лейтенанта и проскрипел в лицо:
  - Какая ваша ставка, молодой человек?!
  А потом схватил Алексея за ноги и поволок по каменному полу, по чужим растерзанным телам:
  - Сейчас оформим квиток! Оформим и крестиком отметим!
  От страха и болезненного бессилья не мог Вареников поднять голову, и она билась затылком о пороги и ступеньки. А вокруг плясали 'Яблочко' пьяные матросы с красными бантами на бушлатах, а похоронная команда собирала покойников и деловито укладывала в штабеля до небес. Но трупы оживали и расползались по частям. Вот отвалилась и побежала крабом рука в белой офицерской перчатке, вцепилась Алексею в горло и принялась душить. Следом отпала чья-то голова в бескозырке, и, катясь, всё бубнила:
  - Угля тебе в топку, скотина.
  Старый Аарон вдруг обернулся мотористом Бурденко, голым по пояс, обгорелым, чёрным, как негр, измазанным в мазуте, только сверкали белки диких глаз. Деловито вязал он к ногам Алексея минный якорь:
  - Ништа, вашблагородь, будет как огурчик у батьки стоять!
  Тут подоспели другие, крепкие и загорелые, с хитрым прищуром, навроде тех, что доставали полузадохшегося Алексея после аварии в Карантинной бухте. Но те были добрые, откачали и дали жить, а эти спихнули тяжёлыми флотскими, не раз чиненными ботинками в воду. Камнем пошёл на дно, и всё опускался и опускался в мутную Балаклавскую глубину. И всё смотрел вверх на гаснущее солнце. А рядом один за одним падали кавторанг Вахтин, лейтенант Ведерников, мичман Гефтман, ещё какие-то чины в парадных морских мундирах и при аксельбантах. Наконец, стукнулся якорь об илистое дно. Сквозь муть, поднявшуюся от удара, Алексей увидел, как стоят связанные офицеры рядами, словно на параде, чуть наклонясь вперёд от подводного неспешного течения. И такая паника навалилась, что забился, словно рыба в сетях, не желая помирать, а солёная вода заливала лёгкие, глуша крик, давя на барабанные перепонки...
  - Алёша! Алёша! Ты можешь идти? - трепал Вареникова Иван.
  - Вано, ты?
  - Ну слава богу, узнал! Вставай, Алёша, я выведу тебя из города.
  Алексей не видел, каким отчаянным взглядом проводили его сокамерники. Он вообще смутно осознавал происходящее. Казалось ему, что идут они с другом по вечерней Английской набережной в Балаклаве, а развесёлые девчонки оборачиваются им вслед. На самом же деле член Черноморского Центрофлота Разуваев вёл приговорённого к расстрелу лейтенанта Императорского флота Вареникова длинным тюремным коридором. Вывел за ворота, вывез в табор за город и усадил в цыганскую кибитку.
  - Прощай, Алёша! Бог даст, свидимся.
  - Постой, Вано!
  - Ну что ещё?
  - Это ты делал ставку на Сонечку?
  - Какую ставку? Ты бредишь что ль опять?
  - Нет, мне лучше. Голова совсем ясная стала на воздухе. Вспомни! Забалка. Букмекерская контора Аарона Цугцвейга 'Шах и мат'. Ну тот вечер... Выпускной... Когда мы с Соней объяснились.
  - Господи! О чём ты только думаешь, Лёша! Тебе есть куда ехать? В Херсоне не сегодня - завтра будут австрияки. Попадёшь из огня да в полымя. Эй, Степан, - последнее к цыгану-вознице, - смотри мне! Из-под земли достану, если бросишь где в степи.
  - Не переживай, пхралэ . Доставим в лучшем виде, - отвечал страшный, давно не бритый цыган.
  Долго ли и куда вёз его Степан под пёстрым цыганским покрывалом, Алексей не помнил. Помнил только, что потом была женщина черноволосая, что отпаивала его степными травами, что молилась Чудотворцу на неведомом языке и крестилась истово. Помнил чумазых детей на подворье и виденье страшное. Словно бегут все на свете люди, весь мир, толпой, толкаясь, молча, в каком-то белом безвременье. А следом катится земной шар с его материками и океанами, и, догоняя, давит, давит отставших, калечных и потерявших силы. Только хруст костей стоит позади. Дико закричал Алексей и очнулся здоровым...
  
   ***
  Сентябрь 1919 года в Херсоне выдался жаркий. Солнце выжгло землю добела, до глубоких морщин и трещин, до мёртвой ядовитой пыли. И всё продолжало, и продолжало жечь, словно вознамерилось спалить целительным огнём всю грязь и скверну последних лет. Всё живое ждало осени, как прощения, как смерти ждёт глубокий старик - отдохнуть от долгой, измучившей и надоевшей уже жизни.
  Алексей шёл по родному Херсону и не узнавал его. Обглодала румынская саранча; подкоптили австрияки, как окорок; разлялякали французы; остатки раздербанили местные и пришлые людишки разных мастей и сословий.
  И город, вглядываясь в Алексея выцветшими на солнце глазами, не узнавал в жёстких чертах лейтенанта морских сил Юга России того восторженного выпускника мореходки, что пять лет назад, июньским вечером, краснея и заикаясь, признавался в любви милой девочке. Вот и знакомый палисадник с пожухлым сиреневым кустом. Сердце забилось предательски. Только ослеп домишко. Закрыл глаза ставнями, не желая никого видеть - обрыдли. На двери замок. Где же вы, свет очей моих, Сонечка? Может, старый Аарон ответит?
  За мостом и рыночной площадью в набегающих сумерках наткнулся Алексей на пепелище. Вывеска обгорелая, на которой только '... матъ' и читается, да угол конторского стола со вспученным лаком. Кинулся разгребать давно остывшие головешки, наткнулся на обугленный кусок меловой доски с надписью: 'Алексей / Иван 90:20'! Возрадовался было, сам не зная чему, чуть не сплясал на пожарище, как вдруг услышал позади зловещий голос:
  - Так-так-так... Лейтенант Вареников! Сколько лет, сколько зим. Экий вы народ предсказуемый. Не перепутаешь, где вас ловить! Где сокровище твоё, там и сердце твоё, хе-хе...
  - Сашок, ты?!
  - Был Сашок, да весь вышел. Александр Воронов, контрразведка штаба Черноморского флота, - представился чернявый лейтенант и усмехнулся в аккуратные усики кривой недоброй улыбкой. - А что ищешь-то, Лёш? Никак расписки старые потерял? Или, хуже того, любовь? Не старайся, ничего не найдёшь. Петлюровцы евреям Варфоломееву ночь устроили. Что не сгорело, то Аарон, сука, с собой в Румынию увёз. Не успел и я за этим вечным жидом. Да брось доску-то, пошли, пройдёмся?
  Старый трактир на Ганнибаловской потускнел и блюдами пожижел. Но горилку и местного костлявого бычка с битыми огурцами подавали без вопросов.
  - Помянем, друг Алёша, Матвея Семёновича Крюкова, царствие ему небесное. Не пережил эту зиму.
  - Ты откуда знаешь?
  - Как не знать. Давно за вами всеми приглядываю.
  Выпили. Внезапная догадка озарила:
  - Так это ты ту ставку открыл?!
  - Я, Лёша, я.
  - Ах ты ж, паскуда! - Вскочил, схватил Сашкá за грудки.
  - А ну-ка стоять, лейтенант Вареников! - Нимало не растерявшись, скомандовал Воронов, и махнул подбежавшим половым, дескать, всё нормально, сами разберёмся. - Не желаешь про Сонечку спросить?
  Алексей ослабил хватку, а потом и вовсе отпустил, сел, налил горькую и выпил сам на сам:
  - Говори.
  - Жива. Неделю назад уехала в Киев, оттуда в Польшу - к тётке. Я сам помогал вещи до поезда донести. Всё не хотела уезжать, тебя ждала... или Ивана.
  Помолчали. Ещё выпили.
  - А у меня к тебе вопросы, Лёша.
  - Ну?
  - Может расскажешь, почему тебя не расстреляли в Севастополе в феврале восемнадцатого?
  - Это официальный допрос?
  - Ну какой официальный, - вновь криво ухмыльнулся Воронов, - я в Херсоне по другим делам. Несказанно удивился, встретив тебя на улице. Своими глазами видел расстрельные списки, что эта шелупонь, драпая, в Севастополе побросала. Решил пройти следом, проверить, ты ли это. Уж больно ты удачлив, Лёша. Ни в огне не горишь, ни в воде не тонешь. Хорошо бы тебя за ушко́, да на солнышко. Что, если я в Севастополь телеграфирую: так мол и так, жив лейтенант Вареников, вопреки ожиданиям? Уж там тебя возьмут под белы рученьки.
  - А ты телеграфируешь?
  - От тебя зависит.
  - Сдаётся мне, что в этом мире уже ничего от меня не зависит. - Опять налил и выпил Алексей. - Адрес тётки?
  - Баш на баш, Лёша. Ты сдаёшь мне агентурную сеть, которую успели внедрить в морфлот, а я тебе - адрес.
  Алексей усмехнулся:
  - Пиши...
  - Я запомню.
  - Вася Хренов из-под Мышки, Лёня Череззаборногузадерищенский из Пердуново... Запомнил?
  Воронов встал, поправил ремень.
  - А вот дружок твой перед смертью посговорчивее был. Ну, упокой, Господи, душу раба твоего Ивана, - сказал, накатил, похрустел огурцом, бросил на стол тысячерублёвый 'колокольчик'. - Ладно, пошёл я, Лёша. Надумаешь, до утра буду в штабе, где бывший Английский банк заседал.
  Развернулся и вышел, оставив Вареникова осмысливать сказанное.
  Кровь стучала в висках и в глазах рябушки, как после той контузии. Алексей встал, пошатываясь, ринулся вслед за Сашком.
  Темень на дворе стояла, хоть глаз коли. Вареников вынул трофейный кольт, сдвинул флажок предохранителя и дослал патрон в патронник. Воронов скорее почувствовал, чем услышал тихий лязг позади, обернулся, и, пятясь, начал суетливо расстёгивать кобуру. Поздно. Вареников уже стрелял, подходя быстрым шагом. Раз, два, три... Воронов упал навзничь, откинутый тяжёлой пулей. Алексей оглянулся. Никого. Нагнулся и посмотрел в лицо умирающего. Тот силился что-то сказать, но вместо слов выходили красные пузыри.
  Алексей оглянулся ещё раз. Наученная годами беззаконных безбожных расправ, улица молчала. Вареников развернулся и, срываясь на бег, направился к вокзалу. Нашёл отчаянного извозчика и через три часа был в Николаеве, где на ремонте после немцев стояла подводная лодка. Спустя два дня 'Утка' снялась с якоря и ушла к месту приписки - на Хорлы, а ещё через год бессмысленной братоубийственной мясорубки - в Тунис, к последнему пристанищу последней Русской эскадры.
  
   ***
  Non mobile in non-mobile ... В жарком климате процесс обрастания приобретает поистине пугающую скорость. Сотни пудов морских раковин, мидий и омерзительных студенистых голотурий вперемешку с водорослями облепили 'Утку' за год стоянки в бухте Понти. Отделённые от своего носителя, эти приживалы подыхали на берегу, распространяя чудовищное зловоние.
  Примерно то же творилось в душе Алексея. Отделённая от родины, лишённая будущего, душа умирала и разлагалась под жарким африканским солнцем. Безнадёга, уныние, деградация... Увольнения на берег не спасали. Чужая культура вызывала отвращение. Приморские таверны исхожены вдоль и поперёк. И вдруг, на какой-то тёмной, змеёй сползающей к морю улочке, как морок, как ужасный призрак прошлого: 'Aaron Zuckzweig. Bookmaker Club 'Shah et mat'!
  Завидя вывеску, Вареников стал сам не свой, бросился внутрь, схватил хозяина конторы за морщинистую индюшью шею, душил и бил, бил. И убил бы наверняка, кабы не верный приятель в походах по прибрежным кабакам, мичман Стецко, такой же холостой и неприкаянный. Насилу оттащил. А помятый хозяин конторы всё стонал да причитал по-русски, что нигде нет несчастному Аарону приюта, везде его гонят и бьют. За три года бега сквозь Румынию, Болгарию, Грецию ни разу не спал спокойно. Только-только осел в Бизерте, так вот и на тебе.
  Вареников сидел на полу, закрыв лицо руками, раскачиваясь из стороны в сторону.
  - Дайте воды, - попросил Стецко, поднёс принесённый охающим Аароном стакан Алексею. Тот даже не заметил. Мичман выпил сам в один глоток. - Что хоть случилось-то? За что он вас?
  И Аарон, то отхлёбывая чаю из стакана, чудом устоявшего после заварухи, то поливая тем же чаем на грязный платок и протирая им лысину, рассказал, что некая ставка давно аннулирована, что все участники мертвы. Алексея расстреляли красные, Ивана расстреляли белые, инициатор погиб при невыясненных обстоятельствах, а Сонечка умерла в Херсоне от тифа зимой девятнадцатого года. После этих слов Вареников перестал раскачиваться, отнял руки от лица, ставшего страшной неживой маской. Старый Аарон достал из какого-то ящика и вложил Алексею в руку мятую купюру.
   ***
   Контръ-адмиралу Беренсу М. А.
   Капитана 2-го ранга Монастырскаго Н. А.
   РАПОРТЪ
  Вчера, въ 23 часа 15 минутъ мѣстнаго времени штурманъ подводной лодки 'Утка' лейтенантъ Вареников А. А. покончилъ собой путемъ выстрѣла въ голову изъ неуставнаго оружiя М-1911 Colt 45-го калибра. Прибѣжавшiй на выстрѣлъ дежурный матросъ Пилипенко В. А. предсмертной записки не обнаружилъ. На столѣ въ рубкѣ лежалъ Государственный кредитный билетъ Россiйской Имперiи 1905 года выпуска, номиналомъ 3 рубля съ отмѣткой въ формѣ креста въ правомъ верхнемъ углу лицевой стороны. Отмѣтка сдѣлана химическимъ карандашомъ и весьма примѣтна.
  Объ инцидентѣ береговымъ службамъ и мѣстной полицiи предлагаю не сообщать. Похороны организовать скромно, дабы не будировать упадническiя настроенiя срѣди личнаго состава. Некрологъ о гибели Вареникова А. А. сего дня опубликовать въ мѣстномъ листкѣ 'Бизертинскiй морской сборникъ'. Въ некрологѣ причину смерти указать тропическая лихорадка.
   Французскiй протекторатъ Тунисъ,
   10-го iюня 1922 г.
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"